Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Поток алмазов

   — Я непростительный эгоист, — сказал он, — я должен был уговорить вас сойти с парохода в Санта-Крус, но у меня не хватило мужества.
   — Я бы все равно осталась, — сказала она. — Не забывайте, капитан Грэй, что во мне течет кровь путешественника, исследователя.
   — Называйте меня лучше Сноу, — сказал он.
   — Ну, мистер Сноу, — поправилась она, — хотя это звучит немного фамильярно, да, о чем я начала говорить?
   — Вы гордились своим происхождением, — ответил он, — пододвинув себе складное кресло, — а мы внимательно слушали.
   Некоторое время она молчала, глядя на бурное море.
   — Мое положение очень серьезно, — сказала она вдруг. — Эта страна отняла у меня отца, а теперь отнимает брата…
   — Ну, до вас она не доберется, — процедил он сквозь зубы. — Такого безумия я не допущу. Вы должны вернуться. В Бассаме мы встретим пароход, находящийся на обратном пути, и я…
   Она громко рассмеялась.
   — Мы должны быть готовы к худшему, — продолжал он. — Ламбэр, убедившись, что алмазный поток находится за португальской границей, может пойти на…
   — Какую цель, по-вашему, преследовал Ламбэр, давая моему отцу неточный компас? — перебила она его.
   — Мне кажется, он сделал это для того, чтобы ваш отец не мог вторично разыскать россыпь. Я убежден, что Ламбэр сделал все, чтобы кто-либо другой не мог использовать план, если бы он случайно попал в чужие руки.
   — Зачем же они тогда ловили Фрэнсиса? — спросила она удивленно.
   — Это была единственная возможность заполучить план, и, кроме того, беря с собой сына погибшего исследователя, они некоторым образом укрепляли свою позицию.
   Это был единственный разговор, который они вели поэтому поводу. В Сьерра-Леоне их багаж перегрузили на «Пинто-Коло», маленькое португальское каботажное судно, и они спокойно поплыли вдоль берега, причем каждые две-три мили пароход становился на якорь и выгружал бочки с немецким ромом.
   И вот ранним утром, когда над маслянистой водой стоял густой белый туман, пароход снова стал на якорь. Здесь начиналась прибрежная полоса.
   — Ну, вот мы и приехали, — сказал Сноу час спустя, когда лодка причалила к берегу. Он обратился к высокому худому туземцу, стоявшему поодаль.
   — Ты давно видел здесь белых людей?
   — Масса, — ответил чернокожий и продолжал на своем наречии.
   Цинтии эта тарабарщина была совершенно непонятна. Она смотрела то на туземца, то на Сноу, который внимательно и напряженно вслушивался в то, что говорил чернокожий.
   — Кого ты подразумеваешь под белым человеком, который умер? — спросил он.
   Раньше чем черный успел ответить, его внимание привлекло кое-что другое и он поднял голову. Над ними медленно кружилась птица.
   Он вытянул руки и слегка свистнул. Птица камнем упала на берег, тяжело поднялась, шатаясь, сделала несколько шагов и свалилась набок.
   Туземец нежно поднял ее — это был голубь. Вокруг красной лапки резинкой была прикреплена белая полоска бумаги. Сноу осторожно вытянул бумажку, расправил ее и прочитал.
 

   «Д. Е. Хуссасу.
   Мистер Ламбэр и мистер Уайтей достигли
   миссионерской станции Алеби. Они уведомляют, что
   открыли алмазную россыпь и сообщают, что Сеттон
   месяц тому назад умер от лихорадки.

X. Сандерс.»

 
   Он медленно перечитал послание. Цинтия беспокойно наблюдала за ним.
   — Что там написано? — спросила она. Сноу тщательно сложил бумагу.
   — Не думаю, чтобы это предназначалось нам, — ответил он.

