Мама заплакала. Солнышко тоже запищала и недовольно завертелась в своём голубом одеяльце. По запаху было похоже, что ей пора сменить подгузник, но Брюс и Джуд могли войти в любую минуту, чтобы унести ещё что-нибудь наверх.
— Давай я возьму Солнышко наверх в ванную и переодену её… то есть его, — сказала я. — Не плачь, мама. Я не выдам нашу тайну, обещаю. Пусть Солнышко ещё немного побудет мальчиком, если тебе от этого правда легче.
Я взяла Солнышко на руки и осторожно понесла наверх. Джуд и Брюс втащили кровать Рошель на половину лестницы. Брюс взмок, очки у него запотели.
— Полегонечку, дядя Брюс, — сказала я с тревогой.
— Все обойдётся… если я… не буду торопиться, — с трудом выдохнул он.
Джуд тащила, Брюс толкал, и вдвоём они таки втащили кровать наверх.
— Поставьте её к окну, — сказала Рошель. — Нет, постойте, может быть, лучше будет у противоположной стены.
— Ставь её сама куда хочешь, привереда, — огрызнулась Джуд. — Ну как, Брюс, дружище? Держитесь?
— А то! — сказал Брюс, а сам прислонился к стене, пытаясь отдышаться.
— Хватит с Рошель пока. Пойдите присядьте, дядя Брюс. У вас измученный вид, — сказала я.
Он только улыбнулся мне и побрёл вниз по лестнице.
Я зашла в ванную и осторожно распеленала Солнышко. Она была не просто мокрая. Все оказалось намного хуже, чем я думала. Я не знала, что делать.
— Пожалуйста, научись побыстрее ходить на горшок, — сказала я сестрёнке, повыше закатывая рукава.
Я оторвала полрулона туалетной бумаги, ухватила Солнышко за щиколотки и принялась тереть. Тёрла я долго. Потом я подумала, что лучше, наверное, её вымыть. Вообще-то, я не знала точно, как моют младенцев. Она была такая маленькая. Я боялась, что, если её намылить, она У меня выскользнет. Головка у неё не держалась, а сама она извивалась у меня в руках.
Я управилась, как сумела, и запихала грязный подгузник в клеёнчатую хозяйственную сумку.
— Ну вот, Солнышко. Теперь мы сухие и чистенькие. Может, ты постараешься так и оставаться? Ты, конечно, славная малышка, но была бы ещё лучше, если б у тебя не было попы!
Как было бы здорово, если бы Солнышко была как кукла, вся из гладкой пластмассы. Тогда бы ей не надо было менять подгузники и никто бы не узнал, что она девочка. Мама могла бы играть, будто у неё такой особенный мальчик, и никто бы ничего не заподозрил. Если бы у всех у нас было так, мы могли бы выбирать, какого пола мы хотим быть, пока не вырастем. Я могла бы быть мальчиком, тогда мама всегда любила бы меня больше всех. Джуд, наверное, тоже захотела бы быть мальчиком, хотя она их не любит. Рошель как раз обожала мальчиков, но её невозможно было себе представить иначе как девочкой. Мартина тоже была девочка-девочка, даже когда напяливала на себя огромные футболки Тони или его чёрный кожаный пиджак.
Я услышала, как Джуд и Брюс тяжело топают вверх по лестнице. Подхватив Солнышко, я подошла к перилам посмотреть. Они, чертыхаясь, тащили неповоротливый туалетный столик Рошель, у которого на ходу выдвигались и выпадали ящики.
— Надо было вынуть сперва ящики, — выдохнул Брюс. — Я совсем голову потерял. Слушай, если мы его прислоним к стене, ты сможешь его удержать на весу минутку? Я тогда протиснусь на твою сторону и вытащу ящики.
— Что у неё там? Чем-то воняет! — сказала Джуд.
Словно в ответ на это, верхний ящик вылетел из пазов. Первый грязный подгузник Солнышка взмыл в воздух и упал в аккурат Брюсу на голову.
Брюс сделал резкое движение в сторону, отряхиваясь и пытаясь в то же время не выпустить туалетный столик. И вдруг вскрикнул на пугающе высокой ноте.
— Дядя Брюс! — Я бросилась вниз по лестнице, прижимая к груди Солнышко.
— Все, Брюс, так этот чёртов столик не упадёт, — сказала Джуд, отодвигая его подальше.
Брюс, согнувшись, вцепился в лестницу.
— Дядя Брюс, вы там в порядке? — крикнула я.
— Брюс, все, можете выпрямляться, — сказала Джуд.
Брюс был не в порядке. И выпрямиться он не мог.
— Я перетрудил спину, — с усилием проговорил он.
— Как там мой столик? Джуд, осторожнее, не прислоняй его к стенке, он же поцарапается! — орала Рошель.
Она примолкла, когда подошла к лестнице и увидела Брюса.
— Что, кто-то упал? — Мартина пришла посмотреть, в чем дело.
— Господи, Солнышко? Дикси, ты его уронила? — закричала мама.
Она неслась через прихожую, её длинные чёрные волосы развевались на бегу, а большие груди чуть не выскакивали из ночной рубашки.
— С Солнышком ничего не случилось, мама. Я его держу. Это дяде Брюсу плохо — и все из-за меня! — Я разревелась.
— Не… из-за… тебя, — выдавил Брюс, по-прежнему согнутый пополам.
— Нет, из-за меня. Это я запихала подгузник в столик Рошель!
— Что ты сделала? — сказала Рошель. — Как ты могла, Дикси? Какая подлость!
— Заткнись, Рошель, помоги мне лучше втащить твой поганый столик наверх, пока я его не уронила, — сказала Джуд.
— Брюс, дружище, как вы себя чувствуете? — сказала мама. — Вам, пожалуй, надо отдохнуть.
Брюс попытался окончательно стряхнуть с себя проклятый подгузник — и снова застонал.
— Боюсь… что у меня… нет выбора, — выдохнул он. — Я не могу двинуться!
— Что? Как это не можете? — сказала мама. — Мы вас сейчас поставим на ноги. Мартина, пролезь там к Джуд и Рошель и помоги его поднять.
— Я не могу ничего поднимать, — сказала Мартина.
— Давайте я! Держитесь за мою руку, дядя Брюс! — Я счистила остатки подгузника с его волос и взяла его за обе руки. — Ну, попробуйте встать.
— Сейчас, малышка. Подожди минутку… дай отдышаться. А потом посмотрим… сможешь ли ты… поставить глупого старого дядю… обратно на ноги.
Я подождала. Все мы подождали. Брюс напрягся изо всех сил, так что на лбу у него выступили капли пота, но встать он не мог. Он вообще не мог двинуться с места.
Джуд и Мартина присели над ним на ступеньках. Мы с мамой нервно расхаживали по прихожей внизу. Рошель наверху громыхала своей мебелью, расставляя её по комнате.
— Джуд, пойди сюда, помоги! Я решила поставить кровать вон в тот угол.
— Отвяжись, Рошель. Если бы ты приложила свои драгоценные ручки, чтобы втащить своё барахло наверх, бедный Брюс не лежал бы тут сейчас калекой, — сказала Джуд.
