Страница:
Роберт Уилсон
Немые и проклятые
Посвящается Джейн, Хосе и Нику
Ха-ха! Ну какая же дура эта честность!
А доверчивость, ее родная сестрица, — тоже балда!
Шекспир. Зимняя сказка
Власть многих правительств зиждется на страхе.
Джон Адамc, второй президент США
Рафаэль
(щурясь в темноте)
Мне страшно? У меня нет причины бояться. Я лежу в постели рядом с Лусией, мой малыш Марио посапывает во сне в соседней комнате. Но мне страшно. Меня пугают сны… нет, не так. Пугает то, что они оживают. Мне мерещатся лица, только лица. Вроде бы незнакомые, но порой меня охватывает странное чувство: кажется, еще мгновение — и я их вспомню. Только они словно не хотят этого. Потому, когда я просыпаюсь… нет, я снова неточен. Это не совсем лица. Они бесплотны. Они скорее призрачны, чем реальны. Но я различаю черты, вижу колеблющиеся, зыбкие цвета — сейчас, вот-вот они примут облик каких-то людей. Вот оно! Какие-то люди. Это ключ к разгадке? Лица этих людей пугают меня, значит, я должен бояться заснуть, однако с нетерпением жду сна, ведь я хочу узнать ответ. Ключ где-то в моем сознании, он откроет дверь, и я пойму: почему именно эти лица? Почему не другие? Что в них такого? За что зацепилось сознание?
Теперь я вижу их довольно ясно и днем, когда мой рассудок куда-то уплывает. Подсознание прилаживает их на живых людей. Призрачные лица на мгновение оживают, а потом проступают настоящие. Я чувствую, что весь трясусь, как обеспамятевший старик, неспособный произнести имена, что вертятся на языке.
Я содрогаюсь от страха: рассудок подводит меня. Быть может, я схожу с ума? Недавно, когда я принимал душ, Лусия обмолвилась, что я бродил во сне. Сказала, что в три часа утра я спускался в кабинет. В тот день я обнаружил на своем столе блокнот — на чистой странице остались выдавленные отпечатки каких-то слов. Я поднес блокнот к окну и сумел прочесть написанную моим почерком строчку: «…растворены в воздухе?..»
Теперь я вижу их довольно ясно и днем, когда мой рассудок куда-то уплывает. Подсознание прилаживает их на живых людей. Призрачные лица на мгновение оживают, а потом проступают настоящие. Я чувствую, что весь трясусь, как обеспамятевший старик, неспособный произнести имена, что вертятся на языке.
Я содрогаюсь от страха: рассудок подводит меня. Быть может, я схожу с ума? Недавно, когда я принимал душ, Лусия обмолвилась, что я бродил во сне. Сказала, что в три часа утра я спускался в кабинет. В тот день я обнаружил на своем столе блокнот — на чистой странице остались выдавленные отпечатки каких-то слов. Я поднес блокнот к окну и сумел прочесть написанную моим почерком строчку: «…растворены в воздухе?..»
1
Среда, 24 июля 2002 года
— Хочу к маме. Хочу к маме.
Консуэло Хименес открыла глаза. Детская мордашка нависла над ее лицом, почти уткнувшись в него носом. Консуэло спала, зарывшись головой в подушку. При пробуждении ресницы чиркнули по хлопку наволочки. Пальчики ребенка впились в ее плечо.
— Хочу к маме.
— Ладно, Марио. Пойдем поищем маму, — согласилась она и подумала: «Бог ты мой, будить человека в такую рань!» — Ты же знаешь, мама совсем рядом, на той стороне улицы. Может, пока побудешь здесь с Матиасом? Позавтракаете, немного поиграете…
— Хочу к маме.
Пальцы малыша настойчиво вцепились в руку, женщина погладила его по голове и поцеловала в лоб.
Ей не пристало идти по улице в одном белье, словно какой-нибудь прачке, которой приспичило сбегать в магазин, но ребенок ластился к ней и тянул за собой. Консуэло накинула белый шелковый халат поверх хлопчатобумажной пижамы, сунула ноги в золотистые сандалии и пригладила ладонями волосы. Марио ухватился за халат и потащил ее, как портовый грузчик поклажу.
Консуэло взяла его за руку и свела вниз по лестнице, ступенька за ступенькой. Они покинули кондиционированную прохладу дома. После очередной душной ночи жара даже в такой ранний час была плотной и неподвижной, без малейшего намека на утреннюю свежесть. Пересекли пустынную улицу. Пальмовые листья свисали вялыми лохмотьями, как будто сон с боем достался этому кварталу. Единственный звук издавали лопасти кондиционеров, выталкивающие никому не нужный горячий воздух в удушливую атмосферу фешенебельного района Санта-Клара на окраине Севильи. Из сплит-системы на верхнем балконе дома семьи Вега капала вода. Мутные капли в кошмарном пекле падали в густую листву с жирным, чавкающим, как кровь, звуком. Консуэло чуть ли не волоком тащила Марио, который теперь передвигался тяжело и неповоротливо, будто передумал насчет поисков своей мамы. На лбу Консуэло выступил пот. Ее мутило при мысли о наступающем знойном дне, о жаре, все нараставшей в течение последних нескольких недель. Она набрала код на панели ворот и вошла внутрь, на подъездную аллею. Марио побежал к дому и толкнул дверь, ударившись головой о деревянный косяк. Консуэло нажала кнопку звонка, электронный сигнал прозвучал в безмолвном доме с двойными оконными рамами, как далекий церковный колокол. За дверью царила тишина. Струйка пота скользнула в ложбинку груди. Марио принялся колотить в дверь маленьким кулачком — стук был похож на тупую боль, настойчивый, как вечная тоска.
Консуэло глянула на часы: начало девятого. Она слизнула капельки пота, выступившие на верхней губе.
К воротам подошла горничная. Ключей у нее не было. Горничная сказала, что сеньор Вега обычно просыпается рано. Тут они различили звуки глухих ударов — садовник, украинец по имени Сергей, копал землю за домом. Женщины устремились в обход дома. Садовник испугался шума их шагов, схватился за мотыгу и держал ее, пока они не приблизились, как оружие. Пот лил по его груди, по выступающим мышцам обнаженного торса, стекал на шорты. Он работает с шести утра, сообщил он, и ничего не слышал. Насколько он знает, машина стоит в гараже.
Консуэло оставила Марио с горничной и пошла с Сергеем к террасе, расположенной с другой стороны дома. Садовник взобрался на приступку и заглянул сквозь раздвижные двери гостиной. Жалюзи были опущены. Сергей перелез через террасу, потянулся к окну кухни и отпрянул в испуге.
