Уилсон Колин Генри. Башня. Коллегия.

   – А это что, настолько уж плохо?
   – Плохо? – Доггинз посмотрел с недоумением. – Да это же крах, черт побери! Это значит, они будут на нас давить, чтобы мы уничтожили жнецы!
   – Почему ты так уверен?
   – Это элементарно, здесь одно вытекает из другого. Они дали Манефону беспрепятственно пройти через порт. В паучьем городе он видел, что наделал взрыв – полквартала рабов снесено подчистую, – а ему сказали, что это просто досадная случайность. Никто даже заикнуться не пытался о том, что мы штурмовали казармы. То есть они пытаются показать, что готовы простить и обо всем забыть. Их посланники, несомненно, скажут: мол, все снова встало на свои места, поэтому давайте забудем распри.
   – Может, они на самом деле хотят мира. – Найл подивился своим словам: ясно, что с языка сорвались случайно.
   Доггинз фыркнул.
   – Разумеется, хотят, на своих условиях. Они попытаются склонить Хозяина к тому, чтобы он велел уничтожить жнецы и выдать нас.
   – Я-то им, может, и не нужен. Я вот только говорил с одним из гужевых и услышал от него, что меня там все считают убитым.
   – Вот как! – Доггинз остро глянул на товарища. – Он сказал, почему?
   – Сказал, что слышал это от одного из колесничих Каззака.
   Доггинз нахмурился, прикусил губу.
   – Интересно. Выходит, Повелитель действительно считал, что ему тогда удалось тебя задушить. Значит, он уверен в том, что жуки тебя не выдадут, и полон решимости разделаться каким угодно способом… Тогда, видно, и гадать нечего: главным его требованием будет уничтожить жнецы.
   – Но ведь ясно, что Хозяин на это не пойдет?
   Доггинз сердито передернул плечами.
   – Он старик мудрый, но, думаю, за всю свою жизнь так и не научился хоть сколько-то понимать раскоряк. Он наивно судит обо всех по меркам своей порядочности. – Доггинз заговорил тише, хотя это было вовсе необязательно.
   – Между нами, я никак не возьму в толк, как при таком уме можно оставаться таким недотепой.
   От этих слов Найла охватило безотчетное волнение. Ему неожиданно открылось, что в ряде случаев существует определенный предел, за которым чувственное восприятие Доггинза полностью притупляется. Такая своеобразная слепота – огромный плюс для слуги, поскольку сосредотачивает весь ум на выполнении сугубо практических задач. Но это означает и то, что он никогда не заподозрит о существовании мира, где деревья томно наслаждаются зыбкой лаской ветра, а цветы выбрасывают искры живой энергии.
   Они поднялись на невысокий холм. Трава на противоположном его склоне была бурой, пожухшей, а дальше ее вообще не было – лишь черный выгоревший грунт. Это как раз и был участок, обработанный из жнеца. Метрах в двадцати вниз по склону виднелся вырост, напоминающий крупный валун; приглядевшись внимательней, Найл разобрал, что это опрокинутый на спину мертвый паук, застывший, поджав лапы к середине брюха. Подойдя вплотную, Найл постучал по трупу носком сандалии; обугленная плоть была тверда, как дерево.
   Дальше метров сто они шли по спекшемуся коркой грунту. И вдруг неожиданно очутились на кромке откоса метров шести глубиной.
   Откос тянулся в обе стороны на сотни метров. Найл вначале принял это за естественное образование.
   Лишь различив оплавленные камни, понял, что это все работа жнеца.
   От залпа земля расплавилась, словно лед под стру"й кипятка. Впервые доподлинно стала ясна дьявольски разрушительная мощь этого оружия – просто ахнуть впору.
   – Не удивительно, что они перед нами трепещут.
   – Ты же знаешь, каковы раскоряки по натуре, – мрачно сказал Доггинз. – Думаешь, они нам не припомнят?
   Край откоса тянулся вдаль. Потрясали уже одни размеры пораженного участка, самое меньшее – полмили в диаметре.