Глава 13

   На территории К'Хасси трое сидели за ужином. Коренастый, в грязном свитере — Ламбэр, тощий, с желтым небритым лицом — Уайтей. Он только что перенес второй припадок лихорадки и руки его предательски дрожали. Третьим был Сеттон. Они ели безвкусную речную рыбу, которую выудил им их проводник, и упорно молчали. Они заговорили, когда, окончив трапезу, вышли на берег реки.
   — Значит, конец, — мрачно сказал Ламбэр.
   Уайтей ничего не ответил.
   — Эта экспедиция стоила три тысячи фунтов и не знаю уж сколько лет моей жизни, — продолжал Ламбэр, — и ко всему, мы находимся в тысяче миль от берега.
   — В четырехстах, — перебил его нетерпеливо Уайтей, — но могли бы быть и в четырех тысячах…
   Наступило молчание.
   — Куда течет эта река? — не унимался Ламбэр, — ведь должна же она куда-нибудь течь!
   — Через гостеприимную деревню каннибалов, — мрачно ответил Уайтей, — и если ты думаешь сократить путь, то оставь эту речку в покое!
   — И не существует никакого алмазного потока… Никаких алмазов… Чертовски гениальный исследователь ваш отец, Сеттон!
   Юноша задумчиво смотрел на реку и молчал.
   — Чертовски гениальный, — повторил Ламбэр.
   Сеттон повернул к нему голову.
   — Не затевайте со мной ссоры, — негромко произнес он, — если вы это сделаете, я вас…
   — Ну! Если я это сделаю?!. — Ламбэр был в таком состоянии, что готов был ссориться с каждым.
   — Если вы это сделаете, я вас застрелю, — ответил Сеттон и снова уставился на реку.
   Ламбэра это предупреждение не успокоило.
   — К чему это, к чему это, Сеттон? Ну что за манера разговаривать так с…
   — Заткни свою глотку! — заорал на него Уайтей, — очень нам нужна твоя болтовня! Нам нужен выход!
   Это был результат четырехмесячных скитаний, причем каждый день они все дальше углублялись в джунгли. Португальской границы они не достигли, так как выяснилось, что план неправилен. В нем были указаны маленькие деревушки, мимо которых они ни разу не проходили, затем, когда они, наконец, наткнулись на одну деревню, помеченную в плане выяснилось, что в окружности одной только мили существует двадцать деревень под тем же названием!
   Все дальше они углублялись в джунгли, теряя одного за другим своих носильщиков. Они вели переговоры с мирным населением Алеби, сражались с немирными жителями джунглей, выдержали трехдневную осаду татуированного племени К'Хасси, получив сомнительную помощь малодушного населения внутренней полосы. Концом экспедиции было то, что они вынуждены были позорно возвращаться обратно той же дорогой.
   — Другого пути нет, — настаивал Ламбэр.
   Различные мысли проносились в голове Сеттона, мрачно смотревшего на тихое течение реки. В книгах подобные экспедиции кончались иначе! Цинтия будет смеяться! Ему теперь уже жутко становилось при этой мысли. А другой, этот вор, этот Сноу… Он тоже будет смеяться… Никаких алмазов, никакого золота, никакого потока! Мечта умерла. Перед ним была река. Лениво ползла она сотни миль и вытекала в море, где стояли пароходы, отправлявшиеся в Англию… в Лондон.
   Он вскочил на ноги.
   — Когда мы уезжаем? — спросил он.
   — Уезжаем? — Ламбэр взглянул на него.
   — Мы должны возвратиться тем же путем, каким пришли, — сказал юноша. — Лучше всего нам сейчас же отправиться в путь — носильщики бегут от нас, еще прошлой ночью двое ушли… У нас нет больше консервов, у нас осталось приблизительно по сто патронов на человека… Я предлагаю завтра на рассвете выступать! — закончил он с ноткой истерики в голосе.
   Еще до восхода солнца маленькая экспедиция тронулась в обратный путь по направлению к морю.
