Уилсон Колин Генри. Башня. Коллегия.

   Минуты не прошло, как голова у Найла уже разбухла от тяжести.
   – Этот, похоже, не такой сильный, – рассудил Доггинз и бросил медальон Найлу. Тот, вместо того чтобы повесить его на шею, опустил в карман туники. Чутье подсказало, что пока организм ослаблен, медальон будет лишь ухудшать самочувствие.
   Идя за Доггинзом по коридору, Найл обратил внимание, что из дверей на него повсюду посверкивает глазенками ребятня; оказывается, он здесь заметная персона.
   Вошли в просторную комнату, основную часть которой занимал полированный стол овальной формы; массивный, разместится человек двадцать.
   Большинство стульев вокруг было уже занято. Из присутствующих Найл узнал только троих – Милона, Уллика и Симеона, того самого лекаря.
   Когда Доггинз вошел, все встали, но было видно, что это так, для проформы. Он занял место в конце стола, и Найлу указал сесть рядом. Невысокий бородач с обильной проседью, сидящий на противоположной стороне, прокашлялся.
   – Прошу прощения, но допускается ли на официальных заседаниях коллегии присутствие посторонних?
   – Глорфин сам сказал, что хотел бы расспросить нашего гостя. А сделать это без его непосредственного присутствия, сами понимаете, затруднительно.
   Коротышка-бородач густо покраснев.
   – Он что, не может дождаться за дверьми, пока вызовут?
   Раскраснелся и Доггинз. сверкнул сердито глазами.
   – Нет, Пибус, не может. Он свободный человек и не обязан выстаивать за дверьми и отвечать на наши вопросы. Он может послать всех нас к чертям и уйти. Кроме того, он гость в моем доме…
   Коротышка запунцовел и потупился под жестким взглядом Доггинза. Сидящий возле человек – длинный, лысый, с изнуренным лицом и выпяченной челюстью – кашлянул и коротко сказал:
   – Принято к сведению. Все. Давайте начинать, – хотя было заметно, что он недоволен.
   Доггинз опустил взгляд на гладь стола, будто бы принимая упрек, но по поджатым губам было ясно, что смирения в нем нет.
   – Прежде чем начнем, – сказал лысый, – может, ты нам представишь своего гостя?
   – Это Найл, – сказал Доггинз. – Родом из пустынного района Северного Хайбада.
   – Это беглый раб, которого разыскивают пауки, я так понимаю? – Вопрос исходил от толстяка, макушку которого покрывали жесткие белые завитки.
   Доггинз резко на него посмотрел.
   – И не то, и, тем более, не другое. Корбин. Он не раб, поскольку родился на свободе. И не беглый, потому что попал сюда против воли, а следовательно, имеет полное право на побег.
   Корбин тускло усмехнулся.
   – Не слишком ли предвзятый ответ?
   – Нет, – твердо сказал Доггинз. – Предвзято звучит именно твой вопрос.
   – Давайте прекратим препирательства, – нетерпеливо прервал лысый. – Стоящий нынче перед коллегией вопрос предельно прост: правомерны ли твои действия? Ты сам как ответишь: да или нет?
   – Я отвечу: да.
   В глазах Глорфина мелькнуло недовольство. Было видно, что ему не нравится такой тон.
   – Затрудняюсь понять, чем именно ты аргументируешь свой ответ. Разве не ты повел группу слуг в город пауков?
   – Я, – кивнул Доггинз.
   – У тебя было на то разрешение нашей коллегии или Совета наших хозяев?
   – Нет.
   – В таком случае, твои действия противоправны.
   Доггинз категорично покачал головой.
   – Никак не могу согласиться. За два часа до того, как нам отправиться в квартал рабов, один из приближенных Хозяина возложил мне на голову длань и заявил, что отныне жуки считают меня одним из равных себе. То есть посвятил меня в почетный чин саарлеба. Из чего следует, что я имею право принимать решения, не спрашивая согласия у членов коллегии.
