Страница:
Благодарный президенту Черчилль, которого в это дни более всего заботила охрана ближневосточных позиций, вызвался изложить новую точку зрения западных союзников Сталину. Он вылетел в Москву из Кипра 10 августа 1942 года.
Вместе с Черчиллем в этот, пожалуй, наиболее критический период войны в Москву прибыл человек, которого Рузвельт решил сделать главным связным между собой и советским руководством - новый посол Аверелл Гарриман. В своих мемуарах Гарриман свидетельствует, каким шоком для советского руководства была измена союзниками данному ими слову.
Сталин вручил Черчиллю и Гарриману памятную записку, в которой говорилось, что решение открыть второй фронт было окончательно подтверждено во время визита Молотова в Вашингтон, что советское командование осуществляло планирование операций летом и осенью 1942 года исходя из того, что на западе континента будет открыт спасительный второй фронт. Америка и Англия нанесли удар по своему главному союзнику, полностью поглощенному невероятным напряжением войны в решающий момент. Будет ли у Запада моральное право становиться в судейскую позу тремя годами позже? Лишь признавая, что разрыв ослабил бы общие усилия, Сталин после горьких упреков приступил к рассмотрению планов союзнической высадки в Северной Африке. Американцы и англичане пообещали интенсифицировать бомбовые налеты на Германию.
И как часть "извинения", и как выражение стратегических союзнических планов, президент Рузвельт послал в эти дни телеграмму Сталину: "Мы должны выставить наши силы и нашу мощь против Гитлера в ближайший возможный момент". Трудно представить себе, как подействовали бы на самого Рузвельта подобные утешения, будь американские войска задействованы в битве, подобной сталинградской, и во время бесед с коалиционным партнером он получал бы такие же обескураживающие известия, как и Сталин из Сталинграда в августе 1942 года. Рузвельт должен был понимать, что измена слову в критическое время отражается на доверии к партнеру сейчас и в дальнейшем. Действия в роковой момент бросали тень на будущее.
Нет сомнений, что летом 1942 года президент Рузвельт много думал об исторической перспективе. Он очень ограничил круг тех, с кем откровенно обсуждал проблемы будущего. Наиболее доверенное лицо тех лет - Гарри Гопкинс писал в июне 1942 года: "Мы попросту не можем организовать мир вдвоем с англичанами, не включая русских как полноправных партнеров. Если ситуация позволит, я бы включил в это число и китайцев".
В этих нескольких фразах основа стратегического замысла Рузвельта. В мире будущего не обойтись без СССР, эта страна будет играть слишком большую роль, чтобы игнорировать ее на мировой арене. Меньшее, чем на равный статус, русские не согласятся. Важно сделать так, чтобы США имели достаточное сдерживающее СССР и позволяющее преобладать в мире влияние. Его можно достичь за счет двух факторов: поддержки клонящейся к дезинтеграции Британской империи и опоры в Азии на Китай как противовес Советскому Союзу.
Рузвельт практически никогда не давал окончательную словесную картину желаемого будущего. Но все его стратегическое планирование 1942 - 1945 годов шло согласно этой схеме. И уже в 1942 году Рузвельт понимает, что русские едва ли будут чувствовать справедливость и равенство в отношениях с США, если именно на их долю падет основное бремя мировой войны.
Что касается Индии, то Рузвельт ощущал необходимость разрешения этой проблемы, но избегал (в частности, это видно из его письма, направленного Чан Кайши в июле 1942 года) оказывать давление на Лондон с целью предоставления Индии независимости. В его мире будущего не было Индии как мировой державы. Специалисты по Индии предупреждали Рузвельта, что Махатма Ганди уже обвиняет Америку в пособничестве британскому империализму. "Эта тенденция, - писал Ганди, - ставит под вопрос ваше моральное лидерство в Азии и, следовательно, способность Америки осуществлять свое влияние в деле приемлемого и справедливого урегулирования в послевоенной Азии".
После ареста англичанами в августе 1942 года Ганди и других лидеров Индийского национального конгресса Чан Кайши, который стремился опереться на Индию, чтобы поднять вес Китая в Азии, послал Рузвельту телеграмму с просьбой повлиять на действия англичан. В ответ президент США заявил, что ни он, ни Чан Кайши не имеют права навязывать свою точку зрения англичанам. Он объяснял эту позицию необходимостью сконцентрировать все силы для борьбы против азиатского агрессора - Японии.
Итак, Индия не рассматривалась Рузвельтом в качестве надежной опоры американского влияния в послевоенном мире. Собственно, у президента были немалые сомнения и в отношении Китая. После пяти лет войны и без того слабая экономика Китая пришла в полный упадок. Его армия едва удерживала оборонительные позиции. У США не было удобной и гарантированной дороги снабжения их главного союзника в Азии. Чтобы изменить положение, Рузвельт предпринял ряд мер для консолидации американского влияния в этой стране. Начальник штаба вооруженных сил гоминдановского Китая американский генерал Джозеф Стилуэл был назначен командующим американскими войсками практически везде в Азии - в Китае, Индии, Бирме. Генерал Ченнолт руководил добровольческой воздушной армией. Недостаток ресурсов уменьшал значимость американского военного присутствия, но Рузвельт твердо надеялся, что со временем мощь американцев и, соответственно, их влияние в Китае будут расти.
Складывается впечатление, что в целом ситуация лета 1942 года, отчаянная для сил, ведущих прямую борьбу со странами "оси", не могла в некоторых своих аспектах не нравиться президенту Рузвельту. На его глазах Вашингтон становился подлинной мировой столицей. Гордый британский премьер откликался по первому зову. Посланец из Москвы просил об открытии второго фронта. Руководители Китая слезно умоляли о военной помощи. Вожди индийского движения за независимость просили о поддержке их чаяний. Ничего этого не было еще год назад. Рузвельт явно входил во вкус мирового лидерства, стал привыкать быть "всеобщей надеждой", дарователем спасения, источником неоценимой помощи, факелом моральной и физической поддержки.
