А если бы с Джуд и вправду что-нибудь случилось! Я представила, как она падает со стены и ломает себе шею. Вся моя семья распалась. Я остаюсь вдвоём с Рошель, которая мне никогда не нравилась…
— Дикси! — Джуд протянула руку. — Иди сюда, не пугайся. Я просто валяла дурака, ты же видишь.
— А что с мамой?
— С мамой все будет в порядке, — сказала Джуд, хотя и без уверенности в голосе. — Пошли, давай сейчас не будем думать о маме. Она вернётся живая-здоровая со своим младенцем, вот увидишь. Завтра. Так что давай пока не раскисать. Пошли посмотрим, дадут ли нам твоя подружка Мэри и её мама пару свечек.
Джуд помогла мне перелезть через стену. Когда мы оказались у садовой калитки, я её остановила.
— Может, нам лучше дойти до передней двери? — сказала я. — Как-то нехорошо без спросу врываться к ним на задний двор, как ты думаешь?
— А что тут такого? — удивилась Джуд.
Она стояла у калитки, глядя на аккуратную зеленую лужайку. На ней не валялось разбросанных мячей и игрушек, не стоял велосипед, на красивых качелях с мягким сиденьем никто не катался.
— Если мы прямо так к ним ворвёмся, мама Мэри может принять нас за грабителей, — пояснила я.
— Ну ладно, ладно, давай обойдём дом и постучимся с парадного входа, раз тебе так хочется, — сказала Джуд.
По-моему, у неё тоже не хватало духу идти по этой до жути аккуратной лужайке.
Мы дошли до конца улочки, повернули налево и пошли по той улице, где жила Мэри. Впечатление было такое, что мы попали в другой мир. Все дома были аккуратные, чистке, свежевыкрашенные, с блестящими дверными кольцами, крылечками и занавесками с оборками на сияющих окнах.
— Вот бы наш дом так выглядел! — сказала я. — Как ты думаешь, это уже другая из этих планет?
— Да нет, глупышка, это вообще не муниципальные дома, а частные. Шикарные, ничего не скажешь. Мэри тоже шикарная?
Я подумала. Мне стало не по себе.
— Она не задаётся от того, что шикарная, — сказала я.
— Так который её дом? — спросила Джуд.
Я не могла сообразить. Я пялилась на ряды одинаковых черно-белых домов и не понимала, как соотнести парадный вход с задним двором.
— Вот этот, — сказала я, показывая на ближайший к нам.
Джуд лязгнула металлической калиткой. Я потянула её за рубашку.
— Нет, следующий. Или через один. Я не знаю, — призналась я.
Джуд вздохнула.
— Какая ты бестолковая, Дикси, — оказала она. — Ну подумай хорошенько, который?
Я растерялась:
— Может, вернёмся и попробуем все-таки с задней двери?
— Может, просто постучимся в любую дверь и спросим? — предложила Джуд.
Она подошла к ближайшей калитке. Живая изгородь свисала на тротуар, а перед домом стояла красная спортивная машина.
— Нет, Джуд, это не тот дом. Наверное, вот этот.
Я кивнула на следующий дом с металлической калиткой. Изгородь была подстрижена так аккуратно, что ни листочка не выбивалось из зеленой стены. Она напомнила мне косички Мэри.
Джуд толкнула калитку и пошла по мощёной дорожке. Я осталась стоять.
— А ты чего ждёшь? Это же твоя подруга, — сказала Джуд.
Я потащилась за ней, проклиная себя за то, что вообще заговорила о Мэри.
— Пошли, — раздражённо бросила Джуд.
Она громко постучала дверным молотком с львиной головой. Мы подождали. Сердце у меня колотилось так, как будто прямо в груди тоже сидел дверной молоточек. Дверь отворилась, хотя женщина, глядевшая на нас, не выпускала из рук щеколду, готовясь в любую секунду её захлопнуть.
Она была очень красивая, с золотыми локонами почти до плеч и синими, как васильки, глазами. Глаза были подведены серым карандашом, очень аккуратно, без единой кляксы. Кожа у неё была бархатистая от пудры, а губы перламутрово-розовые. Наша мама обычно ленилась накладывать косметику, когда оставалась с нами дома, зато если выходила вечером, то густо подводила глаза чёрным и красила губы ярко-красной помадой.
По маме Мэри было не похоже, что она вообще ходит развлекаться в бары или ночные клубы. На ней был пушистый розовый свитер и белая плиссированная юбка. Она была похожа на маму из рождественской телепередачи, из тех, что готовят домашние обеды, а потом подают их на белой скатерти.
Она посмотрела на Джуд, потом на меня.
— В чем дело? — спросила она.
Я с трудом сглотнула и попыталась что-то сказать, но получился только мышиный писк.
— Моя сестра дружит с вашей дочкой, — сказала Джуд.
— Вы, наверное, ошиблись, — сказала мама Мэри.
— Мы с ней недавно подружились, — прошептала я.
Она покачала головой. Джуд глядела на меня — она решила, что я все-таки все выдумала.
— Ты дружишь с Мэри? — сказала она.
Я набрала побольше воздуху и кивнула.
— А где ты с ней познакомилась? В школе?
Я колебалась.
— Они играли вместе у вас в саду, — сказала Джуд, не понимая, что Мэри из-за неё достанется. — Мы только что сюда переехали. В квартал «Планеты».
Мать Мэри кивнула, глядя на меня своими васильковыми глазами. Она была похожа на принцессу из моей книжки со сказками.
— Значит, Мэри пригласила тебя к нам в сад? — спросила её мама.
Я понимала, что нужно соблюдать осторожность.
— Нет, в сад она меня не приглашала, я стояла на улочке между вашим и нашим садом. А Мэри была в вашем саду. Мы с ней поговорили.
— Ах вот как! — сказала мама Мэри. — Ну что ж, отлично. Очень рада, что вы подружились. Но боюсь, она сейчас не сможет к тебе выйти, дорогая. Она себя не очень хорошо чувствует, и я её уложила пораньше.
— Вообще-то, мы пришли попросить вас об одолжении, — сказала Джуд.
— Да? — осторожно сказала мама Мэри.
— Не могли бы вы… одолжить нам… — начала Джуд.
— Нет, извини, дорогая, — перебила она. — К сожалению, я в принципе не подаю тем, кто побирается у двери.
— Мы не побираемся! — Джуд так и вспыхнула. — Мы никогда не побирались! Мы просто хотели спросить, не одолжите ли вы нам свечку, потому что у нас в доме электричество не работает.
— Свечку? — сказала мама Мэри. Вид у неё был удивлённый. Потом она улыбнулась. — Ну конечно. Подождите минутку. — И она закрыла дверь у нас перед носом.
— Почему она нас не пригласила зайти? Она думает, что мы ей обстановку попортим? Да провалиться этой обстановке! И этой тётке! Пошли, Дикси, нечего тут стоять, — сказала Джуд.
И мы пошли обратно по дорожке.
