Страница:
Проводившаяся в 1937 году дипломатическая разведка показала Рузвельту, что представители двух все более противостоящих друг другу лагерей не расположены искать развязки своих противоречий на пути компромисса. Не только новые вожди нацистской Германии, но и английские, а также французские политики выразили свой скептицизм по поводу целесообразности проведения подобных мирных переговоров.
Были и специфические пункты противоречий у США с этими державами. Так, Англия полагала, что предложения о нейтрализации ряда стран в бассейне Тихого океана не соответствуют ее интересам. Англичане, собственно, еще не выбрали, на кого они будут в будущем полагаться на Тихом океане - на США или Японию - и старались увеличить свои активы в Японии. Ясно было также, что англичане не исключили для себя возможности опираться на Соединенные Штаты как на союзника в будущем. В Лондоне видели политическую скованность американского правительства и поэтому там предложили (по тому же каналу, что создал Рузвельт, а именно - каналу контактов Чемберлен - Моргентау) добиться изменения актов о нейтралитете. В марте 1937 года Чемберлен писал Моргентау: "Правительство Его Величества считает, что величайшим вкладом Соединенных Штатов в стабилизацию обстановки в настоящий момент было бы изменение существующего законодательства о нейтралитете". Это было пустое благое пожелание. В свете связанности президента изоляционистским законодательством следует сказать, что нижайшая точка влияния Соединенных Штатов на мировые дела приходится именно на период 1937 - 1939 годов.
На протяжении первой половины 1937 года президент Рузвельт еще продолжал выдвигать новые инициативы, но уже заметно, что эта активность убывает. Рузвельт, чувствуя, что отдаляется от желательного для себя направления, предлагает несколько экзотических идей. Так, в апреле 1937 года он совершенно конфиденциально запрашивает Берлин, как отнеслась бы Германия к предложению уничтожить все наступательное оружие в мире. В июне 1937 года он пригласил Невилля Чемберлена, который к этому времени стал премьер-министром Англии, в Вашингтон для бесед с целью создания "более здравых условий в мировом сообществе".
Тогда же Рузвельт направил Джозефа Дэвиса, богатого демократа вильсоновского толка, своим послом в Москву, чтобы, как он сформулировал, "завоевать доверие Сталина". Начиная понимать, что СССР - растущая сила на международной арене, Рузвельт в июне 1937 года ликвидирует в государственном департаменте крайне антисоветски настроенный отдел восточноевропейских проблем.
Однако эти инициативы едва ли способствовали возвышению авторитета Америки в мире. Причиной была не только их надуманность, но и реалии международной жизни: США не сумели противостоять Японии в Китае. Седьмого июля 1937 года японские войска возобновили наступление на центральные районы Китая, и Соединенные Штаты даже в "войне слов" оказались неспособными произвести впечатление на мир. Государственный департамент провозгласил необходимость мирного разрешения спорных вопросов. Американская администрация в данном случае не имела в виду ничего конкретного, а это означало, что Китаю реальная помощь предоставлена не будет. Посланное шестидесяти государствам заявление госдепартамента с просьбой огласить свою приверженность мирным целям быстро вызвало положительный ответ большинства наций, в том числе Германии, Японии и Италии. Только маленькая Португалия выразила возмущение по поводу того (как говорилось в португальской ноте), что "правительство США странным образом пытается свести решение сложных международных проблем к поискам расплывчатых формулировок". Позицию португальской дипломатии можно было расценивать как угодно, но в ее ответе содержалось значительное зерно истины.
Рузвельт пытался развить свою инициативу, используя положительный ответ мирового сообщества. Он обратился к Муссолини с благодарностью за выраженное желание "мирным образом стабилизировать международную обстановку". Рузвельт говорил комплименты дуче, который уже определял Средиземноморье исключительно как "ностра маре" - "наше море" и который видел в жестах американцев лишь благоглупости.
Фиаско словесных изощрений Вашингтона стало наиболее наглядным, видимо, в августе 1937 года, когда японские войска начали полномасштабное наступление в Центральном Китае. Уместно напомнить, что в это время в Китае находилось 2300 американских солдат - в Пекине, Тянцзине и Шанхае, где располагались американские миссии, - и именно в тех местах японцы начали кровопролитные бои. Рузвельт колебался в поисках ответа от полной пассивности до малых жестов. Было объявлено о посылке еще тысячи военно-морских пехотинцев в Китай "для защиты жизни и собственности американских граждан". Как помощь Китаю это был совершенно пустой жест, да президент и не пытался представить его в качестве военной поддержки жертвы агрессии. Единственное, что еще достойно упоминания - это зондаж возможностей склонить англичан к совместным действиям по умиротворению японцев в Китае. Но и на этом пути Рузвельт, как и глава госдепартамента Хэлл, объявил о своей склонности "сотрудничать на параллельных, но независимых направлениях". Это означало, что, даже пытаясь заручиться английской поддержкой, Рузвельт не обещал собственного энергичного воздействия на японцев. У англичан были свои планы в отношении Японии, они и на этом этапе не исключали возможности сближения с ней и не выступили лидером поддержки китайского сопротивления.
Рузвельту в такой ситуации оставались лишь слова, и первое из серии сильных и памятных слов, произнесенных в период заметного ослабления позиций США в мире, было сказано 5 октября 1937 года в Чикаго. Это знаменитая речь о карантине. "Эпидемия мирового беззакония распространяется, - сказал президент. - Когда эпидемия заразных болезней начинает расширяться, люди обычно создают ту или иную форму карантина для пациентов с целью предотвращения заражения всего сообщества данной болезнью, так же должно быть сделано и в отношении сохранения мира... Мир, свобода и безопасность 90 процентов мирового населения поставлены под угрозу остальными 10 процентами, грозящими сокрушить весь международный порядок и международную законность. Разумеется, 90 процентов, те, кто хочет жить в мире в условиях законности и руководствуясь моральными нормами, которые получили почти всеобщее признание на протяжении столетий, могут и должны найти некий способ для возобладания своей воли". Данная речь была многими воспринята как показатель изменения позиции США, возникновения у американского руководства решимости противодействовать агрессорам в Европе и Азии.
