Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Поток алмазов

   Через час он явился в маленькую гостиницу, где Уайтей устроил нечто вроде главного штаба. Она находилась на узенькой улочке, которая тянулась вдоль набережной Темзы. На этой улочке находилось больше гостиниц, чем в самых оживленных кварталах Лондона. Уайтей занимал весь третий этаж, состоящий из трех небольших комнат.
   Компаньоны совещались свыше двух часов. Совещание, правда, выглядело скорее, как монолог Уайтея. Ламбэр, в основном, слушал и кивал.
   Когда Ламбэр уходил, Уайтей поинтересовался:
   — Ты по какой дороге пойдешь?
   — Вдоль набережной.
   — Я провожу тебя.
   Часы на Вестминстерской башне пробили одиннадцать, когда они вышли на набережную Темзы, К ним подошел нищий.
   — …пару пенсов… на ночлег, сэр… не ел три дня…
   Они оставили эту просьбу без внимания. Нищий, не отставая, шел за ними. Когда они подошли к Фонарю, Уайтей внезапно обернулся и схватил его за шиворот.
   — Дай-ка на тебя взглянуть!
   Для изнуренного бродяги, которым он казался, нищий обладал удивительной силой, которую проявил, вырываясь из рук Уайтея, который все же успел его разглядеть. Это было строгое, решительное и небритое лицо…
   — Слушайте, нехорошо так людей пугать, — проворчал нищий, — оставьте ваши руки при себе!
   Уайтей достал полкроны и дал их нищему.
   — Вот тебе, сын мой, пойди выпей и ложись спать.
   Нищий поклонился и исчез.
   — Ты становишься сентиментальным, — заметил Ламбэр, когда они отошли немного.
   — Возможно, — ответил Уайтей. — Ты видел его физиономию?
   — Нет.
   Уайтей рассмеялся.
   — Сыщик Мардок из Скотленд-Ярда!
   — Что ему нужно? — заволновался Ламбэр. — Странно…
   — Не будь идиотом, — вскинулся Уайтей.
   Когда они расстались, Уайтей пошел той же дорогой обратно, и остановил встречный автомобиль. Он оглянулся. Поблизости никого не было.
   — Улица Виктории, — сказал он шоферу. Когда машина тронулась, он неожиданно приказал везти его в Кеннингтон. Не доезжая Кеннингтона он вышел, сел в трамвай и проехал три остановки.
   Уайтей разыскивал человека по имени Коалс. Этот Коалс прежде исполнял мелкие поручения Уайтея. Если он не умер и не сидит в тюрьме, то его можно было застать в известной пивной. Уайтею повезло. Он увидел Коалса на своем обычном месте в пивной и, к его удивлению, трезвым. Посланный мальчишка вызвал его на улицу. Он боязливо свернул за угол, где его дожидался Уайтей.
   — Я было подумал, что вы сыщик, — сказал Коалс, увидев Уайтея, — хотя, насколько мне известно, я ничего такого не натворил…
   Он был высокого роста, широкоплечий, с большой бесформенной головой и с отталкивающим лицом.
   — Как ваши делишки, сэр? — затараторил он. — Мои дела — хуже некуда. Работы нет. Жизнь — тяжелая штука, когда работы нет. Никогда еще в жизни такой нищеты не переживал! Если не найду работу, так прямо не знаю, чем все это кончится…
   Безработица была его любимой темой. Он нравился себе в роли жертвы.
   — Одни говорят — правительство виновато, другие — конкуренция, но по-моему…
   Уайтей оборвал его на полуслове.
   — Коалс, у меня есть для тебя работа.
   — Благодарю вас, мистер Уайтей, дорогой мистер Уайтей… Я бы с удовольствием, если бы не моя нога, вы не знаете, что мне приходится выносить при этой мокрой погоде…
   — Работа вполне по тебе, — снова перебил его Уайтей, — риску немного и сто фунтов.
   — О, — задумался Коалс, — не приведет ли это меня в тюрьму?
   — Это твоя проблема. Ты и за меньшие дела уже сидел.