Дверь отворилась.
— Эй, девочки, вы же просили свечку, — сказала мать Мэри.
Она держала в руках целую пачку свечей и коробок спичек в придачу.
— Большое спасибо, — сказала я, поспешно возвращаясь. — Спички у нас уже есть, но спасибо, что вы об этом подумали.
Когда я брала свечки у неё из рук, она улыбнулась и стала ещё красивее.
— Может быть, завтра Мэри сможет выйти поиграть? — сказала я.
— Может быть, — сказала она, не переставая улыбаться.
Она закрыла дверь. Я задержалась на крыльце, пересчитывая свечки.
Я слышала, как она из прихожей позвала Мэри. Потом раздался громкий шлёпок и чей-то плач.
8
— Дикси! — Джуд протянула руку. — Иди сюда, не пугайся. Я просто валяла дурака, ты же видишь.
— А что с мамой?
— С мамой все будет в порядке, — сказала Джуд, хотя и без уверенности в голосе. — Пошли, давай сейчас не будем думать о маме. Она вернётся живая-здоровая со своим младенцем, вот увидишь. Завтра. Так что давай пока не раскисать. Пошли посмотрим, дадут ли нам твоя подружка Мэри и её мама пару свечек.
Джуд помогла мне перелезть через стену. Когда мы оказались у садовой калитки, я её остановила.
— Может, нам лучше дойти до передней двери? — сказала я. — Как-то нехорошо без спросу врываться к ним на задний двор, как ты думаешь?
— А что тут такого? — удивилась Джуд.
Она стояла у калитки, глядя на аккуратную зеленую лужайку. На ней не валялось разбросанных мячей и игрушек, не стоял велосипед, на красивых качелях с мягким сиденьем никто не катался.
— Если мы прямо так к ним ворвёмся, мама Мэри может принять нас за грабителей, — пояснила я.
— Ну ладно, ладно, давай обойдём дом и постучимся с парадного входа, раз тебе так хочется, — сказала Джуд.
По-моему, у неё тоже не хватало духу идти по этой до жути аккуратной лужайке.
Мы дошли до конца улочки, повернули налево и пошли по той улице, где жила Мэри. Впечатление было такое, что мы попали в другой мир. Все дома были аккуратные, чистке, свежевыкрашенные, с блестящими дверными кольцами, крылечками и занавесками с оборками на сияющих окнах.
— Вот бы наш дом так выглядел! — сказала я. — Как ты думаешь, это уже другая из этих планет?
— Да нет, глупышка, это вообще не муниципальные дома, а частные. Шикарные, ничего не скажешь. Мэри тоже шикарная?
Я подумала. Мне стало не по себе.
— Она не задаётся от того, что шикарная, — сказала я.
— Так который её дом? — спросила Джуд.
Я не могла сообразить. Я пялилась на ряды одинаковых черно-белых домов и не понимала, как соотнести парадный вход с задним двором.
— Вот этот, — сказала я, показывая на ближайший к нам.
Джуд лязгнула металлической калиткой. Я потянула её за рубашку.
— Нет, следующий. Или через один. Я не знаю, — призналась я.
Джуд вздохнула.
— Какая ты бестолковая, Дикси, — оказала она. — Ну подумай хорошенько, который?
Я растерялась:
— Может, вернёмся и попробуем все-таки с задней двери?
— Может, просто постучимся в любую дверь и спросим? — предложила Джуд.
Она подошла к ближайшей калитке. Живая изгородь свисала на тротуар, а перед домом стояла красная спортивная машина.
— Нет, Джуд, это не тот дом. Наверное, вот этот.
Я кивнула на следующий дом с металлической калиткой. Изгородь была подстрижена так аккуратно, что ни листочка не выбивалось из зеленой стены. Она напомнила мне косички Мэри.
Джуд толкнула калитку и пошла по мощёной дорожке. Я осталась стоять.
— А ты чего ждёшь? Это же твоя подруга, — сказала Джуд.
Я потащилась за ней, проклиная себя за то, что вообще заговорила о Мэри.
— Пошли, — раздражённо бросила Джуд.
Она громко постучала дверным молотком с львиной головой. Мы подождали. Сердце у меня колотилось так, как будто прямо в груди тоже сидел дверной молоточек. Дверь отворилась, хотя женщина, глядевшая на нас, не выпускала из рук щеколду, готовясь в любую секунду её захлопнуть.
Она была очень красивая, с золотыми локонами почти до плеч и синими, как васильки, глазами. Глаза были подведены серым карандашом, очень аккуратно, без единой кляксы. Кожа у неё была бархатистая от пудры, а губы перламутрово-розовые. Наша мама обычно ленилась накладывать косметику, когда оставалась с нами дома, зато если выходила вечером, то густо подводила глаза чёрным и красила губы ярко-красной помадой.
По маме Мэри было не похоже, что она вообще ходит развлекаться в бары или ночные клубы. На ней был пушистый розовый свитер и белая плиссированная юбка. Она была похожа на маму из рождественской телепередачи, из тех, что готовят домашние обеды, а потом подают их на белой скатерти.
Она посмотрела на Джуд, потом на меня.
— В чем дело? — спросила она.
Я с трудом сглотнула и попыталась что-то сказать, но получился только мышиный писк.
— Моя сестра дружит с вашей дочкой, — сказала Джуд.
— Вы, наверное, ошиблись, — сказала мама Мэри.
— Мы с ней недавно подружились, — прошептала я.
Она покачала головой. Джуд глядела на меня — она решила, что я все-таки все выдумала.
— Ты дружишь с Мэри? — сказала она.
Я набрала побольше воздуху и кивнула.
— А где ты с ней познакомилась? В школе?
Я колебалась.
— Они играли вместе у вас в саду, — сказала Джуд, не понимая, что Мэри из-за неё достанется. — Мы только что сюда переехали. В квартал «Планеты».
Мать Мэри кивнула, глядя на меня своими васильковыми глазами. Она была похожа на принцессу из моей книжки со сказками.
— Значит, Мэри пригласила тебя к нам в сад? — спросила её мама.
Я понимала, что нужно соблюдать осторожность.
— Нет, в сад она меня не приглашала, я стояла на улочке между вашим и нашим садом. А Мэри была в вашем саду. Мы с ней поговорили.
— Ах вот как! — сказала мама Мэри. — Ну что ж, отлично. Очень рада, что вы подружились. Но боюсь, она сейчас не сможет к тебе выйти, дорогая. Она себя не очень хорошо чувствует, и я её уложила пораньше.
— Вообще-то, мы пришли попросить вас об одолжении, — сказала Джуд.
— Да? — осторожно сказала мама Мэри.
— Не могли бы вы… одолжить нам… — начала Джуд.
— Нет, извини, дорогая, — перебила она. — К сожалению, я в принципе не подаю тем, кто побирается у двери.
— Мы не побираемся! — Джуд так и вспыхнула. — Мы никогда не побирались! Мы просто хотели спросить, не одолжите ли вы нам свечку, потому что у нас в доме электричество не работает.