   Довольно точно можно было определить и положение шара в тот момент, когда Доггинз нажал на спуск. Залп шарахнул по земле стру"й адского брандспойта, выев в полумиле от эпицентра глубокую лощину. Затем заряд рассеялся в стороны, будто струя из шланга, нагромоздив вокруг стену из камней и вывороченного грунта. В районе эпицентра все было попросту выпарено, в то время как дальше предметы уберегла от разрушения сама сила залпа, разметав их в стороны, словно смерч листву. На этом участке, вперемешку с обломками камней и вырванными с корнем деревьями, виднелись паучьи трупы. В воздухе стоял неприятный запах разлагающейся плоти.
   Оба молчали, идя вдоль границы выжженного участка. Не дающую покоя мысль высказал, в конце концов, Доггинз. Кивнув в сторону виднеющейся на горизонте панорамы паучьего города, он задумчиво проронил:
   – Один жнец, и за минуту от всего этого осталось бы ровное место.
   – А заодно и от всех жителей. Доггинз глянул искоса.
   – Хочешь сказать, они того стоят?
   – Нет. Там среди них и моя семья.
   – Да ну тебя, я же просто так… – поспешил сказать Доггинз. – Просто на ум взбрело…
   Неожиданно Найл поскользнулся на чем-то мягком.
   Оказывается, он всмятку раздавил сандалией небольшой грибголовоног. Тьфу, пакость!
   Тут оба впервые обнаружили, что вокруг со всех направлений сползаются десятки этих существ-слизней. Одно из них потянулось Найлу к лодыжке и высунуло серое щупальце, пытаясь взобраться по ноге. Он пинком отбросил существо.
   – Странно, откуда они взялись?
   – Мертвечина манит, – рассудил Доггинз. И вправду, метрах в тридцати валялся дохлый паук, из вспоротого брюха которого топорщились разбухшие кишки; плоть торопливо поглощали орды крохотных головоногов, напоминающие личинок.
   Найл пинком отшвырнул пытающийся взобраться по ноге гриб. Они осмотрительно обогнули дохлятину, и головоноги, похоже, утратили к ним интерес. Приближаясь к месту, откуда начинался обход, Найл приостановился возле каменно-твердого трупа, застывшего на спине: глазам померещилось, что он чуть шевельнулся, будто кто пытался его перевернуть. Секунду спустя толчок повторился, заставив обоих заинтересованно остановиться. Труп различимо подергивался. Тут уже оба вгляделись внимательно, и в этот момент на брюхе образовалась язва. Язва медленно распалась, и спустя несколько секунд из брюха наружу появился головоног, волоча за собой кусок требухи. Доггинз брезгливо сморщился и двинулся было прочь, но Найл вдруг сказал:
   – Погоди-ка.
   Он медленно обошел вокруг опаленного трупа, стараясь реже дышать из-за несносного смрада. Доггинз взглянул на Найла как на сумасшедшего:
   – Чего ты дурью маешься?
   – Мне непонятно, как он забрался внутрь.
   Он с силой пихнул труп ногой, и тот наполовину перевернулся; спина отливала горелым деревом.
   – Через рот, наверное?
   – Не может быть.
   Найл указал пальцем – челюсти существа были плотно сомкнуты в гримасе предсмертной муки.
   – Тогда через другую дырку, – усмехнулся Доггинз. Найла внезапно будто кольнуло; промелькнувшая мысль показалась настолько нелепой, что неловко было и высказывать.
   – Не знаю, может ли такое быть. А не превращаются ли пауки в головоногов?
   – Да ну, скажешь тоже.
   Сдерживая отвращение, Найл заглянул в отверстое брюхо.
   Оказывается, хлопотливое движение создавалось за счет того, что в потрохах кишмя кишели тысячи крохотных созданьиц-живчиков. Приглядевшись внимательней, Найл сообразил, что это те же головоножки, только крохотные. Некоторые, покрупнее, нападали на тех, что мельче, и, очевидно, их пожирали. При этом росли агрессоры так быстро, что прибывали в размерах буквально на глазах.
