Ким Уолен
Сердцеед
Глава 1
– Ну, и как ты предпочитаешь это сделать? Стоя или лежа?
Лаки Стивенсон пожала плечами:
– Мне все равно. Как удобнее для тебя?
– Стоя и побыстрее. Перегнись через стол.
Лаки покорно повиновалась: повернулась к Сэму Керку спиной, положила руки на стол и оперлась на локти для устойчивости.
Ее взгляд некоторое время бесцельно блуждал по задней стене кухни Сэма и в конце концов остановился на фотографии с подсолнухом, которую его мать повесила сюда много лет назад. Однако она уже почти вечность стоит в такой позе! Лаки охватило смешанное чувство смущения и раздражения.
– Сначала ты почувствуешь укол, потом будет немного больно. Но, в общем, ничего страшного.
– Да начинай же!
С кислой миной Лаки сжала зубы и приготовилась. Укол. Боль. Она невольно дернулась. Хотя, нет, пожалуй, Сэм прав. Ничего страшного. Через минуту она уже ничего не ощущала.
– Отлично. Похоже, они довольно-таки глубоко, но думаю, что я смогу справиться и один.
Лаки не отрывала взгляд от фотографии. Неужели это будет длиться до бесконечности?
– Держись. Мне придется воспользоваться пинцетом.
Пинцетом?
– Я уже почти достал. Потерпи. Я должен немного расширить ранку. Сов-сем не-мно-го.
Лаки вцепилась в край стола. Еще одна нескончаемая секунда, и пытка прекратится.
– Вот!
Сэм удовлетворенно вздохнул у нее за спиной. Слава Богу!
– Что там? Ты закончил?
– Еще нет. Подожди, я вытру кровь и смажу каким-нибудь антисептиком. Думаю, рану нужно зашить – буквально пара стежков. Да, и сделай уколы против столбняка.
– Зашить?! – Лаки резко выгнулась, пытаясь заглянуть себе за спину.
– Черт побери, Лаки! Стой спокойно. Ты меня всего в крови вымазала, а у меня свидание через двадцать минут, между прочим!
– Ну, ля-ля-ля! – Она взглянула Сэму прямо в глаза. – Радуйся, что у тебя нет дроби в ягодицах! Посмотрела бы я на тебя!
Он одарил ее саркастической ухмылкой:
– Да и у тебя нет, остроумная леди. Благодаря мне. А теперь, будь добра, повернись и стой спокойно, сейчас я закончу.
Лаки приняла прежнее положение и не шевелилась, пока не почувствовала, как что-то стягивает рану. Швы, должно быть. Может, это и к лучшему, что она ничего не видит.
– Кстати, этим унизительным подарочком я обязана твоему распрекрасному младшему брату и его не менее замечательному приятелю.
– Забудь о Джей-Джее и Картошке, слышишь? Я сам о них позабочусь.
– Да неужели? Как и в прошлый раз, когда они на всю ночь посадили старого шелудивого кота в кабину моего грузовика? Животное разодрало весь салон и к тому же оставило меня без пончиков. И что же ты сделал? Просто уговорил их извиниться. Ты считаешь, этого достаточно? – Лаки снова обернулась.
Сэм смочил ватку перекисью водорода и приложил к ране.
– А что мне, по-твоему, нужно было сделать, интересно знать? Я уже не говорю о том, что кабина грузовика – отнюдь не самое лучшее место для хранения пончиков.
– Я держу их в грузовике, потому что так я могу позавтракать по дороге на работу. Хоть какое-то время сэкономлю.
– Согласись, большинство людей оставляют пончики на кухне.
– Я – не большинство.
– Ну, это я за годы нашего знакомства успел хорошо выучить.
Лаки снова посмотрела на фотографию. Подсолнухи. Любимые цветы матери Сэма. Внезапно девушку охватила острая тоска. Она любила мать Сэма почти так же сильно, как свою собственную. Марта делала самое вкусное на свете овсяное печенье. Лаки улыбнулась. Этот вкус невозможно забыть. Сколько она его съела? За этим самым столом...
Как же все изменилось! Можно поспорить, Марте и в голову не приходило, что на ее старом, чуть ли не средневековом дубовом столе кому-то будут делать хирургические операции. Черт бы побрал этих двенадцатилетних негодников! Она до них доберется и устроит такую головомойку, что они ее не скоро забудут!
– Думаю, тебе нужно спрятать ружье от мальчишек.
– Я же сказал: я позабочусь об этом.
Лаки фыркнула. Она всего-навсего мыла свой старый добрый грузовичок, а эти малолетние дьяволята подстрелили ее из дробовика как раз в тот момент, когда она нагнулась, чтобы обмакнуть губку в ведро.
Уф, как она гналась за ними, позабыв и губку, и пенящийся мыльный раствор, и ведро! Но, увы, жалящая боль остановила ее очень скоро. Проклятые дробинки попали в ногу чуть выше нижнего края купального халата, оказавшегося чересчур коротким, чтобы защитить ее!
Лаки старалась не думать, что она стала бы делать, если бы Сэма не оказалось дома. Слава Богу, ей не пришлось идти на станцию «скорой помощи» и испытывать еще одно унижение!
Сэм перебинтовал рану и закрепил повязку.
– Все готово.
Пожалуй, немного туго. Лаки поморщилась и повернулась к нему.
– Несколько дней будет побаливать. Старайся, чтобы грязь не попадала, а завтра зайди ко мне, я посмотрю.
Девушка взглянула ему в глаза, затем вскинула руку и приложила два пальца к виску, как это делают военные:
– Слушаюсь, сэр! Доктор Керк?
– Да перестань ты.
Сэм подошел к раковине и принялся мыть руки. Лаки несколько секунд внимательно изучала его спину. Как это она раньше не заметила, что он собирался уходить? Рубашка, галстук, выходные брюки. Она посмотрела на стул около кухонной стены – на спинке висел его лучший пиджак.
– А с кем у тебя свидание?
Развернувшись, Сэм вытер руки, смочил полотенце, налил на него немного моющего средства и попытался оттереть кровавое пятно с брюк, затем бросил полотенце в раковину. Подумав о чем-то с минуту, он посмотрел на Лаки, расправил закатанные рукава и застегнул манжеты.
– С Мисси Хокинс. А что?
Девушка пожала плечами, размышляя, не предложить ли постирать его брюки.
– Просто интересно. Вы в последнее время очень часто видитесь.
– Не спорю. – По выражению его лица сложно было что-то понять.
– И куда вы собираетесь идти?
– Наверное, где-нибудь поужинаем и пойдем в кино.
Сэм плавным движением поднял пиджак со стула и надел.
– Мне пора идти. Я уже и так опаздываю. Как отсюда выбраться, ты и без меня знаешь.
Лаки пошла к задней двери, потом вдруг остановилась. Сэм вопросительно посмотрел на нее.