— Что там? — спросила Консуэло.
— Не могу понять, — ответил он. — Сеньор Вега лежит на полу. Он не шевелится.
Консуэло отвела Марио и горничную назад, в свой дом. Ребенок почувствовал напряжение взрослых и заплакал. Горничная не знала, как его утешить, и мальчик вырвался у нее из рук. Консуэло набрала номер. Ноль-девять-один. Она прикурила сигарету, пытаясь собраться с мыслями, и смотрела на беспомощную горничную, склонившуюся над ребенком. Тот закатил истерику, извивался и бился на полу, как зверь, воющий, пока не охрипнет. Консуэло сообщила о происшествии диспетчеру полицейского управления, назвала свое имя, адрес и телефон. Положив трубку, она подошла к ребенку; не обращая внимания на пинки и удары, притянула, прижала к себе и шептала его имя снова и снова, пока он не утих.
Она отнесла малыша в свою кровать, оделась и попросила горничную присмотреть за ним. Марио спал. Консуэло пристально смотрела на него, расчесывая волосы. Горничная присела на угол кровати, недовольная тем, что ее вовлекли в чужую трагедию. Она не сомневалась: это несчастье, как ни крути, отразится и на ее жизни.
Полицейская машина остановилась у дома Веги. Консуэло вышла встретить полицейского и отвела его к тому месту, откуда Сергей взбирался на террасу. Полицейский спросил, куда делся садовник. Консуэло сбежала по лужайке вниз, к маленькому домику, где жил Сергей. Его там не было. Она вернулась к дому. Полицейский походил по террасе, побарабанил в кухонное окно, а затем передал по рации сообщение в управление.
— Вам известно, где сеньора Вега? — спросил он, спустившись с террасы.
— Должна быть в доме. Была там вчера вечером, когда я звонила сказать, что ее сын останется ночевать с моими мальчиками, — ответила Консуэло. — Зачем вы стучали в окно?
— Нет смысла выбивать дверь, если он просто напился и заснул на полу.
— Напился?!
— Там рядом с ним валяется бутылка.
— Я знаю его много лет и никогда не видела настолько пьяным… ни разу.
— Возможно, без свидетелей он совсем другой.
— И что вы успели предпринять? — поинтересовалась Консуэло. Вспыльчивая, как все мадридцы, она пыталась сдержаться и не наговорить резкостей. Полицейский был местный и взрывным темпераментом не отличался.
— «Скорая» выехала, как только вы позвонили, — спокойно пояснил он. — А сейчас я известил старшего инспектора отдела по расследованию убийств.
— Минуту назад вы утверждали, что Вега пьян. А теперь уже убит?
— Человек лежит на полу, — сказал патрульный, начиная злиться. — Не двигается, не реагирует на шум. Я должен…
— Вам не кажется, что нужно попытаться войти и проверить, жив ли он? Не двигается и не реагирует, но, может быть, еще дышит!
На лице патрульного отчетливо читалась нерешительность. Его спасло прибытие машины «скорой помощи». Медики, сопровождаемые патрульным, обошли дом и выяснили, что проникнуть в него невозможно: все двери накрепко заперты. Тем временем еще несколько машин остановилось перед воротами.
Старший инспектор Хавьер Фалькон позавтракал и сейчас допивал кофе, просматривая инструкцию к купленной неделю назад цифровой камере. Он сидел в кабинете своего огромного дома, построенного еще в восемнадцатом веке в старой части Севильи. Благодаря традиционной архитектуре дома и толстым стенам, сложенным из камня, в кондиционерах почти не было нужды. Стеклянная дверь кабинета выходила в патио. Вода журчала в мраморном фонтане, ничуть не отвлекая Фалькона. Впрочем, избавиться от рассеянности ему удалось не так уж давно, а перед тем его целый год преследовали личные неурядицы, мешая работать, не давая сосредоточиться. На столе завибрировал мобильный телефон. Фалькон взял трубку и вздохнул: день начался — самое время находить трупы. Он вышел на галерею, окружавшую двор, и прислонился к одной из колонн, подпиравших верхний балкон. Выслушал голые, очищенные от эмоций факты, вернулся в кабинет. Записал адрес: Санта-Клара. Неужто в таком респектабельном районе могло случиться что-то скверное?
Фалькон сунул телефон в карман летних брюк, взял ключи от машины и пошел открывать огромные деревянные двери-ворота. Вывел свой «сеат» к раскинувшейся у входа купе апельсиновых деревьев и вернулся, чтобы закрыть двери.
Струя воздуха из кондиционера била ему в грудь. Он двинулся по узким мощеным улицам и вырулил к Музею изящных искусств. Площадь, усаженную высокими деревьями, обрамляли бело-золотые фасады и терракотовые кирпичные стены. Старый город остался позади, Фалькон съехал к реке и свернул направо, на проспект Торнео. Вдалеке сквозь утреннюю дымку виднелись удивительные очертания моста-арфы Калатравы. [1]У моста Фалькон свернул еще раз и поехал по новым кварталам Севильи, маневрируя по запруженным улицам мимо зданий, окружавших вокзал Санта-Хуста. Миновал бесконечные высотки проспекта Канзас-сити, думая о фешенебельном районе, в который направлялся.
В Гарден-сити Санта-Клары американцы собирались расселять своих офицеров, когда после подписания генералом Франко Мадридского пакта в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году близ Севильи разместили базу стратегического авиационного командования. С тех пор район изменился: лишь некоторые из домов сохранили облик пятидесятых, другие были перепланированы на испанский манер, а те, что купили богачи, разрушили и возродили в виде роскошных особняков. Все эти перемены, насколько помнил Фалькон, ни к чему не привели: квартал по-прежнему выглядел чужеродным, словно не имеющим отношения к городу. Все дело в домах: каждый стоит на отдельном клочке земли — вроде бы вместе, но порознь. Явление не испанское, скорее это похоже на американскую пригородную застройку. И еще: в отличие от остальной Севильи, тишина здесь царила почти сверхъестественная.
Фалькон припарковался в тени раскидистых деревьев около современного дома на улице Фрей-Франсиско-де-Пареха. Несмотря на фасад терракотового кирпича и некоторый намек на декоративность, дом был основательным, как крепость. В воротах показался человек, и Фалькон испытал нечто похожее на дрожь в коленях: Эстебан Кальдерон, судебный следователь. Они не встречались больше года, но та история все еще не забылась. Мужчины обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечам. Фалькон застыл от изумления, рассмотрев женщину, стоявшую за спиной Кальдерона. Консуэло Хименес, участница той же истории! Год назад ему довелось расследовать убийство ее мужа. Правда, внешне она изменилась, и к лучшему: волосы были распущены, стрижка посовременней, меньше косметики и украшений. Фалькон не мог понять, что она здесь делает.
