— Ты правда была нездорова? — шепотом спросила Харприт.
Она старалась помириться со мной. Мне тоже хотелось с ней помириться, хотя я была по-прежнему зла на нее.
— Да, я была нездорова, потому что напилась, как и мама, — сказала я тоже шепотом. — Мы выпили на двоих целую бутылку водки.
Харприт разинула рот:
— Не может быть!
— Конечно, не может. Харприт, ну почему ты иногда такая тупая? Ты чему угодно готова поверить. — Потом я смягчилась: — Ну ладно, не тупая. Очень даже острая — как иголка. И такая же тонкая. А я зато толстая. Вот, смотри! — Я ущипнула себя за набитый живот. — Ух как я растолстела!
Харприт рассмеялась:
— Может, это ты беременна?
Мы обе рассмеялись. Все было в порядке. Мы снова подруги.
Я сказала ей, что мама уехала в больницу.
— Бедная, как же ты, наверное, волнуешься!
— Да. Еще бы!
— Все будет хорошо. — Харприт погладила мою руку. — А кто же остался с тобой и с Кендэлом, раз Джейк сбежал?
— Он не сбежал. Мама его выставила, я же сказала.
— Ну да. Неважно. Так кто к вам приедет? Бабушка? Тетя?
Я понимала, что признаваться нельзя, но слишком уж мне хотелось потрясти Харприт.
— Никто к нам не приедет, — сказала я небрежно.
Харприт была должным образом поражена.
— Но вы же не можете оставаться одни.
— Конечно, можем. Всего-то на одну ночь.
— Меня мама никогда одну не оставляет. В прошлые каникулы она даже моей сестре не разрешила остаться одной, а ей восемнадцать.
— Не говори своей маме, ладно? — поспешно сказала я, испугавшись, что теперь начнутся неприятности.
— Не скажу.
— Обещаешь?
— Клянусь! — Харприт показала, как она запечатывает губы и перерезает себе глотку. Хорошенько обдумав ситуацию, она нахмурилась: — А кто же вам будет готовить ужин?
— Я. Я часто готовлю.
Конечно, смотря что подразумевается под словом «готовить». Я могу открыть банку консервов и подогреть хлеб в тостере. Это ведь тоже готовка. Харприт, конечно, представляла себе сложные блюда, которые готовит дома ее мама.
— Ты потрясающий человек, Лола Роза, — сказала она. — Ты уже как будто взрослая.
Я почувствовала, что я и правда потрясающий человек.
Но потом пришлось идти домой, заходить в пустую-пустую квартиру.
— Мне нужна мама. — Кендэл сидел на полу, уткнувшись носом в Джорджа.
— Ты же знаешь, мама в больнице. Зато у тебя есть я.
— Ты мне не нужна. Мне нужна мама. — Лицо у Кендэла сморщилось.
— Перестань. И не смей плакать. Мне уже надоело, что ты такой плакса. Слушай, будь хорошим мальчиком, и я сделаю тебе что-нибудь к чаю. А если будешь выть, я подумаю, что ты стал опять младенцем, надену на тебя памперс и уложу в кровать.
Кендэл сердито посмотрел на меня:
— Я тебя не люблю.
— Я тебя тоже не люблю, — ответила я. — Лучше бы у меня был другой брат. Как у Харприт, например. Но мне подсунули тебя, Кендэл-мятное-печенье и придется мне с этим смириться. Давай лучше посмотрим, что в холодильнике.
Там стояли две картонные коробки. В одной была большая пицца; на ней было кетчупом нарисовано улыбающееся лицо. Во второй — огромный шоколадный торт с двойной прослойкой сливочного крема. Сверху мама написала вдавленными в глазурь красными и лиловыми драже: "Ням-ням!"
Я посмотрела на пиццу. На шоколадный торт.
И разрыдалась.
Кендэл недоуменно посмотрел на меня:
— Ты что, не любишь пиццу и шоколадный торт?
— Обожаю. — Я утерла нос кухонным полотенцем.
— А чего ж ты тогда плачешь?
— Потому что мама так старалась. Мне тоже нужна мама. И я тоже делаюсь от этого плаксой. Можешь обзывать меня так сколько влезет.
— Плакса! — сказал Кендэл.
Он твердил это, пока ему не осточертело, — несколько часов, как мне показалось. Правда, все тянулось часами.
Я разогрела пиццу, и мы съели половину, а потом еще по куску шоколадного торта. Я читала Кендэлу «Томаса-паровоза» и нарисовала картинку с поездом, усердно работая ластиком, пока все колеса не выстроились у меня в прямую линию. Кендэл стал ее раскрашивать (и все испортил). Потом мы поели еще холодной пиццы и по второму куску торта. И по третьему. Я, по крайней мере. Кендэл съел только драже сверху.
Казалось, прошел уже целый день, а на самом деле меньше часа. Я включила телевизор, чтобы проверить время, — я была уверена, что наши часы остановились.
Сколько-то времени мы с Кендэлом смотрели в экран, но потом там началась передача про больницу, и я переключила программу. Там шла комедия, но нам было не смешно. Мы как будто настроились на собственную передачу про больницу и смотрим, как маму увозят на операционный стол, где люди в масках набрасываются на нее с острыми инструментами.
Кендэл подползал все ближе, пока не оказался у меня на коленях. Я положила подбородок ему на голову. Волосы у него отросли, и он был похож на взъерошенного утенка.
— У тебя стали такие красивые волосы, Кендэл.
Кендэл напрягся:
— Я хочу их остричь!
— Нет, так гораздо симпатичнее.
— Я не хочу симпатичнее. Я не хочу красивые волосы. Я хочу быть крутым!
Отец все время водил его в парикмахерскую и просил постричь под ноль. Кендэл с этой стрижкой казался не крутым, а лысым, как новорожденный младенец, но папа не уставал восхищаться, какой крутой парень его сынок.
— А теперь мы папу больше не видим, — прошептал Кендэл Джорджу и обернулся ко мне: — А маму мы еще увидим?
— Конечно! Завтра, когда она вернется из больницы.
— Обещаешь?
— Обещаю, — сказала я.
Голос Рока передразнил меня:
"Обещаю"! Как ты можешь это обещать? Может быть, она вообще не вернется".
Этот голос не умолкал у меня в ушах полночи. Мне было страшно одиноко, несмотря на Кендэла под боком. Я вцепилась в медведицу Розочку, как маленький ребенок. Под нами рокотал телевизор мисс Паркер. Потом я слушала, как скрипят у меня над головой половицы и урчат водопроводные трубы, когда Стив или Энди спускают воду в туалете. Под окнами проезжали машины, орали коты, шумели пьяные. Иногда на улице слышались шаги.