— Свечку? — сказала мама Мэри. Вид у неё был удивлённый. Потом она улыбнулась. — Ну конечно. Подождите минутку. — И она закрыла дверь у нас перед носом.
— Почему она нас не пригласила зайти? Она думает, что мы ей обстановку попортим? Да провалиться этой обстановке! И этой тётке! Пошли, Дикси, нечего тут стоять, — сказала Джуд.
И мы пошли обратно по дорожке.
Дверь отворилась.
— Эй, девочки, вы же просили свечку, — сказала мать Мэри.
Она держала в руках целую пачку свечей и коробок спичек в придачу.
— Большое спасибо, — сказала я, поспешно возвращаясь. — Спички у нас уже есть, но спасибо, что вы об этом подумали.
Когда я брала свечки у неё из рук, она улыбнулась и стала ещё красивее.
— Может быть, завтра Мэри сможет выйти поиграть? — сказала я.
— Может быть, — сказала она, не переставая улыбаться.
Она закрыла дверь. Я задержалась на крыльце, пересчитывая свечки.
Я слышала, как она из прихожей позвала Мэри. Потом раздался громкий шлёпок и чей-то плач.
8
— Свиньи вы! Ушли на целую вечность, — сказала Рошель. — Я уж думала, вы вообще не придёте. А тем временем темнеет, и что мы будем делать?
— Свечки! — сказала я, размахивая ими у неё перед носом. — От мамы моей подруги Мэри!
Я вздрогнула. Я ничего не сказала Джуд о шлёпке и плаче. В этом было что-то тайное и стыдное. Я не могла представить себе, как можно ударить такую малышку, как Мэри. Может быть, я ошиблась. Я ведь не видела шлёпка, мне только показалось, что я его слышала. Может быть, Мэри споткнулась, ушиблась и заплакала. Не может быть, чтобы её мама её ударила. У неё самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете.
Я подумала о моей собственной маме.
— Как ты думаешь, мама уже родила? — спросила я. — Сколько это продолжается?
— Я почём знаю, — сказала Джуд, передёргиваясь.
— Иногда очень долго. Может быть даже несколько дней, — пояснила Рошель. — И это самая страшная боль, какую можно представить. В тысячу раз хуже, чем самая худшая боль от месячных, хотя ты, Дикси, не знаешь, что это такое.
Я вспомнила самую страшную боль, какую мне приходилось испытывать, когда девчонки из моей старой школы пинали меня в живот, пока мне не стало плохо. Я попыталась представить, каково это, когда тебя пинают в живот несколько дней подряд.
Я прижалась к Джуд.
— Малышка! — презрительно фыркнула Рошель, но, когда мы все повалились на мамин матрас, она тоже приткнулась к нам. — А по телевизору сегодня «Поп-идол», — простонала она.
— Давай вообразим, будто смотрим телевизор, — сказала я.
— Ох, Дикси, ты со своим воображением… — Рошель подняла глаза к грязному потолку. — Ой, смотрите, какая грязь! Мы тут все подхватим какую-нибудь страшную болезнь вроде бешенства.
— Бешенство бывает от бешеных собак, балда, — сказала Джуд.
Она сжала зубы и принялась рычать на неё и пускать слюни.
— Нет, от грязи бывает чесотка. У одного мальчика из нашего класса в Блечворте была чесотка. А я потом упала и ушибла голову, и у меня была корка, а учительница решила, что у меня тоже чесотка, — сказала я.
Я подумала о том, какая здесь школа. Наверное, ребята ещё противнее, а учителя ещё вреднее.
— Спой, Рошель! — попросила я.
Стоя на матрасе и отчаянно крутя задом, Рошель выдавала один за другим старые номера Бритни и Бейонс. Мы с Джуд разражались в конце каждой песни бурными аплодисментами и похвалами. Джуд несла страшную чушь, посмеиваясь над ней, говорила, что у неё ангельский голос и фигура юной дьяволицы. Рошель все приняла совершенно серьёзно и начала гордо ходить по комнате, красуясь перед нами.
Потом она затянула одну из маминых любимых песен — странную штуку группы «Квин», вроде оперной арии, с кучей непонятных слов вроде «Вельзевул» и «Галилео». Когда она добралась до «мама миа», мы заволновались. Рошель остановилась на втором «мама» и потёрла губы, как будто хотела стереть с них звук.
— До чего глупо, — сказала она, валясь на матрас.
В доме вдруг стало очень тихо. Начало смеркаться. Я подумала обо всех парнях-хулиганах, рыщущих по кварталу. И о людях, которые вламывались в этот дом, напивались тут до чёртиков и блевали в раковину.
— Может, загородим дверь буфетом, чтобы никто не вломился? — прошептала я.
— А с окном ты что сделаешь? — сказала Рошель. — Они его выбьют и запросто залезут.
— Никто к нам не полезет… А если полезут, я их вытолкаю, — пообещала Джуд. — Давайте ещё поиграем в телевизор. Чур, я буду «Матч дня».
Она вскочила и принялась лавировать по комнате между наваленных вещей, пиная завязанный узлом свитер и вопя:
— Джуд Бриллиант ведёт мяч!.. Вы только посмотрите на неё… как она умеет прорываться вперёд, маневрировать, лавировать… Давай, давай, Бриллиант, у тебя получится! Она нацелилась в ворота — готово, в самую середину! Какой гол! Девчонка блеск, настоящий бриллиант!
Джуд скакала среди коробок, размахивая руками в воздухе.
— Ну, Дикси, теперь твоя очередь, — сказала она.
— Только не какую-нибудь глупость из передач для малышей, — скривилась Рошель.
— Я буду передачей о природе. Мы в тропических джунглях, — сказала я, слезая с матраса и припадая к полу.
Я прижала к губам щётку для волос в качестве микрофона и заговорила в неё тихим, вкрадчивым голосом, как старый Дэвид Аттенборо[3].
— И вот мы здесь, в жарких и душных джунглях, идём по следам стаи гигантских горилл, — шептала я. Я сняла Фиалку с рукава и замахала ею перед лицом. — Райские птички порхают перед нами на радужных крылышках. — Потом я взяла свитер, который у Джуд изображал футбольный мяч, и повесила себе на плечо, помахивая одним рукавом. — Озорные обезьянки скачут вокруг меня, желая подружиться. — Рукав стал у меня махать во все стороны и чесаться. — Но не забывайте, мы идём по следу стаи гигантских горилл. Тс-с! Я слышу рык!
— Гориллы не рычат, — сказала Рошель. — Они тихие и ласковые.
— Помолчи, мы смотрим Дикси! — одёрнула её Джуд.
Я продолжала кружить среди сваленной мебели, приставив ладонь к уху.
