Страница:
Мысли Соколова то и дело возвращались к ходовой рубке.
Услышав позади лёгкий шум, Соколов обернулся и увидел Хельга, входящего в кают-компанию. Виктор был возбуждён, весел, на лице азартный смуглый румянец, в чёрных глазах озорной блеск. У Соколова сразу полегчало на душе.
– Рад вас видеть, Александр Сергеевич! Что это вы, подобно привидению, бродите по кораблю среди ночи?
Соколов откашлялся.
– Не спится.
Критически прищурясь, Виктор оглядел его с ног До головы и констатировал:
– Да, вид у вас действительно нездоровый, – и засмеялся. – Натерпелись страху?
– Что случилось, Виктор? – отбросив церемонии, требовательно спросил Соколов.
– Что случилось? – переспросил Хельг, с размаху плюхнулся в кресло, качнулся несколько раз на упругом сиденье и сообщил небрежно: – Ничего особенного, отказал левый двигатель.
– Как отказал?
– Полностью! Как будто кто-то выключил его. – Склонив голову, Виктор прислушался. – Зато правый – молодец! Слышите, как воет? Наверное, именно этот звук имели в виду древние, когда говорили о божественной музыке небесных сфер! Как вы думаете, Александр Сергеевич?
Соколов помолчал, поправил воротник своей куртки и спросил:
– И что же теперь?
– А ничего, – беспечно ответил Виктор, белозубо улыбаясь эксперту. – Так и пойдём на одном двигателе.
– Но это же запрещено!
Это было действительно запрещено. Инерциальный полет на гиперсвете невозможен. Если остановятся оба двигателя, то корабль мгновенно разрушится и высветится мощнейшим всплеском излучения Черенкова. Поэтому на гиперсветовых кораблях и ставят два маршевых двигателя. Откажет один, второй, работая на повышенной мощности, вытянет корабль в пространство Эйнштейна, где уже возможен инерциальный полет – на субсветовой скорости.
Снисходительно разглядывая Соколова, Виктор с ноткой гордости в голосе повторил:
– Это простым смертным ходить на гиперсвете на одном двигателе запрещено. А у нас экипаж экстракласса. У Лорки открытый лист на любые действия. Как он скажет, так и будет. – И помолчав, вдруг заговорщицки спросил: – Трусите, уважаемый эксперт?
Соколов хмуро взглянул на него и признался:
– Есть немного.
Хельг хлопнул себя по колену.
– Молодчина!
– Это ещё почему? – довольно мрачно спросил Соколов.
– А потому что не постеснялись признаться. Все мы прошли через это. Это ведь гиперсвет! А потом привыкли, каждый в меру своих сил и возможностей.
– И теперь уже вовсе не боитесь?
– Вовсе не боятся только идиоты, а я как-то избегаю зачислять себя в эту категорию. – На лицо Хельга легла тень лёгкого раздумья. – Но если я и боюсь, то самую малость и где-то там, внутри, на уровне подсознательных мыслей и образов, точно во сне. – Помолчал, поглядывая на Соколова, и доверительно добавил: – Понимаете, Александр Сергеевич, опасность, когда она в меру, это даже приятно. – Виктор шевельнул плечами, в его чёрных глазах снова замерцали озорные искорки. – Это возбуждает и бодрит! Побеждая страх, чувствуешь себя настоящим человеком, повелителем природы, хомо сапиенсом, а не скотиной, которая только и знает, что жевать да спать. И потом, это ведь совсем не страшно.
– Что не страшно? – не понял Соколов.
– Небытие. – Виктор засмеялся, очень довольный тем, какое он произвёл впечатление на своего напарника. – Понимаете, Александр Сергеевич, стоит сейчас отказать и правому двигателю, как корабль со всеми своими потрохами высветится за какие-то пикосекунды. Вы ровно ничего не успеете почувствовать! Мгновенный переход материи из одного состояния в другое. Трах! И нет ни Соколова, ни Хельга, ни Ники, никого и ничего. Разве эту величественную, красочную картину можно сравнить с медленной агонией в отделении реанимации?
Соколов кашлянул и осторожно спросил:
– А что ремонтируют? Что поломалось-то?
В глазах Виктора замерцали весёлые искорки, но ответил он обстоятельно:
– Чудеса, Александр Сергеевич, настоящие чудеса. Отказал не силовой узел, не агрегат горячей зоны, где господствуют колоссальные температуры. Вышел из строя коммутационный блок, кибернетическая схема высокой надёжности, работающая в почти идеальных условиях. С таким отказом я сталкиваюсь впервые.
Соколов нахмурился, он не скрывал того, что сообщение Хельга ему очень не понравилось.
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Услышав позади лёгкий шум, Соколов обернулся и увидел Хельга, входящего в кают-компанию. Виктор был возбуждён, весел, на лице азартный смуглый румянец, в чёрных глазах озорной блеск. У Соколова сразу полегчало на душе.
– Рад вас видеть, Александр Сергеевич! Что это вы, подобно привидению, бродите по кораблю среди ночи?
Соколов откашлялся.
– Не спится.
Критически прищурясь, Виктор оглядел его с ног До головы и констатировал:
– Да, вид у вас действительно нездоровый, – и засмеялся. – Натерпелись страху?
– Что случилось, Виктор? – отбросив церемонии, требовательно спросил Соколов.
– Что случилось? – переспросил Хельг, с размаху плюхнулся в кресло, качнулся несколько раз на упругом сиденье и сообщил небрежно: – Ничего особенного, отказал левый двигатель.
– Как отказал?
– Полностью! Как будто кто-то выключил его. – Склонив голову, Виктор прислушался. – Зато правый – молодец! Слышите, как воет? Наверное, именно этот звук имели в виду древние, когда говорили о божественной музыке небесных сфер! Как вы думаете, Александр Сергеевич?
Соколов помолчал, поправил воротник своей куртки и спросил:
– И что же теперь?
– А ничего, – беспечно ответил Виктор, белозубо улыбаясь эксперту. – Так и пойдём на одном двигателе.
– Но это же запрещено!
Это было действительно запрещено. Инерциальный полет на гиперсвете невозможен. Если остановятся оба двигателя, то корабль мгновенно разрушится и высветится мощнейшим всплеском излучения Черенкова. Поэтому на гиперсветовых кораблях и ставят два маршевых двигателя. Откажет один, второй, работая на повышенной мощности, вытянет корабль в пространство Эйнштейна, где уже возможен инерциальный полет – на субсветовой скорости.
