Страница:
Буду несколько дней справляться сама, пока не разберусь в своих чувствах. Я хотела позвонить Андре – единственному человеку, способному сделать мне дельное предложение, но сочла это неприличным. Что бы я сказала ему? Привет, Андре, а я развожусь. И кажется, люблю тебя.
Зашла на кухню перекусить – маленькое помещение, где ни на что не хватало места. Хорошо бы мое предложение приняли, и хозяйка особняка согласилась продать дом. Вымыла в раковине яблоко, съела с крекером и запила стаканом воды из кувшина-фильтра. У меня дрожали руки – отчасти от голода, отчасти от возбуждения: остаться одной – серьезное испытание для чувств.
В квартире без Брэда стало совсем тихо – не слышалось его бешеных ударов по клавишам компьютера, шмыганья носом и философских разглагольствований с профессорами по телефону.
Не зная, что делать дальше, я решила отправиться в спортзал, а затем в книжный магазин. Когда у человека наступает кризис, очень важно собраться с силами и стараться жить как прежде, занимать себя привычными ритуалами и действиями. Важно оставаться активной и не позволять себе слишком много размышлять о своих проблемах. Брэд никогда не понимал, что такая философия сродни психотерапии. Эгоистичные люди не желают опускаться до тяжелого труда. Неплохо быть смышленым, но главное – находить применение своим интеллектуальным способностям. Чем больше копаешься в себе, тем больше находишь неприятностей. Я купила несколько новых журналов, о которых никогда не слышала, и пролистала, надеясь найти свежие идеи. В нашем деле надо быть в курсе последних тенденций. Вы не поверите, как много новых изданий появляется каждую неделю.
Неделя еще не закончилась, а мне уже принесли документы на развод. Брэд не потребовал ни единого цента из моих денег. Все оставил мне, кроме средств своего доверительного фонда. Мой журнал оценивается в десять миллионов долларов. Брэд не захотел ничего. Да и с какой стати? Его родители, узнав о разводе, придут в буйный восторг и, скорее всего, восстановят субсидирование в полном объеме. Во всяком случае, до того момента, как узнают о Хуаните Гонзалес. Но это уже не мое дело. Я подписала бумаги, даже не проконсультировавшись с адвокатом. Запечатала в конверт, указала адрес их семейного адвоката в Мичигане и приклеила марку.
Дело сделано.
Потом я набрала номер матери. И не удивилась, что та расстроена.
– Ты что, в самом деле задумала разводиться? – В ее голосе слышались слезы. Из глубины комнаты доносились звуки оперы.
– Да, мама, приходится.
– Господи, помилуй! Ты же понимаешь, как это примет твой отец!
– Отец? А как быть со мной?
– Господи, помилуй, – повторила мать.
– Людям свойственно совершать ошибки, мама. Думаю, Бог это понимает.
– Не кощунствуй!
– Неужели ты не сознаешь, что Брэд женился на мне, только желая досадить своим родителям? Считал меня экзотической иммигранткой или чем-то в этом роде.
– Он хороший человек. Брак – трудное дело. Бывают случаи, когда его необходимо отрабатывать.
– И ты занимаешься этим всю жизнь?
Я еще ни разу не возражала матери и не оспаривала ее мнений.
– Что ты сказала? – спросила она.
– Извини, не собиралась тебя расстраивать.
– Господи, спаси твою душу! – воскликнула она и предложила: – Тебе следует молиться, чтобы все уладилось.
– Нет, я не буду об этом молиться. Мы с Брэдом разводимся. Сегодня я подписала все необходимые бумаги. И, знаешь… я рада, что так случилось.
– Ушам своим не верю! Ты же стояла перед Иисусом Христом и давала обеты! Полагаешь, что каждый день моей жизни с твоим отцом походил на волшебную сказку? Нет! Но я не отступила. Мы упорно трудились ради нашего брака и нашей семьи.
– Мама, я уважаю тебя и папу. И все, чего вы добились. Но ты не знаешь Брэда так, как знаю я. Он совершенно мне не подходил.
– Не смеши меня. Он хороший человек.
– Ты не знала его. А я знала. И приняла правильное решение. Думаю, Богу понравится.
– Святотатство!
– Я спешу, мама.
– До чего ты докатилась, Ребекка! Скоро мы выясним, что ты привела в дом еврея. Или цветного. Цветного!
Телефон разъединился.
Я решила подождать до следующего сборища институтских однокурсников, чтобы сообщить кое-кому об изменениях в моей личной жизни. И с грустью поняла, что таких немного, кроме моих sucias.
Набрала номер Андре, но повесила трубку, прежде чем раздался первый сигнал. Повременю до следующей недели.
Прошел понедельник, а я все еще противнее лась желанию позвонить Андре. Боялась совершить ошибку. Времени было достаточно. Следовало разобраться в своих чувствах, прежде чем совершить очередную глупость. Во вторник я беседовала по телефону с автором, который нашпиговывал меня новыми идеями. В это время секретарь прервала наш разговор и сообщила, что по второй линии звонит Андре. Я быстро свернула беседу с автором и нажала на кнопку:
– Привет, Андре. Как поживаете?