При звуке шагов по нашему тротуару я каждый раз вздрагивала.
Ночь все не кончалась и не кончалась.
Глава шестнадцатая
Мы завтракали, когда зазвонил мобильный.
— Мама! Мамочка, ну как ты? — сказал, я. — Больно? Ты уже едешь домой?
— Если бы! Мне еще не делали эту чертову операцию. Они вчера весь день провозились с анализами крови и рентгеном. Операция будет сегодня утром. Мне не разрешили завтракать, и я тут сижу и умираю с голоду.
— А… а когда же ты вернешься? — От моего облегчения и следа не осталось.
— В том-то и проблема, детка. Медсестра говорит, что после наркоза я буду спать несколько часов, а потом меня будет так шатать, что я шагу не смогу сделать, и что им надо будет поменять повязки, а может быть, придется еще делать дренаж…
— Что такое дренаж?
— Понятия не имею. Ладно, детка, я не могу тебе все подробно рассказывать, мне одолжила телефон соседка, потому что мой у тебя, так что я быстренько. Дай мне Кендэла на минутку.
Я передала ему телефон. Мама, видимо, спрашивала его о чем-то, потому что он все время кивал.
— Говори что-нибудь, Кендэл, мама же тебя не видит.
— Мама, привет, — сказал Кендэл. — Мама, можно мне еще раз навестить настоящего Джорджа? Ты меня сводишь? А можно, ты мне купишь еще игрушечных акул, и тогда я могу сделать в банке свой аквариум и… Ой! Лола Роза, отстань! Отдай мне телефон, сейчас моя очередь говорить с мамой.
— Ей сейчас не до твоих дурацких акул, — сказала я. — Мама!
— Дети, дети! Слушай, Лола Роза, я постараюсь позвонить завтра утром. Сейчас пора кончать. Пока, солнышко. Будь умницей, ладно?
Телефон отключился.
— Ты меня больно толкнула! — Кендэл потирал грудь. — Теперь у меня тоже будет рак.
— Заткнись, Кендэл!
— Ты меня обижаешь. Меня все обижают, — заныл Кендэл. — И мама обижает. Она обещала сегодня вернуться. Она мне нужна!
— Мне она тоже нужна. Кончай ныть, Кендэл. Доедай свои хлопья, пора выходить в школу.
Я рада была оказаться в школе. Так казалось, что все как всегда. Мне не хотелось говорить о маме с Харприт. К счастью, у нас был урок полового воспитания и весь день мы ни о чем другом не говорили. Нам показывали фильм, где целая семья была без одежды, совсем голая. Весь класс хихикал, особенно из-за отца. Учительница разволновалась и сказала, что ее разочаровывает наше незрелое поведение. В человеческом теле нет ничего смешного, сказала она.
— По-моему, они ужасно смешные, — шепотом сказала Харприт. — Эта пиписька у отца! Ха! Представляешь, он бы шел в таком виде по улице — какая гадость! И мать не лучше со своими сиськами. Я никогда не видела маму и папу голыми. Однажды я случайно зашла в ванную, когда там был мой брат. Он так на меня наорал!
— И что ты там увидела у брата, Харприт?
Харприт захихикала, а когда на перемене она достала банан из коробочки с завтраком, на нас напал такой хохот, что мы чуть не описались.
Мне хотелось смеяться не переставая. Весь день я шепталась с Харприт. Мне дважды делали замечания и наконец послали к миссис Бэлсэм.
Я думала, что меня сейчас здорово отругают. Мне было все равно. Я даже хотела начать отругиваться или устроить истерику, как Кендэл.
Но миссис Бэлсэм просто усадила меня и предложила шоколадку. Я помотала головой, хотя шоколадки были шикарные, в большой подарочной коробке.
— Давай-давай, выручай меня. Я, вообще-то, на диете, но тут не удержишься. Так что съешь парочку мне в помощь, будь умницей.
Я взяла молочный шоколад с трюфельной начинкой.
— Мне сегодня все говорят "будь умницей", — сказала я с набитым ртом.
— Но ты, я так понимаю, была сегодня не совсем умницей? — Миссис Бэлсэм взяла заспиртованную вишню в темном шоколаде. — С тобой за компанию, — сказала она, отправляя ее в рот.
Она подвинула коробку ко мне, и я выбрала малину со сливками — белую шоколадку с нежно-розовой верхушкой. Она была похожа на кукольную грудь. Я подумала, что это я тут объедаюсь шоколадом, когда мама в больнице. Липкий шоколад прилип к зубам. В желудке у меня все повернулось. Я прижала ладонь ко рту.
— Сюда, скорее! — Миссис Бэлсэм вскочила и быстренько повела меня в другой конец кабинета. Она открыла дверь, и меня стошнило в ее личный туалет. Миссис Бэлсэм заложила мне волосы за уши и придерживала лоб.
— Ничего, ничего, — бормотала она.
Когда все кончилось, она утерла мне лицо своим полотенцем и дала стакан воды.
— Шоколадки, конечно, жалко, — сказала она. — Но зато ты это все проделала очень аккуратно. Молодец!
Я слабо засмеялась.
— Так что случилось, Лола Роза? — спросила миссис Бэлсэм, сидя на краешке своего стола и внимательно глядя на меня.
— Наверное, что-то с желудком, — сказала я.
— Гм. Безусловно, что-то с тобой. Ты ведь не гуляешь больше с Россом и его шайкой или как?
— Нет, я их с тех пор видеть не могу.
— А Питер? Он, вообще-то, хороший парень. Если тебе нужен друг, то он, может быть, очень даже подходит.
— Мне не нужен друг. У меня есть подруга — Харприт.
— Да, мне Харприт тоже нравится, очень славная девочка. Вы обе славные девочки, только больно уж смешливые сегодня. Это половое воспитание вас так насмешило?
— Вроде того.
— Ну что ж, иногда это может показаться смешным. Но сейчас ты, надеюсь, уже успокоилась. Я бы на твоем месте быстренько вернулась в класс и извинилась перед учительницей. Если только тебя не тошнит больше. Может, лучше отправить тебя домой к маме?
Я закусила губу и поспешно встала:
— Нет, я себя нормально чувствую.
Миссис Бэлсэм положила мне руку на плечо:
— С мамой все в порядке, Лола Роза?
Стены надвинулись на меня. Пол зашатался. Мне хотелось уткнуться в грудь миссис Бэлсэм и заплакать. Но я помнила, что сказала мама. Не давай ей ничего из себя вытянуть, а то вас отправят в приют.
— С мамой все в порядке.
Я выскочила из-под ее руки.