   Самый крупный из головоногов рвался вперед по спинам своих собратьев одержимой бестией, создавая проход в серых кишках; следом лихорадочно спешило сонмище головоногов помельче. Не прошло и пяти минут, как предводитель набрал величину почти с ладонь.
   – Ты гляди, – хмыкнул Найл, – лопают друг дружку, будто дождевые капли.
   – Ну и что? – спросил Доггинз, пожав плечами.
   – Выходит, они однородны по своему составу.
   Гриб-каннибал стал, пучась, выпрастываться из паучьего брюха; Найл с Доггинзом следили с отвращением и странной зачарованностью. Головоног подполз к Доггинзу вплотную и сделал попытку взобраться на обутую в сандалию ногу. Тот свирепо его пнул, но нога увязла в студенистом теле, и гриб пристал к ступне.
   Пришлось соскребать другой ногой. Но на наглеца это не подействовало, лез себе как ни в чем не бывало. Найла разобрал смех.
   – Да ты лучше не пинай, а прикажи ему уйти. Пусти в ход медальон.
   – Как?
   – Смотри сюда. Поверни его этой стороной внутрь, сосредоточься. Затем пустишь в ход другую сторону – энергия распространится наружу. Медальон для того и существует.
   Доггинз неуверенно повернул зеркальную часть.
   – Вот. А теперь, сосредоточься и действуй» как тогда с клейковидными мушками.
   Доггинз уставился на гриб; меж бровями пролегла складка.
   – Похоже не действует, – сокрушенно покачал он головой.
   – Нет, просто надо немного иначе. Сплоти энергию внутри себя. Затем направляй наружу.
   Доггинз снова насупился, на физиономии выписался злой азарт. Ясно было, что он не осознает еще потенциала медальона.
   Вместо того, чтобы использовать потаенную энергию сердца и солнечного сплетения, он грубо давил силой мозга, будто палил из бластера – ни дать, ни взять надрывно кричащий человек.
   Головоног все так же пытался взобраться по ноге, и Доггинз невольно отступил на шаг. И тут гриб внезапно замер. Затем опять попытался двинуться, вытягивая ложноножки, но Доггинз снова насупился, и гриб вначале остановился, а затем пошел на попятную.
   – Невероятно! – воскликнул Доггинз, изумленно поведя головой из стороны в сторону.
   Он нагнулся, остановившись в метре от гриба, очевидно, считая, что влияние от этого как-то усилится. Вначале ничего не произошло, но вот головоног начал толкаться на паре ложноножек вверх, будто пытаясь встать на дыбы. Доггинз осклабился.
   – Хочу, чтобы он у меня опрокинулся. Куда?!
   Он насупился как раз вовремя: гриб уже собирался улизнуть. Кончиками пальцев Доггинз коснулся медальона.
   – Знаешь, будь у нас в достатке таких штуковин, жнецы бы, может и не понадобились. Пауков мы бы побили их же козырями. – Ясно чувствовалось, насколько он взволнован.
   Теперь головоног полз на удивление прытко. Доггинз грозно вперился в него. Гриб остановился, затем пустился наутек, на этот раз с удивительной скоростью. Вид у Доггинза был растерянный.
   – Это еще что за черт?
   – Ты о чем?
   – Не сработало. – Встав над грибом, он насупился еще сильнее – тот приостановился, но ненадолго. – Сначала вроде как выходит, а затем он будто раздумывает подчиниться. Притомился, наверно, уже. – Он подозрительно покосился на Найла. – А это не ты, часом, командуешь?
   – Нет, не я, – покачал головой Найл. – Это сила.
   – Что за сила?
   – Не знаю, какая именно. Такое впечатление, будто она возникает откуда-то из-под земли и управляет головоногами. – Доггинз недоуменно глядел на Найла.