Через неделю после речи о карантине заинтригованный министр иностранных дел Англии А. Иден запросил о ее "точной интерпретации". Он хотел знать, не следует ли предполагать появление возможности совместного бойкота Японии. Понимая, что Гонконг и Сингапур недолго продержатся в случае победы Японии в Китае, английская дипломатия этой осенью начинала склоняться к более решительным антияпонским действиям. В свете этого Лондон и запросил американскую столицу, в какой мере Америка "может предоставить помощь Китаю или оказать воздействие на Японию" - что было бы единственным действенным средством повлиять на агрессора. Рузвельт не откликнулся на английский запрос, он отверг всякое предположение о том, что Соединенные Штаты могут организовать конференцию в Вашингтоне. Смехотворным ныне кажется неожиданное предложение Рузвельта: пусть Бельгия возьмет на себя инициативу в этом деле. Пожалуй, Бельгия, как никто в этом мире, была далека от японо-китайского конфликта.
Но своими словами о карантине Рузвельт все же возбудил общественный интерес к проблеме. Он вынужден был в возникшей ситуации отвечать на ту критику, которая слышалась и внутри страны и извне. Двенадцатого октября 1937 года он в очередной "беседе у камина" напомнил стране: "Между 1913 и 1921 годами я лично был в самом центре мировых событий и в этот период я многому научился - что нужно делать и чего не нужно делать".
Не только в Лондоне гадали о значимости рузвельтовского "карантина". Из своего уединения бывший советник президента Вильсона полковник Хауз также запросил президента, что конкретно тот имеет в виду? Рузвельт, никогда не оставлявший письма Хауза без ответа, вынужден был пожаловаться тому, что, "как обычно, нас бомбардирует пресса Херста и других" и что в целом администрация попала в неловкое положение. Это неловкое положение проистекало из общего неблагоприятного для активной внешней политики климата в Соединенных Штатах. Между тем уже возникала фракция, которая считала, что США не могут оставаться в стороне в то время, когда открываются такие возможности для страны. Один из лидеров республиканцев-интервенционистов Генри Стимсон написал президенту 15 ноября 1937 года, что Соединенные Штаты имеют огромные интересы в Китае и поэтому должны возглавить здесь инициативу по противодействию японцам. "Мы с вами полностью согласны со Стимсоном, - сказал Рузвельт государственному секретарю Хэллу, - но мы все же пока не можем дать ему ответ".
Нужно сказать, что речь о карантине все же имела не только риторические последствия. Запросы англичан, а еще более некоторое изменение английской позиции в отношении Японии, позволили проложить первую, пока еще малоприметную тропу между Лондоном и Вашингтоном. В самом конце 1937 года, а именно 16 декабря, президент Рузвельт попросил посла Британии сэра Роберта Линсея об организации "систематического обмена секретной информацией" между американскими и английскими военными специалистами. С американской стороны последовала просьба об обмене мнениями по поводу выработки планов на случай возможной совместной блокады Японии. Президент заявил своим министрам, что Соединенным Штатам и Англии следовало бы иметь общую позицию противодействия Японии и создать линию обороны, проходящую от Алеутских островов до Сингапура. С его точки зрения, такие действия могли бы поставить Японию на колени в течение одного года. Из американских и английских дипломатических шагов видно, как постепенно возникает взаимопонимание в отношении того, что нужно делать на Дальнем Востоке. Англичане почувствовали слабость своих морских коммуникаций здесь, американцы же ощутили тревогу за свою колонию Филиппины. Разумеется, полная победа японцев в Китае сместила бы баланс сил в Азии и поставила бы под угрозу интересы обеих англосаксонских держав.
Начиная с 1937 года в Японии была развернута грандиозная программа военно-морского строительства, при этом ВМС США в Токио рассматривали, главным противником. Возглавивший военно-морской флот адмирал Ямамото видел в войне с США логический итог развития американо-японских отношений. Этот герой империалистических кругов Японии, который создал план нападения на Пирл-Харбор, в дни своей юности написал в 1901 году прошение о зачислении его в военно-морскую академию с четко определенной целью: "Ответить на визит в Японию коммодора Перри". Это был тот период в американо-японских отношениях, когда казалось, что американская сторона потеряла надежду создать в Азии оплот своего влияния, когда она не видела возможности противостоять японцам на азиатском континенте. Китай был, по существу, выдан империалистическими державами Японии. О союзе с единственно надежной силой, готовой встать на пути агрессора (и вставшей в 1937 - 1938 годах у озера Хасан и позднее на Халхин-Голе), - союзе с СССР у американской стороны планов не возникало.
Нет сомнения, что японская военщина находилась в эйфорическом периоде своего "триумфа" в Восточной Азии. Восемнадцатого ноября 1938 года американское правительство получило из Токио ноту следующего содержания: "Твердым убеждением японского правительства является то, что в свете новой ситуации, быстро складывающейся в Восточной Азии, любая попытка прилагать к сегодняшним условиям и к ситуации будущего неприменимые идеи и принципы прошлого не будет способствовать ни установлению действительного мира в Восточной Азии, ни решению насущных проблем".
Это было грубое указание на то, что соотношение сил в спорном районе изменилось, и Соединенным Штатам придется так или иначе смириться с новым положением.
В этот последний предвоенный 1938 год президент Рузвельт сделал два вывода из общего обзора мировой обстановки. Во-первых, она была, с его точки зрения, стабильна. Во-вторых, она не давала Америке особых шансов на мировое возвышение.