Чтобы удержать и закрепить растущее влияние на четырех континентах, Рузвельт нуждался в надежной связи с ними. Именно эту связь поставили под угрозу немцы, когда весной 1942 года начали топить гигантское количество кораблей (в месяц - общим водоизмещением до 800 тысяч тонн). В Берлине уже калькулировали, что при таком объеме потерь связь США с неоккупированными частями Европы, Африки, Азии и с Австралией вскоре почти прекратится. Адмирал Редер так и говорил Гитлеру в марте 1942 года: нужно топить не менее 600 тысяч тонн в месяц, чтобы связь США с Англией была полностью прервана. Гитлер, прежде несколько скептически относившийся к возможностям подводных лодок, был приятно поражен.
Адмирал Дениц собрался посылать дополнительные подводные лодки (у немцев готовилась новая серия исключительно эффективных подлодок "шноркель") в Атлантику. Его остановил Гитлер, объявив, что не океанские маршруты, а зона к северу от Норвегии будет "зоной судьбы" для рейха. Дениц доказывал, что всего десяток подводных лодок сможет остановить поток американских перевозок, но Гитлер повторил: лучшие подводные лодки пойдут в Северную Скандинавию. Пути снабжения СССР интересовали его гораздо больше, чем выживание Англии.
У американцев не было эффективных средств обороны на морях, и свою надежду Рузвельт возложил на то, чтобы строить на верфях кораблей больше, чем Германия будет топить в океане. Посредством огромных усилий, полностью используя стандартизацию производства кораблей, американцам удалось совершить невероятное. Судно типа "Либерти" создавалось на конвейере за шестьдесят с небольшим дней. Г. Кайзер, проектировщик многих американских плотин, нашел еще более рациональную схему. В марте 1942 года он, получив верфи в Калифорнии и Орегоне, сократил срок строительства "Либерти" до сорока дней и вскоре построил сухогруз "Джон Фиг" водоизмещением 10 тысяч тонн за двадцать четыре дня. К концу года американцы начали покрывать свои потери на морях. Для укрепления каналов связи и для распространения американского влияния в мире это была одна из наиболее важных побед.
Летом 1942 года главной задачей становилось уже не собственно производство, а адекватное распределение продукции крупнейшей в мире экономики по всем тем многочисленным фронтам, которые так или иначе затрагивали американские интересы. Вотированные конгрессом в первые десять месяцев 1942 года 160 миллиардов долларов начали давать весьма ощутимые результаты.
Готовясь к дипломатическим выяснениям отношений с союзниками и, главное, к послевоенной реконструкции мира, президент Рузвельт, начиная с 1942 года, стал полагаться на такие рычаги, каких никогда прежде не было в руках американцев. После Пирл-Харбора конгресс снял все ограничения на численность вооруженных сил, и армия США возросла до беспрецедентных размеров. Уже в январе 1942 года Рузвельт определил в качестве цели на конец года доведение численности армии до 3,6 миллиона военнослужащих. Весной 1942 года президент приходит к выводу, что такая армия для глобальных операций недостаточна, он планирует создать в текущем году пятимиллионную армию. Его главные военные советники идут еще дальше. Генерал Маршалл предлагает в 1943 году довести численность армии до девяти миллионов человек.
Часть советников рекомендовала Рузвельту не заглядывать слишком далеко вперед, ограничить планирование примерно годом. Эти "жрецы осторожности" исходили из того, что важнейшие стратегические обстоятельства будущего еще не определены. Так, весной 1942 года во влиятельных кругах Вашингтона сильны были сомнения в отношении того, вынесет ли СССР летнее наступление немцев. Рузвельт полагал, что возможно также резкое ухудшение положения США на Тихом океане, считал реальным захват Германией Северной Африки. Не будучи уверенным во многих факторах мировой политики, Рузвельт на практике отверг соблазнительное долгосрочное планирование. В военном производстве и выработке планов оптимальным сроком "предвосхищения событий" стал для него период в один год. Именно по такой системе работали основные ведомства Вашингтона.
Тем временем оформлялись рычаги связей с союзниками. Во время декабрьской (1941) встречи с Черчиллем президент договорился о создании Объединенного совета распределения военных материалов с отделениями в Вашингтоне и Лондоне. Были созданы также органы распределения морского транспорта, сырьевых материалов, промышленной продукции, продуктов питания. Рузвельт старался сохранить их двусторонний англо-американский характер. Бесспорно, необъятные просторы величайшей колониальной империи с ее неистощимыми ресурсами привлекали его. Тесно сотрудничая с англичанами, американцы, по существу, перенимали их опыт и их позиции. С точки зрения статуса наиболее привилегированного союзника у Англии не было конкурентов. Когда правительство Чан Кайши попыталось превратить дуумвират в триумвират, эти поползновения были отвергнуты на том основании, что, находясь в отдаленном и плохо связанном с внешним миром положении, Китай не может быть членом "клуба", главной задачей которого является мировое распределение ресурсов. Тесное двустороннее американо-английское блокирование едва ли создавало полезный прецедент для будущего "коллективного" мироустройства.
Начиная с 1942 года, безусловно, главным экономическим рычагом Рузвельта становится ленд-лиз. У администрации был годичный опыт связей с союзниками. Белый дом уже ощутил значимость этого орудия американской внешней политики и внутреннего роста. Здесь произошла значительная централизация. Военное министерство теперь безоговорочно забрало контрольные функции у прежних гражданских планировщиков гуманитарной помощи. Но и в гражданских, и в военных отделах администрации ленд-лиза продолжалась борьба, в основе которой было разное представление об американских приоритетах, разногласие в определении важнейших союзников. Нет сомнения, что проблема отношения к Советскому Союзу вызывала самые противоречивые суждения. Часть политиков и военных или не считала СССР способным выстоять, или не видела в нем настоящего союзника. Это создавало дополнительные сложности в практике экономического оснащения СССР при помощи американских поставок. Трудно сказать, насколько Рузвельт контролировал ситуацию.
