Страница:
Напротив, заметно "потепление" отношения Америки в 1933 - 1937 годах к строптивым прежним союзникам - неплательщикам военных долгов - Англии, Франции, а также к скандинавским странам, Голландии и Бельгии. Большего не позволял Рузвельту изоляционистский конгресс, да и "флюидная" обстановка требовала тщательной калькуляции, прежде чем определить более решительный курс.
Важнейшим шагом, который предпринял президент Рузвельт в ответ на изменившуюся обстановку в Европе, стало, повторяем, дипломатическое признание Советской России. В США, да и в Европе, дипломатическое признание СССР воспринималось как результат внутренних американских процессов: демократы отвергли абсурдную республиканскую позицию непризнания, либералы выступили за право России на социальный эксперимент, бизнесмены хотели получить новые рынки. Все эти соображения имели определенную значимость. Но мало кто тогда видел геополитическое значение взятого Рузвельтом курса. А президент полагал, что, как и в 1914 году, Германия будет неудержима, если с Востока против нее не выступит Россия, а с Запада - Америка. И несколько удивительно то, что даже лица, хорошо знавшие о неприятии Рузвельтом нацизма, не усмотрели стратегической значимости принятого им в ноябре 1933 года решения.
В период, когда возможности для активного вмешательства в заокеанские дела были ограничены, Рузвельт сделал центром своих усилий создание "рычагов" военного воздействия на агрессоров в отдаленных регионах. Такими рычагами становились авианосцы, объединявшие морскую мощь прежних времен с ударной силой двадцатого века - авиацией. Рузвельт хотел сделать радиус их действия максимально широким. В записке, адресованной сыну Джеймсу, но предназначенной для Р. Нойбергена (позднее ставшего сенатором), Ф. Рузвельт отмечал, что оборона двух океанских побережий США должна пролегать по линии, отстоящей на "три или четыре тысячи миль" в море. С ближайшим окружением Рузвельт уже в середине 30-х годов делился той схемой, которая все более закреплялась в его сознании: США следует иметь силы, которые "передвинули" бы линию обороны страны за океаны; при этом Британские острова надо использовать как бастион Америки, как передовую базу распространения американского влияния; континентальные дружественные страны должны служить буфером между США и германо-японцами.
Задача расширения зоны американского влияния стала совпадать с задачей блокирования агрессоров Европы и Азии. Этот момент не нужно упускать. На самой ранней стадии второй попытки США выйти в мировые лидеры американское руководство совмещало "праведные и неправедные мотивы", а именно - оборону против потенциальных агрессоров и распространение своего мирового влияния. Лишь учитывая оба эти момента, мы можем понять историю сороковых годов, их первой и второй половины.
Франклин Рузвельт чрезвычайно любил глобусы и карты. Его память и умозрительные представления на этот счет были удивительны. В середине 30-х годов он все чаще начинает задумываться над картами Европы и Северной Африки. Подлинным буфером в борьбе за Европу Рузвельт считал Испанию испанские Пиренеи виделись ему естественным препятствием на пути державы, которая задумала бы захват Европы. Англия и Испания - вот две ключевые страны, получить влияние в которых Рузвельт считал необходимым в борьбе за Европу. Стратегическим предпольем в этой борьбе для США должна была стать, по мнению президента, Африка.
Рузвельт рассчитывал, что Англия, потерявшая преобладание на морях, теряющая влияние на европейском континенте и рассредоточившая свои силы в защите империи, выступит естественным союзником США. В известном смысле США будут наследовать - спустя столетие - Англии в ее стремлении к мировому доминированию. Второй из предполагаемых бастионов в Европе - Испания - был далеко не так предрасположен войти в американскую зону влияния. Подготовить ее к такой роли следовало посредством целенаправленной политики. Трудности представляло не наследие 1898 года, полагал Рузвельт, а текущая политическая эволюция Испании. Как помочь утвердиться в Мадриде дружественным силам? В ходе гражданской войны (1936 - 1939) Рузвельт все больше приходил к выводу, что победа любой из воюющих сторон не сулит увеличения американского влияния на Пиренейском полуострове.
Ф. Рузвельт желал укрепить дипломатические позиции Америки усилением ее военного потенциала. "Неодолимых" пацифистов он убеждал тем, что военно-морское строительство повлияет на занятость в стране. Министерство военно-морского флота заготовило цифры: программа строительства создает занятость представителей 125 профессий, участие квалифицированных рабочих изо всех уголков страны. Но главное, писал Рузвельт, это строительство "поставит нас вровень с военно-морским флотом Японии, которому наш военно-морской флот, возможно, уступает".
Видимо, впервые чувство, что европейские события опять роковым образом скажутся в США, появляется летом и осенью 1934 года. В июне прекратились заседания Женевских переговоров по разоружению, затем последовали фашистский путч в Австрии с убийством канцлера Дольфуса, убийство в октябре в Марселе югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Барту. Именно об этом - и о желании вмешаться в европейскую ситуацию - говорит письмо президента Рузвельта послу США в Берлине У. Додду (август 1934 года). "Я пытаюсь увидеть какой-либо луч надежды, который дал бы мне возможность протянуть руку помощи. Но ныне пока ничего подобного не видно".
Брожение в европейской политике, шаги по формированию двух коалиций не остаются без внимания президента. В своем послании "О положении страны" на 1935 год он предупреждает соотечественников: "Международная ситуация не улучшилась... Многие старые распри вышли на поверхность, старые эмоции разбужены, возникла новая тяга к вооружению и обретению мощи".
Через месяц после этого послания Америка уже находилась в другом мире. Отстояние от планетарных дел становилось все более дорогим удовольствием. В феврале 1935 года фашистская Италия послала свои войска в Эфиопию. В марте Германия провозгласила планы создания армии в 550 тысяч человек и объявила, что вопреки Версальскому договору у нее уже имеются военно-воздушные силы. Оценивая эти события, Рузвельт писал своему послу в Риме Б. Лонгу: "Я не исключаю, что мы находимся в июне или июле 1914 года".
