— Коробку папок, таких, чтобы влезли в этот шкаф. — Я вытащил из кармана блокнот. — Два блокнота — точно таких же. И кофе с рулетом для нас с вами.
— Да, сэр, — кивнул он. — Папки для документов. Блокноты. Кофе и рулет.
— И скажите лифтеру, что вам понадобится рабочий стол.
— Да, сэр, скажу. — Он отсалютовал мне трясущейся рукой, нервно улыбнулся и вышел.
Мой помощник еще не пришел, а рабочий стол уже принесли. Двое одетых в майки мужчин внесли его, поставили в угол и снова вышли. Это был прямоугольный деревянный стол, старый, обшарпанный и поцарапанный, как и мой.
Когда вернулся Микки Хансел, я спросил:
— Вы знаете, что, собственно, произошло?
— Не имею ни малейшего понятия, сэр, — быстро ответил он.
— Да ладно! Неужели вам никто ничего не рассказал, когда посылали сюда?
— Да, сэр. Мне дали адрес, объяснили, что вы — бывший полицейский и с вами надо держать ухо востро и что сейчас вы работаете на мистера Рембека, поэтому я должен выполнять все ваши поручения.
— Прежде всего я поручаю, чтобы вы были в курсе происходящего, — сказал я. — Когда человек знает, в чем дело, он лучше работает.
Судя по его виду, я его не убедил, но спорить он не стал:
— Да, сэр.
Я дал ему прочесть только что законченный рапорт. Он придвинул стул к столу, сел и начал читать — медленно, внимательно, шевеля губами и время от времени издавая шипящие звуки.
Ожидая, когда он закончит, я стоял у окна и смотрел на Пятую авеню.
Дочитав, он переложил рапорт мне на стол и окликнул меня:
— Да, сэр. Я готов.
— Сейчас вы получили представление?
— Да, сэр. Мне и впрямь жаль мисс Касл, ужасно симпатичная девушка была.
— Вы ее знали?
— Мистер Рембек иногда просил меня кое-что ей принести. Ну, знаете, всякие там подарки.
Замечательно! Теперь я мог проверить, как Рембек дополнит список. Если имени Микки Хансела в нем не появится, значит, Рембек пустился в какие-то свои рассуждения. Не то чтобы у Микки было много шансов претендовать на звание “настоящего мужчины” у Риты Касл, но я попросил представить мне полный список, позволяющий мне самому решать, кого принимать во внимание, а кого — нет, и туда следовало включить Микки Хансела.
Я спросил Микки, есть ли у него вопросы по тому, что он прочел, и, когда он сказал, что нет, что он представляет себе ситуацию, я засадил его оформлять папки на каждое из десяти имен из первого списка Рембека. Из одиннадцати, включая Доминика Броно.
Пока Микки занимался этой работой, посыльный в кожаной куртке принес мне пухлый конверт с фотокопиями медицинских, лабораторных и полицейских рапортов из Аллентауна. Я засел за чтение, а Микки тем временем старательно печатал имена на корешках папок.
Рита Касл была убита приблизительно между полуночью и тремя часами под утро на четверг. Она скончалась от одного-единственного удара в затылок. Удар нанесли с недюжинной силой, проломив череп. Микроскопические частицы металла в ране и сила нападавшего навели полицию на подозрение, что орудием явился молоток или какой-то подобный ему инструмент. Никаких следов этого предмета не обнаружили.
Свидетелей приезда или отъезда убийцы не нашлось. Он, скорее всего, прибыл на автомобиле и, возможно, оставил его на некотором расстоянии от мотеля и оставшийся путь проделал пешком. Пригодных для расследования отпечатков пальцев нигде обнаружить не удалось. Никаких знакомств и контактов в районе Аллентауна — Бетлехема за Ритой не водилось. Голубой “форд-мустанг”, припаркованный снаружи у ее бунгало, был зарегистрирован на ее имя в штате и в городе Нью-Йорк. Остальной материал был мне уже известен.
Пока я читал рапорты, прибыл еще один посыльный, на этот раз с конвертом, содержащим фотографии Риты Касл. Их было четыре, все глянцевые, размером восемь на одиннадцать, на каждой на обороте была надпись дарительницы кому-нибудь на память. На первой фотографии она была в белом пеньюаре и на затемненном фоне при туманном освещении выглядела очень одухотворенно. Со второй смотрела улыбаясь прямо в фотоаппарат здоровая разбитная девчонка в просторном свитере, снятая на фоне деревьев и буйной растительности. Третья изображала ее на мертвенно-белом фоне в шикарном черном платье с ниткой жемчуга, самоуверенно глядевшую через плечо, с доброй улыбкой, чуть с хитринкой. Четвертая представляла собой композиции из четырех снимков, на которых она сидела в белой мужской рубашке на диване в стиле модерн, принимая различные позы.
Девушка была довольно красивая, но обладала слишком уж типичной внешностью. Подобная миловидность ассоциируется с телевизионными рекламными роликами, снятыми на горнолыжных курортах. На двух фотографиях явственно проглядывалась глуповатая “смазливая куколка”, какой ее описал Роджер Керриган, но на остальных снимках в ее глазах сквозил незаурядный ум. Она производила впечатление неглупой, сообразительной и способной девушки, безмятежной и самонадеянной.
Почему такой девушке вдруг пришло в голову выкинуть подобный номер? Очень уж это, казалось, не соответствовало ее характеру. Я решил, что, когда найду ее последнего мужчину, обязательно его спрошу.
Около четырех позвонил Рембек.
— Я составил новый список, — сообщил он.
— Отлично.
— Еще я проверил тех десятерых. Трое чисты, у них бесспорное алиби. А что нам делать с остальными?
— Возможно, мы сумеем еще кого-нибудь исключить, — предположил я. — Данные медэкспертизы сужают временные рамки. Все, кто сможет показать, что были в городе в течение получаса около половины второго ночи в четверг, свободны от подозрений.
— Как так?
— Отсюда до Аллентауна добираться, как минимум, час. Потерпевшая погибла между двенадцатью и тремя. Это означает, что если ее убили самое раннее в двенадцать, то убийца не мог вернуться в город до половины второго. А если ее убили самое позднее в три, то он не позже половины второго должен был выехать из Нью-Йорка.
— Минуточку, я все запишу. — В трубке некоторое время было молчание, затем снова раздался его голос:
— Еще двоих можно исключить. Осталось пятеро.
— Плюс дополнительный список. Сколько в нем человек?