– Привет, Ребекка. Хорошо. А вы?
– Хорошо.
– Решил позвонить, узнать, как вы.
– Спасибо.
– А если честно, хотел извиниться за то, как вел себя на заседании в прошлом месяце. Мне не следовало пытаться переводить наши отношения на другой уровень. Это было проявлением неуважения. Надеюсь, это не нарушит наше деловое сотрудничество.
– Все в порядке, Андре. Не беспокойтесь. Я ничуть не обиделась.
– Не обиделись?
– Нет, – улыбнулась я. – И ценю вашу прямоту.
– Цените мою прямоту? Это хорошо. Интересно.
– Но сама я была с вами неоткровенна.
– Как это?
– Помните, я сказала, что счастлива в браке?
– Разумеется. Как я могу забыть? Я еще тогда заподозрил, что вы говорите неправду.
– Так оно и было. Я не счастлива в браке. Больше не счастлива. И, наверное, никогда не была.
– Я понимаю, Ребекка, вы мне не поверите. Особенно после того, как я повел себя подобным образом. Но я искренне сожалею. Из-за вас.
– Верю. Вы хороший человек, Андре.
– Спасибо. И вы тоже. Вы заслуживаете счастья.
– Согласна. И работаю в этом направлении. – Тут я выложила все. Всю правду. – Брэд ушел от меня на прошлой неделе. И подал на развод. Я подписала бумаги. Все решено.
Возникла долгая пауза.
– Мне больно это слышать, – проговорил Андре. – Как вы все перенесли?
– Нормально. К этому давно шло.
– Ребекка, я горжусь тем, что вы считаете меня другом и делитесь со мной.
– Извините, что нагружаю вас своими неприятностями.
– Нисколько не нагружаете. Я чувствую себя сегодня счастливее, чем когда-либо.
– Как ни странно, я тоже.
– Скажите, что внесено в ваш календарь на сегодняшний вечер? Может, поужинаем вместе?
– Вечером?
Андре негромко рассмеялся:
– Обычная беседа двух друзей. Вам ведь наверняка нужно с кем-нибудь поговорить.
– Нет. У меня есть планы. Оформляю бумаги на покупку дома.
– Поздравляю. Это потрясающе.
– Спасибо.
– Где он находится?
– В Саут-Энде. Особняк. Очень красивый.
– Замечательно. Рад за вас.
– Спасибо.
– Вы заслужили.
– Это именно то, что я искала.
– Мне знакомо ваше чувство. Но если вы заняты сегодня, как насчет завтра?
Следовало ответить «нет».
– С удовольствием, – ответила я.
– В таком случае давайте посидим в Саут-Энде. В честь покупки дома.
– Превосходная идея, Андре.
– Что скажете о бистро «Хамерсли» на Тремонте?
– Отлично. В половине восьмого вас устроит?
– Договорились. До завтра. Не вешайте носа.
– Не тревожьтесь. Я не расстроена, как можно было бы ожидать.
– Меня это не удивляет. Я и раньше подозревал, что ваш супруг – тюфяк.
– Как вы сказали?
– Это британское слово. Здесь его назвали бы неудачником.
– Он хороший человек. Но мне не подходит.
– Не могу дождаться нашей встречи.
– Тогда до зввтра, Андре. До свидания.
– Пока.
Я еще некоторое время горела на работе, пока не настал час ехать в контору Кэрол на Коламбус-авеню и доводить до ума купчую на дом. Прямо перед ее домом оказался свободный парковочный счетчик. Я не суеверна, но когда принимаю правильное решение и Бог одобряет его, все складывается как надо – даже такие мелочи: сразу обнаруживаются места на стоянке, и люди вокруг говорят только о хорошем. Я как-то упомянула об этом при sucias, и Эмбер заметила, что это называется «синхронностью». Коль скоро человек попадает на правильную тропу жизни, Вселенная посылает знаки, что он на верном пути. «Со мной это постоянно случается», – добавила она.
Кэрол сообщила мне, что хозяйка дома приняла мои предложения, но просила продлить срок выезда до двух месяцев. Мы, в свою очередь, согласились только на неделю сверх положенного месяца. Послали соответствующий факс агенту продавца, и через несколько минут нам сообщили по телефону, что хозяйка согласилась с нашими условиями.
Теперь дом мой.
На обратном пути я зашла в цветочный магазин и выбрала со вкусом составленный букет, чтобы на следующий день его вручили Кэрол в знак благодарности. Затем вернулась в квартиру и начала готовиться к переезду. Наметила, какие вещи возьму с собой, а какие выброшу. Все, что напоминает о прошлом браке, о жизни с Брэдом, пойдет на благотворительность. Пусть в новой жизни будет новая мебель.