Снисходительно разглядывая Соколова, Виктор с ноткой гордости в голосе повторил:
– Это простым смертным ходить на гиперсвете на одном двигателе запрещено. А у нас экипаж экстракласса. У Лорки открытый лист на любые действия. Как он скажет, так и будет. – И помолчав, вдруг заговорщицки спросил: – Трусите, уважаемый эксперт?
Соколов хмуро взглянул на него и признался:
– Есть немного.
Хельг хлопнул себя по колену.
– Молодчина!
– Это ещё почему? – довольно мрачно спросил Соколов.
– А потому что не постеснялись признаться. Все мы прошли через это. Это ведь гиперсвет! А потом привыкли, каждый в меру своих сил и возможностей.
– И теперь уже вовсе не боитесь?
– Вовсе не боятся только идиоты, а я как-то избегаю зачислять себя в эту категорию. – На лицо Хельга легла тень лёгкого раздумья. – Но если я и боюсь, то самую малость и где-то там, внутри, на уровне подсознательных мыслей и образов, точно во сне. – Помолчал, поглядывая на Соколова, и доверительно добавил: – Понимаете, Александр Сергеевич, опасность, когда она в меру, это даже приятно. – Виктор шевельнул плечами, в его чёрных глазах снова замерцали озорные искорки. – Это возбуждает и бодрит! Побеждая страх, чувствуешь себя настоящим человеком, повелителем природы, хомо сапиенсом, а не скотиной, которая только и знает, что жевать да спать. И потом, это ведь совсем не страшно.
– Что не страшно? – не понял Соколов.
– Небытие. – Виктор засмеялся, очень довольный тем, какое он произвёл впечатление на своего напарника. – Понимаете, Александр Сергеевич, стоит сейчас отказать и правому двигателю, как корабль со всеми своими потрохами высветится за какие-то пикосекунды. Вы ровно ничего не успеете почувствовать! Мгновенный переход материи из одного состояния в другое. Трах! И нет ни Соколова, ни Хельга, ни Ники, никого и ничего. Разве эту величественную, красочную картину можно сравнить с медленной агонией в отделении реанимации?
Соколов кашлянул и осторожно спросил:
– А что ремонтируют? Что поломалось-то?
В глазах Виктора замерцали весёлые искорки, но ответил он обстоятельно:
– Чудеса, Александр Сергеевич, настоящие чудеса. Отказал не силовой узел, не агрегат горячей зоны, где господствуют колоссальные температуры. Вышел из строя коммутационный блок, кибернетическая схема высокой надёжности, работающая в почти идеальных условиях. С таким отказом я сталкиваюсь впервые.
Соколов нахмурился, он не скрывал того, что сообщение Хельга ему очень не понравилось.
Глава 17
Когда Тимур в сопровождении Ники появился в кают-компании, Виктор, мельком взглянувший на него, усмехнулся.
– У тебя такой вид, словно ты повстречал привидение.
– Я и точно повстречал его.
В голосе Корсакова прозвучало спокойствие, в котором слышались нотки безнадёжности. На него сразу обратились заинтересованные и насторожённые взгляды присутствующих.
– Из какой же сферы?
– Из астрономической, – повернулся Корсаков к Виктору. – Тебе знакома пятидесятка? Первая опорная?
– Пятидесятка? Эта звезда, так сказать, первой величины? А как же! Наш негасимый маяк во мраке галактической ночи. Красный гигант, шифр М-38-50, ну, а все остальные сведения, которые накопило о ней человечество, можно узнать, обратившись к компьютеру.
– Оказывается, человечество накопило не все.
Приглядываясь к Корсакову, Виктор шутливо проговорил:
– Не может быть. Человечество, друг мой, очень дотошное сообщество. Ты просто клевещешь на него, а зачем – не пойму.
Тимур вежливо улыбнулся и жестом пригласил товарищей пройти в обсервационную.
Координаты гиперсветового корабля относятся к сведениям высшей точности, их исчисление производится непрерывно, в автоматическом режиме. Однако самым совершённым устройствам и системам свойственны погрешности, которые, постепенно накапливаясь, могут привести к крупным ошибкам. Поэтому раз в сутки в двенадцать часов корабельного времени вахтенный начальник «Смерча» производил ручную обсервацию: определение корабельных координат путём визуального наблюдения за тремя опорными звёздами – лобовой, или, как её чаще называли, первой опорной, и двумя вспомогательными. Термин «ручная обсервация» соответствовал действительности, разумеется, фигурально: без техники человек на космическом корабле был совершенно беспомощен, речь могла идти лишь о пропорциях между удельными весами автоматики и человеческого участия.
За минуту до начала обсервации, несмотря на то, что один двигатель не работал, а другой выл и стонал на форсированном режиме, Тимур Корсаков занял кресло наблюдателя. Ровно в двенадцать часов на контрольном табло вспыхнул сигнал начала этой операции, но обзорный экран не осветился, и начать наблюдения Тимуру не удалось: компьютер заблокировал операцию, в качестве объяснения на табло загорелась надпись «неустранимая помеха». Корсаков не особенно удивился, время от времени случались сбои в работе самых разных устройств. Он быстро проверил исправность цепей автоматики. Оказалось, что все в порядке. Теперь уже вручную он нажал кнопку начала обсервации, но результат был тот же: стоп-сигнал и табло «неустранимая помеха».
Тимур на секунду задумался, а потом перевёл компьютер в речевой режим работы. После лёгкой паузы компьютер внятно проговорил:
– Первая опорная, шифр М-38-50, исчезла из лобовой зоны в 11 часов 48 минут за промежуток времени в доли секунды. Физический характер явления не устанавливается и аналогов не имеет. Конец расшифровки.
Несколько секунд Тимур сидел неподвижно, мысленно повторяя про себя информацию и стараясь полностью охватить её смысл. Исчез красный гигант Диаметром в несколько световых минут, колоссальная глыба раскалённого вещества, из которой можно построить несколько земных солнц! За такой ничтожный промежуток времени звезда не может ни погаснуть, ни экранироваться.
Оставив лишь локальное освещение пульта, Тимур включил обзор лобовой зоны – в наступившем полумраке на обзорном экране вспыхнули искры звёзд и пятна галактик. Да, компьютер не ошибся! На месте первой опорной не было ничего. Ровно ничего! Как будто это была не звезда диаметром в орбиту Меркурия, а светлячок, плавающий в звонкой тишине летней ночи. Крохотный светлячок, который шалун мальчишка взял да и прикрыл ладонью. Черт знает что!