— Да, это, несомненно, рычание, — зашептала я. — Это странно, поскольку специалист по гориллам с мировым именем Рошель Бриллиант заверила нас, что гориллы не рычат. Она согласилась выступить в нашей программе и поделиться своими познаниями; она утверждает, что гориллы — кроткие, тихие создания, которые и мухи не обидят. Однако рычание кажется мне очень агрессивным. Оно слышится вот оттуда. Может быть, там берлога гигантских горилл?
— Они не живут в берлогах, бестолочь. Они живут на деревьях в гнёздах, — сказала Рошель.
— На деревьях? — удивилась Джуд. — Вот это да! Не хотела бы я проходить под этим деревом, когда кто-нибудь из них неловко повернётся и выпадет из гнёзда. Представляешь, если на тебя упадёт мохнатая горилла и раздавит насмерть!
Я рылась в маминых вещах, пытаясь найти её зимнее пальто из искусственного меха. Натянув его на голову, я запрыгнула на две стоявшие друг на друге коробки и принялась колотить себя в грудь:
— Р-р-р! Я вожак стаи гигантских горилл. Мне плевать, что говорит Рошель о других гориллах. Я очень-очень агрессивен и не выношу девчонок-всезнаек, которые воображают себя слишком умными, так что я до неё доберусь!
Я прыгнула на мамин матрас прямо на Рошель, рыча изо всех сил. Рошель завизжала и попыталась меня скинуть. Меховое пальто соскользнуло и закрыло глаза нам обеим. Где-то слышался громкий стук. Мы стали выбираться из-под пальто, пытаясь догадаться, что там делает Джуд. Но Джуд сидела рядом с нами и прислушивалась.
— Джуд!
— Кто-то дубасит в дверь, — прошипела она.
Стук раздался снова, громкий, настоятельный. В дверь колотили двое, причём один из двоих — кулаками. Потом кто-то открыл прорезь для писем и закричал в неё:
— Да открывайте же, сонные тетери!
Мартина! Мы бросились к двери. Мамино пальто путалось у нас с Рошель под ногами. Джуд добежала первая и распахнула дверь. Там стояли Мартина и Брюс.
— Ну наконец-то, — сказала Мартина.
— Вы вернулись, дядя Брюс! Я так и знала. А где же мама?
— Ребёнок ещё не родился, — сказала Мартина устало.
Тушь для ресниц у неё растеклась, так что глаза получились, как у панды, обведённые большими чёрными кругами, а волосы висели клочьями.
— Но он же чуть не выскочил прямо в машине! — вскричала Джуд.
— Видимо, когда она приехала в больницу, все замедлилось. Медсестра, с которой я говорил, сказала, что схватки ещё несильные, так что мы можем пока ехать домой. — Брюс потёр глаза и зевнул. — Девочки, а теперь мне надо ехать домой.
— «Схватки несильные»! — передразнила Мартина. — Они были такие сильные, что мама на крик кричала. Она чуть не умерла!
— Ну-ну, не расстраивай сестёр, — сказал Брюс. — Я уверен, что все будет в порядке. Она же вас всех родила без проблем, правда?
— Нет, не всех. Она чуть не умерла, когда рожала Дикси, — сказала Мартина, глядя на меня так, как будто я была в этом виновата.
— Во всяком случае, медсестра заверила, что все в порядке. Что все у них под контролем и идёт нормально. Она бы не стала меня обманывать, тем более что она приняла меня за отца ребёнка. — Брюс со вздохом покачал головой.
— Я вообще не понимаю, зачем она с вами говорила. Вы к нашей семье не имеете никакого отношения! — выпалила Мартина в бешенстве.
— Да, остаётся только опуститься на колени и надеяться, что мне это зачтётся перед Богом, — сказал Брюс. — Не понимаю, с чего вы все на меня набросились. Я отложил свои дела, чтобы вам помочь, и целый день на вас работал — судя по всему, без всякой оплаты. Я себя вёл, как какой-нибудь хренов святой, а вы все надо мной измывались.
— Я над вами не измываюсь, дядя Брюс, — сказала я, беря его за руку. — Хотите мою картошку? Мне столько не съесть. Она, правда, остыла, но, может, вам это ничего?
— Спасибо, милая. Нет, картошку твою я не хочу. А вы, большие девочки, могли бы пойти и сделать мне чашку чаю. Я думаю, нам бы всем не помешало выпить чаю и обсудить, кто мог бы пока за вами присмотреть.
— Я за нами присмотрю, — сказала Джуд. — А чаю вы здесь не получите.
— Это она не грубит, — поспешила объяснить я (хотя она, конечно, грубила). — Просто в доме не работает электричество, и мы не можем поставить чайник. Но у нас есть свечки. Мне их дали в доме моей подруги. Может, если все их зажечь и держать под чайником, он закипит?
— Голова у тебя скоро закипит, Дикси, такая ты дура, — сказала Рошель.
— Электричество? — со вздохом сказал Брюс. — Сейчас посмотрим. Где пробки?
— Что вы на меня смотрите? Это не мой дом, — сказала Мартина. — Как только мама вернётся и ей станет лучше, я отсюда уеду. Такая дыра! Мы сперва заблудились и не могли найти «Меркурий», и объехали все эти чёртовы «Планеты» — одна другой страшнее. Там какие-то мальчишки писали прямо на улице, а большие парни — настоящие головорезы — носились повсюду на скейтбордах.
— Один такой идиот чуть не врезался в мою машину. Его могло убить, а он себе хохочет! — недоумевал Брюс.
— Здесь есть и симпатичные места, — сказала я ему. — Прямо за нашим домом есть улочка с очень красивыми домами. А у вас какой дом, дядя Брюс?
Он не слушал. Он открыл маленький шкафчик в прихожей и всматривался вглубь. Потом цыкнул сквозь зубы, прошёл через прихожую и взялся за входную дверь.
— Не уходите! — позвала я.
— Я пока хочу просто взять из машины ящик с инструментами, Дикси, — сказал он. — Но потом мне вправду нужно будет идти, дорогая. Лучше бы вы все подумали пока, кому позвонить. Бабушка у вас есть?
— Она умерла. Но она нас никогда особенно не любила, — сказала Джуд.
— Она нам даже ни разу не прислала подарков к Рождеству, можете себе представить. — Рошель откинула волосы и стала в трагическую позу.
— Просто сердце кровью обливается! — сказал Брюс.
Мне ужасно нравилось, как он ставит Рошель на место. Я вышла за ним к машине.
— Думаете, вы сможете починить электричество, дядя Брюс?
— Попробую.
Он снял свои большие очки и протёр их краем футболки. Его лицо без очков казалось моложе, хотя на переносице оставался розовый след.
— Я тоже раньше носила очки, — сказала я. — Маме показалось, что я плохо вижу доску в школе.
— А что, теперь у тебя зрение улучшилось?
— Нет, просто на детской площадке один мальчик случайно на меня налетел, и очки разбились, а починить их у нас так и не вышло.
Брюс нахмурился:
— Твой отец платит на тебя алименты, Дикси?
Я пожала плечами:
— Не знаю.
