Клэнси ждал меня у конторки дежурного, но я еще не был готов к разговору с ним, равно как и с кем-либо другим.
   — Эд хочет тебя видеть, ма-алыш, — протянул он с этой своей лукавой улыбочкой.
   — Эд может подождать! — рявкнул я. — По себе знаю.
   — Они не хотели отпускать тебя, мальчик, — сказал Клэнси. Ему как-то удавалось выглядеть удрученным и при этом улыбаться во весь рот. — Пришлось попотеть, чтобы тебя вызволить, Клей.
   — Я отправляюсь домой, — объявил я. — Можешь сказать ему, что я отправляюсь домой. А когда я доберусь до дома, то поем настоящей пищи и лягу спать на настоящую кровать, но прежде пущу настоящую воду и приму настоящий душ с настоящим мылом.
   Я дам Эду знать, когда буду в состоянии снова видеть людей.
   — Эд немного расстроен, Клей. Послушайся дружеского совета, не зли его.
   — Почему это? Он меня злит, ты меня злишь, все меня злят, а мне нельзя, что ли? Скажи Эду, что я приду к нему, когда опять стану человеком.
   Я бросил его и, поймав такси, поехал домой. Со злости я недодал шоферу чаевых. Он заворчал на меня. Я рявкнул в ответ. Потом я для порядка рявкнул на швейцара. Поднимаясь на лифте, я то и дело рявкал, чтобы поупражняться.
   Элла ждала меня в гостиной. Когда я вошел, она опрометью бросилась ко мне.
   — Клей, тебя отпустили!
   — Я бежал! — рявкнул я. — Перегрыз решетку.
   — Клей, я так боялась за тебя! А когда прочла в газете…
   — В газете? — рявкнул я. — Это попало в чертовы газеты?
   — Все про девушку, которую убили…
   — Очень мило! — рявкнул я. — Чертовски мило!
   Я затопал по комнате, пиная всю мебель, какая только попадалась мне на глаза. Мне даже в голову не приходило, что я могу попасть в газеты, и теперь, осознав это, я взбесился пуще прежнего. Тот умник, которого я искал, умник, заваривший всю кашу, подставив Билли-Билли и свалив на него свою вину, этот умник прочтет статью обо мне, увидит связь между мной, организацией и Билли-Билли и догадается, что я охочусь за ним. Теперь он будет начеку, теперь он уже не чувствует себя в безопасности. Значит, он начнет обеспечивать себе всевозможные прикрытия. И если до сих пор его поиски были нелегким делом, отныне моя задача станет еще сложнее.
   Меня уже тошнило от всего этого. Я устал, проголодался, страдал от жары, у меня ныли все кости. Да пусть хоть вся планета взорвется, плевать я хотел на нее. Может, я еще и «ура» крикну, если это случится. Пошло оно все к черту.
   И вдруг Элла спросила:
   — Клей, это ты ее убил?
   Я стал как вкопанный и вытаращил глаза. Элла смотрела на меня очень серьезным, полным тревоги взглядом, и я понял, что она, должно быть, считает меня убийцей Бетти Бенсон. Это была последняя капля.
   — Нет, — ответил я. — Не убивал я эту стерву. Я говорил с ней, и она рассказала мне про шеренгу богатых любовников Мэвис Сент-Пол. Потом я ушел, а кто-то пришел и убил ее. Тот же парень, который порешил Мэвис. Потому что Бетти Бенсон была лучшей подругой Мэвис Сент-Пол.
   — Я очень рада, что это не ты, Клей, — сказала Элла.
   — Чертовски любезно с твоей стороны, — рявкнул я. — Ты радуешься тому, что я не убивал Бетти Бенсон. Очень мило с твоей стороны. Я высоко ценю твою сраную похвалу.