Мы видим, что для Рузвельта события в Европе были причиной действительно больших опасений и надежд. Под их влиянием он запросил у конгресса 1,1 миллиарда долларов на укрепление вооруженных сил - немыслимая тогда для мирного времени сумма, беспрецедентный военный бюджет. Мощные политические силы в стране восприняли это прежде всего как неоправданный риск. Левые органы печати справедливо указали на 20 миллионов американцев, стоящих в очереди за пособием - им, а не военному ведомству нужна была экстренная помощь. Ветераны первой мировой войны прошли маршем по Вашингтону в восемнадцатую годовщину вступления США в эту войну. Читающая Америка обсуждала книгу У. Миллиса "Дорога к войне: Америка, 1914 - 1917", в которой говорилось, что вступления в войну, а с этим и ее жертв можно было избежать.
Конгресс принимал нейтралистские акты, а общее настроение было не в пользу активной внешней политики. Но Франклин Рузвельт в эти месяцы апрель и май 1935 года - приходит к убеждению, что появляется шанс выйти в воды большой мировой политики. Моргентау свидетельствует, что президент рассматривал возможности того, что "Англия, Франция, Италия, Бельгия, Голландия, Польша и возможно Россия сплотятся вместе и выработают десятилетнюю программу разоружении... Они предложат Германии подписать этот пакт. Если она откажется, эти страны установят двустороннюю блокаду Германии, не позволяя ничему ввозиться или вывозиться из Германии... Мы пошлем туда нашего адмирала, который будет помогать в досмотре наших судов, чтобы не нарушать блокаду. Если это не поможет, тогда возникнет вероятие мировой войны".
Рузвельт попытался привлечь на свою сторону кадровых дипломатов и тут же обжегся. Заместитель государственного секретаря Филипс после доверительных бесед с президентом отметил в дневнике, что Рузвельт "полностью ушел с прямой дороги". Тогда президент обратился к "верным" людям, к геополитикам вильсоновского периода. В апреле 1935 года Рузвельт начал переписку с самым доверенным советником Вильсона - полковником Хаузом. Опыт Хауза, опыт первого активного участия Америки в большой политике казался Рузвельту чрезвычайно существенным.
Между тем страна шла противоположным желаемому Рузвельтом путем: 31 августа 1935 года конгресс принял Акт о нейтралитете, который запрещал предоставлять воюющим странам займы, кредиты, оружие и любые другие стратегические товары. Ныне, издалека, видно, что Рузвельт резко противился изоляционистскому законодательству. Начиная с января 1935 года он ослабил активность на арене внутреннего законодательства - чтобы получить возможности маневра в отношениях со сторонниками изоляционизма на Капитолийском холме. И лишь увидев обреченность своих усилий, Рузвельт в середине 1935 года оставил подобные занятия. Изоляционизм был явно сильнее. В Белом доме к такому заключению пришли в конце июля 1935 года. "Если мы не можем их победить, присоединимся к ним". И Рузвельт инструктировал "своих" сенаторов присоединиться к изоляционистам, чтобы иметь возможность использовать само это законодательство как своего рода "аргумент" в разгорающемся мировом споре. Одновременно ему хотелось сделать законодательные акты более гибкими. На заседании кабинета 26 июля 1935 года он пообещал поддержку нейтралистского законодательства в обмен на "свободу действий в применении эмбарго". И потерпев поражение, вынужденный подписать в сентябре 1935 года Акт о нейтралитете, Рузвельт сказал: "История полна непредсказуемых поворотов, которые требуют гибкости в действиях. Можно представить себе ситуации, в которых абсолютно негибкие положения первого раздела данного Акта могут произвести эффект, противоположный предполагаемому. Другими словами, эти негибкие положения могут вовлечь нас в войну вместо того, чтобы удержать".
В широкие круги американского общества обеспокоенность нацизмом в Европе и японской агрессией в Азии стала проникать лишь в 1937 году. Это позволило Рузвельту несколько освободиться от пут нейтрализма, от преобладающего давления изоляционистов, приступить к более активной и конструктивной политике. Начиная с 1937 года видны постоянные и нарастающие усилия Рузвельта, рассчитанные на воздействие в отношении взглядов американцев. Опасность лежит не где-то, а исходит от определенных сил. Эти силы концентрируются, находят связи между собой. Бездействие потенциальных жертв провоцирует агрессоров.
В середине 30-х годов западное крыло Белого дома было перестроено и приняло современный вид. После нескольких покушений процедура контактов с президентом стала более жесткой. В 30-е годы произошла чрезвычайная концентрация президентской власти, резко расширился ее объем. Общенациональные программы "нового курса" делали Белый дом центром принятия ощутимых повсюду мер, президент становился распорядителем многих судеб. Франклина Рузвельта восхищала эта растущая власть. Наверное, для того, чтобы как-то сократить дистанцию между собой и публикой, он приглашал к себе в утренние часы все большее число людей. При этом реже становятся его контакты с природой - что для человека, выросшего в поместье, было существенно. По сотне раз на день Рузвельт выглядывал из окна на газон и деревья южной части Белого дома, его радовала любая погода, любое время года.
Большую часть дня Рузвельт проводил в своем Овальном кабинете. Именно сюда в час подавали ланч. Президент обычно приглашал лишь одного сотрапезника. Отчасти из опыта и наблюдений, отчасти инстинктивно, Рузвельт пользовался преимуществами своего поста. Честь обедать тет-а-тет с президентом "разоружала" приглашенного. В то же время машина слухов и сплетен работала безостановочно, и президент постоянно давал ей пищу. Франклин Рузвельт являлся прирожденным мастером производить впечатление, он никогда не был одинаков и прилагал усилия безотносительно - находился ли рядом с ним посол крупной страны или почти случайный посетитель. Это искусство всегда было его мощным оружием, и он довел его до возможного совершенства. "Ни один президент, - пишет Р. Тагвел, - не имел более тонкого понимания сложного механизма человеческих отношений. Он наблюдал, как его подчиненные играли в свои собственные игры; останавливал их, когда это было необходимо; помогал им, когда это было удобно; эффективно наказывал своим невниманием, вознаграждал, делясь самыми сокровенными мыслями. Приглашение прибыть на ланч часто было одной из таких наград. Каждый член администрации знал, что Гарольд Икес, Генри Уоллес или Джесс Джонс обедают вместе с президентом и каждый думал о том, что это означает для его интересов".
