Страница:
— Хью вчера заходил, — говорит она обвиняющим тоном, выдерживая долгую паузу.
Я чуть было не высказалась. Но нет. Запомни: никогда не давай другим манипулировать собой при помощи пауз. Сопротивляйся искушению заполнить их. Выбирай слова. Будь самоуверенной!
— Он был так расстроен, — продолжает мать. — Он говорил — работаешь изо всех сил. Отдаешь им все. Что им еще нужно? Что им нужно? Я могла только ответить, что ни черта я не понимаю, Хью. У нее и было все, сказала я ему. Вот в чем твоя проблема — тебе все подносили на блюдечке, юная леди. Возможно, это наша вина. Мы просто хотели, чтобы у тебя было все, чего мы были лишены…
Голос матери становится ровным и низким. Как ни странно, он начинает оказывать успокаивающий и трансцендентальный эффект. Я чувствую, как уплываю, плыву ко всем местам, где мне хотелось побывать, ко всем вещам, что мне хотелось увидеть… может, у меня еще будет что-то хорошее… счастье… любовь…
— … и мы всегда считали, что нельзя отказывать тебе ни в чем. Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь это, Хедер… Хедер, ты не слушаешь меня!
— Я уже все это слышала раньше.
— Что-что?
— Я уже все это слышала. Всю свою жизнь. Для меня это ничего не значит. Это просто жалкое самооправдание. Вам не нужно оправдываться передо мной за свою жизнь, это сугубо ваше личное дело. Я несчастна. Хью, наша с ним совместная жизнь, это совсем не то, чего я хочу. Это не ваша вина… не его вина…
— По-моему, ты — большая эгоистка…
— Да, наверное, если это значит, что я думаю о том, что мне нужно, впервые в своей жизни…
— Но мы всегда старались, чтобы у тебя было все, что тебе нужно!
— То есть то, что вы считали мне нужно. И я благодарна вам за это и люблю вас за это. Но мне важно попробовать самой встать на ноги, без того, чтобы ты или папа или Хью все делали для меня. Это не ваша вина, а моя. Я слишком долго капитулировала. Я знаю, что всем сделала больно, и я прошу прощения.
— Ты стала такой жестокой, Хедер… не знаю, что с тобой происходит. Если бы ты знала, как расстроен твой отец…
Она вскоре ушла, а я вернулась на квартиру и расплакалась. Затем случилось кое-что, что все поменяло. Мне позвонил отец.
— Слушай, — сказала я, — если ты звонишь плакаться…
— Нет, совсем нет, — ответил он. — Я согласен с тем, что ты делаешь, и приветствую твое мужество. Если ты несчастна, то нет смысла там ошиваться. Ты еще молодая и можешь делать то, что ты хочешь, и не позволять связывать себя. Столько людей живут себе и живут, даже когда чувствуют, что завязли. У тебя всего одна жизнь, и давай, живи ее так, как тебе хочется. Мы всегда будем любить и поддерживать тебя, надеюсь, ты это знаешь. Мама расстроена, но с ней все будет в порядке. Хью уже большой мальчик и может за собой последить…
— Папа… ты даже не знаешь, как для меня важно то, что ты говоришь…
— Не будь дурочкой. Живи своей жизнью. Если что понадобится… если тебе нужны деньги…
— Нет… все в порядке.
— Ну, если тебе что-нибудь будет нужно, ты знаешь, где нас искать. Все, что я прошу, — так это чтобы ты давала о себе знать.
— Конечно, папа… и… спасибо тебе…
— Ладно, родная. Давай.
Я еще больше разревелась, потому что вдруг поняла, что все это была я сама. Я ожидала от мира одной реакции, а он ответил мне совсем по-другому. Мир не собирался меня осуждать. Ему просто было не до меня.
Этой ночью я одиноко лежала в постели и думала о сексе.
Двадцать шесть лет.
Четыре бывших любовника, до Хью, конечно, но теперь и Хью — тоже бывший, итак пятеро бывших любовников до моего теперешнего состояния «временно без любовника».
№ 1. Джонни Бишоп
Крепкий, грубый, шестнадцать лет. Обычный смазливый мальчишка, играющий в Джеймса Дина. Я помню, мне тогда казалось, что я могу вызывать спрятанную в нем нежность. Все, на что был способен глупый маленький мачо, это трахаться по-быстрому и по-простому, а потом сразу же вынимать и оставлять меня, как место преступления. Он пялил меня, как он пялил местные лавки, — быстро забраться с минимумом шума и быстро свалить с места кражи.
№ 2. Алан Рэберн
Застенчивый, надежный, скучный. Антипод Джонни. Член такой большой, что мне было больно, но слишком интеллигентный, чтобы доставлять мне боль чуть подольше. Рассталась с ним, когда поступила в университет Св. Эндрю.
№ 3 . Марк Данкан
Студент — мудак. Второкурсник, приверженец подхода «трахни-первокурсницу». Любовник самого низкого пошиба, хотя я в тот раз была слишком пьяна, чтобы это понимать.
№ 4. Брайан Лиделл
Замечательный. Все на месте. В сексуальном плане. Меня тогда еще волновали страхи по поводу удовольствия от секса, чтобы на меня не смотрели как на легкую добычу, и я не позволяла ему близости довольно долго. Но когда это случилось, мне просто не хотелось его отпускать. Парень, который так хорошо трахается в его возрасте, не станет ограничиваться одной девчонкой, что он и делал, а у меня была своя гордость.
А потом Хью. Хью Томсон. Мой Номер Пять. Любила ли я его? Да. Я все еще вижу его в студенческом баре, как он одолевает реакционные призывы, как он одолевает кружку за кружкой. Всегда все делал с чувством уверенности. С этой его уверенностью я чувствовала себя безопасно, пока она не превратилась в уверенность совсем другого рода. Тогда я перестала чувствовать себя безопасно. Я почувствовала, что вляпалась в дерьмо.
Теперь это.
Ничего.
В ожидании оживления. В ожидании отсутствия оживления.
За последние четыре недели я сделала несколько вещей, которые кардинально поменяли мою жизнь. Первое — я ушла от Хью и переехала к Мэри, в отдельную комнату в ее квартире в Горджи. Это тоже, конечно, предсказуемо, но, чтобы найти саму себя, мне пришлось сменить тезис на антитезу.
Второе — я бросила работу и пошла на курсы учителей. У меня было 6.500 фунтов в облигациях — не Хью, мои личные, мой маленький бастион независимости в течение нашей супружеской жизни. Мне было не на что тратить, Хью давал денег на все. Я собиралась было подать на пособие, но Мэри сказала, что смысла нет, потому что они все равно проверяют, ушла ты по собственному желанию или нет, и мне все равно ничего не дадут. Меня приняли на курсы в Морей Хаус; не то чтобы я так хотела стать учительницей, мне просто хотелось делать что-нибудь, а это было все, до чего я смогла додуматься.
