Страница:
Шестеро носильщиков стащили их вниз одно за другим и, словно помощники аукционщика, разложили перед Марией. Драгоценнейшим из сокровищ был писанный в полный рост портрет императора Блефуску, упоминаемый в «Путешествиях Гулливера». Она увидела также сундук с двумястами спругами золотом. Мария с удовольствием получила бы один в собственное владение, но просить об этом не хотелось, и потому она очень обрадовалась, когда при следующем ее визите лиллипуты сами подарили ей монетку. Наконец, у них имелась еще (чем и завершается скромный перечень) коллекция подлинных одежд, которые облекали пленников капитана Джона Бидля, когда он разъезжал с ними по Англии, выставляя их напоказ. Одежды были истерты до нитки, но моль их не поела, – как и твоих платьев, верно, не поели бы совы, – состояли же они из нескольких синего шелка кафтанов с галунами, белых панталон, белых чулок, туфель с пряжками, треуголок и дамских платьев. Большая часть используемых оркестрантами музыкальных инструментов тоже принадлежала к числу национальных сокровищ. Их изготовили, по приказу капитана Бидля, – он заставлял своих пленников играть на них, потешая чернь.
После показа сокровищ, Школьный Учитель рассказал Марии об истории Народа, начиная со времен Гулливера. Окружающие учтиво внимали повествованию, – они с удовольствием слушали рассказы из собственной истории, сколь бы часто те не звучали.
– Ученый ваших Дарований, Мадам, – сказал Школьный Учитель, – тот, кто помимо Овладения Началами нашего родного Языка, имел Случай ознакомиться с Анналами нашего Народа, ведает, что около трех Тысяч Лун тому назад Империю Лиллипутов посетил Человек-Гора. Таковое Событие имело Место в Период Враждебности между Империей и сопредельной Державой Блефуску, от каковых двух Наций, вследствие Смешения оных, и произошел наш Народ.
В Ходе последующих своих Путешествий да собственно, и до самого своего смертного Часа Человек-Гора, Мадам, навряд ли подозревал, какие Бедствия принес его Визит нашим Предкам! Ибо не раньше, чем он покинул соседний Остров на своем величественном Судне, по Счастью обнаруженном им, если вы помните, в поврежденном Состоянии и плавающим кверху Дном, как Императору Лиллипутии благоугодно было объявить Войну Брату своему, Монарху Блефуску, ибо Император усмотрел явственную Враждебность в том, что Блефуску дозволило Человеку-Горе бежать из обеих Держав вопреки Настояниям особого Посланца Лиллипутии, каковому Острову сказанный Гора принадлежал яко Подданный, Нардак и ведомый Изменник.
Кампания, Мадам, последовавшая за Объявлением Войны, разбередила Озлобление, вызванное Ересью Тупоконечников, – Причиной Раскола, Мадам, каковую мы, счастлив сказать, устранили, приняв Решение разбивать все Яйца, какие нам удается добыть, посередине, – и поскольку ни единая из враждующих Схизм не просила и не давала Пощады, Война ознаменовалась Жестокостями и Бесчеловечностью, беспримерными доселе в Преданиях нашего Народа.
Посевы были выжжены, Скот угнан или же вырезан, Города множество раз подверглись Осадам, причинявшим Населению их Муки Голода, и Императоры обеих Держав взаимно пали от Рук Друг Друга в Единоборстве под Стенами Мендендо. Анархия, вследствие этого воцарившаяся среди Вождей враждующих Партий, искавших каждый захватить Бразды Правления в собственные Руки, еще пуще уменьшила Надежды на Примирение; и вот на эту-то Цивилизацию, уже потрясенную в ее Основаниях, Мадам, и обрушился по Прошествии семнадцати Лун, из коих каждая была посвящена Разрушению и Разбою, Капитан Джон Бидль.
Ибо таково был второе Последствие Посещения нас Человеком-Горой, Имя коему, как то открылось по Прошествии Времени, было Кулливер или Галлибан. Он, Мадам, Ваша Честь, Мисс, в отличие от Вашей Чести, не приложил никаких Усилий к тому, чтобы скрыть наше Местообретение от Мира более крупных Существ. Он проявил Неосмотрительность, поведав все, что знал о нашем Домоустройстве, Морякам, кои доставили его на Родину. Он подарил Чету наших Скотов Капитану Корабля, сказанному Джону Бидлю, и последний, уяснив себе чрезвычайную Ценность их Руна, чем обязаны они особливой Мягкости покрывающей их Шерсти, возвратился в Лиллипутию за новым Грузом и без особых Хлопот отыскал наш Остров, восходя по Долготе.
Согласно нашим Анналам, Мадам, Капитан Бидль был Мореплавателем своей Эпохи и своей Страны, не лучшим и не худшим, чем иные Люди его Звания. Для него, Мадам, и я должен просить о Соизволении с искренней Признательностью прибавить, что мы до сей Поры не имели Случая заметить в Вашей Милости и Следа подобного Расположения, – для него наш сокрушенный и обезумевший от Горя Народ являл собою Сообщество Существ, лишенных человеческих Прав, как равно и не подлежащих Защите со Стороны Законов, кои управляют Жизнью Наций. Наши Стада представлялись ему лишь Поживой, самые наши Персоны – Предметом Любостяжательства, ибо он вознамерился показывать нас в своей родной Стране, аки балаганных Шутов и Марионеток.
Мадам, Ваша Честь, Мисс, те из нас, кто еще оставался способен бежать, бежал от Пиратов, сошедших с его чудовищного Судна. Мы укрылись в Лесах и Скалах, увы, слишком поздно оставив межеусобный, братоубийственный Раздор. Немногие еще уцелевшие Скоты в Ужасе разбрелись по Стране, и одни сыскали свою Погибель в Море, другие же попались в Руки все тех же бесчестных Моряков, радостно сгонявших наш Скот в Загоны, инако рекомые Коррали, изготовленные из снятых с их Корабля винных Бочонков. Столичный Город Мендендо подвергся последнему Разграблению, предпринятому ради Поимки Рабов, но таково было отчаянное Положение Народа нашего – еще и до Появления Бидля, – что живыми сыскать удалось всего только тринадцать Несчастных, искавших в Столице Приюта, оные и были немедля обращены в Собственность их будущего Господина. Так в сию злосчастную Эпоху, Мадам, Лиллипутия и Блефуску прекратили свое Существование среди Народов Древности.
Когда Школьный Учитель добрался в своем рассказе до этого места, слушатели его вздохнули, а само он с ожиданием уставился на Марию, как бы изготовясь услышать какие-то извинения. Все-таки капитан Бидль был такой же Горой, как она.