— Может, твоя мама может добиться от социальной службы, чтобы они оплатили тебе новые очки?
— Нет, я не хочу очки. Меня в школе звали Пучеглазая.
Он вздрогнул и надел очки обратно.
— Надо же! Меня тоже так звали, когда я учился в школе.
— Ненавижу школу, — сказала я.
— Может, здесь в новой школе будет лучше? — сказал он, возвращаясь в дом.
— Может, — ответила я, хотя надежды на это было мало.
Зато я могла поискать на детской площадке мою новую подругу Мэри.
Я подумала о шлёпке за закрытой дверью. Мне стало грустно и захотелось к маме.
Потом я подумала о самой маме. Как она там сейчас?
— Не грусти так, милая, — сказал Брюс. Он неумело пощекотал меня под подбородком. — Ручаюсь, что в школе будет не так уж страшно.
— Я сейчас не о школе думаю. Я думаю о маме.
— Знаешь что, — сказал Брюс, идя впереди меня, — может, мне позвонить твоему отцу? Может, он мог бы приехать и приглядеть за вами несколько дней?
Мне так хотелось верить, что это возможно.
— Не думаю, — мрачно ответила я. — У него ведь другая семья.
— Но вы-то тоже семья.
— Но они не знают про нас с мамой, понимаете? — выдавила я.
— Ах так! Ну да. Это, пожалуй, другое дело, — сказал Брюс. — Вообще-то, это не освобождает его от обязанностей. Он все равно за вас в ответе. Но раз так, мы его лучше не будем трогать. А отцы остальных девочек?
Он занялся пробками, доставая из своего ящика то один, то другой инструмент. Джуд пришла посмотреть — её раздражало, что он, судя по всему, знал, что надо делать.
— Если вы вздумаете обращаться к моему отцу, значит, вы ненормальный, — сказала Джуд, наблюдая за ним. — Даже если бы вы знали, где его искать. Куда сажают буйных психов? Бродмур, кажется?
— Как хорошо, что ты не в него, — улыбнулся Брюс. — Подай мне, пожалуйста, вон ту отвёртку, Джуди.
— Джуд! — поправила Джуд сварливо, но выполнила его просьбу.
Она светила фонариком, чтобы ему было лучше видно в тёмном шкафчике. Брюс объяснял ей, что он делает и почему. Я ни слова во всем этом не понимала, а Джуд кивала и запоминала. Потом он щёлкнул переключателем внутри шкафчика и велел мне попробовать включить свет в прихожей. Свет включился!
— Здорово, дядя Брюс! Вы просто гений! — закричала я.
— Нисколечко. Это любой дурак мог починить, — сказал Брюс. — Ты тоже сможешь, Джуд, если ещё понадобится.
— Вы меня обзываете дурой? — сказала она, но это была просто шутка.
Мартина, отмывавшая лицо, прибежала из ванной.
— Вы его правда починили! — сказал она. — Так у нас теперь и горячая вода будет?
— Сейчас посмотрим. Будем надеяться, что бак в порядке. Боюсь, что его я починить не сумею. — Он подошёл ближе к Мартине. — Джуд говорит, что к вашему отцу обращаться не стоит, потому что он немного буйный?
— Мой отец нисколечко не буйный, но последнее, что мы о нем слышали, — это что он уехал в Австралию.
— У нас у всех разные отцы, — сказала я.
— О господи, вот уж и вправду непростая семейка, — сказал Брюс, закрывая шкафчик с пробками.
Он кивнул на Рошель, которая носилась по дому, повсюду включая свет.
— Очень-то не усердствуй, а то опять перегрузишь проводку! — крикнул он ей. — А как насчёт этой принцессы-воображалы, Дикси? Кто её отец?
— Он умер, — сказала я. Потом помолчала и добавила: — Так моя мама и познакомилась с моим отцом.
Брови у Брюса взлетели.
— Она даёт, ваша мама!
Я искоса посмотрела на него. Рошель щёлкала выключателем туда-сюда, туда-сюда. Джуд выпрямилась, задрав подбородок кверху. Мартина приглаживала руками свои буйные волосы, в упор глядя на него.
— Вы что-то имеете против нашей мамы? — спросила она за всех нас.
— Нет! Нет, я просто… восхищаюсь ею, пожалуй. Как она… справляется с жизнью. Хотел бы я сказать то же самое о себе.
Брюс тревожно посмотрел на нас из-за очков.
Я кивнула ему:
— Расскажите нам о своей жизни, дядя Брюс.
— Да нечего особенно рассказывать.
— У вас есть дети?
— Нет.
— А вы живёте с какой-нибудь женщиной?
— Сейчас нет. Нет, у меня нет семьи.
Я широко улыбнулась ему.
— Вы можете стать членом нашей семьи, дядя Брюс, — сказала я поспешно, пока другие не успели меня остановить.
— Это очень мило с твоей стороны, Дикси. Я правда тронут. Но ничего не выйдет… Я хочу сказать, у вас своя жизнь, у меня своя. Уж какая есть. Как бы то ни было, мне нужно возвращаться. Я только проверю, как бак наполняется. Господи, какую дрянь они ставят в этих муниципальных домах.
— Можно подумать, сами вы живёте во дворце, — сказала Мартина.
— Дворец не дворец, но добротный дом в псевдовикторианском стиле. Это дом моих родителей, понимаешь. Я стараюсь его поддерживать в хорошем состоянии. Там большой сад с декоративными горками, с огородом в дальнем конце…
— Ясно, ясно, — прервала его Мартина.
— Расписывает, как агент по продаже недвижимости, — прошептала Джуд слишком громко.
Рошель хихикнула и прислушалась к звуку воды, наполняющей бак.
— Ну что, починили? А то я хочу принять ванну, — сказала она.
— Я, знаешь ли, не водопроводчик, — сказал Брюс, открывая кухонный кран. — Вообще, девочки, научитесь разговаривать вежливо, если хотите, чтобы люди вам помогали. Ну вот! — Он сунул руку под кран и слегка брызнул на Рошель. — Ну что, достаточно горячая?
Брюс выпрямился и стал опускать закатанные рукава рубашки. Теперь манжеты прикрывали его красные руки.
— Ну ладно, девочки, я пошёл. Надеюсь, вы справитесь, пока ваша мама не вернётся из больницы.
— Мы не справимся, дядя Брюс. Не уходите, — сказала я, бросаясь к нему.
Я подпрыгнула и обвила руками его шею. Он отступил на шаг с удивлённым видом, но потом обхватил меня руками и легонько сжал. От него пахло сандаловой присыпкой и ирисками. Запах был такой приятный и успокаивающий, что я невольно вцепилась в него, когда он попытался разнять мои руки.
— Господи, да перестань ты изображать из себя маленькую! — прикрикнула Рошель.
— Что ты так волнуешься? Ты же его почти не знаешь, — сказала Мартина.
— Прекрати немедленно, Дикси! — Даже Джуд на меня сердилась.
