— Вот, держи. — Я вдруг почувствовала, как чья-то рука всунула мне в ладонь носовой платок, и открыла залитые слезами глаза. Это был Оливер.
— Сядь на место, Оливер. И ты тоже, Долфин. А теперь, если ни у кого нет возражений, продолжим урок?
Украдкой пожав Оливеру руку, я уселась за нарту и насухо вытерла лицо.
Кайли и Ивонна шептали мне в спину всякие гадости, обзывая сопливой грязнулей.
— Кайли и Ивонна, немедленно прекратите! — прикрикнула на них мисс Хилл.
Мне было наплевать — я даже не обернулась, чтобы показать им язык. Теперь меня такая ерунда почти не трогала. Подумаешь, насмешки! Все, о чем я могла сейчас думать, была Мэриголд. Я ломала голову, гадая, что они с ней делают. И почему только я не догадалась поехать вместе с ней?!
На первой же перемене я пулей вылетела из класса, меньше всего желая с кем-то общаться, даже с Оливером.
— А я-то думал, им слабо заставить тебя плакать, — сказал он.
— Это точно. А уж этой злобной заднице Хилл тем более. Я плакала вовсе не из-за них ясно? — буркнула я, стискивая кулаки.
— А из-за чего? — спросил Оливер. — Только не злись на меня, Долфин. Я ведь твой друг.
— Знаю. Прости. Просто… Ох, Совенок, я не знаю, что делать!
— Оливер.
— Да. Прости. Я не подумала. Это все из-за мамы.
— Я почему-то так и подумал.
— Пришлось позвонить в «Скорую». Они приехали и забрали ее. Понимаешь, я должна была! Из-за всей этой дурацкой краски, что набилась ей и в нос, и в уши, и… А теперь она никогда мне этого не простит!
— Что-что? — переспросил Оливер, озадаченно хлопая глазами.
Я ему все рассказала.
— Оливер, я ее предала! Она ведь ненавидит больницы.
— У тебя не было другого выхода. Ты все правильно сделала, Долфин, честно.
— Как ты думаешь, может, плюнуть на уроки и поехать в больницу, побыть с ней?
— Скорее всего, тебя к ней не пустят. Наверняка они сейчас отскребают с нее краску. Лучше подожди немного. Дай подумать. Ну вот, ты опять! Где платок, который я тебе дал?
— Ох, Оливер! — Я уткнулась ему в плечо.
— Они снова лижутся, вот умора!
Я оглянулась и увидела Ивонну и Кайли. В толпе других девчонок они шли прямо к нам.
— А ну заткни свой дурацкий рот! — крикнула я Ивонне. — А то я так тебя разукрашу, что ни одной живой душе никогда и в голову не придет лизаться с тобой!
Я так вопила, что их вмиг как ветром сдуло.
— Ты иногда просто бешеная, Долфин, — пробормотал Оливер. — Знаешь, я рад, что ты на моей стороне.
— И я рада. Рада, что мы вместе… — вздохнула я. — Ты вправду поможешь мне придумать, что делать?
— Ну… я постараюсь.
Уроки тянулись так нестерпимо медленно, что, когда прозвенел звонок на большую перемену, мне уже стало казаться, что еще немного — и наступят летние каникулы. Я выжидательно посмотрела на Оливера.
— Позвоним в больницу, — предложил он. Денег у меня, естественно, не было, но у Оливера в карманах обнаружилась целая пригоршня монеток, и это нас здорово выручило, поскольку мне пришлось ждать едва ли не целую вечность, пока в справочной долго искали в списках имя Мэриголд, чтобы узнать, в какое отделение ее положили. В конце концов они соединили меня с отделением «Скорой помощи», те тоже проверили свои записи и сообщили, что у них Мэриголд уже нет.
— Значит, ее выписали? Она уже дома? — замирающим от волнения голосом спросила я. Тугой узел, стягивавший мне горло, разом ослаб, сердце радостно подпрыгнуло в груди.
— Н-нет…
Сердце у меня вновь ухнуло в пятки.
— Тогда где же она?
— Ее перевезли в Теннисон.
— Теннисон?
— Сейчас я вас соединю.
И снова медленно потянулись минуты ожидания. Я гадала про себя: что же могло произойти? Что это вообще такое — Теннисон? Может, отделение уха-горла-носа? Наверное, они решили лишний раз убедиться, что краска не причинила Мэриголд особого вреда. Или глазное — не исключено, что ей нужно промыть глаза и проверить зрение. Я вспомнила, какой толстый слой белой краски лежал у нее на ресницах…
Может быть…
Может быть, где-то в глубине души я уже знала, куда на самом деле ее поместили, только не хотела признаться в этом?
— Психиатрическая больница Теннисон. Чем могу помочь?
Я с силой притиснула телефонную трубку к уху. Мне не хотелось, чтобы Оливер услышал…
— Я подумала… к вам поместили одну леди, ее зовут Мэриголд, Мэриголд Вестворд. Возможно, на лечение. Вот я и решила на всякий случай позвонить проверить.
— Вестворд? Да, да, мисс Вестворд поступила к нам сегодня утром.
— И… ей лучше? Вы скоро ее выпишете?
— Я думаю, на это потребуется какое-то время. Простите, а кто говорит? Вы, наверное, дочка мисс Вестворд?
— Нет-нет, я уже взрослая. Просто у меня такой молодой голос. Как у девочки, — пробормотала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал не так пискляво.
Пришлось повернуться к Оливеру спиной, чтобы он меня не отвлекал.
— В любом случае, нам нужно поговорить с кем-то из родственников мисс Вестворд. С кем-то из совершеннолетних членов семьи, — вежливо произнес женский голос.
— Я совершеннолетняя. И я ее родственница. Э-э-э… я ее сестра. Скажите, пожалуйста, возможно, она вернется домой к вечеру? Я с удовольствием пригляжу за ней, дам ей лекарство, и все такое. Видите ли, дело в том, что она терпеть не может больницы, просто ненавидит их — и все. В больнице ей станет еще хуже, точно вам скажу. Так что, если с нее уже смыли всю эту краску, может, вы отпустите ее домой, а? Прямо сейчас?
— Боюсь, на это не стоит рассчитывать, дорогая. В настоящее время мисс Вестворд серьезно больна.
— А что с ней? Это все из-за краски, которой она себя разрисовала? Отравилась, да?
— Нет, нет, что вы! М-м-м… не думаю, что это стоит обсуждать по телефону. Может, вы подъедете и мы все обсудим?
— Я… э-э-э… пожалуйста, а не могли бы вы просто сказать мне, когда она вернется домой? Завтра? Послезавтра? Когда ?!
— Трудно сказать. Разве тут возможны какие-то прогнозы? Но я не ошибусь, если скажу, что ей придется пробыть тут довольно долго. Может быть, даже несколько недель.
— Недель ?!