По мере того как день шел на убыль и посетители требовали все больше сил для того, чтобы их очаровывать, президент начинал уставать. Между половиной пятого и пятью принимался последний из приглашенных. Рузвельт подписывал стопку неотложных, отобранных секретаршей Мисси Лихенд, документов и требовал привезти свое кресло. Президент отправлялся в бассейн и на массаж. Перед ужином приходили приглашенные на вечерний коктейль. Его подавали в Овальном кабинете. Рузвельт больше всего любил эти минуты, когда он был раскован и видел близких людей. Заботы дня, казалось, отступали, и президент не спешил давать знак к ужину. Обычно ужинали в Белом доме довольно поздно. Затем иногда президент звал своих гостей посмотреть кино или сыграть в карты - все в том же Овальном кабинете.
Со временем Рузвельт все больше привыкал работать и после ужина. Не ранее полуночи он отпускал домой помощников, а сам откидывался на подушки с детективным романом. Рузвельта спасал от нервного истощения глубокий и чаще всего безмятежный сон.
Пиком лишения исполнительной власти внешнеполитической инициативы может, видимо, считаться 1935 год, когда был принят закон об эмбарго на торговлю оружием с воюющими странами и целый ряд других ограничительных законов. Дорогу между 1935 и 1939 годом Гитлер прошел, ведя мир ко второй мировой войне. В эти годы Япония встала на путь агрессии. Соединенные Штаты медленно высвобождали свои силы для выхода на международную арену.
Именно в то время, когда Германия начала открыто отказываться от ограничений, наложенных на нее Версальским договором, Рузвельт предпринял попытки наладить отношения с этой страной. Как и Вильсон до него, он стремился выйти на главную для Соединенных Штатов - европейскую арену, устанавливая связи с обеими противостоящими сторонами: англо-французами и немцами. Правда, нужно сказать, что попытки нахождения контактов с немцами не заняли много времени. Но в этом виновата не рузвельтовская дипломатия, а сугубо враждебное отношение Германии к Америке, той стране, которая, согласно фашистской доктрине, нанесла удар в спину Германии в 1917 году и союз с которой был практически невозможен. Тем любопытнее для нас попытки Франклина Рузвельта найти подходы к Берлину на ранней стадии германского реваншизма в марте 1936 года. В этом месяце он попросил своего старого друга - известного бизнесмена С. Фуллера, имевшего важные связи в Германии, встретиться с Гитлером и министром финансов Шахтом и обсудить возможности совместного двустороннего решения экономических проблем.
Представляет интерес, что улучшение американо-германских отношений виделось Рузвельтом в своеобразной сделке за счет третьих сторон. Он просил Фуллера узнать у вождей рейха, возможно ли достижение широкого соглашения по экономическим, финансовым и торговым вопросам, основной идеей которого было бы удовлетворение желания Германии получить сырьевые материалы посредством передачи ей прав на некоторые колониальные владения. Какие именно колониальные владения - не уточнялось, но можно себе представить, что речь шла о колониях, захваченных союзниками у Германии в период первой мировой войны. Но даже Рузвельт ясно представлял себе степень сомнений Гитлера в возможности для США снова стать фактором на европейской политической арене - уж слишком очевидным было преобладание изоляционистов внутри Соединенных Штатов. Это делало бессмысленными для германского руководства попытки американской администрации установить двустороннее взаимодействие.
Своеобразным показателем того, что Рузвельт не оставлял надежды укрепить свои позиции в Европе, является его отношение к численности дипломатического персонала США в европейских странах. В то время как изоляционисты требовали максимально сократить штат посольств, Рузвельт занял диаметрально противоположную позицию. Он внял словам посла США в Англии Бингхэма, обеспокоенного тем, что отсутствие американских дипломатов в это роковое время изменения соотношения сил в Европе может дорого обойтись Америке. Рузвельт лично попросил многих дипломатов оставаться на своих постах. Пытаясь искать каналы воздействия на Германию - растущую силу европейской политики, Рузвельт не терял надежды упрочить свои позиции в Париже и Лондоне. Когда весной 1936 года стало очевидным экономическое ослабление Франции, президент Рузвельт посчитал целесообразным найти способы укрепить Францию, поддержать ее решимость противостоять Германии. В июне 1936 года французский премьер-министр Леон Блюм секретно информировал президента, что "ослабление позиции французского франка прямо ударит по союзным связям с Польшей, Голландией и Бельгией и, более того, приведет к свертыванию этих связей". Рузвельт заявил, что Европа нуждается в сильной Франции, в закрытых письмах он пообещал оказать содействие в девальвации франка для того, чтобы ситуация не изменилась резко в пользу Германии. Мы видим, что на данном этапе, несмотря на связанность своих рук конгрессом, Рузвельт все же сумел нащупать несколько болевых точек европейской политики.
Но дипломатическая разведка это одно, а реалии американской жизни и полное господство той части правящего класса, которая не считала пока возможным для Соединенных Штатов выходить на арену мировой политической борьбы, - другое. В своей европейской политике Рузвельт пришел к пониманию того факта, что спешить - означало рисковать подрубить основание всего дела достижения Америкой ключевой международной позиции. Поэтому, отражая и нежелание американского общества идти на внешнеполитические авантюры, и ненависть населения к войне как таковой, Рузвельт придерживался изоляционизма в плане того конфликта, который охватил Европу во второй половине 30-х годов. Особенно это ощутимо по отношению к гражданской войне в Испании, когда Рузвельт ничего не сделал для оказания помощи испанской республике. Даже убедившись, что она гибнет в результате нападения фашистской Италии и нацистской Германии, Рузвельт тем не менее выступил против открытого участия США в конфликте, против помощи республиканской Испании в этот трагический для нее час.