– Передавай Мисси привет от меня.
– Хорошо.
– И... спасибо за... Ну, ты понял меня.
Он кивнул, одарив ее озорной улыбкой:
– Да. Увидимся утром в церкви.
– Конечно. Утром. Приятного тебе вечера.
Сэм вышел. Лаки постояла, нахмурившись, потом внезапно, словно очнувшись, повернулась и выскочила из дома, хлопнув дверью.
Со своего места на хорах Лаки могла прекрасно видеть всех прихожан методистской церкви города Фридома, штат Теннесси. Ее родители, Джим и Элейн, обычно сидели на скамье в середине третьего ряда с конца по левой стороне. Лаки пела в церковном хоре с двенадцати лет, а до этого тоже сидела там, внизу между ними, сжатая с двух сторон. Нельзя сказать, что она очень любила и умела петь, но ей казалось забавным смотреть на прихожан сверху во время службы, так что с тех пор она прочно заняла место среди хористов.
Эммет Раклз имел привычку засыпать сразу после «Отче наш», во время проповеди. Именно поэтому он всегда занимал самое последнее место в дальнем ряду, под балконом. По давно заведенному обычаю все делали вид, что не слышат его храпа, хотя даже с хоров, если присмотреться, можно было разглядеть его отвисшую челюсть.
Ламар Томпсон сидел как истукан, с непроницаемым каменным лицом. За шестнадцать лет Лаки не могла припомнить ни единого случая, чтобы он двинул хотя бы мускулом, внимая очередной речи преподобного отца Холкома. Ламар сидел в центре второго ряда от начала.
Никто и никогда за всю историю методистской церкви города Фридома не садился на первый ряд. Это воспринималось как святотатство. Хотя нет, однажды это все-таки произошло. Кузина Минни Робертс, Сью Эллен, приезжавшая иногда в гости из Мемфиса, как-то раз, зайдя в храм, села ровно посередине первого ряда, вызвав тем самым общий неодобрительный вздох всех присутствовавших. С тех пор Минни Робертс никогда не ходила в церковь вместе со своей кузиной.
Рассматривая прихожан, Лаки беспокойно вертелась на стуле. Она взяла с собой подушечку, но та не очень-то помогала – рана все равно побаливала и зудела. Внезапно ее взгляд остановился на Сэме, сидевшем прямо за ее родителями. Он тоже посмотрел на нее, понимающе кивнул и усмехнулся. Лаки с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык. По счастью, она вовремя одумалась. Элоиз Хантер, местная преподавательница игры на фортепиано, суперинтендант воскресной школы и пианистка методистской церкви города Фридома, осуждающе смотрела на нее. Впрочем, дорогая Элоиз осуждающе смотрела на всех.
Сэм сидел на этом месте еще в те времена, когда живы были его родители, то есть до того, как он уехал учиться сначала в колледже, потом в медицинской школе и наконец открыл собственную практику в Мемфисе. Марта и Кип Керки были лучшими друзьями Джима и Элейн Стивенсон. Они жили в соседних домах и провели вместе немало незабываемых дружеских вечеров, наполненных теплотой и взаимной любовью. Сэм и Лаки росли как брат и сестра. Это было замечательно, потому что, к сожалению, родных братьев и сестер Лаки не имела. Но Кип умер, когда Сэму было шестнадцать, и все непоправимо изменилось. А в прошлом году неожиданно умерла Марта. Сэм вернулся домой, чтобы быть рядом с младшим братом в том единственном на свете месте, где родители хотели растить Джей-Джея, – во Фридоме.
Хор встал. О Боже, она опять замечталась непонятно о чем. Лаки осторожно поднялась, стараясь не замечать тянущую боль раны, перелистала сборник церковных гимнов, нашла страницу сто сорок два и присоединилась к хору, исполнявшему «Все певцы твои пришли отдохнуть».
Вдруг ее взгляд поймал прижавшуюся к Сэму Мисси Хокинс. Лаки непроизвольно сощурилась. В ком она не уверена, так это в Мисси. Они окончили школу одновременно, на год позже Сэма, и Хокинс дважды за последние десять лет выходила замуж и разводилась. А теперь явно имела виды на доктора Сэмюела Керка.
Лаки пыталась предупредить Сэма, но тот и слушать ничего не хотел. Иногда ей казалось, что Сэм так долго жил в большом городе, что вещи вроде развода или неверности перестали иметь для него значение. Ему было совершенно не важно, что Мисси в своих распавшихся браках не была кроткой невинной жертвой. Она всегда делала что хотела и когда хотела. Но Сэм, очевидно, не видел в этом проблемы.
А Лаки видела.
Хотя на это можно было взглянуть и с другой стороны. Возможно, это действительно не проблема для него и он значит для Мисси Хокинс гораздо больше, чем она для него. Лаки хорошо помнила, что у Сэма всегда было много девушек, все эти годы. Они проходили перед ней непрерывной чередой во время учебы в школе, приезжали вместе с ним из колледжа. Умные, красивые, возбуждающие, они никогда не оставались надолго. С Мисси Хокинс будет то же самое. Что же поделать? Сэм любит женщин, любит подарки, цветы, дорогие рестораны, кино, вздохи под луной. Но ему слишком быстро все надоедает, и он находит другой объект обожания.
Этот сценарий Лаки изучила до мельчайших подробностей. Неудивительно, что девушки Фридома и его окрестностей еще в школе прозвали Сэма Разрушителем сердец.
И она, его подруга детства и свидетельница многочисленных романов, не сумела уберечь от разрушения свое сердце. Однажды это случилось. Но она сумела оправиться поразительно быстро и впоследствии предпочитала об этом не вспоминать.
Их с Сэмом объединяло кое-что еще. Они были лучшими друзьями, лучшими друзьями до конца дней, как они сами говорили. Вот почему Лаки решила не думать слишком долго о Мисси Хокинс. Эта женщина исчезнет скоро из его жизни, как и все предыдущие. Во всяком случае, на это есть надежда.
Элоиза Хантер закончила гимн на непередаваемо фальшивой ноте. Хор сел. Лаки запоздало пробормотала «аминь» и плюхнулась на свое место, тут же пожалев об этой поспешности. Наконец началась проповедь.
Не прошло и пяти минут с начала более чем умиротворяющего монолога преподобного отца Холкома, как внимание Лаки привлек Джей-Джей, сидевший вместе с Картошкой на балконе прямо над головой Мисси Хокинс. Мальчишки швыряли вниз обрывки бумаги, без сомнения, распотрошив церковный бюллетень, и явно метили в тщательно уложенные бесцветные волосы Мисси.
Видимо, она потратила столько лака на свою прическу, что даже не почувствовала легкого прикосновения новых украшений. Скоро она стала похожа на аляповатые золотые рождественские снежинки, которыми в магазине Ларсона наряжали искусственную елку в витрине.