– И что же, там совсем никого не осталось? – спросила Мария.
– Сие, Мадам, являет собою Вопрос, издавна волнующий Умы Лиллипутов В Изгнании. Натурально, мы не имеем Средств разрешить его с полной Определенностью. Наши Философы, Ваша Честь, возможно, поддавшись мечтательным Заблуждениям Сердца, не желающего навеки прервать Связь с достопамятной Обителью наших возлюбленных Прародителей, надеются, впрочем, что некая малая Часть наших единокровных Сородичей выжила, и что, быть может, и поныне еще существует на прежней Долготе воспрянувшая из Праха и воссозданная ими Лиллипутия, являющая Величие, достойное Духа нашего Племени.
– Когда я разбогатею, – сказала Мария, – мы купим яхту и отправимся их искать. Профессор переводит «Гексамерон» Амвросия, который, как только его издадут, принесет ему состояние, вот мы все вместе и поплывем.
Лиллипуты, пряча глаза, завздыхали, – коммерческий спрос на Святого Амвросия был им совершенно неведом, – а Школьный Учитель продолжал свою повесть. («Принесите Замок от Вместилища, – сказал он носильщикам. – Он нам скоро понадобится». Несколько позже, когда рассказ пошел о жизни Лиллипутов в плену, Марии его показали, – дешевенький оловянный замок, имевший такое выражение, словно он намеревался сказать: «Ну, уж меня-то вам не открыть».)
– Среди Пленников Мендендо, – рассказывал Учитель, – находился Государственный Казначей Флимнап и два Джентльмена, носивших Титул Снильпела, а помимо них – еще семь Женщин и трое Мужчин. Эти Особы, Прародители всех, кто присутствует здесь, вместе с собранными Пиратами Отарами и Стадами были унесены на Судно. Капитан Бидль, дождавшись благоприятного Ветра, поднял Якорь и устремился к далекому Брегу Отечества своего, исполненный радостных Надежд на будущее Процветание и Успех.
Сколь жалостным, Мадам, было Состояние наших Соплеменников, оторванных от спасительной Колыбели своих Отцов, лишившихся, вследствие долгой Череды Бедствий, сопровождавших Войну Яиц, всякой Надежды на лучшее Будущее, окруженных Существами, коих Пропорции были несравнимы с их собственными, и влекомых в нечистом Ящике навстречу Рабству в чужом Краю!
Ибо Капитан Бидль приказал корабельному Плотнику соорудить Вместилище, коего Замок вы видите пред собой, – общее для Человека и для Скотов, – куда и ввергнул всех без Разбора; и в нем они содержались, питаясь раскрошенными и размоченными в Воде корабельными Сухарями, отвечавшими, как в прежние Луны установил Хирург Галлибан, Потребностям перевозимого им Скота.
Мадам и Ваша Честь, я не стану терзать вашу нежную Впечатлительность, описывая Лишения этого Странствия, во время коего большая Часть Скота пала от страшного Мора, не стану я задерживаться и на Унижениях, испытанных нашими Предками после того, как они достигли чуждого Брега.
Капитан Бидль продал Судно вместе с Командой в Предвкушении будущего Преуспеяния, каковое имела принести ему Демонстрация его Пленников на Торжищах Королевства; именно там, среди Разгула и Попоек, столь нередких на Острове Нептуна, и давали свои Представления Канцлер Казначейства, два Снильпела и восемь уцелевших Простолюдинов, из каковых двое скончались в Пути.
Музыкальные Инструменты, Мадам, кои вы уже слышали, были изготовлены Пленниками согласно Указаниям их Господина. Томимый ненасытимой Алчбой, Хозяин немилосердно вколачивал в Пленников Английский Язык, исключительно трудный для них вследствие Несходства Артикуляции. Древнее Искусство Лиллипутов, каковое суть Прыжки и Скачки, или Танцы на Канате, профанировалось на Потребу Черни. И ни единое из сих Представлений, за которые несчастные Пленники не обретали иного Воздаяния помимо Порки, ибо Тиран их вскоре взял в Обыкновение за всякую Оплошность сечь их Веткою Вереска, не сулило им Надежд на какое-либо Улучшение в Грядущем, кроме разве тех, кои сулит нам Могила. Вот в таких-то Условиях, Мадам, выставляемым напоказ Пленникам и приходилось кричать: «Боже, храни Короля!» В подобных Условиях, Мадам, их понуждали размахивать Стягом Святого Георгия, что составляло, как мы знаем, Апофеоз Спектакля, даваемого Морестранником Бидлем!
– Все эти Факты, Мадам, – с доброй интонацией продолжал Школьный Учитель, – упоминаются мною не потому, что мы питаем какие-либо горькие Чувства по отношению к вам, но лишь из Намерения явить вам Меру нашего Уважения, ибо мы желали бы отплатить вам за Доброту полноценной Монетой.
Мария поклонилась.
– Ожидание больших Барышей, – продолжал Школьный Учитель, – не обмануло Капитана Бидля. Многолюдные Толпы, привлеченные Славой, которую приобрело его Представление, стекались на каждую Ярмарку, и Труды Лиллипутов, непрестанно понукаемых ко все более изощренному Проявлению гимнастических их Способностей, в скором Времени изрядно пополнили Карман их Господина. Не приученный к Соблазнам, сопутствующим Достатку, Мадам, и к тому же волейневолей проводящий все свое Время в Окружении Кабаков, столь обильных на деревенских Ярмарках, Капитан Бидль быстро пристрастился к Бутылке. Пребывая в Убеждении, что Народ наш слишком страшится Представителей его собственной Расы, чтобы искать в ее Гуще Убежища, – и вправду, помимо Досаждения, причиняемого Дыханием Людей, наши Предки страшились огромных Лиц, стеснявшихся над ними при каждом Представлении, как равно и Зловония этих Особ, и деревенской Неотесанности, проявляемой ими, – убежденный в этом, Капитан Бидль вскоре стал нерадив и уже не запирал Вместилища по Ночам, – особливо в Ночи, становившиеся постепенно все более частыми, когда он ублажал себя Винопитием.
Однако Народ Лиллипутов, Мадам, тем в пущей Мере страдал от Тирании своего Господина, чем в пущий Упадок приходил Организм сего последнего, сокрушаемый Последствиями его Невоздержанности. Престарелый Флимнап, вынужденный исполнять не Канате опасные акробатические Кунштюки, с каждым Днем все более и все с большими Основаниями страшился несчастного Случая. Да и прочие Лиллипуты, угнетенные тяжкими Трудами, коих требовало каждое Представление, как равно и Угрозою верескового Кнута, все чаще и все тревожнее помышляли, не предпочтительней ли самая Смерть, все же сулящая Возможность Освобождения, Горестям нынешнего их Состояния.