   — Это-то верно, — согласился тот.
   Уайтей достал из бумажника банкноту.
   — Завтра или послезавтра я за тобой пришлю… Ты ведь умеешь читать?
   — Да, сэр, слава Богу, — весело заявил Коалс, — я ведь посещал школу и учился хорошо, и поведения был хорошего…
   — Действительно, — безразлично сказал Уайтей. Он не любил, когда люди хвастались хорошим поведением.
   Они расстались. Уайтей на трамвае доехал до набережной Темзы. Он зашел к себе в гостиницу, чтобы взять пальто, так как вечер был прохладный, а затем направился на улицу, где жил Петер. Он надеялся там кое-что разузнать. В конце улицы находилась кофейная. Она была открыта с двенадцати часов ночи до семи утра. К часу ночи там собирались все праздношатающиеся этой округи. Уайтей застегнул пальто на все пуговицы и заказал себе чашку кофе. Он стал прислушиваться к разговору окружающих. Тут говорили о скандальных сенсациях этого района. Хотя каждый среди них знал изнутри тюрьмы Его Величества, но о воровских делах они не разговаривали.
   — Видел сегодня вечером пожарных?
   — В котором часу?
   — Не помню. Старик Муск как раз уезжал.
   — Он уехал?
   — Да, в автомобиле… Тому целый шиллинг дал за то, что тот ему помог нести клетки с птицами!
   — Скажи пожалуйста! Петер Муск уехал, да еще в автомобиле, а я всегда думал, что он скряга!
   — Я тоже… Он не насовсем уехал…
   — А куда?
   Уайтей пододвинулся ближе к говорившему.
   — Куда-то в графство Кент… в Майдстон.
   — Нет, не в Майдстон… местность называется Вэрэ!
   — Ну, это и есть Майдстон… Майдстон — это ведь станция!
   Уайтей допил свой кофе и отправился домой спать.

Глава 18

   Сноу нравилось прогуливаться по шоссе, ведущему из Майдстона в Рочестер, хотя другие и находили это шоссе немного однообразным.
   — Нам не мешало бы прокатиться, — сказала Цинтия, которая шла с ним рядом, — я боюсь, что погода…
   — …Может подействовать на состояние здоровья бедного африканского путешественника, — подтрунил он над ней, — Петер мне прочел целую лекцию по этому же поводу. Ясно, говорил он мне, что у такого героя должно появиться воспаление мозга вследствие резкой перемены климата…
   — Мне твой Петер нравится, — сказала Цинтия после паузы.
   — Он чудак, — ответил Сноу.
   — Папа тоже его любит, — вздохнув, заметила Цинтия, — как ты думаешь, он выздоровеет?
   Сноу промолчал.
   — Я бы хотела, чтобы ты от меня ничего не скрывал.
   — Я скажу тебе. Да, я думаю, что со временем наступит улучшение…
   — Ведь он не… — она не закончила фразы.
   — Нет, он не сумасшедший в том смысле, в каком обыкновенно понимают сумасшествие. Одно лишь событие его так захватывает, что в других направлениях его разум остановился.
   — Он потерял память, но все же помнит меня и поток алмазов…
   Они молча пошли дальше. Оба были слишком заняты собственными мыслями, чтобы разговаривать.
   Дом, который купила Цинтия, стоял в стороне от дороги. Прежде это была ферма, но предыдущие владельцы превратили ее постепенно в уютную виллу и в виду наличия густого леса все владение представляло собой прекрасное место отдыха.
   Фрэнсис Сеттон сидел у камина и читал книгу, когда Сноу и Цинтия вошли в комнату.
   Последние испытания сделали из него настоящего мужчину. Возмужал от также и внешне: загорел, женственность и детская округлость щек исчезли.
   — Что нового? — спросил он.
   Сноу, грея руки у камина, ответил:
   — Завтра министерство колоний предложит Ламбэру точно указать место россыпи. Боюсь, что он натолкнется на затруднения.
   — О, и я так думаю, — кивнул Сеттон.
   — Какой срок ему дадут?