   – Ты что, не чувствуешь? Вот она-то и заставляет его тебе сопротивляться.
   – Да, в самом деле, что-то такое есть… – Несколькими шагами обогнув гриб, он опустился перед ним на колени и воззрился эдаким безумным демоном. Спустя некоторое время уползающий головоног остановился, затем снова принялся уползать с нарастающей прытью. Доггинз так напрягся, что на лбу вздулась жила, а глаза сузились щелками. Головоног сменил направление и пополз обратно, Доггинз расцвел.
   – Так-то вот! – повернулся он к Найлу. – Сопротивление сломлено.
   – Да. Помедлив немного, сила, похоже, уступает.
   – Как ты вообще догадался о ее существовании?
   – Я ее почувствовал той самой ночью, когда гриб поглощал беднягу Киприана.
   Доггинз заставил головонога опрокинуться, и теперь тот лежал, беспомощно шевеля ложноножками. Ценой больших усилий ему удалось, наконец, встать в прежнее положение, но Доггинз был в восторге от этой новой способности.
   – Сила, судя по всему, расходится, как круги по воде, – высказал свое предположение Найл. – Тебе прежде ничего о том не доводилось слышать?
   – Нет, – покачал головой Доггинз, в очередной раз сваливая головонога, едва успевшего перевернуться. – Хотя жена Симеона что-то такое рассказывала.
   – Что именно? – живо осведомился Найл.
   – Не знаю. Никогда особо не вникал.
   – А можно сходить к ней порасспросить?
   – К сожалению, нет. Она умерла. – Глаза у Доггинза внезапно округлились. – Привет, это еще что?
   Со всех сторон к ним сползались бесчисленные орды головоногов. В их движении не было ничего угрожающего; сюда их, похоже, влекло просто любопытство. Но было ясно, что надо немедленно отходить, иначе скоро ногой некуда будет ступить.
   – Пойдем, – позвал Найл.
   Но едва направились в сторону невысокого холма, с которого начинали обход, как головоноги зашевелились быстрее. Их скорость ошеломляла, они катились по земле, словно серая волна прилива. Вскоре вокруг Найла с Доггинзом образовалось плотное кольцо. Они с шага перешли на бег; серый прилив устремился к ногам. Еще секунда, и почувствовалось, как мягкие тела чавкают под подошвами. Доггинз, поскользнувшись, едва успел вытянуть перед собой руки; пара секунд, и головоноги облепили ему обе руки и заспешили по ним наверх. Доггинз разъяренно проорал что-то и начал с отвращением их смахивать; отцепляясь, головоноги оставляли на коже красноватые отметины. На миг Найл ошеломленно застыл, и грибы не замедлили начать штурм; вверх по ногам полезло мягкое, холодное, эдакая слюнявая ласка.
   Вдвоем они кинулись туда, где пожухлая трава обозначала границу выжженного участка. Впереди поднимался крутой склон образованного выстрелом обрыва; взбежать с разбега не удалось. Доггинз начал яростно срывать с себя облепивших руки и плечи головоногов. В полусотне метров справа склон был чуть положе. Понеслись туда, поминутно оскальзываясь на противно мягких телах. Еще немного, и из кольца удалось вырваться. Найл. ринувшись вперед, взлетел по склону наверх, затем развернулся и помог Доггинзу. К счастью, головоноги, подкатившись к склону, взбираться на верхотуру не думали.
   Доггинзу удалось, наконец, посрывать с себя головоногов, и он со злым сладострастием принялся их топтать. Найл предпочел действовать не руками, а силой ума: один интенсивный залп сосредоточенности, и головоноги поползли по ногам вниз, оставляя за собой влажно поблескивающие следы.
   Доггинз, чертыхаясь, принялся соскребать с рук слизь пучками жухлой травы.
   – Тьфу, погань! Жаль, не захватил с собой жнец.
   – У тебя на то есть медальон.