В этот-то знаменательный Момент Истории нашей Капитан Бидль и был призван во Дворец Мальплаке, дабы Марионетки его выступили перед Домочадцами правившего в ту Пору Герцога.
В Ночь перед Представлением, Мадам, Капитан Бидль обедал в Нортгемптоне, более, чем обыкновенно, потакая своим Желаниям. Предвкушая немалое Вознаграждение от столь высокого Покровителя с Присовокуплением, быть может, бесценных Рекомендаций, каковые откроют ему Дорогу в Высший Свет, Капитан отпраздновал свою Фортуну несколькими Чашами Грога. Затем, потребовав, чтобы ему подали Лошадь и последнюю Бутылку в Качестве Vade Mecum'а, он отправился в Мальплаке, где ему предстояло провести Ночь.
В четырех сотнях Блестрегов к Западу отсюда, Мадам, – ниже Другого Моря – висит над бурным Потоком Мост.
– Хм, – произнесла Мария. – Я так понимаю, что это Мавританский мост. Во всяком случае, на Нортгемптонской аллее другого нет.
– Именно на этом колоссальном Строении, Мадам, как повествует наша История, Капитан Бидль и пал Жертвою Опьянения. Он спешился со своей Клячи, желая найти Спасение на Terra Firma, и тут его сразила Дремота.
Народ, пребывавший в притороченном, как обыкновенно, к лошадиному Крупу отвратительном Вместилище, коего Замок остался незапертым, выбрался на Седло, дабы оглядеться в Ночи, между тем как Лошадь паслась на Досуге близ своего Владельца. Был поздний Вечер, ярко светила Луна. Ясно различался истекающий из Другого Моря стремительный Поток, и Земли вокруг него глядели Пустыней. Решение касательно Побега было принято в ту же Минуту, и все торжественно поклялись в твердом Намерении скорее пасть от собственной Руки, чем примириться с повторным Пленением.
Они поспешно закрепили Тросы, – то были Канаты, на которых им приходилось плясать. На этих Тросах быстро спустили на Землю Овец и Коров. Также спустили они и Вместилище, которое с большими Трудами им удалось отвязать от Крупа. Флимнап предложил плыть всем Миром по Морю, пока не удастся на дальних его Берегах отыскать иного Пристанища.
Я не стану утомлять вас, Мадам, подробным Рассказом о наших дальнейших Странствиях. Волоча Вместилище на Буксире, они поднялись к Верховьям Потока. Спокойные Воды Другого Моря позволили погрузить во Вместилище пригнанный Скот, и все вместе отплыли к восточному Берегу, где при наступлении Утра Экспедиция укрылась под свисающими Ветвями огромного Дерева. Из этого Укрытия они заметили в дневные Часы некие не исполненные Усердия Попытки их отыскать, но Тревоги не испытали. Народ пришел к Заключению, что хмельной Бидль, с самого Отъезда пребывавший в смутном Состоянии Разума, не мог сохранить и малейших Воспоминаний о собственных Действиях, и должен был обратиться вспять по своим Следам по крайности до Таверны, в которой обедал, отыскивая Дорогой Вместилище. На следующую Ночь, под покровом Тьмы, наш Ковчег, как мы вправе его назвать, был с невероятными Усилиями поднят по Водопаду в Верхнее Море. Следопыт, высланный вперед для Разведки Местности, вернулся со Сведениями относительно уединенного Острова, на коем мы с той Поры и обитаем, и на коем вы, Ваша Честь, Мадам, Мисс, в эту Минуту стоите.
После показа сокровищ, Школьный Учитель рассказал Марии об истории Народа, начиная со времен Гулливера. Окружающие учтиво внимали повествованию, – они с удовольствием слушали рассказы из собственной истории, сколь бы часто те не звучали.
– Ученый ваших Дарований, Мадам, – сказал Школьный Учитель, – тот, кто помимо Овладения Началами нашего родного Языка, имел Случай ознакомиться с Анналами нашего Народа, ведает, что около трех Тысяч Лун тому назад Империю Лиллипутов посетил Человек-Гора. Таковое Событие имело Место в Период Враждебности между Империей и сопредельной Державой Блефуску, от каковых двух Наций, вследствие Смешения оных, и произошел наш Народ.
В Ходе последующих своих Путешествий да собственно, и до самого своего смертного Часа Человек-Гора, Мадам, навряд ли подозревал, какие Бедствия принес его Визит нашим Предкам! Ибо не раньше, чем он покинул соседний Остров на своем величественном Судне, по Счастью обнаруженном им, если вы помните, в поврежденном Состоянии и плавающим кверху Дном, как Императору Лиллипутии благоугодно было объявить Войну Брату своему, Монарху Блефуску, ибо Император усмотрел явственную Враждебность в том, что Блефуску дозволило Человеку-Горе бежать из обеих Держав вопреки Настояниям особого Посланца Лиллипутии, каковому Острову сказанный Гора принадлежал яко Подданный, Нардак и ведомый Изменник.
Кампания, Мадам, последовавшая за Объявлением Войны, разбередила Озлобление, вызванное Ересью Тупоконечников, – Причиной Раскола, Мадам, каковую мы, счастлив сказать, устранили, приняв Решение разбивать все Яйца, какие нам удается добыть, посередине, – и поскольку ни единая из враждующих Схизм не просила и не давала Пощады, Война ознаменовалась Жестокостями и Бесчеловечностью, беспримерными доселе в Преданиях нашего Народа.
Посевы были выжжены, Скот угнан или же вырезан, Города множество раз подверглись Осадам, причинявшим Населению их Муки Голода, и Императоры обеих Держав взаимно пали от Рук Друг Друга в Единоборстве под Стенами Мендендо. Анархия, вследствие этого воцарившаяся среди Вождей враждующих Партий, искавших каждый захватить Бразды Правления в собственные Руки, еще пуще уменьшила Надежды на Примирение; и вот на эту-то Цивилизацию, уже потрясенную в ее Основаниях, Мадам, и обрушился по Прошествии семнадцати Лун, из коих каждая была посвящена Разрушению и Разбою, Капитан Джон Бидль.