— Не говори «калека», а то можно подумать, что это на всю жизнь, — сказала мама. Она подошла к Брюсу. — И что же с вами теперь делать, приятель? Так и останетесь лежать тут на лестнице вместо коврика?
— Я не нарочно, — пробормотал Брюс.
— Ну так шевелитесь, дружок, — сказала мама. — Девочки, помогите мне его поднять.
— Не надо, мама, ты ему сделаешь больно.
— Дикси, не может же он здесь оставаться. Давайте, Брюс, держитесь за мою руку.
Мы потянули, Брюс застонал. Мы приналегли, Брюс заорал благим матом. Распрямить мы его не могли, но кое-как разогнули наполовину, повернув на живот. Медленно-медленно он стал сползать по ступенькам вниз, как не умеющий ходить ребёнок. Добравшись наконец до прихожей, он опустился на пол, по-прежнему не разгибаясь.
— Вставайте, — сказала мама.
— Рад бы, да не могу, — сказал Брюс.
— О господи, и что же нам теперь с вами делать?
— Может, позвать врача? — сказала я.
— Не надо нам тут никаких врачей, — поспешно сказала мама. — А потом, где мы возьмём врача? Ни один приличный врач не сунется в эти «Планеты» — за ним же все наркоманы увяжутся.
— Мне… не нужен… врач, — сказал Брюс сквозь стиснутые зубы. — Они… ничем… помочь… не могут. Мне нужно просто… лечь на спину… и лежать, пока не отпустит.
— И сколько вам нужно лежать? — спросила мама. — Пару часов?
— Пару дней… бывает, и дольше, — с трудом выговорил Брюс.
— Ну что же, девочки, похоже, гость остаётся ночевать, — сказала мама.
— Нет! Нет, я не могу! Мне нужно домой… в магазин. Мне бы только… добраться до машины.
Брюс старался изо всех сил, но он не мог добраться даже до входной двери. Он довёл свою спину до такого состояния, что слезы выступили у него на глазах.
— Дядя Брюс, бедный! Вам теперь надо только лежать.
Я и потащила его в гостиную.
— Не сюда, Дикси! Это пока моя комната! — сказала мама.
— Это пока единственная комната, — сказала Джуд. — И придётся ему лежать здесь, мама.
Мы тянули и толкали его сквозь мебельные завалы и наконец опустили на большой матрас.
— Не сюда! Это мой матрас, — запротестовала мама. — Не можете вы здесь лежать, Брюс, слезайте отсюда.
Но Брюс лежал на спине, как мёртвый, не шевеля ни единым мускулом.
— Вот удружил, приятель, — сказала мама.
— Я же предупреждал, что у меня больная спина, — прошептал Брюс.
— Ну да, извините. Что ж, раз вы оккупировали мой матрас, придётся нам с малышом перебираться наверх.
Мама подозвала к себе Джуд, Мартину и Рошель и велела им отнести её вещи наверх в спальню.
— Мама, я уже натаскалась мебели. У меня теперь тоже спина болит, — сказала Джуд.
— Мам, я ведь тебе сказала, не могу я ничего подымать. Правда не могу, — заныла Мартина.
— А я вообще сейчас ухожу! — объявила Рошель.
— Никуда ты не пойдёшь, — сказала мама. — Ну что ж, большое спасибо, девочки. Вы у меня такие помощницы! Ну и катитесь ко всем чертям. Мне нужно где-то лечь, раз Брюс занял мой матрас. Кровать Рошель уже наверху — значит, я лягу там.
— Как это, мама? А я где буду спать?
— Придётся тебе лечь вместе с Мартиной.
— Это нечестно, мама! Мы с ней не поместимся. Пусть Дикси с ней спит, она самая маленькая. Мама, ну пожалуйста, отпусти меня — ненадолго. Я только расскажу Райану, какие идиотки мои сестры.
— Это ты идиотка, что связалась с этим уродом! — сказала Джуд.
Мама, Рошель, Джуд и Мартина принялись кричать друг на друга. Я присела к Брюсу на матрас с Солнышком на руках. Брюс лежал с закрытыми глазами.
— Вы спите, дядя Брюс? — шепнула я.
— Поспишь тут, когда спина разламывается, а за стенкой такой ор! Это они всегда так, Дикси?
— Ага.
— С ума сойти можно! А тебе они не действуют на нервы?
— Я придумываю что-нибудь. Например, что у меня есть своя планета и мы с Фиалкой живём там вдвоём. Приходите тоже на планету Дикси, если хотите.
— Спасибо за приглашение.
Он попытался взглянуть на меня и вскрикнул от боли.
Солнышко тоже закричала, дрыгая ножками в одеяльце.
— Сейчас, детка, сейчас мы тебя освободим, — сказала я, разворачивая её. Я пощекотала ей животик, и она задрыгала ножками и ручками в голубой пижамке. — Ой, смотрите, Солнышко тоже может отчаливать на планету Дикси — она уже в голубом скафандре.
— Она? — переспросил Брюс.
— То есть он, — сказала я, краснея.
— Я теперь тоже вроде большого младенца, вот незадача. — Брюс тяжело вздохнул.
Я все думала, как же он теперь будет ходить в туалет. В голове у меня крутились молочные бутылки и вазы, хотя я понимала, что Брюс будет страшно стесняться.
Он решил проблему, скатившись с матраса и отправившись ползком в туалет на первом этаже. Выпрямиться он не мог, сидеть тоже. Есть ему приходилось лёжа на спине, отщипывая крошечные кусочки, чтобы не подавиться. Я подоткнула полотенце ему под шею и нашла соломинку, чтобы он мог попить чаю.
— Ты отличная сиделка, Дикси, — сказал Брюс.
— Да, это я умею, — сказала я, очень довольная собой.
Я оставалась главной няней Солнышка. Мама устроилась наверху на кровати Рошель, но Солнышку перемена обстановки, судя по всему, не понравилась, потому что она все время хныкала.
— Думаю, внизу он успокоится, мама, — важно сказала я, поднимаясь наверх. — Взять его у тебя?
— Да, милая, поноси его немножко по комнате, может, он уснёт.
Джуд, Рошель и Мартина смотрели на нас.
— Это нечестно, мама. Почему ты все время выбираешь Дикси? — обиделась Рошель. — Это и мой братик. Я тоже хочу попробовать его поносить.
— Никуда ты Солнышко не понесёшь на этих дурацких каблуках, — сказала мама.
— Я поношу его немножко, — неожиданно сказала Джуд. — Видишь, я в кедах, так что не упаду, не бойся.
— Нет-нет, Джуд. Я же знаю, как ты обращалась со своими игрушками. Ты мишке оторвала уши, а со своей бедной Барби вообще сняла скальп.
— Это была моя Барби, — сказала Рошель.
— Все равно. Пусть ребёнок сперва немного подрастёт, а потом уж вы будете его таскать. Он мне нужен целенький.
— Слушай, мама, я же здесь вроде только потому, что должна ухаживать за этим чёртовым младенцем, — обиженно сказала Мартина.