Я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала себя младенцем. Я не могла не волноваться и не могла прекратить немедленно.
— Все будет хорошо, малышка. Ну вот, не плачь, ну пожалуйста. — Брюс сунул руку в карман брюк и извлёк оттуда старомодный, сияющий белизной носовой платок, сложенный вчетверо и тщательно выглаженный. — Вот, дорогая, высморкайся.
Он попытался высморкать мне нос, но у него ничего не вышло.
— Я же его испачкаю, — сказала я.
— Ну и что, он для этого и служит. Оставь его себе, — сказал Брюс. Потом он посмотрел на Мартину. — Видишь ли, мне правда надо идти.
— Я понимаю. Ну так идите, — сказала она.
— Свечки! — сказала я, размахивая ими у неё перед носом. — От мамы моей подруги Мэри!
Я вздрогнула. Я ничего не сказала Джуд о шлёпке и плаче. В этом было что-то тайное и стыдное. Я не могла представить себе, как можно ударить такую малышку, как Мэри. Может быть, я ошиблась. Я ведь не видела шлёпка, мне только показалось, что я его слышала. Может быть, Мэри споткнулась, ушиблась и заплакала. Не может быть, чтобы её мама её ударила. У неё самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете.
Я подумала о моей собственной маме.
— Как ты думаешь, мама уже родила? — спросила я. — Сколько это продолжается?
— Я почём знаю, — сказала Джуд, передёргиваясь.
— Иногда очень долго. Может быть даже несколько дней, — пояснила Рошель. — И это самая страшная боль, какую можно представить. В тысячу раз хуже, чем самая худшая боль от месячных, хотя ты, Дикси, не знаешь, что это такое.
Я вспомнила самую страшную боль, какую мне приходилось испытывать, когда девчонки из моей старой школы пинали меня в живот, пока мне не стало плохо. Я попыталась представить, каково это, когда тебя пинают в живот несколько дней подряд.
Я прижалась к Джуд.
— Малышка! — презрительно фыркнула Рошель, но, когда мы все повалились на мамин матрас, она тоже приткнулась к нам. — А по телевизору сегодня «Поп-идол», — простонала она.
— Давай вообразим, будто смотрим телевизор, — сказала я.
— Ох, Дикси, ты со своим воображением… — Рошель подняла глаза к грязному потолку. — Ой, смотрите, какая грязь! Мы тут все подхватим какую-нибудь страшную болезнь вроде бешенства.
— Бешенство бывает от бешеных собак, балда, — сказала Джуд.
Она сжала зубы и принялась рычать на неё и пускать слюни.
— Нет, от грязи бывает чесотка. У одного мальчика из нашего класса в Блечворте была чесотка. А я потом упала и ушибла голову, и у меня была корка, а учительница решила, что у меня тоже чесотка, — сказала я.
Я подумала о том, какая здесь школа. Наверное, ребята ещё противнее, а учителя ещё вреднее.
— Спой, Рошель! — попросила я.
Стоя на матрасе и отчаянно крутя задом, Рошель выдавала один за другим старые номера Бритни и Бейонс. Мы с Джуд разражались в конце каждой песни бурными аплодисментами и похвалами. Джуд несла страшную чушь, посмеиваясь над ней, говорила, что у неё ангельский голос и фигура юной дьяволицы. Рошель все приняла совершенно серьёзно и начала гордо ходить по комнате, красуясь перед нами.
Потом она затянула одну из маминых любимых песен — странную штуку группы «Квин», вроде оперной арии, с кучей непонятных слов вроде «Вельзевул» и «Галилео». Когда она добралась до «мама миа», мы заволновались. Рошель остановилась на втором «мама» и потёрла губы, как будто хотела стереть с них звук.
— До чего глупо, — сказала она, валясь на матрас.
В доме вдруг стало очень тихо. Начало смеркаться. Я подумала обо всех парнях-хулиганах, рыщущих по кварталу. И о людях, которые вламывались в этот дом, напивались тут до чёртиков и блевали в раковину.
— Может, загородим дверь буфетом, чтобы никто не вломился? — прошептала я.
— А с окном ты что сделаешь? — сказала Рошель. — Они его выбьют и запросто залезут.
— Никто к нам не полезет… А если полезут, я их вытолкаю, — пообещала Джуд. — Давайте ещё поиграем в телевизор. Чур, я буду «Матч дня».
Она вскочила и принялась лавировать по комнате между наваленных вещей, пиная завязанный узлом свитер и вопя:
— Джуд Бриллиант ведёт мяч!.. Вы только посмотрите на неё… как она умеет прорываться вперёд, маневрировать, лавировать… Давай, давай, Бриллиант, у тебя получится! Она нацелилась в ворота — готово, в самую середину! Какой гол! Девчонка блеск, настоящий бриллиант!
Джуд скакала среди коробок, размахивая руками в воздухе.
— Ну, Дикси, теперь твоя очередь, — сказала она.
— Только не какую-нибудь глупость из передач для малышей, — скривилась Рошель.
— Я буду передачей о природе. Мы в тропических джунглях, — сказала я, слезая с матраса и припадая к полу.
Я прижала к губам щётку для волос в качестве микрофона и заговорила в неё тихим, вкрадчивым голосом, как старый Дэвид Аттенборо[3].
— И вот мы здесь, в жарких и душных джунглях, идём по следам стаи гигантских горилл, — шептала я. Я сняла Фиалку с рукава и замахала ею перед лицом. — Райские птички порхают перед нами на радужных крылышках. — Потом я взяла свитер, который у Джуд изображал футбольный мяч, и повесила себе на плечо, помахивая одним рукавом. — Озорные обезьянки скачут вокруг меня, желая подружиться. — Рукав стал у меня махать во все стороны и чесаться. — Но не забывайте, мы идём по следу стаи гигантских горилл. Тс-с! Я слышу рык!
— Гориллы не рычат, — сказала Рошель. — Они тихие и ласковые.
— Помолчи, мы смотрим Дикси! — одёрнула её Джуд.
Я продолжала кружить среди сваленной мебели, приставив ладонь к уху.
— Да, это, несомненно, рычание, — зашептала я. — Это странно, поскольку специалист по гориллам с мировым именем Рошель Бриллиант заверила нас, что гориллы не рычат. Она согласилась выступить в нашей программе и поделиться своими познаниями; она утверждает, что гориллы — кроткие, тихие создания, которые и мухи не обидят. Однако рычание кажется мне очень агрессивным. Оно слышится вот оттуда. Может быть, там берлога гигантских горилл?
— Они не живут в берлогах, бестолочь. Они живут на деревьях в гнёздах, — сказала Рошель.
— На деревьях? — удивилась Джуд. — Вот это да! Не хотела бы я проходить под этим деревом, когда кто-нибудь из них неловко повернётся и выпадет из гнёзда. Представляешь, если на тебя упадёт мохнатая горилла и раздавит насмерть!
