Уилсон Роберт Антон. Немые и проклятые

   — Что именно?
   — Вы сказали: «Нам нужны такие люди, как вы с инспектором Рамиресом, Хавьер. В этом можете не сомневаться».
   — Понятно.
   — Мы с инспектором Рамиресом хотели бы произвести арест сегодня ночью, — сказал Фалькон и вышел.
 
   Он сидел один в своем кабинете, зная, что Рамирес и Феррера ждут новостей. Зазвонил телефон, Фалькон слышал, как они вскочили. Это была Исабель Кано. Она просила сказать что-нибудь о письме по поводу дома на улице Байлен, которое набросала, чтобы отправить Мануэле. Фалькон признался, что не читал письма, но это не важно. Он решил, что если Мануэла хочет жить в доме, ей придется заплатить рыночную цену минус комиссионные агенту, и это не обсуждается.
   — Что с тобой случилось? — спросила она.
   — Я внутренне ожесточился, Исабель, — сказал Фалькон. — Ты когда-нибудь слышала о деле Себастьяна Ортеги?
   — Сыне Пабло Ортеги? Который похитил мальчика?
   — Верно. Ты не против заняться апелляцией?
   — Новые веские доказательства?
   — Да, — сказал Фалькон. — Но должен тебя предупредить: Эстебан Кальдерон в данном случае будет выглядеть довольно неприглядно.
   — Ну что ж, ему пора познать не только радость успеха, — сказала она. — Я посмотрю.
   Фалькон повесил трубку и снова погрузился в молчание.
   — Ты уверен? — сказал Рамирес из общего зала.
   — Мы ценные работники, Хосе Луис.
   На этот раз зазвонил телефон в общем кабинете. Рамирес схватил трубку. Молча слушал.
   — Спасибо, — пробормотал Рамирес. Он повесил трубку. Фалькон ждал.
   — Хосе Луис?
   Ни звука. Он подошел к двери.
   Рамирес смотрел вверх, лицо мокрое от слез, нижняя губа закушена, он пытался справиться с эмоциями. Махнул рукой Фалькону, не в силах говорить.
   — Его дочь, — сказала Феррера. Севилец закивал, вытирая крупные слезы.
   — С ней все хорошо, — сказал он шепотом. — Они сделали все возможные анализы и не нашли ничего страшного. Они думают, что это какой-то вирус.
   Он упал на стул, вытирая слезы.
   — Знаете что? — сказал Фалькон. — Думаю, самое время выпить пива.
   Они втроем приехали в бар «Ла Хота», пили пиво и ели полоски соленой трески. Заходили другие полицейские и пытались завести с ними разговор, но беседа не получалась. Они были слишком напряжены. Когда стрелка часов подошла к половине девятого вечера, мобильный Фалькона завибрировал в кармане брюк. Он поднес его к уху.
   — Вы можете арестовать Игнасио Ортегу по этим обвинениям, — сообщил Элвира. — Судебным следователем назначен Хуан Ромеро. Удачи.
   Они вернулись в управление, потому что Фалькон хотел произвести арест на патрульной машине с мигалкой, чтобы весь район Ортеги знал, что происходит. За рулем была Феррера, они остановились у большого дома в квартале Порвенир. Как говорил Себастьян, на столбах у ворот сидели бетонные львы.
   Феррера осталась в машине. Рамирес нажал на кнопку звонка, они услышали тот же звон колоколов, что и в доме Веги. Вышел Ортега. Ему показали удостоверения. Он посмотрел на патрульную машину с мигалкой у них за спиной.
   — Мы бы зашли на минутку, — сказал Рамирес. — Если только вы не хотите, чтобы все произошло на улице.
   Они вошли в дом и вместо привычного холода от кондиционера ощутили приятную прохладу.
   — Этот кондиционер… — начал Рамирес.
   — Это не кондиционер, инспектор, — сказал Ортега. — Оцените работу новейшей системы климат-контроля.
   — Тогда в вашем кабинете должен идти дождь, сеньор Ортега.
   — Могу я предложить вам выпить, инспектор? — спросил озадаченный Ортега.