   — Неделю, и если за этот срок не последует ответа, министерство колоний составит соответствующий акт, который подорвет доверие к предприятию Ламбэра.
   — Необычный образ действий, — заметил Сеттон.
   — Необычный случай, мой неустрашимый исследователь, — ответил Сноу, и Сеттон улыбнулся:
   — Не смейся, теперь я знаю, что я еще молокосос.
   — Я скорей думаю, что ты прекрасный малый, — заметил Сноу, и юноша покраснел.
   — Где твой отец? — внезапно спросил Сноу.
   — В парке с твоим другом. Это была прекрасная идея — привезти его к нам… Как его зовут, Муск?
   — Петер, называй его Петером. Знаешь что, пойдем к ним, — предложил Сноу.
   Они вышли в парк, окруженный забором, и подошли к ним, когда Петер, рассказывая старику какую-то историю, иллюстрировал свой рассказ замысловатыми линиями на песке.
   — Отец, — тихо произнес Фрэнсис, — вот наш друг, капитан Грэй.
   — Капитан Грэй? — спросил он и протянул ему руку.
   В его голове промелькнуло мимолетное воспоминание.
   — Капитан Грэй, я боюсь, что мой сын стрелял в вас.
   — Это неважно, мистер Сеттон, — ответил тот.
   Единственную ассоциацию со Сноу больной черпал из той драматической встречи в лесу, и хотя они ежедневно виделись, старик говорил ему всегда одно и то же.
   Они медленно возвращались в дом. Сноу с Петером шли сзади. Петер заметил:
   — Он поправился, честное слово! Его состояние улучшилось за последние два дня!
   — Как долго он пользуется благотворным влиянием твоего общества, мой Петер? — спросил Сноу.
   — Два дня, — ответил тот, не подозревая подвоха.
   Когда они сидели за чаем, Сноу имел возможность наблюдать за мистером Сеттоном.
   Он не был стар, принимая во внимание возраст, но джунгли посеребрили его волосы, а лицо изрезали глубокими морщинами. Сноу считал, что они с Ламбэром ровесники.
   Он говорил только тогда, когда с ним заговаривали. Большей частью он сидел, задумчиво опустив голову на грудь и нервно шевеля пальцами.
   Его ум полностью прояснялся лишь при одной теме разговора, которую все избегали затрагивать…
   Сноу рассказывал о своем посещении Лондона, как вдруг старик его перебил. В начале это был почти шепот, но чем больше он говорил, тем сильнее звучал его голос.
   — …на земле лежало немало крупных гранат, — начал он тихо, будто разговаривал сам с собой. — Были и другие признаки существования алмазных россыпей… почва была похожа на ту, что встречается в Кимберлее… голубая почва, несомненно, содержащая алмазы… Конечно, было неожиданностью найти эти признаки так далеко от того места, где, как мы полагали, должны находиться россыпи…
   Наступило молчание. Никто не нарушил его и он продолжал:
   — Слухи о россыпях и пробы, которые я видел, заставили меня предположить, что россыпь скорее находится у порога страны, чем на ее крайней границе. Это указывает на неточность предварительных исследований. Неточность… Неточность? Нет, это не то слово, я хочу сказать…
   Он закрыл глаза руками. И хотя все молчали, он не произнес больше ни слова. Это был обычный конец его рассказов, ему не хватало какого-то слова, он останавливался, ища подходящего выражения и снова замолкал.
   Разговор опять стал общим и вскоре мистер Сеттон отправился в свою комнату.
   — Он выздоравливает! — радостно воскликнул Сноу, когда за стариком закрылась дверь. — Тайна россыпей начинает проясняться!
   — Ты думаешь, наверно, что за те месяцы, что я с ним пробыл в лесу, я бы мог узнать правду, — заметил Фрэнсис. — Но с того момента, когда меня бросили эти мошенники, до той минуты, когда ты нас нашел, он не говорил со мной об этом ни одного слова.
   Сноу обождал, пока Петер, начинавший привыкать к своей новой роли сестры милосердия, деловито ушел, а затем спросил Фрэнсиса:
   — Когда тебе стало ясно, что он открыл алмазный поток?