   – А и то правда! – Настроение у Догтинза постепенно пришло в норму. – Только действует он медленно. – Он поглядел вниз на серое сонмище. – Интересно, что заставляет их переть на нас всей массой?
   – Сила… Ей не по нраву, когда кто-то пытается преодолеть ее.
   – Но что это за сила?
   – Я знаю не больше твоего.
   На обратном пути к городу Доггинз был задумчив и молчалив. В конце концов, спросил:
   – Ты говоришь, обнаружил ту силу, когда гриб поглощал Киприана?
   – Да.
   – Как это у тебя получилось?
   – Я тогда ее почувствовал.
   – А сейчас чувствуешь?
   – Если как следует расслабиться, смог бы.
   – Это что-то навроде силы воли?
   – Нет, пожалуй. Не совсем.
   – Она как-то связана со Смертоносцем-Повелителем?
   – Нет, – Найл покачал головой. – Она вообще какая-то безудержная.
   – А если это те же пауки, только усиленные ВУРом? – Заметив недоуменный взгляд Найла, пояснил: – Ты не знаешь, что такое ВУР? Взаимоусиливающий резонанс… Жуки таким именно образом помешали паукам ворваться в город. Они могут смыкать волю воедино, образуя эдакий силовой щит.
   – И пауки тоже так умеют?
   – Безусловно. Но преимущество здесь на стороне обороняющихся. Единственный способ пробить такой щит – это сломить волю защитников.
   – Если я верно понял, несколько пауков – или жуков – могут сообща нагнетать гораздо большую силу воли, чем каждый в отдельности?
   – Совершенно верно, гораздо больше, в сотни раз. – Вынув медальон, он взвесил его на ладони. – Будь у людей в достатке таких вот штуковин, они могли бы делать то же самое.
   Путь пролегал мимо здания, которое возводили клейковидные мушки. Верх здания был полностью окутан золотистым, переливчатым, звонко жужжащим облаком. Вблизи жужжание было поистине оглушительным. Они остановились неподалеку, и Доггинз немигающим взором впился в мушек; меж бровей пролегла суровая складка. Эффект по внезапности был изумительным.
   Жужжание мгновенно смолкло, и воцарилась непривычная тишина. Затем золотистые тела мушек стали градом осыпаться с недостроенной стены. Те, что остались, утратили сноровку и начали беспорядочно ползать, сталкиваясь друг с другом. Доггинз таращился, не веря собственным глазам.
   – Эта штуковина сильнее, чем мне казалось.
   Они поспешили через лужайку. Когда приблизились, стало ясно, что опавшие мушки всего лишь оглушены; они уже начинали невнятно шевелиться, приходя в себя. Доггинз с задумчивым видом шевелил их носком сандалии.
   – Почему бы тебе не попробовать привести их в чувство? – предложил Найл.
   – А ведь действительно.
   Доггинз сосредоточенно насупился, и тут же, вздрогнув, отпрянул: рой мушек с жужжанием взметнулся с земли, некоторые угодили снизу под тунику. Доггинз, чертыхаясь, начал хлопать себя по рукам и ногам. Найл с трудом сдерживал смех.
   – Что ты их лупишь? Ты заставь их, они сами улетят!
   Доггинз снова сосредоточился, из-под одежды у него вылезло с полдюжины ошалелых мушек. Доггинз поглядел на Найла, улыбаясь до ушей, как восторженный мальчуган.
   – Да это просто изумительная вещица! Подумать только, пылится все эти годы в музее…
   Мушек он заставил возвратиться к вершине здания и осесть там густым, но безмолвным облаком. Очевидно, собственная сила изумляла Доггинза. Он заставил мушек рассеяться по стене, а затем исчезнуть внутри недостроенного здания. Набравшись дерзости, он велел им сбиться в рой, напоминающий шлейф кометы, и описать вокруг здания круг, смахивающий на змеистую переливчатую ленту.