Чтобы ни у кого не было сомнения в его понимании трагизма складывающейся ситуации, президент выступил с речью в Чатокуа 11 августа 1936 года. Рузвельт пообещал сделать все возможное для предотвращения подключения Америки к внешнеполитическим авантюрам, для избежания ее участия в войне. "Я видел войну, я видел войну на земле, на море. Я видел кровь, текущую из ран. Я видел людей, задыхающихся от поражения газом. Я видел мертвых, лежащих в грязи. Я видел разрушенные города. Я видел, как сотни людей, полностью истощенных, погибают, уходя с передней линии фронта, - остаток полка в 1 тысячу солдат, которые начали атаку за 48 часов до этого. Я видел умирающих детей. Я видел агонию матерей и жен. Я ненавижу войну".
Успех этой речи, а успех был необычайным, показал Рузвельту, что страна не желает участвовать в авантюрах за границей. И потребовались еще несколько лет, в течение которых ось Берлин - Рим - Токио развязала мировую войну, чтобы Соединенные Штаты вышли из изоляции. О чем думал президент Рузвельт в августе 1936 года? Завесу несколько приподнимает обозреватель газеты "Нью-Йорк таймс" Артур Крок, которого президент пригласил провести вечер в своей загородной резиденции - Гайд-парке. Рузвельтом, по словам Крока, владели замыслы мирового масштаба: "Необходимо созвать международную конференцию глав наиболее важных наций мира".
Конечно, ему придется преодолеть внутри страны значительную оппозицию, но "если избиратели на выборах поддержат его в очередной раз, то у него будут хорошие шансы для того, чтобы реализовать эту инициативу".
Каковы были препятствия на пути созыва этой конференции? Рузвельт полагал, что самой неопределенной величиной в современной мировой политике является нацистская Германия. Поэтому тогда же в августе 1936 года он попросил своего посла в Берлине Уильяма Додда "узнать самым секретным образом, можно ли сделать так, чтобы я обратился к Гитлеру с личным секретным вопросом: определить границы германских пожеланий на протяжении, скажем, будущих 10 лет". Рузвельт стремился знать направление германских амбиций, пределы этих амбиций, что они означают для Соединенных Штатов и, в более широком плане, можно ли полагаться на Германию, если дело дойдет до созыва некоего форума главных действующих сил на мировой арене. К идее такой встречи Рузвельт подходил не только абстрактно. В эти же дни одному из своих политических знакомых он детально излагает идею "встречи глав семи великих держав". Как пишет А. Крок, президент Рузвельт находится во власти этой идеи, "он возвращается к ней очень часто, и видно, что его интересуют проблемы мирового лидерства".
С германской инициативой Рузвельта, как и можно было предполагать, ничего не получилось. Это стало ясно довольно быстро. "Как только я сделал намек по интересующему вас вопросу, - сообщает посол Додд президенту, фюрер сразу же повторил германские требования в отношении экспансии и колоний. Фюрер сказал, что не станет участвовать ни в какой мировой конференции, если не будет денонсирован русско-французский договор 1935 года". Эти донесения Додд послал 31 августа 1936 года. Он продолжал свои попытки еще в сентябре и октябре, но они лишь укрепили его скептицизм. "Стало ясно, - пишет он, - что немцев и итальянцев интересует контроль над всей Европой, а мирную конференцию они рассматривают как препятствие на пути к реализации этих планов".
Сложности, возникшие на европейском континенте, заставили президента Рузвельта искать иные направления приложений американского динамизма. Собственно, реальной альтернативой Европе была лишь Восточная Азия. Осенью 1935 года Рузвельт изложил кабинету министров некоторые свои мысли по поводу того, что Америка могла бы сделать в тихоокеанском регионе. Президент выдвинул идею созыва конференции тихоокеанских стран, которая должна была бы обсудить актуальные политические процессы в этом регионе. В частности, проблему разоружения "практически всех стран тихоокеанского бассейна, за исключением Японии, Австралии, Новой Зеландии и Сингапура. Это сделало бы Филиппины, Шанхай, Гонконг, голландскую Ист-Индию, британское Северное Борнео и другие важные места нейтрализованными". При этом президент заметил, что у него нет намерения включить в зону разоружения американские Гавайские острова, но если бы Япония настаивала, то он готов ввести в зону нейтрализации американское Самоа и часть Аляски, которая лежит ближе всего к Японии.
Рузвельт довольно долгое время не оставлял еще более масштабной идеи идеи созыва конференции ведущих стран мира, и его беседы и переписка конца 1936 и начала 1937 года убедительно говорят нам об этом. Он просит своего министра финансов Г. Моргентау сделать запрос Н. Чемберлену - британскому министру финансов по поводу возможности совместного рассмотрения глобальных проблем. И он обсуждает с окружающими степень реальности созыва конференции в весьма узком составе - пяти или шести (мы видим уменьшение первоначальной цифры) стран. "Если я смогу собрать такую конференцию, - говорит Рузвельт Моргентау, - я просто обрисую складывающуюся ситуацию перед руководителями этих государств, попрошу их удалиться в близрасположенное здание, чтобы приложить совместные усилия, и мы найдем компромисс. При этом если бы одна из стран отказалась согласиться с мнением большинства, то ей был бы объявлен общий бойкот".
Самонадеянной видится эта инициатива ныне, когда мы пытаемся оценить из исторического далека ситуацию конца 30-х годов. Ни страны "оси", ни Англия, ни Франция не были готовы к, такого рода арбитражу со стороны Америки. Разумеется, и Япония отвергала всякую попытку подобного посредничества. Но нам в данном случае важна линия рассуждений Рузвельта. Он, несомненно, увлечен идеей превратить Соединенные Штаты в главного арбитра международной арены. Напомним, что эта инициатива выдвигалась в феврале 1937 года - задолго до того, как США в ходе мирового конфликта установили прямые контакты с руководителями важнейших держав.