— Поухаживай пока за мной, дорогая, — сказала мама. — Сделай мне, пожалуйста, ещё чашечку чая. И хорошо бы вы как-нибудь закинули наверх остальные кровати. Или хотя бы матрасы. Не можете же вы спать в одной комнате со стариной Брюсом Больная Спина. — Она вздохнула. — Надо же ему было оказаться такой обузой.
— Это несправедливо, мама, — сказала я, покачивая Солнышко. Она уже успокоилась и уткнулась тёплой головкой мне в ключицу. Я гордо похлопывала её по спинке. — Ты же знала, что у дяди Брюса больная спина, и все равно заставила его таскать мебель.
— Слушай, Дикси, смени пластинку. Ладно, может, я к нему и несправедлива. А кто сказал, что нужно быть справедливым? Жизнь-то несправедлива.
Она вздохнула и скрылась под одеялом, натянув его на голову.
— Мама, послушай…
— Мама!
— Мама?
— Мама!
— Ради бога, убирайтесь отсюда все! Мне дурно от всей вашей оравы. Оставьте меня наконец в покое. Брысь отсюда!
14
— Давай я возьму Солнышко наверх в ванную и переодену её… то есть его, — сказала я. — Не плачь, мама. Я не выдам нашу тайну, обещаю. Пусть Солнышко ещё немного побудет мальчиком, если тебе от этого правда легче.
Я взяла Солнышко на руки и осторожно понесла наверх. Джуд и Брюс втащили кровать Рошель на половину лестницы. Брюс взмок, очки у него запотели.
— Полегонечку, дядя Брюс, — сказала я с тревогой.
— Все обойдётся… если я… не буду торопиться, — с трудом выдохнул он.
Джуд тащила, Брюс толкал, и вдвоём они таки втащили кровать наверх.
— Поставьте её к окну, — сказала Рошель. — Нет, постойте, может быть, лучше будет у противоположной стены.
— Ставь её сама куда хочешь, привереда, — огрызнулась Джуд. — Ну как, Брюс, дружище? Держитесь?
— А то! — сказал Брюс, а сам прислонился к стене, пытаясь отдышаться.
— Хватит с Рошель пока. Пойдите присядьте, дядя Брюс. У вас измученный вид, — сказала я.
Он только улыбнулся мне и побрёл вниз по лестнице.
Я зашла в ванную и осторожно распеленала Солнышко. Она была не просто мокрая. Все оказалось намного хуже, чем я думала. Я не знала, что делать.
— Пожалуйста, научись побыстрее ходить на горшок, — сказала я сестрёнке, повыше закатывая рукава.
Я оторвала полрулона туалетной бумаги, ухватила Солнышко за щиколотки и принялась тереть. Тёрла я долго. Потом я подумала, что лучше, наверное, её вымыть. Вообще-то, я не знала точно, как моют младенцев. Она была такая маленькая. Я боялась, что, если её намылить, она У меня выскользнет. Головка у неё не держалась, а сама она извивалась у меня в руках.
Я управилась, как сумела, и запихала грязный подгузник в клеёнчатую хозяйственную сумку.
— Ну вот, Солнышко. Теперь мы сухие и чистенькие. Может, ты постараешься так и оставаться? Ты, конечно, славная малышка, но была бы ещё лучше, если б у тебя не было попы!
Как было бы здорово, если бы Солнышко была как кукла, вся из гладкой пластмассы. Тогда бы ей не надо было менять подгузники и никто бы не узнал, что она девочка. Мама могла бы играть, будто у неё такой особенный мальчик, и никто бы ничего не заподозрил. Если бы у всех у нас было так, мы могли бы выбирать, какого пола мы хотим быть, пока не вырастем. Я могла бы быть мальчиком, тогда мама всегда любила бы меня больше всех. Джуд, наверное, тоже захотела бы быть мальчиком, хотя она их не любит. Рошель как раз обожала мальчиков, но её невозможно было себе представить иначе как девочкой. Мартина тоже была девочка-девочка, даже когда напяливала на себя огромные футболки Тони или его чёрный кожаный пиджак.
Я услышала, как Джуд и Брюс тяжело топают вверх по лестнице. Подхватив Солнышко, я подошла к перилам посмотреть. Они, чертыхаясь, тащили неповоротливый туалетный столик Рошель, у которого на ходу выдвигались и выпадали ящики.
— Надо было вынуть сперва ящики, — выдохнул Брюс. — Я совсем голову потерял. Слушай, если мы его прислоним к стене, ты сможешь его удержать на весу минутку? Я тогда протиснусь на твою сторону и вытащу ящики.
— Что у неё там? Чем-то воняет! — сказала Джуд.
Словно в ответ на это, верхний ящик вылетел из пазов. Первый грязный подгузник Солнышка взмыл в воздух и упал в аккурат Брюсу на голову.
Брюс сделал резкое движение в сторону, отряхиваясь и пытаясь в то же время не выпустить туалетный столик. И вдруг вскрикнул на пугающе высокой ноте.
— Дядя Брюс! — Я бросилась вниз по лестнице, прижимая к груди Солнышко.
— Все, Брюс, так этот чёртов столик не упадёт, — сказала Джуд, отодвигая его подальше.
Брюс, согнувшись, вцепился в лестницу.
— Дядя Брюс, вы там в порядке? — крикнула я.
— Брюс, все, можете выпрямляться, — сказала Джуд.
Брюс был не в порядке. И выпрямиться он не мог.
— Я перетрудил спину, — с усилием проговорил он.
— Как там мой столик? Джуд, осторожнее, не прислоняй его к стенке, он же поцарапается! — орала Рошель.
Она примолкла, когда подошла к лестнице и увидела Брюса.
— Что, кто-то упал? — Мартина пришла посмотреть, в чем дело.
— Господи, Солнышко? Дикси, ты его уронила? — закричала мама.
Она неслась через прихожую, её длинные чёрные волосы развевались на бегу, а большие груди чуть не выскакивали из ночной рубашки.
— С Солнышком ничего не случилось, мама. Я его держу. Это дяде Брюсу плохо — и все из-за меня! — Я разревелась.
— Не… из-за… тебя, — выдавил Брюс, по-прежнему согнутый пополам.
— Нет, из-за меня. Это я запихала подгузник в столик Рошель!
— Что ты сделала? — сказала Рошель. — Как ты могла, Дикси? Какая подлость!
— Заткнись, Рошель, помоги мне лучше втащить твой поганый столик наверх, пока я его не уронила, — сказала Джуд.
— Брюс, дружище, как вы себя чувствуете? — сказала мама. — Вам, пожалуй, надо отдохнуть.
Брюс попытался окончательно стряхнуть с себя проклятый подгузник — и снова застонал.
— Боюсь… что у меня… нет выбора, — выдохнул он. — Я не могу двинуться!
— Что? Как это не можете? — сказала мама. — Мы вас сейчас поставим на ноги. Мартина, пролезь там к Джуд и Рошель и помоги его поднять.
— Я не могу ничего поднимать, — сказала Мартина.