   Наблюдая за действиями Доггинза, Найл в очередной раз убедился, что тот использует медальон не в полную силу. Держа медальон в руке, он намеренно направлял его из стороны в сторону, думая, что этим регулирует луч энергии. А сам вместо того, чтобы использовать его выпуклую часть, концентрируя свои внутренние силы, действовал грубым, агрессивным напором воли, идущим из мозга. Извлекаемая таким образом сила впечатляла, но в итоге изматывала; все лицо у Доггинза было в бисеринках пота.
   Найл открыл было рот, думая сказать все это Доггинзу, но быстро сообразил – делать этого не следует: еще, чего доброго, обидится, что его поучают.
   Однако Найла занимало не это. Он чувствовал, что, несмотря на прямой контакт собственной воли с клейковидными мушками, Доггинз, похоже, не осознает, что своими действиями постепенно доводит мушек до истощения.
   Пьянея от ощущения полной свободы манипулировать насекомыми, он разгонял их все быстрее и быстрее, пока рой не превратился в золотую змею, бойко снующую вокруг здания, вытворяющую по пути затейливые зигзаги, как некий воздушный балет. Казалось, что сейчас Доггинз опомнится и даст мушкам мирно осесть на стены; однако он вместо этого, очевидно, полностью поглощенный удовольствием, все гонял и гонял несчастных, даром что те уже выбивались из сил.
   Найл собрался вмешаться, но в глазах Доггинза стояло такое светлое, детское блаженство, что одернуть не хватало духа.
   Неожиданно золотистая змея рассыпалась в прах, и на землю просыпался дождь из насекомых. Вид у Доггинза был откровенно обиженный – ни дать, ни взять ребенок, у которого отняли игрушку. Подойдя к мушкам, он пошевелил их носком сандалии.
   – Похоже, отлетали свое, – заметил Найл.
   – Ч-черт, – сокрушенно мотнув головой, процедил Доггинз.
   – Таких больше негде достать?
   – Почему, можно. Мы их разводим. – Он пожал плечами, отворачиваясь. – Но что нам действительно нужно – побольше вот этого, – он любовно похлопал по медальону и уронил цепочку назад под ворот рубашки.
   Они находились на полпути, когда заметили паучьи шары. Их было два, и они быстро приближались со стороны паучьего города. На секунду Найла охватил страх и желание куда-нибудь спрятаться.
   – Вот чего я боялся, – процедил Доггинз.
   – Чего именно?
   Доггинз не ответил. Он стоял, не отрывая глаз от шаров, в глазах – холодная враждебность.
   Не прошло и минуты, как первый скользил уже над шпилем Зала собрания, сбрасывая высоту почти вертикально. Затем оба шара скрылись из виду.
   – Ты думаешь, это посланники? Доггинз втянул воздух сквозь зубы.
   – Больше некому. Я бы хотел знать, почему они так спешат.
   – Наверно, хотят поскорей заключить перемирие.
   – Что меня и тревожит. – Он коснулся локтя Найла. – Давай-ка, двигаем обратно.
   Наполовину сдувшиеся шары лежали перед Залом на газоне. Вокруг гурьбой стояли ребятишки, зачарованно глядя, как те медленно сдуваются, и, похоже, совершенно не обращали внимания на бурого бойцового паука, стоявшего тут же на страже. Навстречу Доггинзу и Найлу спешила девушка в желтой тунике слуги жуков. Когда она подошла достаточно близко, Найл узнал: Дона.
   – В чем дело? – сразу спросил Доггинз.
   Та оглянулась в сторону Зала.
   – Там она.
   – Кто?
   – Принцесса Мерлью, – ответила Дона, понизив голос.
   – А пауков сколько? – осведомился Доггинз.
   – Всего один.
   Найл с Доггинзом переглянулись.
   – Получается, она и есть одна из переговорщиков, – заключил Доггинз. – Ух, хитрая бестия.
   При упоминании имени Мерлью Найл затомился от волнения и тягостного предчувствия. Дона следила за ним встревоженным взором.
   – Ты не дашь им уговорить себя вернуться?