   — Клей…
   — Дай-ка я тебе кое-что скажу! — рявкнул я. — Не убивал я эту Бетти Бенсон, но стоило Эду попросить меня убить ее, я бы убил. Если бы Эд велел мне убить тебя, я бы убил. Мне случалось убивать людей в прошлом, и я наверняка угроблю еще больше народу в будущем, а если тебе это не по нраву, никто тебя тут не держит. И вот еще что: сейчас я хочу убить одного парня, по-настоящему хочу. Парня, с которого начался весь этот бардак и который укокошил Мэвис Сент-Пол и Бетти Бенсон. Я намерен застрелить мерзавца, и уж в этом деле без чувств не обойдется. Ты меня слышишь?
   — Клей, ты устал, — сказала Элла.
   — Ну и что? Когда заходит речь о моей работе, ты ходишь на цыпочках вокруг да около, боясь приглядеться повнимательнее и понять, чем я занимаюсь. А ты приглядись. Я — наемник Эда Ганолезе, будь оно все проклято, и я делаю то, что он мне велит. Все, что он мне велит. И если я в тебя влюблен, это ни фига не меняет.
   Сказав все это, я умолк и уставился на нее. Последняя фраза вырвалась у меня сама собой. Я не знал, что ляпну такое, не знал даже, что подумаю о таком. И теперь я просто вслушивался в свои слова, эхом гулявшие по комнате, и не знал, что еще сказать.
   — Ты устал, Клей, — повторила Элла. — Тебе лучше вздремнуть. Пошли. Пошли, Клей.
   — Хорошо, — ответил я.
   Мы отправились в спальню. Я разоблачился и улегся в постель, она была до невероятности мягкой по сравнению с той жалкой железной тюремной доской. Я лежал, вслушиваясь в эхо всех тех слов, которые сказал Элле, и гадал, как меня угораздило их нарявкать.
   Элла забралась в постель и прильнула ко мне.
   — Я тебя согрею, — сказала она.
   — Элла, — проговорил я.
   — Ты слишком устал.
   — Но не настолько же.
   Вскоре белый свет стал мне менее ненавистен, и я погрузился в сон.

11

   Проснулся я в темноте и без Эллы. Часы показывали почти половину девятого, значит, Элла ушла на работу. Она была танцовщицей в «Тамбурине» и работала с восьми вечера до двух ночи.
   Я с минуту полежал в приятном сумраке, думая обо всем понемногу, а потом желудок дал мне знать, что он пуст. Теперь я чувствовал, что умираю от голода, поэтому выбрался из постели, натянул какую-то одежду, заглянул в ванную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, и, шлепая босыми ногами, потащился на кухню.
   На столе лежала записка: «Клей, в духовке стоит кассероль. Включи духовку на 350 градусов и подожди двадцать минут. Пиво в холодильнике. Я люблю тебя. Элла».
   Я включил духовку, выпил пару чашек кофе, дожидаясь, пока поспеет кассероль, потом поел и прикончил бутылку пива. Теперь я был в состоянии размышлять.
   В гостиной я уселся в свое кресло для раздумий, держа в одной руке бутылку пива, а в другой сигарету, и огляделся, ища, с чего бы начать. Почему бы не с Бетти Бенсон? Чем не отправная точка? Ее прикончил тот же человек, который убил Мэвис Сент-Пол. Я не знал, зачем он убил Мэвис, но прекрасно представлял себе, почему ему пришлось разделаться с Бетти. Она знала нечто, способное навести на мысль о его причастности к убийству Мэвис. И каково бы ни было содержание ее познаний, Бетти определенно не понимала их значимости.
   А убийца не ведал, что я уже успел поговорить с Бетти Бенсон до его прихода. А это значит, что факты, которые он пытался скрыть, заставив замолчать Бетти Бенсон, вполне возможно, уже занесены в мою записную книжку.
   Я вернулся в спальню, отыскал блокнот и вернулся с ним к своему креслу и своей бутылке с пивом. Изучив имена, которые назвала Бетти Бенсон, я впал в наимрачнейшее расположение духа. У меня в руках был список подозреваемых в милю длиной.
   Вот Сай Грилдквист, продюсер, с которым Мэвис Сент-Пол крутила любовь. Его жену, если подумать, тоже можно включить в число возможных убийц. Она была замужем за Саем, потом появилась Мэвис, покрутилась и была такова, а в итоге жена Сая — больше не жена Сая. Возможно, с этим стоит разобраться.