— Давайте я! Держитесь за мою руку, дядя Брюс! — Я счистила остатки подгузника с его волос и взяла его за обе руки. — Ну, попробуйте встать.
— Сейчас, малышка. Подожди минутку… дай отдышаться. А потом посмотрим… сможешь ли ты… поставить глупого старого дядю… обратно на ноги.
Я подождала. Все мы подождали. Брюс напрягся изо всех сил, так что на лбу у него выступили капли пота, но встать он не мог. Он вообще не мог двинуться с места.
Джуд и Мартина присели над ним на ступеньках. Мы с мамой нервно расхаживали по прихожей внизу. Рошель наверху громыхала своей мебелью, расставляя её по комнате.
— Джуд, пойди сюда, помоги! Я решила поставить кровать вон в тот угол.
— Отвяжись, Рошель. Если бы ты приложила свои драгоценные ручки, чтобы втащить своё барахло наверх, бедный Брюс не лежал бы тут сейчас калекой, — сказала Джуд.
— Не говори «калека», а то можно подумать, что это на всю жизнь, — сказала мама. Она подошла к Брюсу. — И что же с вами теперь делать, приятель? Так и останетесь лежать тут на лестнице вместо коврика?
— Я не нарочно, — пробормотал Брюс.
— Ну так шевелитесь, дружок, — сказала мама. — Девочки, помогите мне его поднять.
— Не надо, мама, ты ему сделаешь больно.
— Дикси, не может же он здесь оставаться. Давайте, Брюс, держитесь за мою руку.
Мы потянули, Брюс застонал. Мы приналегли, Брюс заорал благим матом. Распрямить мы его не могли, но кое-как разогнули наполовину, повернув на живот. Медленно-медленно он стал сползать по ступенькам вниз, как не умеющий ходить ребёнок. Добравшись наконец до прихожей, он опустился на пол, по-прежнему не разгибаясь.
— Вставайте, — сказала мама.
— Рад бы, да не могу, — сказал Брюс.
— О господи, и что же нам теперь с вами делать?
— Может, позвать врача? — сказала я.
— Не надо нам тут никаких врачей, — поспешно сказала мама. — А потом, где мы возьмём врача? Ни один приличный врач не сунется в эти «Планеты» — за ним же все наркоманы увяжутся.
— Мне… не нужен… врач, — сказал Брюс сквозь стиснутые зубы. — Они… ничем… помочь… не могут. Мне нужно просто… лечь на спину… и лежать, пока не отпустит.
— И сколько вам нужно лежать? — спросила мама. — Пару часов?
— Пару дней… бывает, и дольше, — с трудом выговорил Брюс.
— Ну что же, девочки, похоже, гость остаётся ночевать, — сказала мама.
— Нет! Нет, я не могу! Мне нужно домой… в магазин. Мне бы только… добраться до машины.
Брюс старался изо всех сил, но он не мог добраться даже до входной двери. Он довёл свою спину до такого состояния, что слезы выступили у него на глазах.
— Дядя Брюс, бедный! Вам теперь надо только лежать.
Я и потащила его в гостиную.
— Не сюда, Дикси! Это пока моя комната! — сказала мама.
— Это пока единственная комната, — сказала Джуд. — И придётся ему лежать здесь, мама.
Мы тянули и толкали его сквозь мебельные завалы и наконец опустили на большой матрас.
— Не сюда! Это мой матрас, — запротестовала мама. — Не можете вы здесь лежать, Брюс, слезайте отсюда.
Но Брюс лежал на спине, как мёртвый, не шевеля ни единым мускулом.
— Вот удружил, приятель, — сказала мама.
— Я же предупреждал, что у меня больная спина, — прошептал Брюс.
— Ну да, извините. Что ж, раз вы оккупировали мой матрас, придётся нам с малышом перебираться наверх.
Мама подозвала к себе Джуд, Мартину и Рошель и велела им отнести её вещи наверх в спальню.
— Мама, я уже натаскалась мебели. У меня теперь тоже спина болит, — сказала Джуд.
— Мам, я ведь тебе сказала, не могу я ничего подымать. Правда не могу, — заныла Мартина.
— А я вообще сейчас ухожу! — объявила Рошель.
— Никуда ты не пойдёшь, — сказала мама. — Ну что ж, большое спасибо, девочки. Вы у меня такие помощницы! Ну и катитесь ко всем чертям. Мне нужно где-то лечь, раз Брюс занял мой матрас. Кровать Рошель уже наверху — значит, я лягу там.
— Как это, мама? А я где буду спать?
— Придётся тебе лечь вместе с Мартиной.
— Это нечестно, мама! Мы с ней не поместимся. Пусть Дикси с ней спит, она самая маленькая. Мама, ну пожалуйста, отпусти меня — ненадолго. Я только расскажу Райану, какие идиотки мои сестры.
— Это ты идиотка, что связалась с этим уродом! — сказала Джуд.
Мама, Рошель, Джуд и Мартина принялись кричать друг на друга. Я присела к Брюсу на матрас с Солнышком на руках. Брюс лежал с закрытыми глазами.
— Вы спите, дядя Брюс? — шепнула я.
— Поспишь тут, когда спина разламывается, а за стенкой такой ор! Это они всегда так, Дикси?
— Ага.
— С ума сойти можно! А тебе они не действуют на нервы?
— Я придумываю что-нибудь. Например, что у меня есть своя планета и мы с Фиалкой живём там вдвоём. Приходите тоже на планету Дикси, если хотите.
— Спасибо за приглашение.
Он попытался взглянуть на меня и вскрикнул от боли.
Солнышко тоже закричала, дрыгая ножками в одеяльце.
— Сейчас, детка, сейчас мы тебя освободим, — сказала я, разворачивая её. Я пощекотала ей животик, и она задрыгала ножками и ручками в голубой пижамке. — Ой, смотрите, Солнышко тоже может отчаливать на планету Дикси — она уже в голубом скафандре.
— Она? — переспросил Брюс.
— То есть он, — сказала я, краснея.
— Я теперь тоже вроде большого младенца, вот незадача. — Брюс тяжело вздохнул.
Я все думала, как же он теперь будет ходить в туалет. В голове у меня крутились молочные бутылки и вазы, хотя я понимала, что Брюс будет страшно стесняться.
Он решил проблему, скатившись с матраса и отправившись ползком в туалет на первом этаже. Выпрямиться он не мог, сидеть тоже. Есть ему приходилось лёжа на спине, отщипывая крошечные кусочки, чтобы не подавиться. Я подоткнула полотенце ему под шею и нашла соломинку, чтобы он мог попить чаю.
— Ты отличная сиделка, Дикси, — сказал Брюс.
— Да, это я умею, — сказала я, очень довольная собой.
Я оставалась главной няней Солнышка. Мама устроилась наверху на кровати Рошель, но Солнышку перемена обстановки, судя по всему, не понравилась, потому что она все время хныкала.
— Думаю, внизу он успокоится, мама, — важно сказала я, поднимаясь наверх. — Взять его у тебя?
— Да, милая, поноси его немножко по комнате, может, он уснёт.