В обсерваторской, остановившись перед экраном с изображением лобовой зоны, Корсаков предложил:
– Попробуйте отыскать наш негасимый маяк.
Виктор одним взглядом окинул изображение участка небесной сферы, наклонившись к пульту управления, проверил, точно ли это лобовая зона, и вгляделся в экран ещё раз, теперь уже гораздо внимательнее. Заметил табло «неустранимая помеха», не глядя, точным движением руки включил речевой режим расшифровки и прослушал сообщение компьютера.
– Вот это феноменчик! – ошарашенно пробормотал он. – Из лобовой зоны пропал красный гигант с массой в десять солнечных – М-38-50. Объявляется розыск в галактическом масштабе. О находке просим срочно сообщить по адресу: Млечный путь, сектор Б, корабль «Смерч», начальнику вахты Тимуру Корсакову. Наградные гарантируются. – И, положив руку на плечо товарища, засмеялся. – А тебе ведь попадёт от командира! Как же ты не усмотрел за такой драгоценной звездой? Нехорошо!
Тимур вздохнул.
– Бесследно исчезает целый мир! Может быть, с целым комплексом жизней и цивилизаций, а ты преспокойно шутишь. – И меняя направление разговора, добавил: – Однако хватит острословия. Что будем делать? У тебя есть рациональные идеи?
– Нет, – признался Виктор. – Исчезновение пятидесятки действительно похоже на чёрную магию.
– А у меня есть идея, и, по-моему, очень рациональная, – хладнокровно заявил Соколов и, дождавшись, когда на нем сосредоточится общее внимание, не без скрытого лукавства сказал: – Надо сообщить обо всем командиру.
– Разумно. Но стоит ли беспокоить его в такой момент? Подождём, пока заработает левый двигатель.
– У меня есть идея, – сказала Ника вполголоса, точно про себя.
– Поделись.
– Я подумала, а вдруг исчезновение пятидесятки – сигнал?
– Сигнал? – переспросил Тимур.
– Да, сигнал. Причём, обращённый к нам. – В голосе Ники послышались нотки упрямства. – Погасла первая опорная, звезда, по которой фиксирован в пространстве курс нашего корабля. Разве это нельзя истолковать как информацию об опасности, как своеобразный приказ: «Стой! Ни шагу вперёд. Опасность!»
В обсервационной воцарилась если не тишина, то её относительное подобие.
– Если учесть, что кикиане пытались всячески затормозить наш отлёт с Земли, то в этом предположении есть нечто разумное, – не совсем уверенно проговорил наконец Соколов.
– Гасить и зажигать звезды! – недоверчиво подумал вслух Виктор и белозубо, озорно улыбнулся. – Впрочем, а почему бы и нет? Наверное, ведь и нам, людям, когда-нибудь будет доступно такое!
– И двигатель отказал, отказал странно. Совпадение? – Тимур потёр кончиками пальцев лоб. – Крутится у меня в голове какая-то космическая легенда, связанная с угасанием звезды. Но какая?
Виктор нахмурил свои соболиные брови.
– Погоди-погоди, мне тоже помнится. Сейчас… Кранц? Кунц?.. Вспомнил – Лунц! Легенда о командире Лунце.
Тимур остро взглянул на Виктора, припоминая что-то, и нажал кнопку вызова командира корабля, сжато, но очень чётко обрисовал ситуацию.
Пауза длилась не больше нескольких секунд.
– Понял, – проговорил Тимур, и лицо его посуровело. Подняв глаза на присутствующих, он негромко, внятно проговорил: – Ходовая тревога! Срочное, аварийное торможение.
– У тебя такой вид, словно ты повстречал привидение.
– Я и точно повстречал его.
В голосе Корсакова прозвучало спокойствие, в котором слышались нотки безнадёжности. На него сразу обратились заинтересованные и насторожённые взгляды присутствующих.
– Из какой же сферы?
– Из астрономической, – повернулся Корсаков к Виктору. – Тебе знакома пятидесятка? Первая опорная?
– Пятидесятка? Эта звезда, так сказать, первой величины? А как же! Наш негасимый маяк во мраке галактической ночи. Красный гигант, шифр М-38-50, ну, а все остальные сведения, которые накопило о ней человечество, можно узнать, обратившись к компьютеру.
– Оказывается, человечество накопило не все.
Приглядываясь к Корсакову, Виктор шутливо проговорил:
– Не может быть. Человечество, друг мой, очень дотошное сообщество. Ты просто клевещешь на него, а зачем – не пойму.
Тимур вежливо улыбнулся и жестом пригласил товарищей пройти в обсервационную.
Координаты гиперсветового корабля относятся к сведениям высшей точности, их исчисление производится непрерывно, в автоматическом режиме. Однако самым совершённым устройствам и системам свойственны погрешности, которые, постепенно накапливаясь, могут привести к крупным ошибкам. Поэтому раз в сутки в двенадцать часов корабельного времени вахтенный начальник «Смерча» производил ручную обсервацию: определение корабельных координат путём визуального наблюдения за тремя опорными звёздами – лобовой, или, как её чаще называли, первой опорной, и двумя вспомогательными. Термин «ручная обсервация» соответствовал действительности, разумеется, фигурально: без техники человек на космическом корабле был совершенно беспомощен, речь могла идти лишь о пропорциях между удельными весами автоматики и человеческого участия.
За минуту до начала обсервации, несмотря на то, что один двигатель не работал, а другой выл и стонал на форсированном режиме, Тимур Корсаков занял кресло наблюдателя. Ровно в двенадцать часов на контрольном табло вспыхнул сигнал начала этой операции, но обзорный экран не осветился, и начать наблюдения Тимуру не удалось: компьютер заблокировал операцию, в качестве объяснения на табло загорелась надпись «неустранимая помеха». Корсаков не особенно удивился, время от времени случались сбои в работе самых разных устройств. Он быстро проверил исправность цепей автоматики. Оказалось, что все в порядке. Теперь уже вручную он нажал кнопку начала обсервации, но результат был тот же: стоп-сигнал и табло «неустранимая помеха».
Тимур на секунду задумался, а потом перевёл компьютер в речевой режим работы. После лёгкой паузы компьютер внятно проговорил:
– Первая опорная, шифр М-38-50, исчезла из лобовой зоны в 11 часов 48 минут за промежуток времени в доли секунды. Физический характер явления не устанавливается и аналогов не имеет. Конец расшифровки.