Врачи «скорой» вернулись к машине и вытащили каталку. Фалькон пожал руку судебному медику и помощнику судебного следователя. Кальдерон выяснял у патрульного, не было ли следов взлома и проникновения в дом. Патрульный доложил ситуацию.
Консуэло Хименес, в свою очередь, была просто очарована тем, как выглядит Хавьер Фалькон: он расстался со своим строгим костюмом и был одет в легкие летние брюки и белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Короткая стрижка, хотя и не скрывала седины, чрезвычайно его молодила. Быть может, это летняя жара заставила его постричься так коротко? Пожалуй, нет, решила Консуэло. Фалькона тяготил ее интерес. Он скрыл смущение, представив ей одного из своих офицеров, младшего инспектора Переса, но тот, воспользовавшись всеобщим замешательством, куда-то ловко ускользнул.
— Вы недоумеваете, как я здесь оказалась, — начала разговор Консуэло. — Видите ли, я живу через дорогу. И это я обнаружила… То есть я сопровождала садовника, когда он обнаружил, что сеньор Вега лежит на полу в кухне.
— Но мне казалось, сеньора, вы купили дом в Гелиополе?
— Ну, формально дом в Гелиополе купил Рауль… перед смертью, — сказала она. — Он хотел жить поближе к своему драгоценному стадиону «Бетиса», а мне футбол не интересен.
— И долго вы там прожили?
— Почти год.
— А теперь вы обнаружили труп.
— Не я. Садовник. И потом, мы еще не знаем, мертв ли он.
— У кого-нибудь есть запасные ключи от дома?
— Сомневаюсь.
— Думаю, мне пора взглянуть на тело, — вздохнул Фалькон.
Сеньор Вега лежал на спине. Халат и пижама сползли с плеч и стягивали руки. Грудная клетка обнажена, на груди и животе виднелись следы, похожие на ссадины. На горле — царапины. Лицо белое как мел, губы желтовато-серые, глаза смотрят в одну точку.
Фалькон вернулся к Кальдерону и судебному медику.
— По-моему, он мертв. Но, может быть, вы хотите взглянуть, прежде чем мы высадим одну из дверей? — спросил он. — Известно, где его жена?
Консуэло еще раз объяснила ситуацию.
— Надо попытаться войти в дом, — решил Фалькон.
— Боюсь, вам придется повозиться, — сказала сеньора Хименес. — К прошлой зиме Лусия поставила новые окна. Двойные рамы, пуленепробиваемые стекла. То же с парадной дверью: если она как следует заперта, проще пройти сквозь стену.
— Вам знакомо расположение комнат?
Тут на дорожке появилась женщина. Ее сложно было не заметить. Рыжие волосы, зеленые глаза и кожа настолько белая, что в грубом солнечном свете на нее было больно смотреть.
— Hola, [2]Консуэло! — поздоровалась женщина, отыскав в группе мужчин знакомое лицо.
— Hola, Мэдди! — ответила Консуэло и представила ее остальным как Маделайн Крагмэн, ближайшую соседку сеньоры Веги.
— Что-то стряслось с Рафаэлем и Лусией? Я видела «скорую». Чем могу помочь?
Взгляды мужчин как по команде устремились на Маделайн Крагмэн — и не только потому, что та говорила по-испански с американским акцентом. Она была высокая, стройная, с полной грудью, аппетитным задом и врожденной способностью вызывать у недалеких мужчин затейливые фантазии. Только Фалькон и Кальдерон в достаточной степени контролировали уровень тестостерона, чтобы ухитряться смотреть ей в глаза, и это требовало определенных усилий. Ноздри Консуэло затрепетали от раздражения.
— Сеньора Крагмэн, нам срочно нужно попасть в дом, — сказал Кальдерон. — У вас есть ключи?
— Нет, но… что с Рафаэлем и Лусией?
— Рафаэль лежит в кухне на полу и не шевелится, — объяснила Консуэло. — Про Лусию мы ничего не знаем.
Маделайн Крагмэн резко вздохнула, мелькнула ровная линия зубов — вот только острые клычки слишком выдавались. Мышцы лица на мгновение напряглись, будто в судороге.
— У меня есть телефон его адвоката. Рафаэль дал его мне на случай, если возникнут проблемы с домом, когда они в отъезде, — сказала она. — Мне придется сходить домой…
Она отступила назад и пошла к воротам. Все взгляды уперлись в ее зад, слегка подрагивающий под белой льняной тканью расклешенных брюк. Тонкий красный ремешок опоясывал талию, словно полоска крови. Она скрылась за стеной. Мужчины, буквально онемевшие от ее великолепия, расслабились и вновь начали переговариваться.
— Очень красивая, верно? — заметила Консуэло Хименес, раздосадованная тем, что дивное видение отвлекло от нее мужское внимание.
— Красивая, — отозвался Фалькон. — И совсем не похожа на красавиц, к которым мы тут привыкли. Белая. Плавная.
— Белая, — проговорила Консуэло. — Даже чересчур.
— Выяснили, где садовник? — спросил Фалькон.
— Исчез.
— Что о нем известно?
— Его зовут Сергей, — сказала она. — Русский или украинец. Работает у всех, кто живет поблизости. У Веги, Крагмэнов, Пабло Ортеги и у меня.
— Пабло Ортега живет здесь? Актер? — спросил Кальдерон.
— Да, переехал только что, — ответила Консуэло. — Он не слишком-то счастлив.
— Меня это не удивляет.
— Еще бы! Это ведь вы, дон Кальдерон, на двадцать лет упрятали в тюрьму его сына? Жуткое, жуткое дело! Но я не то имела в виду, говоря о его несчастье. Его дом в центре нуждается в ремонте. И потом… здесь ему спокойнее.
— Почему он переехал? — спросил Фалькон.
— В округе с ним больше никто не разговаривал.
— Из-за того, что сделал его сын? — уточнил Фалькон. — Я не помню…
— Сын Ортеги похитил восьмилетнего мальчика, — вмешался Кальдерон, — связал и несколько дней насиловал.
— Но не убил? — спросил Фалькон.
— Мальчик сбежал, — ответил Кальдерон.