Джуд, Рошель и Мартина смотрели на нас.
— Это нечестно, мама. Почему ты все время выбираешь Дикси? — обиделась Рошель. — Это и мой братик. Я тоже хочу попробовать его поносить.
— Никуда ты Солнышко не понесёшь на этих дурацких каблуках, — сказала мама.
— Я поношу его немножко, — неожиданно сказала Джуд. — Видишь, я в кедах, так что не упаду, не бойся.
— Нет-нет, Джуд. Я же знаю, как ты обращалась со своими игрушками. Ты мишке оторвала уши, а со своей бедной Барби вообще сняла скальп.
— Это была моя Барби, — сказала Рошель.
— Все равно. Пусть ребёнок сперва немного подрастёт, а потом уж вы будете его таскать. Он мне нужен целенький.
— Слушай, мама, я же здесь вроде только потому, что должна ухаживать за этим чёртовым младенцем, — обиженно сказала Мартина.
— Поухаживай пока за мной, дорогая, — сказала мама. — Сделай мне, пожалуйста, ещё чашечку чая. И хорошо бы вы как-нибудь закинули наверх остальные кровати. Или хотя бы матрасы. Не можете же вы спать в одной комнате со стариной Брюсом Больная Спина. — Она вздохнула. — Надо же ему было оказаться такой обузой.
— Это несправедливо, мама, — сказала я, покачивая Солнышко. Она уже успокоилась и уткнулась тёплой головкой мне в ключицу. Я гордо похлопывала её по спинке. — Ты же знала, что у дяди Брюса больная спина, и все равно заставила его таскать мебель.
— Слушай, Дикси, смени пластинку. Ладно, может, я к нему и несправедлива. А кто сказал, что нужно быть справедливым? Жизнь-то несправедлива.
Она вздохнула и скрылась под одеялом, натянув его на голову.
— Мама, послушай…
— Мама!
— Мама?
— Мама!
— Ради бога, убирайтесь отсюда все! Мне дурно от всей вашей оравы. Оставьте меня наконец в покое. Брысь отсюда!
14
В конце концов мне пришлось спать в одной кровати с Джуд. Сперва было здорово, но потом Джуд надоело, что я к ней жмусь, и она отпихнула меня.
— Дикси, ты как эти игрушечные обезьянки. Похоже, у тебя липучки на ладонях и ты только ищешь, в кого бы вцепиться. По-моему, ты решила меня задушить.
— Фиалка тебя клюнет, если ты будешь меня обижать, — пригрозила я.
— Тогда я выкину её с кровати. — Джуд повернулась на другой бок и забрала с собой большую часть одеяла.
Хорошо, что я умею цепляться. Пришлось мне уцепиться за угол кровати, а то бы я просто слетела на пол.
Я проснулась на рассвете. Я ненавижу темноту, когда не видишь, что на тебя может заползти. Зато когда все начинает отливать серебром, как будто посыпанное волшебной пыльцой, — это ужасно здорово. Не видно голых стен и уродливого дощатого пола. Нашу обшарпанную кровать и картонные коробки можно принять за расписные нарядные сундуки и резную кровать под балдахином из волшебной сказки.
Я тихо лежала, воображая себе все это, пока не услышала, что Солнышко плачет. По звуку было похоже на автомобильный мотор: она кашляла, фыркала, потом замолкла, начала снова и наконец разразилась полнозвучным рёвом.
Я выскользнула из кровати и побежала к ней. Она лежала рядом с мамой и вопила вовсю. Мама застонала, поглубже закапываясь в одеяло.
— Мама! Мама, Солнышко хочет есть!
— Ох, стара я стала для таких развлечений, — жалобно пробурчала мама. — Пора приучать его к бутылочке, чтобы ты могла кормить его за меня, пташка моя ранняя.
— Хочешь, я его покормлю, — сказала я, запихивая себе в рубашку мамину подушку, так что получилась настоящая большая грудь.
— Дикси, на кого ты похожа! — Мама отняла у меня подушку и положила себе за голову. — Давай сюда этого обжору.
Она взяла Солнышко на руки и стала кормить. Меня рассмешил чмокающий звук в рассветной тишине.
— Правда, она обжора, а, мама?
— Он, — поправила мама. — Твой братик Солнышко.
— Мама, но ведь…
— Не сейчас, Дикси. Не заставляй меня напрягаться, а то у Солнышка будет икота. Спустись-ка вниз и приготовь мне чаю, ладно?
Я пошла вниз по голым ступеням, воображая покрывающий их роскошный красный ковёр и позолоченные перила. Спустившись, я втянула воздух ноздрями. От лилий Брюса в комнате пахло, как в саду. Я подняла руку к волосам и нащупала за ухом фрезию. Я представила, как Брюс будет каждый день приезжать к нам и привозить венки из роз и короны из гвоздик и как мы будем развешивать по комнатам лилии, точно большие белые бумажные гирлянды.
Я подошла к двери в гостиную и постучалась, как воспитанная девочка.
— Дядя Брюс? Дядя Брюс, вы здесь? — прошептала я.
— Конечно, я здесь, Дикси! — пробормотал он. — Похоже, я отсюда никуда не денусь в обозримом будущем. Спина болит просто адски.
— Как здорово! То есть очень жаль, что у вас болит спина, но здорово, что вы не уезжаете! Хотите чаю?
— Да, будь добра, ангел мой.
Я сделала две чашки чая и отнесла одну Брюсу. Он был без очков. Вид у него был от этого немного растерянный, так что я нашла их возле матраса и осторожно надела на него. Он наморщил курносый нос, и очки сели на место.
Поднимая голову, чтобы отхлебнуть чаю, он каждый раз тихонько постанывал. На половине чашки он откинулся назад и глубоко вздохнул.
— Очень больно, дядя Брюс?
— Жить можно, — сказал он. — Но с трудом. А теперь иди, детка, а то мне нужно будет сходить в туалет, а я без брюк. Ах ты господи, как же я тут буду без пижамы, без зубной щётки, бритвы, чистых трусов…
— Без пижамы вы уже обошлись, щётку можете взять мою, бритвы есть у мамы и у Мартины, а вот трусов для вас у нас, пожалуй, и правда не найдётся!
Я пошла наверх с маминым чаем. Она как раз покормила и переодела Солнышко. Использованные подгузники мы теперь приспособились складывать в полиэтиленовые пакеты.
— Пожалуй, мне стоит сейчас пойти помыться, — сказала мама, зевая. — Пойду займу ванную, пока вы туда не набились и не извели всю горячую воду.
Но не успела она спустить ноги с кровати, как кто-то из девочек пробежал через лестничную площадку в ванную. Мы слышали, как её рвало, хотя она включила воду, чтоб заглушить звуки.
— Господи, — сказала мама, — это Мартина.
— У неё же желудок расстроен, помнишь, она говорила? Её вчера тоже рвало.
— Я догадываюсь, почему её рвало. Какой тут ко всем чертям желудок!
— Мама, ты сердишься?