Согласно советско-американским договоренностям, США должны были поставить к 1 апреля 1942 года 42 тысячи тонн стальной проволоки, а поставили лишь 7 тысяч; нержавеющей стали - 22 тысячи тонн вместо 120 тысяч, холодного проката - 19 тысяч тонн вместо 48 тысяч и т. п. Президент сказал, что только англичане оказались еще более ненадежными союзниками. "Они обещали предоставить в распоряжение русских две дивизии и не предоставили вовсе. Они обещали им помощь на Кавказе. И не оказали ее. Все обещания, данные англичанами русским, оказались невыполненными... Единственная причина, почему мы до сих пор ладили с русскими, заключается в том, что мы пока выполняли свои обязательства..."
Это для середины 1942 года была очень некритичная оценка практики ленд-лиза в СССР.
Лишь в июле - августе 1942 года американские поставки приблизились к намеченным цифрам. Итак, понадобился год - и какой год - чтобы американская помощь стала реальным фактором войны.
Следует сказать, что Рузвельт переживал своего рода критический период, связанный с тем, что противники на всех фронтах теснили великую коалицию, и переломить эту тенденцию никак не удавалось. В Атлантическом океане германские подводные лодки грозили изолировать Америку от основных полей сражений в Европе. В Тихом океане японцы, несмотря на большие потери у острова Мидуэй, не сбавили скорости своего продвижения на юг и на восток, к Австралии. В ходе войны летом установилось некое динамическое равновесие, но никто не мог дать гарантии, что маятник качнется не в пользу стран "оси". Именно в это время Рузвельт принимает решение "прощупать пульс Америки". В сентябре, в течение двух недель, он покрывает почти 15 тысяч километров, посещая в основном оборонные заводы. Размах военного строительства вдохновил его. Репортерам, "задним числом" узнавшим о поездке президента, он сказал, что моральное состояние нации находится "на самом высоком уровне. Люди очень восприимчивы к необходимости поднять военный дух". Только национальный консенсус позволял Рузвельту проводить активную внешнюю политику.
Выступая по радио в день Колумба (12 октября), Рузвельт отметил "простой факт, что американский народ един как никогда прежде в решимости выполнить свою работу хорошо". Американский народ понимал, что ведет справедливую войну, он готов был идти на жертвы и лишения, он давал большой кредит политике Рузвельта. В такой обстановке Рузвельт смог понизить призывной возраст с двадцати до восемнадцати лет.
Осенью 1942 года, в дни осмысления своей тайной поездки по стране, Рузвельт начинает проникаться идеей конечной победы коалиции, которую он надеялся возглавить. Английскому королю Георгу он пишет в середине октября 1942 года: "В целом ситуация для всех нас осенью 1942 года лучше, чем она была прошлой весной, и хотя на протяжении 1943 года мы еще не достигнем полной победы, события повернулись в положительную для нас сторону, в то время как страны "оси" достигли пика своей эффективности".
С этим мнением тогда едва ли были согласны в Берлине. Германские войска вошли в пригороды Сталинграда. Из своего бетонного бункера в Виннице Гитлер требовал "сконцентрировать все возможные людские резервы и захватить в максимально короткое время весь Сталинград и берега Волги". Но дни превращались в недели, а шестая армия генерала Паулюса так и не завладела Сталинградом. Напряжение было таково, что и в Белом доме, и в Кремле октябрь 1942 года называли самым критическим временем всей войны.
Историческая истина вынуждает сказать, что в этот самый суровый час для СССР его союзники - американцы и англичане застыли в выжидательной позиции. Стало ясно, что обещанный второй фронт в Европе открыт не будет. Уэнделл Уилки, политический соперник Рузвельта, говорил тогда в Москве, что невыполнение решения об открытии второго фронта порождает "страшный риск". Между тем замену операции в Европе Рузвельт и Черчилль нашли в идее высадки в Северной Африке.
Эта идея появилась уже довольно давно. Повышение американского внимания к Северной Африке видно из составленного в декабре 1941 года доклада стратегической службы "Проблема германской оккупации Северной Африки". В докладе указывалось, что даже в случае решительного отпора североафриканских войск нацистскому вторжению запасы обороняющихся должны истощиться на десятый день военных действий. В Вашингтоне рассматривалась возможность немецкого удара через Испанию и Сицилию. Захват Северной Африки укрепил бы тылы Роммеля и мог бы коренным образом (полагали в Вашингтоне) изменить стратегическую ситуацию в этом регионе.
Однако вступления немецких войск во французские колонии Северной Африки не последовало. С течением времени "удивительные" причины германского бездействия, неиспользования выгодной ситуации в Северной Африке стали ясными даже для апологетически настроенных авторов. "С тех пор мы узнали из германских источников, что поражение нацистов в России было более сокрушительным, чем представлялось в то время. Оно потрясло вермахт до оснований и пошатнуло само нацистское руководство. В таких обстоятельствах Гитлер едва ли мог позволить глубоко вовлечь себя на другом фронте".
В этом лежит причина отказа стран "оси" от вторжения в Тунис. С другой стороны, именно поэтому стало возможным то, что в конце декабря 1941 года Рузвельт и Черчилль говорили о высадке в Северной Африке как о реальной операции, требующей лишь разработки. Двумя месяцами ранее об этом плане не могло быть и речи. В вашингтонских беседах американского и английского лидеров обозначалась важность включения крупных французских сил в войну. С этого времени в коалиционном англо-американском планировании Франция вновь занимает место - вначале объекта, а затем и субъекта мировой политики.
Американская сторона приступает к активному этапу формирования сети просоюзнических организаций во французских колониях. После инспекционного турне по Северной Африке посланный президентом полковник Эдди вернулся в Вашингтон и в течение июня 1942 года дал показания заинтересованным военным органам. В частности, он предстал перед Объединенным комитетом начальников штабов. В отчетах Эдди дается обзор работы американской разведки (пользовавшейся дипломатическим прикрытием) с января по июнь 1942 года. За полгода во французской Северной Африке была создана цепь подпольных радиоточек, главными среди которых были станции в Касабланке, Тунисе, Алжире и Оране. Информация направлялась в Танжер и на Мальту. Эдди докладывал, что разведкою контролируются около пяти тысяч европейцев в Марокко, около десяти тысяч мусульманского населения здесь же, более одиннадцати тысяч европейцев в Алжире плюс десять тысяч местного населения.