Ибо таково был второе Последствие Посещения нас Человеком-Горой, Имя коему, как то открылось по Прошествии Времени, было Кулливер или Галлибан. Он, Мадам, Ваша Честь, Мисс, в отличие от Вашей Чести, не приложил никаких Усилий к тому, чтобы скрыть наше Местообретение от Мира более крупных Существ. Он проявил Неосмотрительность, поведав все, что знал о нашем Домоустройстве, Морякам, кои доставили его на Родину. Он подарил Чету наших Скотов Капитану Корабля, сказанному Джону Бидлю, и последний, уяснив себе чрезвычайную Ценность их Руна, чем обязаны они особливой Мягкости покрывающей их Шерсти, возвратился в Лиллипутию за новым Грузом и без особых Хлопот отыскал наш Остров, восходя по Долготе.
Согласно нашим Анналам, Мадам, Капитан Бидль был Мореплавателем своей Эпохи и своей Страны, не лучшим и не худшим, чем иные Люди его Звания. Для него, Мадам, и я должен просить о Соизволении с искренней Признательностью прибавить, что мы до сей Поры не имели Случая заметить в Вашей Милости и Следа подобного Расположения, – для него наш сокрушенный и обезумевший от Горя Народ являл собою Сообщество Существ, лишенных человеческих Прав, как равно и не подлежащих Защите со Стороны Законов, кои управляют Жизнью Наций. Наши Стада представлялись ему лишь Поживой, самые наши Персоны – Предметом Любостяжательства, ибо он вознамерился показывать нас в своей родной Стране, аки балаганных Шутов и Марионеток.
Мадам, Ваша Честь, Мисс, те из нас, кто еще оставался способен бежать, бежал от Пиратов, сошедших с его чудовищного Судна. Мы укрылись в Лесах и Скалах, увы, слишком поздно оставив межеусобный, братоубийственный Раздор. Немногие еще уцелевшие Скоты в Ужасе разбрелись по Стране, и одни сыскали свою Погибель в Море, другие же попались в Руки все тех же бесчестных Моряков, радостно сгонявших наш Скот в Загоны, инако рекомые Коррали, изготовленные из снятых с их Корабля винных Бочонков. Столичный Город Мендендо подвергся последнему Разграблению, предпринятому ради Поимки Рабов, но таково было отчаянное Положение Народа нашего – еще и до Появления Бидля, – что живыми сыскать удалось всего только тринадцать Несчастных, искавших в Столице Приюта, оные и были немедля обращены в Собственность их будущего Господина. Так в сию злосчастную Эпоху, Мадам, Лиллипутия и Блефуску прекратили свое Существование среди Народов Древности.
Когда Школьный Учитель добрался в своем рассказе до этого места, слушатели его вздохнули, а само он с ожиданием уставился на Марию, как бы изготовясь услышать какие-то извинения. Все-таки капитан Бидль был такой же Горой, как она.
– И что же, там совсем никого не осталось? – спросила Мария.
– Сие, Мадам, являет собою Вопрос, издавна волнующий Умы Лиллипутов В Изгнании. Натурально, мы не имеем Средств разрешить его с полной Определенностью. Наши Философы, Ваша Честь, возможно, поддавшись мечтательным Заблуждениям Сердца, не желающего навеки прервать Связь с достопамятной Обителью наших возлюбленных Прародителей, надеются, впрочем, что некая малая Часть наших единокровных Сородичей выжила, и что, быть может, и поныне еще существует на прежней Долготе воспрянувшая из Праха и воссозданная ими Лиллипутия, являющая Величие, достойное Духа нашего Племени.
– Когда я разбогатею, – сказала Мария, – мы купим яхту и отправимся их искать. Профессор переводит «Гексамерон» Амвросия, который, как только его издадут, принесет ему состояние, вот мы все вместе и поплывем.
Лиллипуты, пряча глаза, завздыхали, – коммерческий спрос на Святого Амвросия был им совершенно неведом, – а Школьный Учитель продолжал свою повесть. («Принесите Замок от Вместилища, – сказал он носильщикам. – Он нам скоро понадобится». Несколько позже, когда рассказ пошел о жизни Лиллипутов в плену, Марии его показали, – дешевенький оловянный замок, имевший такое выражение, словно он намеревался сказать: «Ну, уж меня-то вам не открыть».)
– Среди Пленников Мендендо, – рассказывал Учитель, – находился Государственный Казначей Флимнап и два Джентльмена, носивших Титул Снильпела, а помимо них – еще семь Женщин и трое Мужчин. Эти Особы, Прародители всех, кто присутствует здесь, вместе с собранными Пиратами Отарами и Стадами были унесены на Судно. Капитан Бидль, дождавшись благоприятного Ветра, поднял Якорь и устремился к далекому Брегу Отечества своего, исполненный радостных Надежд на будущее Процветание и Успех.
Сколь жалостным, Мадам, было Состояние наших Соплеменников, оторванных от спасительной Колыбели своих Отцов, лишившихся, вследствие долгой Череды Бедствий, сопровождавших Войну Яиц, всякой Надежды на лучшее Будущее, окруженных Существами, коих Пропорции были несравнимы с их собственными, и влекомых в нечистом Ящике навстречу Рабству в чужом Краю!
Ибо Капитан Бидль приказал корабельному Плотнику соорудить Вместилище, коего Замок вы видите пред собой, – общее для Человека и для Скотов, – куда и ввергнул всех без Разбора; и в нем они содержались, питаясь раскрошенными и размоченными в Воде корабельными Сухарями, отвечавшими, как в прежние Луны установил Хирург Галлибан, Потребностям перевозимого им Скота.
Мадам и Ваша Честь, я не стану терзать вашу нежную Впечатлительность, описывая Лишения этого Странствия, во время коего большая Часть Скота пала от страшного Мора, не стану я задерживаться и на Унижениях, испытанных нашими Предками после того, как они достигли чуждого Брега.
Капитан Бидль продал Судно вместе с Командой в Предвкушении будущего Преуспеяния, каковое имела принести ему Демонстрация его Пленников на Торжищах Королевства; именно там, среди Разгула и Попоек, столь нередких на Острове Нептуна, и давали свои Представления Канцлер Казначейства, два Снильпела и восемь уцелевших Простолюдинов, из каковых двое скончались в Пути.
