Будь Фредди студентом колледжа, изучающим основы менеджмента, его десятистраничный опус запросто заслужил бы оценку «четыре с плюсом»; в Сан-Квентине же изыскания Фредди обеспечили ему лишь ненависть вертухаев, дежуривших на кухне. Эти тюремщики, имевшие солидные связи с уголовными авторитетами, намекнули кому надо, что Френгера не худо бы наказать за дерзость. И в один прекрасный день двое негров-заключенных загнали Фредди в угол тюремного двора и отколошматили его по высшему разряду. Тюремному начальству, расследовавшему этот инцидент, негры заявили, что Фредди напал на них безо всякой причины, и они лишь пытались защитить себя от психопата-расиста. Поскольку Фредди действительно считался психопатом и социопатом (как и двое черномазых, измочаливших его), бедолагу Френгера отправили на шесть суток в карцер «за неспровоцированное нападение» на невинных чернокожих ангелов. Капитан, который вынес столь беспристрастное решение, тоже был черным, так что перед отправкой в карцер Френгеру была прочитана еще и небольшая лекция о расизме.
Шесть гнетущих дней, проведенных в карцере без курева, на одном хлебе и воде (лишь два раза приносили баланду), заставили Фредди всерьез осмыслить пройденный им жизненный путь, в результате чего он пришел к следующему выводу:
«Моя самая большая ошибка в жизни — присущий мне альтруизм».
Еще будучи малолетним преступником, Френгер организовал в исправительной школе Уиттиера сидячую забастовку прямо посреди столовой, требуя, чтобы по субботам давали двойной десерт (рисовый пудинг с изюмом, который Фредди обожал). Забастовка потерпела крах, и Фредди пришлось тянуть в Уиттиере весь трехлетний срок.
Потом, попав в Престонский институт для несовершеннолетних правонарушителей, что в Айоне, Калифорния, Фредди вновь отличился, разработав план побега для парня, которого звали Инек Сойерс. Отец Инека, застав как-то раз сына занимающимся онанизмом, взял да и кастрировал Инека. Мистер Сойерс был очень набожным человеком, и потому считал мастурбацию тягчайшим грехом. Тем не менее мистера Сойерса арестовали, но благодаря обширным связям в религиозных кругах и положительной характеристике, данной ему приходским священником, мистер Сойерс отделался двумя годами условного заключения. А юный Инек, которому было всего пятнадцать лет, оклемавшись от отцовского хирургического вмешательства, вдруг стал грозой всей округи. Лишившись яиц, Инек превратился в объект насмешек со стороны школьных приятелей, и ему пришлось практически ежедневно избивать до полусмерти этих гадов, чтобы доказать свою мужественность. Инек не ведал боли и страха, и, казалось, не замечал града тумаков, которым его осыпали во время каждодневных драк. В конце концов Инека признали «представляющим угрозу городу Фресно, штат Калифорния», и свое семнадцатилетие Сойерс отмечал уже в Престоне. Здесь он опять был вынужден доказывать свою полноценность, избивая юных узников. Действовал Инек обычно без затей: он подходил к какому-нибудь парню — жертвой мог оказаться любой из заключенных, — и молча бил его правой в челюсть или в живот, продолжая затем молотить несчастного до тех пор, пока тот либо давал сдачи, либо спасался бегством.
В общем, Инек нарушал покой всех арестантов, и Фредди решил покончить с этой проблемой. Для этого он подружился с Инеком и убедил Сойерса в том, что лучший способ раз и навсегда доказать всем свою мужскую состоятельность — это совершить побег. Сбежать из Престона не составляло особого труда, и Инек с помощью Фредди очутился на воле. Через четыре дня Инека схватили в Окленде, где он попытался избить троих чикагских торговцев мясом и угнать их трайлер. Чикагцы, однако, оказались крепкими парнями. Они выбили у Инека уцелевшие в прежних драках передние зубы, скрутили его и сдали полиции. Вернувшись в Престон, Инек рассказал тюремному начальству, что план побега разработал для него Фредди, и Френгеру вместо полутора лет пришлось торчать в тюряге три года. Естественно, как только Инек вновь очутился в тюремном дворе Престона, Фредди был избит до полусмерти.
В карцере Сан-Квентина, глядя на пробивавшуюся из-под двери полоску света, Фредди погрузился в тягостные раздумья о своей жизни. Все его проблемы проистекали из желания сделать добро ближним. Альтруизм Фредди приносил одни лишь беды — как ближним, так и ему самому. И тогда Френгер решил впредь думать и заботиться только о себе.
Для начала он бросил курить: если ты не куришь, то наказание в виде лишения сигарет становится бессмысленным. Выйдя из карцера, Фредди молча присоединился к зэкам, ежедневно «качавшим железо» в спортзале, но, в отличие от качков, решил развивать не только мускулы, но и интеллект. Френгер стал читать от корки до корки каждый выпуск журнала «Тайм», а также подписался на «Ридерз дайджест». Затем он решил отказаться от секса, и уступил свою «жену» — золотисто-коричневого мексиканского педрилу из Лос-Анджелеса — другому зэку за восемь блоков сигарет «Честерфилд» и двести шоколадных батончиков «Милки Вэй». Сигареты («Честерфилд» были любимой маркой черномазых зэков) и сто пятьдесят шоколадных батончиков Фредди дал кому надо на лапу, получив взамен одиночную камеру и лояльность уголовных авторитетов. Одним словом, Френгер обратил свое прежнее бескорыстие в эгоизм, усвоив истину, к которой рано или поздно должны прийти все: то, от чего человек отказывается добровольно, не может быть у него отнято.
Новые жизненные принципы Фредди сработали как нельзя лучше: за примерное поведение его освободили на год раньше положенного. Тюремным властям нужны были свободные камеры для новых зэков, а то, что Френгер считался рецидивистом-психопатом, не имело для тюремщиков никакого значения, поскольку в Сан-Квентине психопатами числились двое из каждых трех заключенных.
В день освобождения заместитель начальника тюрьмы посоветовал Френгеру покинуть пределы штата Калифорния.
— Если тебя поймают в другом штате, — объяснил заместитель, — а тебя обязательно поймают, то, по крайней мере, в том штате тебя будут судить не как рецидивиста, а как человека, совершившего преступление впервые. И помни, Френгер, тебе здесь пришлось не очень-то сладко.
Совет действительно был дельным. Поэтому, ограбив троих прохожих в Сан-Франциско — с такой мускулатурой Фредди не составляло никакого труда заломить жертве руку за спину, а потом стукнуть бедолагу лбом о стену, — Френгер отправился за три тысячи миль от Калифорнии.