— Мне все-таки кажется, что вы еще не совсем взрослая. Откуда ты звонишь, детка? Есть с тобой кто-нибудь из взрослых? Послушай, дорогая…
Но я не решилась слушать дальше. С грохотом опустив трубку на рычаг, я крепко зажмурилась, стараясь выкинуть из головы то, что сейчас услышала. В коридоре было очень тихо —наверное, все были еще в столовой. Единственное, что я слышала, это взволнованное сопение Оливера у себя за спиной.
— Недель?! — прошептал он.
— Да. — Я открыла глаза. Обманывать его не было смысла. — Она в психушке. Они заперли ее в психушку. Ох, Совенок, что же мне теперь делать?!
Он даже не обратил внимания на «Совенка».
— Что-нибудь придумаем, — пробормотал он, стараясь придать своему голосу уверенность.
— Не могу же я остаться одна в доме, да еще на несколько недель. Миссис Лафт наверняка пронюхает и тут же настучит в социальную службу. И денег у меня тоже нет. Я даже не могу сходить получить положенное нам пособие, его отдадут только Мэриголд, я это точно знаю. Стар как-то попыталась, у нее ничего не вышло.
Вспомнив о Стар, я снова затряслась.
— А ты не могла бы поехать к Стар и пожить это время с ней и с ее папой? — спросил Оливер. — Ты ведь, кажется, говорила, что они тебе предлагали?
— Да, конечно… из вежливости, на самом деле я им совершенно не нужна. Да и потом, я даже не знаю, где они живут. Стар обещала, что пришлет мне телефон. Тогда и спрошу. Может, она даже приедет… если, конечно, поверит мне. Ох, как бы мне хотелось, чтобы она была здесь!
— Но ведь я же с тобой, — проговорил Оливер, немного нервно поглаживая меня по руке, словно я была незнакомой собакой, от которой неизвестно чего ожидать.
Я обернулась к нему:
— Оливер, а не могла бы я… не могла бы я пожить некоторое время у вас с мамой?
Глаза у Оливера стали как два блюдца.
— Недолго. Всего пару дней. Только до тех пор, пока не смогу позвонить Стар. Ну пожалуйста, Оливер, скажи «да»!
— Я… я не…
— Я ведь тебя приглашала к себе, верно? И ты сидел у нас сколько хотел. Так почему я не могу прийти к тебе? Ну хотя бы сегодня?
— Да я бы с радостью, Долфин, — растерянно забормотал Оливер. — Но вот моя мама… в этом-то вся штука. Понимаешь, она терпеть не может, когда кто-то к нам приходит. Хочет, чтобы мы всегда были с ней вдвоем, понимаешь? Я уже спрашивал ее, не могу ли я пригласить тебя на чай, да куда там! Даже слышать не захотела! Нет, и все! Она не была раньше такой. Это все после того, как ушел отец.
— Послушай, у меня мама тоже чокнутая, еще похлеще твоей. Так что ко всяким там закидонам я давно привыкла. Я к тому, что, если ты боишься, что я буду смеяться или что-то такое, — в общем, можешь об этом забыть. Буду сидеть тихо, как мышка. Даже спальный мешок с собой прихвачу, так что никакой кровати мне не надо — могу спать на полу. Ну пожалуйста, Оливер!
— Ладно, я позвоню ей и спрошу. Только не думаю, что она согласится.
Оливер позвонил. Мне было хорошо слышно, как его мама сразу же взволнованно затараторила:
— Оливер, милый, это ты? О боже, что случилось? Почему ты звонишь? Что произошло? Ты не поранился? — Вопросы сыпались из нее, как горох, она не давала ему и слова сказать. С таким же успехом можно было остановить на ходу поезд. Но не успел он вклиниться, как она опять понесла всякую чушь, так что, по-моему, даже не услышала, что он сказал. Пришлось Оливеру повторить еще раз.
— Мам, пожалуйста. Не могу ли я пригласить к себе Долфин — помнишь, я как-то ходил к ней на чай? Так вот, могу я сегодня пригласить ее к чаю?
— И остаться на ночь, — подсказала я.
Но для мамы Оливера даже приглашение на чай было, похоже, чем-то из ряда вон выходящим. Она и слышать об этом не хотела.
— Совершенно невозможно, дорогой, ты же сам знаешь, особенно сегодня, У меня опять ужасная мигрень, голова просто раскалывается. И доктор говорит, что мне нужно соблюдать режим. Так что никак нельзя.
— Но, мам, Долфин сегодня даже негде ночевать. Пожалуйста… может, она все-таки может прийти?
— Оливер, ради всего святого, да что с тобой сегодня?! Я ведь уже, кажется, говорила тебе, что я думаю об этой странной девочке и обо всей их сумасшедшей семейке! Просто ума не приложу, что у тебя может быть с ней общего?!
Оливера всего передернуло. Глаза его смущенно забегали. Он явно избегал моего взгляда. Наконец он положил трубку. Повисло неловкое молчание.
— Боюсь, мне не удалось уговорить маму, — объяснил он, стараясь говорить бесстрастным тоном, но голос его выдал.
— Понятно. Я все слышала, — кивнула я.
— Знаешь что, — поспешно забормотал Оливер, — а может, сказать кому-нибудь из учителей?
— Что?! Да ты спятил! Интересно, кому? Мисс Хилл?
— Да нет же. Не ей. Мистеру Гаррисону, например. Он хороший. И наверняка придумает, как тебе помочь.
— Да, он хороший, тут ты прав. Но чем он может мне помочь? Думаешь, скажет: «О'кей, Долфин, поживи у меня пару недель или сколько хочешь, пока твою маму не выпишут из больницы»? Тебе самому не смешно?
— Нет… но, может, он хотя бы скажет, что делать?
— Да уж, знаю я, что он сделает. Тут же помчится звонить в социальную службу. Я и глазом моргнуть не успею, как меня упекут в какой-нибудь приют. Или вообще отдадут на воспитание в какую-то семью.
— Ну… по крайней мере, о тебе позаботятся. И потом, может, все не так уж плохо? Если тебя ненадолго отдадут в какую-нибудь семью, я хочу сказать.
— Ты слишком много смотришь телевизор. Моя мама все свое детство провела в таких вот приютах и все время переходила из семьи в семью. Слышал бы ты, что она рассказывала нам со Стар! Знаешь, среди этих усыновителей бывают такие…
— Но ведь это же только на неделю, самое большее — на две!
— Как же, держи карман шире! Уж если мою маму заперли в психушку, то это, считай, конец! Даже если ее оттуда и выпустят, то наверняка скажут, что она неподходящая мать. И лишат ее родительских прав. Эти гиены из социальной службы станут всюду совать свой нос и наверняка разнюхают, что Мэриголд бывает довольно-таки странной, любит выпить, что она не прочь подцепить сомнительного дружка… не брезгует чужими кредитными карточками… ну и все такое прочее. И как только я попаду к ним в лапы — это все! Они ни за что не отпустят меня и не позволят вернуться к ней. А я хочу жить только с ней, понимаешь, Оливер? И мне все равно, какая она. Ведь она же моя мама !