— Да, черт возьми, я на неё зла как не знаю что! Я ей сто раз говорила быть поосторожнее. Ну почему она меня никогда не слушает? — Мама стукнула кулаком по подушке. Солнышко удивилась и заплакала. — Успокой его, Дикси. Мне надо сказать Мартине пару слов. — Мама кинулась в ванную.
Я услышала, как ахнула Мартина, когда хлопнула дверь. Мама начала кричать. Мартина тоже. Похоже, начинался Бриллиантовский скандал по полной программе. Джуд и Рошель сонно заворчали.
— Дикси, все в порядке? — окликнул меня Брюс снизу. — Что там за вопли?
Я спустилась. Брюс лежал в прихожей, для приличия завернувшись в одеяло, похожий на гигантскую гусеницу.
— Что происходит? — простонал он.
— Мама злится на Мартину. — Я помолчала. Не такая уж я была непонятливая. — Наверное, у неё будет ребёнок.
Брюс посмотрел на меня с недоумением.
— Она же только что родила!
— Да не у мамы! У Мартины.
— Так ведь она же совсем ещё девочка! — Похоже, Брюс был в ужасе. — Она ещё в школу ходит! Как можно так себя не беречь! Это ж надо, загубить себе жизнь ещё до того, как она началась!
— Я не загубила себе жизнь! — закричала Мартина, выскакивая из ванной.
Она стояла на верху лестницы, худенькая и дрожащая в своей тоненькой рубашке, с растрёпанными волосами. Она была совсем не похожа на мою властную старшую сестру Мартину в нарядной причёске, макияже, обтягивающих джинсах и остроносых туфлях. Она казалась сейчас младше Джуд, младше Рошель, почти такой же маленькой, как я.
— Да как вы смеете говорить, что я загубила себе жизнь! Что вы знаете про нас с Тони! Мы друг друга любим. Вы-то небось никогда не любили. Да такой старый урод все равно ни одной женщине не нужен. На вас смотреть жалко! Вам так одиноко у себя, что вы вцепились в нас, как пиявка, и присосались к моей дуре сестрице.
— Заткнись, Мартина Бриллиант, или я тебе сейчас двину в рожу! — закричала я, кидаясь вверх по лестнице. — Это я вцепилась в дядю Брюса. И я не дура. Дура ты, что забеременела.
— У Мартины будет ребёнок? — На площадку выскочила Рошель.
— Отлично! Мама, это все ты и твоя лужёная глотка! Теперь вся семья знает про мои дела! — с бешенством сказала Мартина.
— Это теперь мои дела, — сказала мама. — Это мне теперь придётся ухаживать и за тобой, и за твоим ребёнком. Как будто мне со своими детьми мало забот.
— Смешно слушать! — огрызнулась Мартина. — Ты о себе-то не способна позаботиться, не то что о нас. Ты только посмотри на нашу семейку в этом кошмарном доме в самом поганом квартале на всю Англию! Девчонки совсем одичали. Джуд дерётся, Рошель шляется со всяким хулиганьём, Дикси вся грязная и бегает босиком. Молодец, мама. Ты действительно умеешь позаботиться о семье.
— Уймись, Мартина, — сказала подоспевшая Джуд. Она подошла к маме и обхватила её за талию. — Не обращай на неё внимания. Она вовсе так не думает, ей просто худо.
— Именно так я и думаю. Мы все знаем, что это правда, — не унималась Мартина. — Как ты можешь меня поучать, мама? Ты посмотри на себя и на своих парней. То есть извини — на уже не твоих парней, на всех наших отцов.
— Закрой пасть, Мартина, — сказала Джуд.
— Как она может посмотреть на моего отца, если он умер? — Рошель пожала плечами.
— А моего отца она и так видит. Иногда, — сказала я.
— А отец маленького? Можешь мне не рассказывать сказки про художника. Это было что, любовь на одну ночь? Ты небось даже имени его не знаешь! Неудивительно, что тебя весь Блечворт звал потаскухой, — продолжала Мартина.
Мы все так и замерли. Этого слова мы не произносили никогда, даже между собой. Мы уставились на маму. Мы думали, она сейчас набросится на Мартину. Но мама просто застыла как оглушённая. По щекам у неё потекли слезы.
Мартина зажала рот рукой, как будто хотела вернуть свои слова обратно. Похоже было, что она тоже сейчас расплачется. Если бы оставить их в покое, они бы обе разрыдались и попросили друг у друга прощения, а потом крепко обнялись, и на этом бы скандал закончился.
Но Брюс этого не понимал.
— Не смей обзывать мать потаскухой, Мартина! — крикнул он. — Как можно говорить такие вещи. Смотри, ты её до слез довела! Неужели тебе не стыдно!
— Ни хрена мне не стыдно! — заорала Мартина. — Она потаскуха и есть. И я из-за неё столько слез пролила, сколько вам и не снилось, а ей нисколько не стыдно. Короче, я пошла отсюда.
— Не уходи, Мартина, — сказала мама. — Мы со всем разберёмся. Я буду за тобой ухаживать.
— За мной не нужно ухаживать. Я возвращаюсь в Блечворт и буду жить с Тони и его семьёй. Я бы осталась здесь, как собиралась. Ты ведь все причитала, что я тебе нужна, чтобы помочь с ребёнком, но сама даже не подпускаешь меня к нему! Ты до того рехнулась, что доверяешь малышке Дикси носить его по дому и переодевать, а мне ты его не даёшь! Как только я к нему подхожу, ты говоришь, чтоб я убиралась. Ну так я убираюсь.
Она пошла одеваться, а потом стала носиться по дому, собирая свои вещи в хозяйственную сумку.
— Мама! — Я взяла её за плечо. Её старенькое кимоно поехало по шву, но она, похоже, этого не заметила. — Мама, скажи Мартине про Солнышко. Тогда она поймёт и не уйдёт.
Мама покачала головой. Она взяла Солнышко на руки и растерянно поглядела на неё.
— Мой мальчик! — прошептала она.
— Неправда!
— Правда, что меня весь Блечворт звал потаскухой? — спросила мама.
— Ну конечно, нет! Мартина просто взбесилась. Не обращай на неё внимания, мама. Мне вот не важно, что она обозвала меня дурой. Может, это не важно, что она уходит?
— Не уйдёт она на самом деле, она просто выпендривается, — сказала мама. — Как она сама доберётся отсюда в Блечворт?
Внизу что-то хлопнуло, видимо, входная дверь.
— Не может быть, чтоб она уже ушла! Она не все свои вещи собрала. И не попрощалась, — сказала я.
— Она нас просто пугает. Прибежит обратно самое позднее через десять минут, — сказала мама.
Мы стали ждать. Мартина не возвращалась.
— Пойду поищу её, мама, — сказала Джуд, быстро натягивая джинсы и влезая в кеды.
Её не было около часа. Потом она пришла — одна.
— Я искала везде, — сказала Джуд, чуть не плача. — Она могла сесть на автобус, она могла пойти в любую сторону. Я не знала, куда отправиться сперва. Потом я подумала про вокзал и очень долго не могла его найти. Он ровно на другом конце города. Но её там не было. Я спрашивала, не видел ли её кто. Спросила кучу народу, описывала её, но все только плечами пожимали. Я правда старалась, мама!