   – Из чего следует, – встрял Пибус, – что у тебя появилось право устраивать вооруженные провокации против наших союзников?
   – Никакой провокации не было, была элементарная самооборона.
   – Милон и Уллик уже изложили свою точку зрения. Теперь же мы хотим выслушать и обсудить все то, что расскажешь нам ты.
   Доггинз:
   – Очень хорошо. Вы понимаете, что весь мой пороховой запас взлетел на воздух во время спектакля?
   Небольшого роста остролицый человек прервал, спросив:
   – Это происшествие и привело к твоему повышению?
   – Да.
   – Получается, повышение ты получил на ложных основаниях?
   Доггинз и глазом не моргнул.
   – Если ты, Зораб, желаешь повернуть вопрос именно так, тогда – да.
   – Хорошо же, – сказал коротышка. – Пожалуйста, продолжай.
   – Благодарю. Я оказался в положении Главного Взрывника, напрочь лишенного зарядов. Вот тогда я и принял решение найти и осмотреть казармы квартала рабов, поскольку из опыта знаю: где казармы, там обычно и склад боеприпасов. – Он вежливо оглядел сидящих по обе стороны стола. – Это и была единственная причина, толкнувшая меня сделать вылазку в квартал рабов. Признаю, это было импульсивное решение, но я чувствовал, что у меня есть на него право. Я не ждал какой-либо опасности. Если бы нас поймали, мы бы признались, что служим жукам, и безропотно приняли любое наказание, которое бы нам присудили. Все, кто отправился со мной, выразили наперед свое полное согласие. Потом дело приняло действительно нешуточный оборот, и я не скрываю в этом своей вины. Поэтому, чтобы уйти живыми, нам пришлось защищаться от пауков. Сожалею, но это было необходимо. Моей прямой обязанностью было не допустить гибели всех наших людей. Мы уже успели потерять троих, и я не мог допустить, чтобы потери увеличились.
   Доггинз опустился на стул и прикрыл глаза. Наступила длительная пауза. Коллегия находилась под впечатлением.
   Даже на Найла слова подействовали убеждающе, хотя он понимал, что сила доводов имеет связь скорее с медальоном, чем с самой речью.
   Глорфин вздохнул.
   – В таком случае, похоже, наша основная проблема – решить, как убедить пауков, что это не было преднамеренной провокацией.
   – Ты думаешь, такое возможно? – с сомнением спросил Зораб.
   – Не знаю. – Глорфин, очевидно, был весьма озабочен. – Нам остается лишь попытаться. На Найла посмотрел Корбин.
   – Вероятно, начать надо будет с возвращения паукам беглого раба. Это станет залогом наших чистых помыслов.
   Доггинз смерял его ледяным взором.
   – От этого отказался сам Хозяин. Ты, видимо, считаешь себя вправе менять его решения?
   Корбин покраснел и опустил глаза. Глорфин покачал головой.
   – Надо быть реалистом. На данный момент мы, по сути, находимся с пауками в состоянии войны. Нельзя допустить, чтобы этот конфликт затянулся.
   Доггинз посмотрел на него с улыбкой.
   – Ты хочешь сказать, что надо поднять руки и сдаться им на милость?
   – У тебя есть какое-то иное предложение, более удачное? – Надо было отдать этому человеку должное: терпение и выдержка просто редкие.
   Доггинз оглядел собрание:
   – Да. Я предлагаю исходить из того, как обстоятельства складываются на сегодня.
   Глорфин, а с ним и большинство собравшихся взглянули на Доггинза с плохо скрытым ужасом.
   – Ты хочешь, чтобы война между нами продолжалась? – Он, очевидно, думал, что Доггинз спятил.
   – Нет. – Доггинз снова оглядел стол (Найл чувствовал, как для вящей убедительности он использует силу медальона). – Я хочу примирения. Но на иных условиях. Вам известно, что Договор о примирении все преимущества оставил за пауками. Я желаю, чтобы теперь условия изменились в нашу пользу.