— С этим делом вообще все было непросто. Странно как-то, — сказала Консуэло. — Сын Ортеги сам отпустил ребенка, уселся на кровать в звуконепроницаемой комнате, приготовленной для похищенного, и ждал, пока приедет полиция. На его счастье они добрались первыми — раньше родителей.
— Говорят, в тюрьме ему приходится несладко, — сказал Кальдерон.
— Мне ни капли не жаль тех, кто покушается на детей, — жестко сказала Консуэло. — Они получают по заслугам.
Вернулась Маделайн Крагмэн с номером телефона. Теперь на ней были темные очки, словно защищавшие хозяйку от собственной слепящей белизны.
— Как зовут адвоката? — спросил Фалькон, набирая номер на своем мобильном.
— Муж говорит, его имя Карлос Васкес.
— А где ваш муж?
— Дома.
— Когда сеньор Вега дал вам этот номер?
— Прошлым летом, перед тем как поехал к Марио и Лусии туда, где они отдыхали.
— Сеньора Хименес, Марио — тот ребенок, что ночевал сегодня у вас дома?
— Да.
— У Веги есть родственники в Севилье?
— Родители Лусии.
Фалькон отошел подальше и попросил соединить его с адвокатом.
— Я старший инспектор Хавьер Фалькон, — представился он. — Ваш клиент, сеньор Рафаэль Вега, лежит на полу в своей кухне без движения. Возможно, он мертв. Нам нужно войти в дом.
Васкес долго молчал, переваривая ужасную новость, и наконец заговорил:
— Буду через десять минут. Советую вам не пробовать туда вломиться, старший инспектор. Больше времени потратите.
Фалькон взглянул на неприступный дом. По углам — две камеры слежения. Еще две он нашел за домом.
— Похоже, Вега очень заботился о безопасности, — заметил он, возвращаясь к остальным. — Камеры. Пуленепробиваемые окна. Надежная дверь.
— Он богатый человек, — сказала Консуэло.
— А Лусия… она, мягко говоря, нервная, — добавила Мэдди Крагмэн.
— Сеньора Хименес, вы были знакомы с сеньором Вегой до переезда сюда? — спросил Фалькон.
— Конечно. Он мне и подсказал, что собираются продавать дом, который я в итоге купила, прежде чем его выставили на продажу.
— Вы были друзьями или деловыми партнерами?
— И то и другое.
— Чем он занимался?
— Строительством, — сказала Маделайн. — Потому-то дом и похож на крепость.
— Он клиент моего ресторана в квартале Порвенир, — сказала Консуэло. — Но мы были знакомы и через Рауля. Как вам известно, он тоже был строитель. У них даже были совместные проекты, правда, с тех пор прошло уже много лет.
— А вы, сеньора Крагмэн, знали его только как соседа?
— Мой муж — архитектор. Работает над некоторыми проектами сеньора Веги.
К воротам подъехал большой серебристый «мерседес». Из него вышел низенький коренастый мужчина — белая рубашка с длинными рукавами, темный галстук, серые брюки. Приехавший представился Карлосом Васкесом, запустил пальцы в свои рано поседевшие волосы и протянул ключи Фалькону. Тот повернул ключ в замке, и дверь открылась — она оказалась заперта на один оборот.
В доме было мрачно и почти холодно — какой контраст с уличной жарой! Фалькон попросил Кальдерона и криминалистов произвести быстрый осмотр, прежде чем к работе приступит судебный медик. Он подвел Фелипе и Хорхе к порогу выложенной плиткой кухни. Они взглянули, кивнули друг другу и отошли. Кальдерону пришлось остановить Васкеса: тот мог наследить на месте преступления. Адвокат, порывавшийся пройти в кухню, с недоумением взглянул на ладонь судебного следователя, упершуюся ему в грудь: видимо, не привык, чтобы его кто-то трогал, — ну разве что жена в постели…
Судебный медик уже натянул перчатки и приступил к работе. Пока он измерял температуру тела и проверял пульс, Фалькон вышел и спросил Маделайн и Консуэло, можно ли будет поговорить с ними позже. Он записал, что сын Веги, Марио, до сих пор находится под присмотром Консуэло.
Судебный медик бормотал что-то в диктофон, осматривая уши, нос, глаза и рот жертвы. Он взял пинцет и перевернул пластиковую бутылку, лежащую рядом с вытянутой рукой Веги. Литровая бутылка из-под жидкости для очистки труб.
Фалькон пошел назад по коридору и осмотрел комнаты на первом этаже. Столовая ультрасовременная. Стол — толстое непрозрачное зеленое стекло на двух стальных арках. Сервирован на десять персон. Белые стулья, белый пол, стены и лампы тоже белые. Должно быть, здесь, в кондиционированной прохладе, обедавшие чувствовали себя как внутри холодильника, не заставленного лотками для масла и остатками еды. Фалькону показалось, что в этой комнате никому и никогда не пришла бы в голову даже мысль о веселье.
Гостиная напоминала мелочную лавку: все поверхности заставлены безделушками — сувенирами из всех стран мира. Фалькон представил семейный отпуск: Вега самозабвенно фотографирует каждый уголок с помощью новейшей цифровой камеры, пока его жена опустошает магазинчики для туристов. На средней подушке дивана лежали радиотелефон, начатая коробка шоколадных конфет и три пульта — от дивиди-плеера, видео и телевизора. На полу — пара пушистых розовых тапочек. Свет выключен, телевизор тоже.
Ступени лестницы, ведущей наверх, в спальню, сделаны из плит абсолютно черного гранита. Поднимаясь, Фалькон осмотрел отполированную до блеска поверхность каждой. Ничего. Верхняя площадка выложена черным гранитом, инкрустированным ромбами белого мрамора. Фалькон оказался у дверей хозяйской спальни. Вошел и увидел: в двуспальной кровати лежит женщина. Лицо закрыто подушкой, руки вытянуты поверх легкого одеяла. Тонкая полоска наручных часов расстегнута, кончики ее торчат, будто взывая о помощи. Из-под одеяла видна только одна нога, ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Он подошел к постели и проверил пульс, глядя на две вмятины в подушке. Лусия Вега тоже была мертва.
Наверху находились еще три комнаты, все с ванными. Одна была пуста, в другой стояла двуспальная кровать, а последняя принадлежала Марио. На потолке комнаты мальчика нарисовано ночное небо. На кровати мордочкой вверх лежал старый плюшевый медвежонок без одной лапы.
Фалькон сообщил Кальдерону о втором трупе. Судебный медик стоял на коленях над телом сеньора Веги и старался разжать его пальцы.