— Я знаю, Джуд. Не расстраивайся, детка. Может, она просто пошла по магазинам, чтобы успокоиться. Она скоро вернётся, вот увидите.
Мама все время пыталась позвонить Мартине на мобильный, но он был выключен. Мама оставила ей сообщение. Джуд, Рошель и я тоже оставили сообщение. Я решила написать Мартине секретную эсэмэску, объясняя, почему мама только мне разрешает ухаживать за Солнышком. Но быстро набирать буквы я не умела, поэтому не успела я написать «не хочу выдавать чужие секреты, но…», как мама опять потребовала телефон, и пришлось мне быстренько все стереть, пока она не увидела.
Мы забыли позавтракать. Брюс терпеливо лежал на матрасе в гостиной, но, когда я зашла его проведать, я услышала, как бурчит у него в животе. Он тоже позвонил — женщине, которая работала у него в магазине. Её звали Ирис — самое подходящее имя для цветочницы. Тем не менее мне оно не понравилось.
— Дикси, ты как эти игрушечные обезьянки. Похоже, у тебя липучки на ладонях и ты только ищешь, в кого бы вцепиться. По-моему, ты решила меня задушить.
— Фиалка тебя клюнет, если ты будешь меня обижать, — пригрозила я.
— Тогда я выкину её с кровати. — Джуд повернулась на другой бок и забрала с собой большую часть одеяла.
Хорошо, что я умею цепляться. Пришлось мне уцепиться за угол кровати, а то бы я просто слетела на пол.
Я проснулась на рассвете. Я ненавижу темноту, когда не видишь, что на тебя может заползти. Зато когда все начинает отливать серебром, как будто посыпанное волшебной пыльцой, — это ужасно здорово. Не видно голых стен и уродливого дощатого пола. Нашу обшарпанную кровать и картонные коробки можно принять за расписные нарядные сундуки и резную кровать под балдахином из волшебной сказки.
Я тихо лежала, воображая себе все это, пока не услышала, что Солнышко плачет. По звуку было похоже на автомобильный мотор: она кашляла, фыркала, потом замолкла, начала снова и наконец разразилась полнозвучным рёвом.
Я выскользнула из кровати и побежала к ней. Она лежала рядом с мамой и вопила вовсю. Мама застонала, поглубже закапываясь в одеяло.
— Мама! Мама, Солнышко хочет есть!
— Ох, стара я стала для таких развлечений, — жалобно пробурчала мама. — Пора приучать его к бутылочке, чтобы ты могла кормить его за меня, пташка моя ранняя.
— Хочешь, я его покормлю, — сказала я, запихивая себе в рубашку мамину подушку, так что получилась настоящая большая грудь.
— Дикси, на кого ты похожа! — Мама отняла у меня подушку и положила себе за голову. — Давай сюда этого обжору.
Она взяла Солнышко на руки и стала кормить. Меня рассмешил чмокающий звук в рассветной тишине.
— Правда, она обжора, а, мама?
— Он, — поправила мама. — Твой братик Солнышко.
— Мама, но ведь…
— Не сейчас, Дикси. Не заставляй меня напрягаться, а то у Солнышка будет икота. Спустись-ка вниз и приготовь мне чаю, ладно?
Я пошла вниз по голым ступеням, воображая покрывающий их роскошный красный ковёр и позолоченные перила. Спустившись, я втянула воздух ноздрями. От лилий Брюса в комнате пахло, как в саду. Я подняла руку к волосам и нащупала за ухом фрезию. Я представила, как Брюс будет каждый день приезжать к нам и привозить венки из роз и короны из гвоздик и как мы будем развешивать по комнатам лилии, точно большие белые бумажные гирлянды.
Я подошла к двери в гостиную и постучалась, как воспитанная девочка.
— Дядя Брюс? Дядя Брюс, вы здесь? — прошептала я.
— Конечно, я здесь, Дикси! — пробормотал он. — Похоже, я отсюда никуда не денусь в обозримом будущем. Спина болит просто адски.
— Как здорово! То есть очень жаль, что у вас болит спина, но здорово, что вы не уезжаете! Хотите чаю?
— Да, будь добра, ангел мой.
Я сделала две чашки чая и отнесла одну Брюсу. Он был без очков. Вид у него был от этого немного растерянный, так что я нашла их возле матраса и осторожно надела на него. Он наморщил курносый нос, и очки сели на место.
Поднимая голову, чтобы отхлебнуть чаю, он каждый раз тихонько постанывал. На половине чашки он откинулся назад и глубоко вздохнул.
— Очень больно, дядя Брюс?
— Жить можно, — сказал он. — Но с трудом. А теперь иди, детка, а то мне нужно будет сходить в туалет, а я без брюк. Ах ты господи, как же я тут буду без пижамы, без зубной щётки, бритвы, чистых трусов…
— Без пижамы вы уже обошлись, щётку можете взять мою, бритвы есть у мамы и у Мартины, а вот трусов для вас у нас, пожалуй, и правда не найдётся!
Я пошла наверх с маминым чаем. Она как раз покормила и переодела Солнышко. Использованные подгузники мы теперь приспособились складывать в полиэтиленовые пакеты.
— Пожалуй, мне стоит сейчас пойти помыться, — сказала мама, зевая. — Пойду займу ванную, пока вы туда не набились и не извели всю горячую воду.
Но не успела она спустить ноги с кровати, как кто-то из девочек пробежал через лестничную площадку в ванную. Мы слышали, как её рвало, хотя она включила воду, чтоб заглушить звуки.
— Господи, — сказала мама, — это Мартина.
— У неё же желудок расстроен, помнишь, она говорила? Её вчера тоже рвало.
— Я догадываюсь, почему её рвало. Какой тут ко всем чертям желудок!
— Мама, ты сердишься?
— Да, черт возьми, я на неё зла как не знаю что! Я ей сто раз говорила быть поосторожнее. Ну почему она меня никогда не слушает? — Мама стукнула кулаком по подушке. Солнышко удивилась и заплакала. — Успокой его, Дикси. Мне надо сказать Мартине пару слов. — Мама кинулась в ванную.
Я услышала, как ахнула Мартина, когда хлопнула дверь. Мама начала кричать. Мартина тоже. Похоже, начинался Бриллиантовский скандал по полной программе. Джуд и Рошель сонно заворчали.
— Дикси, все в порядке? — окликнул меня Брюс снизу. — Что там за вопли?
Я спустилась. Брюс лежал в прихожей, для приличия завернувшись в одеяло, похожий на гигантскую гусеницу.
— Что происходит? — простонал он.
— Мама злится на Мартину. — Я помолчала. Не такая уж я была непонятливая. — Наверное, у неё будет ребёнок.
Брюс посмотрел на меня с недоумением.
— Она же только что родила!
— Да не у мамы! У Мартины.
— Так ведь она же совсем ещё девочка! — Похоже, Брюс был в ужасе. — Она ещё в школу ходит! Как можно так себя не беречь! Это ж надо, загубить себе жизнь ещё до того, как она началась!