Я рылась в маминых вещах, пытаясь найти её зимнее пальто из искусственного меха. Натянув его на голову, я запрыгнула на две стоявшие друг на друге коробки и принялась колотить себя в грудь:
— Р-р-р! Я вожак стаи гигантских горилл. Мне плевать, что говорит Рошель о других гориллах. Я очень-очень агрессивен и не выношу девчонок-всезнаек, которые воображают себя слишком умными, так что я до неё доберусь!
Я прыгнула на мамин матрас прямо на Рошель, рыча изо всех сил. Рошель завизжала и попыталась меня скинуть. Меховое пальто соскользнуло и закрыло глаза нам обеим. Где-то слышался громкий стук. Мы стали выбираться из-под пальто, пытаясь догадаться, что там делает Джуд. Но Джуд сидела рядом с нами и прислушивалась.
— Джуд!
— Кто-то дубасит в дверь, — прошипела она.
Стук раздался снова, громкий, настоятельный. В дверь колотили двое, причём один из двоих — кулаками. Потом кто-то открыл прорезь для писем и закричал в неё:
— Да открывайте же, сонные тетери!
Мартина! Мы бросились к двери. Мамино пальто путалось у нас с Рошель под ногами. Джуд добежала первая и распахнула дверь. Там стояли Мартина и Брюс.
— Ну наконец-то, — сказала Мартина.
— Вы вернулись, дядя Брюс! Я так и знала. А где же мама?
— Ребёнок ещё не родился, — сказала Мартина устало.
Тушь для ресниц у неё растеклась, так что глаза получились, как у панды, обведённые большими чёрными кругами, а волосы висели клочьями.
— Но он же чуть не выскочил прямо в машине! — вскричала Джуд.
— Видимо, когда она приехала в больницу, все замедлилось. Медсестра, с которой я говорил, сказала, что схватки ещё несильные, так что мы можем пока ехать домой. — Брюс потёр глаза и зевнул. — Девочки, а теперь мне надо ехать домой.
— «Схватки несильные»! — передразнила Мартина. — Они были такие сильные, что мама на крик кричала. Она чуть не умерла!
— Ну-ну, не расстраивай сестёр, — сказал Брюс. — Я уверен, что все будет в порядке. Она же вас всех родила без проблем, правда?
— Нет, не всех. Она чуть не умерла, когда рожала Дикси, — сказала Мартина, глядя на меня так, как будто я была в этом виновата.
— Во всяком случае, медсестра заверила, что все в порядке. Что все у них под контролем и идёт нормально. Она бы не стала меня обманывать, тем более что она приняла меня за отца ребёнка. — Брюс со вздохом покачал головой.
— Я вообще не понимаю, зачем она с вами говорила. Вы к нашей семье не имеете никакого отношения! — выпалила Мартина в бешенстве.
— Да, остаётся только опуститься на колени и надеяться, что мне это зачтётся перед Богом, — сказал Брюс. — Не понимаю, с чего вы все на меня набросились. Я отложил свои дела, чтобы вам помочь, и целый день на вас работал — судя по всему, без всякой оплаты. Я себя вёл, как какой-нибудь хренов святой, а вы все надо мной измывались.
— Я над вами не измываюсь, дядя Брюс, — сказала я, беря его за руку. — Хотите мою картошку? Мне столько не съесть. Она, правда, остыла, но, может, вам это ничего?
— Спасибо, милая. Нет, картошку твою я не хочу. А вы, большие девочки, могли бы пойти и сделать мне чашку чаю. Я думаю, нам бы всем не помешало выпить чаю и обсудить, кто мог бы пока за вами присмотреть.
— Я за нами присмотрю, — сказала Джуд. — А чаю вы здесь не получите.
— Это она не грубит, — поспешила объяснить я (хотя она, конечно, грубила). — Просто в доме не работает электричество, и мы не можем поставить чайник. Но у нас есть свечки. Мне их дали в доме моей подруги. Может, если все их зажечь и держать под чайником, он закипит?
— Голова у тебя скоро закипит, Дикси, такая ты дура, — сказала Рошель.
— Электричество? — со вздохом сказал Брюс. — Сейчас посмотрим. Где пробки?
— Что вы на меня смотрите? Это не мой дом, — сказала Мартина. — Как только мама вернётся и ей станет лучше, я отсюда уеду. Такая дыра! Мы сперва заблудились и не могли найти «Меркурий», и объехали все эти чёртовы «Планеты» — одна другой страшнее. Там какие-то мальчишки писали прямо на улице, а большие парни — настоящие головорезы — носились повсюду на скейтбордах.
— Один такой идиот чуть не врезался в мою машину. Его могло убить, а он себе хохочет! — недоумевал Брюс.
— Здесь есть и симпатичные места, — сказала я ему. — Прямо за нашим домом есть улочка с очень красивыми домами. А у вас какой дом, дядя Брюс?
Он не слушал. Он открыл маленький шкафчик в прихожей и всматривался вглубь. Потом цыкнул сквозь зубы, прошёл через прихожую и взялся за входную дверь.
— Не уходите! — позвала я.
— Я пока хочу просто взять из машины ящик с инструментами, Дикси, — сказал он. — Но потом мне вправду нужно будет идти, дорогая. Лучше бы вы все подумали пока, кому позвонить. Бабушка у вас есть?
— Она умерла. Но она нас никогда особенно не любила, — сказала Джуд.
— Она нам даже ни разу не прислала подарков к Рождеству, можете себе представить. — Рошель откинула волосы и стала в трагическую позу.
— Просто сердце кровью обливается! — сказал Брюс.
Мне ужасно нравилось, как он ставит Рошель на место. Я вышла за ним к машине.
— Думаете, вы сможете починить электричество, дядя Брюс?
— Попробую.
Он снял свои большие очки и протёр их краем футболки. Его лицо без очков казалось моложе, хотя на переносице оставался розовый след.
— Я тоже раньше носила очки, — сказала я. — Маме показалось, что я плохо вижу доску в школе.
— А что, теперь у тебя зрение улучшилось?
— Нет, просто на детской площадке один мальчик случайно на меня налетел, и очки разбились, а починить их у нас так и не вышло.
Брюс нахмурился:
— Твой отец платит на тебя алименты, Дикси?
Я пожала плечами:
— Не знаю.
— Может, твоя мама может добиться от социальной службы, чтобы они оплатили тебе новые очки?
— Нет, я не хочу очки. Меня в школе звали Пучеглазая.
Он вздрогнул и надел очки обратно.
— Надо же! Меня тоже так звали, когда я учился в школе.
— Ненавижу школу, — сказала я.
— Может, здесь в новой школе будет лучше? — сказал он, возвращаясь в дом.
— Может, — ответила я, хотя надежды на это было мало.
Зато я могла поискать на детской площадке мою новую подругу Мэри.
Я подумала о шлёпке за закрытой дверью. Мне стало грустно и захотелось к маме.
Потом я подумала о самой маме. Как она там сейчас?