— Похоже, в правой руке сеньора Веги записка, — сказал Кальдерон. — Тут кондиционеры, тело быстро остыло, а я хочу, чтобы доктор извлек ее целиком. Какие появились соображения, инспектор?
— На первый взгляд похоже на самоубийство по сговору. Задушил жену, а затем хлебнул немного жидкости для прочистки труб, хотя это жуткий и долгий способ покончить с собой.
— По сговору? С чего вы взяли, что они об этом договорились?
— Это лишь первое впечатление, — повторил Фалькон. — Тот факт, что мальчишку отослали, может означать наличие сговора. Для матери мысль о смерти ее ребенка была бы невыносимой.
— А для отца?
— Зависит от обстоятельств. Если есть вероятность финансового или морального бесчестия, он мог не хотеть, чтобы его сын видел это или жил с сознанием вины отца. Вега мог рассматривать такое убийство как благодеяние. Случалось, мужчины убивали всех своих родных, считая, что не оправдали их надежд и будет лучше, если умрут все, кто носит опозоренное родовое имя.
— Но вы не до конца уверены в этой версии? — спросил Кальдерон.
— Самоубийство, по взаимному согласию или нет, редко бывает спонтанным, а здесь, на месте преступления, я обнаружил несколько деталей, не вписывающихся в ситуацию. Прежде всего, дверь не была надежно заперта. Консуэло Хименес позвонила сказать, что Марио уснул, то есть они знали, что он не вернется, но не заперли дверь на два оборота.
— Дверь захлопнули, этого было достаточно.
— Хочу к маме. Хочу к маме.
Консуэло Хименес открыла глаза. Детская мордашка нависла над ее лицом, почти уткнувшись в него носом. Консуэло спала, зарывшись головой в подушку. При пробуждении ресницы чиркнули по хлопку наволочки. Пальчики ребенка впились в ее плечо.
— Хочу к маме.
— Ладно, Марио. Пойдем поищем маму, — согласилась она и подумала: «Бог ты мой, будить человека в такую рань!» — Ты же знаешь, мама совсем рядом, на той стороне улицы. Может, пока побудешь здесь с Матиасом? Позавтракаете, немного поиграете…
— Хочу к маме.
Пальцы малыша настойчиво вцепились в руку, женщина погладила его по голове и поцеловала в лоб.
Ей не пристало идти по улице в одном белье, словно какой-нибудь прачке, которой приспичило сбегать в магазин, но ребенок ластился к ней и тянул за собой. Консуэло накинула белый шелковый халат поверх хлопчатобумажной пижамы, сунула ноги в золотистые сандалии и пригладила ладонями волосы. Марио ухватился за халат и потащил ее, как портовый грузчик поклажу.
Консуэло взяла его за руку и свела вниз по лестнице, ступенька за ступенькой. Они покинули кондиционированную прохладу дома. После очередной душной ночи жара даже в такой ранний час была плотной и неподвижной, без малейшего намека на утреннюю свежесть. Пересекли пустынную улицу. Пальмовые листья свисали вялыми лохмотьями, как будто сон с боем достался этому кварталу. Единственный звук издавали лопасти кондиционеров, выталкивающие никому не нужный горячий воздух в удушливую атмосферу фешенебельного района Санта-Клара на окраине Севильи. Из сплит-системы на верхнем балконе дома семьи Вега капала вода. Мутные капли в кошмарном пекле падали в густую листву с жирным, чавкающим, как кровь, звуком. Консуэло чуть ли не волоком тащила Марио, который теперь передвигался тяжело и неповоротливо, будто передумал насчет поисков своей мамы. На лбу Консуэло выступил пот. Ее мутило при мысли о наступающем знойном дне, о жаре, все нараставшей в течение последних нескольких недель. Она набрала код на панели ворот и вошла внутрь, на подъездную аллею. Марио побежал к дому и толкнул дверь, ударившись головой о деревянный косяк. Консуэло нажала кнопку звонка, электронный сигнал прозвучал в безмолвном доме с двойными оконными рамами, как далекий церковный колокол. За дверью царила тишина. Струйка пота скользнула в ложбинку груди. Марио принялся колотить в дверь маленьким кулачком — стук был похож на тупую боль, настойчивый, как вечная тоска.
Консуэло глянула на часы: начало девятого. Она слизнула капельки пота, выступившие на верхней губе.
К воротам подошла горничная. Ключей у нее не было. Горничная сказала, что сеньор Вега обычно просыпается рано. Тут они различили звуки глухих ударов — садовник, украинец по имени Сергей, копал землю за домом. Женщины устремились в обход дома. Садовник испугался шума их шагов, схватился за мотыгу и держал ее, пока они не приблизились, как оружие. Пот лил по его груди, по выступающим мышцам обнаженного торса, стекал на шорты. Он работает с шести утра, сообщил он, и ничего не слышал. Насколько он знает, машина стоит в гараже.
Консуэло оставила Марио с горничной и пошла с Сергеем к террасе, расположенной с другой стороны дома. Садовник взобрался на приступку и заглянул сквозь раздвижные двери гостиной. Жалюзи были опущены. Сергей перелез через террасу, потянулся к окну кухни и отпрянул в испуге.
— Что там? — спросила Консуэло.
— Не могу понять, — ответил он. — Сеньор Вега лежит на полу. Он не шевелится.
Консуэло отвела Марио и горничную назад, в свой дом. Ребенок почувствовал напряжение взрослых и заплакал. Горничная не знала, как его утешить, и мальчик вырвался у нее из рук. Консуэло набрала номер. Ноль-девять-один. Она прикурила сигарету, пытаясь собраться с мыслями, и смотрела на беспомощную горничную, склонившуюся над ребенком. Тот закатил истерику, извивался и бился на полу, как зверь, воющий, пока не охрипнет. Консуэло сообщила о происшествии диспетчеру полицейского управления, назвала свое имя, адрес и телефон. Положив трубку, она подошла к ребенку; не обращая внимания на пинки и удары, притянула, прижала к себе и шептала его имя снова и снова, пока он не утих.
Она отнесла малыша в свою кровать, оделась и попросила горничную присмотреть за ним. Марио спал. Консуэло пристально смотрела на него, расчесывая волосы. Горничная присела на угол кровати, недовольная тем, что ее вовлекли в чужую трагедию. Она не сомневалась: это несчастье, как ни крути, отразится и на ее жизни.