— Шесть. Какой я идиот, мистер Тобин, что допустил такую ошибку. Просто это наглядно показывает, как функционирует человеческое сознание. Я уже отдал приказ проверить их всех.
— Хорошо. Теперь организуйте мне встречи с теми пятью из первого списка.
— Организую. На сегодня.
— Если возможно.
— Возможно, мистер Тобин. Возможно все, что вы пожелаете.
— Ладно. Роджер Керриган входит в число этих пяти оставшихся под подозрением?
— Да. У него вообще нет алиби. Надеюсь, вы не думаете, что это он?
— Нет. Сегодня вечером он мне пока не понадобится.
— Э-э-э... Вот в чем дело, мистер Тобин... Он должен присутствовать во время ваших.., собеседований. Те, м-м.., кто нас контролирует, хотят знать, что происходит, какие вы задаете вопросы, и все такое прочее.
— Ничего страшного, — успокоил я его. — Я не возражаю, пускай присутствует.
— Прекрасно. Рад это слышать.
— В списке есть еще и какой-то Кэнфилд. Это адвокат, с которым я встречался у вас?
— Да, это он. Юстас Кэнфилд. Но он исключается, определенно исключается.
— Ладно. Вы говорили, что у вас есть все сведения в письменном виде?
— Они вам нужны?
— Да. Я хотел бы все материалы держать в одном месте — так удобнее.
— Хорошо. Сейчас я их подошлю. И извещу вас, когда договорюсь о встречах.
— Благодарю.
Я повесил трубку. Микки Хансел стоял у стола, разглядывая фотографии Риты Касл.
— Знаете, — произнес он, не отрывая глаз от фотографий и качая головой, — как я теперь сожалею.
— О том, что ее убили? Да, история неприятная, — согласился я.
— Ах да, да. И об этом я жалею, — сказал он.
— То есть как? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду себя, — ответил он. — Какой я болван! — Он покачал головой. — Она сама мне предлагала. Какой же я болван!
Глава 11
Глава 12
— Да, сэр, — кивнул он. — Папки для документов. Блокноты. Кофе и рулет.
— И скажите лифтеру, что вам понадобится рабочий стол.
— Да, сэр, скажу. — Он отсалютовал мне трясущейся рукой, нервно улыбнулся и вышел.
Мой помощник еще не пришел, а рабочий стол уже принесли. Двое одетых в майки мужчин внесли его, поставили в угол и снова вышли. Это был прямоугольный деревянный стол, старый, обшарпанный и поцарапанный, как и мой.
Когда вернулся Микки Хансел, я спросил:
— Вы знаете, что, собственно, произошло?
— Не имею ни малейшего понятия, сэр, — быстро ответил он.
— Да ладно! Неужели вам никто ничего не рассказал, когда посылали сюда?
— Да, сэр. Мне дали адрес, объяснили, что вы — бывший полицейский и с вами надо держать ухо востро и что сейчас вы работаете на мистера Рембека, поэтому я должен выполнять все ваши поручения.
— Прежде всего я поручаю, чтобы вы были в курсе происходящего, — сказал я. — Когда человек знает, в чем дело, он лучше работает.
Судя по его виду, я его не убедил, но спорить он не стал:
— Да, сэр.
Я дал ему прочесть только что законченный рапорт. Он придвинул стул к столу, сел и начал читать — медленно, внимательно, шевеля губами и время от времени издавая шипящие звуки.
Ожидая, когда он закончит, я стоял у окна и смотрел на Пятую авеню.
Дочитав, он переложил рапорт мне на стол и окликнул меня:
— Да, сэр. Я готов.
— Сейчас вы получили представление?
— Да, сэр. Мне и впрямь жаль мисс Касл, ужасно симпатичная девушка была.
— Вы ее знали?
— Мистер Рембек иногда просил меня кое-что ей принести. Ну, знаете, всякие там подарки.
Замечательно! Теперь я мог проверить, как Рембек дополнит список. Если имени Микки Хансела в нем не появится, значит, Рембек пустился в какие-то свои рассуждения. Не то чтобы у Микки было много шансов претендовать на звание “настоящего мужчины” у Риты Касл, но я попросил представить мне полный список, позволяющий мне самому решать, кого принимать во внимание, а кого — нет, и туда следовало включить Микки Хансела.
Я спросил Микки, есть ли у него вопросы по тому, что он прочел, и, когда он сказал, что нет, что он представляет себе ситуацию, я засадил его оформлять папки на каждое из десяти имен из первого списка Рембека. Из одиннадцати, включая Доминика Броно.
Пока Микки занимался этой работой, посыльный в кожаной куртке принес мне пухлый конверт с фотокопиями медицинских, лабораторных и полицейских рапортов из Аллентауна. Я засел за чтение, а Микки тем временем старательно печатал имена на корешках папок.
Рита Касл была убита приблизительно между полуночью и тремя часами под утро на четверг. Она скончалась от одного-единственного удара в затылок. Удар нанесли с недюжинной силой, проломив череп. Микроскопические частицы металла в ране и сила нападавшего навели полицию на подозрение, что орудием явился молоток или какой-то подобный ему инструмент. Никаких следов этого предмета не обнаружили.
Свидетелей приезда или отъезда убийцы не нашлось. Он, скорее всего, прибыл на автомобиле и, возможно, оставил его на некотором расстоянии от мотеля и оставшийся путь проделал пешком. Пригодных для расследования отпечатков пальцев нигде обнаружить не удалось. Никаких знакомств и контактов в районе Аллентауна — Бетлехема за Ритой не водилось. Голубой “форд-мустанг”, припаркованный снаружи у ее бунгало, был зарегистрирован на ее имя в штате и в городе Нью-Йорк. Остальной материал был мне уже известен.
Пока я читал рапорты, прибыл еще один посыльный, на этот раз с конвертом, содержащим фотографии Риты Касл. Их было четыре, все глянцевые, размером восемь на одиннадцать, на каждой на обороте была надпись дарительницы кому-нибудь на память. На первой фотографии она была в белом пеньюаре и на затемненном фоне при туманном освещении выглядела очень одухотворенно. Со второй смотрела улыбаясь прямо в фотоаппарат здоровая разбитная девчонка в просторном свитере, снятая на фоне деревьев и буйной растительности. Третья изображала ее на мертвенно-белом фоне в шикарном черном платье с ниткой жемчуга, самоуверенно глядевшую через плечо, с доброй улыбкой, чуть с хитринкой. Четвертая представляла собой композиции из четырех снимков, на которых она сидела в белой мужской рубашке на диване в стиле модерн, принимая различные позы.