Фредди открыл краны, отрегулировал температуру воды, разделся, и, пока наполнялась ванна, принялся изучать всякие инструкции и схемы, висевшие на стене в прихожей. Он выяснил, что расплачиваться за следующие сутки пребывания в гостинице следует до полудня (значит, в запасе у него почти двадцать четыре часа), изучил диаграмму, показывающую, как эвакуироваться из отеля в случае пожара, потом взял со стола меню, кар ту вин и зашел в ванную. Закрыл краны, вернул ся в комнату, достал из бара стакан, налил себе лимонаду со льдом, залез, наконец, в ванну и стал просматривать меню.
Названия вин и годы урожая ему ни о чем не говорили, зато цены просто изумляли. Платить за бутылку сто долларов, пусть даже краденой кредитной карточкой?! Да это сумасшествие! Кстати, с дорогими покупками следует повременить. Фредди знал, что практически ни один из клерков не станет справляться по специальному телефону с статусе кредитной карточки, если с нее снимается меньше пятидесяти долларов. Во всяком случае, такова обычная практика. А в отелях кредитной карточкой вообще не интересуются до выезда клиента. Но Френгер все же забеспокоился: ведь номер, в котором он поселился, стоит сто тридцать пять долларов в сутки. Впрочем, он вспомнил настоящего владельца кредитки, и сразу же перестал нервничать. Мистер Готтлиб был педиком, и Фредди загасил его в темном переулке, так что полицейские, которые не слишком жалуют гомосексуалистов, вряд ли станут вникать в проблемы побитого педрилы. К тому же Фредди так приложился к мистеру Готтлибу, что едва не вышиб из бедняги мозги. Вряд ли контуженный гомосек оклемается в ближайшую пару дней.
Френгер вылез из ванны, вытерся золотистым банным полотенцем и обернул его вокруг бедер. Фредди хотел побриться, но у него не было бритвы. Не то чтобы он зарос щетиной, — просто Френгеру не нравилось ощущение несвежести. Фредди заглянул в кошелек из кожи угря. Семьдесят девять долларов с мелочью. Да, жители Сан-Франциско не привыкли носить с собой наличные... У Френгера было семь кредитных карточек, но сейчас он больше нуждался в живых деньгах.
Фредди решил проверить украденный чемодан — может, там есть хотя бы бритва. Он положил чемодан на кофейный столик и проверил замки. Заперты. Перочинного ножа у Френгера не было, но в баре нашелся штопор. Два замка были вскрыты за пять минут. Фредди облизнул губы, прежде чем поднять крышку чемодана. Это всегда волнительный момент: никогда не знаешь наверняка, что там внутри.
Дорогущий чемодан от Кардена оказался доверху набит женскими вещами: ночнушками, юбками, блузками. Здесь же были домашние тапочки, пара выходных туфель, черное шелковое платье для коктейля и мягкий кашемировый свитер голубого цвета сорок четвертого размера, а также складные солнцезащитные очки от Кардена в футляре из кожи ящерицы. Все вещи были чрезвычайно дорогие, но бритвы в чемодане, увы, не оказалось. Очевидно, прежняя хозяйка чемодана — молодая мама из аэропорта — ноги не брила.
Фредди позвонил старшему портье и попросил к телефону Пабло.
— Это Готтлиб из 717 номера, — сказал Френгер, когда Пабло взял трубку.
— Слушаю вас, сэр.
— Пабло, пришли-ка мне девчонку. Миниатюрную, примерно сорок четвертого размера.
— А какого роста?
— Не знаю. Какой рост у женщин сорок четвертого размера?
— Знаете, они могут быть разного роста — от метра пятидесяти до метра семидесяти, и даже выше.
— Ни фига себе! Как это может платье одного размера подходить и малышке, и каланче?
— Не знаю, мистер Готтлиб. В этих женских размерах сам черт не разберется. Вот у моей жены, например, шляпа двадцать второго размера. У меня голова гораздо больше, а шляпа — седьмой размер.
— Понятно. Ладно, пришли какую-нибудь ростом поменьше.
— Надолго?
— Не знаю. А какая разница?
— Ну, сейчас действует дневной тариф — до пяти вечера. Я могу прислать к вам одну малышку прямо сейчас, но тогда вы должны отпустить ее в пять часов. Или подождите до вечера — тогда получите совсем уж крохотулю.
— Нет, не надо. Присылайте ту, что есть. Я ее отпущу гораздо раньше пяти.
— Отлично. Она будет у вас через двадцать минут. Вас устроит?
— Вполне. И пусть прихватит с собой сэндвич для меня. С пикулями, если можно.
— К сожалению, ей это не позволено, сэр. Но я сейчас же велю официанту доставить сэндвич к вам в номер.
— Спасибо. Тебе я заплачу позднее, ладно?
— Да, сэр.
Сэндвич — большая булка с индюшатиной, беконом, сыром, дольками помидоров и листьями салата — стоил двенадцать долларов. Плюс наценка в один доллар за доставку в номер. Плюс доллар официанту на чай. И хотя к сэндвичу подали пикули, хрустящий картофель, капусту, морковь и бумажные стаканчики с горчицей и майонезом, — Фредди обалдел от цены бутерброда. Что, черт побери, стряслось с экономикой, пока он сидел в тюрьме?
Френгер съел половину сэндвича и пикули, а вторую половину убрал в холодильник. И эта половина стоит шесть долларов — ни хрена себе!
В дверь легонько постучали. Фредди снял цепочку, открыл дверь, и в номер вошла совсем юная девчушка. Она действительно была миниатюрная — даже на высоченных каблуках девчонка едва достигала метра шестидесяти. Выступающие скулы и остренький подбородок придавали ее лицу форму сердечка. Ноги девушки были обтянуты узкими джинсами, причем левая штанина была украшена белыми вышитыми буквами, складывающимися в слово РОЛЛС-РОЙС. В ушах — серьги в виде золотых колец; лиловая футболка; сумка через плечо — вроде той, в каких носят школьные учебники. Фредди прикинул, что девчонке лет пятнадцать-шестнадцать.
— Мистер Готтлиб? — улыбнулась она, обнажив мелкие ровные зубы. — Пабло сказал, что вы хотели со мной встретиться.
— Да, — подтвердил Фредди. — Тебе сколько лет-то?
— Девятнадцать. Меня зовут Пеппер.
— Так я тебе и поверил. У тебя есть при себе какие-нибудь документы?
— Водительское удостоверение. Я выгляжу моложе, потому что не пользуюсь косметикой. Только поэтому.
— Покажи-ка мне свое удостоверение, — попросил Фредди.
— Я не обязана показывать его вам.