Полицейская машина остановилась у дома Веги. Консуэло вышла встретить полицейского и отвела его к тому месту, откуда Сергей взбирался на террасу. Полицейский спросил, куда делся садовник. Консуэло сбежала по лужайке вниз, к маленькому домику, где жил Сергей. Его там не было. Она вернулась к дому. Полицейский походил по террасе, побарабанил в кухонное окно, а затем передал по рации сообщение в управление.
— Вам известно, где сеньора Вега? — спросил он, спустившись с террасы.
— Должна быть в доме. Была там вчера вечером, когда я звонила сказать, что ее сын останется ночевать с моими мальчиками, — ответила Консуэло. — Зачем вы стучали в окно?
— Нет смысла выбивать дверь, если он просто напился и заснул на полу.
— Напился?!
— Там рядом с ним валяется бутылка.
— Я знаю его много лет и никогда не видела настолько пьяным… ни разу.
— Возможно, без свидетелей он совсем другой.
— И что вы успели предпринять? — поинтересовалась Консуэло. Вспыльчивая, как все мадридцы, она пыталась сдержаться и не наговорить резкостей. Полицейский был местный и взрывным темпераментом не отличался.
— «Скорая» выехала, как только вы позвонили, — спокойно пояснил он. — А сейчас я известил старшего инспектора отдела по расследованию убийств.
— Минуту назад вы утверждали, что Вега пьян. А теперь уже убит?
— Человек лежит на полу, — сказал патрульный, начиная злиться. — Не двигается, не реагирует на шум. Я должен…
— Вам не кажется, что нужно попытаться войти и проверить, жив ли он? Не двигается и не реагирует, но, может быть, еще дышит!
На лице патрульного отчетливо читалась нерешительность. Его спасло прибытие машины «скорой помощи». Медики, сопровождаемые патрульным, обошли дом и выяснили, что проникнуть в него невозможно: все двери накрепко заперты. Тем временем еще несколько машин остановилось перед воротами.
Старший инспектор Хавьер Фалькон позавтракал и сейчас допивал кофе, просматривая инструкцию к купленной неделю назад цифровой камере. Он сидел в кабинете своего огромного дома, построенного еще в восемнадцатом веке в старой части Севильи. Благодаря традиционной архитектуре дома и толстым стенам, сложенным из камня, в кондиционерах почти не было нужды. Стеклянная дверь кабинета выходила в патио. Вода журчала в мраморном фонтане, ничуть не отвлекая Фалькона. Впрочем, избавиться от рассеянности ему удалось не так уж давно, а перед тем его целый год преследовали личные неурядицы, мешая работать, не давая сосредоточиться. На столе завибрировал мобильный телефон. Фалькон взял трубку и вздохнул: день начался — самое время находить трупы. Он вышел на галерею, окружавшую двор, и прислонился к одной из колонн, подпиравших верхний балкон. Выслушал голые, очищенные от эмоций факты, вернулся в кабинет. Записал адрес: Санта-Клара. Неужто в таком респектабельном районе могло случиться что-то скверное?
Фалькон сунул телефон в карман летних брюк, взял ключи от машины и пошел открывать огромные деревянные двери-ворота. Вывел свой «сеат» к раскинувшейся у входа купе апельсиновых деревьев и вернулся, чтобы закрыть двери.
Струя воздуха из кондиционера била ему в грудь. Он двинулся по узким мощеным улицам и вырулил к Музею изящных искусств. Площадь, усаженную высокими деревьями, обрамляли бело-золотые фасады и терракотовые кирпичные стены. Старый город остался позади, Фалькон съехал к реке и свернул направо, на проспект Торнео. Вдалеке сквозь утреннюю дымку виднелись удивительные очертания моста-арфы Калатравы. [1]У моста Фалькон свернул еще раз и поехал по новым кварталам Севильи, маневрируя по запруженным улицам мимо зданий, окружавших вокзал Санта-Хуста. Миновал бесконечные высотки проспекта Канзас-сити, думая о фешенебельном районе, в который направлялся.
В Гарден-сити Санта-Клары американцы собирались расселять своих офицеров, когда после подписания генералом Франко Мадридского пакта в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году близ Севильи разместили базу стратегического авиационного командования. С тех пор район изменился: лишь некоторые из домов сохранили облик пятидесятых, другие были перепланированы на испанский манер, а те, что купили богачи, разрушили и возродили в виде роскошных особняков. Все эти перемены, насколько помнил Фалькон, ни к чему не привели: квартал по-прежнему выглядел чужеродным, словно не имеющим отношения к городу. Все дело в домах: каждый стоит на отдельном клочке земли — вроде бы вместе, но порознь. Явление не испанское, скорее это похоже на американскую пригородную застройку. И еще: в отличие от остальной Севильи, тишина здесь царила почти сверхъестественная.
Фалькон припарковался в тени раскидистых деревьев около современного дома на улице Фрей-Франсиско-де-Пареха. Несмотря на фасад терракотового кирпича и некоторый намек на декоративность, дом был основательным, как крепость. В воротах показался человек, и Фалькон испытал нечто похожее на дрожь в коленях: Эстебан Кальдерон, судебный следователь. Они не встречались больше года, но та история все еще не забылась. Мужчины обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по плечам. Фалькон застыл от изумления, рассмотрев женщину, стоявшую за спиной Кальдерона. Консуэло Хименес, участница той же истории! Год назад ему довелось расследовать убийство ее мужа. Правда, внешне она изменилась, и к лучшему: волосы были распущены, стрижка посовременней, меньше косметики и украшений. Фалькон не мог понять, что она здесь делает.
Врачи «скорой» вернулись к машине и вытащили каталку. Фалькон пожал руку судебному медику и помощнику судебного следователя. Кальдерон выяснял у патрульного, не было ли следов взлома и проникновения в дом. Патрульный доложил ситуацию.
Консуэло Хименес, в свою очередь, была просто очарована тем, как выглядит Хавьер Фалькон: он расстался со своим строгим костюмом и был одет в легкие летние брюки и белую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Короткая стрижка, хотя и не скрывала седины, чрезвычайно его молодила. Быть может, это летняя жара заставила его постричься так коротко? Пожалуй, нет, решила Консуэло. Фалькона тяготил ее интерес. Он скрыл смущение, представив ей одного из своих офицеров, младшего инспектора Переса, но тот, воспользовавшись всеобщим замешательством, куда-то ловко ускользнул.
— Вы недоумеваете, как я здесь оказалась, — начала разговор Консуэло. — Видите ли, я живу через дорогу. И это я обнаружила… То есть я сопровождала садовника, когда он обнаружил, что сеньор Вега лежит на полу в кухне.
— Но мне казалось, сеньора, вы купили дом в Гелиополе?