Несколько секунд Тимур сидел неподвижно, мысленно повторяя про себя информацию и стараясь полностью охватить её смысл. Исчез красный гигант Диаметром в несколько световых минут, колоссальная глыба раскалённого вещества, из которой можно построить несколько земных солнц! За такой ничтожный промежуток времени звезда не может ни погаснуть, ни экранироваться.
Оставив лишь локальное освещение пульта, Тимур включил обзор лобовой зоны – в наступившем полумраке на обзорном экране вспыхнули искры звёзд и пятна галактик. Да, компьютер не ошибся! На месте первой опорной не было ничего. Ровно ничего! Как будто это была не звезда диаметром в орбиту Меркурия, а светлячок, плавающий в звонкой тишине летней ночи. Крохотный светлячок, который шалун мальчишка взял да и прикрыл ладонью. Черт знает что!
В обсерваторской, остановившись перед экраном с изображением лобовой зоны, Корсаков предложил:
– Попробуйте отыскать наш негасимый маяк.
Виктор одним взглядом окинул изображение участка небесной сферы, наклонившись к пульту управления, проверил, точно ли это лобовая зона, и вгляделся в экран ещё раз, теперь уже гораздо внимательнее. Заметил табло «неустранимая помеха», не глядя, точным движением руки включил речевой режим расшифровки и прослушал сообщение компьютера.
– Вот это феноменчик! – ошарашенно пробормотал он. – Из лобовой зоны пропал красный гигант с массой в десять солнечных – М-38-50. Объявляется розыск в галактическом масштабе. О находке просим срочно сообщить по адресу: Млечный путь, сектор Б, корабль «Смерч», начальнику вахты Тимуру Корсакову. Наградные гарантируются. – И, положив руку на плечо товарища, засмеялся. – А тебе ведь попадёт от командира! Как же ты не усмотрел за такой драгоценной звездой? Нехорошо!
Тимур вздохнул.
– Бесследно исчезает целый мир! Может быть, с целым комплексом жизней и цивилизаций, а ты преспокойно шутишь. – И меняя направление разговора, добавил: – Однако хватит острословия. Что будем делать? У тебя есть рациональные идеи?
– Нет, – признался Виктор. – Исчезновение пятидесятки действительно похоже на чёрную магию.
– А у меня есть идея, и, по-моему, очень рациональная, – хладнокровно заявил Соколов и, дождавшись, когда на нем сосредоточится общее внимание, не без скрытого лукавства сказал: – Надо сообщить обо всем командиру.
– Разумно. Но стоит ли беспокоить его в такой момент? Подождём, пока заработает левый двигатель.
– У меня есть идея, – сказала Ника вполголоса, точно про себя.
– Поделись.
– Я подумала, а вдруг исчезновение пятидесятки – сигнал?
– Сигнал? – переспросил Тимур.
– Да, сигнал. Причём, обращённый к нам. – В голосе Ники послышались нотки упрямства. – Погасла первая опорная, звезда, по которой фиксирован в пространстве курс нашего корабля. Разве это нельзя истолковать как информацию об опасности, как своеобразный приказ: «Стой! Ни шагу вперёд. Опасность!»
В обсервационной воцарилась если не тишина, то её относительное подобие.
– Если учесть, что кикиане пытались всячески затормозить наш отлёт с Земли, то в этом предположении есть нечто разумное, – не совсем уверенно проговорил наконец Соколов.
– Гасить и зажигать звезды! – недоверчиво подумал вслух Виктор и белозубо, озорно улыбнулся. – Впрочем, а почему бы и нет? Наверное, ведь и нам, людям, когда-нибудь будет доступно такое!
– И двигатель отказал, отказал странно. Совпадение? – Тимур потёр кончиками пальцев лоб. – Крутится у меня в голове какая-то космическая легенда, связанная с угасанием звезды. Но какая?
Виктор нахмурил свои соболиные брови.
– Погоди-погоди, мне тоже помнится. Сейчас… Кранц? Кунц?.. Вспомнил – Лунц! Легенда о командире Лунце.
Тимур остро взглянул на Виктора, припоминая что-то, и нажал кнопку вызова командира корабля, сжато, но очень чётко обрисовал ситуацию.
Пауза длилась не больше нескольких секунд.
– Понял, – проговорил Тимур, и лицо его посуровело. Подняв глаза на присутствующих, он негромко, внятно проговорил: – Ходовая тревога! Срочное, аварийное торможение.
Глава 18
Занимая место рядом с командиром, как это и полагалось по ходовому расписанию, Тимур спросил:
– Надо ли так спешить? На одном двигателе?
– Надо, Тим, – сказал Лорка, кладя руки на штурвал. – Я все объясню потом.
Даже через амортизацию боевых кресел ощущались содрогание и вибрация корабля: происходило экстренное свинчивание его маршевых отсеков, корабль сжимался, уменьшая свою длину и диаметр до стартовых параметров. Съёживалась электрофная мебель, ликвидировались карманы кают, «худела» оранжерея: центральная аллейка её исчезла, растения вплотную придвигались друг к другу.
Срочное торможение проводится ещё более стремительными темпами, чем сам разгон, – корабль должен стать предельно прочным, монолитным.
– Корабль в полной готовности, – доложил компьютер.
– Вижу! – буркнул Лорка, этот сигнал уже высветился на контрольном табло. – Внимание экипажу! Срочное торможение!
Щёлкнул переключатель реверса хода, нога начала выжимать ходовую педаль. Тревожный гул двигателя перешёл в резкий многоголосый вой. Миг, и корабль словно уткнулся в невидимую, упругую стену, его качнуло, тягуче, мягко, глубоко, а потом вдруг бросило вправо, вверх, ухнуло вниз. Не спуская глаз с пульта-индикатора и до боли напрягая свои стальные мышцы, Лорка с натугой ворочал штурвалом. Через несколько секунд Тимур, умница Тим, поймал ритм и точной подчисткой снял часть нагрузок, стало полегче. Но все равно ныли кости и солёный колющий пот заливал глаза. Лорка, не закрывая, только щуря их, стряхивал его резким движением головы. «Проклятый эксудатик, – презрительно клял себя Федор. – Понесло тебя в космос! В командиры! Посмотри-ка на Тима, не человек, а огурчик!»