Еще одна вещь, которая изменила мою жизнь, это то, что я пошла в тот клуб и приняла там экстази. Я бы сделала это снова, но мне много о чем нужно было подумать.
Мы с Мэри отправились на Ибицу на пару недель. Мэри трахнула четверых парней, пока мы там были. Я оттрахала кучу парней и съела массу экстази… нет, не так. Я просидела в отеле и проплакала себе все глаза. Я была в тяжелейшей депрессии и напугана. Освобождения не происходило. Мэри путешествовала по клубам и барам Сан Антонио, будто это был ее дом родной, и с ней каждый день был новый поклонник. Она жила ночной жизнью, появляясь в отеле лишь под утро со странным видом: не пьяная, но уставшая, просветленная, возбужденная и уверенная. Она много слушала меня, а я рассказывала ей о Хью, о том, как я любила его, обо всех наших надеждах и чаяниях и о своей боли внутри. Потом я уехала от нее. Она тоже хотела вернуться, но я сказала ей, что не надо, что мне, возможно, нужно побыть наедине с собой, чтобы все осмыслить. Я и так испортила ей большую часть отпуска.
— Не волнуйся, — сказала она мне в аэропорту, — просто тебе стало все это не по силам, — слишком много и быстро. В следующий раз тебе будет хорошо.
Я отправилась домой, в квартирку в Горджи. Я продолжала читать. Днем я ходила в Тинз и в Уотерстоунз [прим.19] и читала еще больше. Я засиживалась в кафешках. Я надеялась, что лето скоро кончится — и я скорей пойду на свои курсы, начну заниматься чем-то, что поможет мне отвлечься от мыслей о Хью. Главное, я знала, что мне надо пройти через это. Я знала, что для меня обратной дороги нет. Но эта боль, это почти физическое ощущение все не покидало меня. Но обратной дороги нет. Это даже не приходило мне в голову.
Не знаю, как он разыскал мой адрес, но он нашел меня. Возможно, это должно было случиться. Он пришел около шести. Сначала, когда я увидела его в дверях, я задрожала. Странно, он никогда не проявлял физической силы по отношению ко мне, но в этот момент я почувствовала его размеры и силу по сравнению с моими. Это и гневный огонь в его глазах. Я перестала дрожать, лишь когда он заговорил. Слава богу, он заговорил. Этот урод ничего не понял. Как только он раскрыл рот, я почувствовала, как он съеживается, а я расту.
— Мне казалось, что эта маленькая глупая игра уже вышла из твоей головы, Хедер. Потом мне показалось, что тебе, возможно, плохо от того, какие беспокойства ты всем доставила, и тебе просто стыдно появляться дома. Мы же всегда с тобой все обсуждали. Признаю, многого я просто не могу себе представить в данный момент, но ты уже доказала свое и должна быть довольна. По-моему, тебе лучше вернуться домой. Как ты на это смотришь, сладкая моя?
Самое смешное, что он говорил серьезно. Я никогда еще никому не была так благодарна, как Хью в этот самый момент. Он на удивление точно показал мне, как глупо было продолжать чувствовать что-то по отношению к нему. Боль внутри моментально улетучилось. Я почувствовала себя просто отлично: у меня даже закружилась голова. Я рассмеялась, громко рассмеялась прямо в его глупое, комичное лицо.
— Хью… ха ха ха… слушай… ха ха ха ха ха ха… по-моему, тебе стоит пойти домой, а то… ха ха ха… ты выставишь себя еще большим придурком, чем уже получилось… ха ха ха… вот мудила…
— Ты что, что-то приняла? — спрашивает он. И оглядывается вокруг, словно ища подтверждения.
— Ха ха ха ха… что-то приняла! Что-то приняла! На прошлой неделе я совершенно несчастная прилетела с хуевой Ибицы! Наверное, мне нужно что-то принять! Мне нужно себя не помнить в экстази вместе с Мэри и трахать первого, кого увижу! Чтобы меня трахнули по-настоящему!
— Я ухожу! — закричал он и вышел из квартиры. Уже на лестнице он оборачивается ко мне и шипит: — Ты сумасшедшая! Ты и твоя подружка наркоманка. Эта сучка Мэри! Все кончено! Все!
— ДАВАЙ ВАЛИ СКОРЕЙ, ТЫ, УРОД! ПОПРОБУЙ ЖИТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ! И НАУЧИСЬ НОРМАЛЬНО ТРАХАТЬСЯ!
— ДА ТЫ САМА, НА ФИГ, ФРИГИДНА! ВОТ В ЧЕМ ТВОЯ ПРОБЛЕМА! — кричит он мне вдогонку.
— ДА НЕТ, ЭТО ТВОЯ ДОЛБАНАЯ ПРОБЛЕМА! У ТЕБЯ НЕТ ПАЛЬЦЕВ! У ТЕБЯ НЕТ ЯЗЫКА! У ТЕБЯ НЕТ ДУШИ! ТЕБЕ НЕ ИНТЕРЕСНО НИЧЕГО, ПОМИМО ТВОЕГО ТРАХАНОГО СТРОИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА, ТЫ ЖАЛКИЙ МАЛЕНЬКИЙ УРОД! ПРЕЛЮДИЯ! ПОСМОТРИ ЭТО СЛОВО В ДОЛБАНОМ СЛОВАРЕ! ПРЕБЛИНЛЮДИЯ!
— ДА ТЫ ДОЛБАНАЯ ЛЕСБИЯНКА! ОСТАВАЙСЯ СО СВОЕЙ МЭРИ, ТЫ ТРАХАНАЯ ЛЕСБО!
— ПУСТЬ ТЕБЕ ТВОЙ ЗАНУДНЫЙ ДРУЖОК БИЛЛ ЗАСАДИТ В ЖОПУ! ВОТ ЧЕГО ТЕБЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ХОЧЕТСЯ!
Тут выходит миссис Кормак из соседней квартиры.
— Простите… мне показалось, что я слышу какой-то шум. По-моему, кричали.
— Милые бранятся, — говорю я ей.
— Да-да, только тешатся, а, птичка? — отвечает она, а потом шепчет мне на ухо: — А без них и того лучше.
Я показываю ей жест с большим пальцем вверх и возвращаюсь к себе. Я уже жду с нетерпением возвращения Мэри. Я употреблю все наркотики, известные человечеству, и оттрахаю, все, что движется.
Необычно выходить днем на улицу и чувствовать себя свободной, по-настоящему одной. Мне свистели работяги, клавшие асфальт на Дэлри Роуд, но, вместо того чтобы смутиться, что случилось бы со мной еще несколько лет тому назад, или возмутиться, что бы я сделала совсем недавно, я поступила как раз так, как предложил мне один из них своим козлиным голоском, — я улыбну-у-улась и-и-им. Тут же я почувствовала легкое раздражение от самой себя, потому что я не собиралась уступать жалким придуркам, но это была я, я сама, и я была счастлива.