   Медленно набивая трубку, Фрэнсис ответил:
   — Не помню… Когда я пришел в себя, то увидел склонившегося надо мной человека, который давал мне пить. Кажется он меня и накормил. Я был тогда ужасно слаб. Когда мне стало лучше, я начал наблюдать, как он возится в русле реки…
   — Он был в полном разуме?
   — Да, хотя меня немного беспокоило то, что он мне приносил камешки кремнезема и просил их надежно сохранить. Чтобы угодить ему, я их сохранял, он смотрел как я завязывал их в свой платок, причем я ни одной минуты не предполагал, что это алмазы.
   — И ты все это время знал, что это отец, Фрэнсис? — спросила Цинтия. Тот утвердительно кивнул.
   — Не знаю, откуда я это знал, но я знал определенно, — ответил он просто. — Я ведь был еще ребенком, когда он отправился в Африку, и он нисколько не был похож на того человека, который у меня оставался в памяти. Я пробовал его уговорить уйти со мной к берегу, но он и слышать не хотел об этом, так что оставалось только ждать случая, что пройдет какой-то туземец и тогда можно будет отправить с ним известие, но туземцы считали это место проклятым и поэтому избегали его…
   Он встал и, направляясь к двери, сказал:
   — Я вас оставлю на время. Если я вам понадоблюсь, вы меня найдете в библиотеке.
   — Я тоже на минутку тебя оставлю, — извинился в свою очередь Сноу.
   Цинтия, улыбаясь, кивнула.
   — Фрэнсис, — сказал Сноу, когда за ними закрылась дверь библиотеки. — Я прошу тебя быть особенно осторожным с проспектом. Ты получил мою телеграмму?
   — Да, ты предупредил, чтобы я не отправлял его в типографию. Почему?
   — Он содержит слишком много материала, который может пригодиться Ламбэру, — пояснил Сноу.
   — Пожалуй, — сказал Фрэнсис, — но каким образом он смог бы его достать в маленькой провинциальной типографии?
   — Я тоже не думаю, чтобы он отважился на такое, но есть еще Уайтей… Завтра или даже сегодня министерство колоний потребует данные о местонахождении россыпи, и мы должны следить за тем, чтобы он не добыл эти данные у нас самих.
   — Понимаю, — ответил Фрэнсис. — Я сниму копию с того плана, который ты приготовил, и пошлю ее завтра в министерство колоний.
   Сноу вернулся к Цинтии, которая сидела в углу дивана возле камина.
   — Я хочу с тобой серьезно поговорить, — начал он, садясь на другой конец дивана.
   — Прошу тебя — не очень серьезно, — поддразнила она его, — Я хочу хоть раз повеселиться.
   — Я полагаю, ты понимаешь, — продолжал Сноу, — что приблизительно через неделю станешь дочерью очень богатого человека…
   Он в полутьме не мог как следует разглядеть ее лица, но ему показалось, что она улыбнулась.
   — Я этого не знала, — ответила она спокойно. — Но я полагаюсь на тебя. Так что из этого следует?
   — Что?.. О, ничего, разве только, что сам я не очень-то богат…
   Она промолчала.
   — Ты сознаешь это? — спросил он через некоторое время.
   — Я сознаю все то, что можно осознать, а именно: отец мой станет очень богатым, а ты — нет. Что я еще должна осознать?
   Он немного помолчал, потом хрипло пробормотал:
   — Видишь ли, дорогая, я бы хотел, чтобы ты стала моей женой, а ты вдруг так некстати разбогатела…
   Она, уже не в силах сдерживаться, громко расхохоталась.
   — Я почти ничего не слышу, — сказала она. — Сядь поближе.
 
   — Цинтия, дорогая, ты еще не спишь? — спросил Фрэнсис, появляясь в дверях. — Уже двенадцать. Мы с Петером сидели вдвоем и скучали…
   Он подошел к камину и увидел, что огонь почти погас.
   Цинтия встала и виновато пролепетала:
   — Мне кажется… капитан Грэй… мы…
   — Мне кажется, что это ты виновата, — сказал Фрэнсис, целуя сестру.