Первый вывод базировался на убеждении, что Германия после Мюнхена займется консолидацией своих позиций в Центральной Европе, а совокупные силы Англии и Франции (плюс союзные страны в Восточной Европе) будут уравновешивать ее в Европе в целом. Война в Испании близилась к победе Франко, а это, взятое вместе с антисоветизмом Польши и Румынии, поддерживаемых в данном случае основными западноевропейскими странами, означало изоляцию левых сил, изоляцию СССР - то, что потом получило название "сдерживание". Что касается азиатско-тихоокеанского региона, то, чувствуя опасения Англии, Франции и Голландии, военную вовлеченность колоссального Китая, Рузвельт считал маловероятным бросок Японии "против всех". Помимо прочего, Япония очень зависела от сырьевого импорта, а этот импорт шел из США и колоний западноевропейских стран. Едва ли завязшая в Китае Япония осмелится бросить вызов всем враждебным ей силам.
Второй вывод вытекал из первого. В мире не было того "вакуума", куда США могли бы направить свою бьющую через край энергию. Статус-кво не давал особых шансов на такой поворот в международных отношениях, при котором Соединенные Штаты могли бы перенять у Европы положение определяющего центра мировой политики.
Рузвельт постарался сгладить некоторые острые углы в зоне своего влияния - Латинской Америке, и эта зона, "свое полушарие", давала Америке основные необходимые для американской экономики виды сырья. В других регионах США не располагали такими возможностями для влияния.
Как последнюю агонию идеи созыва ведущих мирных держав следует рассматривать так называемый план Уэллеса, заместителя государственного секретаря, одобренный президентом 11 января 1938 года. Согласно этому плану, следовало предложить правительствам великих держав прислать своих дипломатических представителей в Белый дом для обсуждения способов снижения напряженности в мире, нахождения равных экономических возможностей для всех наций. В случае принятия ими этого предложения, Рузвельт обещал создать комиссию из девяти стран по выработке соответствующих рекомендаций. Это было отвлеченное теоретизирование. Германия и Италия все откровенней посягали на статус-кво в Европе, а Япония - в Азии. И агрессоров не интересовали надуманные вашингтонские инициативы. К началу осени 1938 года Германия поставила вопрос о Судетах во всей остроте.
Пытаясь помочь западным демократиям, Рузвельт отправил 26 сентября 1938 года личное послание канцлеру германского рейха, в котором просил воздержаться от ультиматумов и предлагал созвать конференцию "наций, прямо затронутых текущим конфликтом". Рузвельт предлагал провести ее в любом "нейтральном месте Европы".
Мюнхенская конференция - пик политики примирения - началась через три дня (29 сентября 1938 года) в узком кругу четырех собеседников: Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье - при "зияющем" отсутствии чехов и - что очень важно - без приглашения СССР. Первые ее часы доминировал Муссолини единственный, способный говорить на языках, понятных договаривающимся сторонам. Это была безумная ночь европейской дипломатии. Утром Чемберлен попросил Гитлера подписать декларацию о "желании двух народов никогда не вступать в войну друг с другом снова". Получив этот жалкий листок, Чемберлен объявил, что в нем содержится "мир на все наше время". Тем временем Чехословакия была выдана Германии. Баланс сил в Европе начал клониться в пользу "оси".
Рузвельт ошибочно полагал, что его позиция оказала воздействие на германского канцлера. Гитлер обнаружил уступчивость англо-французов, и именно это сделало его требования бескомпромиссными. Столь же тщетными явились потуги Рузвельта воздействовать на Муссолини. Тот уже давно был в одном лагере с Гитлером. Между собой два фашистских диктатора определили Рузвельта как беспомощного человека. Их не волновало отношение американского президента к еврейским погромам, начатым осенью 1938 года, когда в Германии преследованию подверглись полмиллиона евреев. Между мартом и декабрем 1938 года опросы общественного мнения в США показали увеличение числа сторонников ужесточения иммиграции с 75 до 83 процентов. Рузвельт предпочитал хранить молчание.
Через две недели после Мюнхенского соглашения, чувствуя, что дело в Европе идет к войне, Рузвельт сделал несколько замен в военном руководстве. Заместителем начальника штаба армии был назначен генерал Джордж Маршалл. На первой же встрече с ним президент, обеспокоенный мощным военно-воздушным строительством в Германии, представил программу производства в США десяти тысяч самолетов в год. Пять месяцев спустя, когда в апреле 1939 года Германия оккупировала Чехословакию, Рузвельт предложил генералу Маршаллу стать начальником штаба армии США (в обход тридцати четырех генералов-претендентов). Жена Маршалла послала президенту благодарственное письмо, которое тот хранил: "В течение многих лет я боялась, что его (Джорджа Маршалла. - А. У.) блестящий ум и необычная точка зрения безнадежно будут утеряны в обыденности традиционной жизни. То, что вы разглядели его способности и облачили его своим доверием, дает мне все, о чем я мечтала и на что надеялась".
Администрация Рузвельта, в свете общей ситуации разгула агрессоров в Европе и Азии, начала увеличивать свой военный потенциал. В январе 1939 года последовало дополнительное ассигнование полумиллиарда долларов военному ведомству. В последующие месяцы - весной 1939 года в Соединенных Штатах наконец назревает пересмотр Закона о нейтралитете. В мае госсекретарь Хэлл выразил намерение правительства позволить державам, ведущим боевые действия, покупать оружие в США. Это означало, в частности, что Китай, жертва японской агрессии, мог рассчитывать на закупки американского оружия - но поставляемого не на американских судах. Довольно неожиданно для Японии Рузвельт поручил государственному департаменту 26 июля 1939 года уведомить ее, что американо-японский договор потеряет свою силу через шесть месяцев. Поскольку импорт из США был очень важен для военной промышленности Японии, эту меру восприняли в Токио довольно болезненно. Через месяц последовало подписание советско-германского договора, а это значило, что у СССР будет больше возможностей помогать жертвам агрессии в Азии. Все это заставило Токио на время принять более примирительную позу в отношении США.
Летом 1939 года Рузвельт пошел на необычный шаг - попросил германского фюрера не вторгаться в малые страны. Как свидетельствует У. Ширер, "депутаты рейхстага взорвались от громогласного смеха", когда Гитлер торжественно пообещал не нападать на Соединенные Штаты. Сенатор Най, известный изоляционист, прокомментировал это так: каков вопрос, таков и ответ.