Важнейшим шагом, который предпринял президент Рузвельт в ответ на изменившуюся обстановку в Европе, стало, повторяем, дипломатическое признание Советской России. В США, да и в Европе, дипломатическое признание СССР воспринималось как результат внутренних американских процессов: демократы отвергли абсурдную республиканскую позицию непризнания, либералы выступили за право России на социальный эксперимент, бизнесмены хотели получить новые рынки. Все эти соображения имели определенную значимость. Но мало кто тогда видел геополитическое значение взятого Рузвельтом курса. А президент полагал, что, как и в 1914 году, Германия будет неудержима, если с Востока против нее не выступит Россия, а с Запада - Америка. И несколько удивительно то, что даже лица, хорошо знавшие о неприятии Рузвельтом нацизма, не усмотрели стратегической значимости принятого им в ноябре 1933 года решения.
В период, когда возможности для активного вмешательства в заокеанские дела были ограничены, Рузвельт сделал центром своих усилий создание "рычагов" военного воздействия на агрессоров в отдаленных регионах. Такими рычагами становились авианосцы, объединявшие морскую мощь прежних времен с ударной силой двадцатого века - авиацией. Рузвельт хотел сделать радиус их действия максимально широким. В записке, адресованной сыну Джеймсу, но предназначенной для Р. Нойбергена (позднее ставшего сенатором), Ф. Рузвельт отмечал, что оборона двух океанских побережий США должна пролегать по линии, отстоящей на "три или четыре тысячи миль" в море. С ближайшим окружением Рузвельт уже в середине 30-х годов делился той схемой, которая все более закреплялась в его сознании: США следует иметь силы, которые "передвинули" бы линию обороны страны за океаны; при этом Британские острова надо использовать как бастион Америки, как передовую базу распространения американского влияния; континентальные дружественные страны должны служить буфером между США и германо-японцами.
Задача расширения зоны американского влияния стала совпадать с задачей блокирования агрессоров Европы и Азии. Этот момент не нужно упускать. На самой ранней стадии второй попытки США выйти в мировые лидеры американское руководство совмещало "праведные и неправедные мотивы", а именно - оборону против потенциальных агрессоров и распространение своего мирового влияния. Лишь учитывая оба эти момента, мы можем понять историю сороковых годов, их первой и второй половины.
Франклин Рузвельт чрезвычайно любил глобусы и карты. Его память и умозрительные представления на этот счет были удивительны. В середине 30-х годов он все чаще начинает задумываться над картами Европы и Северной Африки. Подлинным буфером в борьбе за Европу Рузвельт считал Испанию испанские Пиренеи виделись ему естественным препятствием на пути державы, которая задумала бы захват Европы. Англия и Испания - вот две ключевые страны, получить влияние в которых Рузвельт считал необходимым в борьбе за Европу. Стратегическим предпольем в этой борьбе для США должна была стать, по мнению президента, Африка.
Рузвельт рассчитывал, что Англия, потерявшая преобладание на морях, теряющая влияние на европейском континенте и рассредоточившая свои силы в защите империи, выступит естественным союзником США. В известном смысле США будут наследовать - спустя столетие - Англии в ее стремлении к мировому доминированию. Второй из предполагаемых бастионов в Европе - Испания - был далеко не так предрасположен войти в американскую зону влияния. Подготовить ее к такой роли следовало посредством целенаправленной политики. Трудности представляло не наследие 1898 года, полагал Рузвельт, а текущая политическая эволюция Испании. Как помочь утвердиться в Мадриде дружественным силам? В ходе гражданской войны (1936 - 1939) Рузвельт все больше приходил к выводу, что победа любой из воюющих сторон не сулит увеличения американского влияния на Пиренейском полуострове.
Ф. Рузвельт желал укрепить дипломатические позиции Америки усилением ее военного потенциала. "Неодолимых" пацифистов он убеждал тем, что военно-морское строительство повлияет на занятость в стране. Министерство военно-морского флота заготовило цифры: программа строительства создает занятость представителей 125 профессий, участие квалифицированных рабочих изо всех уголков страны. Но главное, писал Рузвельт, это строительство "поставит нас вровень с военно-морским флотом Японии, которому наш военно-морской флот, возможно, уступает".
Видимо, впервые чувство, что европейские события опять роковым образом скажутся в США, появляется летом и осенью 1934 года. В июне прекратились заседания Женевских переговоров по разоружению, затем последовали фашистский путч в Австрии с убийством канцлера Дольфуса, убийство в октябре в Марселе югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Барту. Именно об этом - и о желании вмешаться в европейскую ситуацию - говорит письмо президента Рузвельта послу США в Берлине У. Додду (август 1934 года). "Я пытаюсь увидеть какой-либо луч надежды, который дал бы мне возможность протянуть руку помощи. Но ныне пока ничего подобного не видно".
Брожение в европейской политике, шаги по формированию двух коалиций не остаются без внимания президента. В своем послании "О положении страны" на 1935 год он предупреждает соотечественников: "Международная ситуация не улучшилась... Многие старые распри вышли на поверхность, старые эмоции разбужены, возникла новая тяга к вооружению и обретению мощи".
Через месяц после этого послания Америка уже находилась в другом мире. Отстояние от планетарных дел становилось все более дорогим удовольствием. В феврале 1935 года фашистская Италия послала свои войска в Эфиопию. В марте Германия провозгласила планы создания армии в 550 тысяч человек и объявила, что вопреки Версальскому договору у нее уже имеются военно-воздушные силы. Оценивая эти события, Рузвельт писал своему послу в Риме Б. Лонгу: "Я не исключаю, что мы находимся в июне или июле 1914 года".