   Когда она ушла, Сноу спросил:
   — С Петером разговаривал? А я думал, ты занимаешься в библиотеке.
   — Да я уже час как кончил. Однако вы тут заболтались…
   Сноу смутился и ничего не ответил.
   — Я нахожу Петера невероятно интересным, — нарушил, наконец, молчание Фрэнсис. — Этот человек — просто находка…
   Они услышали торопливые шаги, дверь отворилась и на пороге показалась бледная Цинтия.
   Сноу шагнул ей навстречу.
   — В чем дело? — спросил он.
   — Отца нет в комнате, — ответила она, задыхаясь. — Я хотела ему пожелать доброй ночи, но его там не оказалось!
   Мужчины переглянулись.
   — Он, вероятно, в саду, — спокойно сказал Фрэнсис. — Возможно, вышел, хотя я и просил его этого не делать.
   Он вышел в переднюю, взял электрический фонарик. Цинтия накинула шаль, и все трое направились к двери.
   — В библиотеке еще горит огонь, — заметил Фрэнсис.
   Сноу вернулся, погасил свет и догнал остальных.
   В парке стоял небольшой туман, не мешавший, однако, их поискам, но обход парка не принес никаких результатов.
   В дальнем углу парка находилась калитка, выходившая на узенький переулок. Они направились к ней. Подойдя ближе, у Сноу вырвалось проклятие. Калитка была открыта. Их внимание привлекла маленькая бумажка, прикрепленная к столбу калитки.
   Это был листок, вырванный из записной книжки.
   Сноу поднял свой фонарик и прочел:
 

   «Они его увели в каменоломню. Торопитесь.
   Выйдя из калитки, ступайте направо и идите
   вдоль улицы, ведущей на гору. Если поспешите,
   то можете еще все спасти.

Друг».

 
   — Подожди минутку!
   Сноу удержал за руку Фрэнсиса, который хотел выйти из калитки.
   — Ради Бога, не задерживай, Сноу, нам нельзя терять ни минуты!
   — Стой, — строго приказал Сноу.
   Он осветил землю. Почва была глинистая и размякла от дождя. Следы были заметны, но сколько их, нельзя было разобрать. Они вышли на улицу. Здесь росла трава, почва также была мягкая и следы должны были быть ясно видны, но тот, кто вошел в калитку, избегал, видимо, наступать на траву.
   — Вперед! — Фрэнсис нетерпеливо побежал вперед. Сноу и Цинтия следовали за ним.
   — Револьвер при тебе? — спросил Сноу.
   В ответ Фрэнсис достал огромный «Кольт».
   — Ты именно этого ждал? — спросила Цинтия.
   — Нечто в этом роде, — ответил Сноу спокойно.
   Фрэнсис возвратился к ним и сказал:
   — Я не могу найти следов, и все-таки меня волнует содержание записки…
   — Пара следов есть, — коротко сказал Сноу, шаря по дороге лучом фонарика. — Содержание записки меня не так волнует, как наводит на размышления. О, а это что?
   Посреди улицы валялся какой-то черный предмет.
   Фрэнсис поднял его.
   — Это шляпа, — установил он. — Господи, Сноу, ведь это шляпа отца!
   — О! — воскликнул Сноу и остановился.
   Пару секунд он молчал, а затем сказал:
   — Я возвращусь домой.
   Те удивленно на него посмотрели.
   — Но, — заволновалась Цинтия, — ты ведь не бросишь поиски?
   — Верь мне, — сказал он нежно. — Фрэнсис, иди в этом направлении дальше, вскоре тебе повстречаются бараки. Постучишь и попросишь помощи. Мне кажется, что ты на верном пути, но я, кажется, на более верном. Во всяком случае, для Цинтии более безопасно идти с тобой.
   Не говоря больше ни слова, он повернулся и быстро побежал назад.
   Они смотрели ему вслед, пока он не исчез в темноте, а затем пошли дальше.