— Ты права. Можешь не показывать. До свидания.
— Если я покажу вам водительское удостоверение, вы сразу же узнаете мое настоящее имя.
— Обещаю все равно называть тебя Пеппер.
Девушка вытащила из сумки бумажник и показала Фредди водительские права. Ее звали Сьюзен Уэггонер, и было ей не девятнадцать лет, а... двадцать.
— Значит, тебе двадцать? — изумился Френгер.
Девушка повела плечами:
— Всем хочется казаться моложе...
— И сколько ты берешь?
— С дневных клиентов — до пяти вечера — пятьдесят долларов за полчаса. Вечером — семьдесят пять долларов. Но сегодня я работаю до пяти, так что вам это будет стоить пятьдесят долларов, если только не пожелаете добавки.
— Понятно. Что ж, пошли в спальню.
Пеппер сдернула покрывало с огромной двуспальной кровати, разгладила простыни, скинула туфли, стянула через голову футболку и сняла джинсы. Лифчика она не носила, да он ей был и ни к чему. Сбросив трусики, девушка улеглась на кровати, заложила руки за голову и раздвинула свои худые ноги. В лежачем положении груди ее почти исчезли, превратившись в еле заметные бугорки, увенчанные розовыми сосками. Длинные рыжие волосы, собранные в конский хвост, изогнулись вопросительным знаком на подушке справа от ее лица. Сальные волоски на лобке оказались причудливого желто-коричневого цвета.
Фредди развязал полотенце, обернутое вокруг бедер, бросил его на пол, подошел к кровати, деловито засунул три пальца во влагалище Пеппер, помотал головой и нахмурился:
— Тут для меня слишком просторно, — сказал он. — Видишь ли, я привык трахать мальчиков. Ты в задницу берешь?
— Нет, сэр. Я знаю, что должна, но я как-то раз попробовала, и это было очень больно. У меня просто не получается. Хотите, возьму в рот?
— Спасибо, но меня это не интересует. Ты обязательно должна научиться анальному сексу. Будешь зарабатывать больше денег. Надо только уметь расслабляться...
— Пабло говорит то же самое, но я все равно не могу.
— Ладно. Какого размера платья ты носишь?
— Зависит от страны-производителя. У них у всех разные размеры. Некоторые мои вещи сорок второго размера, но в основном — сорок четвертый или сорок шестой.
Фредди вышел в гостиную и вернулся с черным шелковым платьем.
— Ну-ка, примерь вот это. Только сначала надень туфли. Зеркало в ванной, на двери.
Пеппер буквально скользнула в платье, покрутилась перед зеркалом и улыбнулась:
— В самый раз, правда? Чуть-чуть только ушить в талии...
— Забирай себе за пятьдесят баксов.
— У меня с собой только двадцать. Давайте я лучше бесплатно у вас отсосу.
— Да это подарок! Бесплатно отсосать всегда полно желающих — только свистни. Черт с ним с этим платьем. Я же не торговец. Оставь его себе. И вообще — можешь взять с собой все, что лежит в этом чемодане. Там юбки, хороший свитер из кашемира, куча дорогих вещей... Да и сам чемодан забирай.
— Откуда у вас сколько красивых вещей?
— Из гардероба моей жены. Я забрал их, когда ушел от нее. Все они куплены на мои деньги — какой мне резон оставлять этой суке столько добра?
— Вы ушли от жены?
— Да. Мы разводимся.
— Из-за мальчиков?
— Каких еще мальчиков?
— Ну, вы сказали, что привыкли трахать мальчиков, вот я и подумала, что...
— О Господи! Сколько времени ты работаешь на Пабло?
— С начала семестра. Я учусь в колледже Дейд. Это в центре города. А так я зарабатываю на учебу.
— Первое, чему ты должна научиться, — не задавать клиенту личные вопросы.
— Простите. Я не хотела совать нос в ваши дела... — Пеппер вдруг расплакалась.
— Господи, ты чего плачешь?
— Не знаю. Со мной это иногда бывает. Проститутка из меня неважная, у меня даже с дневными клиентами не всегда получается... Если я не принесу Пабло деньги, то он... он...
— Там, в шкафу, пакет для белья. Возьми его, сложи туда вещи, а Пабло отдай чемодан. Пусть починит замки, и у него будет двухсотдолларовый чемодан. С Пабло я все улажу. Договорились?
Пеппер перестала плакать, вытерла глаза и переоделась в джинсы и футболку. Затем аккуратно уложила подарки в большой пластиковый пакет.
— А что ты делаешь после пяти, когда заканчиваешь с клиентами? — поинтересовался Фредди.
— Еду в центр, обедаю в каком-нибудь кафе, а потом отправляюсь на занятия. Сегодня у меня лекция по английскому. Начинается в восемнадцать пятнадцать, заканчивается без двадцати восемь. Правда, иногда мистер Тэрнер отпускает нас пораньше — особенно когда задает на дом письменную работу.
«Интересно, почему она мне врет?» — подумал Фредди. Да такую дуру ни один колледж на порог не пустит. Хотя... Среди зэков в Сан-Квентине было несколько человек с высшим образованием. Конечно, им доставалась лучшая работа, но в остальном они не особо отличались от других зэков. Может, девчонка и не врет. Фредди был не в курсе требований, предъявляемых к студентам высших учебных заведений, но, возможно, женщинам даются некоторые послабления. К тому же, у девки есть автомобиль. Было бы неплохо, если бы она повозила Фредди по городу, показала, где что находится. А то покамест Майами представлялся ему нагромождением белых зданий, перемежающихся кое-где пятнами зелени.
— Вот что я тебе скажу, Пеппер. Я угощу тебя ужином, а потом дождусь тебя с занятий. Хотелось бы, чтобы ты покатала меня по городу. Раз у тебя есть водительские права, значит и автомобиль имеется?
— Вообще-то это машина брата, но на ней все время езжу я. Сегодня мне нужно заехать к брату в аэропорт в половине девятого. Я должна забрать у него деньги и положить их на наш счет в банке. Он всегда отдает мне дневную выручку, потому что там, где брат работает, сотрудникам не разрешают иметь автомобиль, и в банк езжу я.
— А вы с братом разве не вместе живете?
— Уже нет. Раньше мы снимали квартиру на двоих — когда только приехали сюда из Окичоби, но сейчас я живу отдельно.
— Что ж, можно и в аэропорт прокатиться. Я тебе заплачу, или куплю что-нибудь выпить... Могу в кино сводить. Что скажешь?
Сьюзи улыбнулась.
— Я согласна. Меня еще никто не приглашал на настоящее свидание с тех пор, как я переехала в Майами. А переехала я, мистер Готтлиб...