— Не грусти так, милая, — сказал Брюс. Он неумело пощекотал меня под подбородком. — Ручаюсь, что в школе будет не так уж страшно.
— Я сейчас не о школе думаю. Я думаю о маме.
— Знаешь что, — сказал Брюс, идя впереди меня, — может, мне позвонить твоему отцу? Может, он мог бы приехать и приглядеть за вами несколько дней?
Мне так хотелось верить, что это возможно.
— Не думаю, — мрачно ответила я. — У него ведь другая семья.
— Но вы-то тоже семья.
— Но они не знают про нас с мамой, понимаете? — выдавила я.
— Ах так! Ну да. Это, пожалуй, другое дело, — сказал Брюс. — Вообще-то, это не освобождает его от обязанностей. Он все равно за вас в ответе. Но раз так, мы его лучше не будем трогать. А отцы остальных девочек?
Он занялся пробками, доставая из своего ящика то один, то другой инструмент. Джуд пришла посмотреть — её раздражало, что он, судя по всему, знал, что надо делать.
— Если вы вздумаете обращаться к моему отцу, значит, вы ненормальный, — сказала Джуд, наблюдая за ним. — Даже если бы вы знали, где его искать. Куда сажают буйных психов? Бродмур, кажется?
— Как хорошо, что ты не в него, — улыбнулся Брюс. — Подай мне, пожалуйста, вон ту отвёртку, Джуди.
— Джуд! — поправила Джуд сварливо, но выполнила его просьбу.
Она светила фонариком, чтобы ему было лучше видно в тёмном шкафчике. Брюс объяснял ей, что он делает и почему. Я ни слова во всем этом не понимала, а Джуд кивала и запоминала. Потом он щёлкнул переключателем внутри шкафчика и велел мне попробовать включить свет в прихожей. Свет включился!
— Здорово, дядя Брюс! Вы просто гений! — закричала я.
— Нисколечко. Это любой дурак мог починить, — сказал Брюс. — Ты тоже сможешь, Джуд, если ещё понадобится.
— Вы меня обзываете дурой? — сказала она, но это была просто шутка.
Мартина, отмывавшая лицо, прибежала из ванной.
— Вы его правда починили! — сказал она. — Так у нас теперь и горячая вода будет?
— Сейчас посмотрим. Будем надеяться, что бак в порядке. Боюсь, что его я починить не сумею. — Он подошёл ближе к Мартине. — Джуд говорит, что к вашему отцу обращаться не стоит, потому что он немного буйный?
— Мой отец нисколечко не буйный, но последнее, что мы о нем слышали, — это что он уехал в Австралию.
— У нас у всех разные отцы, — сказала я.
— О господи, вот уж и вправду непростая семейка, — сказал Брюс, закрывая шкафчик с пробками.
Он кивнул на Рошель, которая носилась по дому, повсюду включая свет.
— Очень-то не усердствуй, а то опять перегрузишь проводку! — крикнул он ей. — А как насчёт этой принцессы-воображалы, Дикси? Кто её отец?
— Он умер, — сказала я. Потом помолчала и добавила: — Так моя мама и познакомилась с моим отцом.
Брови у Брюса взлетели.
— Она даёт, ваша мама!
Я искоса посмотрела на него. Рошель щёлкала выключателем туда-сюда, туда-сюда. Джуд выпрямилась, задрав подбородок кверху. Мартина приглаживала руками свои буйные волосы, в упор глядя на него.
— Вы что-то имеете против нашей мамы? — спросила она за всех нас.
— Нет! Нет, я просто… восхищаюсь ею, пожалуй. Как она… справляется с жизнью. Хотел бы я сказать то же самое о себе.
Брюс тревожно посмотрел на нас из-за очков.
Я кивнула ему:
— Расскажите нам о своей жизни, дядя Брюс.
— Да нечего особенно рассказывать.
— У вас есть дети?
— Нет.
— А вы живёте с какой-нибудь женщиной?
— Сейчас нет. Нет, у меня нет семьи.
Я широко улыбнулась ему.
— Вы можете стать членом нашей семьи, дядя Брюс, — сказала я поспешно, пока другие не успели меня остановить.
— Это очень мило с твоей стороны, Дикси. Я правда тронут. Но ничего не выйдет… Я хочу сказать, у вас своя жизнь, у меня своя. Уж какая есть. Как бы то ни было, мне нужно возвращаться. Я только проверю, как бак наполняется. Господи, какую дрянь они ставят в этих муниципальных домах.
— Можно подумать, сами вы живёте во дворце, — сказала Мартина.
— Дворец не дворец, но добротный дом в псевдовикторианском стиле. Это дом моих родителей, понимаешь. Я стараюсь его поддерживать в хорошем состоянии. Там большой сад с декоративными горками, с огородом в дальнем конце…
— Ясно, ясно, — прервала его Мартина.
— Расписывает, как агент по продаже недвижимости, — прошептала Джуд слишком громко.
Рошель хихикнула и прислушалась к звуку воды, наполняющей бак.
— Ну что, починили? А то я хочу принять ванну, — сказала она.
— Я, знаешь ли, не водопроводчик, — сказал Брюс, открывая кухонный кран. — Вообще, девочки, научитесь разговаривать вежливо, если хотите, чтобы люди вам помогали. Ну вот! — Он сунул руку под кран и слегка брызнул на Рошель. — Ну что, достаточно горячая?
Брюс выпрямился и стал опускать закатанные рукава рубашки. Теперь манжеты прикрывали его красные руки.
— Ну ладно, девочки, я пошёл. Надеюсь, вы справитесь, пока ваша мама не вернётся из больницы.
— Мы не справимся, дядя Брюс. Не уходите, — сказала я, бросаясь к нему.
Я подпрыгнула и обвила руками его шею. Он отступил на шаг с удивлённым видом, но потом обхватил меня руками и легонько сжал. От него пахло сандаловой присыпкой и ирисками. Запах был такой приятный и успокаивающий, что я невольно вцепилась в него, когда он попытался разнять мои руки.
— Господи, да перестань ты изображать из себя маленькую! — прикрикнула Рошель.
— Что ты так волнуешься? Ты же его почти не знаешь, — сказала Мартина.
— Прекрати немедленно, Дикси! — Даже Джуд на меня сердилась.
Я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала себя младенцем. Я не могла не волноваться и не могла прекратить немедленно.
— Все будет хорошо, малышка. Ну вот, не плачь, ну пожалуйста. — Брюс сунул руку в карман брюк и извлёк оттуда старомодный, сияющий белизной носовой платок, сложенный вчетверо и тщательно выглаженный. — Вот, дорогая, высморкайся.
Он попытался высморкать мне нос, но у него ничего не вышло.
— Я же его испачкаю, — сказала я.
— Ну и что, он для этого и служит. Оставь его себе, — сказал Брюс. Потом он посмотрел на Мартину. — Видишь ли, мне правда надо идти.
— Я понимаю. Ну так идите, — сказала она.