   Три дня их никто не беспокоил. На четвертый они натолкнулись на группу охотников племени К'Хасси, что было нежелательно, так как они надеялись пробраться через землю К'Хасси без серьезных конфликтов. Группа эта бросила охоту на слонов и начала более прибыльную охоту на людей. К счастью экспедиция успела достичь открытого места, где могла защищаться. На пятый день их проводник, который шел за носильщиками, разразился диким воплем. Сеттон и Уайтей отправились узнать в чем дело, и он им рассказал, что видел несколько чертей. Следующей ночью он схватил полено, подкрался к одному из носильщиков, с которым был в дружеских отношениях, и размозжил ему череп.
   Сошедшего с ума проводника привязали к дереву.
   — Что нам делать?! — злился Ламбэр. — Не можем же мы его оставить — он умрет с голоду или освободиться, что еще хуже!
   Они оставили вопрос открытым до утра, и приставили к проводнику стражу.
   Утром носильщиков собрали под предводительством нового проводника и караван тронулся в путь. Уайтей шел последним. Вдруг Ламбэр, идущий в середине колонны, услышал револьверный выстрел, через некоторое время второй. Он ужаснулся и стер пот со лба.
   Вскоре Уайтей нагнал их. Он был бледен.
   Ламбэр испуганно взглянул на него.
   — Что ты сделал? — прошептал он.
   — Вперед! Пошел вперед! — бросил тот. — Ты слишком много спрашиваешь! Я слишком хорошо знаю, что я сделал! Разве я мог допустить, чтобы он умер голодной смертью, а?
   Они добрались до Алеби-ленд и раскинули здесь свой лагерь.
   Тут-то и пришла Ламбэру в голову мысль, которую он пока никому не излагал, но тщательно взвешивал, молча шевеля распухшими губами.
   Они находились в туземной деревне, население которой было по отношению к ним настроено дружелюбно, и потому они решили здесь отдохнуть три дня. Под вечер второго дня, когда они сидели у костра, Ламбэр изложил свой план.
   — Вы представляете, дорогие спутники, навстречу чему мы идем? — спросил он.
   Никто ему не ответил.
   — Я иду навстречу банкротству так же как и ты, Уайтей! Сеттон готовится стать всеобщим посмешищем в Лондоне и, — добавил он, наблюдая реакцию на свои слова, — отдает на позор имя своего отца!
   Он посмотрел на юношу и продолжал:
   — Я и Уайтей учредили общество — выманили у публики деньги… Алмазные россыпи… Красочные проспекты и тому подобное… все хорошо обдумано!
   Он заметил, как Уайтей задумчиво кивнул, а Сеттон смутился.
   — Мы возвращаемся…
   — Если мы возвратимся… — промычал Уайтей.
   — Не болтай глупостей! — прикрикнул на него Ламбэр. — Конечно, мы возвратимся… самое трудное позади, нам не нужно больше защищаться. Мы приближаемся к цивилизации…
   — Ну а дальше, дальше, — перебил его Уайтей, — что будет, когда мы возвратимся?
   — Да, — сказал Ламбэр, — когда мы возвратимся, мы вынуждены будем сказать: «Леди и джентльмены, дело в том что…»
   — Откровенно говоря… — подсказал Уайтей.
   — Откровенно говоря… россыпи не существует…
   — Увы, — развел руками Уайтей.
   — Но, — оживился Ламбэр, — послушайте! Что нам мешает сказать, что мы открыли алмазную россыпь?! Мы можем изобрести поток… сделать из него высохшее русло… мы видели сотни мест, где в мокрое время года протекают ручейки! Что если мы, возвратившись назад, набьем карманы гранатами и нешлифованными алмазами… Я могу в Лондоне достать такие…
   Глаза Уайтея сверкнули.
   Но Сеттон стал возражать:
   — Вы с ума сошли, Ламбэр! Неужели вы думаете, что по возвращении я стану лгать? Не воображаете ли вы, что я приму участие в таком обмане… и пожертвую именем и памятью отца? Вы с ума сошли!