Оливер беспомощно моргал, глядя на меня. Глаза его подернулись прозрачной пленкой — так бывало всегда, когда он особенно напряженно думал. Мне даже показалось, я слышу, как скрипят шестеренки в его мозгу и как что-то чуть слышно тикает: тик-так, тик-так, как будильник. Вдруг Оливер подскочил, словно этот самый будильник внезапно пронзительно зазвонил у него над ухом.
— Придумал! Все просто. Твой папа!
— Что?
— Твой папа! Стар ведь живет со своим папой, верно? Так почему бы тебе не дать знать своему папе о том, что случилось?
— Я же тебе сто раз говорила — нет у меня никакого папы!
— Но ведь какой-то же был, правда?
— О господи, ну сколько раз объяснять?! Моя мама проделала все очень быстро. Она почти не знала его, понимаешь? Так что вряд ли стоит на него особо рассчитывать.
— Так она что же — вообще не знала его?!
— Знала только, как его зовут. Поэтому, наверное, и связалась с ним. Дело в том, что его тоже звали Микки.
— Она связалась с ним только потому, что его звали Микки?! — потрясенно повторил Оливер.
— Да. Только поэтому. Ну и что? Ты же знаешь, что она не в себе.
— Так это все, что ты знаешь о своем папе? Только то, что его зовут Микки?
— Да. Так что, сам понимаешь, разыскать его я вряд ли смогу. Как ты себе это представляешь? Может, взять громкоговоритель и рявкнуть на всю страну: «Эй, все парни, кого зовут Микки и кто одиннадцать лет назад поимел небольшую интрижку, шаг вперед!» Так, что ли?
— А разве твоя мама больше ничего про него не рассказывала?
— Практически ничего.
— А ты сама неужели не спрашивала? Ведь он как-никак твой папа.
— Да какой он, к черту, папа?! Разве его можно сравнить с папой Стар? С тем, другим Микки? Мэриголд и Микки — они просто с ума друг по другу сходили! Знаешь, какая у них была любовь? Представить себе не можешь! И потом, они были вместе много лет… — Тут я осеклась. Мне вспомнилась вдруг одна фраза, небрежно брошенная Микки. Тогда он проговорился, что их с Мэриголд роман тянулся всего-то две недели. «Так, — мрачно подумала я. — Интересное дело. Сколько ж тогда Мэриголд крутила с моим отцом? Полчаса, что ли?»
— А где они познакомились?
— Не знаю. Нет, кажется, знаю. Что-то связанное с плаванием. Думаю, этот Микки здорово плавает. А вот я — нет. Терпеть не могу плавать. Держу пари, что он наверняка даже был тренером или что-то в этом роде.
— Он что, учил твою маму плавать?
— Не знаю.
Я изо всех сил пыталась вспомнить, что рассказывала Мэриголд. Это было давно, когда я еще училась не в этой школе и даже не в той, которая была перед этой, а вообще в другой. Нас тогда повели плавать. Я до смерти боялась опустить голову под воду, а остальные дети подняли меня на смех, и какой-то зловредный мальчишка просто взял и насильно окунул меня с головой. Я, конечно, рассказала обо всем Мэриголд, и она вспомнила, что в детстве тоже страшно боялась воды и плавать научилась, только когда стала взрослой. Зато теперь, похвасталась она, ей знакомы все стили и еще разные штучки, так что в один прекрасный день она меня научит всему, и тогда я тоже буду классно плавать, потому что тот, другой Микки…
— Может быть, это и был тот парень, который ее учил, — сказала я.
— Ну вот, не исключено, что он все еще работает тренером по плаванию. Здорово! Осталось только пойти в бассейн и отыскать его.
— Ничего не получится. Никакого бассейна не было. Мы тогда еще не жили здесь. Мы тогда жили… — Я попыталась вспомнить. Это было нелегко — где мы только не жили! Не могу вспомнить. Да и потом, какая разница?
— Тогда можно было бы попробовать его найти. Так что думай, Долфин.
— Как, интересно, я могу вспомнить, если это было еще до моего рождения?!
Мне было известно, что, когда я родилась, мы жили где-то недалеко от Лондона. На южном берегу какой-то реки. Только я не знала где.
Оливер принялся перечислять названия разных мест. Вытащил железнодорожный справочник и принялся продираться сквозь названия пригородных станций начиная с Ватерлоо. Некоторые из них казались мне знакомыми, некоторые я слышала в первый раз.
— Совенок, послушай… Мы только зря тратим время.
— Оливер. Нет, не зря. Можно позвонить во все эти города. И спросить, работает ли в каком-то плавательном бассейне человек по имени Микки.
— Что? Ты с ума сошел? Предлагаешь все их объехать?!
— Обзвонить!!! А номера телефонов узнать в справочной.
— И что потом? — спросила я. — Предположим, мы все-таки его найдем. Чего ты от него хочешь?
— Ну… он все-таки твой папа. Ты сама говорила, что отец Стар чуть ли не до потолка от радости скакал, когда увидел ее. И буквально умолял, чтобы она переехала к нему жить.
— Да, так оно и есть. Но ведь это ж Стар! А кому, если только он в здравом уме, может прийти в голову умолять меня жить с ним в одном доме? Разве что психу. Да и потом, я же говорила, что он наверняка был едва знаком с ней. Уверена, что он и лица-то ее не вспомнит.
— А я не верю, чтобы кто-то смог забыть твою маму, даже если он видел ее всего пять минут, —твердо заявил Оливер.
Подумав немного, я была вынуждена признать, что доля правды в этом есть. Во всяком случае, звучало это вполне правдоподобно. Оставалось только гадать, относится ли это к идее Оливера в целом. Конечно, где-то в самом дальнем, ну, просто о-о-очень дальнем уголке души я надеялась, что когда-нибудь, в один прекрасный день, тоже встречу своего папу, моего Микки, и он полюбит меня. Полюбит просто потому, что я — его Долфин. Его маленькая дочка… Все это казалось таким неправдоподобным, таким сказочно-прекрасным, что я иной раз даже боялась об этом мечтать. Вот и сейчас я вдруг почувствовала, как мои щеки заполыхали огнем. Конечно, это было грустно и в то же время трогательно. Стоило мне только заикнуться о том, что в один прекрасный день наши папы наконец разыщут нас, как Стар тут же поднимала меня на смех. Именно поэтому, когда вдруг появился ее отец и принялся осыпать ее подарками, словно принц из сказки, у меня от зависти иной раз судорогой сводило горло — ведь это было так несправедливо! А вот мой отец… нет, уж он-то вряд ли будет похож на прекрасного принца! Скорее уж, на лягушку, которой никогда не стать принцем, целуй его или не целуй.
Вот так-то. А я была детенышем этого самого лягушонка, унылым, безобразным, никому не нужным уродцем.
— Нам никогда его не найти. Ни единого шанса… ну, может быть один на миллион. Да и потом… ну, найдем мы его, и что дальше? В любом случае я ему не нужна.
— Давай все-таки попробуем, — предложил Оливер.