Лаки самодовольно усмехнулась, но тут же одернула себя. Ты же в церкви, сказала она себе, нельзя быть такой злобной, такой нетерпимой, такой...
Внезапно все поднялись. Неужели преподобный отец Холком уже закончил? Лаки взглянула на часы. Одиннадцать пятьдесят восемь. Методисты всегда заканчивали службу до двенадцати. Эта старая хорошая традиция позволяла им приходить в закусочную Баффи раньше баптистов. И было просто замечательно, что преподобный отец Холком никогда не нарушал эту традицию. Однажды к ним приехал новый священник, не знакомый с этим золотым правилом. Проповедь закончилась в двенадцать пятнадцать, баптисты заняли лучшие места у Баффи и изничтожили всех жареных цыплят к тому моменту, как там появились методисты. В тот день Ламар Томпсон ел за обедом только ножки и крылышки, что было для него просто личным оскорблением.
Тем временем прихожане пропели «Богородице Деве» и получили благословение пастора. Лаки снова глянула вниз. Мисси, вставая, тряхнула головой, заставив обрывки бумаги кружиться в воздухе. Лаки с трудом подавила смешок, наблюдая, как Джей-Джей и Картошка поспешно ретируются с места преступления. Она вышла с балкона вместе с другими участниками хора, сняла церковное облачение и направилась к центральному выходу из храма.
– Да, преподобный отец Холком, пожалуй, это была самая значительная проповедь, которую я когда-либо слышала!
Лаки появилась как раз вовремя, чтобы стать свидетелем того, как хлопающая ресницами Мисси Хокинс с преувеличенным рвением рассыпается в комплиментах перед пастором.
Тот взял ее за руку:
– Спасибо, Мелисса. Это одна из моих самых любимых.
– Моя тоже. – Ресницы Мисси снова затрепетали. Вот подлиза! Лаки подняла глаза и прошептала короткую молитву о прощении. Она же все-таки на территории церкви, здесь недопустимы подобные мысли.
Она направилась к преподобному отцу, Сэму и Мисси, решив вставить свое слово.
– А мне больше всего понравилось место об изгнании блудниц из Фридома. То есть, я хотела сказать, из Иерусалима.
Священник изумленно посмотрел на нее:
– Я не уверен, что говорил об этом в сегодняшней проповеди, Люсинда.
Лаки ухмыльнулась. Он был единственным человеком во Фридоме, который называл ее Люсиндой.
– Ну, может быть, мне вспомнилась какая-то другая ваша проповедь, пастор.
Она одарила Мисси сияющей улыбкой, потом повернулась к Сэму, дотянулась до его плеча, сняла приставший клочок бумаги и отбросила в сторону. Сэм с подозрением разглядывал ее. Она пожала плечами.
– Нам, пожалуй, лучше отправиться к Бадди, пока баптисты не опередили нас. Пойдемте, преподобный отец?
– Думаю, я пойду.
– Сэм? Мисси?
Внезапно появились Джей-Джей и Картошка, вынырнув из толпы.
– Я слышал что-то о Бадди, Сэм. – Джей-Джей переводил взгляд с одного взрослого на другого. – Мы с Картошкой просто умираем от голода.
Сэм по-прежнему был занят Мисси, которая при виде Джей-Джея недовольно сморщила носик. Лаки нахмурилась. По ее мнению, Джей-Джей был замечательным ребенком. Длинноногим, веснушчатым, с известным всей округе озорным характером, пожалуй, порой даже слишком озорным, но тем не менее замечательным. Конечно, у него был сложный переходный возраст и на нем плохо сказывалась тоска по умершей матери, но это отнюдь не давало право Мисси так на него реагировать.
– Ты можешь поехать со мной, Джей-Джей, если Сэм не возражает.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– Можно, Сэм?
Сэм дождался одобрительного кивка Мисси и только потом повернулся к брату. Дьявол бы побрал эту женщину, она просто хочет убрать Джей-Джея с дороги! Лаки немедленно прикусила язык. Она все еще около церкви.
– Да, Джей-Джей, можно.
– А Картошка?
Лаки кивнула:
– Только он должен спросить разрешения у своей матери.
Картошка убежал. Бедный ребенок, подумала Лаки. Ему никогда не удастся избавиться от своей клички. Угораздило же его родиться с головой, похожей на картофель «айдахо»! Ей пришлось задуматься, чтобы вспомнить, как же его зовут на самом деле. Бенджамин. Да, точно, Бенджамин.
– Вам нужно повидаться с Лаки завтра, преподобный отец.
Она повернулась на голос. Джей-Джей улыбался от уха до уха.
– Ты явно замыслил что-то нехорошее, Джей-Джей. – Девушка с беспокойством перевела взгляд на Сэма.
– Мой старший брат вытащил дюжину дробинок из ягодиц Лаки на мамином кухонном столе.
Крашеные брови Мисси взлетели высоко вверх, а глаза округлились. Сэм прищурился, преподобный отец Холком напряженно внимал.
– Мы с Картошкой подстрелили ее из дробовика.
– Хватит, Джей-Джей. – Сэм пытался утихомирить брата.
– Мы наблюдали через кухонное окно. Похоже, ему пришлось глубоко забраться.
Сэм застонал. Лаки с трудом удавалось сохранять спокойствие.
– Ах ты, маленький негодяй, – пробормотала она сквозь сжатые зубы.
– Конечно, он врач и все такое, поэтому имеет полное право чувствовать себя как дома чуть пониже твоей спины, пока ты валяешься на столе. Он ведь только пытался вытащить эти чертовы штучки, верно, Сэм? Надеюсь, тебе не было очень больно, Лаки?
Она только сильнее сжала.зубы.
– Мне было гораздо больнее, когда ты...
– Ты надела слишком короткий купальный халат, поэтому мы с Картошкой просто не могли удержаться и не подстрелить тебя, когда ты нагнулась над ведром. Это было слишком соблазнительно. Кстати, наш добрый доктор и был автором идеи.
Лаки обернулась к Сэму. Теперь уже его глаза походили на два блюдца, а глаза Мисси напоминали две узкие щелочки. Преподобный отец по-прежнему внимательно слушал.
– Что значит «доктор был автором идеи»?
Пастор отступил на два шага, когда Лаки бросилась вперед.
– Это была просто шутка.
– Что ты сказал?
– Они меня неправильно поняли.
– Что он вам сказал, Джей-Джей? – Она по-прежнему не спускала глаз с Сэма. – Отвечай. Если ты хочешь еще когда-нибудь получить куриную ножку у Бадди, немедленно ответь мне, какую идею он вам подкинул.