   Итак, мы имеем двух кандидатов. Третий — Джонни Рикардо, владелец ночного клуба. Четвертый — Алан Петри, бывший любовник, который заделался легавым. Теперь он женат и, возможно, это дает нам еще одного подозреваемого
   — супругу Петри. Следующий — Пол Девон, преподаватель актерского мастерства. А еще бывший муж Мэвис, парень, за которого она вышла в Беллевилле, штат Иллинойс. Да и Эрнест Тессельман по-прежнему оставался весьма вероятным кандидатом. Я пока не был готов выдать ему белый билет.
   Таким образом, мы имеем в общей сложности восемь человек, и пока я встречался и разговаривал только с одним из них, Эрнестом Тессельманом. Остальные были мне незнакомы.
   Что ж, скоро познакомимся. Я уже собирался ехать с визитами. Кроме того, если подумать, у меня за спиной вся моя проклятущая организация, которая всегда поможет. Правда, пока от нее не было никакого толку, но скоро все изменится.
   Самым большим достоинством организации, стоявшей за моей спиной, было обилие всевозможных связей. Вряд ли в Нью-Йорке живет или работает хоть один человек, который никогда не соприкасается с тем или иным ответвлением организации, будь то в рабочее время или на досуге. Стоило только задействовать нужные механизмы, и можно было получить сведения практически о любом из наших горожан.
   Первым делом я позвонил Арчи Фрайхоферу. Мой список включал в себя в основном мужчин, богатых мужчин, любивших пышную свиту. Арчи был надзирателем за девушками для развлечений и, само собой, знал всех этих людей.
   — Я читал про тебя в газетах, малыш, — откликнулся Арчи, едва я успел сообщить ему, кто звонит. — Тебе повезло с пресс-секретарем.
   — А тебе не повезло с чувством юмора, — ответил я. — Слушай, мне надо, чтобы ты выяснил еще кое-что.
   — Что угодно, ной милый.
   Я продиктовал ему имена Сая Грилдквиста, Джонни Рикардо и Полз Девона, со злости присовокупив к ним еще и Алана Петри.
   — Все эти люди знали Мэвис Сент-Пол, — объяснил я. — Надо выяснить, когда они последний раз виделись с Мэвис, в каких были отношениях и где находились во время ее убийства.
   — Ох, даже и не знаю, крошка, — проговорил Арчи. — Я знаком только с одним из них, Джонни Рикардо. Его проверить нетрудно. Все остальные — чужаки.
   — Может быть, кто-то из девушек их знает.
   — Я поспрашиваю.
   — Вот и молодец.
   Потом я позвонил Фреду Мэну, нашему продажному легавому.
   — Где-то в Нью-Йорке есть полицейский по имени Алан Петри, — сообщил я ему. — Не мог бы ты раздобыть кое-какие сведения о нем?
   — Конечно, мог бы, Клей, — ответил Фред. — А что случилось?
   — Пока точно не знаю, — сказал я, потому что купленным полицейским не стоит говорить ничего лишнего. — Я просто выполняю указания.
   — Что именно ты хочешь знать, Клей?
   — Где он был вчера пополудни, — ответил я. — Еще я слышал, что он женат. Хотелось бы знать, как складывается его семейная жизнь, доволен ли он женой или, может, ходит на сторону. И если ходит, знает ли об этом миссис Петри.
   — Ну, ты даешь. Клей, — с сомнением произнес Фред. — Уж и не знаю, получится ли. Такие сведения добыть нелегко.
   — Посмотри, что можно сделать, — попросил я, и Фред пообещал, что посмотрит.
   Так, теперь Пол Девон, преподаватель актерского мастерства. Как же заставить организацию заняться им? Я с минуту поразмышлял об этом и нашел выход. Преподаватели актерского мастерства учат молодых актеров и актрис. Молодые актеры и актрисы — неотъемлемая часть богемы Гринвич-Виллидж и основные покупатели дешевых наркотиков, в особенности марихуаны. Поэтому я позвонил Джанки Стайну, который в тех местах главный, поскольку снабжает всех уличных торговцев к югу от парка.