Музыкальные Инструменты, Мадам, кои вы уже слышали, были изготовлены Пленниками согласно Указаниям их Господина. Томимый ненасытимой Алчбой, Хозяин немилосердно вколачивал в Пленников Английский Язык, исключительно трудный для них вследствие Несходства Артикуляции. Древнее Искусство Лиллипутов, каковое суть Прыжки и Скачки, или Танцы на Канате, профанировалось на Потребу Черни. И ни единое из сих Представлений, за которые несчастные Пленники не обретали иного Воздаяния помимо Порки, ибо Тиран их вскоре взял в Обыкновение за всякую Оплошность сечь их Веткою Вереска, не сулило им Надежд на какое-либо Улучшение в Грядущем, кроме разве тех, кои сулит нам Могила. Вот в таких-то Условиях, Мадам, выставляемым напоказ Пленникам и приходилось кричать: «Боже, храни Короля!» В подобных Условиях, Мадам, их понуждали размахивать Стягом Святого Георгия, что составляло, как мы знаем, Апофеоз Спектакля, даваемого Морестранником Бидлем!
– Все эти Факты, Мадам, – с доброй интонацией продолжал Школьный Учитель, – упоминаются мною не потому, что мы питаем какие-либо горькие Чувства по отношению к вам, но лишь из Намерения явить вам Меру нашего Уважения, ибо мы желали бы отплатить вам за Доброту полноценной Монетой.
Мария поклонилась.
– Ожидание больших Барышей, – продолжал Школьный Учитель, – не обмануло Капитана Бидля. Многолюдные Толпы, привлеченные Славой, которую приобрело его Представление, стекались на каждую Ярмарку, и Труды Лиллипутов, непрестанно понукаемых ко все более изощренному Проявлению гимнастических их Способностей, в скором Времени изрядно пополнили Карман их Господина. Не приученный к Соблазнам, сопутствующим Достатку, Мадам, и к тому же волейневолей проводящий все свое Время в Окружении Кабаков, столь обильных на деревенских Ярмарках, Капитан Бидль быстро пристрастился к Бутылке. Пребывая в Убеждении, что Народ наш слишком страшится Представителей его собственной Расы, чтобы искать в ее Гуще Убежища, – и вправду, помимо Досаждения, причиняемого Дыханием Людей, наши Предки страшились огромных Лиц, стеснявшихся над ними при каждом Представлении, как равно и Зловония этих Особ, и деревенской Неотесанности, проявляемой ими, – убежденный в этом, Капитан Бидль вскоре стал нерадив и уже не запирал Вместилища по Ночам, – особливо в Ночи, становившиеся постепенно все более частыми, когда он ублажал себя Винопитием.
Однако Народ Лиллипутов, Мадам, тем в пущей Мере страдал от Тирании своего Господина, чем в пущий Упадок приходил Организм сего последнего, сокрушаемый Последствиями его Невоздержанности. Престарелый Флимнап, вынужденный исполнять не Канате опасные акробатические Кунштюки, с каждым Днем все более и все с большими Основаниями страшился несчастного Случая. Да и прочие Лиллипуты, угнетенные тяжкими Трудами, коих требовало каждое Представление, как равно и Угрозою верескового Кнута, все чаще и все тревожнее помышляли, не предпочтительней ли самая Смерть, все же сулящая Возможность Освобождения, Горестям нынешнего их Состояния.
В этот-то знаменательный Момент Истории нашей Капитан Бидль и был призван во Дворец Мальплаке, дабы Марионетки его выступили перед Домочадцами правившего в ту Пору Герцога.
В Ночь перед Представлением, Мадам, Капитан Бидль обедал в Нортгемптоне, более, чем обыкновенно, потакая своим Желаниям. Предвкушая немалое Вознаграждение от столь высокого Покровителя с Присовокуплением, быть может, бесценных Рекомендаций, каковые откроют ему Дорогу в Высший Свет, Капитан отпраздновал свою Фортуну несколькими Чашами Грога. Затем, потребовав, чтобы ему подали Лошадь и последнюю Бутылку в Качестве Vade Mecum'а, он отправился в Мальплаке, где ему предстояло провести Ночь.
В четырех сотнях Блестрегов к Западу отсюда, Мадам, – ниже Другого Моря – висит над бурным Потоком Мост.
– Хм, – произнесла Мария. – Я так понимаю, что это Мавританский мост. Во всяком случае, на Нортгемптонской аллее другого нет.
– Именно на этом колоссальном Строении, Мадам, как повествует наша История, Капитан Бидль и пал Жертвою Опьянения. Он спешился со своей Клячи, желая найти Спасение на Terra Firma, и тут его сразила Дремота.
Народ, пребывавший в притороченном, как обыкновенно, к лошадиному Крупу отвратительном Вместилище, коего Замок остался незапертым, выбрался на Седло, дабы оглядеться в Ночи, между тем как Лошадь паслась на Досуге близ своего Владельца. Был поздний Вечер, ярко светила Луна. Ясно различался истекающий из Другого Моря стремительный Поток, и Земли вокруг него глядели Пустыней. Решение касательно Побега было принято в ту же Минуту, и все торжественно поклялись в твердом Намерении скорее пасть от собственной Руки, чем примириться с повторным Пленением.
Они поспешно закрепили Тросы, – то были Канаты, на которых им приходилось плясать. На этих Тросах быстро спустили на Землю Овец и Коров. Также спустили они и Вместилище, которое с большими Трудами им удалось отвязать от Крупа. Флимнап предложил плыть всем Миром по Морю, пока не удастся на дальних его Берегах отыскать иного Пристанища.
Я не стану утомлять вас, Мадам, подробным Рассказом о наших дальнейших Странствиях. Волоча Вместилище на Буксире, они поднялись к Верховьям Потока. Спокойные Воды Другого Моря позволили погрузить во Вместилище пригнанный Скот, и все вместе отплыли к восточному Берегу, где при наступлении Утра Экспедиция укрылась под свисающими Ветвями огромного Дерева. Из этого Укрытия они заметили в дневные Часы некие не исполненные Усердия Попытки их отыскать, но Тревоги не испытали. Народ пришел к Заключению, что хмельной Бидль, с самого Отъезда пребывавший в смутном Состоянии Разума, не мог сохранить и малейших Воспоминаний о собственных Действиях, и должен был обратиться вспять по своим Следам по крайности до Таверны, в которой обедал, отыскивая Дорогой Вместилище. На следующую Ночь, под покровом Тьмы, наш Ковчег, как мы вправе его назвать, был с невероятными Усилиями поднят по Водопаду в Верхнее Море. Следопыт, высланный вперед для Разведки Местности, вернулся со Сведениями относительно уединенного Острова, на коем мы с той Поры и обитаем, и на коем вы, Ваша Честь, Мадам, Мисс, в эту Минуту стоите.