— Давай перейдем на «ты». Можешь звать меня просто «Младший».
— Младший? Хорошо. А ты тогда зови меня Сьюзи. Пабло велел мне взять псевдоним Пеппер,[1]чтобы клиенты думали, будто я — страстная натура. Пабло мой менеджер, и он здорово разбирается в этих делах. Ты знаешь, почти все мужчины начинают смеяться, когда я говорю им, что меня зовут Пеппер. А ты, Младший, не засмеялся. И мне кажется, что ты ужасно симпатичный.
— Я и впрямь симпатичный, Сьюзи. И ты мне очень нравишься... Я вот что придумал. Оставь пакет с одеждой здесь, и отдай Пабло пустой чемодан. Тогда он не узнает о том, что тебе досталось столько клевых вещей. А пакет вынесу из отеля я сам.
— Я обычно ужинаю «У бабули». Это ресторан здорового питания прямо напротив студенческого городка, в восьми кварталах отсюда. Я пойду туда пешком, потому что оставила машину на стоянке возле колледжа, но ты можешь доехать на такси. Все таксисты знают этот ресторанчик — даже те, кто не говорит по-английски, — сказала Сьюзи, вручая ему пакет с одеждой.
— Значит, увидимся «У бабули» в пять часов? — уточнил Френгер.
— Давай в пятнадцать минут шестого. Я постараюсь освободиться пораньше.
— Договорились. Удачного тебе дня, Сьюзи.
— Спасибо. Только не говори ничего Пабло, хорошо? Нам нельзя назначать свидания клиентам вне отеля — вот почему я не хочу, чтобы он видел нас выходящими из отеля вместе.
— Пабло — обыкновенный засранец. Суну ему десятку, и он будет прыгать от радости. Не бойся, ругать он тебя не станет. А про свидание я ему ни слова не скажу. Будь уверена.
Сьюзен зарделась и застенчиво потупила взор:
— Можешь чмокнуть меня в щечку, чтобы скрепить обещание поцелуем? Тогда я буду уверена, что ты придешь на свидание. Я знаю, что вы, мужчины, не любите целовать нас в губы...
— Отчего же? Я с удовольствием поцелую тебя в губы.
— Правда?
Фредди прильнул к ее губам легким, нежным поцелуем, а потом проводил до дверей. Сьюзен одарила Фредди улыбкой и помахала ему на прощанье рукой. Фредди закрыл за нею дверь, навесил цепочку... Ну, конечно! Она забыла взять чемодан, а ему еще пакет с одеждой тащить. Фредди решил, что отдавать десять долларов Пабло он не станет, а вместо денег вручит этому засранцу чемодан.
Поскольку пакет с одеждой остался у Френгера, он не сомневался в том, что Сьюзи придет на свидание.
У него еще была куча времени для того, чтобы совершить небольшую вылазку в магазины.
Глава 4
Шесть гнетущих дней, проведенных в карцере без курева, на одном хлебе и воде (лишь два раза приносили баланду), заставили Фредди всерьез осмыслить пройденный им жизненный путь, в результате чего он пришел к следующему выводу:
«Моя самая большая ошибка в жизни — присущий мне альтруизм».
Еще будучи малолетним преступником, Френгер организовал в исправительной школе Уиттиера сидячую забастовку прямо посреди столовой, требуя, чтобы по субботам давали двойной десерт (рисовый пудинг с изюмом, который Фредди обожал). Забастовка потерпела крах, и Фредди пришлось тянуть в Уиттиере весь трехлетний срок.
Потом, попав в Престонский институт для несовершеннолетних правонарушителей, что в Айоне, Калифорния, Фредди вновь отличился, разработав план побега для парня, которого звали Инек Сойерс. Отец Инека, застав как-то раз сына занимающимся онанизмом, взял да и кастрировал Инека. Мистер Сойерс был очень набожным человеком, и потому считал мастурбацию тягчайшим грехом. Тем не менее мистера Сойерса арестовали, но благодаря обширным связям в религиозных кругах и положительной характеристике, данной ему приходским священником, мистер Сойерс отделался двумя годами условного заключения. А юный Инек, которому было всего пятнадцать лет, оклемавшись от отцовского хирургического вмешательства, вдруг стал грозой всей округи. Лишившись яиц, Инек превратился в объект насмешек со стороны школьных приятелей, и ему пришлось практически ежедневно избивать до полусмерти этих гадов, чтобы доказать свою мужественность. Инек не ведал боли и страха, и, казалось, не замечал града тумаков, которым его осыпали во время каждодневных драк. В конце концов Инека признали «представляющим угрозу городу Фресно, штат Калифорния», и свое семнадцатилетие Сойерс отмечал уже в Престоне. Здесь он опять был вынужден доказывать свою полноценность, избивая юных узников. Действовал Инек обычно без затей: он подходил к какому-нибудь парню — жертвой мог оказаться любой из заключенных, — и молча бил его правой в челюсть или в живот, продолжая затем молотить несчастного до тех пор, пока тот либо давал сдачи, либо спасался бегством.
В общем, Инек нарушал покой всех арестантов, и Фредди решил покончить с этой проблемой. Для этого он подружился с Инеком и убедил Сойерса в том, что лучший способ раз и навсегда доказать всем свою мужскую состоятельность — это совершить побег. Сбежать из Престона не составляло особого труда, и Инек с помощью Фредди очутился на воле. Через четыре дня Инека схватили в Окленде, где он попытался избить троих чикагских торговцев мясом и угнать их трайлер. Чикагцы, однако, оказались крепкими парнями. Они выбили у Инека уцелевшие в прежних драках передние зубы, скрутили его и сдали полиции. Вернувшись в Престон, Инек рассказал тюремному начальству, что план побега разработал для него Фредди, и Френгеру вместо полутора лет пришлось торчать в тюряге три года. Естественно, как только Инек вновь очутился в тюремном дворе Престона, Фредди был избит до полусмерти.
В карцере Сан-Квентина, глядя на пробивавшуюся из-под двери полоску света, Фредди погрузился в тягостные раздумья о своей жизни. Все его проблемы проистекали из желания сделать добро ближним. Альтруизм Фредди приносил одни лишь беды — как ближним, так и ему самому. И тогда Френгер решил впредь думать и заботиться только о себе.