Мы видим, что для Рузвельта события в Европе были причиной действительно больших опасений и надежд. Под их влиянием он запросил у конгресса 1,1 миллиарда долларов на укрепление вооруженных сил - немыслимая тогда для мирного времени сумма, беспрецедентный военный бюджет. Мощные политические силы в стране восприняли это прежде всего как неоправданный риск. Левые органы печати справедливо указали на 20 миллионов американцев, стоящих в очереди за пособием - им, а не военному ведомству нужна была экстренная помощь. Ветераны первой мировой войны прошли маршем по Вашингтону в восемнадцатую годовщину вступления США в эту войну. Читающая Америка обсуждала книгу У. Миллиса "Дорога к войне: Америка, 1914 - 1917", в которой говорилось, что вступления в войну, а с этим и ее жертв можно было избежать.
Конгресс принимал нейтралистские акты, а общее настроение было не в пользу активной внешней политики. Но Франклин Рузвельт в эти месяцы апрель и май 1935 года - приходит к убеждению, что появляется шанс выйти в воды большой мировой политики. Моргентау свидетельствует, что президент рассматривал возможности того, что "Англия, Франция, Италия, Бельгия, Голландия, Польша и возможно Россия сплотятся вместе и выработают десятилетнюю программу разоружении... Они предложат Германии подписать этот пакт. Если она откажется, эти страны установят двустороннюю блокаду Германии, не позволяя ничему ввозиться или вывозиться из Германии... Мы пошлем туда нашего адмирала, который будет помогать в досмотре наших судов, чтобы не нарушать блокаду. Если это не поможет, тогда возникнет вероятие мировой войны".
Рузвельт попытался привлечь на свою сторону кадровых дипломатов и тут же обжегся. Заместитель государственного секретаря Филипс после доверительных бесед с президентом отметил в дневнике, что Рузвельт "полностью ушел с прямой дороги". Тогда президент обратился к "верным" людям, к геополитикам вильсоновского периода. В апреле 1935 года Рузвельт начал переписку с самым доверенным советником Вильсона - полковником Хаузом. Опыт Хауза, опыт первого активного участия Америки в большой политике казался Рузвельту чрезвычайно существенным.
Между тем страна шла противоположным желаемому Рузвельтом путем: 31 августа 1935 года конгресс принял Акт о нейтралитете, который запрещал предоставлять воюющим странам займы, кредиты, оружие и любые другие стратегические товары. Ныне, издалека, видно, что Рузвельт резко противился изоляционистскому законодательству. Начиная с января 1935 года он ослабил активность на арене внутреннего законодательства - чтобы получить возможности маневра в отношениях со сторонниками изоляционизма на Капитолийском холме. И лишь увидев обреченность своих усилий, Рузвельт в середине 1935 года оставил подобные занятия. Изоляционизм был явно сильнее. В Белом доме к такому заключению пришли в конце июля 1935 года. "Если мы не можем их победить, присоединимся к ним". И Рузвельт инструктировал "своих" сенаторов присоединиться к изоляционистам, чтобы иметь возможность использовать само это законодательство как своего рода "аргумент" в разгорающемся мировом споре. Одновременно ему хотелось сделать законодательные акты более гибкими. На заседании кабинета 26 июля 1935 года он пообещал поддержку нейтралистского законодательства в обмен на "свободу действий в применении эмбарго". И потерпев поражение, вынужденный подписать в сентябре 1935 года Акт о нейтралитете, Рузвельт сказал: "История полна непредсказуемых поворотов, которые требуют гибкости в действиях. Можно представить себе ситуации, в которых абсолютно негибкие положения первого раздела данного Акта могут произвести эффект, противоположный предполагаемому. Другими словами, эти негибкие положения могут вовлечь нас в войну вместо того, чтобы удержать".
В широкие круги американского общества обеспокоенность нацизмом в Европе и японской агрессией в Азии стала проникать лишь в 1937 году. Это позволило Рузвельту несколько освободиться от пут нейтрализма, от преобладающего давления изоляционистов, приступить к более активной и конструктивной политике. Начиная с 1937 года видны постоянные и нарастающие усилия Рузвельта, рассчитанные на воздействие в отношении взглядов американцев. Опасность лежит не где-то, а исходит от определенных сил. Эти силы концентрируются, находят связи между собой. Бездействие потенциальных жертв провоцирует агрессоров.
В середине 30-х годов западное крыло Белого дома было перестроено и приняло современный вид. После нескольких покушений процедура контактов с президентом стала более жесткой. В 30-е годы произошла чрезвычайная концентрация президентской власти, резко расширился ее объем. Общенациональные программы "нового курса" делали Белый дом центром принятия ощутимых повсюду мер, президент становился распорядителем многих судеб. Франклина Рузвельта восхищала эта растущая власть. Наверное, для того, чтобы как-то сократить дистанцию между собой и публикой, он приглашал к себе в утренние часы все большее число людей. При этом реже становятся его контакты с природой - что для человека, выросшего в поместье, было существенно. По сотне раз на день Рузвельт выглядывал из окна на газон и деревья южной части Белого дома, его радовала любая погода, любое время года.
Большую часть дня Рузвельт проводил в своем Овальном кабинете. Именно сюда в час подавали ланч. Президент обычно приглашал лишь одного сотрапезника. Отчасти из опыта и наблюдений, отчасти инстинктивно, Рузвельт пользовался преимуществами своего поста. Честь обедать тет-а-тет с президентом "разоружала" приглашенного. В то же время машина слухов и сплетен работала безостановочно, и президент постоянно давал ей пищу. Франклин Рузвельт являлся прирожденным мастером производить впечатление, он никогда не был одинаков и прилагал усилия безотносительно - находился ли рядом с ним посол крупной страны или почти случайный посетитель. Это искусство всегда было его мощным оружием, и он довел его до возможного совершенства. "Ни один президент, - пишет Р. Тагвел, - не имел более тонкого понимания сложного механизма человеческих отношений. Он наблюдал, как его подчиненные играли в свои собственные игры; останавливал их, когда это было необходимо; помогал им, когда это было удобно; эффективно наказывал своим невниманием, вознаграждал, делясь самыми сокровенными мыслями. Приглашение прибыть на ланч часто было одной из таких наград. Каждый член администрации знал, что Гарольд Икес, Генри Уоллес или Джесс Джонс обедают вместе с президентом и каждый думал о том, что это означает для его интересов".