Да, Тимур казался человеком, изваянным из мрамора, но и ему было нелегко, хотя львиную долю нагрузок принимал на себя командир. Как и любой классный пилот, работал Тим автоматически, сознание как бы дежурило, готовое мгновенно включиться в работу при всплеске неожиданного и необычного. И это дежурство не мешало, а даже стимулировало прихотливое течение мыслей. Ему вдруг вспомнилось, например, как несколько лет тому назад на тренировочном экстренном торможении пожелал присутствовать один видный теоретик-космонавигатор, рассчитывавший оптимальные трассы гиперсветовых кораблей. Несмотря на противоперегрузочную и вестибулярную профилактику, космонавигатора вынули из кресла полумёртвым, даже не бледным, а каким-то голубым и таким мокрым, как будто его облили водой. Когда он пришёл, а вернее его привели в себя, космонавигатор разразился шумной негодующей речью. «Что это за пляска святого Витта? – кричал он. – Что это за издевательство над человеческой природой? Да я берусь за месяц разработать аппаратуру, которая компенсирует эти бултыхания!» Ему вежливо объяснили, что такая аппаратура давно разработана, но чтобы разместить её на корабле, пришлось бы ликвидировать комфортную зону. Не слишком ли велика жертва? Ведь экстренное торможение применяется раз в год и то по обещанию!
– Перегрузки у нижней границы допусков, – бесстрастно проинформировал компьютер.
Тимур метнул недовольный взгляд на Лорку и невольно пожалел его: напряжённое, красное от натуги, злое лицо, крупные капли пота на лбу.
– Куда так спешим, командир?
– Потом, – выдавил сквозь зубы Лорка, однако несколько сбросил мощность двигателей, – потом объясню.
Действительно, Федору было бы очень непросто аргументировать своё мгновенное решение о срочном торможении корабля. Это был один из тех редких случаев, ради которых командиров и наделяют полнотой власти. Совещаться и советоваться было некогда, да и незачем. Надо было решать самому, потому что промедление было смерти подобно в буквальном смысле этого слова. С одной оговоркой, если поверить командиру Лунцу. Если же происшествие с Лунцем только легенда, психоз, нервный срыв, дело не в словах, то решение Лорки можно было бы расценить как акт перестраховки и даже паникёрства. Что бы потом ни говорилось, но Лорка ставил на карту своё реноме руководителя, командира, да и просто гиперсветовика. Конечно, в случае ошибки ему не грозило наказание, дело обстояло много хуже – он становился смешным. Но на другой чаше весов – жизни дорогих и близких ему людей, успех экспедиции, и Лорка не без усилия, но бестрепетно откинул все эгоистические сомнения и страхи. Если верить Лунцу, в их распоряжении до начала непонятной катастрофы оставались считанные секунды. И Лорка отдал приказ о срочном торможении! Если верить Лунцу… Конечно, принимая решение, он опирался не на одну легенду. Было учтено все: общая ситуация полёта на Кику, отказ левого двигателя, догадка Ники. Все легло на весы разума и совести, легенда о командире Лунце была последней соломинкой, спусковым механизмом единоличного волеизъявления. Как бы то ни было, Лорка поверил Лунцу. А если так, то их единственным шансом избежать внезапной катастрофы было скорейшее, экстренное торможение. Вот почему Федор так безжалостно терзал корабль, экипаж и самого себя.
Легче, а точнее сказать, бездумнее всех переносил торможение Соколов. Он был одним из тех людей, у которых глубокая болтанка, чередование периодов невесомости и переменных нагрузок не вызывало ни головокружения, ни тошноты, но зато приводило в состояние своеобразной прострации. Он совсем потерял представление, где верх, где низ, в голове не было ни единой мыслишки, а вокруг кипел весёлый, разноцветный мир. Только при особенно резких бросках корабля он радостно и бездумно, как птичка, вскрикивал, но не вслух, а про себя: «Эх, как! Вот как!» Если бы кто-то сказал, что в эти моменты его лицо искажают мучительные гримасы, он бы ни за что не поверил.
Нике было тяжело. Она была выносливой девушкой, но болтало так крепко, что её скоро начало мутить. Всю силу воли она сосредоточила на том, чтобы не расклеиться. Какой стыд, если ей будет плохо! Это сильнейшее, хотя и пассивное напряжение воли, надёжно оберегало её от размышлений о случившемся, а стало быть, и от страха, который неизбежно приходит к бездействующим, но понимающим. Это было великое благо, о котором она и не подозревала, борясь со своей дурнотой.
Этого блага, увы, не было ни у Виктора, ни у Игоря. Они отлично владели собой, все видели, все понимали, всеми своими чувствами ощущали, что происходит с кораблём, но никак не могли повлиять на его судьбу. Они могли только следить за тем, что делают другие, а другие ведь часто делают не так, как хотелось тебе! Особенно трудно было активному Виктору. Пока Тимур не включался в подчистку, он кричал Дюку, перекрывая вой двигателей:
– Разве это пилоты?
– Ничего, – хладнокровно бормотал Игорь, – сейчас Тим сработает.
Когда Лорка вывел корабль на грань допустимых перегрузок, Виктор, пилот милостью Божьей, без всяких приборов почувствовал это.
– Да они же развалят корабль!
Из маршевой сотки осталось сбросить лишь около десятка световых скоростей, когда Лорку точно ледяной водой окатили, даже взмокшие волосы шевельнулись на голове: в ровном пронзительном вое двигателя послышались… нет, не сами перебои, но их бледные и все равно страшные тени. Признаки, тени перебоев уловило и чуткое ухо Тимура. Краем глаза Лорка видел, как напряглось его лицо, но это никак не отразилось на работе – подчистка сохранила свою чёткость и филигранность.
Что делать? Лорка знал, что на таком предаварийном режиме двигатель может тянуть неопределённо долгое время, а может и мгновенно отказать. Но надежд на то, что двигатель проработает долго, было мало: Лорка ни на секунду не забывал о капитане Лунце. Надо было рисковать! Надо было во что бы то ни стало ускорить торможение! Стиснув челюсти, Лорка вывел дроссель тяги за вторую защёлку на предельный сверхфорсированный режим. Вой двигателя превратился в истошный визг и вопль.
Федор поймал тревожный взгляд Тимура.
– Надо сбросить тягу, – сквозь зубы выдавил Корсаков.
– Нельзя.
Сбросишь тягу, затянешь время торможения. А ведь у Луниа двигатели отказали почти одновременно!
– Надо сбросить тягу!