Я вернулась в класс, извинилась и до конца уроков сидела тихо, не привлекая внимания. По пути домой мы с Харприт снова стали ржать. Я старалась ее завести и выдумывала самое неприличное, что только могла. Мне очень не хотелось с ней прощаться, когда мы дошли до дома Габри.
Потом мы остались вдвоем с Кендэлом.
— Рассмеши меня, Кендэл, — сказала я. — Расскажи анекдот.
— Я знаю анекдот про слона. Кажется.
Казалось ему зря. Он рассказывал целую вечность, а потом не смог вспомнить конец.
— Ну ладно, тогда я расскажу анекдот.
— По-моему, я не люблю анекдоты, — сказал Кендэл.
— Любишь. Тебе понравится, вот увидишь. Что такое желтое и опасное?
Кендэл с тревогой посмотрел на меня.
— Что такое желтое и опасное? — повторила я.
Кендэл вдруг рассмеялся.
— Ты чего смеешься?
— Потому что анекдот смешной.
— Я же еще не дорассказала! Кендэл, подумай. Что такое желтое и опасное?
Вдруг в голове у меня раздался голос Рока, я даже сморгнула от неожиданности. "Если он угадает ответ, с мамой все будет хорошо".
Я потрясла головой, чтобы отделаться от наваждения. Кендэл тоже потряс головой, передразнивая меня. Похоже было, что его головка, того глади, свалится с тонкой шейки.
— Не надо, Кендэл! — Я взяла его за голову и придержала. — Слушай, это же совсем простой анекдот. Ты его наверняка уже сто раз слышал. Что такое желтое и опасное?
Видно было, как Кендэл произносит про себя «желтый» и «опасный». Он старается, я знаю.
— Хочешь, подскажу? Этот анекдот понравится Джорджу.
— Не понравится. Джордж тоже не любит анекдоты, — сказал Кендэл.
— Ему понравится, потому что это про него. А тебе понравится, потому что это про сладкое. Знаешь, такое старинное, которое бабушки делают.
— Хорошо бы, у нас была бабушка, — сказал Кендэл. — Тогда бы она с нами сидела. Почему у нас нет бабушки?
— Она умерла.
— Ее задавила машина?
— Нет, она умерла от… — Я не могла выговорить это слово.
Голос Рока снова зазвучал у меня в голове.
— Кендэл, ну пожалуйста, попробуй угадать!
Я схватила его за плечи. Конечно, это просто нелепость — какая разница, знает Кендэл этот дурацкий анекдот или нет. Но я ничего не могла с собой поделать и все упрашивала его угадать, пока Кендэл не расплакался.
— Гоголь-моголь с акулами, — простонала я наконец.
Передо мной встало страшное видение: мама, отбивающаяся от акул в густом гоголе-моголе. Я попыталась спорить с голосом Рока.
"С мамой все будет в порядке, — сказала я про себя. — Сегодня утром ей сделали операцию, и теперь она совершенно здорова и вернется домой, как только сможет. Может быть, она и сейчас уже дома, лежит на кровати и готовится устроить нам сюрприз".
Я понимала, что вряд ли это так, и все-таки надеялась — против своей воли. Пока я бежала по улице, таща за собой Кендэла, голос Рока сменил тактику. Теперь он нашептывал, что, если я успею вбежать домой раньше, чем он досчитает до ста, мама окажется дома. На счете «девяносто» я рванула входную дверь.
Мамы не было. Я обежала всю квартиру, зовя ее.
Кендэл стоял на пороге и грыз палец:
— Мама не придет?
— Придет, конечно! Как только сможет. Она нам скоро позвонит. Она же знает, что мы вернулись из школы.
Я положила мобильный на стол. Мы не отрываясь смотрели на него.
— У них там, наверное, сейчас чай. Давай-ка мы с тобой тоже попьем чаю.
Я открыла последнюю банку печеной фасоли и сделала гренки. Хлеб немного заплесневел, но я соскребла голубоватый налет. Могла и не трудиться. Кендэл только поковырялся немного с фасолью, надевая бобы по одному на вилку, облизывая, а потом раскладывая в ряд на тарелке. К гренкам он даже не притронулся.
В кои-то веки мне тоже не хотелось есть. С трудом я заставила себя проглотить чашку чая, не отрывая глаз от мобильника. Батарейка постепенно разряжалась. Я была не уверена, принимает ли он звонки, когда стоит на зарядке.
Я таращилась на телефон, пока у меня не заслезились глаза. Почему она не звонит? Она же знает, что мы волнуемся. Может быть, соседка по палате не захотела одолжить ей телефон?
Потом меня осенила гениальная мысль. Я заглянула в список вызовов в телефоне, нашла нужный номер и набрала его. Это получилось не сразу — так дрожали у меня руки.
— Алло?
Я набрала побольше воздуху.
— Здравствуйте, вы меня не знаете. Меня зовут Лола Роза, я дочь вашей соседки по палате. Можно мне с ней поговорить?
— Простите?
Я подумала, что набрала не тот номер.
— Я дочь Виктории Удачи. Она ваша соседка в больнице.
— Ах да! Извини, дорогая, я не сразу поняла. Что случилось?
— Я хочу поговорить с мамой!
— К сожалению, детка, я ничем не могу тебе помочь.
— Ну пожалуйста, на одну минутку! Вы не могли бы передать ей телефон?
— Я уже не в больнице, я дома. Меня выписали сегодня утром.
— Ой, надо же! А мама… мама не приехала домой. С ней что-то случилось?
— С ней все будет хорошо, дорогая, я уверена. Ее только сегодня утром прооперировали.
— Она сказала, что сегодня вернется.
— Ну что ты, детка! Этого не может быть, сегодня ей уж точно не встать.
— Но с ней все в порядке? Операция прошла хорошо? Ей уже лучше?
— Не знаю, милая. Когда я уходила, ее еще даже не отвезли в операционную. Попроси папу или бабушку позвонить в больницу, им там все расскажут.
— Да. Конечно. Большое спасибо. — Я нажала разъединение.
Кендэл смотрел на меня, все ожесточеннее вгрызаясь в свой палец.
— С ней, конечно, все в порядке, — сказала я. Потом прочистила горло, втянула голову в плечи и попробовала говорить глубоким голосом, от самого живота: — У меня взрослый голос, Кендэл?
— Ты чудовище? — с тревогой спросил Кендэл.
— Я говорю взрослым голосом, — пояснила я.
Потом я попрактиковала свой взрослый голос, позвонив в справочную. Я записала телефон больницы на тыльной стороне руки и позвонила. Женский голос в трубке сказал:
— Больница.
— Позовите, пожалуйста, Викторию Удачу, — сказала я утробным голосом, так что мне пришлось повторить эту фразу дважды, прежде чем меня поняли.