Глава VIII
Когда историческое повествование подошло к концу, Мария поневоле почувствовала облегчение. У нее уже голова закружилась от заглавных букв, и вообще она втайне считала, что задавать вопросы куда интереснее, чем выслушивать лекции. К тому же обращение «Мадам, Ваша Честь, Мисс» представлялось ей каким-то сомнительным, – во-первых, она знала, что настоящее ее имя все же Мария, а вовторых, ей хотелось избежать в отношениях с лиллипутами чрезмерной официальности. Чего бы лучше, – унести с собой Школьного Учителя в такое место, где они могли бы поговорить, как нормальные люди, а то чувствуешь себя, будто на митинге.
С другой стороны, она сразу сообразила, что осматривать владения лиллипутов с помощью такого гида – дело нелегкое: ведь как бы ты ни был находчив, а прогулка с собеседником, голова которого едва возвышается над твоей лодыжкой представляет немалые трудности. Прежде всего, возникает проблема несоразмерности шагов. Один шаг Марии покрывал двенадцать шагов Учителя, стало быть, для того, чтобы держаться с ней вровень, ему пришлось бы бежать, и бежать быстро. Конечно, она могла бы нести его, но предложить ему это не решалась. Когда человека несут, он неизбежно ощущает себя чем-то вроде младенца, а Марии не хотелось унижать Учителя, ибо она даже в свои десять лет обладала определенным количеством хорошего вкуса. К тому же Мария страшилась взять его в руку, – страшилась сдавить слишком сильно, да и Учитель, как она догадывалась, будет терзаться боязнью, что она его выронит.
Слушая Историю, Мария допила бузинное вино, и теперь у нее возникла мысль: не сказать ли Учителю, что раз уж он собирается показывать ей остров, то может быть всего предпочтительнее для него расположиться в винном бочонке, как будто он – матрос на военном фрегате и стоит дозором в «вороньем гнезде», тогда она могла бы нести бочонок в руке. Учителю этот план, избавляющий его от риска стать в ее огромных пальцах калекой и позволяющий сохранить достойный вид, очень понравился. Пока она отмывала бочонок в озере и насухо протирала его остатками носового платка – не нового, другого, – Учитель обратился к толпе с кратким внушением, посоветовав не глазеть, не лезть под ноги и вообще разойтись.
Конечно, обходя лужайку со стоящим в бочонке Учителем, Мария увидела гораздо больше интересного, чем прежде, и к тому же ей теперь было к кому обратиться с многочисленными вопросами.
Вот, скажем, не замеченные ею раньше в кустах ежевики подземные крысиные стойла.
Лошадей из Лиллипутии не привезли. Гулливер об этом не позаботился, а капитан Бидль просто ни одной не нашел, ибо кавалерийские сражения последней войны привели к почти полному истреблению конского поголовья. Вследствие этого, народу Лиллипутов В Изгнании пришлось в приютившей их стране использовать крыс, – и в качестве тяглового скота при сборе урожая, и для доставки срочных сообщений на материк. Верховые крысы отличались резвостью, будучи, правда, не очень выносливыми, а тягловые – силой и разумением. Школьный Учитель уверил Марию, что крысам, взятым на воспитание совсем юными или просто выращенным сызмальства, злобность ничуть не свойственна, что они умнее других домашних животных, и при должном уходе вполне чистоплотны. Кормили крыс объедками, собираемыми со всей колонии. Марии показали нескольких крыс, проведя их в поводу по кругу. Из-за того, что ноги у крыс короткие, и поводья для верховой езды приходилось делать тоже короткие, вроде тех, какими жокеи пользуются в скачках без препятствий.
Марии хотелось узнать, чем питается Народ лиллипутов, каков уклад его жизни, кто его враги и каким он подвержен опасностям, – в общем, все то, что гид ее упорно именовал Домоустройством.
Ее очень заинтересовало сообщение, что лиллипуты употребляют в пищу немалое число насекомых и даже, – совершенно как муравьи, – разводят тлей, которые дают им сироп. Вся разница в том, что муравьи относятся к тлям как к коровам, а лиллипуты – как к пчелам. Поначалу мысль о поедании насекомых показалась ей неприятной, но затем она вспомнила слова Профессора о том, что омар – это практически насекомое, и начала понимать, что тут особой разницы между людьми и лиллипутами, в сущности говоря, нет. Школьный Учитель сказал ей, что его соплеменники варят в кипятке мокриц точно так же, как люди омаров, и что сваренная мокрица становится красной, а тому, кто ее съест, после снятся дурные сны.
Что же касается содержания игрушечного скота и возможности прокормиться всем пятистам лиллипутам, имея в распоряжении всего лишь одну лужайку, то, как Мария узнала, колония владеет помимо каноэ и настоящим фрегатом, – позже Учитель показал его Марии, – и на этом корабле они каждую ночь вывозят скот на материковые пастбища. Жизнь лиллипуты вели по преимуществу ночную: Учитель объяснил, что для них беседовать с ней в дневное время это как для нее – засидеться за полночь, да и злаки, из зерен которых лиллипуты мелют муку, – пушистый бухарник, плевел, ежу – они жнут на Праздничном поле при полной осенней луне, и тем же фрегатом перевозят к себе на остров. Рыбу они ловят тоже ночами. В зимнее время фрегат используют как китобойное судно, – для охоты на щук, – поскольку зимой приходится кормиться в основном рыбой. И это тоже делается по ночам.
Имелись у лиллипутов и свои охотники-следопыты. Эти отважные мужчины надолго, иногда на целую луну, уходили в походы по Парку и возвращались нагруженные мехами и солониной. Они добывали полевок, землероек, обычных мышей, а порой брали и живых крыс, но жизни их постоянно грозили хорьки и кошки. Каждый год колония недосчитывалась одного-двух из храбрейших охотников. Многие из них ухитрялись поймать в западню даже кролика, но чтобы принести его мясо домой, требовались усилия нескольких человек.
Наивкуснейшим яством считалась у лиллипутов лягушачья ножка, ее они готовили на Рождество, как мы индейку.
Ужи, на наш взгляд красивые и совершенно безвредные, для лиллипутов представляли большую опасность, поскольку ужи, подобно боа-констрикторам, имеют склонность – в тех редких случаях, когда они испытывают голод, – заглатывать любое живое существо, если оно величиною не больше лягушки. С другой стороны, и сами ужи изрядно вкусны.
Зимой, в самое тяжелое время, охотники иногда ловили на озере диких уток, оставляя насаженную на хорошо закрепленный крючок приманку, – тут попадались кряквы, чирки и нырки разных видов. У лысух и поганок мясо было дрянное. Вообще же, тяготы зимнего времени облегчались значительной долготою ночей, позволявшей больше времени уделять охоте.