Потом приняла ванну с майораном. Моя травница уверяет меня, что его запах прочищает мозги. После ванны просмотрела несколько журналов и наконец уютно устроилась под теплыми фланелевыми одеялами, съела ароматизированные экстрактом грейпфруты (преодолевает апатию и даже повышает сексуальность). Я чувствовала себя по-настоящему хорошо, хотя очень устала. Заснула так крепко, как давно не спала. И грезила во сне об Андре.
На следующий день я встала рано и отправилась на занятия по аэробике. По пути, как обычно, оставила поручения в прачечной и в цветочном магазине. Из квартиры позвонила в надежную транспортную компанию и договорилась о переезде сразу после того, как вступлю во владение домом. Затем приняла душ и надела черный брючный костюм с красным джемпером, который, как мне казалось, подходил и для работы, и на вечер. Я убеждала себя не слишком возбуждаться – нельзя допускать излишних эмоций, пока не завершен развод. Проведу обычный вечер с приятелем. Я давно не позволяла себе ничего подобного и хотела чувствовать себя свободно.
В «Хамерсли» я приехала вовремя. Андре тоже. Мы чуть не столкнулись с ним лбами у швейцара. Но Андре, как джентльмен, пропустил меня вперед. На нем был костюм, но даже в нем он выглядел молодым и спортивным, а не чопорным. Стильный мужчина. Ничего не скажешь. Стильный, умный и симпатичный. Обеспеченный, с хорошими манерами. Я не находила в нем ни единого изъяна, хотя он и черный. Интересно, что скажет моя мать? В этом отношении она ничуть не лучше родителей Брэда.
Андре придержал передо мной дверь, и мы вошли в ресторан. И тут же оба (так что даже рассмеялись) перевели мобильные телефоны в режим вибрационного звонка – так принято, если ужинаешь на людях.
– Словно посмотрелся в зеркало, – пошутил Андре. – Даже не по себе. – Я улыбнулась.
«Хамерсли» при данных обстоятельствах превосходный выбор. У нас не свидание.
Но и не вовсе невинная встреча. Я это понимаю. И он понимает. Об этом свидетельствовало то, как Андре положил руку мне на талию, увлекая в зал. И то, как пылали мои щеки, хотя я изо всех сил пыталась обуздать чувства.
«Хамерсли» – изящное, но не претенциозное место, милое, но без излишнего романтизма – яркий, хорошего тона ресторан, который в реестре любого стильного бостонца стоит на самом верху. Андре зарезервировал столик заранее. Оказывается, персонал знал его по имени. Нас усадили в кабинет в углу, откуда открывался вид на открытую кухню, где шеф-повар в бейсбольной кепке творил что-то магическое.
Мы заказали напитки: Андре – бутылку красного вина, я – газированную воду с долькой лимона. На закуску – козий сыр и креветки. Андре предложил тост за мой успех. Я так сильно чокнулась с ним, что вино выплеснулось на скатерть. Мы рассмеялись.
– Извините, – сказала я.
– Пустяки. Надеюсь, это ваше первое действие из многих, которые вы совершаете с такой радостью и удовольствием.
Кухня оказалась превосходной, и я набросилась на еду. Это не ускользнуло от внимания Андре.
– Замечательно, – удовлетворенно заметил он и широко улыбнулся. – Сегодня в первый раз вижу, что вы съели больше ложечки бульона или листика салата.
И хотя я сказала ему, что не пью спиртного, Андре налил мне бокал вина.
– Такой пустяк не убьет вас. Я прочитал в «Элле», замечательном журнале, что немного красного вина полезно для сердца. Полагаю, вы не читали этой статьи? Попробуйте. Оно из лучших. Обещаю, Ребекка Бака, немного жизни вам не повредит.
Андре оказался прав: вино мне понравилось, и я потягивала его из бокала, пока он не опустел.
Я заказала лососину, он – утку, и мы начали беседу. Андре не предлагал мне выйти за него замуж, и я не касалась этой темы. Мы просто узнавали друг друга. Андре рассказал о своих родителях: иммигранты из Нигерии прибыли в Лондон и преуспели в портняжном деле.
– Теперь понятно, почему вы так безукоризненно ухожены, – улыбнулась я.
– Можно сказать, это семейное. И мама, и отец очень следили за собой.
– У вас есть братья или Сестры? – Мой вопрос удивил меня: я давно уже знаю Андре, но мне неизвестны его семейные связи.
– Да, – улыбнулся он. – У меня шесть братьев и сестер. А я самый старший.
– Bay!
– Вот именно. А вы?
– Я одна. Поэтому родители так разочаровались во мне.
– Неужели есть люди, способные разочароваться в вас, Ребекка? Вы такая одаренная.
– Моя мать – католичка. Ей не по душе мой развод, и она считает, что мне вечно суждено гореть в геенне огненной.
– В самом деле? И как вам от этого?
– Ужасно.