   — Вряд ли, — сказал Рамирес. — Мы надолго не задержимся.
   — А вам, старший инспектор? Стаканчик виски? У меня даже есть «Лафройг».
   Фалькон зажмурился. Этот сорт виски любил Франсиско Фалькон. В доме до сих пор хранились его запасы. Вкусы Хавьера были не столь экзотичны. Он отрицательно покачал головой.
   — Не возражаете, если я выпью? — спросил Ортега.
   — Это ваш дом, — сказал Рамирес. — Вам не нужно соблюдать приличия ради нас.
   Ортега плеснул виски поверх льда. Он поднял стакан за полицейских. Приятно было смотреть, как он нервничает. Ортега взял здоровенный пульт, с помощью которого контролировал климат в доме, и начал объяснять сложность системы Рамиресу, но тот его прервал.
   — Мы не умеем проигрывать, сеньор Ортега, — сказал он.
   — Что, простите? — спросил Ортега.
   — Мы совсем не умеем проигрывать, — сказал Рамирес. — Мы не любим смотреть, как наша отличная работа пропадает впустую.
   — Я могу вас понять, — сказал Ортега, пряча нервозность в присутствии угрожающего, агрессивного Рамиреса.
   — Что вы можете понять, сеньор Ортега? — спросил Фалькон.
   — Ваша работа, должно быть, иногда приносит страшные разочарования.
   — С чего бы вам так думать? — спросил Фалькон.
   Теперь, уловив их интонацию и сочтя ее неприятной, Ортега сам стал неприятным. Он посмотрел так, словно они были жалкими людишками, достойными сожаления.
   — Система правосудия мне не подчиняется, — сказал он. — Не мне решать, какие дела дойдут до суда, а какие нет.
   Рамирес выхватил пульт из рук Ортеги, взглянул на кучу кнопок и швырнул его на диван.
   — А как же двое детей, трупы которых мы нашли в поместье возле Альмонастер-ла-Реаль? — спросил Рамирес.
   Фалькон содрогнулся, увидев усмешку, промелькнувшую на лице Ортеги. Теперь он знал, в чем дело, понял, что ему ничего не грозит, и собирался получить удовольствие.
   — А что с ними? — чуть ли не промурлыкал Ортега.
   — Как они умерли, сеньор Ортега? — спросил Рамирес. — Мы знаем, что у нас нет оснований завести на вас уголовное дело в связи с этим, но мы не умеем проигрывать и хотим, чтобы вы нам хотя бы рассказали.
   — Не знаю, о чем вы говорите, инспектор.
   — Мы догадываемся, что произошло, — сказал Фалькон. — Но мы хотели бы узнать точно, как и когда они умерли и кто их похоронил.
   — Никаких ловушек, — сказал Рамирес, поднимая руки. — Вам нечего бояться ловушек, верно, сеньор Ортега?
   — Большое спасибо, а теперь я хочу, чтобы вы ушли, — сказал он и повернулся к ним спиной.
   — Уйдем, как только вы скажете то, что мы хотим услышать.
   — У вас нет никакого права врываться…
   — Вы сами нас пригласили, сеньор Ортега, — напомнил Фалькон.
   — Пожалуйтесь своим высокопоставленным друзьям, когда мы уйдем, — сказал Рамирес. — Должно быть, вы можете добиться нашего разжалования, отстранения без сохранения зарплаты, увольнения… с вашими-то связями.
   — Убирайтесь, — зарычал Ортега, оборачиваясь.
   — Скажите, как они умерли, — стоял на своем Фалькон.
   — Мы не уйдем, пока не скажете, — радостно заявил Рамирес.
   — Они покончили с собой, — сказал Ортега.
   — Как?
   — Мальчик задушил девочку и вскрыл себе вены осколком стекла.
   — Когда?
   — Восемь месяцев назад.
   — Как раз тогда старший инспектор Монтес начал пить больше, чем прежде, — сказал Рамирес.
   — Кто их закопал?
   — Не знаю, кого-то послали…
   — Надо думать, они мастера копать ямы, — сказал Рамирес, — русские крестьяне. Когда вы в последний раз копали яму?