   Мне повезло, он был дома. Когда я сказал, что мне нужны кое-какие сведения, Джанки ответил:
   — Говори.
   — Меня интересует парень по имени Пол Девон, преподаватель актерского мастерства из Виллидж. Я хочу знать все о его отношениях с девицей, которую звали Мэвис Сент-Пол.
   — С этой шлюхой! Из-за нее я целых четыре часа провел в вонючей кутузке.
   — Не горюй. Я просидел девятнадцать.
   — Я слышал об этом, Клей. Не повезло тебе.
   — Да, но уж такова жизнь. Еще я хочу знать, где был Пол Девон вчера днем, в частности, около четырех часов.
   — Посмотрю, может, что и разнюхаю, Клей, — пообещал Джанки.
   Теперь очередь дошла до Сая Грилдквиста. Я немного поразмыслил. Сай Грилдквист — бродвейский продюсер. Значит, он имеет дело с миллионом разных профсоюзов: рабочих сцены, актеров, электриков, декораторов, распорядителей, импресарио и еще полудюжиной других. Между тем профсоюзное движение Нью-Йорка — один из тех пирогов, в которые запустил свои пальцы Эд Ганолезе. В профсоюзах собраны сказочные богатства, и Эд ни за что не пройдет мимо такой кормушки.
   Поэтому я позвонил профсоюзному деятелю по прозвищу Бугай Рокко, борцу за права трудящихся и в особенности за их право объединяться в профсоюзы и платить членские взносы.
   — Бугай, — сказал я, — это Клей. Не мог бы ты кое-что проверить для меня?
   — Я читал о тебе в газетах, Клей, — ответил он. Несмотря на свое прозвище, Бугай Рокко — настоящий нью-йоркский профсоюзный мальчик в свежей сорочке и при галстуке. — Вот незадача.
   — И не говори, — согласился я. — Ты знаешь человека по имени Сай Грилдквист?
   — Конечно. У него сейчас идет пьеса на Бродвее. Называется «Далекие барабаны». Делает неплохие сборы.
   — Рад это слышать. Приятно, когда искусство процветает.
   — Мне тоже, мальчик. Так что там с Грилдквистом?
   — Ты мог бы узнать кое-что о нем? У тебя есть человек, мало-мальски приближенный к нему?
   — В мире театра — да, но не в личной жизни. Разве что, возможно, его шофер. Не знаю, придется выяснять.
   — Вот что мне нужно установить. Где он был вчера днем вообще, и около четырех часов в частности. В каких отношениях состоял с Мэвис Сент-Пол последнее время. Связана ли со всем этим делом его бывшая жена.
   — Которая из них? Он был женат три раза.
   — О, Господи. Та, с которой он жил четыре или пять лет назад. Еще я хочу знать, где она была вчера днем.
   — Не могу ничего обещать, Клей, особенно насчет жены. Возможно, у нас с ней нет общих знакомых. Но я посмотрю, что можно сделать.
   — Спасибо, Бугай.
   Я положил трубку и опять заглянул в свой список. Оставалось разобраться только с двоими — Эрнестом Тессельманом и благоверным из Иллинойса. Я никак не мог решить, стоит ли заниматься этим муженьком. Очевидно, он не встречался с Мэвис как минимум лет пять. Вряд ли этот человек ни с того ни с сего вынырнет из прошлого, чтобы убить ее.
   С другой стороны, вполне возможно, что пока я знаю далеко не все о замужестве Мэвис Сент-Пол. И первым делом надо выяснить, кто был ее супругом. А значит, придется выйти на человека, как-то связанного с Беллевиллом, штат Иллинойс.
   Ну-с, и где же, черт возьми, находится этот Беллевилл, штат Иллинойс?
   Я думаю вот что: если вы хотите найти маленький городок, надо выяснить, какой большой город расположен поблизости. А когда речь идет об Иллинойсе, в голову первым делом приходит мысль о Чикаго.
   Поэтому я раскошелился на телефонный разговор и позвонил своему знакомому в Чикаго. Он не состоит на службе у Эда Ганолезе, но входит в очень похожую организацию, совет директоров которой частично составлен из тех же людей, что и наш.