– Понимаю. Но сами-то вы тоже считаете, что катитесь в ад?
– Нет.
– И я того же мнения. Бог благосклонен к вам. Вы хороший человек.
– Спасибо.
– Знаете, родители не всегда говорят то, что думают. Очень многие дали бы на отсечение руки ради своих чад. И в итоге мирятся с детьми. Таковы родители.
– Верно. Не буду обращать внимания. У меня своя жизнь.
– Здравый подход.
Андре рассказал, как рос в Лондоне. Семья была крепкой, надежной, доброжелательной. Я вспомнила своих. Нью-Мексико. Как любила пустыню. Об успехе родителей и предрассудках матери.
– Узнай мать, что я здесь с вами, она не одобрила бы меня.
– Но почему? – Андрё сжался, будто приготовился к оплеухе.
– Потому что вы черный.
Он громко рассмеялся, хотя и поморщился.
– Что есть, то есть. А вы как к этому относитесь?
– Я? – Не ожидала от него такого прямого вопроса, и это смутило меня.
– Да, вы. – Андре прокашлялся и чему-то ухмыльнулся.
– Мне все равно. Да, меня воспитали определенным образом, но, по-моему, Мартин Лютер Кинг был прав, сказав, что людей надо оценивать по их внутренним достоинствам, а не по цвету кожи.
– Добрый старина доктор Кинг. Американцы постоянно толкуют мне о нем. А вы знаете, что не он первый сказал эту фразу?
– Нет.
– Первым эти слова за сто лет до него произнес великий кубинский поэт Хосе Марти.
– Неужели? Мне следовало бы знать об этом – ведь так? А я даже в колледже не изучала Марти.
– Поверьте мне. – Андре сделал несколько глотков вина и поковырял в тарелке. Он казался смущенным и немного расстроенным.
– Извините, – проговорила я. – Я не виновата, что у меня такие родители.
– Ничего страшного. Просто меня всегда поражает зацикленность американцев на расовых проблемах. Вот мои родители выросли в Нигерии и не знали подобных проблем. Перед ними возникали проблемы серьезнее – коррупция чиновников, бедность, насилие. Кастовые и иерархические предрассудки и почти полная невозможность получить доступ к образованию и другим благам. В конце шестидесятых у нас была большая гражданская война. Она вызвала такие трудности, которые американцы не способны представить.
– Понимаю. – Я ничего не знала о гражданской войне в Нигерии, но не призналась в этом.
– Таким образом, – продолжал Андре, – в нас не воспитали расового самосознания. В том смысле, в каком его понимают американцы. У нас этническое самосознание. Я яруба. Американцам это ничего не говорит. А нам – все. Для вас мы все «черные». Это лишает человека личностного начала. Меня всегда изумляло, как здесь ставят расу на первое место. Мне чужда такая система ценностей. – Я поймала себя на том, что тереблю в руках столовые приборы. – С другой стороны, меня настораживает то, как здешние «черные» воспринимают расовые проблемы: они сваливают на цвет кожи все свои неурядицы-. Я не понимаю этого.
Нечто подобное было знакомо и мне.
– С латиноамериканцами то же самое, – ответила я. – Послушали бы вы мою приятельницу Эмбер. По ее словам выходит, что она жертва геноцида.
– Америка – рассадник гнева.
– Да, здесь накопилось много ярости.
– Насколько я могу судить, это ведет в тупик. Мне приходилось беседовать в школах: «черные» ученики бросают занятия, не хотят стараться, неправильно одеваются, а потом обвиняют во всех своих проблемах «систему». Меня спрашивали, как я всего достиг и как преодолел предрассудки. И я отвечал, что не имел никаких предрассудков. Много работал и так добился всего. Черные американцы не хотели слушать меня. И белые, честно говоря, тоже. Кажется, удивлялись мне по тем же причинам.
– С латиноамериканцами то же самое, – повторил я. – Не со всеми, но с многими.
Андре покачал головой:
– В Нигерии муниципальные начальные школы не факультатив. Их просто не существует. Здешние черные дети не сознают, какими пользуются благами. Это одна из причин, побудивших моих родителей уехать из Африки. Черные хотели привлечь меня к своим вылазкам. Они не понимают, что у меня другой жизненный опыт и их выступления меня не интересуют. Они называют себя афроамериканцами, но ничего не знают об Африке. Я просил их назвать хотя бы две реки на континенте, и никто не сумел. Америка – замечательная страна. Нужно только стараться, и все получится. Просто, как день. Вот взгляните на меня.
– Или на меня.
– Я гляжу на вас с большим удовольствием, – улыбнулся Андре.
Я снова вспыхнула.
– У вас добрый глаз.
Он потянулся через стол и поцеловал меня. Быстрый, изящный поцелуй в губы.
– Ваш муж – безумец.
– Бывший муж, – скоро будет бывшим. Но для меня он уже прошлое.