Я ходила на Кокберн-стрит не то чтобы всерьез клеить парней, но все же, типа, проверить посты. Я накупила новых шмоток и косметики на четыреста фунтов. Большую часть своей старой одежды я засунула в мешки для мусора и отнесла в лавку «Для раковых исследований».
Мэри сразу заметила, что во мне произошли серьезные перемены. Бедняжка была выжата, как лимон, по возвращении домой.
— Все, что я хочу, — это завалиться и лежать целыми днями, — простонала она, — и больше никаких таблеток и никаких членов в жизни.
— А вот и нет, — ответила я ей, — сегодня вечером — Трайбл Фанкшен.
— По — моему, ты мне больше нравилась в роли домашней хозяйки, -улыбнулась Мэри.
20. Ллойд
21. Хедер
22. Ллойд
Я чуть было не высказалась. Но нет. Запомни: никогда не давай другим манипулировать собой при помощи пауз. Сопротивляйся искушению заполнить их. Выбирай слова. Будь самоуверенной!
— Он был так расстроен, — продолжает мать. — Он говорил — работаешь изо всех сил. Отдаешь им все. Что им еще нужно? Что им нужно? Я могла только ответить, что ни черта я не понимаю, Хью. У нее и было все, сказала я ему. Вот в чем твоя проблема — тебе все подносили на блюдечке, юная леди. Возможно, это наша вина. Мы просто хотели, чтобы у тебя было все, чего мы были лишены…
Голос матери становится ровным и низким. Как ни странно, он начинает оказывать успокаивающий и трансцендентальный эффект. Я чувствую, как уплываю, плыву ко всем местам, где мне хотелось побывать, ко всем вещам, что мне хотелось увидеть… может, у меня еще будет что-то хорошее… счастье… любовь…
— … и мы всегда считали, что нельзя отказывать тебе ни в чем. Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь это, Хедер… Хедер, ты не слушаешь меня!
— Я уже все это слышала раньше.
— Что-что?
— Я уже все это слышала. Всю свою жизнь. Для меня это ничего не значит. Это просто жалкое самооправдание. Вам не нужно оправдываться передо мной за свою жизнь, это сугубо ваше личное дело. Я несчастна. Хью, наша с ним совместная жизнь, это совсем не то, чего я хочу. Это не ваша вина… не его вина…
— По-моему, ты — большая эгоистка…
— Да, наверное, если это значит, что я думаю о том, что мне нужно, впервые в своей жизни…
— Но мы всегда старались, чтобы у тебя было все, что тебе нужно!
— То есть то, что вы считали мне нужно. И я благодарна вам за это и люблю вас за это. Но мне важно попробовать самой встать на ноги, без того, чтобы ты или папа или Хью все делали для меня. Это не ваша вина, а моя. Я слишком долго капитулировала. Я знаю, что всем сделала больно, и я прошу прощения.
— Ты стала такой жестокой, Хедер… не знаю, что с тобой происходит. Если бы ты знала, как расстроен твой отец…
Она вскоре ушла, а я вернулась на квартиру и расплакалась. Затем случилось кое-что, что все поменяло. Мне позвонил отец.
— Слушай, — сказала я, — если ты звонишь плакаться…
— Нет, совсем нет, — ответил он. — Я согласен с тем, что ты делаешь, и приветствую твое мужество. Если ты несчастна, то нет смысла там ошиваться. Ты еще молодая и можешь делать то, что ты хочешь, и не позволять связывать себя. Столько людей живут себе и живут, даже когда чувствуют, что завязли. У тебя всего одна жизнь, и давай, живи ее так, как тебе хочется. Мы всегда будем любить и поддерживать тебя, надеюсь, ты это знаешь. Мама расстроена, но с ней все будет в порядке. Хью уже большой мальчик и может за собой последить…
— Папа… ты даже не знаешь, как для меня важно то, что ты говоришь…
— Не будь дурочкой. Живи своей жизнью. Если что понадобится… если тебе нужны деньги…
— Нет… все в порядке.
— Ну, если тебе что-нибудь будет нужно, ты знаешь, где нас искать. Все, что я прошу, — так это чтобы ты давала о себе знать.
— Конечно, папа… и… спасибо тебе…
— Ладно, родная. Давай.
Я еще больше разревелась, потому что вдруг поняла, что все это была я сама. Я ожидала от мира одной реакции, а он ответил мне совсем по-другому. Мир не собирался меня осуждать. Ему просто было не до меня.
Этой ночью я одиноко лежала в постели и думала о сексе.
Двадцать шесть лет.
Четыре бывших любовника, до Хью, конечно, но теперь и Хью — тоже бывший, итак пятеро бывших любовников до моего теперешнего состояния «временно без любовника».
№ 1. Джонни Бишоп
Крепкий, грубый, шестнадцать лет. Обычный смазливый мальчишка, играющий в Джеймса Дина. Я помню, мне тогда казалось, что я могу вызывать спрятанную в нем нежность. Все, на что был способен глупый маленький мачо, это трахаться по-быстрому и по-простому, а потом сразу же вынимать и оставлять меня, как место преступления. Он пялил меня, как он пялил местные лавки, — быстро забраться с минимумом шума и быстро свалить с места кражи.
№ 2. Алан Рэберн
Застенчивый, надежный, скучный. Антипод Джонни. Член такой большой, что мне было больно, но слишком интеллигентный, чтобы доставлять мне боль чуть подольше. Рассталась с ним, когда поступила в университет Св. Эндрю.
№ 3 . Марк Данкан
Студент — мудак. Второкурсник, приверженец подхода «трахни-первокурсницу». Любовник самого низкого пошиба, хотя я в тот раз была слишком пьяна, чтобы это понимать.
№ 4. Брайан Лиделл
Замечательный. Все на месте. В сексуальном плане. Меня тогда еще волновали страхи по поводу удовольствия от секса, чтобы на меня не смотрели как на легкую добычу, и я не позволяла ему близости довольно долго. Но когда это случилось, мне просто не хотелось его отпускать. Парень, который так хорошо трахается в его возрасте, не станет ограничиваться одной девчонкой, что он и делал, а у меня была своя гордость.
А потом Хью. Хью Томсон. Мой Номер Пять. Любила ли я его? Да. Я все еще вижу его в студенческом баре, как он одолевает реакционные призывы, как он одолевает кружку за кружкой. Всегда все делал с чувством уверенности. С этой его уверенностью я чувствовала себя безопасно, пока она не превратилась в уверенность совсем другого рода. Тогда я перестала чувствовать себя безопасно. Я почувствовала, что вляпалась в дерьмо.
Теперь это.
Ничего.
В ожидании оживления. В ожидании отсутствия оживления.
За последние четыре недели я сделала несколько вещей, которые кардинально поменяли мою жизнь. Первое — я ушла от Хью и переехала к Мэри, в отдельную комнату в ее квартире в Горджи. Это тоже, конечно, предсказуемо, но, чтобы найти саму себя, мне пришлось сменить тезис на антитезу.