Информация, имевшаяся в руках президента, говорила о готовности Германии к войне. В середине июля Рузвельт пригласил лидеров конгресса в Овальный кабинет. Госсекретарь Хэлл сидел с ним рядом, когда президент заявил, что шансы англо-французов на выживание - пятьдесят на пятьдесят. Рузвельт попросил конгрессменов изменить законодательство о нейтралитете. Союзникам следовало помочь, Гитлера нужно было сдержать. "Я расстрелял всю имеющуюся у меня обойму, - сказал президент о своих дипломатических усилиях, - я нуждаюсь в новой обойме". Сенатор Бора остановил эту аргументацию: "В этом году войны не будет. Вся эта истерия сфабрикована искусственно".
Хэлл в отчаянии промолвил: "Я хотел бы, сенатор, чтобы вы оказались в моем кресле и прочли приходящие телеграммы".
В эти напряженные последние дни мира американский военно-морской флот впервые провел маневры в Атлантике. Палата представителей ассигновала 500 миллионов долларов на военные нужды. Было решено увеличить число боевых самолетов с 5,5 тысячи до 6 тысяч. Но ни один из этих самолетов не был того же класса, что немецкий "Мессершмитт-109", английский "Спитфайр" или французский "Ньюпор". Под командованием назначенного Рузвельтом в мае 1939 года начальником штаба армии генерала Маршалла было 227 тысяч солдат, имевших в основном оружие образца периода первой мировой войны. (Именно в это время Дин Ачесон сказал, что "бог опекает детей, пьяниц и Соединенные Штаты".)
Важнейшие дипломатические представители США за рубежом, такие как Буллит (Париж) и Кеннеди (Лондон), адресуют экстренные телеграммы уже только лично президенту. В свою очередь, в течение лета 1939 года Рузвельт предпринял шаги, подготовившие почву для активизации деятельности американской дипломатии, прежде всего шаги, направленные на пересмотр законодательства 1937 года о нейтралитете. Наиболее важным, безусловно, был вопрос об эмбарго на поставки вооружения; 9 августа 1939 года исполнительным приказом президента было создано Управление военных ресурсов под руководством Э. Стеттиниуса.
Летом 1939 года у Рузвельта вызрело мнение, что Германия значительно сильнее своих противников - Польши, Франции и Англии; этим, в частности, объясняются его последние лихорадочные попытки приостановить развитие германских операций. Двадцать третьего августа 1939 года Рузвельт послал королю Италии Виктору-Эммануилу письмо, в котором просил использовать все имеющееся в его распоряжении влияние для внутриевропейского компромисса. А 24-го, буквально через несколько часов, американский президент послал призыв к главам двух противостоящих держав - Гитлеру и президенту Польши Мастицкому. В этих письмах предлагалось проведение прямых переговоров, арбитража и выражалось желание Америки служить посредником в нахождении обеими сторонами взаимоприемлемого решения спорных вопросов.
Нужно сказать, что собственно дипломаты видели слабость президентской инициативы. В государственном департаменте могли только качать головой, глядя на послание королю Виктору-Эммануилу, здесь определенно знали, сколь малое влияние он оказывает на Муссолини. А американский посол в Лондоне Кеннеди охарактеризовал послание Чемберлену как ошибочный дипломатический ход. Даже один из ветеранов американской дипломатической службы, близкий к президенту А. Берль, заметил, что все эти "послания" имеют определенную черту наивности. Конечный их эффект оказался именно таков, каким его можно было предсказать. Король Виктор-Эммануил заявил, что его правительство и без того привержено делу мира. Президент Мастицкий сказал, что готов к любым переговорам. А германский фюрер не удосужился ответить на американское послание.
В этот последний час мира руководители западных держав буквально бросились к Вашингтону. Двадцать второго августа премьер-министр Франции Даладье предложил "всем странам земли послать делегатов немедленно в Вашингтон, попытаться выработать мирное решение в современной грозной ситуации". (Однако даже сам Даладье испытывал сомнения в отношении того, что Германия примет это предложение.) Из Лондона от посла Кеннеди последовали еще более экстравагантные предложения. Здесь хотели, чтобы Соединенные Штаты оказали воздействие на польское правительство, с тем, чтобы то сделало по своей воле уступки и тем самым предотвратило войну. Нужно сказать, что Рузвельт и его советники отвергли как французские предложения, так и идеи американского посла в Лондоне. Попытки организовать новый Мюнхен уже не имели цены для агрессоров. Это был не тот путь, идя по которому Соединенные Штаты могли решающим образом вмешаться в европейское развитие или оказать контрольное воздействие на Германию. В эти дни А. Берль записывает в свой дневник: "Сколь же тонка фабрика, ткань того, что мы называем современной цивилизацией".
Подтверждения этого ожидать осталось недолго.
Но в те времена, когда изоляционистская Америка, казалось, ушла с мировых фронтов дипломатии, когда ее военная сила была сокращена до нижайшего в XX веке уровня, начинается процесс, который самым серьезным образом повлияет на мировую дипломатию середины и второй половины двадцатого века. Речь идет о создании атомного оружия.