   – Он повернулся к двери. – Селима!
   Дверь отворилась (очевидно, вся сцена была продумана заранее), и вошла Селима с газовым фонарем в руках. Его яркий свет наводнил всю комнату, отчего мелкие язычки масляных светильников показались никчемными.
   Фонарь Селима поместила на середине стола и, пятясь, вышла из комнаты.
   Пибус с ужасом вытаращил глаза.
   – Ты что, с ума сошел? Это же вопиющее нарушение закона!
   – Закона против чего, против света? – насмешливо переспросил Доггинз.
   – Ты же знаешь, что это идет вразрез с Договором о примирении!
   – Выходит, настало время пересмотреть договор, – сказал Доггинз со вздохом.
   Глорфин окинул дерзкого суровым взглядом.
   – Ты, видно, плохо представляешь себе положение. Наша задача – уговорить пауков примириться и… – он замялся, подыскивая нужное слово.
   Доггинз едко усмехнулся:
   – И простить нас?
   – Да, и простить нас! – воскликнул Глорфин с вызовом. – Мы совершили против наших союзников ужасное преступление. А ты еще и намеренно осложняешь положение, пытаясь давить, чтобы они изменили договор. Об этом вообще не может быть речи. – Но голос его под взглядом Доггинза постепенно начал утрачивать твердость.
   Доггинз пожал плечами.
   – Не вижу, почему.
   – Может, ты объяснишь нам, что у тебя на уме? – сказал раздраженно Корбин.
   – Да, с удовольствием. – Доггинз чуть подался вперед, опершись руками о гладь стола. – Вы требуете, чтобы я рассуждал, как реалист. Очень хорошо, буду реалистом. Вы ломаете голову, как бы исхитриться повернуть стрелки вспять; хотите восстановить все так, как было неделю назад. А я хочу сказать, что такое невозможно. Пауки не собираются ни забывать, ни прощать. Они, понятно, готовы будут пойти на примирение, им война нужна не больше нашего. Но это будет фальшивый мир. Зная теперь, что мы опасны, они не успокоятся, прежде чем нас либо истребят, либо поработят. Они просто будут ждать подходящего момента, чтоб напасть. И такую возможность мы им предоставим сразу же, как только уничтожим жнецы. Едва мы это сделаем, как станем безоружны.
   Глорфин лишь покачал головой.
   – У них гораздо больший резон напасть на нас, если мы не уничтожим жнецы.
   – Резон, говоришь? – Доггинз саркастически усмехнулся. – Может быть. Но они вряд ли осмелятся.
   Вид у Глорфина был попросту ошарашенный.
   – Ты предлагаешь, чтобы мы оставались врагами?
   Доггинз сверкнул на него раздраженно.
   – Позволь-ка мне досконально разъяснить, что именно я предполагаю. – Он сделал паузу дольше обычного. – Пауки относятся к жукам как к ровне. Думаю, настало время заявить им, что и нас надо воспринимать таким же образом.
   – Это невозможно! – дернулся Пибус. – Ты ждешь, что они освободят всех своих рабов и слуг?
   Теперь Доггинз посмотрел на него без иронии.
   – Этого им делать не придется. Их слуги вполне довольны тем, что имеют. Но ни для тебя, ни для меня не секрет, что происходит следом за тем, как их отсылают в «великий счастливый край». Так ведь?
   – Ну… Мало ли какие слухи распускают, – хмыкнул Пибус.
   – Понятно. Ты прикрываешься мыслью, что все это слухи. Хотя тебе известно ничуть не хуже, чем мне, какова правда.
   Вид у Пибуса был несчастный. Совершенно очевидно, что мысли у него и без того смешались, а убежденность Доггинза лишь усугубляла болезненную неуверенность. Тут Доггинз сказал успокаивающе:
   – Давайте не будем зацикливаться на этом. Я говорю не о слугах пауков, я говорю о нас с вами. Вы начали пункт за пунктом нарушать Договор, будучи еще пяти лет от роду. Вы все грамотны, в подвалах у вас припрятаны книги. Что противоречит Договору. Вам разве не хотелось бы, чтоб ваши дети обучались грамоте открыто, в нормальной школе, а не исподтишка?