   Его спутники молча переглянулись.
   Во время следующего перехода Сеттона свалил с ног приступ тропической малярии. Путешественники вынуждены были из-за этого непредвиденного инцидента разбить лагерь на берегу высохшей речушки.
   Ламбэр и Уайтей ушли в заросли. Никто из них не проронил ни слова, но каждый догадывался, о чем думает другой.
   — Ну? — сказал, наконец, Уайтей.
   Ламбэр избегал его взгляда.
   — Для нас это разорение… А если бы он был благоразумен, мы могли бы решить наши проблемы…
   Снова наступило молчание.
   — Что, ему плохо? — спросил вдруг Ламбэр. Уайтей пожал плечами.
   — Не хуже, чем мне уже было дюжину раз. У него это первый приступ.
   Затем снова наступило молчание, которое нарушил Уайтей.
   — Мы его не можем нести — у нас остались только два носильщика, а до первой миссионерской станции осталось приблизительно пятьдесят миль…
   Побродив еще по лесу, они молча возвратились в свой маленький лагерь, где метался в бреду Сеттон.
   Ламбэр постоял рядом с ним, пошевелил губами и сказал:
   — С ним нужно покончить, — он достал из кармана записную книжку. — Хотя мы и верим друг другу, но все же лучше пусть это будет черным по белому…
   Он написал две записки одинакового содержания. Уайтей сперва колебался, но затем все-таки подписал…
   …Уайтей разбудил чернокожего, который состоял при них переводчиком, а теперь и носильщиком.
   — Вставай, — сказал он сердито, — возьми ружья, разбуди второго и — марш, только живей!
   Через несколько минут маленький отряд уже шел по темной тропинке. Впереди — туземец с фонарем для защиты от диких зверей. Вдруг туземец остановился и обернулся к Ламбэру.
   — Я не вижу молодого массу.
   — Иди дальше, — ответил недовольно Уайтей. — Масса ведь скоро умрет.
   Чернокожий двинулся дальше. В этой стране, где утром люди вставали здоровыми, а вечером их хоронили, смерть считалась обычным явлением.
   Через три дня они достигли пограничной миссионерской станции, и гелиограф возвестил их прибытие наместнику Сандерсу.

Глава 14

   Трехнедельный отдых, мягкие кровати, миссионерский стол и бритва сделали свое дело. Ламбэр почувствовал вкус к жизни. У него была очень удобная память, необычайно избирательная. На миссионерскую станцию прибыл, наконец, наместник, полновластный хозяин этого края — Сандерс. Он стал их расспрашивать, но ввиду изнуренного состояния участников экспедиции, он не потребовал от них подробного отчета и спокойно выслушал, что поток алмазов открыт, а из описания местности заключил, что это на британской земле… Он был разочарован, но не подавал виду.
   Ни один человек, которому поручено стоять на страже благополучия туземцев, не может обрадоваться открытию во вверенной ему области драгоценных россыпей или рудников. Такие богатства всегда пахнут кровью.
   На первый взгляд кажется странным, что наместник не потребовал тогда у Ламбэра и его компаньонов образчиков этой россыпи, но Сандерс был человеком простым, непритязательным, не встречавшим подобное в своей практике, и, откровенно говоря, не знавшим, что ему нужно было в таких случаях делать.
   — Когда умер Сеттон? — спросил Сандерс, на что получил точный ответ.
   — Где?
   При этом вопросе они замялись и заявили, что это место находится в ста милях отсюда.
   Сандерс быстро высчитал.
   — Нет, гораздо ближе, — сказал он.
   Они допустили возможность ошибки, и Сандерс, оставив вопрос открытым, не стал их больше расспрашивать, зная по собственному опыту, что память изнуренных людей ненадежна. Он расспросил носильщиков, но и у них не получил точного ответа.