В анналах физики и политики первое совместное упоминание об атомном оружии относится к декабрю 1938 года. Мир еще не погрузился в войну, но одно сообщение из Германии вызвало беспокойство тех, кто предсказывал мировой катаклизм. Среди ученых-физиков распространилось сообщение о том, что в рейхе осуществлена управляемая ядерная реакция. Немецкие физики Хан и Штрас, видимо, сами вначале не поняли значимости своего открытия, иначе они не связались бы с переехавшим в США Л. Мейтнером. Опыты Мейтнера подтвердили теорию берлинских немцев - распад ядра урана оказался возможен. Открытие получило описание в прессе в январе 1939 года, а уже к концу этого года в научных журналах было напечатано на эту тему более ста статей. Американский историк Д. Ирвинг, исследовав материалы следствия по делу немецких ученых, пришел к двум выводам, почему немцы не создали первыми ядерное оружие. "Во-первых, потому что проектом руководили на протяжении всего времени его существования ученые, а не воинские офицеры, как в Америке;
Были и специфические пункты противоречий у США с этими державами. Так, Англия полагала, что предложения о нейтрализации ряда стран в бассейне Тихого океана не соответствуют ее интересам. Англичане, собственно, еще не выбрали, на кого они будут в будущем полагаться на Тихом океане - на США или Японию - и старались увеличить свои активы в Японии. Ясно было также, что англичане не исключили для себя возможности опираться на Соединенные Штаты как на союзника в будущем. В Лондоне видели политическую скованность американского правительства и поэтому там предложили (по тому же каналу, что создал Рузвельт, а именно - каналу контактов Чемберлен - Моргентау) добиться изменения актов о нейтралитете. В марте 1937 года Чемберлен писал Моргентау: "Правительство Его Величества считает, что величайшим вкладом Соединенных Штатов в стабилизацию обстановки в настоящий момент было бы изменение существующего законодательства о нейтралитете". Это было пустое благое пожелание. В свете связанности президента изоляционистским законодательством следует сказать, что нижайшая точка влияния Соединенных Штатов на мировые дела приходится именно на период 1937 - 1939 годов.
На протяжении первой половины 1937 года президент Рузвельт еще продолжал выдвигать новые инициативы, но уже заметно, что эта активность убывает. Рузвельт, чувствуя, что отдаляется от желательного для себя направления, предлагает несколько экзотических идей. Так, в апреле 1937 года он совершенно конфиденциально запрашивает Берлин, как отнеслась бы Германия к предложению уничтожить все наступательное оружие в мире. В июне 1937 года он пригласил Невилля Чемберлена, который к этому времени стал премьер-министром Англии, в Вашингтон для бесед с целью создания "более здравых условий в мировом сообществе".
Тогда же Рузвельт направил Джозефа Дэвиса, богатого демократа вильсоновского толка, своим послом в Москву, чтобы, как он сформулировал, "завоевать доверие Сталина". Начиная понимать, что СССР - растущая сила на международной арене, Рузвельт в июне 1937 года ликвидирует в государственном департаменте крайне антисоветски настроенный отдел восточноевропейских проблем.
Однако эти инициативы едва ли способствовали возвышению авторитета Америки в мире. Причиной была не только их надуманность, но и реалии международной жизни: США не сумели противостоять Японии в Китае. Седьмого июля 1937 года японские войска возобновили наступление на центральные районы Китая, и Соединенные Штаты даже в "войне слов" оказались неспособными произвести впечатление на мир. Государственный департамент провозгласил необходимость мирного разрешения спорных вопросов. Американская администрация в данном случае не имела в виду ничего конкретного, а это означало, что Китаю реальная помощь предоставлена не будет. Посланное шестидесяти государствам заявление госдепартамента с просьбой огласить свою приверженность мирным целям быстро вызвало положительный ответ большинства наций, в том числе Германии, Японии и Италии. Только маленькая Португалия выразила возмущение по поводу того (как говорилось в португальской ноте), что "правительство США странным образом пытается свести решение сложных международных проблем к поискам расплывчатых формулировок". Позицию португальской дипломатии можно было расценивать как угодно, но в ее ответе содержалось значительное зерно истины.
Рузвельт пытался развить свою инициативу, используя положительный ответ мирового сообщества. Он обратился к Муссолини с благодарностью за выраженное желание "мирным образом стабилизировать международную обстановку". Рузвельт говорил комплименты дуче, который уже определял Средиземноморье исключительно как "ностра маре" - "наше море" и который видел в жестах американцев лишь благоглупости.
Фиаско словесных изощрений Вашингтона стало наиболее наглядным, видимо, в августе 1937 года, когда японские войска начали полномасштабное наступление в Центральном Китае. Уместно напомнить, что в это время в Китае находилось 2300 американских солдат - в Пекине, Тянцзине и Шанхае, где располагались американские миссии, - и именно в тех местах японцы начали кровопролитные бои. Рузвельт колебался в поисках ответа от полной пассивности до малых жестов. Было объявлено о посылке еще тысячи военно-морских пехотинцев в Китай "для защиты жизни и собственности американских граждан". Как помощь Китаю это был совершенно пустой жест, да президент и не пытался представить его в качестве военной поддержки жертвы агрессии. Единственное, что еще достойно упоминания - это зондаж возможностей склонить англичан к совместным действиям по умиротворению японцев в Китае. Но и на этом пути Рузвельт, как и глава госдепартамента Хэлл, объявил о своей склонности "сотрудничать на параллельных, но независимых направлениях". Это означало, что, даже пытаясь заручиться английской поддержкой, Рузвельт не обещал собственного энергичного воздействия на японцев. У англичан были свои планы в отношении Японии, они и на этом этапе не исключали возможности сближения с ней и не выступили лидером поддержки китайского сопротивления.
Рузвельту в такой ситуации оставались лишь слова, и первое из серии сильных и памятных слов, произнесенных в период заметного ослабления позиций США в мире, было сказано 5 октября 1937 года в Чикаго. Это знаменитая речь о карантине. "Эпидемия мирового беззакония распространяется, - сказал президент. - Когда эпидемия заразных болезней начинает расширяться, люди обычно создают ту или иную форму карантина для пациентов с целью предотвращения заражения всего сообщества данной болезнью, так же должно быть сделано и в отношении сохранения мира... Мир, свобода и безопасность 90 процентов мирового населения поставлены под угрозу остальными 10 процентами, грозящими сокрушить весь международный порядок и международную законность. Разумеется, 90 процентов, те, кто хочет жить в мире в условиях законности и руководствуясь моральными нормами, которые получили почти всеобщее признание на протяжении столетий, могут и должны найти некий способ для возобладания своей воли". Данная речь была многими воспринята как показатель изменения позиции США, возникновения у американского руководства решимости противодействовать агрессорам в Европе и Азии.