Девушка была довольно красивая, но обладала слишком уж типичной внешностью. Подобная миловидность ассоциируется с телевизионными рекламными роликами, снятыми на горнолыжных курортах. На двух фотографиях явственно проглядывалась глуповатая “смазливая куколка”, какой ее описал Роджер Керриган, но на остальных снимках в ее глазах сквозил незаурядный ум. Она производила впечатление неглупой, сообразительной и способной девушки, безмятежной и самонадеянной.
Почему такой девушке вдруг пришло в голову выкинуть подобный номер? Очень уж это, казалось, не соответствовало ее характеру. Я решил, что, когда найду ее последнего мужчину, обязательно его спрошу.
Около четырех позвонил Рембек.
— Я составил новый список, — сообщил он.
— Отлично.
— Еще я проверил тех десятерых. Трое чисты, у них бесспорное алиби. А что нам делать с остальными?
— Возможно, мы сумеем еще кого-нибудь исключить, — предположил я. — Данные медэкспертизы сужают временные рамки. Все, кто сможет показать, что были в городе в течение получаса около половины второго ночи в четверг, свободны от подозрений.
— Как так?
— Отсюда до Аллентауна добираться, как минимум, час. Потерпевшая погибла между двенадцатью и тремя. Это означает, что если ее убили самое раннее в двенадцать, то убийца не мог вернуться в город до половины второго. А если ее убили самое позднее в три, то он не позже половины второго должен был выехать из Нью-Йорка.
— Минуточку, я все запишу. — В трубке некоторое время было молчание, затем снова раздался его голос:
— Еще двоих можно исключить. Осталось пятеро.
— Плюс дополнительный список. Сколько в нем человек?
— Шесть. Какой я идиот, мистер Тобин, что допустил такую ошибку. Просто это наглядно показывает, как функционирует человеческое сознание. Я уже отдал приказ проверить их всех.
— Хорошо. Теперь организуйте мне встречи с теми пятью из первого списка.
— Организую. На сегодня.
— Если возможно.
— Возможно, мистер Тобин. Возможно все, что вы пожелаете.
— Ладно. Роджер Керриган входит в число этих пяти оставшихся под подозрением?
— Да. У него вообще нет алиби. Надеюсь, вы не думаете, что это он?
— Нет. Сегодня вечером он мне пока не понадобится.
— Э-э-э... Вот в чем дело, мистер Тобин... Он должен присутствовать во время ваших.., собеседований. Те, м-м.., кто нас контролирует, хотят знать, что происходит, какие вы задаете вопросы, и все такое прочее.
— Ничего страшного, — успокоил я его. — Я не возражаю, пускай присутствует.
— Прекрасно. Рад это слышать.
— В списке есть еще и какой-то Кэнфилд. Это адвокат, с которым я встречался у вас?
— Да, это он. Юстас Кэнфилд. Но он исключается, определенно исключается.
— Ладно. Вы говорили, что у вас есть все сведения в письменном виде?
— Они вам нужны?
— Да. Я хотел бы все материалы держать в одном месте — так удобнее.
— Хорошо. Сейчас я их подошлю. И извещу вас, когда договорюсь о встречах.
— Благодарю.
Я повесил трубку. Микки Хансел стоял у стола, разглядывая фотографии Риты Касл.
— Знаете, — произнес он, не отрывая глаз от фотографий и качая головой, — как я теперь сожалею.
— О том, что ее убили? Да, история неприятная, — согласился я.
— Ах да, да. И об этом я жалею, — сказал он.
— То есть как? Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду себя, — ответил он. — Какой я болван! — Он покачал головой. — Она сама мне предлагала. Какой же я болван!
Глава 11
В пять часов вечера я отправил Микки домой, дав ему запасной ключ от моего офиса и велев явиться в девять часов утра, разобрать по папкам оставленные бумаги, отвечать на телефонные звонки и записывать все, что мне передадут, и ждать от меня дальнейших указаний.
И только сейчас, оставшись один, когда за окнами уже начало смеркаться, я почувствовал, будто немного притормозил и начал останавливаться, как если бы снял ногу с акселератора. Пока рядом крутился еще кто-то — пусть даже Микки, — я беззаботно проделывал все положенное и вообще все телодвижения, но, оставшись в одиночестве, я остро ощутил неизбежную правду и как-то сразу обмяк, устало опустился на стул, словно отыгравшая свою роль марионетка. У меня на самом деле уже не было интереса к тому, чем я занимался, как вообще давно его не было ни к чему. Я провел еще некоторое время в офисе, в мыслях о моей стене.
Роджер Керриган пришел в двадцать минут шестого и принес с собой портфель, из которого извлек рапорты на предмет допрошенных по алиби, записку Риты Касл и новый список. В его присутствии я снова оживился. Проверив список, я увидел, что Микки Хансел в него включен последним, как и Уильям Пьетроджетти, бухгалтер. Я написал Микки записку завести папки на эти имена — “кроме тебя самого”, — прикрепил ее к листку с именами и положил ее Микки на стол.
Керриган, ухмыльнувшись, заметил:
— Вы прямо как заправский бизнесмен.
— Это тоже своего рода бизнес, — заметил я. — Как насчет собеседований?
— Все назначены на сегодняшний вечер с промежутками в сорок пять минут. Времени достаточно?
— Более чем.
— Все состоятся у Эрни.
— А вот это плохо, — сказал я. — Я хочу с каждым повидаться у него дома. Он нахмурился:
— А что, есть разница?
— Есть.
— Тогда позвольте воспользоваться вашим телефоном? Я поднялся из-за стола и уступил ему свое место, чтобы он позвонил Рембеку насчет предложенных мною изменений. Пока он этим занимался, я сел на место Микки и начал просматривать сведения, собранные по алиби допрошенных, в первую очередь тех, кого Рембек исключил. Придраться было не к чему. Повесив трубку, Керриган обратился ко мне:
— Готово. А оставшихся шестерых проверят к завтрашнему утру.
— Прекрасно.
— Я ведь тоже один из подозреваемых, не так ли? — спросил он.
— Пока — да.
— Тогда можете побеседовать со мной прямо за ужином. Первая встреча назначена на семь тридцать.
— Ладно. Только сначала докончу вот это.