По мере того как день шел на убыль и посетители требовали все больше сил для того, чтобы их очаровывать, президент начинал уставать. Между половиной пятого и пятью принимался последний из приглашенных. Рузвельт подписывал стопку неотложных, отобранных секретаршей Мисси Лихенд, документов и требовал привезти свое кресло. Президент отправлялся в бассейн и на массаж. Перед ужином приходили приглашенные на вечерний коктейль. Его подавали в Овальном кабинете. Рузвельт больше всего любил эти минуты, когда он был раскован и видел близких людей. Заботы дня, казалось, отступали, и президент не спешил давать знак к ужину. Обычно ужинали в Белом доме довольно поздно. Затем иногда президент звал своих гостей посмотреть кино или сыграть в карты - все в том же Овальном кабинете.
Со временем Рузвельт все больше привыкал работать и после ужина. Не ранее полуночи он отпускал домой помощников, а сам откидывался на подушки с детективным романом. Рузвельта спасал от нервного истощения глубокий и чаще всего безмятежный сон.
Пиком лишения исполнительной власти внешнеполитической инициативы может, видимо, считаться 1935 год, когда был принят закон об эмбарго на торговлю оружием с воюющими странами и целый ряд других ограничительных законов. Дорогу между 1935 и 1939 годом Гитлер прошел, ведя мир ко второй мировой войне. В эти годы Япония встала на путь агрессии. Соединенные Штаты медленно высвобождали свои силы для выхода на международную арену.
Именно в то время, когда Германия начала открыто отказываться от ограничений, наложенных на нее Версальским договором, Рузвельт предпринял попытки наладить отношения с этой страной. Как и Вильсон до него, он стремился выйти на главную для Соединенных Штатов - европейскую арену, устанавливая связи с обеими противостоящими сторонами: англо-французами и немцами. Правда, нужно сказать, что попытки нахождения контактов с немцами не заняли много времени. Но в этом виновата не рузвельтовская дипломатия, а сугубо враждебное отношение Германии к Америке, той стране, которая, согласно фашистской доктрине, нанесла удар в спину Германии в 1917 году и союз с которой был практически невозможен. Тем любопытнее для нас попытки Франклина Рузвельта найти подходы к Берлину на ранней стадии германского реваншизма в марте 1936 года. В этом месяце он попросил своего старого друга - известного бизнесмена С. Фуллера, имевшего важные связи в Германии, встретиться с Гитлером и министром финансов Шахтом и обсудить возможности совместного двустороннего решения экономических проблем.
Представляет интерес, что улучшение американо-германских отношений виделось Рузвельтом в своеобразной сделке за счет третьих сторон. Он просил Фуллера узнать у вождей рейха, возможно ли достижение широкого соглашения по экономическим, финансовым и торговым вопросам, основной идеей которого было бы удовлетворение желания Германии получить сырьевые материалы посредством передачи ей прав на некоторые колониальные владения. Какие именно колониальные владения - не уточнялось, но можно себе представить, что речь шла о колониях, захваченных союзниками у Германии в период первой мировой войны. Но даже Рузвельт ясно представлял себе степень сомнений Гитлера в возможности для США снова стать фактором на европейской политической арене - уж слишком очевидным было преобладание изоляционистов внутри Соединенных Штатов. Это делало бессмысленными для германского руководства попытки американской администрации установить двустороннее взаимодействие.
Своеобразным показателем того, что Рузвельт не оставлял надежды укрепить свои позиции в Европе, является его отношение к численности дипломатического персонала США в европейских странах. В то время как изоляционисты требовали максимально сократить штат посольств, Рузвельт занял диаметрально противоположную позицию. Он внял словам посла США в Англии Бингхэма, обеспокоенного тем, что отсутствие американских дипломатов в это роковое время изменения соотношения сил в Европе может дорого обойтись Америке. Рузвельт лично попросил многих дипломатов оставаться на своих постах. Пытаясь искать каналы воздействия на Германию - растущую силу европейской политики, Рузвельт не терял надежды упрочить свои позиции в Париже и Лондоне. Когда весной 1936 года стало очевидным экономическое ослабление Франции, президент Рузвельт посчитал целесообразным найти способы укрепить Францию, поддержать ее решимость противостоять Германии. В июне 1936 года французский премьер-министр Леон Блюм секретно информировал президента, что "ослабление позиции французского франка прямо ударит по союзным связям с Польшей, Голландией и Бельгией и, более того, приведет к свертыванию этих связей". Рузвельт заявил, что Европа нуждается в сильной Франции, в закрытых письмах он пообещал оказать содействие в девальвации франка для того, чтобы ситуация не изменилась резко в пользу Германии. Мы видим, что на данном этапе, несмотря на связанность своих рук конгрессом, Рузвельт все же сумел нащупать несколько болевых точек европейской политики.
Но дипломатическая разведка это одно, а реалии американской жизни и полное господство той части правящего класса, которая не считала пока возможным для Соединенных Штатов выходить на арену мировой политической борьбы, - другое. В своей европейской политике Рузвельт пришел к пониманию того факта, что спешить - означало рисковать подрубить основание всего дела достижения Америкой ключевой международной позиции. Поэтому, отражая и нежелание американского общества идти на внешнеполитические авантюры, и ненависть населения к войне как таковой, Рузвельт придерживался изоляционизма в плане того конфликта, который охватил Европу во второй половине 30-х годов. Особенно это ощутимо по отношению к гражданской войне в Испании, когда Рузвельт ничего не сделал для оказания помощи испанской республике. Даже убедившись, что она гибнет в результате нападения фашистской Италии и нацистской Германии, Рузвельт тем не менее выступил против открытого участия США в конфликте, против помощи республиканской Испании в этот трагический для нее час.