   — Ничего не понимаю, — пробормотал Фрэнсис. Цинтия промолчала, так как была слишком взволнована.
   Им еще оставалось идти до бараков минут десять, но на полпути, там где дорога делает крутой поворот, вдруг посреди улицы выросла темная фигура.
   Фрэнсис мгновенно схватился за револьвер и направил свет своего фонаря на фигуру.
   Цинтия, у которой от волнения остановилось сердце, облегченно вздохнула: перед ними стоял полисмен.
   — Нет, сэр, здесь никто не проходил, — ответил полисмен на вопрос.
   — Четверть часа тому назад? — допытывался Фрэнсис.
   — Даже за последние три часа, — заявил полисмен. — С полчаса тому назад я как будто слышал шаги внизу на улице, но сюда на гору никто не поднимался.
   Фрэнсис кратко рассказал ему в чем дело.
   — Нет, — медленно ответил полисмен, — сюда его они не могли затащить, а это единственная дорога в каменоломню. Мне кажется, что вас нарочно сбили с пути. Если вы подождете, пока я достану свой велосипед… он стоит тут за углом, я отправлюсь с вами.
   На обратном пути Фрэнсис подробно ему рассказал все происшествие.
   — Это обман, — утверждал полисмен, — для чего им было себя утруждать указывать вам дорогу? Не подозреваете ли вы кого-то из ваших знакомых?
   Фрэнсис молчал. Он теперь понял, почему Сноу решил вернуться. Дорога шла под гору и через десять минут уже показался дом.
   — Я думаю, что Петер… — начал было Фрэнсис.
   Тррах!.. Тррах!..
   Два револьверных выстрела раздались в тишине.
   Тррах!.. Тррах!.. Тррах!..
   Полисмен вскочил на велосипед и помчался к дому.
   Они больше не слыхали выстрелов и, подойдя к калитке, застали Сноу и полисмена за оживленной беседой.
   — Все в порядке!
   Сноу произнес это подчеркнуто весело.
   — Что с отцом? — все же волновалась Цинтия.
   — Он в своей комнате, — заверил ее Сноу. — Я нашел его связанным у домика садовника.
   Он взял девушку под руку и отвел ее в дом.
   — Он вышел немного погулять в парке, — объяснил Сноу, — и они на него напали — эти негодяи, их было трое…
   — Где они? — осведомился Фрэнсис.
   — Удрали… в конце переулка их поджидал автомобиль.
   Они вошли в дом.
   — Петер у твоего отца, не беспокойся. Садись и выпей глоток вина… — она была очень бледна. — Я тебе все расскажу. Я с самого начала не поверил сердобольной записке. Подозрение мое еще усилилось, когда я не нашел никаких следов по дороге, и перешло в уверенность, когда мы нашли на дороге его шляпу. Конечно, это был трюк, чтобы выманить нас на улицу и за это время увезти твоего отца! Когда я вернулся, то снова начал поиски в саду, при этом забрел случайно в сарай у домика садовника и первое, что я увидел, был отец с платком во рту, привязанный к столбу. Едва я его освободил, как услыхал в саду голоса. Трое мужчин шли по направлению к калитке. Было слишком темно, чтобы узнать их, я выбежал и предложил им остановиться.
   — Но мы слышали выстрелы, — сказала Цинтия.
   Сноу улыбнулся.
   — Это был их ответ. Я двинулся за ними. Они снова в меня выстрелили и я ответил им. Кажется, я в одного из них попал…
   — Ты не ранен? — тревожно спросила она.
   — Мисс Цинтия, — успокоил он ее весело. — Я цел и невредим!
   — Я одного не понимаю, — удивлялся Фрэнсис, — зачем они хотели увезти отца?
   Сноу, покачав головой, ответил:
   — Да, это несколько странно… — Он вдруг остановился. — Посмотрим-ка в библиотеке, — предложил он и все трое направились в комнату.
   — О, а я думал, что погасил огонь!
   Действительно, пламя газового рожка трепетало от сквозняка.
   Неудивительно, так как окно было открыто. Но дверь сейфа также была открыта и висела на одной петле.