Доклад Эдди произвел определенное впечатление, но стало ясно, что американская разведка встретила непредвиденную трудность. Речь идет о выборе французского лидера, который мог бы встать во главе готовых сражаться французов и в то же время пользовался бы доверием и благожелательностью американской стороны. Такого лидера долго искал Мэрфи, за появлением потенциальных претендентов внимательно следила военная разведка. Личный представитель Рузвельта Д. Макартур посетил уединившегося в своем поместье на юге Франции Вейгана и предложил ему возглавить сепаратистское движение французов, союзных с США, - но безрезультатно. В мае 1942 года глава службы стратегической разведки в западном Средиземноморье полковник Сольберг встретился с де Голлем. В Вашингтон последовало отрицательное мнение о лидере "Свободной Франции".
В ореоле славы дважды беглеца из немецкого плена (в первую и вторую мировую войну) на французской сцене довольно неожиданно возник "независимый" от Виши военный деятель, офицер с очень высоким положением во французской военной иерархии - генерал Жиро. После законспирированных контактов с ним американцы пришли к заключению, что, по-видимому, перед ними искомая фигура. Политические претензии Жиро распространялись лишь до требования предоставить ему, французскому генералу, пост главнокомандующего союзных сил (после высадки) в Северной Африке. Никаких претензий на защиту французских государственных интересов в широком смысле от Жиро не исходило, и это устраивало Вашингтон.
Пыл американской агентуры был несколько охлажден Объединенным комитетом начальников штабов, который в это время передал весь контроль над проведением операции "Торч" генералу Эйзенхауэру и рекомендовал отстранить французских лидеров от обсуждения конкретных вопросов стратегического значения. По мысли американских генералов, они должны были занять свои посты уже после решающей фазы высадки, чтобы играть вспомогательную, а не первостепенную роль. Это сразу ставило их в зависимое положение исполнителей американских приказов.
Когда Р. Мэрфи прибыл в Вашингтон 31 августа 1942 года, он увидел, что Северная Африка получила почти полный приоритет в работе военного и внешнеполитического ведомств правительственного аппарата. Его тотчас же принял Рузвельт, с ним беседовали госсекретарь Хэлл, заместитель госсекретаря Уэллес, военный министр Стимсон, начальник штаба армии Маршалл и другие высокопоставленные особы. "Рузвельт был более ответствен за принятие плана африканской операции, чем кто-либо другой". Восстановление французской империи и политическое признание французских властей не соответствовали тому курсу, которым следовала американская сторона в своих взаимоотношениях с французами. Среди французских организаций не было четкого понимания американской позиции, и это привело впоследствии к недоразумениям, противоречиям и столкновениям.
Подспудные антагонизмы проявились позже. Осенью 1942 года политические разногласия еще крылись за военной стороной дела, за подготовкой к операции "Торч". Мэрфи ознакомил Рузвельта с кандидатурами генерала Жиро и его протеже в Алжире - генералом Мастом. Чтобы проведение политических решений проходило по американскому плану без затруднений, Рузвельт в середине сентября назначил Мэрфи советником по гражданским делам при главном военном исполнителе операции "Торч" - генерале Эйзенхауэре. Высшим командным офицером экспедиционного корпуса 12 октября был отдан приказ, в котором значилось, что после высадки "гражданская администрация будет полностью под американским контролем". Как видим, французские и американские планы кардинально расходились в главном пункте - в вопросе о политической власти. Необходимая американцам политическая фигура была найдена в лице генерала Анри Жиро. "Проблема французского лидера" казалась наконец-то решенной.
В ночь с 22 на 23 октября 1942 года на небольшой вилле на алжирском побережье состоялась необычная американо-французская конференция. Британская подводная лодка высадила на берег заместителя Эйзенхауэра генерала Кларка с сопровождающими его офицерами. Возглавляемая Кларком и Мэрфи американская делегация провела переговоры с лидерами антивишийских сил Северной Африки - генералом Мастом и полковником Ван Экке. Кларк и Мает обнаружили единство в мнении о необходимости скорой высадки. Подлинный спор, однако, разгорелся по вопросу о верховном командовании. Американская сторона соглашалась отдать верховный пост французам, но - в неопределенном будущем. Мает требовал немедленного занятия этого поста генералом Жиро. Поскольку многое зависело от мнения отсутствующего Жиро, договорились окончательно решить вопрос при его участии. Практически (имея в виду полную оторванность Жиро от осуществления плана "Торч") это означало временную победу американской стороны, не поступившейся постом Эйзенхауэра. Следует также сказать, что американцы не ознакомили французов со своими конкретными планами. Были утаены день высадки и место десанта войск. "Встреча в Шершеле была одной из самых неудачных конференций войны, - признается Мэрфи, из-за того, что французские участники переговоров не знали о важнейших деталях союзных планов".
Оправдываясь, американская агентура впоследствии часто ссылалась на "невероятную трудность условий" и, главное, на "отсутствие контакта и взаимодействия между двумя фундаментально консервативными - ввиду обстоятельств и традиций - силами, англо-американцами и французским верховным командованием".
Упомянутая конференция была последней дипломатической прелюдией к ноябрьской высадке. Политические просчеты американцев очевидны. Важнейшие вопросы - о французской поддержке высадки, о дальнейшем сотрудничестве, о верховном командовании были отложены, оставлены на волю потока событий. В это время под давлением американцев Жиро пошел на компромисс, который был возможен лишь после его главной уступки - отказа от претензий на высший военный пост. В конечном счете, как докладывал в Вашингтон Эйзенхауэр, "Жиро признан возглавляющим все усилия по предотвращению фашистской агрессии в Северной Африке, признан в качестве главнокомандующего всех французских сил в этом районе и губернатора французских североафриканских провинций". Эйзенхауэр сохранил титул главнокомандующего всех союзных войск. Спустя несколько часов началась операция "Торч".