Для начала он бросил курить: если ты не куришь, то наказание в виде лишения сигарет становится бессмысленным. Выйдя из карцера, Фредди молча присоединился к зэкам, ежедневно «качавшим железо» в спортзале, но, в отличие от качков, решил развивать не только мускулы, но и интеллект. Френгер стал читать от корки до корки каждый выпуск журнала «Тайм», а также подписался на «Ридерз дайджест». Затем он решил отказаться от секса, и уступил свою «жену» — золотисто-коричневого мексиканского педрилу из Лос-Анджелеса — другому зэку за восемь блоков сигарет «Честерфилд» и двести шоколадных батончиков «Милки Вэй». Сигареты («Честерфилд» были любимой маркой черномазых зэков) и сто пятьдесят шоколадных батончиков Фредди дал кому надо на лапу, получив взамен одиночную камеру и лояльность уголовных авторитетов. Одним словом, Френгер обратил свое прежнее бескорыстие в эгоизм, усвоив истину, к которой рано или поздно должны прийти все: то, от чего человек отказывается добровольно, не может быть у него отнято.
Новые жизненные принципы Фредди сработали как нельзя лучше: за примерное поведение его освободили на год раньше положенного. Тюремным властям нужны были свободные камеры для новых зэков, а то, что Френгер считался рецидивистом-психопатом, не имело для тюремщиков никакого значения, поскольку в Сан-Квентине психопатами числились двое из каждых трех заключенных.
В день освобождения заместитель начальника тюрьмы посоветовал Френгеру покинуть пределы штата Калифорния.
— Если тебя поймают в другом штате, — объяснил заместитель, — а тебя обязательно поймают, то, по крайней мере, в том штате тебя будут судить не как рецидивиста, а как человека, совершившего преступление впервые. И помни, Френгер, тебе здесь пришлось не очень-то сладко.
Совет действительно был дельным. Поэтому, ограбив троих прохожих в Сан-Франциско — с такой мускулатурой Фредди не составляло никакого труда заломить жертве руку за спину, а потом стукнуть бедолагу лбом о стену, — Френгер отправился за три тысячи миль от Калифорнии.
Фредди открыл краны, отрегулировал температуру воды, разделся, и, пока наполнялась ванна, принялся изучать всякие инструкции и схемы, висевшие на стене в прихожей. Он выяснил, что расплачиваться за следующие сутки пребывания в гостинице следует до полудня (значит, в запасе у него почти двадцать четыре часа), изучил диаграмму, показывающую, как эвакуироваться из отеля в случае пожара, потом взял со стола меню, кар ту вин и зашел в ванную. Закрыл краны, вернул ся в комнату, достал из бара стакан, налил себе лимонаду со льдом, залез, наконец, в ванну и стал просматривать меню.
Названия вин и годы урожая ему ни о чем не говорили, зато цены просто изумляли. Платить за бутылку сто долларов, пусть даже краденой кредитной карточкой?! Да это сумасшествие! Кстати, с дорогими покупками следует повременить. Фредди знал, что практически ни один из клерков не станет справляться по специальному телефону с статусе кредитной карточки, если с нее снимается меньше пятидесяти долларов. Во всяком случае, такова обычная практика. А в отелях кредитной карточкой вообще не интересуются до выезда клиента. Но Френгер все же забеспокоился: ведь номер, в котором он поселился, стоит сто тридцать пять долларов в сутки. Впрочем, он вспомнил настоящего владельца кредитки, и сразу же перестал нервничать. Мистер Готтлиб был педиком, и Фредди загасил его в темном переулке, так что полицейские, которые не слишком жалуют гомосексуалистов, вряд ли станут вникать в проблемы побитого педрилы. К тому же Фредди так приложился к мистеру Готтлибу, что едва не вышиб из бедняги мозги. Вряд ли контуженный гомосек оклемается в ближайшую пару дней.
Френгер вылез из ванны, вытерся золотистым банным полотенцем и обернул его вокруг бедер. Фредди хотел побриться, но у него не было бритвы. Не то чтобы он зарос щетиной, — просто Френгеру не нравилось ощущение несвежести. Фредди заглянул в кошелек из кожи угря. Семьдесят девять долларов с мелочью. Да, жители Сан-Франциско не привыкли носить с собой наличные... У Френгера было семь кредитных карточек, но сейчас он больше нуждался в живых деньгах.
Фредди решил проверить украденный чемодан — может, там есть хотя бы бритва. Он положил чемодан на кофейный столик и проверил замки. Заперты. Перочинного ножа у Френгера не было, но в баре нашелся штопор. Два замка были вскрыты за пять минут. Фредди облизнул губы, прежде чем поднять крышку чемодана. Это всегда волнительный момент: никогда не знаешь наверняка, что там внутри.
Дорогущий чемодан от Кардена оказался доверху набит женскими вещами: ночнушками, юбками, блузками. Здесь же были домашние тапочки, пара выходных туфель, черное шелковое платье для коктейля и мягкий кашемировый свитер голубого цвета сорок четвертого размера, а также складные солнцезащитные очки от Кардена в футляре из кожи ящерицы. Все вещи были чрезвычайно дорогие, но бритвы в чемодане, увы, не оказалось. Очевидно, прежняя хозяйка чемодана — молодая мама из аэропорта — ноги не брила.
Фредди позвонил старшему портье и попросил к телефону Пабло.
— Это Готтлиб из 717 номера, — сказал Френгер, когда Пабло взял трубку.
— Слушаю вас, сэр.
— Пабло, пришли-ка мне девчонку. Миниатюрную, примерно сорок четвертого размера.
— А какого роста?
— Не знаю. Какой рост у женщин сорок четвертого размера?
— Знаете, они могут быть разного роста — от метра пятидесяти до метра семидесяти, и даже выше.
— Ни фига себе! Как это может платье одного размера подходить и малышке, и каланче?
— Не знаю, мистер Готтлиб. В этих женских размерах сам черт не разберется. Вот у моей жены, например, шляпа двадцать второго размера. У меня голова гораздо больше, а шляпа — седьмой размер.
— Понятно. Ладно, пришли какую-нибудь ростом поменьше.
— Надолго?
— Не знаю. А какая разница?
— Ну, сейчас действует дневной тариф — до пяти вечера. Я могу прислать к вам одну малышку прямо сейчас, но тогда вы должны отпустить ее в пять часов. Или подождите до вечера — тогда получите совсем уж крохотулю.
— Нет, не надо. Присылайте ту, что есть. Я ее отпущу гораздо раньше пяти.
— Отлично. Она будет у вас через двадцать минут. Вас устроит?
— Вполне. И пусть прихватит с собой сэндвич для меня. С пикулями, если можно.
— К сожалению, ей это не позволено, сэр. Но я сейчас же велю официанту доставить сэндвич к вам в номер.
— Спасибо. Тебе я заплачу позднее, ладно?
— Да, сэр.