– Мне нравится, что вы это сказали. Знаете, Ребекка, я мог бы смотреть на вас вечно. – Я смущенно отстранилась. Сама не знаю почему. Наверное, потому, что на нас глазели люди. Не все же знали, что я развожусь. И не всем нравилось, что у нас разный оттенок кожи.
– Не продолжить ли нам? Что предпочитаете на десерт? – Андре в очередной раз продемонстрировал хорошие манеры и, видя, что я смущена, переменил тему разговора.
– Я не ем десерт.
– Поэтому вы такая стройная. Но один не повредит. Всего один. – Легким жестом Андре подозвал официанта и спросил, что у них самое лучшее на десерт. Официант посоветовал горячий шоколадный торт. – Отлично. Возьмем его. И что-нибудь вкусненькое на ваш выбор. Плюс две чашки кофе. Вы ведь пьете кофе, Ребекка?
Я покачала головой:
– Мне травяной чай. Официант кивнул и исчез.
– Извините, что заказал за вас, – улыбнулся Андре. – Следовало сначала спросить вас. Но когда я только переехал в Америку, на меня смотрели как на ненормального, потому что я заказывал чай, а не кофе. Я привык к кофе, но в восторге от того, что вы предпочитаете чай. Обещаю никогда больше не заказывать за вас.
– Все в порядке, – успокоила я его. – Приятно, когда о тебе заботятся.
Вернулся официанте шоколадным тортом и сырно-черничным пирогом. Я позволила себе отведать кусочек, каждого. Вкус был такой отменный, что я чуть не заплакала. Андре налил нам еще по бокалу вина и предложил тост:
– За следующие выходные.
– За следующие выходные, – откликнулась я и тут же спохватилась, поскольку понятия не имела, что должно произойти в следующие выходные.
– Поедем в Мэн.
– Кто?
– Мы – вы и я.
– Вы и я?
– Я думал, вы знаете. – Андре лукаво улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.
– Никто ничего не говорил мне. – Из-за спиртного я вела себя глупее, чем следовало.
Андре положил теплую ладонь мне на руку.
– Я только что сказал. Ваша очередь отвечать. Вы, я, ночлег и завтрак. Я знаю одно хорошенькое местечко во Фрипорте. Там превосходные магазины. Плачу я. Если бы чуть пораньше, могли бы покататься на лыжах, но весной во Фрипорте замечательно гулять.
Я съела еще кусочек шоколадного торта. Кусок был толще и слаще, чем все, что я пробовала.
– Никогда в жизни не каталась на лыжах.
– Выросли в Скалистых горах и никогда не катались на лыжах? – удивился Андре. – Какой позор!
– Знаете там такой городок Альбукерке?
– Конечно.
Я рассмеялась:
– Вы не поверите, сколько людей вообще не слышали о таком. Не слышали, что есть штат Нью-Мексико и его крупнейший город находится на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря. Все считают, что я из пустыни.
– Я знаю о вас больше, чем вы подозреваете. Давайте поедем кататься на лыжах. В Южную Америку. Плачу я.
Лыжи – одно из моих увлечений. Будем кататься по равнине – это не опасно.
– Право, не знаю.
– Тогда магазины. Знаете, как ходить за покупками?
– Это я умею.
– В таком случае заберу вас в пятницу после работы. Подойдет?
– А если я не захочу подолгу гулять?
– Останемся в гостинице. Или пройдемся по соседнему лесочку, поговорим о вашем журнале.
– Это я умею.
– Значит, договорились.
Мать бы умерла, узнав, что я собиралась сделать. В глазах ее Бога я замужняя женщина, католичка, испанка и потомок древнего европейского королевского рода. И, тем не менее, я планировала провести выходные с афро-британцем, при этом не моим мужем. Чего доброго, наряжусь в свое новое красное белье.
– С удовольствием, – ответила я.
Не понимаю, откуда у меня такая уверенность, что я поступаю правильно?
И я не сомневалась: Господь одобрит меня.
САРА
Я очнулась. Стены были небесно-голубыми. Шторы – серыми с красным, как в дешевой гостинице. Я слышала пиканье аппаратов и ощущала тяжелый запах антисептиков и йода. Я повернулась к маячившей рядом белой тени и заметила поправлявшую капельницы женщину. Увидев, что я открыла глаза, она улыбнулась. Но при этом выглядела удивленной.
– Выкарабкались?
– Выкарабкалась? – Я старалась повторить слово, но во рту пересохло и болело: он был полон пластиковых трубок. Женщина заметила в моих глазах немой вопрос и ответила:
– Вы больше двух недель то спали, то просыпались. Вы в больнице, Сара.
Я покосилась на пищащие аппараты и смутно припомнила, что уже видела их. Мне казалось, что это дурной сон. Трубки в носу и горле мешали говорить. Я только моргала и пыталась ощутить руки, ноги и все прочее, но не могла. Ничего. Сестра сказала, что сообщит всем, что я выкарабкалась, и ушла.