— В каком она отделении?
— Я… не знаю… — Мне не хотелось произносить это слово, но выбора не было. — В раковом отделении.
— Это, наверное, «Флоренция». Сейчас я вас соединю.
Я перевела дух, положив руку на колотящееся сердце. Наконец в отделении «Флоренция» кто-то взял трубку.
— Позовите, пожалуйста, Викторию Удачу. — У меня болело горло от усилий говорить взрослым голосом.
— А кто ее спрашивает?
Я не знала, что ответить. Мать? Сестра? Подруга?
— Подруга.
Не угадала.
— Простите, но мы не можем ее позвать.
— Я взрослая, честное слово.
— Простите, но телефон в отделении не для разговоров с друзьями.
— Тогда скажите хотя бы, с ней все в порядке? Пожалуйста!
— Советую вам позвонить супругу миссис Удачи и поинтересоваться у него.
— Советуйте что хотите, мисс Вонючка Сопливая, но отец ничего не знает, а если бы и знал, я бы не стала ему звонить! — выкрикнула я и выключила телефон.
Кендэл глянул на меня. Я подумала, нельзя ли натренировать его так, чтобы он мог говорить отцовским голосом. Но это было явно безнадежно.
Я пыталась обдумать все возможности. Можно пойти к соседям сверху и попросить Энди позвонить в больницу. Хотя Энди и Стив с нами не разговаривают. А если они узнают, что мы с Кендэлом одни, то могут кому-нибудь сказать.
Можно попробовать отыскать Джейка. Но я не знаю, где он теперь живет.
Можно пойти к Харприт и попросить ее отца позвонить. Он не откажется помочь. Но мать Харприт обязательно донесет на нас.
— Не знаю, что делать, — простонала я и опустилась на пол, уткнув голову в колени.
Кровь стучала у меня в ушах и подергивала веки: ма-ма, ма-ма, ма-ма.
— Ты плачешь? — прошептал Кендэл.
Я не ответила и не подняла головы. Кендэл посопел надо мной, потом легонько пнул меня носком ботинка:
— Лола Роза!..
Я совсем не чувствовала себя Лолой Розой. Я не тянула даже на Джейни. Я попросту растворялась в ничто.
Мне так нужна была мама! Пришлось крепко закусить губы, чтобы не начать звать ее вслух. А вдруг с ней не все в порядке? А вдруг операция прошла неудачно? А вдруг она умерла?
— Ты плачешь, — сказал Кендэл утвердительно.
— Нет. Мне просто нужно знать, все ли в порядке с мамой.
— Тогда пойдем к ней и узнаем, — сказал Кендэл.
Я думала об этом. Мама сказала, чтобы мы этого не делали. Но нам нужно узнать. Мы не можем просто сидеть и дожидаться день за днем.
Глава семнадцатая
— Ладно, — сказала я. — Поехали в больницу, посмотрим, как там мама.
Я вытерла слезы, запихала Кендэла в куртку, сунула Джорджа ему под мышку, и мы тронулись в путь. Денег на такси у меня не было, так что мы пошли на автобусную остановку.
Я спросила водителя, как проехать в эту больницу. Он сказал, что понятия не имеет, на его маршруте такой нет. Но старушка, сидевшая впереди, сказала, что она лежала там в глазном отделении и что нам надо выйти у шоссейной развязки и пересесть на восемьдесят восьмой. Она усадила меня рядом с собой и притянула Кендэла к себе на колени. Он беспокойно заерзал. Она крепко обхватила его за животик. Кендэл не выносит, когда прикасаются к его животу. Мне оставалось только надеяться, что он не станет скандалить.
Старушка была очень приветливая, но донимала меня расспросами. Пришлось придумать целую историю про то, что мы едем навестить больную бабушку и встречаемся с нашей мамой в больнице. Кендэл нахмурился.
— Сиди спокойно, егоза! — сказала старушка.
Кендэл соскользнул с ее колен, что-то нашептывая Джорджу.
Мы ехали в автобусе бесконечно долго, пока не доехали наконец до развязки. Бабушка помахала нам обоим на прощание. Я помахала в ответ, стараясь изобразить благодарность, а Кендэл отвернулся.
— Она мне не понравилась, — заявил он. — У нее сквозь юбку чувствуется резинка от трусов. Фу! — Его передернуло. — Она ведь нам не бабушка?
— Нет, конечно. У нас нет бабушки.
— А ты ей сказала, что есть, — вздохнул Кендэл. — Ты все время что-то выдумываешь. Я уже запутался, кто у нас есть, а кого нет.
— Никого у нас нет, кроме тебя, меня и мамы. И мы сейчас едем навестить маму. Это будет для нее приятный сюрприз.
— Это правда или ты снова выдумываешь?
— Это самая-самая чистая правда.
В восемьдесят восьмом автобусе я напевала "это правда" всю дорогу до больницы. Она оказалась огромной. Только через парковку мы шли целую вечность. Охранник на входе сказал, что сюда нельзя заходить без взрослых. Я тут же ответила, что мы приехали с папой, но он пока ищет, куда поставить машину, а нас послал вперед купить маме цветов в ларьке с подарками. Охранник кивнул, пропуская нас, но внимательно посмотрел нам вслед. Наши кеды скрипели по блестящему полу.
— Мы правда купим маме цветы, — сказала я.
— Как ты сообразила все это выдумать? — прошептал Кендэл.
— А я вообще сообразительная.
Из-за моей сообразительности мы потратили почти все свои деньги на букет уже привядших цветов. Кендэлу я сказала, что главное тут — идея.
Мы вошли в лифт, где нам пришлось прижаться к стенке, потому что там уже была каталка с женщиной. Женщина казалась очень больной. Она стонала всякий раз, как лифт дергался. Кендэл ухватился за мою руку. Медсестра, толкавшая каталку, улыбнулась нам и спросила:
— Вы куда собрались, дети?
— Навестить маму.
— А папа где?
— Он уже наверху, — сказала я.
Мне пришлось придумать целую кучу пап — на парковке, в отделении… Я держала наготове еще папу, который зашел в туалет, и другого, который кормит нашу маленькую сестренку, и еще одного, который встретил в другом отделении соседа и задержался с ним поговорить.
Я приготовилась врать, пока язык не отсохнет, но в отделении «Флоренция» мне вообще не пришлось ничего говорить. Две медсестры в угловой комнатке болтали, ощипывая гроздь винограда, и не обратили на нас никакого внимания.
Мы шли от кровати к кровати, отыскивая маму. Некоторые женщины лежали неподвижно, с серыми лицами, как та больная на каталке. Другие сидели на постели, болтая со своими посетителями, грызя шоколадки и читая открытки. Некоторые ходили взад-вперед по отделению в халатах, волоча за собой страшноватые переносные капельницы.