— Ну, формально дом в Гелиополе купил Рауль… перед смертью, — сказала она. — Он хотел жить поближе к своему драгоценному стадиону «Бетиса», а мне футбол не интересен.
— И долго вы там прожили?
— Почти год.
— А теперь вы обнаружили труп.
— Не я. Садовник. И потом, мы еще не знаем, мертв ли он.
— У кого-нибудь есть запасные ключи от дома?
— Сомневаюсь.
— Думаю, мне пора взглянуть на тело, — вздохнул Фалькон.
Сеньор Вега лежал на спине. Халат и пижама сползли с плеч и стягивали руки. Грудная клетка обнажена, на груди и животе виднелись следы, похожие на ссадины. На горле — царапины. Лицо белое как мел, губы желтовато-серые, глаза смотрят в одну точку.
Фалькон вернулся к Кальдерону и судебному медику.
— По-моему, он мертв. Но, может быть, вы хотите взглянуть, прежде чем мы высадим одну из дверей? — спросил он. — Известно, где его жена?
Консуэло еще раз объяснила ситуацию.
— Надо попытаться войти в дом, — решил Фалькон.
— Боюсь, вам придется повозиться, — сказала сеньора Хименес. — К прошлой зиме Лусия поставила новые окна. Двойные рамы, пуленепробиваемые стекла. То же с парадной дверью: если она как следует заперта, проще пройти сквозь стену.
— Вам знакомо расположение комнат?
Тут на дорожке появилась женщина. Ее сложно было не заметить. Рыжие волосы, зеленые глаза и кожа настолько белая, что в грубом солнечном свете на нее было больно смотреть.
— Hola, [2]Консуэло! — поздоровалась женщина, отыскав в группе мужчин знакомое лицо.
— Hola, Мэдди! — ответила Консуэло и представила ее остальным как Маделайн Крагмэн, ближайшую соседку сеньоры Веги.
— Что-то стряслось с Рафаэлем и Лусией? Я видела «скорую». Чем могу помочь?
Взгляды мужчин как по команде устремились на Маделайн Крагмэн — и не только потому, что та говорила по-испански с американским акцентом. Она была высокая, стройная, с полной грудью, аппетитным задом и врожденной способностью вызывать у недалеких мужчин затейливые фантазии. Только Фалькон и Кальдерон в достаточной степени контролировали уровень тестостерона, чтобы ухитряться смотреть ей в глаза, и это требовало определенных усилий. Ноздри Консуэло затрепетали от раздражения.
— Сеньора Крагмэн, нам срочно нужно попасть в дом, — сказал Кальдерон. — У вас есть ключи?
— Нет, но… что с Рафаэлем и Лусией?
— Рафаэль лежит в кухне на полу и не шевелится, — объяснила Консуэло. — Про Лусию мы ничего не знаем.
Маделайн Крагмэн резко вздохнула, мелькнула ровная линия зубов — вот только острые клычки слишком выдавались. Мышцы лица на мгновение напряглись, будто в судороге.
— У меня есть телефон его адвоката. Рафаэль дал его мне на случай, если возникнут проблемы с домом, когда они в отъезде, — сказала она. — Мне придется сходить домой…
Она отступила назад и пошла к воротам. Все взгляды уперлись в ее зад, слегка подрагивающий под белой льняной тканью расклешенных брюк. Тонкий красный ремешок опоясывал талию, словно полоска крови. Она скрылась за стеной. Мужчины, буквально онемевшие от ее великолепия, расслабились и вновь начали переговариваться.
— Очень красивая, верно? — заметила Консуэло Хименес, раздосадованная тем, что дивное видение отвлекло от нее мужское внимание.
— Красивая, — отозвался Фалькон. — И совсем не похожа на красавиц, к которым мы тут привыкли. Белая. Плавная.
— Белая, — проговорила Консуэло. — Даже чересчур.
— Выяснили, где садовник? — спросил Фалькон.
— Исчез.
— Что о нем известно?
— Его зовут Сергей, — сказала она. — Русский или украинец. Работает у всех, кто живет поблизости. У Веги, Крагмэнов, Пабло Ортеги и у меня.
— Пабло Ортега живет здесь? Актер? — спросил Кальдерон.
— Да, переехал только что, — ответила Консуэло. — Он не слишком-то счастлив.
— Меня это не удивляет.
— Еще бы! Это ведь вы, дон Кальдерон, на двадцать лет упрятали в тюрьму его сына? Жуткое, жуткое дело! Но я не то имела в виду, говоря о его несчастье. Его дом в центре нуждается в ремонте. И потом… здесь ему спокойнее.
— Почему он переехал? — спросил Фалькон.
— В округе с ним больше никто не разговаривал.
— Из-за того, что сделал его сын? — уточнил Фалькон. — Я не помню…
— Сын Ортеги похитил восьмилетнего мальчика, — вмешался Кальдерон, — связал и несколько дней насиловал.
— Но не убил? — спросил Фалькон.
— Мальчик сбежал, — ответил Кальдерон.
— С этим делом вообще все было непросто. Странно как-то, — сказала Консуэло. — Сын Ортеги сам отпустил ребенка, уселся на кровать в звуконепроницаемой комнате, приготовленной для похищенного, и ждал, пока приедет полиция. На его счастье они добрались первыми — раньше родителей.
— Говорят, в тюрьме ему приходится несладко, — сказал Кальдерон.
— Мне ни капли не жаль тех, кто покушается на детей, — жестко сказала Консуэло. — Они получают по заслугам.
Вернулась Маделайн Крагмэн с номером телефона. Теперь на ней были темные очки, словно защищавшие хозяйку от собственной слепящей белизны.
— Как зовут адвоката? — спросил Фалькон, набирая номер на своем мобильном.
— Муж говорит, его имя Карлос Васкес.
— А где ваш муж?
— Дома.
— Когда сеньор Вега дал вам этот номер?
— Прошлым летом, перед тем как поехал к Марио и Лусии туда, где они отдыхали.
— Сеньора Хименес, Марио — тот ребенок, что ночевал сегодня у вас дома?
— Да.
— У Веги есть родственники в Севилье?
— Родители Лусии.
Фалькон отошел подальше и попросил соединить его с адвокатом.
— Я старший инспектор Хавьер Фалькон, — представился он. — Ваш клиент, сеньор Рафаэль Вега, лежит на полу в своей кухне без движения. Возможно, он мертв. Нам нужно войти в дом.
Васкес долго молчал, переваривая ужасную новость, и наконец заговорил:
— Буду через десять минут. Советую вам не пробовать туда вломиться, старший инспектор. Больше времени потратите.