Я просмотрел материал на тех пятерых, которые пока что оставались под подозрением, включая самого Керригана, утверждавшего, что в среду вечером он был дома один и смотрел телевизор: сначала — “Вечернее шоу”, а потом — фильм ужасов Бориса Карлофф-Бела Лугоси “Черная кошка”. Поскольку вечернее шоу закончилось в час ночи, он вполне мог уехать после него и успеть в Аллентаун в установленное время. “Черная кошка” была снята в 1935 году, поэтому ее Керриган мог видеть еще тогда, и знание сюжета вовсе не означало, что он смотрел фильм именно в среду в ночном телепоказе.
Следующим в списке был некто Фрэнк Доннер, значившийся как бизнесмен (автоматы по продаже сандвичей и напитков), который, по его утверждению, провел тихий вечер в обществе супруги и лег спать в половине двенадцатого. Спальни у них с женой разные, но я бы все равно не поверил ее словам о времени отхода ко сну, не подкрепленным доказательствами.
Далее шел Луис Хоган, работавший в профсоюзах и вернувшийся в Нью-Йорк в среду на машине из Вашингтона в два тридцать ночи. Сделать небольшой крюк и заехать в Аллентаун для него не составило бы труда.
Затем — Джозеф Лайдон, занимавшийся операциями по продаже недвижимости, заявивший, что с восьми тридцати в среду вечером до двух пятнадцати ночи был со своей любовницей у нее на квартире. Вряд ли ее можно считать надежным свидетелем, а ее слова принимать на веру бездоказательно.
И наконец, Пол Айнхорн, служащий авиакомпании, который в среду ночью в одиночку шатался по барам и не знал точно, когда вернулся домой, помнил только, что бары к тому времени уже закрылись.
В заключение я снова перечитал записку Риты Касл. Безусловно, создавалось впечатление, что записку писала смазливая куколка, как ее охарактеризовал Роджер Керриган, и я снова подумал о двух фотографиях Риты Касл, присланных Рембеком.
"Я ухожу. Я встретила настоящего мужчину, и мы вдвоем собираемся начать новую жизнь подальше отсюда. Ты никогда нас больше не увидишь”.
Основываясь на том, как сформулирована записка, можно было сделать определенные предположения. Замешанный в деле мужчина был искусным любовником — по крайней мере, для Риты Касл более желанным, чем Рембек. По нашей версии, он принадлежал к кругу знакомых Рембека. По всей видимости, не было причин для иных предположений и надо придерживаться их до тех пор, пока они не заведут нас в тупик — если такое случится. Тогда придется все бросить и опять выдвигать новые теории.
Какие еще из этой записки следуют выводы? Я покрутил ее в руках, пытаясь что-то разгадать, прочесть каким-нибудь иным способом, но в голове было пусто, ни единой мысли.
Ладно. Время терпит — мы еще не зашли в тупик и, может быть, не зайдем. Я спрятал записку в шкаф, оставил рапорты о допрошенных по алиби на столе Микки, чтобы он их сразу подшил и убрал карандаши и бумаги в верхний ящик своего письменного стола. Затем я накинул плащ, и мы с Керриганом вышли из офиса и спустились на улицу. Не без труда поймав такси, мы направились в центр города в очень дорогой ресторан, рекомендованный Керриганом. Когда я забормотал было что-то насчет цены, Керриган успокоил меня:
— Не думайте про это, господин бизнесмен. Вы забыли, что все расходы оплачиваются?
Блюда не стоили затраченных денег. Но в конце концов меня ведь вообще могли и не кормить бесплатно. Мы молчали, пока не приступили к кофе, и тогда Керриган заговорил:
— Теперь задавайте свои вопросы.
— Конечно, — согласился я, — раз уж представился такой случай. — Я вытащил из кармана новый блокнот, раскрыл его, положил на стол и достал ручку.
— Ваше имя — Роджер Керриган. Вы его не меняли? На его губах мелькнуло подобие улыбки.
— Не менял.
— Второе имя?
— Оскар. В честь моего дедушки.
— Возраст?
— Тридцать четыре года.
— В списке вы значитесь как наблюдатель-координатор. Что это за должность?
— Эту часть беседы записывать не следует, — предупредил он.
— Ладно. — Я отложил ручку и взял чашку с кофе.
— В ведении корпорации, — начал он, — находится некоторая территория, в основном северо-восток, вниз до Вашингтона и к западу до Огайо. Территория делится на районы, которые управляются независимо друг от друга. К примеру, Рембек, он управляет данным районом и никогда не получает указаний от корпорации — она ни во что не вмешивается. Однако когда что-нибудь случается, те или иные неприятности, корпорация считает нужным выяснить, все ли в порядке в районе. В этом и заключается моя работа.
— Значит, корпорация посылает вас сюда на инспекцию?
— Не совсем. Я все время нахожусь здесь. Я живу в Нью-Йорке, и мы с Эрни поддерживаем светское знакомство, общаемся в неслужебное время. Просто изредка мне звонят из корпорации по такому-то поводу, когда хотят знать, что происходит. Бывает, Эрни иногда надо передать в корпорацию весточку, и тогда он обращается ко мне.
— То есть вы — то, что называется “буфер”.
— Можно и так сказать.
— Но в другие районы корпорация вас не посылает? На вашем попечении только этот?
— Нет, почему же. Я являюсь координатором Нью-Йорка, Лонг-Айленда и Вестчестера.
— Значит, несколько районов.
— Девять, — уточнил он.
— И с другими главами районов вы тоже поддерживаете светские знакомства? Как и с Эрни Рембеком?
— Разумеется, более или менее. Эрни я знаю лучше всех, ибо живу в его районе. У нас к тому же хорошие личные отношения. Чего не скажешь, например, о типе из графства Нассо, которого я как человека на дух не переношу, поэтому и езжу туда только в случае крайней необходимости.
— И как давно вы на этой должности? — спросил я.
— Пять.., нет, шесть лет.
— Как вы ее получили? Он усмехнулся:
— Сумел себя хорошо подать.
— А чем вы занимались прежде?
— Вы что, хотите знать всю мою биографию, мистер Тобин?
— Да, хочу.
— Ну так вы ее не узнаете.
— Ладно. Судимости у вас есть?
— Нет.
— Аресты?
— Не по гражданской части.
— Что это значит?
С него вдруг слетела вся благовоспитанность.
— Это значит, что в армии меня упекли в тюрьму, когда я был еще в младенческом возрасте, ясно?
— Насколько младенческом?
— Мне было девятнадцать. Я полгода в ней проторчал. Он весь был на взводе. Наверняка ему припомнилась какая-нибудь, несправедливость, реальная или мнимая. Я переменил тему разговора.