— Я не загубила себе жизнь! — закричала Мартина, выскакивая из ванной.
Она стояла на верху лестницы, худенькая и дрожащая в своей тоненькой рубашке, с растрёпанными волосами. Она была совсем не похожа на мою властную старшую сестру Мартину в нарядной причёске, макияже, обтягивающих джинсах и остроносых туфлях. Она казалась сейчас младше Джуд, младше Рошель, почти такой же маленькой, как я.
— Да как вы смеете говорить, что я загубила себе жизнь! Что вы знаете про нас с Тони! Мы друг друга любим. Вы-то небось никогда не любили. Да такой старый урод все равно ни одной женщине не нужен. На вас смотреть жалко! Вам так одиноко у себя, что вы вцепились в нас, как пиявка, и присосались к моей дуре сестрице.
— Заткнись, Мартина Бриллиант, или я тебе сейчас двину в рожу! — закричала я, кидаясь вверх по лестнице. — Это я вцепилась в дядю Брюса. И я не дура. Дура ты, что забеременела.
— У Мартины будет ребёнок? — На площадку выскочила Рошель.
— Отлично! Мама, это все ты и твоя лужёная глотка! Теперь вся семья знает про мои дела! — с бешенством сказала Мартина.
— Это теперь мои дела, — сказала мама. — Это мне теперь придётся ухаживать и за тобой, и за твоим ребёнком. Как будто мне со своими детьми мало забот.
— Смешно слушать! — огрызнулась Мартина. — Ты о себе-то не способна позаботиться, не то что о нас. Ты только посмотри на нашу семейку в этом кошмарном доме в самом поганом квартале на всю Англию! Девчонки совсем одичали. Джуд дерётся, Рошель шляется со всяким хулиганьём, Дикси вся грязная и бегает босиком. Молодец, мама. Ты действительно умеешь позаботиться о семье.
— Уймись, Мартина, — сказала подоспевшая Джуд. Она подошла к маме и обхватила её за талию. — Не обращай на неё внимания. Она вовсе так не думает, ей просто худо.
— Именно так я и думаю. Мы все знаем, что это правда, — не унималась Мартина. — Как ты можешь меня поучать, мама? Ты посмотри на себя и на своих парней. То есть извини — на уже не твоих парней, на всех наших отцов.
— Закрой пасть, Мартина, — сказала Джуд.
— Как она может посмотреть на моего отца, если он умер? — Рошель пожала плечами.
— А моего отца она и так видит. Иногда, — сказала я.
— А отец маленького? Можешь мне не рассказывать сказки про художника. Это было что, любовь на одну ночь? Ты небось даже имени его не знаешь! Неудивительно, что тебя весь Блечворт звал потаскухой, — продолжала Мартина.
Мы все так и замерли. Этого слова мы не произносили никогда, даже между собой. Мы уставились на маму. Мы думали, она сейчас набросится на Мартину. Но мама просто застыла как оглушённая. По щекам у неё потекли слезы.
Мартина зажала рот рукой, как будто хотела вернуть свои слова обратно. Похоже было, что она тоже сейчас расплачется. Если бы оставить их в покое, они бы обе разрыдались и попросили друг у друга прощения, а потом крепко обнялись, и на этом бы скандал закончился.
Но Брюс этого не понимал.
— Не смей обзывать мать потаскухой, Мартина! — крикнул он. — Как можно говорить такие вещи. Смотри, ты её до слез довела! Неужели тебе не стыдно!
— Ни хрена мне не стыдно! — заорала Мартина. — Она потаскуха и есть. И я из-за неё столько слез пролила, сколько вам и не снилось, а ей нисколько не стыдно. Короче, я пошла отсюда.
— Не уходи, Мартина, — сказала мама. — Мы со всем разберёмся. Я буду за тобой ухаживать.
— За мной не нужно ухаживать. Я возвращаюсь в Блечворт и буду жить с Тони и его семьёй. Я бы осталась здесь, как собиралась. Ты ведь все причитала, что я тебе нужна, чтобы помочь с ребёнком, но сама даже не подпускаешь меня к нему! Ты до того рехнулась, что доверяешь малышке Дикси носить его по дому и переодевать, а мне ты его не даёшь! Как только я к нему подхожу, ты говоришь, чтоб я убиралась. Ну так я убираюсь.
Она пошла одеваться, а потом стала носиться по дому, собирая свои вещи в хозяйственную сумку.
— Мама! — Я взяла её за плечо. Её старенькое кимоно поехало по шву, но она, похоже, этого не заметила. — Мама, скажи Мартине про Солнышко. Тогда она поймёт и не уйдёт.
Мама покачала головой. Она взяла Солнышко на руки и растерянно поглядела на неё.
— Мой мальчик! — прошептала она.
— Неправда!
— Правда, что меня весь Блечворт звал потаскухой? — спросила мама.
— Ну конечно, нет! Мартина просто взбесилась. Не обращай на неё внимания, мама. Мне вот не важно, что она обозвала меня дурой. Может, это не важно, что она уходит?
— Не уйдёт она на самом деле, она просто выпендривается, — сказала мама. — Как она сама доберётся отсюда в Блечворт?
Внизу что-то хлопнуло, видимо, входная дверь.
— Не может быть, чтоб она уже ушла! Она не все свои вещи собрала. И не попрощалась, — сказала я.
— Она нас просто пугает. Прибежит обратно самое позднее через десять минут, — сказала мама.
Мы стали ждать. Мартина не возвращалась.
— Пойду поищу её, мама, — сказала Джуд, быстро натягивая джинсы и влезая в кеды.
Её не было около часа. Потом она пришла — одна.
— Я искала везде, — сказала Джуд, чуть не плача. — Она могла сесть на автобус, она могла пойти в любую сторону. Я не знала, куда отправиться сперва. Потом я подумала про вокзал и очень долго не могла его найти. Он ровно на другом конце города. Но её там не было. Я спрашивала, не видел ли её кто. Спросила кучу народу, описывала её, но все только плечами пожимали. Я правда старалась, мама!
— Я знаю, Джуд. Не расстраивайся, детка. Может, она просто пошла по магазинам, чтобы успокоиться. Она скоро вернётся, вот увидите.
Мама все время пыталась позвонить Мартине на мобильный, но он был выключен. Мама оставила ей сообщение. Джуд, Рошель и я тоже оставили сообщение. Я решила написать Мартине секретную эсэмэску, объясняя, почему мама только мне разрешает ухаживать за Солнышком. Но быстро набирать буквы я не умела, поэтому не успела я написать «не хочу выдавать чужие секреты, но…», как мама опять потребовала телефон, и пришлось мне быстренько все стереть, пока она не увидела.
Мы забыли позавтракать. Брюс терпеливо лежал на матрасе в гостиной, но, когда я зашла его проведать, я услышала, как бурчит у него в животе. Он тоже позвонил — женщине, которая работала у него в магазине. Её звали Ирис — самое подходящее имя для цветочницы. Тем не менее мне оно не понравилось.