– Нельзя! – отрезал Лорка. – Я объясню потом.
Изощрённое в инженерии ухо Игоря Дюка тоже уловило в работе двигателя то, что ещё не фиксировали приборы – первые, медленно прогрессирующие признаки перебоев.
Игорь похолодел, обежал взглядом лица товарищей и опустил веки, чтобы не выдать грубого, животного страха, который сейчас корёжил, ломал, но никак не мог сломать окончательно его самообладание. Каждый человек – хозяин своей судьбы. Красиво сказано! Только не совсем правильно. У человеческой судьбы есть и ещё один хозяин – капризный, переменчивый и всемогущий. Случай! Говорят, он благоволит к сильным духом, благородным и храбрым. Но это не вся правда. Случай благоволит и к хитрым, двуличным, коварным, на то он и случай.
Капризный случай! На чьей ты сейчас стороне?
– Надо ли так спешить? На одном двигателе?
– Надо, Тим, – сказал Лорка, кладя руки на штурвал. – Я все объясню потом.
Даже через амортизацию боевых кресел ощущались содрогание и вибрация корабля: происходило экстренное свинчивание его маршевых отсеков, корабль сжимался, уменьшая свою длину и диаметр до стартовых параметров. Съёживалась электрофная мебель, ликвидировались карманы кают, «худела» оранжерея: центральная аллейка её исчезла, растения вплотную придвигались друг к другу.
Срочное торможение проводится ещё более стремительными темпами, чем сам разгон, – корабль должен стать предельно прочным, монолитным.
– Корабль в полной готовности, – доложил компьютер.
– Вижу! – буркнул Лорка, этот сигнал уже высветился на контрольном табло. – Внимание экипажу! Срочное торможение!
Щёлкнул переключатель реверса хода, нога начала выжимать ходовую педаль. Тревожный гул двигателя перешёл в резкий многоголосый вой. Миг, и корабль словно уткнулся в невидимую, упругую стену, его качнуло, тягуче, мягко, глубоко, а потом вдруг бросило вправо, вверх, ухнуло вниз. Не спуская глаз с пульта-индикатора и до боли напрягая свои стальные мышцы, Лорка с натугой ворочал штурвалом. Через несколько секунд Тимур, умница Тим, поймал ритм и точной подчисткой снял часть нагрузок, стало полегче. Но все равно ныли кости и солёный колющий пот заливал глаза. Лорка, не закрывая, только щуря их, стряхивал его резким движением головы. «Проклятый эксудатик, – презрительно клял себя Федор. – Понесло тебя в космос! В командиры! Посмотри-ка на Тима, не человек, а огурчик!»
Да, Тимур казался человеком, изваянным из мрамора, но и ему было нелегко, хотя львиную долю нагрузок принимал на себя командир. Как и любой классный пилот, работал Тим автоматически, сознание как бы дежурило, готовое мгновенно включиться в работу при всплеске неожиданного и необычного. И это дежурство не мешало, а даже стимулировало прихотливое течение мыслей. Ему вдруг вспомнилось, например, как несколько лет тому назад на тренировочном экстренном торможении пожелал присутствовать один видный теоретик-космонавигатор, рассчитывавший оптимальные трассы гиперсветовых кораблей. Несмотря на противоперегрузочную и вестибулярную профилактику, космонавигатора вынули из кресла полумёртвым, даже не бледным, а каким-то голубым и таким мокрым, как будто его облили водой. Когда он пришёл, а вернее его привели в себя, космонавигатор разразился шумной негодующей речью. «Что это за пляска святого Витта? – кричал он. – Что это за издевательство над человеческой природой? Да я берусь за месяц разработать аппаратуру, которая компенсирует эти бултыхания!» Ему вежливо объяснили, что такая аппаратура давно разработана, но чтобы разместить её на корабле, пришлось бы ликвидировать комфортную зону. Не слишком ли велика жертва? Ведь экстренное торможение применяется раз в год и то по обещанию!
– Перегрузки у нижней границы допусков, – бесстрастно проинформировал компьютер.
Тимур метнул недовольный взгляд на Лорку и невольно пожалел его: напряжённое, красное от натуги, злое лицо, крупные капли пота на лбу.
– Куда так спешим, командир?
– Потом, – выдавил сквозь зубы Лорка, однако несколько сбросил мощность двигателей, – потом объясню.
Действительно, Федору было бы очень непросто аргументировать своё мгновенное решение о срочном торможении корабля. Это был один из тех редких случаев, ради которых командиров и наделяют полнотой власти. Совещаться и советоваться было некогда, да и незачем. Надо было решать самому, потому что промедление было смерти подобно в буквальном смысле этого слова. С одной оговоркой, если поверить командиру Лунцу. Если же происшествие с Лунцем только легенда, психоз, нервный срыв, дело не в словах, то решение Лорки можно было бы расценить как акт перестраховки и даже паникёрства. Что бы потом ни говорилось, но Лорка ставил на карту своё реноме руководителя, командира, да и просто гиперсветовика. Конечно, в случае ошибки ему не грозило наказание, дело обстояло много хуже – он становился смешным. Но на другой чаше весов – жизни дорогих и близких ему людей, успех экспедиции, и Лорка не без усилия, но бестрепетно откинул все эгоистические сомнения и страхи. Если верить Лунцу, в их распоряжении до начала непонятной катастрофы оставались считанные секунды. И Лорка отдал приказ о срочном торможении! Если верить Лунцу… Конечно, принимая решение, он опирался не на одну легенду. Было учтено все: общая ситуация полёта на Кику, отказ левого двигателя, догадка Ники. Все легло на весы разума и совести, легенда о командире Лунце была последней соломинкой, спусковым механизмом единоличного волеизъявления. Как бы то ни было, Лорка поверил Лунцу. А если так, то их единственным шансом избежать внезапной катастрофы было скорейшее, экстренное торможение. Вот почему Федор так безжалостно терзал корабль, экипаж и самого себя.
Легче, а точнее сказать, бездумнее всех переносил торможение Соколов. Он был одним из тех людей, у которых глубокая болтанка, чередование периодов невесомости и переменных нагрузок не вызывало ни головокружения, ни тошноты, но зато приводило в состояние своеобразной прострации. Он совсем потерял представление, где верх, где низ, в голове не было ни единой мыслишки, а вокруг кипел весёлый, разноцветный мир. Только при особенно резких бросках корабля он радостно и бездумно, как птичка, вскрикивал, но не вслух, а про себя: «Эх, как! Вот как!» Если бы кто-то сказал, что в эти моменты его лицо искажают мучительные гримасы, он бы ни за что не поверил.