Он набрал 192 и попросил сообщить ему номера плавательных бассейнов. Господи, сколько ж их было! Бумаги у него не оказалось, поэтому он принялся записывать телефоны прямо на руке. Потом у Оливера закончилась мелочь. Он отправился к секретарше и упросил ее разменять ему пятифунтовую бумажку монетками по десять центов — эти пять фунтов были у него спрятаны в потайном кармашке —на крайний случай, объяснил мне Оливер.
— Ну, вперед, — сказал Оливер. Подняв к глазам исчерканную неровными цифрами руку, он набрал первый из номеров.
— И что ты собираешься им сказать? — прошипела я.
— А я думал, что говорить будешь ты! — удивился Оливер.
— Я?! Господи, да я понятия не имею, что в таких случаях можно сказать. Что-нибудь вроде: — «Эй, вас, часом, не Микки зовут? Да? Вот здорово! Будем знакомы — я ваша дочь!»
— А почему бы и нет? — пробурчал Оливер.
Но в конце концов я его убедила взять переговоры на себя.
Переговорам этим, казалось, конца-края не будет. Горстка серебра с угрожающей быстротой таяла прямо на глазах — а все потому, что большинство наших звонков натыкалось на автоответчик с расписанием занятий по плаванию. Приходилось висеть на телефоне чертову пропасть времени прежде, чем удавалось наконец пробиться в офис.
У нас оставалось всего две монетки, когда Оливер внезапно весь напрягся и стиснул мне руку потной ладонью. Увы, тренера, как выяснилось, звали вовсе не Микки, а Ники. И вдобавок оказалось, что это девушка.
— Это какое-то безумие. Зря только профукаем все твои деньги, отложенные на крайний случай, — ворчала я.
— А это и есть крайний случай, — буркнул в ответ Оливер.
Он снова повис на телефоне. Мне казалось, время остановилось, а Оливер все слушал записи на автоответчике. От нетерпения я принялась грызть ноготь и грызла его до тех пор, пока не дошла до кожи. Показалась кровь.
— Прекрати, Долфин! — прикрикнул на меня Оливер.
Я слизнула кровь языком.
— Здорово! Так ты еще и вампир, оказывается!
Скорчив страшную рожу, я сделала вид, что сейчас вопьюсь зубами ему в шею. И вдруг в трубке раздался чей-то голос. Мужской.
— Центр досуга Нью-Барнс, плавательный бассейн. Чем могу помочь?
— О… здравствуйте. Послушайте, может быть, это покажется вам глупым, но не могли бы вы сказать, работает ли у вас инструктором по плаванию некий Микки?
— У нас нет никого по имени Микки, — ответил тот же голос.
— Вот видишь, — одними губами произнесла я, выразительно глядя на Оливера.
— Ни одного? — продолжал настаивать Оливер.
— Ну, как вам сказать… Вообще-то меня зовут Майкл. И когда-то меня называли Микки. Только это было много лет назад.
— О боже! — ахнул Оливер. — Послушайте, а можно вас спросить: вы давно работаете в этом бассейне?
— Конечно, в этом нет никакой тайны. С самого его открытия — почти пятнадцать лет.
— О черт, о черт! — запричитал Оливер. — А скажите, может быть, вы когда-то были знакомы с одной леди, очень красивой, с огненно-рыжими волосами? У нее еще куча татуировок!
— Вы хотите сказать… с Мэриголд?!
Крик
— Сядь на место, Оливер. И ты тоже, Долфин. А теперь, если ни у кого нет возражений, продолжим урок?
Украдкой пожав Оливеру руку, я уселась за нарту и насухо вытерла лицо.
Кайли и Ивонна шептали мне в спину всякие гадости, обзывая сопливой грязнулей.
— Кайли и Ивонна, немедленно прекратите! — прикрикнула на них мисс Хилл.
Мне было наплевать — я даже не обернулась, чтобы показать им язык. Теперь меня такая ерунда почти не трогала. Подумаешь, насмешки! Все, о чем я могла сейчас думать, была Мэриголд. Я ломала голову, гадая, что они с ней делают. И почему только я не догадалась поехать вместе с ней?!
На первой же перемене я пулей вылетела из класса, меньше всего желая с кем-то общаться, даже с Оливером.
— А я-то думал, им слабо заставить тебя плакать, — сказал он.
— Это точно. А уж этой злобной заднице Хилл тем более. Я плакала вовсе не из-за них ясно? — буркнула я, стискивая кулаки.
— А из-за чего? — спросил Оливер. — Только не злись на меня, Долфин. Я ведь твой друг.
— Знаю. Прости. Просто… Ох, Совенок, я не знаю, что делать!
— Оливер.
— Да. Прости. Я не подумала. Это все из-за мамы.
— Я почему-то так и подумал.
— Пришлось позвонить в «Скорую». Они приехали и забрали ее. Понимаешь, я должна была! Из-за всей этой дурацкой краски, что набилась ей и в нос, и в уши, и… А теперь она никогда мне этого не простит!
— Что-что? — переспросил Оливер, озадаченно хлопая глазами.
Я ему все рассказала.
— Оливер, я ее предала! Она ведь ненавидит больницы.
— У тебя не было другого выхода. Ты все правильно сделала, Долфин, честно.
— Как ты думаешь, может, плюнуть на уроки и поехать в больницу, побыть с ней?
— Скорее всего, тебя к ней не пустят. Наверняка они сейчас отскребают с нее краску. Лучше подожди немного. Дай подумать. Ну вот, ты опять! Где платок, который я тебе дал?
— Ох, Оливер! — Я уткнулась ему в плечо.
— Они снова лижутся, вот умора!
Я оглянулась и увидела Ивонну и Кайли. В толпе других девчонок они шли прямо к нам.
— А ну заткни свой дурацкий рот! — крикнула я Ивонне. — А то я так тебя разукрашу, что ни одной живой душе никогда и в голову не придет лизаться с тобой!
Я так вопила, что их вмиг как ветром сдуло.
— Ты иногда просто бешеная, Долфин, — пробормотал Оливер. — Знаешь, я рад, что ты на моей стороне.
— И я рада. Рада, что мы вместе… — вздохнула я. — Ты вправду поможешь мне придумать, что делать?
— Ну… я постараюсь.
Уроки тянулись так нестерпимо медленно, что, когда прозвенел звонок на большую перемену, мне уже стало казаться, что еще немного — и наступят летние каникулы. Я выжидательно посмотрела на Оливера.
— Позвоним в больницу, — предложил он. Денег у меня, естественно, не было, но у Оливера в карманах обнаружилась целая пригоршня монеток, и это нас здорово выручило, поскольку мне пришлось ждать едва ли не целую вечность, пока в справочной долго искали в списках имя Мэриголд, чтобы узнать, в какое отделение ее положили. В конце концов они соединили меня с отделением «Скорой помощи», те тоже проверили свои записи и сообщили, что у них Мэриголд уже нет.