Второе — я бросила работу и пошла на курсы учителей. У меня было 6.500 фунтов в облигациях — не Хью, мои личные, мой маленький бастион независимости в течение нашей супружеской жизни. Мне было не на что тратить, Хью давал денег на все. Я собиралась было подать на пособие, но Мэри сказала, что смысла нет, потому что они все равно проверяют, ушла ты по собственному желанию или нет, и мне все равно ничего не дадут. Меня приняли на курсы в Морей Хаус; не то чтобы я так хотела стать учительницей, мне просто хотелось делать что-нибудь, а это было все, до чего я смогла додуматься.
Еще одна вещь, которая изменила мою жизнь, это то, что я пошла в тот клуб и приняла там экстази. Я бы сделала это снова, но мне много о чем нужно было подумать.
Мы с Мэри отправились на Ибицу на пару недель. Мэри трахнула четверых парней, пока мы там были. Я оттрахала кучу парней и съела массу экстази… нет, не так. Я просидела в отеле и проплакала себе все глаза. Я была в тяжелейшей депрессии и напугана. Освобождения не происходило. Мэри путешествовала по клубам и барам Сан Антонио, будто это был ее дом родной, и с ней каждый день был новый поклонник. Она жила ночной жизнью, появляясь в отеле лишь под утро со странным видом: не пьяная, но уставшая, просветленная, возбужденная и уверенная. Она много слушала меня, а я рассказывала ей о Хью, о том, как я любила его, обо всех наших надеждах и чаяниях и о своей боли внутри. Потом я уехала от нее. Она тоже хотела вернуться, но я сказала ей, что не надо, что мне, возможно, нужно побыть наедине с собой, чтобы все осмыслить. Я и так испортила ей большую часть отпуска.
— Не волнуйся, — сказала она мне в аэропорту, — просто тебе стало все это не по силам, — слишком много и быстро. В следующий раз тебе будет хорошо.
Я отправилась домой, в квартирку в Горджи. Я продолжала читать. Днем я ходила в Тинз и в Уотерстоунз [прим.19] и читала еще больше. Я засиживалась в кафешках. Я надеялась, что лето скоро кончится — и я скорей пойду на свои курсы, начну заниматься чем-то, что поможет мне отвлечься от мыслей о Хью. Главное, я знала, что мне надо пройти через это. Я знала, что для меня обратной дороги нет. Но эта боль, это почти физическое ощущение все не покидало меня. Но обратной дороги нет. Это даже не приходило мне в голову.
Не знаю, как он разыскал мой адрес, но он нашел меня. Возможно, это должно было случиться. Он пришел около шести. Сначала, когда я увидела его в дверях, я задрожала. Странно, он никогда не проявлял физической силы по отношению ко мне, но в этот момент я почувствовала его размеры и силу по сравнению с моими. Это и гневный огонь в его глазах. Я перестала дрожать, лишь когда он заговорил. Слава богу, он заговорил. Этот урод ничего не понял. Как только он раскрыл рот, я почувствовала, как он съеживается, а я расту.
— Мне казалось, что эта маленькая глупая игра уже вышла из твоей головы, Хедер. Потом мне показалось, что тебе, возможно, плохо от того, какие беспокойства ты всем доставила, и тебе просто стыдно появляться дома. Мы же всегда с тобой все обсуждали. Признаю, многого я просто не могу себе представить в данный момент, но ты уже доказала свое и должна быть довольна. По-моему, тебе лучше вернуться домой. Как ты на это смотришь, сладкая моя?
Самое смешное, что он говорил серьезно. Я никогда еще никому не была так благодарна, как Хью в этот самый момент. Он на удивление точно показал мне, как глупо было продолжать чувствовать что-то по отношению к нему. Боль внутри моментально улетучилось. Я почувствовала себя просто отлично: у меня даже закружилась голова. Я рассмеялась, громко рассмеялась прямо в его глупое, комичное лицо.
— Хью… ха ха ха… слушай… ха ха ха ха ха ха… по-моему, тебе стоит пойти домой, а то… ха ха ха… ты выставишь себя еще большим придурком, чем уже получилось… ха ха ха… вот мудила…
— Ты что, что-то приняла? — спрашивает он. И оглядывается вокруг, словно ища подтверждения.
— Ха ха ха ха… что-то приняла! Что-то приняла! На прошлой неделе я совершенно несчастная прилетела с хуевой Ибицы! Наверное, мне нужно что-то принять! Мне нужно себя не помнить в экстази вместе с Мэри и трахать первого, кого увижу! Чтобы меня трахнули по-настоящему!
— Я ухожу! — закричал он и вышел из квартиры. Уже на лестнице он оборачивается ко мне и шипит: — Ты сумасшедшая! Ты и твоя подружка наркоманка. Эта сучка Мэри! Все кончено! Все!
— ДАВАЙ ВАЛИ СКОРЕЙ, ТЫ, УРОД! ПОПРОБУЙ ЖИТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ! И НАУЧИСЬ НОРМАЛЬНО ТРАХАТЬСЯ!
— ДА ТЫ САМА, НА ФИГ, ФРИГИДНА! ВОТ В ЧЕМ ТВОЯ ПРОБЛЕМА! — кричит он мне вдогонку.
— ДА НЕТ, ЭТО ТВОЯ ДОЛБАНАЯ ПРОБЛЕМА! У ТЕБЯ НЕТ ПАЛЬЦЕВ! У ТЕБЯ НЕТ ЯЗЫКА! У ТЕБЯ НЕТ ДУШИ! ТЕБЕ НЕ ИНТЕРЕСНО НИЧЕГО, ПОМИМО ТВОЕГО ТРАХАНОГО СТРОИТЕЛЬНОГО ОБЩЕСТВА, ТЫ ЖАЛКИЙ МАЛЕНЬКИЙ УРОД! ПРЕЛЮДИЯ! ПОСМОТРИ ЭТО СЛОВО В ДОЛБАНОМ СЛОВАРЕ! ПРЕБЛИНЛЮДИЯ!
— ДА ТЫ ДОЛБАНАЯ ЛЕСБИЯНКА! ОСТАВАЙСЯ СО СВОЕЙ МЭРИ, ТЫ ТРАХАНАЯ ЛЕСБО!
— ПУСТЬ ТЕБЕ ТВОЙ ЗАНУДНЫЙ ДРУЖОК БИЛЛ ЗАСАДИТ В ЖОПУ! ВОТ ЧЕГО ТЕБЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ХОЧЕТСЯ!
Тут выходит миссис Кормак из соседней квартиры.
— Простите… мне показалось, что я слышу какой-то шум. По-моему, кричали.
— Милые бранятся, — говорю я ей.
— Да-да, только тешатся, а, птичка? — отвечает она, а потом шепчет мне на ухо: — А без них и того лучше.