Она старалась помириться со мной. Мне тоже хотелось с ней помириться, хотя я была по-прежнему зла на нее.
— Да, я была нездорова, потому что напилась, как и мама, — сказала я тоже шепотом. — Мы выпили на двоих целую бутылку водки.
Харприт разинула рот:
— Не может быть!
— Конечно, не может. Харприт, ну почему ты иногда такая тупая? Ты чему угодно готова поверить. — Потом я смягчилась: — Ну ладно, не тупая. Очень даже острая — как иголка. И такая же тонкая. А я зато толстая. Вот, смотри! — Я ущипнула себя за набитый живот. — Ух как я растолстела!
Харприт рассмеялась:
— Может, это ты беременна?
Мы обе рассмеялись. Все было в порядке. Мы снова подруги.
Я сказала ей, что мама уехала в больницу.
— Бедная, как же ты, наверное, волнуешься!
— Да. Еще бы!
— Все будет хорошо. — Харприт погладила мою руку. — А кто же остался с тобой и с Кендэлом, раз Джейк сбежал?
— Он не сбежал. Мама его выставила, я же сказала.
— Ну да. Неважно. Так кто к вам приедет? Бабушка? Тетя?
Я понимала, что признаваться нельзя, но слишком уж мне хотелось потрясти Харприт.
— Никто к нам не приедет, — сказала я небрежно.
Харприт была должным образом поражена.
— Но вы же не можете оставаться одни.
— Конечно, можем. Всего-то на одну ночь.
— Меня мама никогда одну не оставляет. В прошлые каникулы она даже моей сестре не разрешила остаться одной, а ей восемнадцать.
— Не говори своей маме, ладно? — поспешно сказала я, испугавшись, что теперь начнутся неприятности.
— Не скажу.
— Обещаешь?
— Клянусь! — Харприт показала, как она запечатывает губы и перерезает себе глотку. Хорошенько обдумав ситуацию, она нахмурилась: — А кто же вам будет готовить ужин?
— Я. Я часто готовлю.
Конечно, смотря что подразумевается под словом «готовить». Я могу открыть банку консервов и подогреть хлеб в тостере. Это ведь тоже готовка. Харприт, конечно, представляла себе сложные блюда, которые готовит дома ее мама.
— Ты потрясающий человек, Лола Роза, — сказала она. — Ты уже как будто взрослая.
Я почувствовала, что я и правда потрясающий человек.
Но потом пришлось идти домой, заходить в пустую-пустую квартиру.
— Мне нужна мама. — Кендэл сидел на полу, уткнувшись носом в Джорджа.
— Ты же знаешь, мама в больнице. Зато у тебя есть я.
— Ты мне не нужна. Мне нужна мама. — Лицо у Кендэла сморщилось.
— Перестань. И не смей плакать. Мне уже надоело, что ты такой плакса. Слушай, будь хорошим мальчиком, и я сделаю тебе что-нибудь к чаю. А если будешь выть, я подумаю, что ты стал опять младенцем, надену на тебя памперс и уложу в кровать.
Кендэл сердито посмотрел на меня:
— Я тебя не люблю.
— Я тебя тоже не люблю, — ответила я. — Лучше бы у меня был другой брат. Как у Харприт, например. Но мне подсунули тебя, Кендэл-мятное-печенье и придется мне с этим смириться. Давай лучше посмотрим, что в холодильнике.
Там стояли две картонные коробки. В одной была большая пицца; на ней было кетчупом нарисовано улыбающееся лицо. Во второй — огромный шоколадный торт с двойной прослойкой сливочного крема. Сверху мама написала вдавленными в глазурь красными и лиловыми драже: "Ням-ням!"
Я посмотрела на пиццу. На шоколадный торт.
И разрыдалась.
Кендэл недоуменно посмотрел на меня:
— Ты что, не любишь пиццу и шоколадный торт?
— Обожаю. — Я утерла нос кухонным полотенцем.
— А чего ж ты тогда плачешь?
— Потому что мама так старалась. Мне тоже нужна мама. И я тоже делаюсь от этого плаксой. Можешь обзывать меня так сколько влезет.
— Плакса! — сказал Кендэл.
Он твердил это, пока ему не осточертело, — несколько часов, как мне показалось. Правда, все тянулось часами.
Я разогрела пиццу, и мы съели половину, а потом еще по куску шоколадного торта. Я читала Кендэлу «Томаса-паровоза» и нарисовала картинку с поездом, усердно работая ластиком, пока все колеса не выстроились у меня в прямую линию. Кендэл стал ее раскрашивать (и все испортил). Потом мы поели еще холодной пиццы и по второму куску торта. И по третьему. Я, по крайней мере. Кендэл съел только драже сверху.
Казалось, прошел уже целый день, а на самом деле меньше часа. Я включила телевизор, чтобы проверить время, — я была уверена, что наши часы остановились.
Сколько-то времени мы с Кендэлом смотрели в экран, но потом там началась передача про больницу, и я переключила программу. Там шла комедия, но нам было не смешно. Мы как будто настроились на собственную передачу про больницу и смотрим, как маму увозят на операционный стол, где люди в масках набрасываются на нее с острыми инструментами.
Кендэл подползал все ближе, пока не оказался у меня на коленях. Я положила подбородок ему на голову. Волосы у него отросли, и он был похож на взъерошенного утенка.
— У тебя стали такие красивые волосы, Кендэл.
Кендэл напрягся:
— Я хочу их остричь!
— Нет, так гораздо симпатичнее.
— Я не хочу симпатичнее. Я не хочу красивые волосы. Я хочу быть крутым!
Отец все время водил его в парикмахерскую и просил постричь под ноль. Кендэл с этой стрижкой казался не крутым, а лысым, как новорожденный младенец, но папа не уставал восхищаться, какой крутой парень его сынок.
— А теперь мы папу больше не видим, — прошептал Кендэл Джорджу и обернулся ко мне: — А маму мы еще увидим?
— Конечно! Завтра, когда она вернется из больницы.
— Обещаешь?
— Обещаю, — сказала я.
Голос Рока передразнил меня:
"Обещаю"! Как ты можешь это обещать? Может быть, она вообще не вернется".
Этот голос не умолкал у меня в ушах полночи. Мне было страшно одиноко, несмотря на Кендэла под боком. Я вцепилась в медведицу Розочку, как маленький ребенок. Под нами рокотал телевизор мисс Паркер. Потом я слушала, как скрипят у меня над головой половицы и урчат водопроводные трубы, когда Стив или Энди спускают воду в туалете. Под окнами проезжали машины, орали коты, шумели пьяные. Иногда на улице слышались шаги.