Сэндвич — большая булка с индюшатиной, беконом, сыром, дольками помидоров и листьями салата — стоил двенадцать долларов. Плюс наценка в один доллар за доставку в номер. Плюс доллар официанту на чай. И хотя к сэндвичу подали пикули, хрустящий картофель, капусту, морковь и бумажные стаканчики с горчицей и майонезом, — Фредди обалдел от цены бутерброда. Что, черт побери, стряслось с экономикой, пока он сидел в тюрьме?
Френгер съел половину сэндвича и пикули, а вторую половину убрал в холодильник. И эта половина стоит шесть долларов — ни хрена себе!
В дверь легонько постучали. Фредди снял цепочку, открыл дверь, и в номер вошла совсем юная девчушка. Она действительно была миниатюрная — даже на высоченных каблуках девчонка едва достигала метра шестидесяти. Выступающие скулы и остренький подбородок придавали ее лицу форму сердечка. Ноги девушки были обтянуты узкими джинсами, причем левая штанина была украшена белыми вышитыми буквами, складывающимися в слово РОЛЛС-РОЙС. В ушах — серьги в виде золотых колец; лиловая футболка; сумка через плечо — вроде той, в каких носят школьные учебники. Фредди прикинул, что девчонке лет пятнадцать-шестнадцать.
— Мистер Готтлиб? — улыбнулась она, обнажив мелкие ровные зубы. — Пабло сказал, что вы хотели со мной встретиться.
— Да, — подтвердил Фредди. — Тебе сколько лет-то?
— Девятнадцать. Меня зовут Пеппер.
— Так я тебе и поверил. У тебя есть при себе какие-нибудь документы?
— Водительское удостоверение. Я выгляжу моложе, потому что не пользуюсь косметикой. Только поэтому.
— Покажи-ка мне свое удостоверение, — попросил Фредди.
— Я не обязана показывать его вам.
— Ты права. Можешь не показывать. До свидания.
— Если я покажу вам водительское удостоверение, вы сразу же узнаете мое настоящее имя.
— Обещаю все равно называть тебя Пеппер.
Девушка вытащила из сумки бумажник и показала Фредди водительские права. Ее звали Сьюзен Уэггонер, и было ей не девятнадцать лет, а... двадцать.
— Значит, тебе двадцать? — изумился Френгер.
Девушка повела плечами:
— Всем хочется казаться моложе...
— И сколько ты берешь?
— С дневных клиентов — до пяти вечера — пятьдесят долларов за полчаса. Вечером — семьдесят пять долларов. Но сегодня я работаю до пяти, так что вам это будет стоить пятьдесят долларов, если только не пожелаете добавки.
— Понятно. Что ж, пошли в спальню.
Пеппер сдернула покрывало с огромной двуспальной кровати, разгладила простыни, скинула туфли, стянула через голову футболку и сняла джинсы. Лифчика она не носила, да он ей был и ни к чему. Сбросив трусики, девушка улеглась на кровати, заложила руки за голову и раздвинула свои худые ноги. В лежачем положении груди ее почти исчезли, превратившись в еле заметные бугорки, увенчанные розовыми сосками. Длинные рыжие волосы, собранные в конский хвост, изогнулись вопросительным знаком на подушке справа от ее лица. Сальные волоски на лобке оказались причудливого желто-коричневого цвета.
Фредди развязал полотенце, обернутое вокруг бедер, бросил его на пол, подошел к кровати, деловито засунул три пальца во влагалище Пеппер, помотал головой и нахмурился:
— Тут для меня слишком просторно, — сказал он. — Видишь ли, я привык трахать мальчиков. Ты в задницу берешь?
— Нет, сэр. Я знаю, что должна, но я как-то раз попробовала, и это было очень больно. У меня просто не получается. Хотите, возьму в рот?
— Спасибо, но меня это не интересует. Ты обязательно должна научиться анальному сексу. Будешь зарабатывать больше денег. Надо только уметь расслабляться...
— Пабло говорит то же самое, но я все равно не могу.
— Ладно. Какого размера платья ты носишь?
— Зависит от страны-производителя. У них у всех разные размеры. Некоторые мои вещи сорок второго размера, но в основном — сорок четвертый или сорок шестой.
Фредди вышел в гостиную и вернулся с черным шелковым платьем.
— Ну-ка, примерь вот это. Только сначала надень туфли. Зеркало в ванной, на двери.
Пеппер буквально скользнула в платье, покрутилась перед зеркалом и улыбнулась:
— В самый раз, правда? Чуть-чуть только ушить в талии...
— Забирай себе за пятьдесят баксов.
— У меня с собой только двадцать. Давайте я лучше бесплатно у вас отсосу.
— Да это подарок! Бесплатно отсосать всегда полно желающих — только свистни. Черт с ним с этим платьем. Я же не торговец. Оставь его себе. И вообще — можешь взять с собой все, что лежит в этом чемодане. Там юбки, хороший свитер из кашемира, куча дорогих вещей... Да и сам чемодан забирай.
— Откуда у вас сколько красивых вещей?
— Из гардероба моей жены. Я забрал их, когда ушел от нее. Все они куплены на мои деньги — какой мне резон оставлять этой суке столько добра?
— Вы ушли от жены?
— Да. Мы разводимся.
— Из-за мальчиков?
— Каких еще мальчиков?
— Ну, вы сказали, что привыкли трахать мальчиков, вот я и подумала, что...
— О Господи! Сколько времени ты работаешь на Пабло?
— С начала семестра. Я учусь в колледже Дейд. Это в центре города. А так я зарабатываю на учебу.
— Первое, чему ты должна научиться, — не задавать клиенту личные вопросы.
— Простите. Я не хотела совать нос в ваши дела... — Пеппер вдруг расплакалась.
— Господи, ты чего плачешь?
— Не знаю. Со мной это иногда бывает. Проститутка из меня неважная, у меня даже с дневными клиентами не всегда получается... Если я не принесу Пабло деньги, то он... он...
— Там, в шкафу, пакет для белья. Возьми его, сложи туда вещи, а Пабло отдай чемодан. Пусть починит замки, и у него будет двухсотдолларовый чемодан. С Пабло я все улажу. Договорились?
Пеппер перестала плакать, вытерла глаза и переоделась в джинсы и футболку. Затем аккуратно уложила подарки в большой пластиковый пакет.
— А что ты делаешь после пяти, когда заканчиваешь с клиентами? — поинтересовался Фредди.
— Еду в центр, обедаю в каком-нибудь кафе, а потом отправляюсь на занятия. Сегодня у меня лекция по английскому. Начинается в восемнадцать пятнадцать, заканчивается без двадцати восемь. Правда, иногда мистер Тэрнер отпускает нас пораньше — особенно когда задает на дом письменную работу.