   — Вот зачем они нас выманили из дома, — сказал Сноу. — Это работа Уайтея и, надо сознаться, чистая работа!

Глава 19

   — Ну, возьми меня с собой, — просил молодой человек, но Сноу отрицательно покачал головой.
   — Ты останешься здесь.
   На нем было плотное автомобильное пальто и кепка.
   Цинтия приготовила ему чай.
   Он посмотрел на часы.
   — Час ночи, — сказал он, — а вот и машина.
   Они услыхали шум подъезжавшего к парадным дверям автомобиля, и через некоторое время в комнату вошел полисмен.
   — Простите, сэр, что я задержался, но не так легко было собрать людей. Мы телефонировали во все участки. Все дороги, ведущие в Лондон, теперь под контролем.
   Сноу попрощался с Цинтией, вскочил в автомобиль, и вскоре он уже мчался по шоссе.
   Автомобиль летел, как гоночная машина, и лишь подъезжая к Лондону, они замедлили ход.
   Когда они повернули на Левисхэй-Хайг-Роад, им стали махать красным фонарем, и шофер остановил машину. К ним подошли два полисмена. Сноу предъявил удостоверение.
   — Другая машина была замечена?
   — Нет, сэр, — докладывал полисмен, — машина с четырьмя мужчинами была замечена проезжающей сквозь тоннель Блэкваля в половине первого ночи, но тогда еще не были поставлены посты.
   Сноу поблагодарил сержанта и они отправились дальше в город. Так как Сноу хорошо знал адреса Ламбэра и Уайтея, то машина остановилась в конце улицы, где находилась гостиница Уайтея.
   — В конце Нортумберленд-Авеню вы найдете кафе, — сказал он полисмену, — Перекусите там и возвращайтесь через четверть часа.
   Улица, где находилась гостиница, была совершенно пустынна. В Лондоне в эту ночь и в предыдущий день дождя не было, так что мостовая была совершенно суха. Прежде чем позвонить, Сноу с помощью фонарика обследовал ступеньки, ведущие в гостиницу, но ничто не указывало на то, что сюда недавно кто-нибудь приходил с вымазанными глиной ботинками.
   Он позвонил, и к его удивлению дверь тут же открылась. Швейцар, который обыкновенно в это время досматривает третий сон, на этот раз, видно, поджидал кого-то.
   Наверное, Сноу не был тем, кого ждали, так как он сейчас же взял дверь на цепочку.
   — Сэр? — спросил он подозрительно.
   — Я бы хотел получить комнату на ночь, — ответил Сноу. — Я только что приехал с континента.
   — Что-то вы поздно немножко, — удивился швейцар, — экспресс прибыл еще в одиннадцать часов.
   — О, я прибыл через Ньюхевен, — вывернулся Сноу в надежде, что швейцар этой дороги не знает.
   — Не знаю, найдется ли у нас комната, — уклончиво заметил швейцар. — Ваш багаж?
   — Он еще на вокзале.
   Сноу вынул бумажник, достал из него пачку банкнот и, передавая одну из них швейцару, сказал:
   — Вы слишком разговорчивы по ночам, милейший. Возьмите эти пять фунтов в счет платы и вычтите из них себе за беспокойство, которое я вам причинил.
   Швейцар сразу же избавился от подозрительности.
   — Вы поймите меня, сэр, — болтал он, ведя ночного гостя по лестнице, — что я…
   — О, вполне, — перебил его Сноу. — Где вы меня поместите, на третьем этаже?
   — Третий этаж занят, сэр. Когда вы позвонили, я думал, что это возвращается тот самый господин со своим другом…
   — Из ресторана, должно быть?
   — Он заходил уже раз, так… с час тому назад, но потом снова вышел по делу.
   На втором этаже швейцар открыл одну из дверей.
   — Это здесь, сэр.
   Он зажег огонь в камине.
   — Не прикажете ли еще чего-нибудь, сэр?
   — Нет, благодарю вас.
   Швейцар не уходил.
   — Может быть, у вас все-таки есть какое-нибудь желание, не прикажете ли чаю?