При звуке шагов по нашему тротуару я каждый раз вздрагивала.
Ночь все не кончалась и не кончалась.
Глава шестнадцатая
Одни
— Мама! Мамочка, ну как ты? — сказал, я. — Больно? Ты уже едешь домой?
— Если бы! Мне еще не делали эту чертову операцию. Они вчера весь день провозились с анализами крови и рентгеном. Операция будет сегодня утром. Мне не разрешили завтракать, и я тут сижу и умираю с голоду.
— А… а когда же ты вернешься? — От моего облегчения и следа не осталось.
— В том-то и проблема, детка. Медсестра говорит, что после наркоза я буду спать несколько часов, а потом меня будет так шатать, что я шагу не смогу сделать, и что им надо будет поменять повязки, а может быть, придется еще делать дренаж…
— Что такое дренаж?
— Понятия не имею. Ладно, детка, я не могу тебе все подробно рассказывать, мне одолжила телефон соседка, потому что мой у тебя, так что я быстренько. Дай мне Кендэла на минутку.
Я передала ему телефон. Мама, видимо, спрашивала его о чем-то, потому что он все время кивал.
— Говори что-нибудь, Кендэл, мама же тебя не видит.
— Мама, привет, — сказал Кендэл. — Мама, можно мне еще раз навестить настоящего Джорджа? Ты меня сводишь? А можно, ты мне купишь еще игрушечных акул, и тогда я могу сделать в банке свой аквариум и… Ой! Лола Роза, отстань! Отдай мне телефон, сейчас моя очередь говорить с мамой.
— Ей сейчас не до твоих дурацких акул, — сказала я. — Мама!
— Дети, дети! Слушай, Лола Роза, я постараюсь позвонить завтра утром. Сейчас пора кончать. Пока, солнышко. Будь умницей, ладно?
Телефон отключился.
— Ты меня больно толкнула! — Кендэл потирал грудь. — Теперь у меня тоже будет рак.
— Заткнись, Кендэл!
— Ты меня обижаешь. Меня все обижают, — заныл Кендэл. — И мама обижает. Она обещала сегодня вернуться. Она мне нужна!
— Мне она тоже нужна. Кончай ныть, Кендэл. Доедай свои хлопья, пора выходить в школу.
Я рада была оказаться в школе. Так казалось, что все как всегда. Мне не хотелось говорить о маме с Харприт. К счастью, у нас был урок полового воспитания и весь день мы ни о чем другом не говорили. Нам показывали фильм, где целая семья была без одежды, совсем голая. Весь класс хихикал, особенно из-за отца. Учительница разволновалась и сказала, что ее разочаровывает наше незрелое поведение. В человеческом теле нет ничего смешного, сказала она.
— По-моему, они ужасно смешные, — шепотом сказала Харприт. — Эта пиписька у отца! Ха! Представляешь, он бы шел в таком виде по улице — какая гадость! И мать не лучше со своими сиськами. Я никогда не видела маму и папу голыми. Однажды я случайно зашла в ванную, когда там был мой брат. Он так на меня наорал!
— И что ты там увидела у брата, Харприт?
Харприт захихикала, а когда на перемене она достала банан из коробочки с завтраком, на нас напал такой хохот, что мы чуть не описались.
Мне хотелось смеяться не переставая. Весь день я шепталась с Харприт. Мне дважды делали замечания и наконец послали к миссис Бэлсэм.
Я думала, что меня сейчас здорово отругают. Мне было все равно. Я даже хотела начать отругиваться или устроить истерику, как Кендэл.
Но миссис Бэлсэм просто усадила меня и предложила шоколадку. Я помотала головой, хотя шоколадки были шикарные, в большой подарочной коробке.
— Давай-давай, выручай меня. Я, вообще-то, на диете, но тут не удержишься. Так что съешь парочку мне в помощь, будь умницей.
Я взяла молочный шоколад с трюфельной начинкой.
— Мне сегодня все говорят "будь умницей", — сказала я с набитым ртом.
— Но ты, я так понимаю, была сегодня не совсем умницей? — Миссис Бэлсэм взяла заспиртованную вишню в темном шоколаде. — С тобой за компанию, — сказала она, отправляя ее в рот.
Она подвинула коробку ко мне, и я выбрала малину со сливками — белую шоколадку с нежно-розовой верхушкой. Она была похожа на кукольную грудь. Я подумала, что это я тут объедаюсь шоколадом, когда мама в больнице. Липкий шоколад прилип к зубам. В желудке у меня все повернулось. Я прижала ладонь ко рту.
— Сюда, скорее! — Миссис Бэлсэм вскочила и быстренько повела меня в другой конец кабинета. Она открыла дверь, и меня стошнило в ее личный туалет. Миссис Бэлсэм заложила мне волосы за уши и придерживала лоб.
— Ничего, ничего, — бормотала она.
Когда все кончилось, она утерла мне лицо своим полотенцем и дала стакан воды.
— Шоколадки, конечно, жалко, — сказала она. — Но зато ты это все проделала очень аккуратно. Молодец!
Я слабо засмеялась.
— Так что случилось, Лола Роза? — спросила миссис Бэлсэм, сидя на краешке своего стола и внимательно глядя на меня.
— Наверное, что-то с желудком, — сказала я.
— Гм. Безусловно, что-то с тобой. Ты ведь не гуляешь больше с Россом и его шайкой или как?
— Нет, я их с тех пор видеть не могу.
— А Питер? Он, вообще-то, хороший парень. Если тебе нужен друг, то он, может быть, очень даже подходит.
— Мне не нужен друг. У меня есть подруга — Харприт.
— Да, мне Харприт тоже нравится, очень славная девочка. Вы обе славные девочки, только больно уж смешливые сегодня. Это половое воспитание вас так насмешило?
— Вроде того.
— Ну что ж, иногда это может показаться смешным. Но сейчас ты, надеюсь, уже успокоилась. Я бы на твоем месте быстренько вернулась в класс и извинилась перед учительницей. Если только тебя не тошнит больше. Может, лучше отправить тебя домой к маме?
Я закусила губу и поспешно встала:
— Нет, я себя нормально чувствую.
Миссис Бэлсэм положила мне руку на плечо:
— С мамой все в порядке, Лола Роза?
Стены надвинулись на меня. Пол зашатался. Мне хотелось уткнуться в грудь миссис Бэлсэм и заплакать. Но я помнила, что сказала мама. Не давай ей ничего из себя вытянуть, а то вас отправят в приют.
— С мамой все в порядке.
Я выскочила из-под ее руки.