Наступило молчание. Лаки видела, как кадык Сэма судорожно двигался вверх-вниз. Наконец Джей-Джей заговорил:
– Он сказал, что тебя нужно наказать, чтобы ты никогда больше не носила такие короткие халаты. Он сказал, что они слишком много открывают и показывают. А еще он сказал, что, если ты будешь продолжать разгуливать по двору в таком виде, он не ручается за свои действия. Потом он пошел домой, заявив, что ему нужно принять холодный душ. И все это таким ворчливым тоном!
Джей-Джей улыбался до ушей. Лаки стояла, открыв рот. Сэм робко глядел на нее.
В следующий миг Мисси Хокинс залепила Сэму пощечину, тут же, не сходя со ступеней церкви, перед преподобным отцом и всеми прихожанами пожелала ему провалиться в ад вместе с его дурацкими шуточками и гордо удалилась. Сэм лишь посмотрел ей вслед, потирая щеку. Лаки с трудом удержалась от торжествующей улыбки.
Лаки Стивенсон пожала плечами:
– Мне все равно. Как удобнее для тебя?
– Стоя и побыстрее. Перегнись через стол.
Лаки покорно повиновалась: повернулась к Сэму Керку спиной, положила руки на стол и оперлась на локти для устойчивости.
Ее взгляд некоторое время бесцельно блуждал по задней стене кухни Сэма и в конце концов остановился на фотографии с подсолнухом, которую его мать повесила сюда много лет назад. Однако она уже почти вечность стоит в такой позе! Лаки охватило смешанное чувство смущения и раздражения.
– Сначала ты почувствуешь укол, потом будет немного больно. Но, в общем, ничего страшного.
– Да начинай же!
С кислой миной Лаки сжала зубы и приготовилась. Укол. Боль. Она невольно дернулась. Хотя, нет, пожалуй, Сэм прав. Ничего страшного. Через минуту она уже ничего не ощущала.
– Отлично. Похоже, они довольно-таки глубоко, но думаю, что я смогу справиться и один.
Лаки не отрывала взгляд от фотографии. Неужели это будет длиться до бесконечности?
– Держись. Мне придется воспользоваться пинцетом.
Пинцетом?
– Я уже почти достал. Потерпи. Я должен немного расширить ранку. Сов-сем не-мно-го.
Лаки вцепилась в край стола. Еще одна нескончаемая секунда, и пытка прекратится.
– Вот!
Сэм удовлетворенно вздохнул у нее за спиной. Слава Богу!
– Что там? Ты закончил?
– Еще нет. Подожди, я вытру кровь и смажу каким-нибудь антисептиком. Думаю, рану нужно зашить – буквально пара стежков. Да, и сделай уколы против столбняка.
– Зашить?! – Лаки резко выгнулась, пытаясь заглянуть себе за спину.
– Черт побери, Лаки! Стой спокойно. Ты меня всего в крови вымазала, а у меня свидание через двадцать минут, между прочим!
– Ну, ля-ля-ля! – Она взглянула Сэму прямо в глаза. – Радуйся, что у тебя нет дроби в ягодицах! Посмотрела бы я на тебя!
Он одарил ее саркастической ухмылкой:
– Да и у тебя нет, остроумная леди. Благодаря мне. А теперь, будь добра, повернись и стой спокойно, сейчас я закончу.
Лаки приняла прежнее положение и не шевелилась, пока не почувствовала, как что-то стягивает рану. Швы, должно быть. Может, это и к лучшему, что она ничего не видит.
– Кстати, этим унизительным подарочком я обязана твоему распрекрасному младшему брату и его не менее замечательному приятелю.
– Забудь о Джей-Джее и Картошке, слышишь? Я сам о них позабочусь.
– Да неужели? Как и в прошлый раз, когда они на всю ночь посадили старого шелудивого кота в кабину моего грузовика? Животное разодрало весь салон и к тому же оставило меня без пончиков. И что же ты сделал? Просто уговорил их извиниться. Ты считаешь, этого достаточно? – Лаки снова обернулась.
Сэм смочил ватку перекисью водорода и приложил к ране.
– А что мне, по-твоему, нужно было сделать, интересно знать? Я уже не говорю о том, что кабина грузовика – отнюдь не самое лучшее место для хранения пончиков.
– Я держу их в грузовике, потому что так я могу позавтракать по дороге на работу. Хоть какое-то время сэкономлю.
– Согласись, большинство людей оставляют пончики на кухне.
– Я – не большинство.
– Ну, это я за годы нашего знакомства успел хорошо выучить.
Лаки снова посмотрела на фотографию. Подсолнухи. Любимые цветы матери Сэма. Внезапно девушку охватила острая тоска. Она любила мать Сэма почти так же сильно, как свою собственную. Марта делала самое вкусное на свете овсяное печенье. Лаки улыбнулась. Этот вкус невозможно забыть. Сколько она его съела? За этим самым столом...
Как же все изменилось! Можно поспорить, Марте и в голову не приходило, что на ее старом, чуть ли не средневековом дубовом столе кому-то будут делать хирургические операции. Черт бы побрал этих двенадцатилетних негодников! Она до них доберется и устроит такую головомойку, что они ее не скоро забудут!
– Думаю, тебе нужно спрятать ружье от мальчишек.
– Я же сказал: я позабочусь об этом.
Лаки фыркнула. Она всего-навсего мыла свой старый добрый грузовичок, а эти малолетние дьяволята подстрелили ее из дробовика как раз в тот момент, когда она нагнулась, чтобы обмакнуть губку в ведро.
Уф, как она гналась за ними, позабыв и губку, и пенящийся мыльный раствор, и ведро! Но, увы, жалящая боль остановила ее очень скоро. Проклятые дробинки попали в ногу чуть выше нижнего края купального халата, оказавшегося чересчур коротким, чтобы защитить ее!
Лаки старалась не думать, что она стала бы делать, если бы Сэма не оказалось дома. Слава Богу, ей не пришлось идти на станцию «скорой помощи» и испытывать еще одно унижение!
Сэм перебинтовал рану и закрепил повязку.
– Все готово.
Пожалуй, немного туго. Лаки поморщилась и повернулась к нему.
– Несколько дней будет побаливать. Старайся, чтобы грязь не попадала, а завтра зайди ко мне, я посмотрю.
Девушка взглянула ему в глаза, затем вскинула руку и приложила два пальца к виску, как это делают военные:
– Слушаюсь, сэр! Доктор Керк?
– Да перестань ты.
Сэм подошел к раковине и принялся мыть руки. Лаки несколько секунд внимательно изучала его спину. Как это она раньше не заметила, что он собирался уходить? Рубашка, галстук, выходные брюки. Она посмотрела на стул около кухонной стены – на спинке висел его лучший пиджак.
– А с кем у тебя свидание?