— Вы женаты?
— Нет. Разведен.
— Сколько времени?
Новая тема немного подняла ему настроение. Криво усмехнувшись, он произнес:
— Вам что, и это рассказать? В двадцать два года я женился на девчонке, с которой познакомился в вечерней школе. Мы были женаты шесть лет, а теперь уже шесть лет в разводе. На вашем месте, кстати, я бы отложил гонорар на случай, если вы вздумаете затеять развод.
— Вы учились в вечерней школе?
— У меня была мысль сделаться адвокатом. Но я оказался плохим учеником.
— Вы продолжаете поддерживать отношения со своей бывшей женой?
— Нет. — Почему?
— Беверли занята в социальной сфере. Наши с ней дорожки не пересекаются.
— Как вы полагаете, вы циник? Он ответил с глумливой улыбкой:
— Не совсем. Я скорее реалист. Я хорошо разбираюсь в том, что происходит вокруг.
— Сколько лет вы знакомы с Эрни Рембеком?
— Девять лет.
— И все это время поддерживаете светские отношения?
— Нет. Лет шесть, наверное. С тех пор как я стал наблюдателем-координатором, а до того я находился на много ступенек ниже Рембека. Тот, кто генерирует идеи и проталкивает их, не общается с наемной рабочей силой.
— Как долго вы знали Риту Касл?
— С того времени, как Эрни ее купил.
— “Купил”? Странное слово.
— Ничего странного. Единственное уместное слово.
— Рита Касл вам не нравилась? Он передернул плечами:
— Мы эту девицу уже обсуждали. Вот ее-то я как раз бы и назвал циником.
— Вы к ней приставали?
Его лицо снова скривилось в ухмылке.
— Скажем, так: однажды я клюнул было на ее приставания.
— И что же произошло?
— Она резко затормозила.
— Что вы имеете в виду?
— Ей нравилось за спиной у Эрни разжигать себя, дразнить партнера, желая якобы поразвлечься, но никогда не пользовалась этим.
— Вы сильно обожглись?
— Нет, только кончики пальцев немного опалил. Я себя берегу и поэтому избегаю подобных ситуаций.
— Вы когда-нибудь Рембека предупреждали относительно нее?
Он покачал головой:
— Если человек покупает себе новенькую игрушку и ему нравится с ней возиться, лучше не говорить, что ему подсунули барахло.
— А вы знаете еще кого-нибудь, кому она надоедала своими приставаниями?
— Знать-то не знаю, но догадаться могу, что таких было немало.
— Никто с вами о ней не беседовал?
— Нет.
— Никаких слухов, что у нее с кем-то был роман?
— До меня они, по крайней мере, не доходили.
— Ладно. — Я отложил блокнот и ручку в сторону и допил кофе. — Пора приступать к первому собеседованию.
— Ко второму, вы хотите сказать. — Он поглядел на часы. — Верно. Пора отправляться к Фрэнку Доннеру.
Он подписал чек, и мы встали из-за ресторанного столика.
И только сейчас, оставшись один, когда за окнами уже начало смеркаться, я почувствовал, будто немного притормозил и начал останавливаться, как если бы снял ногу с акселератора. Пока рядом крутился еще кто-то — пусть даже Микки, — я беззаботно проделывал все положенное и вообще все телодвижения, но, оставшись в одиночестве, я остро ощутил неизбежную правду и как-то сразу обмяк, устало опустился на стул, словно отыгравшая свою роль марионетка. У меня на самом деле уже не было интереса к тому, чем я занимался, как вообще давно его не было ни к чему. Я провел еще некоторое время в офисе, в мыслях о моей стене.
Роджер Керриган пришел в двадцать минут шестого и принес с собой портфель, из которого извлек рапорты на предмет допрошенных по алиби, записку Риты Касл и новый список. В его присутствии я снова оживился. Проверив список, я увидел, что Микки Хансел в него включен последним, как и Уильям Пьетроджетти, бухгалтер. Я написал Микки записку завести папки на эти имена — “кроме тебя самого”, — прикрепил ее к листку с именами и положил ее Микки на стол.
Керриган, ухмыльнувшись, заметил:
— Вы прямо как заправский бизнесмен.
— Это тоже своего рода бизнес, — заметил я. — Как насчет собеседований?
— Все назначены на сегодняшний вечер с промежутками в сорок пять минут. Времени достаточно?
— Более чем.
— Все состоятся у Эрни.
— А вот это плохо, — сказал я. — Я хочу с каждым повидаться у него дома. Он нахмурился:
— А что, есть разница?
— Есть.
— Тогда позвольте воспользоваться вашим телефоном? Я поднялся из-за стола и уступил ему свое место, чтобы он позвонил Рембеку насчет предложенных мною изменений. Пока он этим занимался, я сел на место Микки и начал просматривать сведения, собранные по алиби допрошенных, в первую очередь тех, кого Рембек исключил. Придраться было не к чему. Повесив трубку, Керриган обратился ко мне:
— Готово. А оставшихся шестерых проверят к завтрашнему утру.
— Прекрасно.
— Я ведь тоже один из подозреваемых, не так ли? — спросил он.
— Пока — да.
— Тогда можете побеседовать со мной прямо за ужином. Первая встреча назначена на семь тридцать.
— Ладно. Только сначала докончу вот это.
Я просмотрел материал на тех пятерых, которые пока что оставались под подозрением, включая самого Керригана, утверждавшего, что в среду вечером он был дома один и смотрел телевизор: сначала — “Вечернее шоу”, а потом — фильм ужасов Бориса Карлофф-Бела Лугоси “Черная кошка”. Поскольку вечернее шоу закончилось в час ночи, он вполне мог уехать после него и успеть в Аллентаун в установленное время. “Черная кошка” была снята в 1935 году, поэтому ее Керриган мог видеть еще тогда, и знание сюжета вовсе не означало, что он смотрел фильм именно в среду в ночном телепоказе.
Следующим в списке был некто Фрэнк Доннер, значившийся как бизнесмен (автоматы по продаже сандвичей и напитков), который, по его утверждению, провел тихий вечер в обществе супруги и лег спать в половине двенадцатого. Спальни у них с женой разные, но я бы все равно не поверил ее словам о времени отхода ко сну, не подкрепленным доказательствами.
Далее шел Луис Хоган, работавший в профсоюзах и вернувшийся в Нью-Йорк в среду на машине из Вашингтона в два тридцать ночи. Сделать небольшой крюк и заехать в Аллентаун для него не составило бы труда.