Я показываю ей жест с большим пальцем вверх и возвращаюсь к себе. Я уже жду с нетерпением возвращения Мэри. Я употреблю все наркотики, известные человечеству, и оттрахаю, все, что движется.
Необычно выходить днем на улицу и чувствовать себя свободной, по-настоящему одной. Мне свистели работяги, клавшие асфальт на Дэлри Роуд, но, вместо того чтобы смутиться, что случилось бы со мной еще несколько лет тому назад, или возмутиться, что бы я сделала совсем недавно, я поступила как раз так, как предложил мне один из них своим козлиным голоском, — я улыбну-у-улась и-и-им. Тут же я почувствовала легкое раздражение от самой себя, потому что я не собиралась уступать жалким придуркам, но это была я, я сама, и я была счастлива.
Я ходила на Кокберн-стрит не то чтобы всерьез клеить парней, но все же, типа, проверить посты. Я накупила новых шмоток и косметики на четыреста фунтов. Большую часть своей старой одежды я засунула в мешки для мусора и отнесла в лавку «Для раковых исследований».
Мэри сразу заметила, что во мне произошли серьезные перемены. Бедняжка была выжата, как лимон, по возвращении домой.
— Все, что я хочу, — это завалиться и лежать целыми днями, — простонала она, — и больше никаких таблеток и никаких членов в жизни.
— А вот и нет, — ответила я ей, — сегодня вечером — Трайбл Фанкшен.
— По — моему, ты мне больше нравилась в роли домашней хозяйки, -улыбнулась Мэри.
20. Ллойд
Даже простой треп Вудси заставлял меня нервничать перед нашей игрой. Чем больше я думал о ней, тем большей фигней она мне начинала казаться. По плану Вудси рэйв должен был быть в клубе Ректангл (или Ректальный, как он писал на флаерсах) во вторник днем. Что само по себе уже странно. Я пытался всех уговорить прийти, но Алли ушел в полный отказ, и все только из-за своего отношения к Вудси.
Эмбер и Ньюкс вроде согласились пойти, и Друзи отвез нас всех в своем микроавтобусе. Когда мы приехали, там еще было абсолютно пусто, кроме ответственного за зал. Вудси уже расставил свои деки, пульт, усилки и колонки. Его техника была поприличней шоновской, и мне не терпелось попробовать сыграть что-нибудь до начала.
Чуть позже появляется Вудси с этим попом.
— А это преподобный Брайан Маккарти из англиканского прихода Восточного Пилтона. Он спонсирует вечеринку, — говорит нам Вудси.
Этот доброхот в собачьем ошейнике ухмыляется в нашу сторону. Мне даже стало интересно, не нажрался ли он экстази.
Мне не пришлось долго ждать, потому что Вудси вдруг говорит:
— У меня тут чертовски хорошие экстази, — и сует таблетку преподобному. — Нате-ка съешьте, Брай.
— Боюсь, мне нельзя… наркотики… — говорит бедолага с испуганным видом.
— Съешь, съешь, и узришь своего Бога, — продолжает настаивать Вудси.
— Мистер Вудс, я не могу приветствовать прием наркотиков в своем приходе…
— Ах, так, ну и где же тогда твои прихожане, а? — ворчит на него Вудси. — Что-то в церкви у тебя не было битком, когда я заходил туда в прошлое воскресенье. А в моей было!
Тут в зале стали появляться пацанята и матери со своими карапузами.
— А когда рэйв начинается? — спрашивает одна из
женщин.
— Да щас, через минуту уже, — говорит ей Эмбер.
— А здорово, что они устраивают это для ребятишек, — замечает другая мать.
Поп уходит, а Вудси кричит ему вдогонку:
— Сука-лицемер! Где твоя духовность! И ответить нечего! Ты, сатанист в рясе! Нет церкви, кроме церкви самого человека! Нет посредника между Богом и человеком, кроме МДМА! Паршивый клоун!
— Да ладно тебе, Вудси, — говорю ему я, — давай уже начинать.
Толпа уже вся смотрит на уходящего попа. Начали приходить совсем молодые ребята.
— Им же всем надо в школе быть, — прикололась
Эмбер.
Я вдруг заметил двух молодчиков — вытащили стол для тенниса и начали играть прямо посреди танцпола. Вудси чуть не рехнулся, когда увидел их.
— Эй! Это же наш зал! — громко закричал он.
— Тебе чего, нос разбить, а, ты, придурок? Ты вообще не местный, — огрызнулся один из них.
— Слушай, Вудси, парень прав, это же не твой клуб, — вступаю я, — места много, всем хватит. Ребята, ничего, что мы тут поиграем и попляшем немного, а? — Это я сказал на вид самому крутому из этих двоих.
— Делайте чего хотите, — ответил, по-видимому, самый крутой.
Я залез к аппарату и стал понемногу наигрывать. Сначала я вроде и не микшировал, просто играл разные темы, потом начал что-то пробовать, пару штук, что я знал. Это была, конечно, полная фигня, но я так старался, что и все, видно, прикололись. Мамы с малышами дергались, пацанята рэйвовали друг с дружкой, и даже те двое парней бросили свой настольный теннис и тоже зажигали не на шутку. Таблетки Вудси разошлись нарасхват, а Эмбер даже удалось сплавить парочку моих «птичек». Я и сам принял пару и заглотил «бомбу» того кристал мета. Через час зал был забит до отказа. Я не успел заметить, как полиция уже была у нас на хвосте, это один из ребят стуканул, и все накрылось, оставив беднягу Вудси без вариантов.
После этого я поехал в город в тот клуб и там увидел ее.
Эмбер и Ньюкс вроде согласились пойти, и Друзи отвез нас всех в своем микроавтобусе. Когда мы приехали, там еще было абсолютно пусто, кроме ответственного за зал. Вудси уже расставил свои деки, пульт, усилки и колонки. Его техника была поприличней шоновской, и мне не терпелось попробовать сыграть что-нибудь до начала.
Чуть позже появляется Вудси с этим попом.
— А это преподобный Брайан Маккарти из англиканского прихода Восточного Пилтона. Он спонсирует вечеринку, — говорит нам Вудси.
Этот доброхот в собачьем ошейнике ухмыляется в нашу сторону. Мне даже стало интересно, не нажрался ли он экстази.
Мне не пришлось долго ждать, потому что Вудси вдруг говорит:
— У меня тут чертовски хорошие экстази, — и сует таблетку преподобному. — Нате-ка съешьте, Брай.
— Боюсь, мне нельзя… наркотики… — говорит бедолага с испуганным видом.
— Съешь, съешь, и узришь своего Бога, — продолжает настаивать Вудси.
— Мистер Вудс, я не могу приветствовать прием наркотиков в своем приходе…
— Ах, так, ну и где же тогда твои прихожане, а? — ворчит на него Вудси. — Что-то в церкви у тебя не было битком, когда я заходил туда в прошлое воскресенье. А в моей было!
Тут в зале стали появляться пацанята и матери со своими карапузами.