Развернувшись, Сэм вытер руки, смочил полотенце, налил на него немного моющего средства и попытался оттереть кровавое пятно с брюк, затем бросил полотенце в раковину. Подумав о чем-то с минуту, он посмотрел на Лаки, расправил закатанные рукава и застегнул манжеты.
– С Мисси Хокинс. А что?
Девушка пожала плечами, размышляя, не предложить ли постирать его брюки.
– Просто интересно. Вы в последнее время очень часто видитесь.
– Не спорю. – По выражению его лица сложно было что-то понять.
– И куда вы собираетесь идти?
– Наверное, где-нибудь поужинаем и пойдем в кино.
Сэм плавным движением поднял пиджак со стула и надел.
– Мне пора идти. Я уже и так опаздываю. Как отсюда выбраться, ты и без меня знаешь.
Лаки пошла к задней двери, потом вдруг остановилась. Сэм вопросительно посмотрел на нее.
– Передавай Мисси привет от меня.
– Хорошо.
– И... спасибо за... Ну, ты понял меня.
Он кивнул, одарив ее озорной улыбкой:
– Да. Увидимся утром в церкви.
– Конечно. Утром. Приятного тебе вечера.
Сэм вышел. Лаки постояла, нахмурившись, потом внезапно, словно очнувшись, повернулась и выскочила из дома, хлопнув дверью.
Со своего места на хорах Лаки могла прекрасно видеть всех прихожан методистской церкви города Фридома, штат Теннесси. Ее родители, Джим и Элейн, обычно сидели на скамье в середине третьего ряда с конца по левой стороне. Лаки пела в церковном хоре с двенадцати лет, а до этого тоже сидела там, внизу между ними, сжатая с двух сторон. Нельзя сказать, что она очень любила и умела петь, но ей казалось забавным смотреть на прихожан сверху во время службы, так что с тех пор она прочно заняла место среди хористов.
Эммет Раклз имел привычку засыпать сразу после «Отче наш», во время проповеди. Именно поэтому он всегда занимал самое последнее место в дальнем ряду, под балконом. По давно заведенному обычаю все делали вид, что не слышат его храпа, хотя даже с хоров, если присмотреться, можно было разглядеть его отвисшую челюсть.
Ламар Томпсон сидел как истукан, с непроницаемым каменным лицом. За шестнадцать лет Лаки не могла припомнить ни единого случая, чтобы он двинул хотя бы мускулом, внимая очередной речи преподобного отца Холкома. Ламар сидел в центре второго ряда от начала.
Никто и никогда за всю историю методистской церкви города Фридома не садился на первый ряд. Это воспринималось как святотатство. Хотя нет, однажды это все-таки произошло. Кузина Минни Робертс, Сью Эллен, приезжавшая иногда в гости из Мемфиса, как-то раз, зайдя в храм, села ровно посередине первого ряда, вызвав тем самым общий неодобрительный вздох всех присутствовавших. С тех пор Минни Робертс никогда не ходила в церковь вместе со своей кузиной.
Рассматривая прихожан, Лаки беспокойно вертелась на стуле. Она взяла с собой подушечку, но та не очень-то помогала – рана все равно побаливала и зудела. Внезапно ее взгляд остановился на Сэме, сидевшем прямо за ее родителями. Он тоже посмотрел на нее, понимающе кивнул и усмехнулся. Лаки с трудом удержалась, чтобы не показать ему язык. По счастью, она вовремя одумалась. Элоиз Хантер, местная преподавательница игры на фортепиано, суперинтендант воскресной школы и пианистка методистской церкви города Фридома, осуждающе смотрела на нее. Впрочем, дорогая Элоиз осуждающе смотрела на всех.
Сэм сидел на этом месте еще в те времена, когда живы были его родители, то есть до того, как он уехал учиться сначала в колледже, потом в медицинской школе и наконец открыл собственную практику в Мемфисе. Марта и Кип Керки были лучшими друзьями Джима и Элейн Стивенсон. Они жили в соседних домах и провели вместе немало незабываемых дружеских вечеров, наполненных теплотой и взаимной любовью. Сэм и Лаки росли как брат и сестра. Это было замечательно, потому что, к сожалению, родных братьев и сестер Лаки не имела. Но Кип умер, когда Сэму было шестнадцать, и все непоправимо изменилось. А в прошлом году неожиданно умерла Марта. Сэм вернулся домой, чтобы быть рядом с младшим братом в том единственном на свете месте, где родители хотели растить Джей-Джея, – во Фридоме.
Хор встал. О Боже, она опять замечталась непонятно о чем. Лаки осторожно поднялась, стараясь не замечать тянущую боль раны, перелистала сборник церковных гимнов, нашла страницу сто сорок два и присоединилась к хору, исполнявшему «Все певцы твои пришли отдохнуть».
Вдруг ее взгляд поймал прижавшуюся к Сэму Мисси Хокинс. Лаки непроизвольно сощурилась. В ком она не уверена, так это в Мисси. Они окончили школу одновременно, на год позже Сэма, и Хокинс дважды за последние десять лет выходила замуж и разводилась. А теперь явно имела виды на доктора Сэмюела Керка.
Лаки пыталась предупредить Сэма, но тот и слушать ничего не хотел. Иногда ей казалось, что Сэм так долго жил в большом городе, что вещи вроде развода или неверности перестали иметь для него значение. Ему было совершенно не важно, что Мисси в своих распавшихся браках не была кроткой невинной жертвой. Она всегда делала что хотела и когда хотела. Но Сэм, очевидно, не видел в этом проблемы.
А Лаки видела.
Хотя на это можно было взглянуть и с другой стороны. Возможно, это действительно не проблема для него и он значит для Мисси Хокинс гораздо больше, чем она для него. Лаки хорошо помнила, что у Сэма всегда было много девушек, все эти годы. Они проходили перед ней непрерывной чередой во время учебы в школе, приезжали вместе с ним из колледжа. Умные, красивые, возбуждающие, они никогда не оставались надолго. С Мисси Хокинс будет то же самое. Что же поделать? Сэм любит женщин, любит подарки, цветы, дорогие рестораны, кино, вздохи под луной. Но ему слишком быстро все надоедает, и он находит другой объект обожания.
Этот сценарий Лаки изучила до мельчайших подробностей. Неудивительно, что девушки Фридома и его окрестностей еще в школе прозвали Сэма Разрушителем сердец.
И она, его подруга детства и свидетельница многочисленных романов, не сумела уберечь от разрушения свое сердце. Однажды это случилось. Но она сумела оправиться поразительно быстро и впоследствии предпочитала об этом не вспоминать.
Их с Сэмом объединяло кое-что еще. Они были лучшими друзьями, лучшими друзьями до конца дней, как они сами говорили. Вот почему Лаки решила не думать слишком долго о Мисси Хокинс. Эта женщина исчезнет скоро из его жизни, как и все предыдущие. Во всяком случае, на это есть надежда.