Я вернулась в класс, извинилась и до конца уроков сидела тихо, не привлекая внимания. По пути домой мы с Харприт снова стали ржать. Я старалась ее завести и выдумывала самое неприличное, что только могла. Мне очень не хотелось с ней прощаться, когда мы дошли до дома Габри.
Потом мы остались вдвоем с Кендэлом.
— Рассмеши меня, Кендэл, — сказала я. — Расскажи анекдот.
— Я знаю анекдот про слона. Кажется.
Казалось ему зря. Он рассказывал целую вечность, а потом не смог вспомнить конец.
— Ну ладно, тогда я расскажу анекдот.
— По-моему, я не люблю анекдоты, — сказал Кендэл.
— Любишь. Тебе понравится, вот увидишь. Что такое желтое и опасное?
Кендэл с тревогой посмотрел на меня.
— Что такое желтое и опасное? — повторила я.
Кендэл вдруг рассмеялся.
— Ты чего смеешься?
— Потому что анекдот смешной.
— Я же еще не дорассказала! Кендэл, подумай. Что такое желтое и опасное?
Вдруг в голове у меня раздался голос Рока, я даже сморгнула от неожиданности. "Если он угадает ответ, с мамой все будет хорошо".
Я потрясла головой, чтобы отделаться от наваждения. Кендэл тоже потряс головой, передразнивая меня. Похоже было, что его головка, того глади, свалится с тонкой шейки.
— Не надо, Кендэл! — Я взяла его за голову и придержала. — Слушай, это же совсем простой анекдот. Ты его наверняка уже сто раз слышал. Что такое желтое и опасное?
Видно было, как Кендэл произносит про себя «желтый» и «опасный». Он старается, я знаю.
— Хочешь, подскажу? Этот анекдот понравится Джорджу.
— Не понравится. Джордж тоже не любит анекдоты, — сказал Кендэл.
— Ему понравится, потому что это про него. А тебе понравится, потому что это про сладкое. Знаешь, такое старинное, которое бабушки делают.
— Хорошо бы, у нас была бабушка, — сказал Кендэл. — Тогда бы она с нами сидела. Почему у нас нет бабушки?
— Она умерла.
— Ее задавила машина?
— Нет, она умерла от… — Я не могла выговорить это слово.
Голос Рока снова зазвучал у меня в голове.
— Кендэл, ну пожалуйста, попробуй угадать!
Я схватила его за плечи. Конечно, это просто нелепость — какая разница, знает Кендэл этот дурацкий анекдот или нет. Но я ничего не могла с собой поделать и все упрашивала его угадать, пока Кендэл не расплакался.
— Гоголь-моголь с акулами, — простонала я наконец.
Передо мной встало страшное видение: мама, отбивающаяся от акул в густом гоголе-моголе. Я попыталась спорить с голосом Рока.
"С мамой все будет в порядке, — сказала я про себя. — Сегодня утром ей сделали операцию, и теперь она совершенно здорова и вернется домой, как только сможет. Может быть, она и сейчас уже дома, лежит на кровати и готовится устроить нам сюрприз".
Я понимала, что вряд ли это так, и все-таки надеялась — против своей воли. Пока я бежала по улице, таща за собой Кендэла, голос Рока сменил тактику. Теперь он нашептывал, что, если я успею вбежать домой раньше, чем он досчитает до ста, мама окажется дома. На счете «девяносто» я рванула входную дверь.
Мамы не было. Я обежала всю квартиру, зовя ее.
Кендэл стоял на пороге и грыз палец:
— Мама не придет?
— Придет, конечно! Как только сможет. Она нам скоро позвонит. Она же знает, что мы вернулись из школы.
Я положила мобильный на стол. Мы не отрываясь смотрели на него.
— У них там, наверное, сейчас чай. Давай-ка мы с тобой тоже попьем чаю.
Я открыла последнюю банку печеной фасоли и сделала гренки. Хлеб немного заплесневел, но я соскребла голубоватый налет. Могла и не трудиться. Кендэл только поковырялся немного с фасолью, надевая бобы по одному на вилку, облизывая, а потом раскладывая в ряд на тарелке. К гренкам он даже не притронулся.
В кои-то веки мне тоже не хотелось есть. С трудом я заставила себя проглотить чашку чая, не отрывая глаз от мобильника. Батарейка постепенно разряжалась. Я была не уверена, принимает ли он звонки, когда стоит на зарядке.
Я таращилась на телефон, пока у меня не заслезились глаза. Почему она не звонит? Она же знает, что мы волнуемся. Может быть, соседка по палате не захотела одолжить ей телефон?
Потом меня осенила гениальная мысль. Я заглянула в список вызовов в телефоне, нашла нужный номер и набрала его. Это получилось не сразу — так дрожали у меня руки.
— Алло?
Я набрала побольше воздуху.
— Здравствуйте, вы меня не знаете. Меня зовут Лола Роза, я дочь вашей соседки по палате. Можно мне с ней поговорить?
— Простите?
Я подумала, что набрала не тот номер.
— Я дочь Виктории Удачи. Она ваша соседка в больнице.
— Ах да! Извини, дорогая, я не сразу поняла. Что случилось?
— Я хочу поговорить с мамой!
— К сожалению, детка, я ничем не могу тебе помочь.
— Ну пожалуйста, на одну минутку! Вы не могли бы передать ей телефон?
— Я уже не в больнице, я дома. Меня выписали сегодня утром.
— Ой, надо же! А мама… мама не приехала домой. С ней что-то случилось?
— С ней все будет хорошо, дорогая, я уверена. Ее только сегодня утром прооперировали.
— Она сказала, что сегодня вернется.
— Ну что ты, детка! Этого не может быть, сегодня ей уж точно не встать.
— Но с ней все в порядке? Операция прошла хорошо? Ей уже лучше?
— Не знаю, милая. Когда я уходила, ее еще даже не отвезли в операционную. Попроси папу или бабушку позвонить в больницу, им там все расскажут.
— Да. Конечно. Большое спасибо. — Я нажала разъединение.
Кендэл смотрел на меня, все ожесточеннее вгрызаясь в свой палец.
— С ней, конечно, все в порядке, — сказала я. Потом прочистила горло, втянула голову в плечи и попробовала говорить глубоким голосом, от самого живота: — У меня взрослый голос, Кендэл?
— Ты чудовище? — с тревогой спросил Кендэл.
— Я говорю взрослым голосом, — пояснила я.
Потом я попрактиковала свой взрослый голос, позвонив в справочную. Я записала телефон больницы на тыльной стороне руки и позвонила. Женский голос в трубке сказал:
— Больница.
— Позовите, пожалуйста, Викторию Удачу, — сказала я утробным голосом, так что мне пришлось повторить эту фразу дважды, прежде чем меня поняли.
— В каком она отделении?