— А когда рэйв начинается? — спрашивает одна из
женщин.
— Да щас, через минуту уже, — говорит ей Эмбер.
— А здорово, что они устраивают это для ребятишек, — замечает другая мать.
Поп уходит, а Вудси кричит ему вдогонку:
— Сука-лицемер! Где твоя духовность! И ответить нечего! Ты, сатанист в рясе! Нет церкви, кроме церкви самого человека! Нет посредника между Богом и человеком, кроме МДМА! Паршивый клоун!
— Да ладно тебе, Вудси, — говорю ему я, — давай уже начинать.
Толпа уже вся смотрит на уходящего попа. Начали приходить совсем молодые ребята.
— Им же всем надо в школе быть, — прикололась
Эмбер.
Я вдруг заметил двух молодчиков — вытащили стол для тенниса и начали играть прямо посреди танцпола. Вудси чуть не рехнулся, когда увидел их.
— Эй! Это же наш зал! — громко закричал он.
— Тебе чего, нос разбить, а, ты, придурок? Ты вообще не местный, — огрызнулся один из них.
— Слушай, Вудси, парень прав, это же не твой клуб, — вступаю я, — места много, всем хватит. Ребята, ничего, что мы тут поиграем и попляшем немного, а? — Это я сказал на вид самому крутому из этих двоих.
— Делайте чего хотите, — ответил, по-видимому, самый крутой.
Я залез к аппарату и стал понемногу наигрывать. Сначала я вроде и не микшировал, просто играл разные темы, потом начал что-то пробовать, пару штук, что я знал. Это была, конечно, полная фигня, но я так старался, что и все, видно, прикололись. Мамы с малышами дергались, пацанята рэйвовали друг с дружкой, и даже те двое парней бросили свой настольный теннис и тоже зажигали не на шутку. Таблетки Вудси разошлись нарасхват, а Эмбер даже удалось сплавить парочку моих «птичек». Я и сам принял пару и заглотил «бомбу» того кристал мета. Через час зал был забит до отказа. Я не успел заметить, как полиция уже была у нас на хвосте, это один из ребят стуканул, и все накрылось, оставив беднягу Вудси без вариантов.
После этого я поехал в город в тот клуб и там увидел ее.
21. Хедер
Я пришла в клуб с Дениз и Джейн, двумя подружками Мэри, они превратились в моих лучших подруг очень быстро, за то время, что ушло на то, чтобы меня зацепила первая таблетка, и на то, чтобы я с ними потанцевала, пообнималась и поплакалась о том, что у меня все херово последнее время. Когда люди вот так открываются перед тобой, становится ясно, что мы, в сущности, одинаковы, и все, что у нас есть, — это мы сами. За последние двадцать лет Британией правили лжецы. Проблема в том, что над нами сидят слабаки и полоумки, у которых ума не хватает даже на то, чтобы понять, что они слабаки и полоумки.
Мы сидим с Джейн в чил-ауте и болтаем, экстази только начинает свое действие. Я знаю, что у меня еще не сошла предыдущая таблетка, но я снова что-то узнаю, я снова так много чувствую. Тут появляется этот парень и садится рядом. Он спрашивает у Джейн, не занято ли место. Она говорит, что нет.
Он улыбается ей и говорит:
— Головы нет, — и крутит пальцем у виска.
— У нас та же фигня, — отвечает она.
— Меня зовут Ллойд, — оборачивается он, протягивая руку.
— Джейн.
Он улыбается ей и слегка приобнимает за плечи. Потом он поворачивается ко мне. Он молчит. Его глаза — как огромные черные дыры. От его глаз исходит нечто, что проникает прямо в мои, в глубь меня. Я чувствую как будто отражение самой себя. Я слегка откашливаюсь и говорю:
— Хедер.
Джейн, похоже, почувствовала, что что-то происходит, и отправилась наверх танцевать. Мы с Ллойдом сидели, болтали, шутили. Мы трепались обо всем: о своей жизни, о мире, обо всем на свете. Потом он говорит:
— Слушай, Хедер, ничего, если я обниму тебя? Мне хочется подержать тебя чуть-чуть.
— Хорошо, — ответила я.
И тут оно случилось. Что-то. Случилось что-то.
Мы обнимались довольно долго. Я закрывала глаза и чувствовала, как тону в тепле и запахе его тела. Потом мне показалось, что мы движемся, летим куда-то вместе. Я почувствовала, как он прижался ко мне крепче, и я ответила ему тем же. Мы ощутили это вместе. Он предложил уйти. Когда мы вышли, он продолжал обнимать меня, прижимать к себе, время от времени убирая волосы с моего лица, чтобы можно было заглянуть мне в глаза.
Мы дошли до Артур Сита и взглянули вниз на город. Становилось холодно, на мне была лишь легкая кофточка, он снял с себя куртку и бережно завернул меня в нее. Мы просто говорили друг с другом, потом смотрели на восход солнца. Мы пошли ко мне через весь город, и я пригласила его зайти. Мы сидели в моей комнате, слушали музыку и пили чай. Потом вернулись Мэри с Джейн.
Мы все просто разговаривали. По-моему, я никогда не была так счастлива.
Позже Ллойд собрался домой. Мне хотелось, чтобы он остался. У самых дверей он погладил мою руку и сказал:
— Это было так здорово. Я позвоню тебе. Я так много о чем хотел бы с тобой поговорить. И мне очень понравилось болтать с тобой сегодня ночью. Мне будет о чем подумать, во всех смыслах.
— И мне тоже.
— Я позвоню.
Он поцеловал меня в губы, потом слегка отпрянул.
— Черт возьми… — выдохнул он, качая головой. — Пока, Хедер, — сказал он и побежал вниз по ступенькам.
Мое сердце колотилось как бешеное. Мне хотелось убежать. Я рванулась к себе в комнату и зарылась в одеяло.
— Ух ты! — сказала Мэри.
Я даже забыла, что она еще сидела у меня в комнате.
— Ну и на что ты намекаешь, а? — рассмеялась я. Весь день я считала часы и минуты, пока не зазвонил телефон.
Мы сидим с Джейн в чил-ауте и болтаем, экстази только начинает свое действие. Я знаю, что у меня еще не сошла предыдущая таблетка, но я снова что-то узнаю, я снова так много чувствую. Тут появляется этот парень и садится рядом. Он спрашивает у Джейн, не занято ли место. Она говорит, что нет.
Он улыбается ей и говорит:
— Головы нет, — и крутит пальцем у виска.
— У нас та же фигня, — отвечает она.
— Меня зовут Ллойд, — оборачивается он, протягивая руку.
— Джейн.
Он улыбается ей и слегка приобнимает за плечи. Потом он поворачивается ко мне. Он молчит. Его глаза — как огромные черные дыры. От его глаз исходит нечто, что проникает прямо в мои, в глубь меня. Я чувствую как будто отражение самой себя. Я слегка откашливаюсь и говорю:
— Хедер.