   — Беллевилл? — переспросил он. — Это чертовски далеко, на юге штата. Клей. Там не наша вотчина.
   — Прекрасно, — сказал я. — Значит, он не рядом с Чикаго.
   — Черт, да нет, не рядом.
   — Тогда рядом с чем?
   — С Сент-Луисом, — ответил он.
   — Сент-Луис? Это же в Миссури.
   — Разумеется. На миссурийском берегу Миссисипи. А через реку находится Восточный Сент-Луис, штат Иллинойс. Беллевилл где-то там.
   — Восточный Сент-Луис?
   — Так он называется. Там тебе помогут. Сам-то я не отличу Беллевилл от Бельвью.
   Я позвонил в Восточный Сент-Луис. Несколько лет назад граждане Сент-Луиса сдуру избрали своим мэром какого-то реформатора, и все крутые парни тотчас покинули этот славный город, переплыли через реку и обосновались в Восточном Сент-Луисе. Они и поныне там. А горожане, подложившие им эту свинью, теперь досадуют на то, что Сент-Луис превратился в скучный город, совсем не похожий на своего вольного тезку за рекой, и машин на мостах с каждым днем становится все больше.
   В общем, как уже говорилось, я позвонил в Восточный Сент-Луис, где у меня тоже есть знакомые и где имеется организация, по духу и образу действий аналогичная той, на которую я работаю. Я связался с парнем, называвшим себя Налог, за что его и выжили из Нью-Йорка, и сказал:
   — Слушай, Налог, мне нужны кое-какие сведения о девице, которая жила в Беллевилле. Это ведь рядом с вами, так?
   — Да, — ответил он. — Миль пятнадцать отсюда, возле базы ВВС.
   — Приятно слышать, что он и впрямь там, — сказал я — Вот что: пять или шесть лет назад шлюха из Беллевилла, по имени Мэри Комаски, вышла замуж за парня с этой базы. Я хочу знать, кто он.
   — Произнеси имя по буквам.
   Я произнес, и Налог спросил:
   — Где мне тебя найти, когда я все сделаю?
   Я дал ему свой номер телефона и добавил:
   — Можешь позвонить за мой счет, разумеется.
   — Еще бы, а ты как думал?
   Славный парень. Я поблагодарил его и положил трубку. Оставался один Эрнест Тессельман. Я по-прежнему подозревал его и решил провести проверку сам.
   Пора было отправляться в гости. Заглянув в телефонный справочник, я узнал адреса нужных мне людей, переписал их в блокнот, и пошел в спальню повязать галстук.
   Пока я занимался этим, раздался звонок в дверь, и мне подумалось, что это почти наверняка Граймс. Гадая, кто отдал концы на сей раз, я вернулся в гостиную.
   Я решил, что явился Граймс, но ведь прийти мог и кто-то другой, поэтому я заглянул в глазок, прежде чем открыть дверь. И правильно сделал. В тот миг, когда открылся глазок, человек за дверью выстрелил. Пуля задела мне фалангу большого пальца, просвистела мимо моей головы и вонзилась в противоположную стену.

12

   Услышав выстрел, я тотчас бросился на пол. Не научившись этому за два года в армии, я постиг сию науку за девять лет службы при Эде Ганолезе. Поэтому я провел несколько секунд, зарывшись носом в половик, пока не понял, что звук, доносящийся до меня, — ни что иное как топот ног человека, бегущего по коридору к лифту.
   Я кое-как поднялся на ноги и, распахнув дверь, успел увидеть, как задвигаются створки лифта. Я даже мельком не видел этого парня. Пробежав по коридору, я несколько раз надавил на кнопку «вверх», хотя и знал, что это не принесет никакой пользы, и лифт не поднимется ко мне, пока не довезет умника до самого низа. Пока он доползет, пока я сяду да опущусь, умник успеет добежать до середины Нью-Джерси.