Школьный Учитель рассказал Марии об интересном опыте, поставленном при жизни его отца. Речь шла ни больше ни меньше, как о попытке использовать птиц, обитающих в нашем мире, в качестве аэропланов. Лиллипуты подобрали молоденькую галку, такую молоденькую, что она еще и летать не умела, и с большими трудами вырастили ее, питая насекомыми и нарезанными на кусочки червяками. Галка выросла совсем ручная, хоть и кусачая, но поначалу летать напрочь отказывалась. Пришлось подержать ее впроголодь, затем, спутав крыль, затащить на верхушку купола, а мужчина, который обычно подманивал ее для кормления, как соколятник подманивает на вабило ловчую птицу, тем временем стоял на земле и изо всей силы размахивал приманкой. В конце концов, кто-то спихнул ее с купола, и галка слетела к кормильцу. Когда она свыклась с полетами, и крылья ее достаточно окрепли, вокруг основания каждого крыла и вокруг груди закрепили упряжь, и отважный аэронавт каждый день усаживался галке на спину и сидел, вцепившись в поводья. На упряжи были устроены еще такие петельки для ног, вроде стремян. Галку, разумеется, держали все время на привязи, отпуская лишь для кормления. Аэронавту приходилось облачаться в несколько плотных одежд, подобно тем людям, что обучают для полицейской службы овчарок, потому что галка все норовила обернуться и клюнуть его. Под конец ему удалось несколько раз спуститься на ней с верхушки купола, но в целом опыт провалился, поскольку проблему вождения галки решить не удалось. Выяснилось, что легко подергивая за вставленные в клюв удила, можно заставить галку летать по кругу, а также поворачивать влево и вправо. Но вот способа поднять ее, когда нужно, в воздух или, если она уже поднялась, заставить сесть, они так и не отыскали. Поэтому все их полеты больше походили на подъем на воздушном шаре, который опускается где придется, так что лиллипуты эту затею бросили.
Марию чрезвычайно увлекла идея использовать галку в качестве бомбардировщика, но все ее усилия повернуть разговор в этом направлении оказались бесплодными. Похоже было, что Школьному Учителю – возможно, из-за постигшей лиллипутов неудачи, – эта тема неприятна, к тому же ему не терпелось рассказать ей об усвоенном его Народом общественном строе.
Они обходились малым числом законов, рассказывал Учитель, зато очень большую роль играло общественное мнение. Смертной казни не было вовсе. Войн они не вели, благодаря тому счастливому обстоятельству, что воевать было не с кем. Писатели, барды и музыканты почитались у них, как то и следует, наравне с механиками и плотниками, и подобно плотникам ценились за основательность работы. Богооткровенной религии они не имели, религия пала жертвой Войны Яиц. Во главе семейств стояли матери. Лиллипуты полагали, что для человека самое главное в жизни – понять, к какому делу лежит у него душа, а затем это дело делать. Поэтому те, кому нравилось охотиться, становились охотниками, те, кому нравилось ловить рыбу, – рыбаками; тех же, кому вообще ничего не нравилось, содержала община, проявляя по отношению к ним величайшую заботу и сочувствие, ибо такие люди считались несчастнейшими из смертных.
Питались они в ночь три раза. Спать ложились на заре, а на закате вставали. Дети их слыхом не слыхали ни о какой алгебре, но изучали различные необходимые в жизни науки, то есть естественную историю, собственную историю, домоустройство и вообще все, что потребно для того, чтобы жить. Никогда детям не говорили, что взрослые лучше них.
С другой стороны, она сразу сообразила, что осматривать владения лиллипутов с помощью такого гида – дело нелегкое: ведь как бы ты ни был находчив, а прогулка с собеседником, голова которого едва возвышается над твоей лодыжкой представляет немалые трудности. Прежде всего, возникает проблема несоразмерности шагов. Один шаг Марии покрывал двенадцать шагов Учителя, стало быть, для того, чтобы держаться с ней вровень, ему пришлось бы бежать, и бежать быстро. Конечно, она могла бы нести его, но предложить ему это не решалась. Когда человека несут, он неизбежно ощущает себя чем-то вроде младенца, а Марии не хотелось унижать Учителя, ибо она даже в свои десять лет обладала определенным количеством хорошего вкуса. К тому же Мария страшилась взять его в руку, – страшилась сдавить слишком сильно, да и Учитель, как она догадывалась, будет терзаться боязнью, что она его выронит.
Слушая Историю, Мария допила бузинное вино, и теперь у нее возникла мысль: не сказать ли Учителю, что раз уж он собирается показывать ей остров, то может быть всего предпочтительнее для него расположиться в винном бочонке, как будто он – матрос на военном фрегате и стоит дозором в «вороньем гнезде», тогда она могла бы нести бочонок в руке. Учителю этот план, избавляющий его от риска стать в ее огромных пальцах калекой и позволяющий сохранить достойный вид, очень понравился. Пока она отмывала бочонок в озере и насухо протирала его остатками носового платка – не нового, другого, – Учитель обратился к толпе с кратким внушением, посоветовав не глазеть, не лезть под ноги и вообще разойтись.
Конечно, обходя лужайку со стоящим в бочонке Учителем, Мария увидела гораздо больше интересного, чем прежде, и к тому же ей теперь было к кому обратиться с многочисленными вопросами.
Вот, скажем, не замеченные ею раньше в кустах ежевики подземные крысиные стойла.
Лошадей из Лиллипутии не привезли. Гулливер об этом не позаботился, а капитан Бидль просто ни одной не нашел, ибо кавалерийские сражения последней войны привели к почти полному истреблению конского поголовья. Вследствие этого, народу Лиллипутов В Изгнании пришлось в приютившей их стране использовать крыс, – и в качестве тяглового скота при сборе урожая, и для доставки срочных сообщений на материк. Верховые крысы отличались резвостью, будучи, правда, не очень выносливыми, а тягловые – силой и разумением. Школьный Учитель уверил Марию, что крысам, взятым на воспитание совсем юными или просто выращенным сызмальства, злобность ничуть не свойственна, что они умнее других домашних животных, и при должном уходе вполне чистоплотны. Кормили крыс объедками, собираемыми со всей колонии. Марии показали нескольких крыс, проведя их в поводу по кругу. Из-за того, что ноги у крыс короткие, и поводья для верховой езды приходилось делать тоже короткие, вроде тех, какими жокеи пользуются в скачках без препятствий.