Элоиза Хантер закончила гимн на непередаваемо фальшивой ноте. Хор сел. Лаки запоздало пробормотала «аминь» и плюхнулась на свое место, тут же пожалев об этой поспешности. Наконец началась проповедь.
Не прошло и пяти минут с начала более чем умиротворяющего монолога преподобного отца Холкома, как внимание Лаки привлек Джей-Джей, сидевший вместе с Картошкой на балконе прямо над головой Мисси Хокинс. Мальчишки швыряли вниз обрывки бумаги, без сомнения, распотрошив церковный бюллетень, и явно метили в тщательно уложенные бесцветные волосы Мисси.
Видимо, она потратила столько лака на свою прическу, что даже не почувствовала легкого прикосновения новых украшений. Скоро она стала похожа на аляповатые золотые рождественские снежинки, которыми в магазине Ларсона наряжали искусственную елку в витрине.
Лаки самодовольно усмехнулась, но тут же одернула себя. Ты же в церкви, сказала она себе, нельзя быть такой злобной, такой нетерпимой, такой...
Внезапно все поднялись. Неужели преподобный отец Холком уже закончил? Лаки взглянула на часы. Одиннадцать пятьдесят восемь. Методисты всегда заканчивали службу до двенадцати. Эта старая хорошая традиция позволяла им приходить в закусочную Баффи раньше баптистов. И было просто замечательно, что преподобный отец Холком никогда не нарушал эту традицию. Однажды к ним приехал новый священник, не знакомый с этим золотым правилом. Проповедь закончилась в двенадцать пятнадцать, баптисты заняли лучшие места у Баффи и изничтожили всех жареных цыплят к тому моменту, как там появились методисты. В тот день Ламар Томпсон ел за обедом только ножки и крылышки, что было для него просто личным оскорблением.
Тем временем прихожане пропели «Богородице Деве» и получили благословение пастора. Лаки снова глянула вниз. Мисси, вставая, тряхнула головой, заставив обрывки бумаги кружиться в воздухе. Лаки с трудом подавила смешок, наблюдая, как Джей-Джей и Картошка поспешно ретируются с места преступления. Она вышла с балкона вместе с другими участниками хора, сняла церковное облачение и направилась к центральному выходу из храма.
– Да, преподобный отец Холком, пожалуй, это была самая значительная проповедь, которую я когда-либо слышала!
Лаки появилась как раз вовремя, чтобы стать свидетелем того, как хлопающая ресницами Мисси Хокинс с преувеличенным рвением рассыпается в комплиментах перед пастором.
Тот взял ее за руку:
– Спасибо, Мелисса. Это одна из моих самых любимых.
– Моя тоже. – Ресницы Мисси снова затрепетали. Вот подлиза! Лаки подняла глаза и прошептала короткую молитву о прощении. Она же все-таки на территории церкви, здесь недопустимы подобные мысли.
Она направилась к преподобному отцу, Сэму и Мисси, решив вставить свое слово.
– А мне больше всего понравилось место об изгнании блудниц из Фридома. То есть, я хотела сказать, из Иерусалима.
Священник изумленно посмотрел на нее:
– Я не уверен, что говорил об этом в сегодняшней проповеди, Люсинда.
Лаки ухмыльнулась. Он был единственным человеком во Фридоме, который называл ее Люсиндой.
– Ну, может быть, мне вспомнилась какая-то другая ваша проповедь, пастор.
Она одарила Мисси сияющей улыбкой, потом повернулась к Сэму, дотянулась до его плеча, сняла приставший клочок бумаги и отбросила в сторону. Сэм с подозрением разглядывал ее. Она пожала плечами.
– Нам, пожалуй, лучше отправиться к Бадди, пока баптисты не опередили нас. Пойдемте, преподобный отец?
– Думаю, я пойду.
– Сэм? Мисси?
Внезапно появились Джей-Джей и Картошка, вынырнув из толпы.
– Я слышал что-то о Бадди, Сэм. – Джей-Джей переводил взгляд с одного взрослого на другого. – Мы с Картошкой просто умираем от голода.
Сэм по-прежнему был занят Мисси, которая при виде Джей-Джея недовольно сморщила носик. Лаки нахмурилась. По ее мнению, Джей-Джей был замечательным ребенком. Длинноногим, веснушчатым, с известным всей округе озорным характером, пожалуй, порой даже слишком озорным, но тем не менее замечательным. Конечно, у него был сложный переходный возраст и на нем плохо сказывалась тоска по умершей матери, но это отнюдь не давало право Мисси так на него реагировать.
– Ты можешь поехать со мной, Джей-Джей, если Сэм не возражает.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– Можно, Сэм?
Сэм дождался одобрительного кивка Мисси и только потом повернулся к брату. Дьявол бы побрал эту женщину, она просто хочет убрать Джей-Джея с дороги! Лаки немедленно прикусила язык. Она все еще около церкви.
– Да, Джей-Джей, можно.
– А Картошка?
Лаки кивнула:
– Только он должен спросить разрешения у своей матери.
Картошка убежал. Бедный ребенок, подумала Лаки. Ему никогда не удастся избавиться от своей клички. Угораздило же его родиться с головой, похожей на картофель «айдахо»! Ей пришлось задуматься, чтобы вспомнить, как же его зовут на самом деле. Бенджамин. Да, точно, Бенджамин.
– Вам нужно повидаться с Лаки завтра, преподобный отец.
Она повернулась на голос. Джей-Джей улыбался от уха до уха.
– Ты явно замыслил что-то нехорошее, Джей-Джей. – Девушка с беспокойством перевела взгляд на Сэма.
– Мой старший брат вытащил дюжину дробинок из ягодиц Лаки на мамином кухонном столе.
Крашеные брови Мисси взлетели высоко вверх, а глаза округлились. Сэм прищурился, преподобный отец Холком напряженно внимал.
– Мы с Картошкой подстрелили ее из дробовика.
– Хватит, Джей-Джей. – Сэм пытался утихомирить брата.
– Мы наблюдали через кухонное окно. Похоже, ему пришлось глубоко забраться.
Сэм застонал. Лаки с трудом удавалось сохранять спокойствие.
– Ах ты, маленький негодяй, – пробормотала она сквозь сжатые зубы.
– Конечно, он врач и все такое, поэтому имеет полное право чувствовать себя как дома чуть пониже твоей спины, пока ты валяешься на столе. Он ведь только пытался вытащить эти чертовы штучки, верно, Сэм? Надеюсь, тебе не было очень больно, Лаки?
Она только сильнее сжала.зубы.
– Мне было гораздо больнее, когда ты...
– Ты надела слишком короткий купальный халат, поэтому мы с Картошкой просто не могли удержаться и не подстрелить тебя, когда ты нагнулась над ведром. Это было слишком соблазнительно. Кстати, наш добрый доктор и был автором идеи.