Через неделю после речи о карантине заинтригованный министр иностранных дел Англии А. Иден запросил о ее "точной интерпретации". Он хотел знать, не следует ли предполагать появление возможности совместного бойкота Японии. Понимая, что Гонконг и Сингапур недолго продержатся в случае победы Японии в Китае, английская дипломатия этой осенью начинала склоняться к более решительным антияпонским действиям. В свете этого Лондон и запросил американскую столицу, в какой мере Америка "может предоставить помощь Китаю или оказать воздействие на Японию" - что было бы единственным действенным средством повлиять на агрессора. Рузвельт не откликнулся на английский запрос, он отверг всякое предположение о том, что Соединенные Штаты могут организовать конференцию в Вашингтоне. Смехотворным ныне кажется неожиданное предложение Рузвельта: пусть Бельгия возьмет на себя инициативу в этом деле. Пожалуй, Бельгия, как никто в этом мире, была далека от японо-китайского конфликта.
Но своими словами о карантине Рузвельт все же возбудил общественный интерес к проблеме. Он вынужден был в возникшей ситуации отвечать на ту критику, которая слышалась и внутри страны и извне. Двенадцатого октября 1937 года он в очередной "беседе у камина" напомнил стране: "Между 1913 и 1921 годами я лично был в самом центре мировых событий и в этот период я многому научился - что нужно делать и чего не нужно делать".
Не только в Лондоне гадали о значимости рузвельтовского "карантина". Из своего уединения бывший советник президента Вильсона полковник Хауз также запросил президента, что конкретно тот имеет в виду? Рузвельт, никогда не оставлявший письма Хауза без ответа, вынужден был пожаловаться тому, что, "как обычно, нас бомбардирует пресса Херста и других" и что в целом администрация попала в неловкое положение. Это неловкое положение проистекало из общего неблагоприятного для активной внешней политики климата в Соединенных Штатах. Между тем уже возникала фракция, которая считала, что США не могут оставаться в стороне в то время, когда открываются такие возможности для страны. Один из лидеров республиканцев-интервенционистов Генри Стимсон написал президенту 15 ноября 1937 года, что Соединенные Штаты имеют огромные интересы в Китае и поэтому должны возглавить здесь инициативу по противодействию японцам. "Мы с вами полностью согласны со Стимсоном, - сказал Рузвельт государственному секретарю Хэллу, - но мы все же пока не можем дать ему ответ".
Нужно сказать, что речь о карантине все же имела не только риторические последствия. Запросы англичан, а еще более некоторое изменение английской позиции в отношении Японии, позволили проложить первую, пока еще малоприметную тропу между Лондоном и Вашингтоном. В самом конце 1937 года, а именно 16 декабря, президент Рузвельт попросил посла Британии сэра Роберта Линсея об организации "систематического обмена секретной информацией" между американскими и английскими военными специалистами. С американской стороны последовала просьба об обмене мнениями по поводу выработки планов на случай возможной совместной блокады Японии. Президент заявил своим министрам, что Соединенным Штатам и Англии следовало бы иметь общую позицию противодействия Японии и создать линию обороны, проходящую от Алеутских островов до Сингапура. С его точки зрения, такие действия могли бы поставить Японию на колени в течение одного года. Из американских и английских дипломатических шагов видно, как постепенно возникает взаимопонимание в отношении того, что нужно делать на Дальнем Востоке. Англичане почувствовали слабость своих морских коммуникаций здесь, американцы же ощутили тревогу за свою колонию Филиппины. Разумеется, полная победа японцев в Китае сместила бы баланс сил в Азии и поставила бы под угрозу интересы обеих англосаксонских держав.
Начиная с 1937 года в Японии была развернута грандиозная программа военно-морского строительства, при этом ВМС США в Токио рассматривали, главным противником. Возглавивший военно-морской флот адмирал Ямамото видел в войне с США логический итог развития американо-японских отношений. Этот герой империалистических кругов Японии, который создал план нападения на Пирл-Харбор, в дни своей юности написал в 1901 году прошение о зачислении его в военно-морскую академию с четко определенной целью: "Ответить на визит в Японию коммодора Перри". Это был тот период в американо-японских отношениях, когда казалось, что американская сторона потеряла надежду создать в Азии оплот своего влияния, когда она не видела возможности противостоять японцам на азиатском континенте. Китай был, по существу, выдан империалистическими державами Японии. О союзе с единственно надежной силой, готовой встать на пути агрессора (и вставшей в 1937 - 1938 годах у озера Хасан и позднее на Халхин-Голе), - союзе с СССР у американской стороны планов не возникало.
Нет сомнения, что японская военщина находилась в эйфорическом периоде своего "триумфа" в Восточной Азии. Восемнадцатого ноября 1938 года американское правительство получило из Токио ноту следующего содержания: "Твердым убеждением японского правительства является то, что в свете новой ситуации, быстро складывающейся в Восточной Азии, любая попытка прилагать к сегодняшним условиям и к ситуации будущего неприменимые идеи и принципы прошлого не будет способствовать ни установлению действительного мира в Восточной Азии, ни решению насущных проблем".
Это было грубое указание на то, что соотношение сил в спорном районе изменилось, и Соединенным Штатам придется так или иначе смириться с новым положением.
В этот последний предвоенный 1938 год президент Рузвельт сделал два вывода из общего обзора мировой обстановки. Во-первых, она была, с его точки зрения, стабильна. Во-вторых, она не давала Америке особых шансов на мировое возвышение.
Первый вывод базировался на убеждении, что Германия после Мюнхена займется консолидацией своих позиций в Центральной Европе, а совокупные силы Англии и Франции (плюс союзные страны в Восточной Европе) будут уравновешивать ее в Европе в целом. Война в Испании близилась к победе Франко, а это, взятое вместе с антисоветизмом Польши и Румынии, поддерживаемых в данном случае основными западноевропейскими странами, означало изоляцию левых сил, изоляцию СССР - то, что потом получило название "сдерживание". Что касается азиатско-тихоокеанского региона, то, чувствуя опасения Англии, Франции и Голландии, военную вовлеченность колоссального Китая, Рузвельт считал маловероятным бросок Японии "против всех". Помимо прочего, Япония очень зависела от сырьевого импорта, а этот импорт шел из США и колоний западноевропейских стран. Едва ли завязшая в Китае Япония осмелится бросить вызов всем враждебным ей силам.