   Вернувшись в двери квартиры, я захлопнул ее. Я так и так собирался уходить, вот и решил отправиться в путь без промедления. Лифта надо было ждать несколько секунд, и я посвятил их размышлениям о причинах всей этой пальбы.
   И тут наступило озарение. Я попал в газеты, потому что подозревался в убийстве Бетти Бенсон. Парень, за которым я охотился, должно быть, прочел статью и понял, что опоздал к Бетти, что я уже побывал у нее и знал все то, что знала она.
   Лифт поднялся, я вошел и нажал кнопку первого этажа. Коль скоро я намеревался встретиться со всеми, кто был перечислен в моем списке возможных подозреваемых, рано или поздно мне придется разговаривать и с парнем, который только что норовил прикончить меня.

13

   Я решил начать с Джонни Рикардо, не потому что он был главным подозреваемым, а потому что находился ближе других. Он владел клубом любителей вечерних трапез на Восточной пятьдесят девятой улице, который почему-то назывался «Пивнушка Джонни». Я взял такси, а «мерседес» оставил в гараже, ибо только приезжему придет в голову искать место для стоянки в радиусе десяти кварталов от «Пивнушки Джо» в девять часов вечера.
   Зал в «Пивнушке Джо» был перегорожен надвое. В передней половине размещался бар, а в задней — ресторан, где дважды за вечер выступали исполнители народных песен и комики, косящие под слабоумных или под Морта Сала и Орсона Бина.
   Я миновал бар и вошел в ресторан. Минутку постоял в дверях, разглядывая людей, сгрудившихся в полумраке маленьких столиков, коричневые занавески и сцену размером с письменный стол, которая сейчас была пуста. Тут возле меня вырос официант в черно-белом одеянии, как на похоронах, и предложил показать мне столик.
   — Я не хочу есть, — ответил я. — Мне надо поговорить с Джонни Рикардо.
   Выражение его лица неуловимо изменилось, и он сказал.
   — Не уверен, что он у себя. Кто хочет его видеть?
   — Передайте, что я от Эда Ганолезе, — ответил я, считая, что это имя скажет ему больше, чем мое собственное. У нас с Джонни Рикардо по какой-то непонятной причине никогда не было общих дел, хотя Джонни почти наверняка был так или иначе связан с Эдом Ганолезе.
   — Я посмотрю, в кабинете ли он, — сказал мой приятель. — Если угодно подождать в баре…
   — Ничего, я подожду здесь, чтобы вам не так далеко ходить.
   Он незаметно пожал плечами и бесшумно удалился. Я потоптался на месте, оглядываясь по сторонам, вскоре официант вернулся и сказал:
   — Он у себя. Вон за ту занавеску и вверх по лестнице. Первая дверь направо.
   — Благодарю.
   Во исполнение указаний я миновал коричневую портьеру, поднялся по лестнице, покрытой коричневой дорожкой, открыл коричневую дверь, первую справа, и прибыл в кабинет Джонни Рикардо. После коричневого изобилия снаружи комната была почти невидима. Сплошная серость: серые стены, серый письменный стол, серый ковер, серый конторский шкаф, серые шторы на двух окнах и серая корзина для бумаг возле серого стула. Даже картина на стене была выполнена в разных оттенках серого.
   Серой была и личность, восседавшая за письменным столом. Вполне под стать своему кабинету и костюму. У парня была бледная бескровная физиономия, испещренная глубокими морщинами, вылинявшая шевелюра, бесцветные глаза и серые костлявые руки, торчавшие из серых рукавов пиджака.
   Он поднялся, и его тонкие губы сложились в улыбочку.
   — Я Джонни Рикардо, — представился серый человек высоким и надтреснутым серым голосом, протягивая свою костлявую руку, которую я принял с осторожностью, стараясь не сломать в ней что-нибудь. Я тоже назвался.
   Джонни продолжал улыбаться.
   — Так вы, говорите, от Эда Ганолезе?
   — Совершенно верно.
   — Что ж, надеюсь, вам от меня ничего не нужно. Знаете ведь, как оно бывает, — он улыбался, но глаза смотрели настороженно. Жестом указав на серый стул у стола, Джонни пригласил: — Усаживайтесь.