Вместе с Черчиллем в этот, пожалуй, наиболее критический период войны в Москву прибыл человек, которого Рузвельт решил сделать главным связным между собой и советским руководством - новый посол Аверелл Гарриман. В своих мемуарах Гарриман свидетельствует, каким шоком для советского руководства была измена союзниками данному ими слову.
Сталин вручил Черчиллю и Гарриману памятную записку, в которой говорилось, что решение открыть второй фронт было окончательно подтверждено во время визита Молотова в Вашингтон, что советское командование осуществляло планирование операций летом и осенью 1942 года исходя из того, что на западе континента будет открыт спасительный второй фронт. Америка и Англия нанесли удар по своему главному союзнику, полностью поглощенному невероятным напряжением войны в решающий момент. Будет ли у Запада моральное право становиться в судейскую позу тремя годами позже? Лишь признавая, что разрыв ослабил бы общие усилия, Сталин после горьких упреков приступил к рассмотрению планов союзнической высадки в Северной Африке. Американцы и англичане пообещали интенсифицировать бомбовые налеты на Германию.
И как часть "извинения", и как выражение стратегических союзнических планов, президент Рузвельт послал в эти дни телеграмму Сталину: "Мы должны выставить наши силы и нашу мощь против Гитлера в ближайший возможный момент". Трудно представить себе, как подействовали бы на самого Рузвельта подобные утешения, будь американские войска задействованы в битве, подобной сталинградской, и во время бесед с коалиционным партнером он получал бы такие же обескураживающие известия, как и Сталин из Сталинграда в августе 1942 года. Рузвельт должен был понимать, что измена слову в критическое время отражается на доверии к партнеру сейчас и в дальнейшем. Действия в роковой момент бросали тень на будущее.
Нет сомнений, что летом 1942 года президент Рузвельт много думал об исторической перспективе. Он очень ограничил круг тех, с кем откровенно обсуждал проблемы будущего. Наиболее доверенное лицо тех лет - Гарри Гопкинс писал в июне 1942 года: "Мы попросту не можем организовать мир вдвоем с англичанами, не включая русских как полноправных партнеров. Если ситуация позволит, я бы включил в это число и китайцев".
В этих нескольких фразах основа стратегического замысла Рузвельта. В мире будущего не обойтись без СССР, эта страна будет играть слишком большую роль, чтобы игнорировать ее на мировой арене. Меньшее, чем на равный статус, русские не согласятся. Важно сделать так, чтобы США имели достаточное сдерживающее СССР и позволяющее преобладать в мире влияние. Его можно достичь за счет двух факторов: поддержки клонящейся к дезинтеграции Британской империи и опоры в Азии на Китай как противовес Советскому Союзу.
Рузвельт практически никогда не давал окончательную словесную картину желаемого будущего. Но все его стратегическое планирование 1942 - 1945 годов шло согласно этой схеме. И уже в 1942 году Рузвельт понимает, что русские едва ли будут чувствовать справедливость и равенство в отношениях с США, если именно на их долю падет основное бремя мировой войны.
Что касается Индии, то Рузвельт ощущал необходимость разрешения этой проблемы, но избегал (в частности, это видно из его письма, направленного Чан Кайши в июле 1942 года) оказывать давление на Лондон с целью предоставления Индии независимости. В его мире будущего не было Индии как мировой державы. Специалисты по Индии предупреждали Рузвельта, что Махатма Ганди уже обвиняет Америку в пособничестве британскому империализму. "Эта тенденция, - писал Ганди, - ставит под вопрос ваше моральное лидерство в Азии и, следовательно, способность Америки осуществлять свое влияние в деле приемлемого и справедливого урегулирования в послевоенной Азии".
После ареста англичанами в августе 1942 года Ганди и других лидеров Индийского национального конгресса Чан Кайши, который стремился опереться на Индию, чтобы поднять вес Китая в Азии, послал Рузвельту телеграмму с просьбой повлиять на действия англичан. В ответ президент США заявил, что ни он, ни Чан Кайши не имеют права навязывать свою точку зрения англичанам. Он объяснял эту позицию необходимостью сконцентрировать все силы для борьбы против азиатского агрессора - Японии.
Итак, Индия не рассматривалась Рузвельтом в качестве надежной опоры американского влияния в послевоенном мире. Собственно, у президента были немалые сомнения и в отношении Китая. После пяти лет войны и без того слабая экономика Китая пришла в полный упадок. Его армия едва удерживала оборонительные позиции. У США не было удобной и гарантированной дороги снабжения их главного союзника в Азии. Чтобы изменить положение, Рузвельт предпринял ряд мер для консолидации американского влияния в этой стране. Начальник штаба вооруженных сил гоминдановского Китая американский генерал Джозеф Стилуэл был назначен командующим американскими войсками практически везде в Азии - в Китае, Индии, Бирме. Генерал Ченнолт руководил добровольческой воздушной армией. Недостаток ресурсов уменьшал значимость американского военного присутствия, но Рузвельт твердо надеялся, что со временем мощь американцев и, соответственно, их влияние в Китае будут расти.
Складывается впечатление, что в целом ситуация лета 1942 года, отчаянная для сил, ведущих прямую борьбу со странами "оси", не могла в некоторых своих аспектах не нравиться президенту Рузвельту. На его глазах Вашингтон становился подлинной мировой столицей. Гордый британский премьер откликался по первому зову. Посланец из Москвы просил об открытии второго фронта. Руководители Китая слезно умоляли о военной помощи. Вожди индийского движения за независимость просили о поддержке их чаяний. Ничего этого не было еще год назад. Рузвельт явно входил во вкус мирового лидерства, стал привыкать быть "всеобщей надеждой", дарователем спасения, источником неоценимой помощи, факелом моральной и физической поддержки.