Лаки обернулась к Сэму. Теперь уже его глаза походили на два блюдца, а глаза Мисси напоминали две узкие щелочки. Преподобный отец по-прежнему внимательно слушал.
– Что значит «доктор был автором идеи»?
Пастор отступил на два шага, когда Лаки бросилась вперед.
– Это была просто шутка.
– Что ты сказал?
– Они меня неправильно поняли.
– Что он вам сказал, Джей-Джей? – Она по-прежнему не спускала глаз с Сэма. – Отвечай. Если ты хочешь еще когда-нибудь получить куриную ножку у Бадди, немедленно ответь мне, какую идею он вам подкинул.
Наступило молчание. Лаки видела, как кадык Сэма судорожно двигался вверх-вниз. Наконец Джей-Джей заговорил:
– Он сказал, что тебя нужно наказать, чтобы ты никогда больше не носила такие короткие халаты. Он сказал, что они слишком много открывают и показывают. А еще он сказал, что, если ты будешь продолжать разгуливать по двору в таком виде, он не ручается за свои действия. Потом он пошел домой, заявив, что ему нужно принять холодный душ. И все это таким ворчливым тоном!
Джей-Джей улыбался до ушей. Лаки стояла, открыв рот. Сэм робко глядел на нее.
В следующий миг Мисси Хокинс залепила Сэму пощечину, тут же, не сходя со ступеней церкви, перед преподобным отцом и всеми прихожанами пожелала ему провалиться в ад вместе с его дурацкими шуточками и гордо удалилась. Сэм лишь посмотрел ей вслед, потирая щеку. Лаки с трудом удержалась от торжествующей улыбки.
Глава 2
Сэм промокнул губы бумажной салфеткой, бросил ее на тарелку, потом открыл пакетик с влажными салфетками и стер с пальцев остатки жира жареных цыплят Бадди. Жареные цыплята обязательно должны быть очень жирными, в этом их особая прелесть. Самое главное – на время выкинуть из головы все мысли о холестерине. Сэм откинулся на спинку стула, удовлетворенно вздохнул и посмотрел на Лаки, которая напротив него уплетала клубничный чизкейк.
Как девушка может есть столько сладкого и оставаться стройной?! Это было выше его понимания. Наверное, она сжигает все лишние калории на работе. Лаки заведует спортивной секцией в парковом департаменте соседнего городка Пибоди, а такая работа явно требует много движения. Возможно, это иногда тяжеловато, но лучшей работы для нее не придумать. В детстве Лаки была самым большим сорванцом в окрестностях. Единственная девочка, которая когда-либо забиралась на водонапорную башню Фридома!
Сэм улыбнулся, глядя, как она слизывает остатки клубничной глазури со своей вилки, а потом быстро перевел взгляд за окно, на ту самую водонапорную башню. Он вдруг поймал себя на мысли, что его волнует форма языка Лаки, движения, которыми она облизывает вилку. Надо отвлечься от этого. Он поерзал на стуле.
Черт побери. Надо отвлечься.
Сэм внимательно изучал водонапорную башню. Если приглядеться повнимательнее, можно увидеть полустертые слова, которые когда-то, в кажущиеся уже незапамятными времена, Лаки намалевала розовым спреем: «Сандра Паркер – неряха». Он усмехнулся, вспомнив эту историю. Ему тогда было четырнадцать, Лаки – тринадцать, и он был влюблен в пятнадцатилетнюю Сандру Паркер. Лаки ненавидела ее.
– Что тебя так развеселило?
Сэм снова посмотрел на Лаки и улыбнулся:
– Да так, ничего.
Ему не хотелось ворошить старое. Может быть, Лаки все еще сердится. Если бы она знала, каким вещам Сандра учила его, она бы точно вспылила. Она всегда очень беспокоилась за него.
Сэм взглянул на мальчиков, сидевших слева от них, через два стола.
– Картошка и Джей-Джей отправились за второй порцией мороженого.
– Да у них просто железные желудки!
– Как и у тебя, впрочем.
– Да, пожалуй. – Сэм усмехнулся и снова посмотрел на Лаки: – Но и ты от нас недалеко ушла.
– Ну уж нет! Я по крайней мере не ем одновременно сливочное мороженое и огурцы!
В животе у Сэма все перевернулось от одной мысли об этом.
– Дьявол тебя подери, Лаки! Зачем ты напомнила? Я до конца жизни не забуду, как мне было плохо. А мы еще скормили собаке остатки мороженого.
– Мне тогда гораздо больше было жаль собаку, чем тебя.
Они словно заново пережили давнишнее ощущение.
. – Да, старина Сунер болел потом целую неделю. Насколько помню, после этого я никогда ничего не делал на спор.
Лаки кивнула. Сэм проследил за ее взглядом, бесцельно блуждавшим по битком набитому ресторану. Что-то не так с ее глазами, что-то изменилось. Может быть, цвет? Или они были такими всегда?
– Знаешь, мне кажется, что Джей-Джей несколько отбился от рук.
Сэм рассердился. Лаки уже говорила ему об этом, но он понятия не имел, с чего это она решила, что его брат отбился от рук.
– С ним все хорошо. Он нормальный двенадцатилетний ребенок.
– Послушай, я прекрасно знаю, как себя ведут нормальные дети, на работе мне все время приходится иметь с ними дело. Джей-Джей просто взывает к твоему вниманию. Тебе нужно уделять ему больше времени.
– Я забочусь о нем, Лаки. У него есть крыша над головой, хорошая еда. Что еще надо мальчишке?
– Ему нужен старший брат. У него ведь нет родителей. В конце концов, это уже становится смешным.
– У него есть старший брат. Но я, помимо него, занимаюсь медицинской практикой. Я же должен как-то на жизнь зарабатывать. Делаю все, что могу.
Она скрестила руки на груди, подалась вперед и после минутного молчания продолжила:
– О'кей, раз так, почему бы нам всем вместе – тебе, мне, Джей-Джею и Картошке, если, конечно, его мать позволит, – не поехать сегодня на озеро, не взять напрокат лодку и не порыбачить?
Сэм резко выпрямился. Он знал, к чему она клонит, но он не позволит манипулировать собой. Он один несет ответственность за воспитание Джей-Джея, и он будет делать это так, как считает нужным.
– У меня сегодня после обеда несколько пациентов, к тому же я должен сделать кое-какие анализы. Я не могу, только не сегодня. Кроме того, мне совсем не кажется, что Джей-Джей нуждается в каких-то специальных мероприятиях.
Лаки откинулась на спинку стула и подняла свой стакан с холодным чаем, но на полпути ее рука замерла в воздухе.
– Ну что ж, хорошо. Тем не менее вам с Джей-Джеем нужно поговорить о том, что случилось сегодня в церкви.