Джейн, похоже, почувствовала, что что-то происходит, и отправилась наверх танцевать. Мы с Ллойдом сидели, болтали, шутили. Мы трепались обо всем: о своей жизни, о мире, обо всем на свете. Потом он говорит:
— Слушай, Хедер, ничего, если я обниму тебя? Мне хочется подержать тебя чуть-чуть.
— Хорошо, — ответила я.
И тут оно случилось. Что-то. Случилось что-то.
Мы обнимались довольно долго. Я закрывала глаза и чувствовала, как тону в тепле и запахе его тела. Потом мне показалось, что мы движемся, летим куда-то вместе. Я почувствовала, как он прижался ко мне крепче, и я ответила ему тем же. Мы ощутили это вместе. Он предложил уйти. Когда мы вышли, он продолжал обнимать меня, прижимать к себе, время от времени убирая волосы с моего лица, чтобы можно было заглянуть мне в глаза.
Мы дошли до Артур Сита и взглянули вниз на город. Становилось холодно, на мне была лишь легкая кофточка, он снял с себя куртку и бережно завернул меня в нее. Мы просто говорили друг с другом, потом смотрели на восход солнца. Мы пошли ко мне через весь город, и я пригласила его зайти. Мы сидели в моей комнате, слушали музыку и пили чай. Потом вернулись Мэри с Джейн.
Мы все просто разговаривали. По-моему, я никогда не была так счастлива.
Позже Ллойд собрался домой. Мне хотелось, чтобы он остался. У самых дверей он погладил мою руку и сказал:
— Это было так здорово. Я позвоню тебе. Я так много о чем хотел бы с тобой поговорить. И мне очень понравилось болтать с тобой сегодня ночью. Мне будет о чем подумать, во всех смыслах.
— И мне тоже.
— Я позвоню.
Он поцеловал меня в губы, потом слегка отпрянул.
— Черт возьми… — выдохнул он, качая головой. — Пока, Хедер, — сказал он и побежал вниз по ступенькам.
Мое сердце колотилось как бешеное. Мне хотелось убежать. Я рванулась к себе в комнату и зарылась в одеяло.
— Ух ты! — сказала Мэри.
Я даже забыла, что она еще сидела у меня в комнате.
— Ну и на что ты намекаешь, а? — рассмеялась я. Весь день я считала часы и минуты, пока не зазвонил телефон.
22. Ллойд
Когда твое поведение вдруг меняется, ты понимаешь, что что-то происходит в эмоциональной стратосфере, и не только с приходов U4E. После того, как я встретился с ней, я начал мыться в душе каждый день и чистить зубы аж дважды за день. Я стал надевать свежие носки и штаны каждое утро, что явилось причиной невыносимых страданий со стиркой. Обычно мне хватало одной пары на неделю, а на выходные я надевал стираные. Что самое главное, я начал ревностно вычищать швабру. Даже квартира выглядит по-новому. Не то чтобы чисто и аккуратно, но все же получше.
Ньюкс зашел дунуть. Странный парень Ньюкс, такой мирный, даже и не подумает задираться, кроме как во время футбола. В субботу же все кардинально меняется — совершенно другой Ньюкс вылезает из своей норы. Но не сейчас. С тех пор, как его копы зашугали, он ни во что уже не ввязывается. Меня слегка прибивает. И хотя обсуждать дела сердечные гораздо лучше с Алли, Ньюкс тоже вполне покатит.
— Понимашь, Ньюкс, я ж совсем не знаю, как это бывает, а. То есть я никогда раньше не любил, а поэтому не знаю, настоящая это любовь или химия или что-то типа очарования. Но, похоже, здесь что-то есть, что-то глубокое, духовное, понимаешь…
— Трахнул уже? — спрашивает Ньюкс.
— Да не… слушай… здесь не в сексе дело. Мы же говорим о любви. Электричество, химия, все такое — выше этого. Потому что от секса это тот же приход. Но вот я не знаю, что же такое любовь, понимаешь, типа, быть влюбленным.
— Погоди, ты ж был женат, что, нет?
— Ну да, но это было столько лет назад, тогда я еще не врубался ни во что. Мне ж было семнадцать лет. Все, чего мне нужно было, — это дырку каждый вечер, вот и женился.
— Ну, неплохая причина. С тем, чтобы дырку каждый вечер, все нормально, а? Нет?
— Ну да, да, но я скоро и понял, что да, каждый вечер, все нормально, но только не с одной и той же девчонкой. И вот тогда начались проблемы.
— Ну вот, может быть, это именно оно, Ллойд. Может, ты только что нашел определение настоящей любви. Любовь — это когда ты хочешь дырку каждый вечер и при этом с одной девчонкой. Вот так. Ну, так что, ты получил свою дырку с этой, а?
— Слушай, Ньюкс, с некоторыми девчонками ты дырку получаешь, а с некоторыми любовью занимаешься. Просек, к чему я веду?
— Просек-то просек. Я тоже с ними любовью занимаюсь, только я называю это «дырку поиметь», это короче, да и не так напыщенно. Где же ты свою-то встретил?
— Да в Пьюре. Она там первый раз была.
— Да ты не в малолетку ли часом втюхался? Узнаю твой стиль, ты, старый хрен!
— Да иди ты, ей уже двадцать шесть или что-то такое. Она замужем была за этим прилизой и, типа, свалила от него и все такое. Она там была с подругой, в первый или, может, второй раз в экстази.
Ньюкс поднимает руку ладонью ко мне.
— Ух, ты… постой-ка, постой… ты что же нам тут лепишь, а? Ты знакомишься с этой цыпой в момент ее первого выхода после ухода от прилизы, она первый раз в таблетке, ты сам наглотался экстази, и ты говоришь о любви? Тут больше попахивает химическим романом. Ничего в том плохого тоже нет, но подожди до отходняка, прежде чем подумаешь о церкви, лимузинах и приемах.
— Ну, посмотрим, в общем, — отвечаю я Ньюксу, отмечая про себя, насколько разные у него профили. С одной стороны, он настоящая очаровашка, а с другой просто вампир какой-то. Ньюкс с вечернего американского ТВ и Ньюкс с дневного американского ТВ. Я пытаюсь представить себе Хедер всю целиком. Но все, что я могу вспомнить, — это глаза и лицо. Меня вдруг удивляет, что я даже не знаю, какие у нее груди и попка, размеры, форма, все такое. Странно, обычно я такое первым делом замечаю. Мне кажется, что, пока мы были вместе, я ей все время в глаза смотрел. Это точно не как обычно, будет отвратительно, если я слиняю прямо сейчас, не почувствовав ее всю целиком.