   — Масса, — начал проводник на своем наречии, — это было на одном месте, где близко друг от друга растут четыре дерева, два красных дерева и два каучуковых.
   Так как леса Алеби-ленд главным образом состоят из красных и каучуковых деревьев, то наместник ничего определенного и не узнал.
   Четырнадцать дней спустя они достигли маленького прибрежного городка, где находилась резиденция Сандерса.
   Пережить в Центрально-Западной Африке одно разочарование за другим, возвратиться кое-как к исходной точке экспедиции, напрочь позабыв как о тяготах похода, так и о двух убийствах, переступить порог вполне комфортабельного дома и — оказаться вдруг лицом к лицу с человеком, о котором твердо знаешь, что он сидит в камере одной из тюрем Англии — о, это кого угодно лишит самообладания! Именно это произошло с двумя негодяями, когда они увидели Сноу в гостиной дома наместника.
   Они молча посмотрели друг на друга, причем оба исследователя не обнаружили больше на лице Сноу его обычной лукавой улыбки. Он был совершенно серьезен.
   — Что вы сделали с Сеттоном? — спокойно спросил он.
   Они не ответили. Сноу повторил свой вопрос.
   — Он умер, — ответил, наконец, Уайтей. — Он умер от лихорадки. Это очень печально, но умер…
   Уайтея впервые в жизни охватил гнетущий страх. В голосе Сноу звучал какой-то непонятный повелительный тон, будто он вдруг взял на себя роль судьи. Ни Уайтей, ни Ламбэр никак не могли осознать, что человек, требующий у них объяснений, был тем же самым, которого они видели на вокзале в арестантском халате!
   — Когда он умер?
   Они ответили торопливо и одновременно.
   — Кто его похоронил?
   Снова они заговорили вместе.
   — У вас ведь были с собой два туземца… Вы им ничего не сказали? Вы даже не приказали вырыть могилу?
   — Мы сами его похоронили, — Ламбэр снова обрел дар речи, — потому что он был белым и мы тоже белые — понимаете?
   — Понимаю.
   Он достал со стола лист бумаги. Они увидели на нем набросок какой-то местности и угадали, что это место их изысканий.
   — Покажите место, где вы его похоронили. — Сноу положил карту на стол.
   — Нечего показывать! — к Ламбэру вернулось самообладание. — Сноу, что вы себе позволяете? Кто вы такой, черт вас возьми, что позволяете себе допрашивать нас? Какой-то беглый каторжник…
   — Что это за разговор о каком-то алмазном поле? — продолжал Сноу свой допрос тем же бесстрастным тоном. — Правительству ничего неизвестно о таком поле — или потоке. Вы заявили наместнику, что нашли алмазное поле. Где оно?
   — Пойди сам и поищи, — вскипел Уайтей, — наглец! Мы никого не расспрашивали, а пошли и нашли!
   Он широко пошагал к выходу. На пороге обернулся и угрожающе бросил:
   — Мы завтра покинем берег и первое, что мы сделаем по прибытии в цивилизованную гавань — это заявим о вас… поняли? Нечего арестантам шататься по британским владениям!
   На лице Сноу заиграла улыбка.
   — Мистер Уайтей! — сказал он мягко, — вы завтра не покинете берег. Пароход уйдет без вас.
   — Вот как!
   — Пароход уйдет без вас, — повторил он. — Без Уайтея и без Ламбэра.
   — Что вы хотите этим сказать?
   Сноу взял со стола карту и указывая на место, помеченное крестиком, сказал:
   — Где-то здесь, вблизи высохшего русла реки умер человек. Я хочу иметь доказательства его смерти и знать все подробности, прежде чем я вас отпущу…
   Каким-то необъяснимым инстинктом преступники всегда чувствуют, что перед ними — представитель власти.
   — Что вы этим хотите сказать, мистер Сноу? — спросил Уайтей, катастрофически теряя самоуверенность.