Второй вывод вытекал из первого. В мире не было того "вакуума", куда США могли бы направить свою бьющую через край энергию. Статус-кво не давал особых шансов на такой поворот в международных отношениях, при котором Соединенные Штаты могли бы перенять у Европы положение определяющего центра мировой политики.
Рузвельт постарался сгладить некоторые острые углы в зоне своего влияния - Латинской Америке, и эта зона, "свое полушарие", давала Америке основные необходимые для американской экономики виды сырья. В других регионах США не располагали такими возможностями для влияния.
Как последнюю агонию идеи созыва ведущих мирных держав следует рассматривать так называемый план Уэллеса, заместителя государственного секретаря, одобренный президентом 11 января 1938 года. Согласно этому плану, следовало предложить правительствам великих держав прислать своих дипломатических представителей в Белый дом для обсуждения способов снижения напряженности в мире, нахождения равных экономических возможностей для всех наций. В случае принятия ими этого предложения, Рузвельт обещал создать комиссию из девяти стран по выработке соответствующих рекомендаций. Это было отвлеченное теоретизирование. Германия и Италия все откровенней посягали на статус-кво в Европе, а Япония - в Азии. И агрессоров не интересовали надуманные вашингтонские инициативы. К началу осени 1938 года Германия поставила вопрос о Судетах во всей остроте.
Пытаясь помочь западным демократиям, Рузвельт отправил 26 сентября 1938 года личное послание канцлеру германского рейха, в котором просил воздержаться от ультиматумов и предлагал созвать конференцию "наций, прямо затронутых текущим конфликтом". Рузвельт предлагал провести ее в любом "нейтральном месте Европы".
Мюнхенская конференция - пик политики примирения - началась через три дня (29 сентября 1938 года) в узком кругу четырех собеседников: Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье - при "зияющем" отсутствии чехов и - что очень важно - без приглашения СССР. Первые ее часы доминировал Муссолини единственный, способный говорить на языках, понятных договаривающимся сторонам. Это была безумная ночь европейской дипломатии. Утром Чемберлен попросил Гитлера подписать декларацию о "желании двух народов никогда не вступать в войну друг с другом снова". Получив этот жалкий листок, Чемберлен объявил, что в нем содержится "мир на все наше время". Тем временем Чехословакия была выдана Германии. Баланс сил в Европе начал клониться в пользу "оси".
Рузвельт ошибочно полагал, что его позиция оказала воздействие на германского канцлера. Гитлер обнаружил уступчивость англо-французов, и именно это сделало его требования бескомпромиссными. Столь же тщетными явились потуги Рузвельта воздействовать на Муссолини. Тот уже давно был в одном лагере с Гитлером. Между собой два фашистских диктатора определили Рузвельта как беспомощного человека. Их не волновало отношение американского президента к еврейским погромам, начатым осенью 1938 года, когда в Германии преследованию подверглись полмиллиона евреев. Между мартом и декабрем 1938 года опросы общественного мнения в США показали увеличение числа сторонников ужесточения иммиграции с 75 до 83 процентов. Рузвельт предпочитал хранить молчание.
Через две недели после Мюнхенского соглашения, чувствуя, что дело в Европе идет к войне, Рузвельт сделал несколько замен в военном руководстве. Заместителем начальника штаба армии был назначен генерал Джордж Маршалл. На первой же встрече с ним президент, обеспокоенный мощным военно-воздушным строительством в Германии, представил программу производства в США десяти тысяч самолетов в год. Пять месяцев спустя, когда в апреле 1939 года Германия оккупировала Чехословакию, Рузвельт предложил генералу Маршаллу стать начальником штаба армии США (в обход тридцати четырех генералов-претендентов). Жена Маршалла послала президенту благодарственное письмо, которое тот хранил: "В течение многих лет я боялась, что его (Джорджа Маршалла. - А. У.) блестящий ум и необычная точка зрения безнадежно будут утеряны в обыденности традиционной жизни. То, что вы разглядели его способности и облачили его своим доверием, дает мне все, о чем я мечтала и на что надеялась".
Администрация Рузвельта, в свете общей ситуации разгула агрессоров в Европе и Азии, начала увеличивать свой военный потенциал. В январе 1939 года последовало дополнительное ассигнование полумиллиарда долларов военному ведомству. В последующие месяцы - весной 1939 года в Соединенных Штатах наконец назревает пересмотр Закона о нейтралитете. В мае госсекретарь Хэлл выразил намерение правительства позволить державам, ведущим боевые действия, покупать оружие в США. Это означало, в частности, что Китай, жертва японской агрессии, мог рассчитывать на закупки американского оружия - но поставляемого не на американских судах. Довольно неожиданно для Японии Рузвельт поручил государственному департаменту 26 июля 1939 года уведомить ее, что американо-японский договор потеряет свою силу через шесть месяцев. Поскольку импорт из США был очень важен для военной промышленности Японии, эту меру восприняли в Токио довольно болезненно. Через месяц последовало подписание советско-германского договора, а это значило, что у СССР будет больше возможностей помогать жертвам агрессии в Азии. Все это заставило Токио на время принять более примирительную позу в отношении США.
Летом 1939 года Рузвельт пошел на необычный шаг - попросил германского фюрера не вторгаться в малые страны. Как свидетельствует У. Ширер, "депутаты рейхстага взорвались от громогласного смеха", когда Гитлер торжественно пообещал не нападать на Соединенные Штаты. Сенатор Най, известный изоляционист, прокомментировал это так: каков вопрос, таков и ответ.