   – Разумеется, нет, – ответил Найл, с замешательством на нее поглядев. «Я что, спятил?» – хотел добавить он, но спохватился, боясь, что такой резкой фразой может ее задеть.
   От Зала собраний к ним спешил жук-стражник. Дона с почтительным интересом наблюдала, как он, проворно шевеля щупиками, обращается к Доггинзу, вторя движениям своеобразными скрипучими звуками. Доггинз повернулся к Найлу:
   – Он говорит, нам нужно следовать за ним. Нас вызывают в Совет.
   Дона коснулась руки Найла.
   – Прошу тебя, будь осторожен.
   – Не беспокойся, – он легонько стиснул ей руку и улыбнулся. Улыбка вышла куда более уверенной, чем то, что на самом деле было на сердце.
   Они вошли вслед за провожатым в парадную. Обычная деловая суета здесь действовала настолько успокаивающе, что напряженность у Найла пошла на убыль; прохладный полумрак вселял безмятежность. Он даже не без удовольствия начал представлять, как сейчас снова повстречается с Хозяином. Но возле горловины ведущего в подземные палаты коридора провожатый неожиданно остановился и стал опять подавать какие-то знаки. Доггинз кивком указал Найлу на дверь:
   – Он говорит, чтобы ты дожидался вон там.
   Толчком открыв дверь, Найл очутился в пустой комнате. Освещение здесь было ярче, чем в парадной, а из открытого окна дышал ровный ветерок. Меблировку составляли несколько незамысловатых стульев и диванчик в виде жука. Сев на него, Найл оперся затылком о стену и прикрыл глаза. Гладкая шелковистая обивка диванчика отдавала прохладой.
   Хорошо одному. Доггинз был Найлу по душе, но его общество странным образом выматывало.
   Казалось, что все его мысли и чувства сориентированы на решение исключительно практических вопросов. Мир, по Доггинзу, существовал не как особая, самостоятельная среда, а как нечто, что нужно непременно осваивать и покорять. Какой-нибудь час общения с ним, и у Найла уже возникло неодолимое желание забыть об окружающем и уйти вглубь себя.
   В комнате стояла приятная прохлада. Через окно доносилось ласковое журчание фонтана, детские голоса; в комнату с жужжанием влетела муха. Найл с глубоким вздохом расслабился, словно утопая в груде ароматной листвы. Переборов желание заснуть, он сосредоточился до того порога, когда становится внятной завеса тишины внутри себя.
   В черепе мгновенно ожила точка света. Найл расслабился еще больше, и тогда стал внятен капля за каплей сочащийся ток силы
   – будто кроткий прилив, лижущий морской берег волна за волной.
   И тут совершенно неожиданно Найл ощутил в глубине сознания гнетущую напряженность
   – не чувство опасности, а просто чуткую настороженность. Нечто подобное он уже испытал, сидя в камере при дворце Каззака, – ощущение, что за тобой следят.
   Он позаботился не выдать настороженности ни единым движением лица; всякий, взглянув на него, подумал бы, что он спит. Лежа на спине и ровно дыша, Найл мысленно прощупывал комнату. Одной секунды оказалось достаточно, чтобы выяснить: тайный соглядатай наблюдает через окно. Гулко хлопнувшая в отдалении дверь дала подходящий повод шевельнуться и открыть глаза; Найл, зевнув, сел и поглядел в окно.
   К его удивлению, там никого не оказалось
   – ничего, лишь безоблачное небо. Встав, он, не спеша, подошел к окну, затем вытянулся, якобы потягиваясь, и чуть отодвинул занавеску. Мимо головы с жужжанием пролетела муха и опустилась в углу потолка. Найл прикрыл глаза, вдыхая прохладный воздух; внутренний монитор показывал, что наблюдение осуществляется сверху.
   Небрежной походкой Найл возвратился к диванчику, поласкал гладкую ткань подушки и тут, схватив ее внезапным движением за угол, резко швырнул через комнату вверх.