   — То, что сказал, — ответил тот спокойно.
   — Не думаете же вы, что мы его убили!
   Сноу пожал плечами.
   — Мы это так или иначе узнаем, прежде чем вы нас покинете. Я отправил людей к тому месту, где, как вы утверждаете, закопали Сеттона. Вашему переводчику нетрудно будет найти это место. Он уже в пути.
   Ламбэр побледнел, как смерть:
   — Мы ему ничего не сделали, — пробормотал он.
   Сноу улыбнулся.
   — Это мы узнаем.
   Выйдя из дома наместника, Ламбэр внезапно схватил своего спутника за руку.
   — Предположим, — Ламбэр задыхался. — Предположим…
   — Что?
   — Предположим, что какой-нибудь случайный туземец его убил! Ведь обвинят-то нас!
   — Ах ты, Господи, об этом я и не подумал…
   Последующие дни были полны тревожного ожидания. Компаньоны избегали попадаться на глаза Сноу, избегали Сандерса, вообще избегали каких бы то ни было контактов. Все же они узнали, что Цинтия Сеттон находится в резиденции наместника. Цинтия мужественно выслушала осторожное сообщение Сноу о случившемся с ее братом. Бледная, опустошенная, она бродила по окрестностям резиденции. Она подсознательно ждала… Чего? Чуда? Так или иначе, пока Сноу находился рядом, ее не покидали остатки надежды.
   Сноу же куда-то постоянно исчезал, а по возвращении надолго запирался с Сандерсом.
   — Белые очень часто умирают в Алеби-ленд, — говорил Сандерс, — есть основание верить правдивости этой истории… но эти двое не похожи на людей, которые из чисто гуманных побуждений взяли бы на себя труд похоронить бедного мальчика. Этому я, во всяком случае, не верю…
   — Что вы намерены делать, когда люди возвратятся? — спросил Ламбэр.
   — Я приму их доклад только в присутствии всех участников этой истории. Расследование должно быть беспристрастным. Оно и без того не совсем законно…
   Проходили недели… недели нестерпимого беспокойства для Уайтея и Ламбэра, пока они убивали время, играя в вист под навесом своего барака.
   Сандерс навещал их по долгу службы. Он был по отношению к ним элементарно вежлив, как, скажем, вел бы себя начальник тюрьмы по отношению к дисциплинированным арестантам.
   Наконец как-то утром их вызвали к наместнику. Никогда еще ни один арестант не шел на скамью подсудимых с таким трепетом, как эти двое.
   Наместник сидел за большим столом. Трое туземцев в синей поношенной полицейской форме стояли рядом. Сандерс бегло разговаривал с ними на туземном наречии. Присутствовавшие белые совершенно не понимали их.
   Сноу и Цинтия сидели по правую сторону стола, а слева стояли два пустых стула. Все напоминало судебную камеру, в которой места подсудимых и обвинителей были противопоставлены друг другу.
   Ламбэр искоса взглянул на Цинтию и его передернуло. Она же спокойно сидела в своем белом тропическом одеянии.
   Сандерс прервал разговор с туземцами и велел им встать в центре комнаты.
   — Я их внимательно выслушал, — сказал он громко. — А теперь буду задавать вопросы и переводить их ответы, если вам угодно.
   Уайтей крякнул, попробовал было выразить свое согласие, но так как это ему не удалось, он только кивнул головой.
   — Нашли вы это место с четырьмя деревьями? — начал допрос Сандерс.
   — Масса, мы нашли его, — ответил туземец. — Да, это так… Мы шли и шли по той тропинке, по которой пришли белые мужчины, лишь один день мы отдыхали, это был праздник… Мы принадлежим к секте Суфи и молимся единому Богу, — продолжал полицейский. — Мы находили места ночлегов. Там была зола ночных костров, которые зажигали белые люди, патроны и другие вещи, которые они выбрасывали.
   — Сколько дней потребовалось белым людям дойти оттуда? — спросил Сандерс.