– Мы уже поговорили, по дороге сюда. Я сказал, что его замечания были совершенно неуместны в присутствии преподобного отца Холкома.
– Они были бы неуместны перед кем угодно.
– Ладно, согласен.
– И как ты его наказал?
– Я не стал его наказывать.
– Что?!
– Да, не стал.
– А с дробовиком? Ты собираешься с ним что-то делать?
Сэм почувствовал, как запылали его щеки. Он совершенно не расположен затрагивать эту тему. Ему и так вчера стоило немалого труда сначала выносить ее дефиле по двору в крошечном кусочке материи, который она называет купальным халатом, а потом сохранять хладнокровие и профессиональное спокойствие, когда пришлось извлекать эти чертовы дробинки. Он старался не думать обо всем этом – до того, как Джей-Джей некстати проболтался час назад перед доброй половиной паствы. Теперь же, когда Лаки сидела напротив, он знал, что обязательно настанет момент, когда она спросит, о каком таком холодном душе говорил его брат... Это было почти невыносимо.
Да что с ним происходит такое, в самом деле?
Сэм сглотнул. Как же все это неприятно.
Как девушка может есть столько сладкого и оставаться стройной?! Это было выше его понимания. Наверное, она сжигает все лишние калории на работе. Лаки заведует спортивной секцией в парковом департаменте соседнего городка Пибоди, а такая работа явно требует много движения. Возможно, это иногда тяжеловато, но лучшей работы для нее не придумать. В детстве Лаки была самым большим сорванцом в окрестностях. Единственная девочка, которая когда-либо забиралась на водонапорную башню Фридома!
Сэм улыбнулся, глядя, как она слизывает остатки клубничной глазури со своей вилки, а потом быстро перевел взгляд за окно, на ту самую водонапорную башню. Он вдруг поймал себя на мысли, что его волнует форма языка Лаки, движения, которыми она облизывает вилку. Надо отвлечься от этого. Он поерзал на стуле.
Черт побери. Надо отвлечься.
Сэм внимательно изучал водонапорную башню. Если приглядеться повнимательнее, можно увидеть полустертые слова, которые когда-то, в кажущиеся уже незапамятными времена, Лаки намалевала розовым спреем: «Сандра Паркер – неряха». Он усмехнулся, вспомнив эту историю. Ему тогда было четырнадцать, Лаки – тринадцать, и он был влюблен в пятнадцатилетнюю Сандру Паркер. Лаки ненавидела ее.
– Что тебя так развеселило?
Сэм снова посмотрел на Лаки и улыбнулся:
– Да так, ничего.
Ему не хотелось ворошить старое. Может быть, Лаки все еще сердится. Если бы она знала, каким вещам Сандра учила его, она бы точно вспылила. Она всегда очень беспокоилась за него.
Сэм взглянул на мальчиков, сидевших слева от них, через два стола.
– Картошка и Джей-Джей отправились за второй порцией мороженого.
– Да у них просто железные желудки!
– Как и у тебя, впрочем.
– Да, пожалуй. – Сэм усмехнулся и снова посмотрел на Лаки: – Но и ты от нас недалеко ушла.
– Ну уж нет! Я по крайней мере не ем одновременно сливочное мороженое и огурцы!
В животе у Сэма все перевернулось от одной мысли об этом.
– Дьявол тебя подери, Лаки! Зачем ты напомнила? Я до конца жизни не забуду, как мне было плохо. А мы еще скормили собаке остатки мороженого.
– Мне тогда гораздо больше было жаль собаку, чем тебя.
Они словно заново пережили давнишнее ощущение.
. – Да, старина Сунер болел потом целую неделю. Насколько помню, после этого я никогда ничего не делал на спор.
Лаки кивнула. Сэм проследил за ее взглядом, бесцельно блуждавшим по битком набитому ресторану. Что-то не так с ее глазами, что-то изменилось. Может быть, цвет? Или они были такими всегда?
– Знаешь, мне кажется, что Джей-Джей несколько отбился от рук.
Сэм рассердился. Лаки уже говорила ему об этом, но он понятия не имел, с чего это она решила, что его брат отбился от рук.
– С ним все хорошо. Он нормальный двенадцатилетний ребенок.
– Послушай, я прекрасно знаю, как себя ведут нормальные дети, на работе мне все время приходится иметь с ними дело. Джей-Джей просто взывает к твоему вниманию. Тебе нужно уделять ему больше времени.
– Я забочусь о нем, Лаки. У него есть крыша над головой, хорошая еда. Что еще надо мальчишке?
– Ему нужен старший брат. У него ведь нет родителей. В конце концов, это уже становится смешным.
– У него есть старший брат. Но я, помимо него, занимаюсь медицинской практикой. Я же должен как-то на жизнь зарабатывать. Делаю все, что могу.
Она скрестила руки на груди, подалась вперед и после минутного молчания продолжила:
– О'кей, раз так, почему бы нам всем вместе – тебе, мне, Джей-Джею и Картошке, если, конечно, его мать позволит, – не поехать сегодня на озеро, не взять напрокат лодку и не порыбачить?
Сэм резко выпрямился. Он знал, к чему она клонит, но он не позволит манипулировать собой. Он один несет ответственность за воспитание Джей-Джея, и он будет делать это так, как считает нужным.
– У меня сегодня после обеда несколько пациентов, к тому же я должен сделать кое-какие анализы. Я не могу, только не сегодня. Кроме того, мне совсем не кажется, что Джей-Джей нуждается в каких-то специальных мероприятиях.
Лаки откинулась на спинку стула и подняла свой стакан с холодным чаем, но на полпути ее рука замерла в воздухе.
– Ну что ж, хорошо. Тем не менее вам с Джей-Джеем нужно поговорить о том, что случилось сегодня в церкви.
– Мы уже поговорили, по дороге сюда. Я сказал, что его замечания были совершенно неуместны в присутствии преподобного отца Холкома.
– Они были бы неуместны перед кем угодно.
– Ладно, согласен.
– И как ты его наказал?
– Я не стал его наказывать.
– Что?!
– Да, не стал.
– А с дробовиком? Ты собираешься с ним что-то делать?
Сэм почувствовал, как запылали его щеки. Он совершенно не расположен затрагивать эту тему. Ему и так вчера стоило немалого труда сначала выносить ее дефиле по двору в крошечном кусочке материи, который она называет купальным халатом, а потом сохранять хладнокровие и профессиональное спокойствие, когда пришлось извлекать эти чертовы дробинки. Он старался не думать обо всем этом – до того, как Джей-Джей некстати проболтался час назад перед доброй половиной паствы. Теперь же, когда Лаки сидела напротив, он знал, что обязательно настанет момент, когда она спросит, о каком таком холодном душе говорил его брат... Это было почти невыносимо.
Да что с ним происходит такое, в самом деле?
Сэм сглотнул. Как же все это неприятно.