Затем — Джозеф Лайдон, занимавшийся операциями по продаже недвижимости, заявивший, что с восьми тридцати в среду вечером до двух пятнадцати ночи был со своей любовницей у нее на квартире. Вряд ли ее можно считать надежным свидетелем, а ее слова принимать на веру бездоказательно.
И наконец, Пол Айнхорн, служащий авиакомпании, который в среду ночью в одиночку шатался по барам и не знал точно, когда вернулся домой, помнил только, что бары к тому времени уже закрылись.
В заключение я снова перечитал записку Риты Касл. Безусловно, создавалось впечатление, что записку писала смазливая куколка, как ее охарактеризовал Роджер Керриган, и я снова подумал о двух фотографиях Риты Касл, присланных Рембеком.
"Я ухожу. Я встретила настоящего мужчину, и мы вдвоем собираемся начать новую жизнь подальше отсюда. Ты никогда нас больше не увидишь”.
Основываясь на том, как сформулирована записка, можно было сделать определенные предположения. Замешанный в деле мужчина был искусным любовником — по крайней мере, для Риты Касл более желанным, чем Рембек. По нашей версии, он принадлежал к кругу знакомых Рембека. По всей видимости, не было причин для иных предположений и надо придерживаться их до тех пор, пока они не заведут нас в тупик — если такое случится. Тогда придется все бросить и опять выдвигать новые теории.
Какие еще из этой записки следуют выводы? Я покрутил ее в руках, пытаясь что-то разгадать, прочесть каким-нибудь иным способом, но в голове было пусто, ни единой мысли.
Ладно. Время терпит — мы еще не зашли в тупик и, может быть, не зайдем. Я спрятал записку в шкаф, оставил рапорты о допрошенных по алиби на столе Микки, чтобы он их сразу подшил и убрал карандаши и бумаги в верхний ящик своего письменного стола. Затем я накинул плащ, и мы с Керриганом вышли из офиса и спустились на улицу. Не без труда поймав такси, мы направились в центр города в очень дорогой ресторан, рекомендованный Керриганом. Когда я забормотал было что-то насчет цены, Керриган успокоил меня:
— Не думайте про это, господин бизнесмен. Вы забыли, что все расходы оплачиваются?
Блюда не стоили затраченных денег. Но в конце концов меня ведь вообще могли и не кормить бесплатно. Мы молчали, пока не приступили к кофе, и тогда Керриган заговорил:
— Теперь задавайте свои вопросы.
— Конечно, — согласился я, — раз уж представился такой случай. — Я вытащил из кармана новый блокнот, раскрыл его, положил на стол и достал ручку.
— Ваше имя — Роджер Керриган. Вы его не меняли? На его губах мелькнуло подобие улыбки.
— Не менял.
— Второе имя?
— Оскар. В честь моего дедушки.
— Возраст?
— Тридцать четыре года.
— В списке вы значитесь как наблюдатель-координатор. Что это за должность?
— Эту часть беседы записывать не следует, — предупредил он.
— Ладно. — Я отложил ручку и взял чашку с кофе.
— В ведении корпорации, — начал он, — находится некоторая территория, в основном северо-восток, вниз до Вашингтона и к западу до Огайо. Территория делится на районы, которые управляются независимо друг от друга. К примеру, Рембек, он управляет данным районом и никогда не получает указаний от корпорации — она ни во что не вмешивается. Однако когда что-нибудь случается, те или иные неприятности, корпорация считает нужным выяснить, все ли в порядке в районе. В этом и заключается моя работа.
— Значит, корпорация посылает вас сюда на инспекцию?
— Не совсем. Я все время нахожусь здесь. Я живу в Нью-Йорке, и мы с Эрни поддерживаем светское знакомство, общаемся в неслужебное время. Просто изредка мне звонят из корпорации по такому-то поводу, когда хотят знать, что происходит. Бывает, Эрни иногда надо передать в корпорацию весточку, и тогда он обращается ко мне.
— То есть вы — то, что называется “буфер”.
— Можно и так сказать.
— Но в другие районы корпорация вас не посылает? На вашем попечении только этот?
— Нет, почему же. Я являюсь координатором Нью-Йорка, Лонг-Айленда и Вестчестера.
— Значит, несколько районов.
— Девять, — уточнил он.
— И с другими главами районов вы тоже поддерживаете светские знакомства? Как и с Эрни Рембеком?
— Разумеется, более или менее. Эрни я знаю лучше всех, ибо живу в его районе. У нас к тому же хорошие личные отношения. Чего не скажешь, например, о типе из графства Нассо, которого я как человека на дух не переношу, поэтому и езжу туда только в случае крайней необходимости.
— И как давно вы на этой должности? — спросил я.
— Пять.., нет, шесть лет.
— Как вы ее получили? Он усмехнулся:
— Сумел себя хорошо подать.
— А чем вы занимались прежде?
— Вы что, хотите знать всю мою биографию, мистер Тобин?
— Да, хочу.
— Ну так вы ее не узнаете.
— Ладно. Судимости у вас есть?
— Нет.
— Аресты?
— Не по гражданской части.
— Что это значит?
С него вдруг слетела вся благовоспитанность.
— Это значит, что в армии меня упекли в тюрьму, когда я был еще в младенческом возрасте, ясно?
— Насколько младенческом?
— Мне было девятнадцать. Я полгода в ней проторчал. Он весь был на взводе. Наверняка ему припомнилась какая-нибудь, несправедливость, реальная или мнимая. Я переменил тему разговора.
— Вы женаты?
— Нет. Разведен.
— Сколько времени?
Новая тема немного подняла ему настроение. Криво усмехнувшись, он произнес:
— Вам что, и это рассказать? В двадцать два года я женился на девчонке, с которой познакомился в вечерней школе. Мы были женаты шесть лет, а теперь уже шесть лет в разводе. На вашем месте, кстати, я бы отложил гонорар на случай, если вы вздумаете затеять развод.
— Вы учились в вечерней школе?
— У меня была мысль сделаться адвокатом. Но я оказался плохим учеником.
— Вы продолжаете поддерживать отношения со своей бывшей женой?
— Нет. — Почему?
— Беверли занята в социальной сфере. Наши с ней дорожки не пересекаются.
— Как вы полагаете, вы циник? Он ответил с глумливой улыбкой:
— Не совсем. Я скорее реалист. Я хорошо разбираюсь в том, что происходит вокруг.
— Сколько лет вы знакомы с Эрни Рембеком?