— Будь осторожен, Ллойд, вот все, что я хочу тебе сказать, — Ньюкс поворачивается ко мне своей хорошей стороной, — ты же знаешь, как здорово влюбляться, когда ты в таблетке. Помню, как-то раз ходили мы на вечерину Слэма на Ренфрю Ферри. Меня только приходывать начало, как дружок мой Хензо подбегает и кричит, кодла там, слышь, полно ребят с Мотервелля. Я смотрю вокруг, и точно, полна коробочка, серьезные пацаны-кэжуалсы, все колбасятся здесь. Ну, я оборачиваюсь к Хензо и говорю ему: спокуха, сиди на попе ровно. Все же и так прутся. С ребятами все будет нормально. Они такие же, как и мы, — впираются как могут. Неважно, переться от хауса в экстази или от валева с адреналина, один хрен. Ну, я иду к этому самому их главному, и мы показываем друг на дружку пальцами и ржем стоим, потом брататься начинаем. Он мне говорит, это, типа, не так круто, как попиздиться, но заснуть потом легче. А то после валева мне вообще ночами не заснуть, и все тут. В общем, щас мы большие друзья, но подожди, когда встретимся в Фер Парке. Пощады не жди, не пожалеем.
— Ну, так и к чему ты?
— Ну, к тому, что на рэйве мы создаем такую обстановку, не только из-за экстази, хотя в основном из-за него, в которой именно такие чувства проявляются. Это атмосфера. Но во внешний мир она не очень хорошо передается.
В нем, в этом внешнем мире, совсем другие заправляют, и там гораздо больше того прихода, что от валева.
— Но, понимаешь, все-таки можно там найти любовь, настоящую любовь, в клубе. Атмосфера сближает, открывает и снимает комплексы. Такое тоже может быть.
Ньюкс зашел дунуть. Странный парень Ньюкс, такой мирный, даже и не подумает задираться, кроме как во время футбола. В субботу же все кардинально меняется — совершенно другой Ньюкс вылезает из своей норы. Но не сейчас. С тех пор, как его копы зашугали, он ни во что уже не ввязывается. Меня слегка прибивает. И хотя обсуждать дела сердечные гораздо лучше с Алли, Ньюкс тоже вполне покатит.
— Понимашь, Ньюкс, я ж совсем не знаю, как это бывает, а. То есть я никогда раньше не любил, а поэтому не знаю, настоящая это любовь или химия или что-то типа очарования. Но, похоже, здесь что-то есть, что-то глубокое, духовное, понимаешь…
— Трахнул уже? — спрашивает Ньюкс.
— Да не… слушай… здесь не в сексе дело. Мы же говорим о любви. Электричество, химия, все такое — выше этого. Потому что от секса это тот же приход. Но вот я не знаю, что же такое любовь, понимаешь, типа, быть влюбленным.
— Погоди, ты ж был женат, что, нет?
— Ну да, но это было столько лет назад, тогда я еще не врубался ни во что. Мне ж было семнадцать лет. Все, чего мне нужно было, — это дырку каждый вечер, вот и женился.
— Ну, неплохая причина. С тем, чтобы дырку каждый вечер, все нормально, а? Нет?
— Ну да, да, но я скоро и понял, что да, каждый вечер, все нормально, но только не с одной и той же девчонкой. И вот тогда начались проблемы.
— Ну вот, может быть, это именно оно, Ллойд. Может, ты только что нашел определение настоящей любви. Любовь — это когда ты хочешь дырку каждый вечер и при этом с одной девчонкой. Вот так. Ну, так что, ты получил свою дырку с этой, а?
— Слушай, Ньюкс, с некоторыми девчонками ты дырку получаешь, а с некоторыми любовью занимаешься. Просек, к чему я веду?
— Просек-то просек. Я тоже с ними любовью занимаюсь, только я называю это «дырку поиметь», это короче, да и не так напыщенно. Где же ты свою-то встретил?
— Да в Пьюре. Она там первый раз была.
— Да ты не в малолетку ли часом втюхался? Узнаю твой стиль, ты, старый хрен!
— Да иди ты, ей уже двадцать шесть или что-то такое. Она замужем была за этим прилизой и, типа, свалила от него и все такое. Она там была с подругой, в первый или, может, второй раз в экстази.
Ньюкс поднимает руку ладонью ко мне.
— Ух, ты… постой-ка, постой… ты что же нам тут лепишь, а? Ты знакомишься с этой цыпой в момент ее первого выхода после ухода от прилизы, она первый раз в таблетке, ты сам наглотался экстази, и ты говоришь о любви? Тут больше попахивает химическим романом. Ничего в том плохого тоже нет, но подожди до отходняка, прежде чем подумаешь о церкви, лимузинах и приемах.
— Ну, посмотрим, в общем, — отвечаю я Ньюксу, отмечая про себя, насколько разные у него профили. С одной стороны, он настоящая очаровашка, а с другой просто вампир какой-то. Ньюкс с вечернего американского ТВ и Ньюкс с дневного американского ТВ. Я пытаюсь представить себе Хедер всю целиком. Но все, что я могу вспомнить, — это глаза и лицо. Меня вдруг удивляет, что я даже не знаю, какие у нее груди и попка, размеры, форма, все такое. Странно, обычно я такое первым делом замечаю. Мне кажется, что, пока мы были вместе, я ей все время в глаза смотрел. Это точно не как обычно, будет отвратительно, если я слиняю прямо сейчас, не почувствовав ее всю целиком.
— Будь осторожен, Ллойд, вот все, что я хочу тебе сказать, — Ньюкс поворачивается ко мне своей хорошей стороной, — ты же знаешь, как здорово влюбляться, когда ты в таблетке. Помню, как-то раз ходили мы на вечерину Слэма на Ренфрю Ферри. Меня только приходывать начало, как дружок мой Хензо подбегает и кричит, кодла там, слышь, полно ребят с Мотервелля. Я смотрю вокруг, и точно, полна коробочка, серьезные пацаны-кэжуалсы, все колбасятся здесь. Ну, я оборачиваюсь к Хензо и говорю ему: спокуха, сиди на попе ровно. Все же и так прутся. С ребятами все будет нормально. Они такие же, как и мы, — впираются как могут. Неважно, переться от хауса в экстази или от валева с адреналина, один хрен. Ну, я иду к этому самому их главному, и мы показываем друг на дружку пальцами и ржем стоим, потом брататься начинаем. Он мне говорит, это, типа, не так круто, как попиздиться, но заснуть потом легче. А то после валева мне вообще ночами не заснуть, и все тут. В общем, щас мы большие друзья, но подожди, когда встретимся в Фер Парке. Пощады не жди, не пожалеем.
— Ну, так и к чему ты?
— Ну, к тому, что на рэйве мы создаем такую обстановку, не только из-за экстази, хотя в основном из-за него, в которой именно такие чувства проявляются. Это атмосфера. Но во внешний мир она не очень хорошо передается.
В нем, в этом внешнем мире, совсем другие заправляют, и там гораздо больше того прихода, что от валева.
— Но, понимаешь, все-таки можно там найти любовь, настоящую любовь, в клубе. Атмосфера сближает, открывает и снимает комплексы. Такое тоже может быть.