Я постаралась осмотреться, хотя не могла повернуть головы – голова была зафиксирована чем-то вроде зажима. В палате сидели два моих брата и несколько sucias: Ребекка, Лорен, Уснейвис. Все усталые и осунувшиеся, словно давно не смыкали глаз. Эмбер не было, но вскоре Уснейвис сообщила мне, что огромный букет в ногах кровати – от нее. Цветы выглядели отнюдь не дешевыми, и я заинтересовалась, откуда у девчонки столько денег. Все рядом, кроме тех, кого я хотела видеть больше всего: детей и Элизабет. Куда они подевались?
Все, кто собрался в палате, наверняка считали, что я умираю. Я сама удивлялась, что жива. Но что с ребенком? Я стала моргать все сильнее и сильнее, надеясь, что они поймут вопрос, мучивший меня. И они, кажется, поняли – над кроватью склонилась незнакомка в синем джинсовом комбинезоне и красной водолазке и жалостливо посмотрела на меня.
– Сара, я Элисон, – сказала она. – По поручению штата изучаю положение неблагополучных семей, кроме того, я официальный консультант полиции по вопросам бытового насилия. Ваш врач просил меня побыть рядом, пока вы выздоравливаете.
Я переводила взгляд с подруги на подругу – все отводили глаза. Уснейвис плакала, Лорен смотрела в окно то ли на дождь, то ли на снег. Ребекка листала журнал. Я собрала все силы и прохрипела:
– Ребенок?
Лицо Элисон выразило сострадание, и мне захотелось заплакать.
Зашла на кухню перекусить – маленькое помещение, где ни на что не хватало места. Хорошо бы мое предложение приняли, и хозяйка особняка согласилась продать дом. Вымыла в раковине яблоко, съела с крекером и запила стаканом воды из кувшина-фильтра. У меня дрожали руки – отчасти от голода, отчасти от возбуждения: остаться одной – серьезное испытание для чувств.
В квартире без Брэда стало совсем тихо – не слышалось его бешеных ударов по клавишам компьютера, шмыганья носом и философских разглагольствований с профессорами по телефону.
Не зная, что делать дальше, я решила отправиться в спортзал, а затем в книжный магазин. Когда у человека наступает кризис, очень важно собраться с силами и стараться жить как прежде, занимать себя привычными ритуалами и действиями. Важно оставаться активной и не позволять себе слишком много размышлять о своих проблемах. Брэд никогда не понимал, что такая философия сродни психотерапии. Эгоистичные люди не желают опускаться до тяжелого труда. Неплохо быть смышленым, но главное – находить применение своим интеллектуальным способностям. Чем больше копаешься в себе, тем больше находишь неприятностей. Я купила несколько новых журналов, о которых никогда не слышала, и пролистала, надеясь найти свежие идеи. В нашем деле надо быть в курсе последних тенденций. Вы не поверите, как много новых изданий появляется каждую неделю.
Неделя еще не закончилась, а мне уже принесли документы на развод. Брэд не потребовал ни единого цента из моих денег. Все оставил мне, кроме средств своего доверительного фонда. Мой журнал оценивается в десять миллионов долларов. Брэд не захотел ничего. Да и с какой стати? Его родители, узнав о разводе, придут в буйный восторг и, скорее всего, восстановят субсидирование в полном объеме. Во всяком случае, до того момента, как узнают о Хуаните Гонзалес. Но это уже не мое дело. Я подписала бумаги, даже не проконсультировавшись с адвокатом. Запечатала в конверт, указала адрес их семейного адвоката в Мичигане и приклеила марку.
Дело сделано.
Потом я набрала номер матери. И не удивилась, что та расстроена.
– Ты что, в самом деле задумала разводиться? – В ее голосе слышались слезы. Из глубины комнаты доносились звуки оперы.
– Да, мама, приходится.
– Господи, помилуй! Ты же понимаешь, как это примет твой отец!
– Отец? А как быть со мной?
– Господи, помилуй, – повторила мать.
– Людям свойственно совершать ошибки, мама. Думаю, Бог это понимает.
– Не кощунствуй!
– Неужели ты не сознаешь, что Брэд женился на мне, только желая досадить своим родителям? Считал меня экзотической иммигранткой или чем-то в этом роде.
– Он хороший человек. Брак – трудное дело. Бывают случаи, когда его необходимо отрабатывать.
– И ты занимаешься этим всю жизнь?
Я еще ни разу не возражала матери и не оспаривала ее мнений.
– Что ты сказала? – спросила она.
– Извини, не собиралась тебя расстраивать.
– Господи, спаси твою душу! – воскликнула она и предложила: – Тебе следует молиться, чтобы все уладилось.
– Нет, я не буду об этом молиться. Мы с Брэдом разводимся. Сегодня я подписала все необходимые бумаги. И, знаешь… я рада, что так случилось.