— Значит, ее выписали? Она уже дома? — замирающим от волнения голосом спросила я. Тугой узел, стягивавший мне горло, разом ослаб, сердце радостно подпрыгнуло в груди.
— Н-нет…
Сердце у меня вновь ухнуло в пятки.
— Тогда где же она?
— Ее перевезли в Теннисон.
— Теннисон?
— Сейчас я вас соединю.
И снова медленно потянулись минуты ожидания. Я гадала про себя: что же могло произойти? Что это вообще такое — Теннисон? Может, отделение уха-горла-носа? Наверное, они решили лишний раз убедиться, что краска не причинила Мэриголд особого вреда. Или глазное — не исключено, что ей нужно промыть глаза и проверить зрение. Я вспомнила, какой толстый слой белой краски лежал у нее на ресницах…
Может быть…
Может быть, где-то в глубине души я уже знала, куда на самом деле ее поместили, только не хотела признаться в этом?
— Психиатрическая больница Теннисон. Чем могу помочь?
Я с силой притиснула телефонную трубку к уху. Мне не хотелось, чтобы Оливер услышал…
— Я подумала… к вам поместили одну леди, ее зовут Мэриголд, Мэриголд Вестворд. Возможно, на лечение. Вот я и решила на всякий случай позвонить проверить.
— Вестворд? Да, да, мисс Вестворд поступила к нам сегодня утром.
— И… ей лучше? Вы скоро ее выпишете?
— Я думаю, на это потребуется какое-то время. Простите, а кто говорит? Вы, наверное, дочка мисс Вестворд?
— Нет-нет, я уже взрослая. Просто у меня такой молодой голос. Как у девочки, — пробормотала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал не так пискляво.
Пришлось повернуться к Оливеру спиной, чтобы он меня не отвлекал.
— В любом случае, нам нужно поговорить с кем-то из родственников мисс Вестворд. С кем-то из совершеннолетних членов семьи, — вежливо произнес женский голос.
— Я совершеннолетняя. И я ее родственница. Э-э-э… я ее сестра. Скажите, пожалуйста, возможно, она вернется домой к вечеру? Я с удовольствием пригляжу за ней, дам ей лекарство, и все такое. Видите ли, дело в том, что она терпеть не может больницы, просто ненавидит их — и все. В больнице ей станет еще хуже, точно вам скажу. Так что, если с нее уже смыли всю эту краску, может, вы отпустите ее домой, а? Прямо сейчас?
— Боюсь, на это не стоит рассчитывать, дорогая. В настоящее время мисс Вестворд серьезно больна.
— А что с ней? Это все из-за краски, которой она себя разрисовала? Отравилась, да?
— Нет, нет, что вы! М-м-м… не думаю, что это стоит обсуждать по телефону. Может, вы подъедете и мы все обсудим?
— Я… э-э-э… пожалуйста, а не могли бы вы просто сказать мне, когда она вернется домой? Завтра? Послезавтра? Когда ?!
— Трудно сказать. Разве тут возможны какие-то прогнозы? Но я не ошибусь, если скажу, что ей придется пробыть тут довольно долго. Может быть, даже несколько недель.
— Недель ?!
— Мне все-таки кажется, что вы еще не совсем взрослая. Откуда ты звонишь, детка? Есть с тобой кто-нибудь из взрослых? Послушай, дорогая…
Но я не решилась слушать дальше. С грохотом опустив трубку на рычаг, я крепко зажмурилась, стараясь выкинуть из головы то, что сейчас услышала. В коридоре было очень тихо —наверное, все были еще в столовой. Единственное, что я слышала, это взволнованное сопение Оливера у себя за спиной.
— Недель?! — прошептал он.
— Да. — Я открыла глаза. Обманывать его не было смысла. — Она в психушке. Они заперли ее в психушку. Ох, Совенок, что же мне теперь делать?!
Он даже не обратил внимания на «Совенка».
— Что-нибудь придумаем, — пробормотал он, стараясь придать своему голосу уверенность.
— Не могу же я остаться одна в доме, да еще на несколько недель. Миссис Лафт наверняка пронюхает и тут же настучит в социальную службу. И денег у меня тоже нет. Я даже не могу сходить получить положенное нам пособие, его отдадут только Мэриголд, я это точно знаю. Стар как-то попыталась, у нее ничего не вышло.
Вспомнив о Стар, я снова затряслась.
— А ты не могла бы поехать к Стар и пожить это время с ней и с ее папой? — спросил Оливер. — Ты ведь, кажется, говорила, что они тебе предлагали?
— Да, конечно… из вежливости, на самом деле я им совершенно не нужна. Да и потом, я даже не знаю, где они живут. Стар обещала, что пришлет мне телефон. Тогда и спрошу. Может, она даже приедет… если, конечно, поверит мне. Ох, как бы мне хотелось, чтобы она была здесь!
— Но ведь я же с тобой, — проговорил Оливер, немного нервно поглаживая меня по руке, словно я была незнакомой собакой, от которой неизвестно чего ожидать.
Я обернулась к нему:
— Оливер, а не могла бы я… не могла бы я пожить некоторое время у вас с мамой?
Глаза у Оливера стали как два блюдца.
— Недолго. Всего пару дней. Только до тех пор, пока не смогу позвонить Стар. Ну пожалуйста, Оливер, скажи «да»!
— Я… я не…
— Я ведь тебя приглашала к себе, верно? И ты сидел у нас сколько хотел. Так почему я не могу прийти к тебе? Ну хотя бы сегодня?
— Да я бы с радостью, Долфин, — растерянно забормотал Оливер. — Но вот моя мама… в этом-то вся штука. Понимаешь, она терпеть не может, когда кто-то к нам приходит. Хочет, чтобы мы всегда были с ней вдвоем, понимаешь? Я уже спрашивал ее, не могу ли я пригласить тебя на чай, да куда там! Даже слышать не захотела! Нет, и все! Она не была раньше такой. Это все после того, как ушел отец.
— Послушай, у меня мама тоже чокнутая, еще похлеще твоей. Так что ко всяким там закидонам я давно привыкла. Я к тому, что, если ты боишься, что я буду смеяться или что-то такое, — в общем, можешь об этом забыть. Буду сидеть тихо, как мышка. Даже спальный мешок с собой прихвачу, так что никакой кровати мне не надо — могу спать на полу. Ну пожалуйста, Оливер!
— Ладно, я позвоню ей и спрошу. Только не думаю, что она согласится.
Оливер позвонил. Мне было хорошо слышно, как его мама сразу же взволнованно затараторила:
— Оливер, милый, это ты? О боже, что случилось? Почему ты звонишь? Что произошло? Ты не поранился? — Вопросы сыпались из нее, как горох, она не давала ему и слова сказать. С таким же успехом можно было остановить на ходу поезд. Но не успел он вклиниться, как она опять понесла всякую чушь, так что, по-моему, даже не услышала, что он сказал. Пришлось Оливеру повторить еще раз.
— Мам, пожалуйста. Не могу ли я пригласить к себе Долфин — помнишь, я как-то ходил к ней на чай? Так вот, могу я сегодня пригласить ее к чаю?