Марии хотелось узнать, чем питается Народ лиллипутов, каков уклад его жизни, кто его враги и каким он подвержен опасностям, – в общем, все то, что гид ее упорно именовал Домоустройством.
Ее очень заинтересовало сообщение, что лиллипуты употребляют в пищу немалое число насекомых и даже, – совершенно как муравьи, – разводят тлей, которые дают им сироп. Вся разница в том, что муравьи относятся к тлям как к коровам, а лиллипуты – как к пчелам. Поначалу мысль о поедании насекомых показалась ей неприятной, но затем она вспомнила слова Профессора о том, что омар – это практически насекомое, и начала понимать, что тут особой разницы между людьми и лиллипутами, в сущности говоря, нет. Школьный Учитель сказал ей, что его соплеменники варят в кипятке мокриц точно так же, как люди омаров, и что сваренная мокрица становится красной, а тому, кто ее съест, после снятся дурные сны.
Что же касается содержания игрушечного скота и возможности прокормиться всем пятистам лиллипутам, имея в распоряжении всего лишь одну лужайку, то, как Мария узнала, колония владеет помимо каноэ и настоящим фрегатом, – позже Учитель показал его Марии, – и на этом корабле они каждую ночь вывозят скот на материковые пастбища. Жизнь лиллипуты вели по преимуществу ночную: Учитель объяснил, что для них беседовать с ней в дневное время это как для нее – засидеться за полночь, да и злаки, из зерен которых лиллипуты мелют муку, – пушистый бухарник, плевел, ежу – они жнут на Праздничном поле при полной осенней луне, и тем же фрегатом перевозят к себе на остров. Рыбу они ловят тоже ночами. В зимнее время фрегат используют как китобойное судно, – для охоты на щук, – поскольку зимой приходится кормиться в основном рыбой. И это тоже делается по ночам.
Имелись у лиллипутов и свои охотники-следопыты. Эти отважные мужчины надолго, иногда на целую луну, уходили в походы по Парку и возвращались нагруженные мехами и солониной. Они добывали полевок, землероек, обычных мышей, а порой брали и живых крыс, но жизни их постоянно грозили хорьки и кошки. Каждый год колония недосчитывалась одного-двух из храбрейших охотников. Многие из них ухитрялись поймать в западню даже кролика, но чтобы принести его мясо домой, требовались усилия нескольких человек.
Наивкуснейшим яством считалась у лиллипутов лягушачья ножка, ее они готовили на Рождество, как мы индейку.
Ужи, на наш взгляд красивые и совершенно безвредные, для лиллипутов представляли большую опасность, поскольку ужи, подобно боа-констрикторам, имеют склонность – в тех редких случаях, когда они испытывают голод, – заглатывать любое живое существо, если оно величиною не больше лягушки. С другой стороны, и сами ужи изрядно вкусны.
Зимой, в самое тяжелое время, охотники иногда ловили на озере диких уток, оставляя насаженную на хорошо закрепленный крючок приманку, – тут попадались кряквы, чирки и нырки разных видов. У лысух и поганок мясо было дрянное. Вообще же, тяготы зимнего времени облегчались значительной долготою ночей, позволявшей больше времени уделять охоте.
Школьный Учитель рассказал Марии об интересном опыте, поставленном при жизни его отца. Речь шла ни больше ни меньше, как о попытке использовать птиц, обитающих в нашем мире, в качестве аэропланов. Лиллипуты подобрали молоденькую галку, такую молоденькую, что она еще и летать не умела, и с большими трудами вырастили ее, питая насекомыми и нарезанными на кусочки червяками. Галка выросла совсем ручная, хоть и кусачая, но поначалу летать напрочь отказывалась. Пришлось подержать ее впроголодь, затем, спутав крыль, затащить на верхушку купола, а мужчина, который обычно подманивал ее для кормления, как соколятник подманивает на вабило ловчую птицу, тем временем стоял на земле и изо всей силы размахивал приманкой. В конце концов, кто-то спихнул ее с купола, и галка слетела к кормильцу. Когда она свыклась с полетами, и крылья ее достаточно окрепли, вокруг основания каждого крыла и вокруг груди закрепили упряжь, и отважный аэронавт каждый день усаживался галке на спину и сидел, вцепившись в поводья. На упряжи были устроены еще такие петельки для ног, вроде стремян. Галку, разумеется, держали все время на привязи, отпуская лишь для кормления. Аэронавту приходилось облачаться в несколько плотных одежд, подобно тем людям, что обучают для полицейской службы овчарок, потому что галка все норовила обернуться и клюнуть его. Под конец ему удалось несколько раз спуститься на ней с верхушки купола, но в целом опыт провалился, поскольку проблему вождения галки решить не удалось. Выяснилось, что легко подергивая за вставленные в клюв удила, можно заставить галку летать по кругу, а также поворачивать влево и вправо. Но вот способа поднять ее, когда нужно, в воздух или, если она уже поднялась, заставить сесть, они так и не отыскали. Поэтому все их полеты больше походили на подъем на воздушном шаре, который опускается где придется, так что лиллипуты эту затею бросили.
Марию чрезвычайно увлекла идея использовать галку в качестве бомбардировщика, но все ее усилия повернуть разговор в этом направлении оказались бесплодными. Похоже было, что Школьному Учителю – возможно, из-за постигшей лиллипутов неудачи, – эта тема неприятна, к тому же ему не терпелось рассказать ей об усвоенном его Народом общественном строе.
Они обходились малым числом законов, рассказывал Учитель, зато очень большую роль играло общественное мнение. Смертной казни не было вовсе. Войн они не вели, благодаря тому счастливому обстоятельству, что воевать было не с кем. Писатели, барды и музыканты почитались у них, как то и следует, наравне с механиками и плотниками, и подобно плотникам ценились за основательность работы. Богооткровенной религии они не имели, религия пала жертвой Войны Яиц. Во главе семейств стояли матери. Лиллипуты полагали, что для человека самое главное в жизни – понять, к какому делу лежит у него душа, а затем это дело делать. Поэтому те, кому нравилось охотиться, становились охотниками, те, кому нравилось ловить рыбу, – рыбаками; тех же, кому вообще ничего не нравилось, содержала община, проявляя по отношению к ним величайшую заботу и сочувствие, ибо такие люди считались несчастнейшими из смертных.
Питались они в ночь три раза. Спать ложились на заре, а на закате вставали. Дети их слыхом не слыхали ни о какой алгебре, но изучали различные необходимые в жизни науки, то есть естественную историю, собственную историю, домоустройство и вообще все, что потребно для того, чтобы жить. Никогда детям не говорили, что взрослые лучше них.