   — Десять дней, мы сосчитали десять ночных костров, где было много золы, и десять дневных, где золы было столько, чтобы кипятить только один горшок. Также на этих местах не были приготовлены постели. Двое белых мужчин шли десять дней, раньше их было трое.
   — Откуда ты это знаешь?
   — Масса, это легко понять, мы находили места их ночлега. Также мы нашли место, где был оставлен третий белый мужчина.
   Ламбэр то бледнел, то краснел во время перевода показаний чернокожего.
   — Нашли вы белого мужчину?
   — Масса, мы его не нашли.
   У Ламбэра сжималось горло. Уайтей тупо смотрел перед собой.
   — Была там могила?
   Туземец покачал головой.
   — Мы нашли там открытую могилу, но там не было мужчины.
   — Вы не нашли никаких следов белого мужчины?
   — Нет, масса, он бесследно исчез и только это вот осталось там. — Он достал из кармана грязный платок с несколькими узелками по краям.
   Цинтия поднялась и взяла его в руки.
   — Да, этот платок принадлежал моему брату, — сказала она тихо и передала его Сандерсу.
   — Тут что-то завязано, — заметил тот и начал развязывать узлы. Всего он развязал три узла. Два раза выпадал на стол небольшой серый камешек кремнезема, а последний раз — четыре совсем маленьких камешка не больше горошины. Сандерс собрал камешки и внимательно разглядывал их.
   — Не знаете ли вы, что эти штучки означают? — обратился он к Уайтею, но тот отрицательно покачал головой. Тогда он обратился к туземцу.
   — Абибоо, ты знаешь обычаи и нравы населения Алеби. Что могут означать эти камни?
   Но Абибоо покачал головой.
   — Масса, если бы они были из красного дерева, они означали бы свадьбу, если из каучука — путешествие, но эти штучки ничего не означают.
   — Боюсь, что и я в этом не разберусь, — заметил Сандерс, когда Сноу подошел к столу.
   — Позвольте мне взглянуть, — сказал он и внимательно стал их разглядывать. Затем он достал перочинный нож и начал царапать камешки.
   Он так был погружен в свою работу, что и не думал о том, что этим задерживает ход следствия. Они терпеливо ждали три, пять, десять минут. Затем он поднял голову, перекатывая в руке камешки.
   — Я думаю, что мы можем оставить себе эти камешки? — спросил он. — Вы ничего не имеете против?
   Ламбэр утвердительно кивнул головой.
   Он успел успокоиться, хотя, как полагал Уайтей, этому пока не было оснований. Следующие слова наместника подтвердили его подозрения.
   — Вы утверждаете, что похоронили мистера Сеттона в известном месте, — произнес он с расстановкой. — Мои люди не нашли никаких следов могилы, за исключением вырытой и пустой. Как вы это объясните?
   Уайтей шагнул вперед.
   — Нам нечего объяснять, — просвистел он своим тоненьким голоском, — мы похоронили его, и это все, что мы знаем. Ваши люди, вероятно, ошиблись местом. Дальше вы не можете держать нас в плену, это противозаконно… В чем вы нас обвиняете? Все, что возможно было, мы вам объяснили…
   — Разрешите мне задать вопрос? — сказал Сноу. — Алмазную россыпь вы обнаружили до или после смерти мистера Сеттона?
   Ламбэр, к которому непосредственно относился вопрос, ничего не ответил. Если дело касалось хронологии, то лучше было положиться на Уайтея.
   — До, — ответил Уайтей после короткой паузы.
   — Задолго?
   — Да… с неделю или что-то в этом роде…
   Сноу забарабанил пальцами по столу.
   — Знал мистер Сеттон об этом?
   — Нет, — ответил Уайтей, — когда было сделано открытие, он уже лежал в лихорадке.
   — И он ничего не знал?
   — Ничего.
   Сноу раскрыл ладонь и высыпал камешки на стол.