— И остаться на ночь, — подсказала я.
Но для мамы Оливера даже приглашение на чай было, похоже, чем-то из ряда вон выходящим. Она и слышать об этом не хотела.
— Совершенно невозможно, дорогой, ты же сам знаешь, особенно сегодня, У меня опять ужасная мигрень, голова просто раскалывается. И доктор говорит, что мне нужно соблюдать режим. Так что никак нельзя.
— Но, мам, Долфин сегодня даже негде ночевать. Пожалуйста… может, она все-таки может прийти?
— Оливер, ради всего святого, да что с тобой сегодня?! Я ведь уже, кажется, говорила тебе, что я думаю об этой странной девочке и обо всей их сумасшедшей семейке! Просто ума не приложу, что у тебя может быть с ней общего?!
Оливера всего передернуло. Глаза его смущенно забегали. Он явно избегал моего взгляда. Наконец он положил трубку. Повисло неловкое молчание.
— Боюсь, мне не удалось уговорить маму, — объяснил он, стараясь говорить бесстрастным тоном, но голос его выдал.
— Понятно. Я все слышала, — кивнула я.
— Знаешь что, — поспешно забормотал Оливер, — а может, сказать кому-нибудь из учителей?
— Что?! Да ты спятил! Интересно, кому? Мисс Хилл?
— Да нет же. Не ей. Мистеру Гаррисону, например. Он хороший. И наверняка придумает, как тебе помочь.
— Да, он хороший, тут ты прав. Но чем он может мне помочь? Думаешь, скажет: «О'кей, Долфин, поживи у меня пару недель или сколько хочешь, пока твою маму не выпишут из больницы»? Тебе самому не смешно?
— Нет… но, может, он хотя бы скажет, что делать?
— Да уж, знаю я, что он сделает. Тут же помчится звонить в социальную службу. Я и глазом моргнуть не успею, как меня упекут в какой-нибудь приют. Или вообще отдадут на воспитание в какую-то семью.
— Ну… по крайней мере, о тебе позаботятся. И потом, может, все не так уж плохо? Если тебя ненадолго отдадут в какую-нибудь семью, я хочу сказать.
— Ты слишком много смотришь телевизор. Моя мама все свое детство провела в таких вот приютах и все время переходила из семьи в семью. Слышал бы ты, что она рассказывала нам со Стар! Знаешь, среди этих усыновителей бывают такие…
— Но ведь это же только на неделю, самое большее — на две!
— Как же, держи карман шире! Уж если мою маму заперли в психушку, то это, считай, конец! Даже если ее оттуда и выпустят, то наверняка скажут, что она неподходящая мать. И лишат ее родительских прав. Эти гиены из социальной службы станут всюду совать свой нос и наверняка разнюхают, что Мэриголд бывает довольно-таки странной, любит выпить, что она не прочь подцепить сомнительного дружка… не брезгует чужими кредитными карточками… ну и все такое прочее. И как только я попаду к ним в лапы — это все! Они ни за что не отпустят меня и не позволят вернуться к ней. А я хочу жить только с ней, понимаешь, Оливер? И мне все равно, какая она. Ведь она же моя мама !
Оливер беспомощно моргал, глядя на меня. Глаза его подернулись прозрачной пленкой — так бывало всегда, когда он особенно напряженно думал. Мне даже показалось, я слышу, как скрипят шестеренки в его мозгу и как что-то чуть слышно тикает: тик-так, тик-так, как будильник. Вдруг Оливер подскочил, словно этот самый будильник внезапно пронзительно зазвонил у него над ухом.
— Придумал! Все просто. Твой папа!
— Что?
— Твой папа! Стар ведь живет со своим папой, верно? Так почему бы тебе не дать знать своему папе о том, что случилось?
— Я же тебе сто раз говорила — нет у меня никакого папы!
— Но ведь какой-то же был, правда?
— О господи, ну сколько раз объяснять?! Моя мама проделала все очень быстро. Она почти не знала его, понимаешь? Так что вряд ли стоит на него особо рассчитывать.
— Так она что же — вообще не знала его?!
— Знала только, как его зовут. Поэтому, наверное, и связалась с ним. Дело в том, что его тоже звали Микки.
— Она связалась с ним только потому, что его звали Микки?! — потрясенно повторил Оливер.
— Да. Только поэтому. Ну и что? Ты же знаешь, что она не в себе.
— Так это все, что ты знаешь о своем папе? Только то, что его зовут Микки?
— Да. Так что, сам понимаешь, разыскать его я вряд ли смогу. Как ты себе это представляешь? Может, взять громкоговоритель и рявкнуть на всю страну: «Эй, все парни, кого зовут Микки и кто одиннадцать лет назад поимел небольшую интрижку, шаг вперед!» Так, что ли?
— А разве твоя мама больше ничего про него не рассказывала?
— Практически ничего.
— А ты сама неужели не спрашивала? Ведь он как-никак твой папа.
— Да какой он, к черту, папа?! Разве его можно сравнить с папой Стар? С тем, другим Микки? Мэриголд и Микки — они просто с ума друг по другу сходили! Знаешь, какая у них была любовь? Представить себе не можешь! И потом, они были вместе много лет… — Тут я осеклась. Мне вспомнилась вдруг одна фраза, небрежно брошенная Микки. Тогда он проговорился, что их с Мэриголд роман тянулся всего-то две недели. «Так, — мрачно подумала я. — Интересное дело. Сколько ж тогда Мэриголд крутила с моим отцом? Полчаса, что ли?»
— А где они познакомились?
— Не знаю. Нет, кажется, знаю. Что-то связанное с плаванием. Думаю, этот Микки здорово плавает. А вот я — нет. Терпеть не могу плавать. Держу пари, что он наверняка даже был тренером или что-то в этом роде.
— Он что, учил твою маму плавать?
— Не знаю.
Я изо всех сил пыталась вспомнить, что рассказывала Мэриголд. Это было давно, когда я еще училась не в этой школе и даже не в той, которая была перед этой, а вообще в другой. Нас тогда повели плавать. Я до смерти боялась опустить голову под воду, а остальные дети подняли меня на смех, и какой-то зловредный мальчишка просто взял и насильно окунул меня с головой. Я, конечно, рассказала обо всем Мэриголд, и она вспомнила, что в детстве тоже страшно боялась воды и плавать научилась, только когда стала взрослой. Зато теперь, похвасталась она, ей знакомы все стили и еще разные штучки, так что в один прекрасный день она меня научит всему, и тогда я тоже буду классно плавать, потому что тот, другой Микки…
— Может быть, это и был тот парень, который ее учил, — сказала я.
— Ну вот, не исключено, что он все еще работает тренером по плаванию. Здорово! Осталось только пойти в бассейн и отыскать его.
— Ничего не получится. Никакого бассейна не было. Мы тогда еще не жили здесь. Мы тогда жили… — Я попыталась вспомнить. Это было нелегко — где мы только не жили! Не могу вспомнить. Да и потом, какая разница?