   — Благодарю.
   Когда мы оба уселись, он спросил:
   — Что привело вас сюда? Надеюсь, ваш приход не влетит мне в копеечку?
   Я покачал головой.
   — Нет, я пришел не за этим. Насколько мне известно, на вас никто не жалуется.
   — Рад слышать, — ответил Джонни, глядя все так же настороженно и ежесекундно стискивая костлявыми пальцами подлокотники стула.
   — Я пришел из-за девушки, которую вы когда-то знавали. Мэвис Сент-Пол. Возможно, вы ее помните?
   — Мэвис? — он растерялся, но ухитрился остаться все таким же улыбчивым.
   — В нашем деле приходится встречаться со столькими девушками. — Джонни отвел от меня глаза и принялся изучать картину на стене. — Мэвис, — повторил он. — Мэвис Сент-Пол. Весьма необычное имя.
   — Это сценический псевдоним, — пояснил я.
   — Певичка?
   — Нет, актриса. Насколько я слышал, певицей она была неважной.
   — Мэвис… Мэвис… О, бог мой, ну да! Конечно, конечно. Мэвис! Черт, три года прошло, а кажется, что только вчера! — Он опять смотрел на меня, удивленный и обрадованный этим напоминанием о старой доброй Мэвис. — Что вы хотите знать про Мэвис?
   — Разве вы не читаете газет?
   — При моей-то работе? — Он широко развел руками и криво улыбнулся мне.
   — Только не при этой работе, дружище. У меня строго ненормированный день, и я почти безвылазно сижу вот за этим столом, когда не сплю, или проверяю актеров, или смотрю, чтобы бармены не запускали руку в кассу. У меня нет времени на газеты, телевизор и тому подобную чепуху.
   — Значит, вы ничего не знаете о Мэвис?
   — Ничего не знаю о Мэвис?
   Я пропустил это мимо ушей. Раз или два легавые норовили пустить эту уловку в ход в разговорах со мной. Если он уже знал ответ, то мог забыть, что я ему ни черта не говорил, и выдать себя в ходе дальнейшей беседы. Поэтому я не стал ему отвечать, а вместо этого спросил:
   — Вы не помните, давно ли виделись с ней в последний раз?
   — С Мэвис? О, боже, да уж целая вечность прошла. Не помню. Во всяком случае, не меньше трех лет. Она бросила меня ради какого-то шута с телевидения. То ли Мартин, то ли Морган, уж и не знаю. Нам с ней просто было весело, как в песне поется. Я знал, что она не задержится у меня надолго, а она знала, что я не хочу слишком затягивать отношения. Знаете ведь, как оно бывает.
   Я подумал об Элле, о веренице девочек, предшествовавших ее появлению, и о том, что Элла совсем не похожа на других. И сказал:
   — Да, я знаю, как оно бывает. И вы не видели Мэвис с тех пор, как она ушла от вас к этому самому Моргану?
   — Моргану или Мартину — что-то в этом роде. Начинается с «м». Имел какое-то отношение к телевидению.
   — Да. Но встречались вы с ней после этого или нет?
   — С Мэвис? Нет, разумеется, нет. Я уж и не знаю, как ее вообще угораздило подцепить меня. Она не собиралась работать в ночных клубах. Мэвис была актрисой, увеселения — не ее область. И она не могла спеть ни одной ноты.
   — Это я слышал. Ну, а какая она была? К какой разновидности девушка принадлежала?
   Он улыбнулся мне.
   — О, Мэвис была себе на уме, эта девица знала, чего хочет.
   — Ну, и чего она хотела?
   — Денег, — ответил он, — Только денег, много денег и больше ничего.
   — Она и впрямь стремилась стать актрисой?
   — Несколько странным образом. Она считала, что актриса — это непременно знаменитость. А став знаменитым, вы неизбежно разбогатеете. Она просто не могла представить себе знаменитого бедняка. В общем, ее стремление проистекало все из того же источника. Она жаждала денег, больших денег. Даже спала со своим преподавателем, чтобы бесплатно брать уроки актерского мастерства. Прижимистая сквалыга.