— Девять лет.
— И все это время поддерживаете светские отношения?
— Нет. Лет шесть, наверное. С тех пор как я стал наблюдателем-координатором, а до того я находился на много ступенек ниже Рембека. Тот, кто генерирует идеи и проталкивает их, не общается с наемной рабочей силой.
— Как долго вы знали Риту Касл?
— С того времени, как Эрни ее купил.
— “Купил”? Странное слово.
— Ничего странного. Единственное уместное слово.
— Рита Касл вам не нравилась? Он передернул плечами:
— Мы эту девицу уже обсуждали. Вот ее-то я как раз бы и назвал циником.
— Вы к ней приставали?
Его лицо снова скривилось в ухмылке.
— Скажем, так: однажды я клюнул было на ее приставания.
— И что же произошло?
— Она резко затормозила.
— Что вы имеете в виду?
— Ей нравилось за спиной у Эрни разжигать себя, дразнить партнера, желая якобы поразвлечься, но никогда не пользовалась этим.
— Вы сильно обожглись?
— Нет, только кончики пальцев немного опалил. Я себя берегу и поэтому избегаю подобных ситуаций.
— Вы когда-нибудь Рембека предупреждали относительно нее?
Он покачал головой:
— Если человек покупает себе новенькую игрушку и ему нравится с ней возиться, лучше не говорить, что ему подсунули барахло.
— А вы знаете еще кого-нибудь, кому она надоедала своими приставаниями?
— Знать-то не знаю, но догадаться могу, что таких было немало.
— Никто с вами о ней не беседовал?
— Нет.
— Никаких слухов, что у нее с кем-то был роман?
— До меня они, по крайней мере, не доходили.
— Ладно. — Я отложил блокнот и ручку в сторону и допил кофе. — Пора приступать к первому собеседованию.
— Ко второму, вы хотите сказать. — Он поглядел на часы. — Верно. Пора отправляться к Фрэнку Доннеру.
Он подписал чек, и мы встали из-за ресторанного столика.
Глава 12
Фрэнк Доннер жил в старом муниципальном многоквартирном доме на Вашингтонских Высотах. Из его окна открывался вид на изящную дугу фонарей на мосту Джорджа Вашингтона, на темную реку и разбросанные внизу огни Нью-Джерси. Само здание несколько утратило былую элегантность, однако квартира Доннера, ничуть не изменившись, была похожа на музей быта 1935 года. Темные тона, тяжелые портьеры, полукруглые углы-выступы, наподобие эркеров. В самых неожиданных местах мерцали янтарные зеркала, лампы были повсюду, освещавшие все вокруг рассеянным тусклым светом, а из комнаты в комнату, устланными коврами, от расцветки к расцветке перетекал бордовый, словно на винной фабрике произошло наводнение и залило полы апартаментов.
Сам Фрэнк Доннер, мужчина сорока пяти лет, начинавший полнеть, в темном костюме и с дорогой сигарой во рту выглядел почти как банкир или процветающий бизнесмен, и только притаившаяся в уголках глаз жестокость и резкие складки у губ выдавали в нем бывшего головореза, сумевшего выбиться в люди.
Жена его, проводившая нас в гостиную, оказалась поразительно толстой женщиной, до безобразия заплывшей жиром, в ярком платье в цветочек, которое лишь подчеркивало ее необъятные размеры. Правда, в улыбке, которой она нас приветствовала, промелькнул отдаленный отблеск миловидной девушки, какой она некогда была, но уже и тогда склонной к полноте.
Керриган и Доннер обменялись рукопожатиями, держась несколько церемонно, что Доннер воспринимал совершенно естественно, а Керриган терпел как необходимость. Затем Керриган представил меня, и Доннер с серьезным видом пожал мне руку, которую я протянул ему после легкого колебания. Доннер познакомил меня с супругой, назвав ее по имени, Этель. И мы все, включая и Этель, присели. Я обратился к Доннеру:
— Я предпочел бы поговорить с вами наедине.
— Этель знает всю мою жизнь, — заверил меня Доннер. — Я ей все рассказываю, и мы вдвоем обсуждаем все наши дела.
— И все же я бы настаивал, чтобы мы были одни.
Жена Доннера с готовностью улыбнулась мне со словами:
— Я вам ничуть не помешаю, мистер Тобин, ни разу не перебью, обещаю вам.
Я перевел взгляд на Керригана, который сказал Доннеру:
— Фрэнк, по-моему, Эрни хочет, чтобы мы сотрудничали с мистером Тобином.
На тяжелом лице Доннера появилось упрямое ослиное выражение.
— За двадцать восемь лет супружества у меня никогда не было от Этель никаких секретов. И не вижу причин сейчас что-либо менять.
Я встал.
— Я поговорю с вами в другое время, — заявил я, направляясь к двери.
Керриган нагнал меня в прихожей.
— Постойте! — попросил он. — Подождите секундочку. Позвольте мне с ним переговорить, — Я хочу, чтобы он дал мне ответы, которые она не будет слышать, — уточнил я.
— Я знаю, чего вы хотите, — поддержал он меня, — и вы абсолютно правы. Только в случае с Фрэнком, поверьте мне, ответы будут точно такими же.
— И даже когда я попрошу его описать ту девушку и сообщить, какого он о ней мнения в постели?
— Возможно, — согласился он. — Погодите минуту. Я его уговорю.
Я ждал, стоя под люстрой и глядя на свое отражение в янтарном зеркале. Что мне было до этих людей? Почему я должен блуждать в лабиринтах их измышлений? Мне бы из собственного жизненного лабиринта как-нибудь выбраться. И стену надо строить. Дверь апартаментов была рядом, но я медлил уходить.
Через пару минут вернулся Керриган и, кивнув, произнес:
— Все в порядке.
Я вернулся обратно в гостиную, где сидел Доннер, уже без жены, однако с прежним ослиным упрямством на лице. Он собирался заставить меня попотеть, чтобы мне не так легко было выполнить работу, которую мне и самому не хотелось делать, и я испытывал к нему острую неприязнь. Встав прямо перед ним, я спросил:
— Если вы со своей женой так неразлучны, почему же вы спите в разных спальнях?
Он, вспыхнув, мгновенно вскочил с кресла с покрасневшим лицом и сверкающими глазами, но на полпути взял себя в руки, опустился на диван, разжал кулаки, поглядел на Керригана и, все еще красный от злости, спросил:
— Я что, должен с этим мириться?