   – Мне кажется, ты усугубляешь, – огрызнулся Глорфин. – Какая разница, где именно мы обучаемся грамоте, если все равно ею овладеваем? Неужели нам настолько нужны такие лампы, когда к нашим услугам сколько угодно масляных светильников? У нас и так уже свободы, сколько нам надо.
   – Сколько тебе надо, – безжалостно уточнил Доггинз.
   – Да, сколько мне надо. И сколько надо моей семье. Почему нам не оставить все как есть?
   – Согласен, – улыбнулся Доггинз примирительно. – И мне бы хотелось оставить все как есть; вернее, как и было. Но теперь этого уже не вернешь. Все изменилось, и деваться некуда, – он понизил голос и постучал по столу кончиком пальца. – Послушайте меня. Пауки сейчас поневоле пойдут на уступки лишь с тем, чтобы снова заключить мир. Мы их уничтожили десятки, может, сотни. (Глорфин болезненно сморщился). По их закону нас всех полагается схватить и казнить, с женами и детьми впридачу. Но даже и того будет мало: в их законе заложено, что одна паучья жизнь стоит сотни человеческих. Если они пойдут на примирение, им на все это придется закрыть глаза. Так почему нам не использовать возможность и не заставить их изменить Договор о примирении?
   Насупила тишина. Доггинз не сводил с собравшихся глаз, закрепляя достигнутое преимущество. Тут Глорфин поглядел на Найла.
   – Я бы хотел выслушать мнение нашего гостя.
   От неожиданности Найл растерялся. Он вопросительно поглядел на Доггинза, а затем со смешком понял, что Доггинз, как и остальные, начинают воспринимать его как негласного лидера.
   – Не знаю, будет ли от моего мнения какая-нибудь польза для вас, – промолвил он. – Большую часть жизни я прожил в каменной норе, скрываясь от пауков. Они убили моего отца и угнали в неволю семью. Единственное, чего я хочу, это видеть свержение власти пауков…
   Ему хотелось добавить: «Чтобы люди опять могли стать хозяевами Земли», но почувствовал, что это шокирует собравшихся.
   – Да, я это понимаю, – сказал Глорфин, обращаясь почему-то к Доггинзу.
   – Как раз то, чего хотелось бы и тебе.
   Доггинз тщательно подумал, прежде чем ответить.
   – В идеале, да. У меня душа никогда к ним не лежала. Но я знаю, что это вряд ли осуществимо. Поэтому предлагаю разве что изменить Договор о примирении.
   Глорфин оглядел коллегию.
   – Кто еще придерживается такого же мнения?
   Милон и Уллик подняли руки; к удивлению, поднял руку и Симеон, до этого слушавший дискуссию с непроницаемым видом.
   – Кто против? – спросил Глорфин. Руки подняли все остальные.
   – Трое против семнадцати, – подытожил Глорфин. Посмотрел на Догтинза.
   – Увы, прошу прощения. Твое выступление было превосходным. Но у большинства членов коллегии свое мнение. Теперь нам остается определиться, какие принять меры.
   Кое-кто из членов коллегии начал уже вставать, отодвигая стулья.
   – Я прошу вас, минуту, – повысил голос Догтинз. Все приутихли. – У меня есть предложение, которое могло бы решить дилемму. – Он опять сделал многозначительную паузу. (Найл обратил внимание: Доггинз – прирожденный оратор). – Вы хотите упросить пауков, чтобы они забыли о происшедшем. Мне кажется это невозможным. Во всяком случае, я забывать не желаю. Как и Найл, я считаю, что люди должны быть свободны. Если мы пойдем паукам на уступки, я, пожалуй, не смогу здесь остаться. Наверное, лучшим выходом будет, если я уйду.
   – Уйдешь? – Глорфин, видно, не поверил своим ушам.