Чтобы удержать и закрепить растущее влияние на четырех континентах, Рузвельт нуждался в надежной связи с ними. Именно эту связь поставили под угрозу немцы, когда весной 1942 года начали топить гигантское количество кораблей (в месяц - общим водоизмещением до 800 тысяч тонн). В Берлине уже калькулировали, что при таком объеме потерь связь США с неоккупированными частями Европы, Африки, Азии и с Австралией вскоре почти прекратится. Адмирал Редер так и говорил Гитлеру в марте 1942 года: нужно топить не менее 600 тысяч тонн в месяц, чтобы связь США с Англией была полностью прервана. Гитлер, прежде несколько скептически относившийся к возможностям подводных лодок, был приятно поражен.
Адмирал Дениц собрался посылать дополнительные подводные лодки (у немцев готовилась новая серия исключительно эффективных подлодок "шноркель") в Атлантику. Его остановил Гитлер, объявив, что не океанские маршруты, а зона к северу от Норвегии будет "зоной судьбы" для рейха. Дениц доказывал, что всего десяток подводных лодок сможет остановить поток американских перевозок, но Гитлер повторил: лучшие подводные лодки пойдут в Северную Скандинавию. Пути снабжения СССР интересовали его гораздо больше, чем выживание Англии.
У американцев не было эффективных средств обороны на морях, и свою надежду Рузвельт возложил на то, чтобы строить на верфях кораблей больше, чем Германия будет топить в океане. Посредством огромных усилий, полностью используя стандартизацию производства кораблей, американцам удалось совершить невероятное. Судно типа "Либерти" создавалось на конвейере за шестьдесят с небольшим дней. Г. Кайзер, проектировщик многих американских плотин, нашел еще более рациональную схему. В марте 1942 года он, получив верфи в Калифорнии и Орегоне, сократил срок строительства "Либерти" до сорока дней и вскоре построил сухогруз "Джон Фиг" водоизмещением 10 тысяч тонн за двадцать четыре дня. К концу года американцы начали покрывать свои потери на морях. Для укрепления каналов связи и для распространения американского влияния в мире это была одна из наиболее важных побед.
Летом 1942 года главной задачей становилось уже не собственно производство, а адекватное распределение продукции крупнейшей в мире экономики по всем тем многочисленным фронтам, которые так или иначе затрагивали американские интересы. Вотированные конгрессом в первые десять месяцев 1942 года 160 миллиардов долларов начали давать весьма ощутимые результаты.
Готовясь к дипломатическим выяснениям отношений с союзниками и, главное, к послевоенной реконструкции мира, президент Рузвельт, начиная с 1942 года, стал полагаться на такие рычаги, каких никогда прежде не было в руках американцев. После Пирл-Харбора конгресс снял все ограничения на численность вооруженных сил, и армия США возросла до беспрецедентных размеров. Уже в январе 1942 года Рузвельт определил в качестве цели на конец года доведение численности армии до 3,6 миллиона военнослужащих. Весной 1942 года президент приходит к выводу, что такая армия для глобальных операций недостаточна, он планирует создать в текущем году пятимиллионную армию. Его главные военные советники идут еще дальше. Генерал Маршалл предлагает в 1943 году довести численность армии до девяти миллионов человек.
Часть советников рекомендовала Рузвельту не заглядывать слишком далеко вперед, ограничить планирование примерно годом. Эти "жрецы осторожности" исходили из того, что важнейшие стратегические обстоятельства будущего еще не определены. Так, весной 1942 года во влиятельных кругах Вашингтона сильны были сомнения в отношении того, вынесет ли СССР летнее наступление немцев. Рузвельт полагал, что возможно также резкое ухудшение положения США на Тихом океане, считал реальным захват Германией Северной Африки. Не будучи уверенным во многих факторах мировой политики, Рузвельт на практике отверг соблазнительное долгосрочное планирование. В военном производстве и выработке планов оптимальным сроком "предвосхищения событий" стал для него период в один год. Именно по такой системе работали основные ведомства Вашингтона.
Тем временем оформлялись рычаги связей с союзниками. Во время декабрьской (1941) встречи с Черчиллем президент договорился о создании Объединенного совета распределения военных материалов с отделениями в Вашингтоне и Лондоне. Были созданы также органы распределения морского транспорта, сырьевых материалов, промышленной продукции, продуктов питания. Рузвельт старался сохранить их двусторонний англо-американский характер. Бесспорно, необъятные просторы величайшей колониальной империи с ее неистощимыми ресурсами привлекали его. Тесно сотрудничая с англичанами, американцы, по существу, перенимали их опыт и их позиции. С точки зрения статуса наиболее привилегированного союзника у Англии не было конкурентов. Когда правительство Чан Кайши попыталось превратить дуумвират в триумвират, эти поползновения были отвергнуты на том основании, что, находясь в отдаленном и плохо связанном с внешним миром положении, Китай не может быть членом "клуба", главной задачей которого является мировое распределение ресурсов. Тесное двустороннее американо-английское блокирование едва ли создавало полезный прецедент для будущего "коллективного" мироустройства.
Начиная с 1942 года, безусловно, главным экономическим рычагом Рузвельта становится ленд-лиз. У администрации был годичный опыт связей с союзниками. Белый дом уже ощутил значимость этого орудия американской внешней политики и внутреннего роста. Здесь произошла значительная централизация. Военное министерство теперь безоговорочно забрало контрольные функции у прежних гражданских планировщиков гуманитарной помощи. Но и в гражданских, и в военных отделах администрации ленд-лиза продолжалась борьба, в основе которой было разное представление об американских приоритетах, разногласие в определении важнейших союзников. Нет сомнения, что проблема отношения к Советскому Союзу вызывала самые противоречивые суждения. Часть политиков и военных или не считала СССР способным выстоять, или не видела в нем настоящего союзника. Это создавало дополнительные сложности в практике экономического оснащения СССР при помощи американских поставок. Трудно сказать, насколько Рузвельт контролировал ситуацию.