— Доннер, нам нужен парень, который похитил девчонку Эрни Рембека и убил ее, — спокойно объяснил я. — У вас слабое алиби. Вы тут распинались про то, как вы преданы своей жене, а в рапорте указано, что у вас раздельные спальни. Мне кажется, что вы, возможно, пытаетесь нарисовать образ верного мужа, чтобы людям не пришло в голову, будто у вас был роман на стороне с Ритой Касл.
— Я никогда не смотрел на других женщин! — с жаром возразил он. — За двадцать восемь лет, что мы живем вместе, я ни разу ни на кого не взглянул.
— Если не считать Риты Касл.
— Да вы... — Он вдруг резко замолчал, гнев исчез с его лица, и он, бросив взгляд на Керригана, сказал:
— Ты мог бы и не предупреждать меня, что он бывший коп. Это ясно как день — они все такие.
— Может, поговорите со мной, Доннер? — вмешался я.
— Разумеется. — Он с показным безразличием расслабленно откинулся на спинку дивана, держа себя теперь так, словно его привели в участок на допрос и он сидит с самодовольной ухмылкой, уверенный, что скоро явится адвокат и вытащит его отсюда. — Валяйте, — небрежно бросил он, — расспрашивайте.
— Непременно. — Я вернулся к своему креслу и сел. Достав блокнот и ручку, я начал:
— Когда вы впервые встретились с Ритой Касл?
— Вы будете записывать? — поинтересовался он.
Сам Фрэнк Доннер, мужчина сорока пяти лет, начинавший полнеть, в темном костюме и с дорогой сигарой во рту выглядел почти как банкир или процветающий бизнесмен, и только притаившаяся в уголках глаз жестокость и резкие складки у губ выдавали в нем бывшего головореза, сумевшего выбиться в люди.
Жена его, проводившая нас в гостиную, оказалась поразительно толстой женщиной, до безобразия заплывшей жиром, в ярком платье в цветочек, которое лишь подчеркивало ее необъятные размеры. Правда, в улыбке, которой она нас приветствовала, промелькнул отдаленный отблеск миловидной девушки, какой она некогда была, но уже и тогда склонной к полноте.
Керриган и Доннер обменялись рукопожатиями, держась несколько церемонно, что Доннер воспринимал совершенно естественно, а Керриган терпел как необходимость. Затем Керриган представил меня, и Доннер с серьезным видом пожал мне руку, которую я протянул ему после легкого колебания. Доннер познакомил меня с супругой, назвав ее по имени, Этель. И мы все, включая и Этель, присели. Я обратился к Доннеру:
— Я предпочел бы поговорить с вами наедине.
— Этель знает всю мою жизнь, — заверил меня Доннер. — Я ей все рассказываю, и мы вдвоем обсуждаем все наши дела.
— И все же я бы настаивал, чтобы мы были одни.
Жена Доннера с готовностью улыбнулась мне со словами:
— Я вам ничуть не помешаю, мистер Тобин, ни разу не перебью, обещаю вам.
Я перевел взгляд на Керригана, который сказал Доннеру:
— Фрэнк, по-моему, Эрни хочет, чтобы мы сотрудничали с мистером Тобином.
На тяжелом лице Доннера появилось упрямое ослиное выражение.
— За двадцать восемь лет супружества у меня никогда не было от Этель никаких секретов. И не вижу причин сейчас что-либо менять.
Я встал.
— Я поговорю с вами в другое время, — заявил я, направляясь к двери.
Керриган нагнал меня в прихожей.
— Постойте! — попросил он. — Подождите секундочку. Позвольте мне с ним переговорить, — Я хочу, чтобы он дал мне ответы, которые она не будет слышать, — уточнил я.
— Я знаю, чего вы хотите, — поддержал он меня, — и вы абсолютно правы. Только в случае с Фрэнком, поверьте мне, ответы будут точно такими же.
— И даже когда я попрошу его описать ту девушку и сообщить, какого он о ней мнения в постели?
— Возможно, — согласился он. — Погодите минуту. Я его уговорю.
Я ждал, стоя под люстрой и глядя на свое отражение в янтарном зеркале. Что мне было до этих людей? Почему я должен блуждать в лабиринтах их измышлений? Мне бы из собственного жизненного лабиринта как-нибудь выбраться. И стену надо строить. Дверь апартаментов была рядом, но я медлил уходить.
Через пару минут вернулся Керриган и, кивнув, произнес:
— Все в порядке.
Я вернулся обратно в гостиную, где сидел Доннер, уже без жены, однако с прежним ослиным упрямством на лице. Он собирался заставить меня попотеть, чтобы мне не так легко было выполнить работу, которую мне и самому не хотелось делать, и я испытывал к нему острую неприязнь. Встав прямо перед ним, я спросил:
— Если вы со своей женой так неразлучны, почему же вы спите в разных спальнях?
Он, вспыхнув, мгновенно вскочил с кресла с покрасневшим лицом и сверкающими глазами, но на полпути взял себя в руки, опустился на диван, разжал кулаки, поглядел на Керригана и, все еще красный от злости, спросил:
— Я что, должен с этим мириться?
— Доннер, нам нужен парень, который похитил девчонку Эрни Рембека и убил ее, — спокойно объяснил я. — У вас слабое алиби. Вы тут распинались про то, как вы преданы своей жене, а в рапорте указано, что у вас раздельные спальни. Мне кажется, что вы, возможно, пытаетесь нарисовать образ верного мужа, чтобы людям не пришло в голову, будто у вас был роман на стороне с Ритой Касл.
— Я никогда не смотрел на других женщин! — с жаром возразил он. — За двадцать восемь лет, что мы живем вместе, я ни разу ни на кого не взглянул.
— Если не считать Риты Касл.
— Да вы... — Он вдруг резко замолчал, гнев исчез с его лица, и он, бросив взгляд на Керригана, сказал:
— Ты мог бы и не предупреждать меня, что он бывший коп. Это ясно как день — они все такие.
— Может, поговорите со мной, Доннер? — вмешался я.
— Разумеется. — Он с показным безразличием расслабленно откинулся на спинку дивана, держа себя теперь так, словно его привели в участок на допрос и он сидит с самодовольной ухмылкой, уверенный, что скоро явится адвокат и вытащит его отсюда. — Валяйте, — небрежно бросил он, — расспрашивайте.
— Непременно. — Я вернулся к своему креслу и сел. Достав блокнот и ручку, я начал:
— Когда вы впервые встретились с Ритой Касл?
— Вы будете записывать? — поинтересовался он.