   – Совершенно верно. Оставлю город и уйду куда-нибудь. Я слышал, за морем есть много необжитых мест, где можно жить, не опасаясь вторжения пауков. С собой я готов взять любого, кто пожелает отправиться со мной. – Он с дружеской улыбкой подмигнул Милону и Уллику.
   – И жнецы вы тоже взяли бы с собой?
   – Разумеется. Нам бы они, конечно, пригодились для защиты.
   Коллегия хранила молчание, усваивая эту внезапно высказанную мысль. Было заметно что, по мере того, как она оседает в умах, до собравшихся начинает доходить, что это просто идеальный выход из положения. Как бы они ни пытались скрыть своей радости (а ну как Доггинз переиграет себе на пользу!), глаза все выдавали. Если Доггинз в самом деле уйдет, не будет и препятствия для примирения с пауками.
   – Ты желаешь, чтобы мы рассматривали это как конкретное предложение? – осторожно спросил Глорфин.
   – Да, желаю, – кивнул Доггинз. Глорфин встал.
   – В таком случае, пока у собравшихся не возникло вопросов, а у меня – возможности посовещаться с Хозяином, дискуссию предлагаю прекратить. – Все слушали, не перебивая. – Итак, объявляю собрание закрытым. – Он улыбнулся Доггинзу с искренней признательностью. – Спасибо за такую откровенность с нами.
   Когда расходились, несколько членов совета задержались возле Доггинза попрощаться; было видно, что они расстаются с ним навсегда, и жалостливые их вздохи – сплошное притворство. Найл смотрел на них с ехидцей: заметно, что и Доггинз ждет, не дождется, когда, наконец, от них отделается.
   Остались только Милон, Уллик и Симеон. Пока Догтинз провожал членов коллегии к дверям, Найл почувствовал, что они озабоченно прикидывают, как же им теперь быть: непросто взять и оставить город, в котором прошла вся жизнь.
   Втайне они надеялись, что отыщется какое-нибудь иное решение.
   – Может, перейдем куда-нибудь, где поудобнее, – предложил, возвратившись, Доггинз.
   В комнате, где Найлу доводилось обедать, Лукреция и еще две женщины чесали лен. При появлении мужчин они без слов поднялись и вышли.
   Доггинз занял место в кресле.
   – Симеон, ты за весь вечер не проронил ни слова.
   Лекарь скупо улыбнулся. Жесткое лицо пошло морщинами, словно кора дуба.
   – Ты прекрасно обошелся и без меня.
   – Мне непонятно, как тебе это удалось, – удивленно воскликнул Милон. – Они же определились с решением уже заранее, перед коллегией. Пибус должен был настоять, чтобы ты уничтожил оружие, после чего тебя собирались выдать паукам.
   Доггинз передернул плечами.
   – Все они поголовно болваны и трусы.
   – Ты не совсем прав, Билдо, – с легкой укоризной заметил Симеон. – У них действительно были причины для беспокойства. Подумай, как все могло обернуться, не отыщи вы жнецы. Вас бы умертвили, а наш город обложили бы кольцом и взяли измором.
   – Ты думаешь, мне это не ясно, -рассудительно произнес Доггинз. – Я как представлю, что могло стрястись, так у меня просто волосы дыбом! Но все сложилось по-иному, а эти дураки в коллегии ничего не видят. Они не могут понять, что пути назад нет.
   Симеон кивнул.
   – Вот почему я и решил присоединиться к тебе. Но при всем при этом главная проблема остается у нас нерешенной: куда мы направимся?
   – Прежде чем начнем это обсуждать, – сказал Доггинз, – у меня есть нечто, о чем вам всем необходимо знать.
   В этот момент отворилась дверь, вошли двое ребятишек с подносами и поставили их на стол. На одном была еда, на другом – большой керамический кувшин с пятью кубками, также керамическими. Когда Доггинз накренил кувшин, Найл с удовлетворением отметил: тот наполнен тем самым прозрачно-золотистым напитком, что пил он на ладье. Но, едва пригубив, ощутил внезапно острую грусть: вспомнилось об Одине. Внезапно Найл почувствовал, что стал старше на целые годы.