Информация, имевшаяся в руках президента, говорила о готовности Германии к войне. В середине июля Рузвельт пригласил лидеров конгресса в Овальный кабинет. Госсекретарь Хэлл сидел с ним рядом, когда президент заявил, что шансы англо-французов на выживание - пятьдесят на пятьдесят. Рузвельт попросил конгрессменов изменить законодательство о нейтралитете. Союзникам следовало помочь, Гитлера нужно было сдержать. "Я расстрелял всю имеющуюся у меня обойму, - сказал президент о своих дипломатических усилиях, - я нуждаюсь в новой обойме". Сенатор Бора остановил эту аргументацию: "В этом году войны не будет. Вся эта истерия сфабрикована искусственно".
Хэлл в отчаянии промолвил: "Я хотел бы, сенатор, чтобы вы оказались в моем кресле и прочли приходящие телеграммы".
В эти напряженные последние дни мира американский военно-морской флот впервые провел маневры в Атлантике. Палата представителей ассигновала 500 миллионов долларов на военные нужды. Было решено увеличить число боевых самолетов с 5,5 тысячи до 6 тысяч. Но ни один из этих самолетов не был того же класса, что немецкий "Мессершмитт-109", английский "Спитфайр" или французский "Ньюпор". Под командованием назначенного Рузвельтом в мае 1939 года начальником штаба армии генерала Маршалла было 227 тысяч солдат, имевших в основном оружие образца периода первой мировой войны. (Именно в это время Дин Ачесон сказал, что "бог опекает детей, пьяниц и Соединенные Штаты".)
Важнейшие дипломатические представители США за рубежом, такие как Буллит (Париж) и Кеннеди (Лондон), адресуют экстренные телеграммы уже только лично президенту. В свою очередь, в течение лета 1939 года Рузвельт предпринял шаги, подготовившие почву для активизации деятельности американской дипломатии, прежде всего шаги, направленные на пересмотр законодательства 1937 года о нейтралитете. Наиболее важным, безусловно, был вопрос об эмбарго на поставки вооружения; 9 августа 1939 года исполнительным приказом президента было создано Управление военных ресурсов под руководством Э. Стеттиниуса.
Летом 1939 года у Рузвельта вызрело мнение, что Германия значительно сильнее своих противников - Польши, Франции и Англии; этим, в частности, объясняются его последние лихорадочные попытки приостановить развитие германских операций. Двадцать третьего августа 1939 года Рузвельт послал королю Италии Виктору-Эммануилу письмо, в котором просил использовать все имеющееся в его распоряжении влияние для внутриевропейского компромисса. А 24-го, буквально через несколько часов, американский президент послал призыв к главам двух противостоящих держав - Гитлеру и президенту Польши Мастицкому. В этих письмах предлагалось проведение прямых переговоров, арбитража и выражалось желание Америки служить посредником в нахождении обеими сторонами взаимоприемлемого решения спорных вопросов.
Нужно сказать, что собственно дипломаты видели слабость президентской инициативы. В государственном департаменте могли только качать головой, глядя на послание королю Виктору-Эммануилу, здесь определенно знали, сколь малое влияние он оказывает на Муссолини. А американский посол в Лондоне Кеннеди охарактеризовал послание Чемберлену как ошибочный дипломатический ход. Даже один из ветеранов американской дипломатической службы, близкий к президенту А. Берль, заметил, что все эти "послания" имеют определенную черту наивности. Конечный их эффект оказался именно таков, каким его можно было предсказать. Король Виктор-Эммануил заявил, что его правительство и без того привержено делу мира. Президент Мастицкий сказал, что готов к любым переговорам. А германский фюрер не удосужился ответить на американское послание.
В этот последний час мира руководители западных держав буквально бросились к Вашингтону. Двадцать второго августа премьер-министр Франции Даладье предложил "всем странам земли послать делегатов немедленно в Вашингтон, попытаться выработать мирное решение в современной грозной ситуации". (Однако даже сам Даладье испытывал сомнения в отношении того, что Германия примет это предложение.) Из Лондона от посла Кеннеди последовали еще более экстравагантные предложения. Здесь хотели, чтобы Соединенные Штаты оказали воздействие на польское правительство, с тем, чтобы то сделало по своей воле уступки и тем самым предотвратило войну. Нужно сказать, что Рузвельт и его советники отвергли как французские предложения, так и идеи американского посла в Лондоне. Попытки организовать новый Мюнхен уже не имели цены для агрессоров. Это был не тот путь, идя по которому Соединенные Штаты могли решающим образом вмешаться в европейское развитие или оказать контрольное воздействие на Германию. В эти дни А. Берль записывает в свой дневник: "Сколь же тонка фабрика, ткань того, что мы называем современной цивилизацией".
Подтверждения этого ожидать осталось недолго.
Но в те времена, когда изоляционистская Америка, казалось, ушла с мировых фронтов дипломатии, когда ее военная сила была сокращена до нижайшего в XX веке уровня, начинается процесс, который самым серьезным образом повлияет на мировую дипломатию середины и второй половины двадцатого века. Речь идет о создании атомного оружия.
В анналах физики и политики первое совместное упоминание об атомном оружии относится к декабрю 1938 года. Мир еще не погрузился в войну, но одно сообщение из Германии вызвало беспокойство тех, кто предсказывал мировой катаклизм. Среди ученых-физиков распространилось сообщение о том, что в рейхе осуществлена управляемая ядерная реакция. Немецкие физики Хан и Штрас, видимо, сами вначале не поняли значимости своего открытия, иначе они не связались бы с переехавшим в США Л. Мейтнером. Опыты Мейтнера подтвердили теорию берлинских немцев - распад ядра урана оказался возможен. Открытие получило описание в прессе в январе 1939 года, а уже к концу этого года в научных журналах было напечатано на эту тему более ста статей. Американский историк Д. Ирвинг, исследовав материалы следствия по делу немецких ученых, пришел к двум выводам, почему немцы не создали первыми ядерное оружие. "Во-первых, потому что проектом руководили на протяжении всего времени его существования ученые, а не воинские офицеры, как в Америке;