– Ушам своим не верю! Ты же стояла перед Иисусом Христом и давала обеты! Полагаешь, что каждый день моей жизни с твоим отцом походил на волшебную сказку? Нет! Но я не отступила. Мы упорно трудились ради нашего брака и нашей семьи.
– Мама, я уважаю тебя и папу. И все, чего вы добились. Но ты не знаешь Брэда так, как знаю я. Он совершенно мне не подходил.
– Не смеши меня. Он хороший человек.
– Ты не знала его. А я знала. И приняла правильное решение. Думаю, Богу понравится.
– Святотатство!
– Я спешу, мама.
– До чего ты докатилась, Ребекка! Скоро мы выясним, что ты привела в дом еврея. Или цветного. Цветного!
Телефон разъединился.
Я решила подождать до следующего сборища институтских однокурсников, чтобы сообщить кое-кому об изменениях в моей личной жизни. И с грустью поняла, что таких немного, кроме моих sucias.
Набрала номер Андре, но повесила трубку, прежде чем раздался первый сигнал. Повременю до следующей недели.
Прошел понедельник, а я все еще противнее лась желанию позвонить Андре. Боялась совершить ошибку. Времени было достаточно. Следовало разобраться в своих чувствах, прежде чем совершить очередную глупость. Во вторник я беседовала по телефону с автором, который нашпиговывал меня новыми идеями. В это время секретарь прервала наш разговор и сообщила, что по второй линии звонит Андре. Я быстро свернула беседу с автором и нажала на кнопку:
– Привет, Андре. Как поживаете?
– Привет, Ребекка. Хорошо. А вы?
– Хорошо.
– Решил позвонить, узнать, как вы.
– Спасибо.
– А если честно, хотел извиниться за то, как вел себя на заседании в прошлом месяце. Мне не следовало пытаться переводить наши отношения на другой уровень. Это было проявлением неуважения. Надеюсь, это не нарушит наше деловое сотрудничество.
– Все в порядке, Андре. Не беспокойтесь. Я ничуть не обиделась.
– Не обиделись?
– Нет, – улыбнулась я. – И ценю вашу прямоту.
– Цените мою прямоту? Это хорошо. Интересно.
– Но сама я была с вами неоткровенна.
– Как это?
– Помните, я сказала, что счастлива в браке?
– Разумеется. Как я могу забыть? Я еще тогда заподозрил, что вы говорите неправду.
– Так оно и было. Я не счастлива в браке. Больше не счастлива. И, наверное, никогда не была.
– Я понимаю, Ребекка, вы мне не поверите. Особенно после того, как я повел себя подобным образом. Но я искренне сожалею. Из-за вас.
– Верю. Вы хороший человек, Андре.
– Спасибо. И вы тоже. Вы заслуживаете счастья.
– Согласна. И работаю в этом направлении. – Тут я выложила все. Всю правду. – Брэд ушел от меня на прошлой неделе. И подал на развод. Я подписала бумаги. Все решено.
Возникла долгая пауза.
– Мне больно это слышать, – проговорил Андре. – Как вы все перенесли?
– Нормально. К этому давно шло.
– Ребекка, я горжусь тем, что вы считаете меня другом и делитесь со мной.
– Извините, что нагружаю вас своими неприятностями.
– Нисколько не нагружаете. Я чувствую себя сегодня счастливее, чем когда-либо.
– Как ни странно, я тоже.
– Скажите, что внесено в ваш календарь на сегодняшний вечер? Может, поужинаем вместе?
– Вечером?
Андре негромко рассмеялся:
– Обычная беседа двух друзей. Вам ведь наверняка нужно с кем-нибудь поговорить.
– Нет. У меня есть планы. Оформляю бумаги на покупку дома.
– Поздравляю. Это потрясающе.
– Спасибо.
– Где он находится?
– В Саут-Энде. Особняк. Очень красивый.
– Замечательно. Рад за вас.
– Спасибо.
– Вы заслужили.
– Это именно то, что я искала.
– Мне знакомо ваше чувство. Но если вы заняты сегодня, как насчет завтра?
Следовало ответить «нет».
– С удовольствием, – ответила я.
– В таком случае давайте посидим в Саут-Энде. В честь покупки дома.
– Превосходная идея, Андре.
– Что скажете о бистро «Хамерсли» на Тремонте?
– Отлично. В половине восьмого вас устроит?
– Договорились. До завтра. Не вешайте носа.
– Не тревожьтесь. Я не расстроена, как можно было бы ожидать.
– Меня это не удивляет. Я и раньше подозревал, что ваш супруг – тюфяк.
– Как вы сказали?
– Это британское слово. Здесь его назвали бы неудачником.
– Он хороший человек. Но мне не подходит.
– Не могу дождаться нашей встречи.
– Тогда до зввтра, Андре. До свидания.
– Пока.