   – Так ты это всерьез насчет похода в другие земли?
   Доггинз, грызущий жареную фазанью ножку, кивнул.
   – Если понадобится. А может, и не понадобится.
   У Уллика в глазах мелькнула надежда.
   – А почему нет?
   – Из-за кое-чего, про что я узнал перед самым заседанием, – повернувшись, он поглядел на Найла. – Скажи им.
   Найл повторил, как ему удалось побывать в Белой башне, не скрыв и того, что с ним происходило, когда лежал в машине умиротворения. И когда рассказал, опять вдруг испытал странное ощущение, будто находится в двух местах одновременно: в той уютной комнате и в более прохладном, но вместе с тем и более волнующем реальном мире.
   Он с ошеломляющей убедительностью ощутил, что люди большей частью живут в мире чувственных иллюзий, но умы у них способны проникать за их завесу в объективную реальность. Он так был поглощен своими ощущениями, что сам едва замечал, как рассказ действует на слушателей.
   И лишь прервавшись ненадолго, чтобы смочить пересохшую глотку, обнаружил: говорит-то он уже с полчаса, а никто не прервал его ни единым возгласом.
   Первым нарушил тишину Доггинз:
   – Теперь вам понятно, почему я не желаю уходить? Мы не вправе допустить, чтобы все эти знания пропали без толку.
   Симеон встрепенулся, будто очнувшись от сна.
   – Мой отец в свое время рассказывая, что была пора, когда люди правили Землей, но я не верил – думал, все это сказки.
   Найл посмотрел на него с любопытством.
   – Почему? Город пауков свидетельствует, что люди когда-то были куда более могущественны, чем сейчас.
   – Действительно. Но ведь и жуки с пауками, должно быть, тоже существовали в те времена. И мне с трудом верится, что они когда-то могли быть величиной с мой ноготь. Как натуралисту, такая мысль кажется мне абсурдной.
   – Но комета Опик была радиоактивной…
   – Насчет радиации – это понятно, – кивнул Симеон.
   – Она могла вызвать отдельные отклонения, незначительные. Но чтобы породить целый мир гигантских насекомых…
   – Тогда как ты это объяснишь?
   – Не все ли равно, как объяснять! – нетерпеливо перебил Догтинз. – Восьмилапые существуют, и нам нужно решать, что с ними делать.
   – Можно сказать? – подал голос Милон.
   – Безусловно.
   – Как я понимаю, основная цель у нас сейчас – беспрепятственно пробраться в башню? – Доггинз кивнул.
   – Ну, тогда у нас, понятно, выбора нет. Придется выгонять пауков из города.
   – Как? – коротко спросил Доггинз.
   – Есть разные пути, но самым верным будет пустить в ход жнецы.
   В голосе Милона звучало мрачное вожделение; он, очевидно, лелеял надежду отомстить за погибших товарищей.
   – Несомненно, со жнецами мы бы за полчаса скосили весь город, – сказал Доггинз. – Но вместе с тем порешили бы и множество людей.
   Наступила тишина, замечание пришлось в точку.
   Уллик:
   – А если мы, допустим, порушим ту его часть, что возле башни? В том районе людей обитает как раз немного.
   – Как бы вы ни поступили, – вмешался Симеон, – вам все равно пришлось бы лишить жизни множество людей. Пауки погнали бы их на вас, пойди вы на город приступом.
   – А если мы попытаемся склонить тех людей на свою сторону? – задумчиво спросил Милон. – У нас у всех среди них много знакомых. Если им втолковать, что мы пришли как освободители, они, безусловно, не пойдут на такую глупость: взять и расстаться с жизнью.
   Найл покачал головой.
   – Такое невозможно. Служительницы служат паукам верой и правдой, точно так же, как вы жукам. А остальные беспрекословно выполняют то, что ведено. Они никогда не нарушат приказа.