Чтобы ни у кого не было сомнения в его понимании трагизма складывающейся ситуации, президент выступил с речью в Чатокуа 11 августа 1936 года. Рузвельт пообещал сделать все возможное для предотвращения подключения Америки к внешнеполитическим авантюрам, для избежания ее участия в войне. "Я видел войну, я видел войну на земле, на море. Я видел кровь, текущую из ран. Я видел людей, задыхающихся от поражения газом. Я видел мертвых, лежащих в грязи. Я видел разрушенные города. Я видел, как сотни людей, полностью истощенных, погибают, уходя с передней линии фронта, - остаток полка в 1 тысячу солдат, которые начали атаку за 48 часов до этого. Я видел умирающих детей. Я видел агонию матерей и жен. Я ненавижу войну".
Успех этой речи, а успех был необычайным, показал Рузвельту, что страна не желает участвовать в авантюрах за границей. И потребовались еще несколько лет, в течение которых ось Берлин - Рим - Токио развязала мировую войну, чтобы Соединенные Штаты вышли из изоляции. О чем думал президент Рузвельт в августе 1936 года? Завесу несколько приподнимает обозреватель газеты "Нью-Йорк таймс" Артур Крок, которого президент пригласил провести вечер в своей загородной резиденции - Гайд-парке. Рузвельтом, по словам Крока, владели замыслы мирового масштаба: "Необходимо созвать международную конференцию глав наиболее важных наций мира".
Конечно, ему придется преодолеть внутри страны значительную оппозицию, но "если избиратели на выборах поддержат его в очередной раз, то у него будут хорошие шансы для того, чтобы реализовать эту инициативу".
Каковы были препятствия на пути созыва этой конференции? Рузвельт полагал, что самой неопределенной величиной в современной мировой политике является нацистская Германия. Поэтому тогда же в августе 1936 года он попросил своего посла в Берлине Уильяма Додда "узнать самым секретным образом, можно ли сделать так, чтобы я обратился к Гитлеру с личным секретным вопросом: определить границы германских пожеланий на протяжении, скажем, будущих 10 лет". Рузвельт стремился знать направление германских амбиций, пределы этих амбиций, что они означают для Соединенных Штатов и, в более широком плане, можно ли полагаться на Германию, если дело дойдет до созыва некоего форума главных действующих сил на мировой арене. К идее такой встречи Рузвельт подходил не только абстрактно. В эти же дни одному из своих политических знакомых он детально излагает идею "встречи глав семи великих держав". Как пишет А. Крок, президент Рузвельт находится во власти этой идеи, "он возвращается к ней очень часто, и видно, что его интересуют проблемы мирового лидерства".
С германской инициативой Рузвельта, как и можно было предполагать, ничего не получилось. Это стало ясно довольно быстро. "Как только я сделал намек по интересующему вас вопросу, - сообщает посол Додд президенту, фюрер сразу же повторил германские требования в отношении экспансии и колоний. Фюрер сказал, что не станет участвовать ни в какой мировой конференции, если не будет денонсирован русско-французский договор 1935 года". Эти донесения Додд послал 31 августа 1936 года. Он продолжал свои попытки еще в сентябре и октябре, но они лишь укрепили его скептицизм. "Стало ясно, - пишет он, - что немцев и итальянцев интересует контроль над всей Европой, а мирную конференцию они рассматривают как препятствие на пути к реализации этих планов".
Сложности, возникшие на европейском континенте, заставили президента Рузвельта искать иные направления приложений американского динамизма. Собственно, реальной альтернативой Европе была лишь Восточная Азия. Осенью 1935 года Рузвельт изложил кабинету министров некоторые свои мысли по поводу того, что Америка могла бы сделать в тихоокеанском регионе. Президент выдвинул идею созыва конференции тихоокеанских стран, которая должна была бы обсудить актуальные политические процессы в этом регионе. В частности, проблему разоружения "практически всех стран тихоокеанского бассейна, за исключением Японии, Австралии, Новой Зеландии и Сингапура. Это сделало бы Филиппины, Шанхай, Гонконг, голландскую Ист-Индию, британское Северное Борнео и другие важные места нейтрализованными". При этом президент заметил, что у него нет намерения включить в зону разоружения американские Гавайские острова, но если бы Япония настаивала, то он готов ввести в зону нейтрализации американское Самоа и часть Аляски, которая лежит ближе всего к Японии.
Рузвельт довольно долгое время не оставлял еще более масштабной идеи идеи созыва конференции ведущих стран мира, и его беседы и переписка конца 1936 и начала 1937 года убедительно говорят нам об этом. Он просит своего министра финансов Г. Моргентау сделать запрос Н. Чемберлену - британскому министру финансов по поводу возможности совместного рассмотрения глобальных проблем. И он обсуждает с окружающими степень реальности созыва конференции в весьма узком составе - пяти или шести (мы видим уменьшение первоначальной цифры) стран. "Если я смогу собрать такую конференцию, - говорит Рузвельт Моргентау, - я просто обрисую складывающуюся ситуацию перед руководителями этих государств, попрошу их удалиться в близрасположенное здание, чтобы приложить совместные усилия, и мы найдем компромисс. При этом если бы одна из стран отказалась согласиться с мнением большинства, то ей был бы объявлен общий бойкот".
Самонадеянной видится эта инициатива ныне, когда мы пытаемся оценить из исторического далека ситуацию конца 30-х годов. Ни страны "оси", ни Англия, ни Франция не были готовы к, такого рода арбитражу со стороны Америки. Разумеется, и Япония отвергала всякую попытку подобного посредничества. Но нам в данном случае важна линия рассуждений Рузвельта. Он, несомненно, увлечен идеей превратить Соединенные Штаты в главного арбитра международной арены. Напомним, что эта инициатива выдвигалась в феврале 1937 года - задолго до того, как США в ходе мирового конфликта установили прямые контакты с руководителями важнейших держав.