— Тогда можно было бы попробовать его найти. Так что думай, Долфин.
— Как, интересно, я могу вспомнить, если это было еще до моего рождения?!
Мне было известно, что, когда я родилась, мы жили где-то недалеко от Лондона. На южном берегу какой-то реки. Только я не знала где.
Оливер принялся перечислять названия разных мест. Вытащил железнодорожный справочник и принялся продираться сквозь названия пригородных станций начиная с Ватерлоо. Некоторые из них казались мне знакомыми, некоторые я слышала в первый раз.
— Совенок, послушай… Мы только зря тратим время.
— Оливер. Нет, не зря. Можно позвонить во все эти города. И спросить, работает ли в каком-то плавательном бассейне человек по имени Микки.
— Что? Ты с ума сошел? Предлагаешь все их объехать?!
— Обзвонить!!! А номера телефонов узнать в справочной.
— И что потом? — спросила я. — Предположим, мы все-таки его найдем. Чего ты от него хочешь?
— Ну… он все-таки твой папа. Ты сама говорила, что отец Стар чуть ли не до потолка от радости скакал, когда увидел ее. И буквально умолял, чтобы она переехала к нему жить.
— Да, так оно и есть. Но ведь это ж Стар! А кому, если только он в здравом уме, может прийти в голову умолять меня жить с ним в одном доме? Разве что психу. Да и потом, я же говорила, что он наверняка был едва знаком с ней. Уверена, что он и лица-то ее не вспомнит.
— А я не верю, чтобы кто-то смог забыть твою маму, даже если он видел ее всего пять минут, —твердо заявил Оливер.
Подумав немного, я была вынуждена признать, что доля правды в этом есть. Во всяком случае, звучало это вполне правдоподобно. Оставалось только гадать, относится ли это к идее Оливера в целом. Конечно, где-то в самом дальнем, ну, просто о-о-очень дальнем уголке души я надеялась, что когда-нибудь, в один прекрасный день, тоже встречу своего папу, моего Микки, и он полюбит меня. Полюбит просто потому, что я — его Долфин. Его маленькая дочка… Все это казалось таким неправдоподобным, таким сказочно-прекрасным, что я иной раз даже боялась об этом мечтать. Вот и сейчас я вдруг почувствовала, как мои щеки заполыхали огнем. Конечно, это было грустно и в то же время трогательно. Стоило мне только заикнуться о том, что в один прекрасный день наши папы наконец разыщут нас, как Стар тут же поднимала меня на смех. Именно поэтому, когда вдруг появился ее отец и принялся осыпать ее подарками, словно принц из сказки, у меня от зависти иной раз судорогой сводило горло — ведь это было так несправедливо! А вот мой отец… нет, уж он-то вряд ли будет похож на прекрасного принца! Скорее уж, на лягушку, которой никогда не стать принцем, целуй его или не целуй.
Вот так-то. А я была детенышем этого самого лягушонка, унылым, безобразным, никому не нужным уродцем.
— Нам никогда его не найти. Ни единого шанса… ну, может быть один на миллион. Да и потом… ну, найдем мы его, и что дальше? В любом случае я ему не нужна.
— Давай все-таки попробуем, — предложил Оливер.
Он набрал 192 и попросил сообщить ему номера плавательных бассейнов. Господи, сколько ж их было! Бумаги у него не оказалось, поэтому он принялся записывать телефоны прямо на руке. Потом у Оливера закончилась мелочь. Он отправился к секретарше и упросил ее разменять ему пятифунтовую бумажку монетками по десять центов — эти пять фунтов были у него спрятаны в потайном кармашке —на крайний случай, объяснил мне Оливер.
— Ну, вперед, — сказал Оливер. Подняв к глазам исчерканную неровными цифрами руку, он набрал первый из номеров.
— И что ты собираешься им сказать? — прошипела я.
— А я думал, что говорить будешь ты! — удивился Оливер.
— Я?! Господи, да я понятия не имею, что в таких случаях можно сказать. Что-нибудь вроде: — «Эй, вас, часом, не Микки зовут? Да? Вот здорово! Будем знакомы — я ваша дочь!»
— А почему бы и нет? — пробурчал Оливер.
Но в конце концов я его убедила взять переговоры на себя.
Переговорам этим, казалось, конца-края не будет. Горстка серебра с угрожающей быстротой таяла прямо на глазах — а все потому, что большинство наших звонков натыкалось на автоответчик с расписанием занятий по плаванию. Приходилось висеть на телефоне чертову пропасть времени прежде, чем удавалось наконец пробиться в офис.
У нас оставалось всего две монетки, когда Оливер внезапно весь напрягся и стиснул мне руку потной ладонью. Увы, тренера, как выяснилось, звали вовсе не Микки, а Ники. И вдобавок оказалось, что это девушка.
— Это какое-то безумие. Зря только профукаем все твои деньги, отложенные на крайний случай, — ворчала я.
— А это и есть крайний случай, — буркнул в ответ Оливер.
Он снова повис на телефоне. Мне казалось, время остановилось, а Оливер все слушал записи на автоответчике. От нетерпения я принялась грызть ноготь и грызла его до тех пор, пока не дошла до кожи. Показалась кровь.
— Прекрати, Долфин! — прикрикнул на меня Оливер.
Я слизнула кровь языком.
— Здорово! Так ты еще и вампир, оказывается!
Скорчив страшную рожу, я сделала вид, что сейчас вопьюсь зубами ему в шею. И вдруг в трубке раздался чей-то голос. Мужской.
— Центр досуга Нью-Барнс, плавательный бассейн. Чем могу помочь?
— О… здравствуйте. Послушайте, может быть, это покажется вам глупым, но не могли бы вы сказать, работает ли у вас инструктором по плаванию некий Микки?
— У нас нет никого по имени Микки, — ответил тот же голос.
— Вот видишь, — одними губами произнесла я, выразительно глядя на Оливера.
— Ни одного? — продолжал настаивать Оливер.
— Ну, как вам сказать… Вообще-то меня зовут Майкл. И когда-то меня называли Микки. Только это было много лет назад.
— О боже! — ахнул Оливер. — Послушайте, а можно вас спросить: вы давно работаете в этом бассейне?
— Конечно, в этом нет никакой тайны. С самого его открытия — почти пятнадцать лет.
— О черт, о черт! — запричитал Оливер. — А скажите, может быть, вы когда-то были знакомы с одной леди, очень красивой, с огненно-рыжими волосами? У нее еще куча татуировок!
— Вы хотите сказать… с Мэриголд?!
Крик
Оливер сунул трубку мне в руки. Я отшатнулась.
— Это он !— прошипел Оливер.
Мог бы и не говорить — я и без него уже догадалась. Дрожащими руками я взяла у него трубку и крепко прижала ее к уху. И собственными ушами услышала его голос. Он был так близко, что у меня защекотало в ухе.
Я швырнула трубку на рычаг. Одним махом перерезала нить, связывавшую меня с ним.