   Наступила тишина. Наконец Найл сказал:
   – В таком случае мы должны решить, что важнее: гибель нескольких человек или свержение пауков. – Симеон резко покачал головой; заметно было, насколько сильно он взволнован.
   – Я думаю, существует еще один способ. – Все одновременно подняли на него глаза. – Уничтожить самого Смертоносца-Повелителя.
   Доггинз нахмурился.
   – А как быть с остальными? Нам же все равно придется вступать с ними в бой.
   – Не обязательно. Ты ведь видел, что произошло, когда мы полоснули по ним из бластера. Чувствуя, что кто-то из их числа поражен, они впадают в панику. Они привыкли к положению хозяев. Уничтожить Смертоносца-Повелителя было бы все равно, что отсечь голову змее. Остальные оказались бы безвредны. Он видел, что его слова не особо убеждают. – Вот я вам сейчас объясню, почему именно так считаю. Когда я неделю назад прибыл в этот край, мне о пауках не было известно ничего помимо того, что говорил дед Джомар. Он рассказывал нам легенды о Бакене Мудром, Скапте Хитром, Айваре Сильном – о том, как они боролись с пауками. – По выражению лиц можно было понять, что эти имена они слышат впервые. – Дед также рассказывал историю о Великой Измене – как изменник принц Галлат отправился к Смертоносцу-Повелителю Хебу и предложил обучить его секретам человеческой души, если тот взамен поможет заполучить принцессу Туроол. Дед рассказывал, как узников приводили к пауку, а тот проникал им в мысли до тех пор, покуда не становились известны детали их жизни. После этого Хеб их поедал: ему казалось, что только так он сможет познать их без остатка.
   Так вот, хоть я тогда мало что толком понимал, дед дал мне ключ к пониманию сути пауков. Понятно, что сожрать добычу – еще не значит ее познать. А у пауков любой инстинкт направлен именно на поедание. Всю свою жизнь они проводят, сидя в тенетах в ожидании пищи. Так вот, теперь смертоносцам больше не требуется заботиться о пропитании. Но они попрежнему проводят жизнь, сидя у себя в паутине. У пауков нет воображения, понимаете? Как раз этого я все никак не мог уяснить, пока впервые не столкнулся с пауком воочию– это был так называемый бойцовый паук. Я никак не мог уяснить, как такое существо – опасное – может быть разом и таким смышленым, и таким тупым. Затем мало-помалу стало вырисовываться. Помимо добывания пищи, у пауков никогда не было какой-либо цели. Потому-то у них никогда и не возникало потребности развивать воображение.
   Вот почему жизнь пауков построена на бездумном подчинении. Они лишены дара воображения и лишь слепо выполняют приказы.
   Симеон кивнул.
   – Я часто замечал, что пауки не могут думать сами за себя.
   – Это не потому, что не могут. Потому лишь, что у них попросту нет резона думать. Зачем? Запас еды не иссякает. Врагов бояться? Их нет. О чем им думать?
   Доггинз с сомнением покачал головой.
   – Они должны иметь способность соображать. Кто-то же организует жизнь в городе.
   – Действительно. Смертоносцу-Повелителю думать приходится. Он – все равно что матка в муравейнике – отдает распоряжения, а остальным надлежит их выполнять.
   Если же матка погибает, в муравейнике начинается хаос. Так что, стоит убить Смертоносца-Повелителя, с пауками произойдет то же самое.
   Они переглянулись меж собой и посмотрели на Найла.
   – Может статься, ты и прав, – произнес, в конце концов, Доггинз. Было ясно, что он все еще не свободен от сомнений.
   Волнение отразилось и в глазах Милона.
   – Я думаю, он прав.
   – Но будем ли правы мы, если убьем Смертоносца-Повелителя? От коварства, в конце концов, не выигрывает никто. И покуда нет официального объявления войны, любая попытка уничтожить Смертоносца-Повелителя будет справедливо расцениваться как гнусное покушение.