«Интересно, почему она мне врет?» — подумал Фредди. Да такую дуру ни один колледж на порог не пустит. Хотя... Среди зэков в Сан-Квентине было несколько человек с высшим образованием. Конечно, им доставалась лучшая работа, но в остальном они не особо отличались от других зэков. Может, девчонка и не врет. Фредди был не в курсе требований, предъявляемых к студентам высших учебных заведений, но, возможно, женщинам даются некоторые послабления. К тому же, у девки есть автомобиль. Было бы неплохо, если бы она повозила Фредди по городу, показала, где что находится. А то покамест Майами представлялся ему нагромождением белых зданий, перемежающихся кое-где пятнами зелени.
— Вот что я тебе скажу, Пеппер. Я угощу тебя ужином, а потом дождусь тебя с занятий. Хотелось бы, чтобы ты покатала меня по городу. Раз у тебя есть водительские права, значит и автомобиль имеется?
— Вообще-то это машина брата, но на ней все время езжу я. Сегодня мне нужно заехать к брату в аэропорт в половине девятого. Я должна забрать у него деньги и положить их на наш счет в банке. Он всегда отдает мне дневную выручку, потому что там, где брат работает, сотрудникам не разрешают иметь автомобиль, и в банк езжу я.
— А вы с братом разве не вместе живете?
— Уже нет. Раньше мы снимали квартиру на двоих — когда только приехали сюда из Окичоби, но сейчас я живу отдельно.
— Что ж, можно и в аэропорт прокатиться. Я тебе заплачу, или куплю что-нибудь выпить... Могу в кино сводить. Что скажешь?
Сьюзи улыбнулась.
— Я согласна. Меня еще никто не приглашал на настоящее свидание с тех пор, как я переехала в Майами. А переехала я, мистер Готтлиб...
— Давай перейдем на «ты». Можешь звать меня просто «Младший».
— Младший? Хорошо. А ты тогда зови меня Сьюзи. Пабло велел мне взять псевдоним Пеппер,[1]чтобы клиенты думали, будто я — страстная натура. Пабло мой менеджер, и он здорово разбирается в этих делах. Ты знаешь, почти все мужчины начинают смеяться, когда я говорю им, что меня зовут Пеппер. А ты, Младший, не засмеялся. И мне кажется, что ты ужасно симпатичный.
— Я и впрямь симпатичный, Сьюзи. И ты мне очень нравишься... Я вот что придумал. Оставь пакет с одеждой здесь, и отдай Пабло пустой чемодан. Тогда он не узнает о том, что тебе досталось столько клевых вещей. А пакет вынесу из отеля я сам.
— Я обычно ужинаю «У бабули». Это ресторан здорового питания прямо напротив студенческого городка, в восьми кварталах отсюда. Я пойду туда пешком, потому что оставила машину на стоянке возле колледжа, но ты можешь доехать на такси. Все таксисты знают этот ресторанчик — даже те, кто не говорит по-английски, — сказала Сьюзи, вручая ему пакет с одеждой.
— Значит, увидимся «У бабули» в пять часов? — уточнил Френгер.
— Давай в пятнадцать минут шестого. Я постараюсь освободиться пораньше.
— Договорились. Удачного тебе дня, Сьюзи.
— Спасибо. Только не говори ничего Пабло, хорошо? Нам нельзя назначать свидания клиентам вне отеля — вот почему я не хочу, чтобы он видел нас выходящими из отеля вместе.
— Пабло — обыкновенный засранец. Суну ему десятку, и он будет прыгать от радости. Не бойся, ругать он тебя не станет. А про свидание я ему ни слова не скажу. Будь уверена.
Сьюзен зарделась и застенчиво потупила взор:
— Можешь чмокнуть меня в щечку, чтобы скрепить обещание поцелуем? Тогда я буду уверена, что ты придешь на свидание. Я знаю, что вы, мужчины, не любите целовать нас в губы...
— Отчего же? Я с удовольствием поцелую тебя в губы.
— Правда?
Фредди прильнул к ее губам легким, нежным поцелуем, а потом проводил до дверей. Сьюзен одарила Фредди улыбкой и помахала ему на прощанье рукой. Фредди закрыл за нею дверь, навесил цепочку... Ну, конечно! Она забыла взять чемодан, а ему еще пакет с одеждой тащить. Фредди решил, что отдавать десять долларов Пабло он не станет, а вместо денег вручит этому засранцу чемодан.
Поскольку пакет с одеждой остался у Френгера, он не сомневался в том, что Сьюзи придет на свидание.
У него еще была куча времени для того, чтобы совершить небольшую вылазку в магазины.
Глава 4
По уставу сержантам полиции полагалось иметь отдельный кабинет, запирающийся на ключ, поэтому Билл Хендерсон и Хок Мозли ютились в крохотном закутке, деля один — правда, большой, — стол на двоих. Гораздо уютнее сержантов чувствовали себя младшие по званию детективы, сидевшие в просторной комнате, в углу которой и притулился кабинет Хендерсона и Мозли. Три из четырех стен кабинета были стеклянные, а единственную нормальную стену украшал большой плакат, изображавший руку с револьвером, нацеленным на зрителя. Надпись под револьвером гласила: «ПОЧУВСТВУЙ СЕБЯ КОРЕННЫМ МАЙАМЦЕМ».
Весь день Хендерсон и Мозли составляли отчет. Братьев Пиплс пришлось допрашивать по-одному, поскольку четыре человека в стеклянный кабинет попросту не помещались. Пиплсы отвечали на вопросы раздраженно и вообще вели себя недружелюбно, поэтому обратно в аэропорт они отправились не на патрульной машине, а на такси.
Хок подбросил монетку. Выпала «решка», а это означало, что Билл Хендерсон проиграл, и именно ему придется звонить в Окичоби отцу умершего Мартина Уэггонера, чтобы сообщить печальную новость. Пока Хендерсон звонил старшему Уэггонеру, Хок спустился в буфет и купил два кофе в пластмассовых стаканчиках. Свой кофе он выпил прямо в буфете, а второй стакан взял с собой — для Хендерсона. Билл отхлебнул глоток успевшего остыть напитка, закрыл стаканчик пластмассовой крышечкой и выбросил его в мусорное ведро.
— Мистер Уэггонер сказал, что Мартин жил в Майами вместе с сестрой. Говорит, не поверю в смерть сына, пока его не опознает моя дочь. Говорит, Мартин был очень религиозным мальчиком и никогда не ввязывался ни в какие стычки. Я ему сказал, что никакой стычки и не было, объяснил, как все произошло, а он ответил, что я чего-то не договариваю. Вот бедняга... Могу себе представить, каково его состояние. Я сам чувствовал себя лжецом, когда говорил, что его сын умер от перелома пальца.