— Я… не знаю… — Мне не хотелось произносить это слово, но выбора не было. — В раковом отделении.
— Это, наверное, «Флоренция». Сейчас я вас соединю.
Я перевела дух, положив руку на колотящееся сердце. Наконец в отделении «Флоренция» кто-то взял трубку.
— Позовите, пожалуйста, Викторию Удачу. — У меня болело горло от усилий говорить взрослым голосом.
— А кто ее спрашивает?
Я не знала, что ответить. Мать? Сестра? Подруга?
— Подруга.
Не угадала.
— Простите, но мы не можем ее позвать.
— Я взрослая, честное слово.
— Простите, но телефон в отделении не для разговоров с друзьями.
— Тогда скажите хотя бы, с ней все в порядке? Пожалуйста!
— Советую вам позвонить супругу миссис Удачи и поинтересоваться у него.
— Советуйте что хотите, мисс Вонючка Сопливая, но отец ничего не знает, а если бы и знал, я бы не стала ему звонить! — выкрикнула я и выключила телефон.
Кендэл глянул на меня. Я подумала, нельзя ли натренировать его так, чтобы он мог говорить отцовским голосом. Но это было явно безнадежно.
Я пыталась обдумать все возможности. Можно пойти к соседям сверху и попросить Энди позвонить в больницу. Хотя Энди и Стив с нами не разговаривают. А если они узнают, что мы с Кендэлом одни, то могут кому-нибудь сказать.
Можно попробовать отыскать Джейка. Но я не знаю, где он теперь живет.
Можно пойти к Харприт и попросить ее отца позвонить. Он не откажется помочь. Но мать Харприт обязательно донесет на нас.
— Не знаю, что делать, — простонала я и опустилась на пол, уткнув голову в колени.
Кровь стучала у меня в ушах и подергивала веки: ма-ма, ма-ма, ма-ма.
— Ты плачешь? — прошептал Кендэл.
Я не ответила и не подняла головы. Кендэл посопел надо мной, потом легонько пнул меня носком ботинка:
— Лола Роза!..
Я совсем не чувствовала себя Лолой Розой. Я не тянула даже на Джейни. Я попросту растворялась в ничто.
Мне так нужна была мама! Пришлось крепко закусить губы, чтобы не начать звать ее вслух. А вдруг с ней не все в порядке? А вдруг операция прошла неудачно? А вдруг она умерла?
— Ты плачешь, — сказал Кендэл утвердительно.
— Нет. Мне просто нужно знать, все ли в порядке с мамой.
— Тогда пойдем к ней и узнаем, — сказал Кендэл.
Я думала об этом. Мама сказала, чтобы мы этого не делали. Но нам нужно узнать. Мы не можем просто сидеть и дожидаться день за днем.
Глава семнадцатая
Больница
Я вытерла слезы, запихала Кендэла в куртку, сунула Джорджа ему под мышку, и мы тронулись в путь. Денег на такси у меня не было, так что мы пошли на автобусную остановку.
Я спросила водителя, как проехать в эту больницу. Он сказал, что понятия не имеет, на его маршруте такой нет. Но старушка, сидевшая впереди, сказала, что она лежала там в глазном отделении и что нам надо выйти у шоссейной развязки и пересесть на восемьдесят восьмой. Она усадила меня рядом с собой и притянула Кендэла к себе на колени. Он беспокойно заерзал. Она крепко обхватила его за животик. Кендэл не выносит, когда прикасаются к его животу. Мне оставалось только надеяться, что он не станет скандалить.
Старушка была очень приветливая, но донимала меня расспросами. Пришлось придумать целую историю про то, что мы едем навестить больную бабушку и встречаемся с нашей мамой в больнице. Кендэл нахмурился.
— Сиди спокойно, егоза! — сказала старушка.
Кендэл соскользнул с ее колен, что-то нашептывая Джорджу.
Мы ехали в автобусе бесконечно долго, пока не доехали наконец до развязки. Бабушка помахала нам обоим на прощание. Я помахала в ответ, стараясь изобразить благодарность, а Кендэл отвернулся.
— Она мне не понравилась, — заявил он. — У нее сквозь юбку чувствуется резинка от трусов. Фу! — Его передернуло. — Она ведь нам не бабушка?
— Нет, конечно. У нас нет бабушки.
— А ты ей сказала, что есть, — вздохнул Кендэл. — Ты все время что-то выдумываешь. Я уже запутался, кто у нас есть, а кого нет.
— Никого у нас нет, кроме тебя, меня и мамы. И мы сейчас едем навестить маму. Это будет для нее приятный сюрприз.
— Это правда или ты снова выдумываешь?
— Это самая-самая чистая правда.
В восемьдесят восьмом автобусе я напевала "это правда" всю дорогу до больницы. Она оказалась огромной. Только через парковку мы шли целую вечность. Охранник на входе сказал, что сюда нельзя заходить без взрослых. Я тут же ответила, что мы приехали с папой, но он пока ищет, куда поставить машину, а нас послал вперед купить маме цветов в ларьке с подарками. Охранник кивнул, пропуская нас, но внимательно посмотрел нам вслед. Наши кеды скрипели по блестящему полу.
— Мы правда купим маме цветы, — сказала я.
— Как ты сообразила все это выдумать? — прошептал Кендэл.
— А я вообще сообразительная.
Из-за моей сообразительности мы потратили почти все свои деньги на букет уже привядших цветов. Кендэлу я сказала, что главное тут — идея.
Мы вошли в лифт, где нам пришлось прижаться к стенке, потому что там уже была каталка с женщиной. Женщина казалась очень больной. Она стонала всякий раз, как лифт дергался. Кендэл ухватился за мою руку. Медсестра, толкавшая каталку, улыбнулась нам и спросила:
— Вы куда собрались, дети?
— Навестить маму.
— А папа где?
— Он уже наверху, — сказала я.
Мне пришлось придумать целую кучу пап — на парковке, в отделении… Я держала наготове еще папу, который зашел в туалет, и другого, который кормит нашу маленькую сестренку, и еще одного, который встретил в другом отделении соседа и задержался с ним поговорить.
Я приготовилась врать, пока язык не отсохнет, но в отделении «Флоренция» мне вообще не пришлось ничего говорить. Две медсестры в угловой комнатке болтали, ощипывая гроздь винограда, и не обратили на нас никакого внимания.
Мы шли от кровати к кровати, отыскивая маму. Некоторые женщины лежали неподвижно, с серыми лицами, как та больная на каталке. Другие сидели на постели, болтая со своими посетителями, грызя шоколадки и читая открытки. Некоторые ходили взад-вперед по отделению в халатах, волоча за собой страшноватые переносные капельницы.