Нике было тяжело. Она была выносливой девушкой, но болтало так крепко, что её скоро начало мутить. Всю силу воли она сосредоточила на том, чтобы не расклеиться. Какой стыд, если ей будет плохо! Это сильнейшее, хотя и пассивное напряжение воли, надёжно оберегало её от размышлений о случившемся, а стало быть, и от страха, который неизбежно приходит к бездействующим, но понимающим. Это было великое благо, о котором она и не подозревала, борясь со своей дурнотой.
Этого блага, увы, не было ни у Виктора, ни у Игоря. Они отлично владели собой, все видели, все понимали, всеми своими чувствами ощущали, что происходит с кораблём, но никак не могли повлиять на его судьбу. Они могли только следить за тем, что делают другие, а другие ведь часто делают не так, как хотелось тебе! Особенно трудно было активному Виктору. Пока Тимур не включался в подчистку, он кричал Дюку, перекрывая вой двигателей:
– Разве это пилоты?
– Ничего, – хладнокровно бормотал Игорь, – сейчас Тим сработает.
Когда Лорка вывел корабль на грань допустимых перегрузок, Виктор, пилот милостью Божьей, без всяких приборов почувствовал это.
– Да они же развалят корабль!
Из маршевой сотки осталось сбросить лишь около десятка световых скоростей, когда Лорку точно ледяной водой окатили, даже взмокшие волосы шевельнулись на голове: в ровном пронзительном вое двигателя послышались… нет, не сами перебои, но их бледные и все равно страшные тени. Признаки, тени перебоев уловило и чуткое ухо Тимура. Краем глаза Лорка видел, как напряглось его лицо, но это никак не отразилось на работе – подчистка сохранила свою чёткость и филигранность.
Что делать? Лорка знал, что на таком предаварийном режиме двигатель может тянуть неопределённо долгое время, а может и мгновенно отказать. Но надежд на то, что двигатель проработает долго, было мало: Лорка ни на секунду не забывал о капитане Лунце. Надо было рисковать! Надо было во что бы то ни стало ускорить торможение! Стиснув челюсти, Лорка вывел дроссель тяги за вторую защёлку на предельный сверхфорсированный режим. Вой двигателя превратился в истошный визг и вопль.
Федор поймал тревожный взгляд Тимура.
– Надо сбросить тягу, – сквозь зубы выдавил Корсаков.
– Нельзя.
Сбросишь тягу, затянешь время торможения. А ведь у Луниа двигатели отказали почти одновременно!
– Надо сбросить тягу!
– Нельзя! – отрезал Лорка. – Я объясню потом.
Изощрённое в инженерии ухо Игоря Дюка тоже уловило в работе двигателя то, что ещё не фиксировали приборы – первые, медленно прогрессирующие признаки перебоев.
Игорь похолодел, обежал взглядом лица товарищей и опустил веки, чтобы не выдать грубого, животного страха, который сейчас корёжил, ломал, но никак не мог сломать окончательно его самообладание. Каждый человек – хозяин своей судьбы. Красиво сказано! Только не совсем правильно. У человеческой судьбы есть и ещё один хозяин – капризный, переменчивый и всемогущий. Случай! Говорят, он благоволит к сильным духом, благородным и храбрым. Но это не вся правда. Случай благоволит и к хитрым, двуличным, коварным, на то он и случай.
Капризный случай! На чьей ты сейчас стороне?
Глава 19
Когда воющий гул двигателя внезапно оборвался, Соколову показалось, что он вдруг оглох. Несколько секунд он прислушивался к этой пронзительной тишине, а потом открыл глаза и удивился этому процессу – вообще-то он был убеждён, что глаза у него все время были открыты. Посредине операторской стоял Виктор и делал лёгкую гимнастическую разминку. И Игорь разминался, но не стоял, а сидел в кресле. Соколов тряхнул головой – она была пустой, тяжёлой и как-то неопределённо качалась на плечах. И осведомился:
– Все уже кончилось?
Виктор засмеялся, он был свеж и оживлён.
– Кончилось. Рубикон перейдён, Харон оттолкнул свою лодку, оставив нас по ту сторону добра и зла. В чистилище было шумновато, зато рай примерно такой, каким он мне и представлялся.
Заметив, что Ника собирается встать, Виктор удержал её.
– Сидите! И нечего стесняться, новички обычно чувствуют себя много хуже. – Хельг проговорил это искренне, без обычной насмешки или озорства.
Игорь улыбнулся девушке.
– Хотите стакан тонизирующего сока? В начале космической карьеры это средство хорошо помогало мне в подобных ситуациях.
Ника слабо улыбнулась ему в ответ.
– Я и не знаю.
– Выпейте, – серьёзно посоветовал Виктор, – отличное средство!
Дюк, шагая с преувеличенной чёткостью, направился к бару, нацедил стаканчик и обернулся к Соколову.
– А вам, Александр Сергеевич?
– Я уж как-нибудь обойдусь и без сока, – бодро сказал эксперт, храбро поднялся на ноги и вдруг судорожно вцепился в спинку кресла – операторская качнулась и плавно закружилась вокруг него, как детская карусель. Виктор живо подскочил и усадил его обратно в кресло.
Игорь нацедил два стакана сока и подал один Нике, другой Соколову, подождал, пока они выпьют, и с пустыми стаканами вернулся к бару. К нему подошёл Виктор.
– Пожалуй, и нам следует поднять бокалы, а?
– Надо, – серьёзно ответил Дюк, наполняя два других стакана. – Причём, не с соком, а с шампанским.
– Как на свадебном вечере?
– Нет, как на дне рождения.
Они чокнулись. Виктор вполголоса спросил:
– Мы ходили по самому краешку, ведь так?
Игорь взглянул на него с уважением.
– Ты тоже понял, что двигатель начал вянуть?
Хельг залпом выпил тоник и покачал головой.
– Не буду хвастаться, не понял. Просто я видел твоё лицо, коллега.
Игорь усмехнулся.
– А что, был красив?
– Очень. Только слегка похож на покойника.
– О чем это вы там шепчетесь? – подозрительно спросил Соколов.
Виктор обернулся.
– Обсуждаем меню праздничного обеда по случаю благополучного прибытия в пункт промежуточного назначения.
В этот момент в ходовой рубке был закончен финишный комплекс работ и операций по обеспечению безопасности корабля.