У Оливера отвалилась челюсть.
— Что ты наделала?! Ведь это же был он! Я сам слышал, как он назвал имя Мэриголд.
— Знаю.
— Стало быть, он и есть твой папа.
— Может быть.
— Тогда почему ты не захотела с ним поговорить?!
— Не знаю… не захотела, и все. Ох, Совенок, да заткнись ты, ради бога!
— Оливер ! И не смей говорить, чтобы я заткнулся! Я ведь стараюсь тебе помочь! — Голос его задрожал.
— Прости…
— Нет, не понимаю! Хоть режь меня, не понимаю! Мы ведь его нашли!
— Послушай, я просто не знала, что сказать. Я ведь ни одной минуты не рассчитывала, что нам удастся его отыскать. Да и потом… с чего ты взял, что это он? В конце концов, моя мама не единственная, кого зовут Мэриголд.
— Ох, да перестань, Долфин!
— Даже если он и знал ее когда-то, что с того? Это вовсе не доказывает, что он мой папа. Может быть, Мэриголд просто морочила ему голову. Она всегда любила выдумывать — могла запросто придумать и это. Ох, хотела бы я знать, что они с ней там делают…
— Послушай, Долфин, забудь пока о ней. Тебе надо подумать о себе. Если ты не хочешь встречаться с отцом…
— Господи, да ведь я даже не знаю, действительно ли он мой отец!
— Ладно, пусть так. Но если ты не желаешь встречаться с ним, то что ты вообще собираешься делать? Кто о тебе позаботится?
— Сама как-нибудь справлюсь, — пробурчала я. — Только, может, ты одолжишь мне немного денег, а то, боюсь, холодильник у нас пустой. Тогда все было бы отлично. Отыщу какие-нибудь тяжелые ботинки и буду ходить в них по лестнице, чтобы миссис Лафт решила, что в квартире есть кто-то из взрослых. Пару дней как-нибудь протяну, а там, глядишь, и Мэриголд выпишут. И она вернется домой. — Я изо всех сил старалась говорить самым небрежным тоном — дескать, подумаешь, побыть пару дней одной, плевое дело! Но голос мой с каждым мгновением делался все тоньше и тоньше, пока не оборвался на самой высокой ноте — достаточно было только представить себе, как я сижу в своей комнате одна-одинешенька, слушая, как внизу копошится миссис Лафт, а над головой бесшумно шаркает по полу призрачными подошвами мистер Роулинг.
Я замолчала. Оливер грустно смотрел на меня.
— Послушай, а бабушки или там тетки какой-нибудь у тебя, случайно, нет?
— Нет. Не знаю. Может, и есть. Видишь ли, Мэриголд в детстве удочерили, так что никого из своей родни она в глаза не видела. Собственно, она и есть моя семья. Она и Стар.
— И твой отец. Послушай, хочешь, я снова ему позвоню?
— Нет, не стоит… ляпнешь еще чего не надо.
— Тогда повидайся с ним. — Повидаться… когда?
— Можем поехать туда. На поезде.
— Но у нас нет денег.
— А вот это ты видела?! — Оливер приподнял стельку в ботинке и жестом фокусника извлек оттуда еще одну пятифунтовую бумажку, изрядно измятую и потрепанную. — Это еще одна заначка — на самый крайний случай. Точнее, на тот случай, если я потеряю те пять фунтов.
— Это он !— прошипел Оливер.
Мог бы и не говорить — я и без него уже догадалась. Дрожащими руками я взяла у него трубку и крепко прижала ее к уху. И собственными ушами услышала его голос. Он был так близко, что у меня защекотало в ухе.
Я швырнула трубку на рычаг. Одним махом перерезала нить, связывавшую меня с ним.
У Оливера отвалилась челюсть.
— Что ты наделала?! Ведь это же был он! Я сам слышал, как он назвал имя Мэриголд.
— Знаю.
— Стало быть, он и есть твой папа.
— Может быть.
— Тогда почему ты не захотела с ним поговорить?!
— Не знаю… не захотела, и все. Ох, Совенок, да заткнись ты, ради бога!
— Оливер ! И не смей говорить, чтобы я заткнулся! Я ведь стараюсь тебе помочь! — Голос его задрожал.
— Прости…
— Нет, не понимаю! Хоть режь меня, не понимаю! Мы ведь его нашли!
— Послушай, я просто не знала, что сказать. Я ведь ни одной минуты не рассчитывала, что нам удастся его отыскать. Да и потом… с чего ты взял, что это он? В конце концов, моя мама не единственная, кого зовут Мэриголд.
— Ох, да перестань, Долфин!
— Даже если он и знал ее когда-то, что с того? Это вовсе не доказывает, что он мой папа. Может быть, Мэриголд просто морочила ему голову. Она всегда любила выдумывать — могла запросто придумать и это. Ох, хотела бы я знать, что они с ней там делают…
— Послушай, Долфин, забудь пока о ней. Тебе надо подумать о себе. Если ты не хочешь встречаться с отцом…
— Господи, да ведь я даже не знаю, действительно ли он мой отец!
— Ладно, пусть так. Но если ты не желаешь встречаться с ним, то что ты вообще собираешься делать? Кто о тебе позаботится?
— Сама как-нибудь справлюсь, — пробурчала я. — Только, может, ты одолжишь мне немного денег, а то, боюсь, холодильник у нас пустой. Тогда все было бы отлично. Отыщу какие-нибудь тяжелые ботинки и буду ходить в них по лестнице, чтобы миссис Лафт решила, что в квартире есть кто-то из взрослых. Пару дней как-нибудь протяну, а там, глядишь, и Мэриголд выпишут. И она вернется домой. — Я изо всех сил старалась говорить самым небрежным тоном — дескать, подумаешь, побыть пару дней одной, плевое дело! Но голос мой с каждым мгновением делался все тоньше и тоньше, пока не оборвался на самой высокой ноте — достаточно было только представить себе, как я сижу в своей комнате одна-одинешенька, слушая, как внизу копошится миссис Лафт, а над головой бесшумно шаркает по полу призрачными подошвами мистер Роулинг.
Я замолчала. Оливер грустно смотрел на меня.
— Послушай, а бабушки или там тетки какой-нибудь у тебя, случайно, нет?
— Нет. Не знаю. Может, и есть. Видишь ли, Мэриголд в детстве удочерили, так что никого из своей родни она в глаза не видела. Собственно, она и есть моя семья. Она и Стар.
— И твой отец. Послушай, хочешь, я снова ему позвоню?
— Нет, не стоит… ляпнешь еще чего не надо.
— Тогда повидайся с ним. — Повидаться… когда?
— Можем поехать туда. На поезде.
— Но у нас нет денег.
— А вот это ты видела?! — Оливер приподнял стельку в ботинке и жестом фокусника извлек оттуда еще одну пятифунтовую бумажку, изрядно измятую и потрепанную. — Это еще одна заначка — на самый крайний случай. Точнее, на тот случай, если я потеряю те пять фунтов.