Согласно советско-американским договоренностям, США должны были поставить к 1 апреля 1942 года 42 тысячи тонн стальной проволоки, а поставили лишь 7 тысяч; нержавеющей стали - 22 тысячи тонн вместо 120 тысяч, холодного проката - 19 тысяч тонн вместо 48 тысяч и т. п. Президент сказал, что только англичане оказались еще более ненадежными союзниками. "Они обещали предоставить в распоряжение русских две дивизии и не предоставили вовсе. Они обещали им помощь на Кавказе. И не оказали ее. Все обещания, данные англичанами русским, оказались невыполненными... Единственная причина, почему мы до сих пор ладили с русскими, заключается в том, что мы пока выполняли свои обязательства..."
Это для середины 1942 года была очень некритичная оценка практики ленд-лиза в СССР.
Лишь в июле - августе 1942 года американские поставки приблизились к намеченным цифрам. Итак, понадобился год - и какой год - чтобы американская помощь стала реальным фактором войны.
Следует сказать, что Рузвельт переживал своего рода критический период, связанный с тем, что противники на всех фронтах теснили великую коалицию, и переломить эту тенденцию никак не удавалось. В Атлантическом океане германские подводные лодки грозили изолировать Америку от основных полей сражений в Европе. В Тихом океане японцы, несмотря на большие потери у острова Мидуэй, не сбавили скорости своего продвижения на юг и на восток, к Австралии. В ходе войны летом установилось некое динамическое равновесие, но никто не мог дать гарантии, что маятник качнется не в пользу стран "оси". Именно в это время Рузвельт принимает решение "прощупать пульс Америки". В сентябре, в течение двух недель, он покрывает почти 15 тысяч километров, посещая в основном оборонные заводы. Размах военного строительства вдохновил его. Репортерам, "задним числом" узнавшим о поездке президента, он сказал, что моральное состояние нации находится "на самом высоком уровне. Люди очень восприимчивы к необходимости поднять военный дух". Только национальный консенсус позволял Рузвельту проводить активную внешнюю политику.
Выступая по радио в день Колумба (12 октября), Рузвельт отметил "простой факт, что американский народ един как никогда прежде в решимости выполнить свою работу хорошо". Американский народ понимал, что ведет справедливую войну, он готов был идти на жертвы и лишения, он давал большой кредит политике Рузвельта. В такой обстановке Рузвельт смог понизить призывной возраст с двадцати до восемнадцати лет.
Осенью 1942 года, в дни осмысления своей тайной поездки по стране, Рузвельт начинает проникаться идеей конечной победы коалиции, которую он надеялся возглавить. Английскому королю Георгу он пишет в середине октября 1942 года: "В целом ситуация для всех нас осенью 1942 года лучше, чем она была прошлой весной, и хотя на протяжении 1943 года мы еще не достигнем полной победы, события повернулись в положительную для нас сторону, в то время как страны "оси" достигли пика своей эффективности".
С этим мнением тогда едва ли были согласны в Берлине. Германские войска вошли в пригороды Сталинграда. Из своего бетонного бункера в Виннице Гитлер требовал "сконцентрировать все возможные людские резервы и захватить в максимально короткое время весь Сталинград и берега Волги". Но дни превращались в недели, а шестая армия генерала Паулюса так и не завладела Сталинградом. Напряжение было таково, что и в Белом доме, и в Кремле октябрь 1942 года называли самым критическим временем всей войны.
Историческая истина вынуждает сказать, что в этот самый суровый час для СССР его союзники - американцы и англичане застыли в выжидательной позиции. Стало ясно, что обещанный второй фронт в Европе открыт не будет. Уэнделл Уилки, политический соперник Рузвельта, говорил тогда в Москве, что невыполнение решения об открытии второго фронта порождает "страшный риск". Между тем замену операции в Европе Рузвельт и Черчилль нашли в идее высадки в Северной Африке.
Эта идея появилась уже довольно давно. Повышение американского внимания к Северной Африке видно из составленного в декабре 1941 года доклада стратегической службы "Проблема германской оккупации Северной Африки". В докладе указывалось, что даже в случае решительного отпора североафриканских войск нацистскому вторжению запасы обороняющихся должны истощиться на десятый день военных действий. В Вашингтоне рассматривалась возможность немецкого удара через Испанию и Сицилию. Захват Северной Африки укрепил бы тылы Роммеля и мог бы коренным образом (полагали в Вашингтоне) изменить стратегическую ситуацию в этом регионе.
Однако вступления немецких войск во французские колонии Северной Африки не последовало. С течением времени "удивительные" причины германского бездействия, неиспользования выгодной ситуации в Северной Африке стали ясными даже для апологетически настроенных авторов. "С тех пор мы узнали из германских источников, что поражение нацистов в России было более сокрушительным, чем представлялось в то время. Оно потрясло вермахт до оснований и пошатнуло само нацистское руководство. В таких обстоятельствах Гитлер едва ли мог позволить глубоко вовлечь себя на другом фронте".
В этом лежит причина отказа стран "оси" от вторжения в Тунис. С другой стороны, именно поэтому стало возможным то, что в конце декабря 1941 года Рузвельт и Черчилль говорили о высадке в Северной Африке как о реальной операции, требующей лишь разработки. Двумя месяцами ранее об этом плане не могло быть и речи. В вашингтонских беседах американского и английского лидеров обозначалась важность включения крупных французских сил в войну. С этого времени в коалиционном англо-американском планировании Франция вновь занимает место - вначале объекта, а затем и субъекта мировой политики.
Американская сторона приступает к активному этапу формирования сети просоюзнических организаций во французских колониях. После инспекционного турне по Северной Африке посланный президентом полковник Эдди вернулся в Вашингтон и в течение июня 1942 года дал показания заинтересованным военным органам. В частности, он предстал перед Объединенным комитетом начальников штабов. В отчетах Эдди дается обзор работы американской разведки (пользовавшейся дипломатическим прикрытием) с января по июнь 1942 года. За полгода во французской Северной Африке была создана цепь подпольных радиоточек, главными среди которых были станции в Касабланке, Тунисе, Алжире и Оране. Информация направлялась в Танжер и на Мальту. Эдди докладывал, что разведкою контролируются около пяти тысяч европейцев в Марокко, около десяти тысяч мусульманского населения здесь же, более одиннадцати тысяч европейцев в Алжире плюс десять тысяч местного населения.