– Ещё бы секунд тридцать, от силы минута – и второй двигатель тоже бы отказал, – устало проговорил Тимур и посмотрел на командира.
Лорка старательно вытирал лицо, шею и волосы большим платком, платок был мокрый.
– Вот, – вид у Федора был очень довольный, зеленые глаза лукаво щурились, – а ты хотел, чтобы я сбросил мощность. Послушался бы – разлетелись бы мы, грешные, по всей Вселенной радиоактивной пылью.
Тимур следил за ним без улыбки.
– Как ты догадался, что двигатель вот-вот выйдет из строя?
Лорка спрятал платок в карман.
– Лунц помог. – Он поднялся на ноги и повёл плечами, разминая ноющие кости. – А подробности – чуть позже. Посмотри, что с экипажем, а я поработаю с фильмотекой. Это ненадолго.
– Понял.
Получив задание, компьютер провозился с ним довольно долго – легенда о командире Лунце была совершенно неординарным материалом.
– Все уже кончилось?
Виктор засмеялся, он был свеж и оживлён.
– Кончилось. Рубикон перейдён, Харон оттолкнул свою лодку, оставив нас по ту сторону добра и зла. В чистилище было шумновато, зато рай примерно такой, каким он мне и представлялся.
Заметив, что Ника собирается встать, Виктор удержал её.
– Сидите! И нечего стесняться, новички обычно чувствуют себя много хуже. – Хельг проговорил это искренне, без обычной насмешки или озорства.
Игорь улыбнулся девушке.
– Хотите стакан тонизирующего сока? В начале космической карьеры это средство хорошо помогало мне в подобных ситуациях.
Ника слабо улыбнулась ему в ответ.
– Я и не знаю.
– Выпейте, – серьёзно посоветовал Виктор, – отличное средство!
Дюк, шагая с преувеличенной чёткостью, направился к бару, нацедил стаканчик и обернулся к Соколову.
– А вам, Александр Сергеевич?
– Я уж как-нибудь обойдусь и без сока, – бодро сказал эксперт, храбро поднялся на ноги и вдруг судорожно вцепился в спинку кресла – операторская качнулась и плавно закружилась вокруг него, как детская карусель. Виктор живо подскочил и усадил его обратно в кресло.
Игорь нацедил два стакана сока и подал один Нике, другой Соколову, подождал, пока они выпьют, и с пустыми стаканами вернулся к бару. К нему подошёл Виктор.
– Пожалуй, и нам следует поднять бокалы, а?
– Надо, – серьёзно ответил Дюк, наполняя два других стакана. – Причём, не с соком, а с шампанским.
– Как на свадебном вечере?
– Нет, как на дне рождения.
Они чокнулись. Виктор вполголоса спросил:
– Мы ходили по самому краешку, ведь так?
Игорь взглянул на него с уважением.
– Ты тоже понял, что двигатель начал вянуть?
Хельг залпом выпил тоник и покачал головой.
– Не буду хвастаться, не понял. Просто я видел твоё лицо, коллега.
Игорь усмехнулся.
– А что, был красив?
– Очень. Только слегка похож на покойника.
– О чем это вы там шепчетесь? – подозрительно спросил Соколов.
Виктор обернулся.
– Обсуждаем меню праздничного обеда по случаю благополучного прибытия в пункт промежуточного назначения.
В этот момент в ходовой рубке был закончен финишный комплекс работ и операций по обеспечению безопасности корабля.
– Ещё бы секунд тридцать, от силы минута – и второй двигатель тоже бы отказал, – устало проговорил Тимур и посмотрел на командира.
Лорка старательно вытирал лицо, шею и волосы большим платком, платок был мокрый.
– Вот, – вид у Федора был очень довольный, зеленые глаза лукаво щурились, – а ты хотел, чтобы я сбросил мощность. Послушался бы – разлетелись бы мы, грешные, по всей Вселенной радиоактивной пылью.
Тимур следил за ним без улыбки.
– Как ты догадался, что двигатель вот-вот выйдет из строя?
Лорка спрятал платок в карман.
– Лунц помог. – Он поднялся на ноги и повёл плечами, разминая ноющие кости. – А подробности – чуть позже. Посмотри, что с экипажем, а я поработаю с фильмотекой. Это ненадолго.
– Понял.
Получив задание, компьютер провозился с ним довольно долго – легенда о командире Лунце была совершенно неординарным материалом.
Глава 20
Вводную часть легенды Лорка пробежал мельком, по диагонали: хотелось поскорее добраться до сути. И потом речь шла о событиях почти вековой давности, о полётах на гиперсветовых кораблях второго поколения. А «Смерч» – уже шестое!
Находясь на хорошо облетанной гиперсветовой трассе, командир Лунц в самой обычной обстановке отдал приказ о срочном торможении. Выйдя на до-световую, инерциальную скорость, Лунц не снял положения тревоги и после пятиминутной паузы отдал приказ о запуске двигателей. Во время их опробования двигатели один за другим вышли из строя. Поломки оказались несущественными, были ликвидированы силами экипажа, однако выполнение задания было прекращено, и корабль досрочно вернулся на базу. Техническая экспертиза пришла к выводу, что такое редчайшее происшествие, как одновременная авария обоих двигателей, произошло вследствие недостаточно умелой эксплуатации их командиром Лунцем в ходе экстренного торможения. К тому же Лунц не мог или не хотел дать ясных объяснений своему неожиданному решению. По совокупности причин Лунц был освобождён от космической работы и добровольно согласился пройти тщательное медицинское обследование.
Находясь на хорошо облетанной гиперсветовой трассе, командир Лунц в самой обычной обстановке отдал приказ о срочном торможении. Выйдя на до-световую, инерциальную скорость, Лунц не снял положения тревоги и после пятиминутной паузы отдал приказ о запуске двигателей. Во время их опробования двигатели один за другим вышли из строя. Поломки оказались несущественными, были ликвидированы силами экипажа, однако выполнение задания было прекращено, и корабль досрочно вернулся на базу. Техническая экспертиза пришла к выводу, что такое редчайшее происшествие, как одновременная авария обоих двигателей, произошло вследствие недостаточно умелой эксплуатации их командиром Лунцем в ходе экстренного торможения. К тому же Лунц не мог или не хотел дать ясных объяснений своему неожиданному решению. По совокупности причин Лунц был освобождён от космической работы и добровольно согласился пройти тщательное медицинское обследование.