— Билл, он умер не от перелома пальца. Он умер от шока.
— Ну да. — Хендерсон пожал плечами. — Я так и сказал. Процитировал ему дока Эванса... Короче говоря, я свое дело сделал, так что можешь ехать за девчонкой. Пусть опознает брата.
— Постой-постой... Ведь это ты проиграл по жребию!
— И позвонил мистеру Уэггонеру. Насчет сестры уговора не было. Тем более, меня жена ждет к ужину. У нас сегодня гости. Ты человек холостой, одинокий...
— Не холостой, а разведенный.
— Все равно — одинокий. Не связан никакими обязательствами...
— Я выплачиваю алименты бывшей жене и двум несовершеннолетним дочерям.
— Хок, ты разбил мое сердце! У тебя же все вечера свободные. Тебе нечем заняться, у тебя нет друзей...
— А мы с тобой разве не друзья?
— Друзья. Именно поэтому ты должен заняться сестрой Мартина Уэггонера, пока я буду ужинать со своей деспотичной женой, сыном-балбесом и прыщавой дочкой. И при этом мне еще предстоит угощать выпивкой и развлекать беседами гостей — семейную пару, которая так нравится моей жене, и которую я на дух не переношу.
— Ладно. Раз уж ты рассказал мне о радостях жизни, которых я лишен, то так и быть, съезжу за девчонкой. У тебя есть ее адрес?
— Есть. Я уже навел кое-какие справки. Записывай. Она живет в Кендалле, жилой комплекс «Сосенки», 157-я авеню, дом 6, корпус «Восток», квартира 418.
— Кендалл? Да это же у черта на рогах! — возмутился Хок, записывая адрес к себе в блокнот.
— Ты везунчик, Хок. Серьезно. Ее сейчас нет дома. Сьюзен Уэггонер учится в колледже Дейд, и сегодня у нее занятия, которые начнутся в шесть пятнадцать. Я уже звонил в колледж, тебя там ждут. Зайдешь в учебную часть, и девчонку вызовут прямо с занятий. Так что у тебя еще есть время пропустить стаканчик-другой.
— Ты хочешь сказать, что все устраивается наилучшим образом? Билл Хендерсон едет домой ужинать, а я везу истеричную девчонку в морг, чтобы она полюбовалась на дохлого братишку. Потом, скорее всего, придется везти ее домой в этот чертов Кендалл и там еще приводить девчонку в чувство. А потом переться обратно. Если мне крупно повезет, то успею к одиннадцатичасовому выпуску новостей.
Весь день Хендерсон и Мозли составляли отчет. Братьев Пиплс пришлось допрашивать по-одному, поскольку четыре человека в стеклянный кабинет попросту не помещались. Пиплсы отвечали на вопросы раздраженно и вообще вели себя недружелюбно, поэтому обратно в аэропорт они отправились не на патрульной машине, а на такси.
Хок подбросил монетку. Выпала «решка», а это означало, что Билл Хендерсон проиграл, и именно ему придется звонить в Окичоби отцу умершего Мартина Уэггонера, чтобы сообщить печальную новость. Пока Хендерсон звонил старшему Уэггонеру, Хок спустился в буфет и купил два кофе в пластмассовых стаканчиках. Свой кофе он выпил прямо в буфете, а второй стакан взял с собой — для Хендерсона. Билл отхлебнул глоток успевшего остыть напитка, закрыл стаканчик пластмассовой крышечкой и выбросил его в мусорное ведро.
— Мистер Уэггонер сказал, что Мартин жил в Майами вместе с сестрой. Говорит, не поверю в смерть сына, пока его не опознает моя дочь. Говорит, Мартин был очень религиозным мальчиком и никогда не ввязывался ни в какие стычки. Я ему сказал, что никакой стычки и не было, объяснил, как все произошло, а он ответил, что я чего-то не договариваю. Вот бедняга... Могу себе представить, каково его состояние. Я сам чувствовал себя лжецом, когда говорил, что его сын умер от перелома пальца.
— Билл, он умер не от перелома пальца. Он умер от шока.
— Ну да. — Хендерсон пожал плечами. — Я так и сказал. Процитировал ему дока Эванса... Короче говоря, я свое дело сделал, так что можешь ехать за девчонкой. Пусть опознает брата.
— Постой-постой... Ведь это ты проиграл по жребию!
— И позвонил мистеру Уэггонеру. Насчет сестры уговора не было. Тем более, меня жена ждет к ужину. У нас сегодня гости. Ты человек холостой, одинокий...
— Не холостой, а разведенный.
— Все равно — одинокий. Не связан никакими обязательствами...
— Я выплачиваю алименты бывшей жене и двум несовершеннолетним дочерям.
— Хок, ты разбил мое сердце! У тебя же все вечера свободные. Тебе нечем заняться, у тебя нет друзей...
— А мы с тобой разве не друзья?
— Друзья. Именно поэтому ты должен заняться сестрой Мартина Уэггонера, пока я буду ужинать со своей деспотичной женой, сыном-балбесом и прыщавой дочкой. И при этом мне еще предстоит угощать выпивкой и развлекать беседами гостей — семейную пару, которая так нравится моей жене, и которую я на дух не переношу.
— Ладно. Раз уж ты рассказал мне о радостях жизни, которых я лишен, то так и быть, съезжу за девчонкой. У тебя есть ее адрес?
— Есть. Я уже навел кое-какие справки. Записывай. Она живет в Кендалле, жилой комплекс «Сосенки», 157-я авеню, дом 6, корпус «Восток», квартира 418.
— Кендалл? Да это же у черта на рогах! — возмутился Хок, записывая адрес к себе в блокнот.
— Ты везунчик, Хок. Серьезно. Ее сейчас нет дома. Сьюзен Уэггонер учится в колледже Дейд, и сегодня у нее занятия, которые начнутся в шесть пятнадцать. Я уже звонил в колледж, тебя там ждут. Зайдешь в учебную часть, и девчонку вызовут прямо с занятий. Так что у тебя еще есть время пропустить стаканчик-другой.
— Ты хочешь сказать, что все устраивается наилучшим образом? Билл Хендерсон едет домой ужинать, а я везу истеричную девчонку в морг, чтобы она полюбовалась на дохлого братишку. Потом, скорее всего, придется везти ее домой в этот чертов Кендалл и там еще приводить девчонку в чувство. А потом переться обратно. Если мне крупно повезет, то успею к одиннадцатичасовому выпуску новостей.