   Теперь Рамирес подошел вплотную к Ортеге. Он схватил его за руку. Кожа нежная. Рамирес посмотрел ему в лицо.
   — Я так и думал. Ни укола совести… но, возможно, она проснется в свое время, — сказал он.
   — Я сообщил все, что вы хотели, — заявил Ортега. — Теперь вам пора.
   — Уже уходим, — сказал Фалькон. Рамирес достал из кармана наручники. Он надел их на запястье руки, которую так и не выпустил. Фалькон взял стакан с виски из другой. Рамирес сковал их за спиной Ортеги и похлопал его по плечу.
   — Вам обоим конец, — угрожающе произнес Ортега. — Вы это знаете?
   — Вы арестованы, — сказал Фалькон, — за неоднократное изнасилование вашего сына Сальвадора Ортеги и вашего племянника Себастьяна Ортеги…
   Увидев улыбку на лице Ортеги, Фалькон умолк на середине фразы.
   — Вы всерьез считаете, что показания наркомана-героинщика и осужденного за похищение и изнасилование ребенка помогут вам упечь меня за решетку? — спросил Ортега.
   — Ситуация изменилась, — сказал Фалькон, а Рамирес положил свою лапищу на голову Ортеге. — Мы вспомнили мальчика и девочку, чтобы вы знали: вас только что касались «невидимые руки».

Эпилог

   Фалькон сидел в винном погребке «Альбариса» на улице Бетис с пивом и только что поджаренными анчоусами. День выдался не очень жарким. У реки было много народу. Он забросил прогулки по своему излюбленному месту — мосту Королевы Изабеллы Второй. Оно напоминало о скверных временах и бестактных фотографах. Теперь Фалькон сидел за столиком, среди людей, которые ели и пили. Он смотрел на гуляющие пары разных возрастов — они целовались, бродили в солнечном свете; на бегунов и велосипедистов — они рвались вперед вдоль канатов на другом берегу. Официант остановился и спросил, не хочет ли он что-нибудь еще. Фалькон заказал пива и мелких кальмаров.
   Образы и звучащие голоса последней жаркой недели июля до сих пор не отпускали его: Рафаэль Вега, его сын Марио, ответ на вопрос Кальдерона: «Будь у тебя сын, Хавьер, что бы ты стал скрывать от него ценой собственной жизни?»
   Он помнил жалость, которую испытывал к Марио, когда того забирала новая семья, и хотел, чтобы мальчик узнал, не сейчас, когда-нибудь, только одно о своем ужасном отце. Хотел, чтобы он узнал, что Рафаэль Вега вновь обрел человечность через любовь и утрату. Оказался лицом к лицу со своей совестью, и она его мучила. Вега умер, желая, чтобы из его жуткой жизни получилось хоть что-то хорошее. Но как Марио узнает об этом?
   Вторым, от чего Фалькон не мог и не хотел избавиться, было произошедшее между ним и Консуэло. Она бросила его и уехала к детям на побережье. Фалькон пытался выяснить у администраторов ресторанов, где она, но им строго приказали никому не сообщать. Ее мобильный все время был выключен. Он не получал ответов на сообщения, оставленные на автоответчике. Он мечтал о ней, видел ее на улице, бежал через площадь, чтобы схватить за руку потрясенных незнакомок. Он жил с мыслями о ней, тосковал по ее запаху, по прикосновению ее щеки к своей, по своему пустому стулу напротив нее в ресторане.
   Официант принес пиво и кальмаров. Фалькон выдавил на моллюсков лимон и потянулся к запотевшему стеклу. От холодного пива на глаза навернулись слезы. Он кивнул девушке, спросившей, можно ли взять стул, откинулся на спинку; высокие пальмы, качаясь на фоне севильского неба, расплывались у него перед глазами. Завтра первый день сентября. Он собирался на несколько дней в Марокко. Марракеш. Он был счастлив. Мобильный завибрировал в кармане брюк. Фалькон едва мог заставить себя ответить в ленивой послеобеденной истоме.