Фалькон взглянул на неприступный дом. По углам — две камеры слежения. Еще две он нашел за домом.
— Похоже, Вега очень заботился о безопасности, — заметил он, возвращаясь к остальным. — Камеры. Пуленепробиваемые окна. Надежная дверь.
— Он богатый человек, — сказала Консуэло.
— А Лусия… она, мягко говоря, нервная, — добавила Мэдди Крагмэн.
— Сеньора Хименес, вы были знакомы с сеньором Вегой до переезда сюда? — спросил Фалькон.
— Конечно. Он мне и подсказал, что собираются продавать дом, который я в итоге купила, прежде чем его выставили на продажу.
— Вы были друзьями или деловыми партнерами?
— И то и другое.
— Чем он занимался?
— Строительством, — сказала Маделайн. — Потому-то дом и похож на крепость.
— Он клиент моего ресторана в квартале Порвенир, — сказала Консуэло. — Но мы были знакомы и через Рауля. Как вам известно, он тоже был строитель. У них даже были совместные проекты, правда, с тех пор прошло уже много лет.
— А вы, сеньора Крагмэн, знали его только как соседа?
— Мой муж — архитектор. Работает над некоторыми проектами сеньора Веги.
К воротам подъехал большой серебристый «мерседес». Из него вышел низенький коренастый мужчина — белая рубашка с длинными рукавами, темный галстук, серые брюки. Приехавший представился Карлосом Васкесом, запустил пальцы в свои рано поседевшие волосы и протянул ключи Фалькону. Тот повернул ключ в замке, и дверь открылась — она оказалась заперта на один оборот.
В доме было мрачно и почти холодно — какой контраст с уличной жарой! Фалькон попросил Кальдерона и криминалистов произвести быстрый осмотр, прежде чем к работе приступит судебный медик. Он подвел Фелипе и Хорхе к порогу выложенной плиткой кухни. Они взглянули, кивнули друг другу и отошли. Кальдерону пришлось остановить Васкеса: тот мог наследить на месте преступления. Адвокат, порывавшийся пройти в кухню, с недоумением взглянул на ладонь судебного следователя, упершуюся ему в грудь: видимо, не привык, чтобы его кто-то трогал, — ну разве что жена в постели…
Судебный медик уже натянул перчатки и приступил к работе. Пока он измерял температуру тела и проверял пульс, Фалькон вышел и спросил Маделайн и Консуэло, можно ли будет поговорить с ними позже. Он записал, что сын Веги, Марио, до сих пор находится под присмотром Консуэло.
Судебный медик бормотал что-то в диктофон, осматривая уши, нос, глаза и рот жертвы. Он взял пинцет и перевернул пластиковую бутылку, лежащую рядом с вытянутой рукой Веги. Литровая бутылка из-под жидкости для очистки труб.
Фалькон пошел назад по коридору и осмотрел комнаты на первом этаже. Столовая ультрасовременная. Стол — толстое непрозрачное зеленое стекло на двух стальных арках. Сервирован на десять персон. Белые стулья, белый пол, стены и лампы тоже белые. Должно быть, здесь, в кондиционированной прохладе, обедавшие чувствовали себя как внутри холодильника, не заставленного лотками для масла и остатками еды. Фалькону показалось, что в этой комнате никому и никогда не пришла бы в голову даже мысль о веселье.
Гостиная напоминала мелочную лавку: все поверхности заставлены безделушками — сувенирами из всех стран мира. Фалькон представил семейный отпуск: Вега самозабвенно фотографирует каждый уголок с помощью новейшей цифровой камеры, пока его жена опустошает магазинчики для туристов. На средней подушке дивана лежали радиотелефон, начатая коробка шоколадных конфет и три пульта — от дивиди-плеера, видео и телевизора. На полу — пара пушистых розовых тапочек. Свет выключен, телевизор тоже.
Ступени лестницы, ведущей наверх, в спальню, сделаны из плит абсолютно черного гранита. Поднимаясь, Фалькон осмотрел отполированную до блеска поверхность каждой. Ничего. Верхняя площадка выложена черным гранитом, инкрустированным ромбами белого мрамора. Фалькон оказался у дверей хозяйской спальни. Вошел и увидел: в двуспальной кровати лежит женщина. Лицо закрыто подушкой, руки вытянуты поверх легкого одеяла. Тонкая полоска наручных часов расстегнута, кончики ее торчат, будто взывая о помощи. Из-под одеяла видна только одна нога, ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Он подошел к постели и проверил пульс, глядя на две вмятины в подушке. Лусия Вега тоже была мертва.
Наверху находились еще три комнаты, все с ванными. Одна была пуста, в другой стояла двуспальная кровать, а последняя принадлежала Марио. На потолке комнаты мальчика нарисовано ночное небо. На кровати мордочкой вверх лежал старый плюшевый медвежонок без одной лапы.
Фалькон сообщил Кальдерону о втором трупе. Судебный медик стоял на коленях над телом сеньора Веги и старался разжать его пальцы.
— Похоже, в правой руке сеньора Веги записка, — сказал Кальдерон. — Тут кондиционеры, тело быстро остыло, а я хочу, чтобы доктор извлек ее целиком. Какие появились соображения, инспектор?
— На первый взгляд похоже на самоубийство по сговору. Задушил жену, а затем хлебнул немного жидкости для прочистки труб, хотя это жуткий и долгий способ покончить с собой.
— По сговору? С чего вы взяли, что они об этом договорились?
— Это лишь первое впечатление, — повторил Фалькон. — Тот факт, что мальчишку отослали, может означать наличие сговора. Для матери мысль о смерти ее ребенка была бы невыносимой.
— А для отца?
— Зависит от обстоятельств. Если есть вероятность финансового или морального бесчестия, он мог не хотеть, чтобы его сын видел это или жил с сознанием вины отца. Вега мог рассматривать такое убийство как благодеяние. Случалось, мужчины убивали всех своих родных, считая, что не оправдали их надежд и будет лучше, если умрут все, кто носит опозоренное родовое имя.
— Но вы не до конца уверены в этой версии? — спросил Кальдерон.
— Самоубийство, по взаимному согласию или нет, редко бывает спонтанным, а здесь, на месте преступления, я обнаружил несколько деталей, не вписывающихся в ситуацию. Прежде всего, дверь не была надежно заперта. Консуэло Хименес позвонила сказать, что Марио уснул, то есть они знали, что он не вернется, но не заперли дверь на два оборота.
— Дверь захлопнули, этого было достаточно.