Доклад Эдди произвел определенное впечатление, но стало ясно, что американская разведка встретила непредвиденную трудность. Речь идет о выборе французского лидера, который мог бы встать во главе готовых сражаться французов и в то же время пользовался бы доверием и благожелательностью американской стороны. Такого лидера долго искал Мэрфи, за появлением потенциальных претендентов внимательно следила военная разведка. Личный представитель Рузвельта Д. Макартур посетил уединившегося в своем поместье на юге Франции Вейгана и предложил ему возглавить сепаратистское движение французов, союзных с США, - но безрезультатно. В мае 1942 года глава службы стратегической разведки в западном Средиземноморье полковник Сольберг встретился с де Голлем. В Вашингтон последовало отрицательное мнение о лидере "Свободной Франции".
В ореоле славы дважды беглеца из немецкого плена (в первую и вторую мировую войну) на французской сцене довольно неожиданно возник "независимый" от Виши военный деятель, офицер с очень высоким положением во французской военной иерархии - генерал Жиро. После законспирированных контактов с ним американцы пришли к заключению, что, по-видимому, перед ними искомая фигура. Политические претензии Жиро распространялись лишь до требования предоставить ему, французскому генералу, пост главнокомандующего союзных сил (после высадки) в Северной Африке. Никаких претензий на защиту французских государственных интересов в широком смысле от Жиро не исходило, и это устраивало Вашингтон.
Пыл американской агентуры был несколько охлажден Объединенным комитетом начальников штабов, который в это время передал весь контроль над проведением операции "Торч" генералу Эйзенхауэру и рекомендовал отстранить французских лидеров от обсуждения конкретных вопросов стратегического значения. По мысли американских генералов, они должны были занять свои посты уже после решающей фазы высадки, чтобы играть вспомогательную, а не первостепенную роль. Это сразу ставило их в зависимое положение исполнителей американских приказов.
Когда Р. Мэрфи прибыл в Вашингтон 31 августа 1942 года, он увидел, что Северная Африка получила почти полный приоритет в работе военного и внешнеполитического ведомств правительственного аппарата. Его тотчас же принял Рузвельт, с ним беседовали госсекретарь Хэлл, заместитель госсекретаря Уэллес, военный министр Стимсон, начальник штаба армии Маршалл и другие высокопоставленные особы. "Рузвельт был более ответствен за принятие плана африканской операции, чем кто-либо другой". Восстановление французской империи и политическое признание французских властей не соответствовали тому курсу, которым следовала американская сторона в своих взаимоотношениях с французами. Среди французских организаций не было четкого понимания американской позиции, и это привело впоследствии к недоразумениям, противоречиям и столкновениям.
Подспудные антагонизмы проявились позже. Осенью 1942 года политические разногласия еще крылись за военной стороной дела, за подготовкой к операции "Торч". Мэрфи ознакомил Рузвельта с кандидатурами генерала Жиро и его протеже в Алжире - генералом Мастом. Чтобы проведение политических решений проходило по американскому плану без затруднений, Рузвельт в середине сентября назначил Мэрфи советником по гражданским делам при главном военном исполнителе операции "Торч" - генерале Эйзенхауэре. Высшим командным офицером экспедиционного корпуса 12 октября был отдан приказ, в котором значилось, что после высадки "гражданская администрация будет полностью под американским контролем". Как видим, французские и американские планы кардинально расходились в главном пункте - в вопросе о политической власти. Необходимая американцам политическая фигура была найдена в лице генерала Анри Жиро. "Проблема французского лидера" казалась наконец-то решенной.
В ночь с 22 на 23 октября 1942 года на небольшой вилле на алжирском побережье состоялась необычная американо-французская конференция. Британская подводная лодка высадила на берег заместителя Эйзенхауэра генерала Кларка с сопровождающими его офицерами. Возглавляемая Кларком и Мэрфи американская делегация провела переговоры с лидерами антивишийских сил Северной Африки - генералом Мастом и полковником Ван Экке. Кларк и Мает обнаружили единство в мнении о необходимости скорой высадки. Подлинный спор, однако, разгорелся по вопросу о верховном командовании. Американская сторона соглашалась отдать верховный пост французам, но - в неопределенном будущем. Мает требовал немедленного занятия этого поста генералом Жиро. Поскольку многое зависело от мнения отсутствующего Жиро, договорились окончательно решить вопрос при его участии. Практически (имея в виду полную оторванность Жиро от осуществления плана "Торч") это означало временную победу американской стороны, не поступившейся постом Эйзенхауэра. Следует также сказать, что американцы не ознакомили французов со своими конкретными планами. Были утаены день высадки и место десанта войск. "Встреча в Шершеле была одной из самых неудачных конференций войны, - признается Мэрфи, из-за того, что французские участники переговоров не знали о важнейших деталях союзных планов".
Оправдываясь, американская агентура впоследствии часто ссылалась на "невероятную трудность условий" и, главное, на "отсутствие контакта и взаимодействия между двумя фундаментально консервативными - ввиду обстоятельств и традиций - силами, англо-американцами и французским верховным командованием".
Упомянутая конференция была последней дипломатической прелюдией к ноябрьской высадке. Политические просчеты американцев очевидны. Важнейшие вопросы - о французской поддержке высадки, о дальнейшем сотрудничестве, о верховном командовании были отложены, оставлены на волю потока событий. В это время под давлением американцев Жиро пошел на компромисс, который был возможен лишь после его главной уступки - отказа от претензий на высший военный пост. В конечном счете, как докладывал в Вашингтон Эйзенхауэр, "Жиро признан возглавляющим все усилия по предотвращению фашистской агрессии в Северной Африке, признан в качестве главнокомандующего всех французских сил в этом районе и губернатора французских североафриканских провинций". Эйзенхауэр сохранил титул главнокомандующего всех союзных войск. Спустя несколько часов началась операция "Торч".