Я еще некоторое время горела на работе, пока не настал час ехать в контору Кэрол на Коламбус-авеню и доводить до ума купчую на дом. Прямо перед ее домом оказался свободный парковочный счетчик. Я не суеверна, но когда принимаю правильное решение и Бог одобряет его, все складывается как надо – даже такие мелочи: сразу обнаруживаются места на стоянке, и люди вокруг говорят только о хорошем. Я как-то упомянула об этом при sucias, и Эмбер заметила, что это называется «синхронностью». Коль скоро человек попадает на правильную тропу жизни, Вселенная посылает знаки, что он на верном пути. «Со мной это постоянно случается», – добавила она.
Кэрол сообщила мне, что хозяйка дома приняла мои предложения, но просила продлить срок выезда до двух месяцев. Мы, в свою очередь, согласились только на неделю сверх положенного месяца. Послали соответствующий факс агенту продавца, и через несколько минут нам сообщили по телефону, что хозяйка согласилась с нашими условиями.
Теперь дом мой.
На обратном пути я зашла в цветочный магазин и выбрала со вкусом составленный букет, чтобы на следующий день его вручили Кэрол в знак благодарности. Затем вернулась в квартиру и начала готовиться к переезду. Наметила, какие вещи возьму с собой, а какие выброшу. Все, что напоминает о прошлом браке, о жизни с Брэдом, пойдет на благотворительность. Пусть в новой жизни будет новая мебель.
Потом приняла ванну с майораном. Моя травница уверяет меня, что его запах прочищает мозги. После ванны просмотрела несколько журналов и наконец уютно устроилась под теплыми фланелевыми одеялами, съела ароматизированные экстрактом грейпфруты (преодолевает апатию и даже повышает сексуальность). Я чувствовала себя по-настоящему хорошо, хотя очень устала. Заснула так крепко, как давно не спала. И грезила во сне об Андре.
На следующий день я встала рано и отправилась на занятия по аэробике. По пути, как обычно, оставила поручения в прачечной и в цветочном магазине. Из квартиры позвонила в надежную транспортную компанию и договорилась о переезде сразу после того, как вступлю во владение домом. Затем приняла душ и надела черный брючный костюм с красным джемпером, который, как мне казалось, подходил и для работы, и на вечер. Я убеждала себя не слишком возбуждаться – нельзя допускать излишних эмоций, пока не завершен развод. Проведу обычный вечер с приятелем. Я давно не позволяла себе ничего подобного и хотела чувствовать себя свободно.
В «Хамерсли» я приехала вовремя. Андре тоже. Мы чуть не столкнулись с ним лбами у швейцара. Но Андре, как джентльмен, пропустил меня вперед. На нем был костюм, но даже в нем он выглядел молодым и спортивным, а не чопорным. Стильный мужчина. Ничего не скажешь. Стильный, умный и симпатичный. Обеспеченный, с хорошими манерами. Я не находила в нем ни единого изъяна, хотя он и черный. Интересно, что скажет моя мать? В этом отношении она ничуть не лучше родителей Брэда.
Андре придержал передо мной дверь, и мы вошли в ресторан. И тут же оба (так что даже рассмеялись) перевели мобильные телефоны в режим вибрационного звонка – так принято, если ужинаешь на людях.
– Словно посмотрелся в зеркало, – пошутил Андре. – Даже не по себе. – Я улыбнулась.
«Хамерсли» при данных обстоятельствах превосходный выбор. У нас не свидание.
Но и не вовсе невинная встреча. Я это понимаю. И он понимает. Об этом свидетельствовало то, как Андре положил руку мне на талию, увлекая в зал. И то, как пылали мои щеки, хотя я изо всех сил пыталась обуздать чувства.
«Хамерсли» – изящное, но не претенциозное место, милое, но без излишнего романтизма – яркий, хорошего тона ресторан, который в реестре любого стильного бостонца стоит на самом верху. Андре зарезервировал столик заранее. Оказывается, персонал знал его по имени. Нас усадили в кабинет в углу, откуда открывался вид на открытую кухню, где шеф-повар в бейсбольной кепке творил что-то магическое.
Мы заказали напитки: Андре – бутылку красного вина, я – газированную воду с долькой лимона. На закуску – козий сыр и креветки. Андре предложил тост за мой успех. Я так сильно чокнулась с ним, что вино выплеснулось на скатерть. Мы рассмеялись.
– Извините, – сказала я.
– Пустяки. Надеюсь, это ваше первое действие из многих, которые вы совершаете с такой радостью и удовольствием.
Кухня оказалась превосходной, и я набросилась на еду. Это не ускользнуло от внимания Андре.
– Замечательно, – удовлетворенно заметил он и широко улыбнулся. – Сегодня в первый раз вижу, что вы съели больше ложечки бульона или листика салата.
И хотя я сказала ему, что не пью спиртного, Андре налил мне бокал вина.
– Такой пустяк не убьет вас. Я прочитал в «Элле», замечательном журнале, что немного красного вина полезно для сердца. Полагаю, вы не читали этой статьи? Попробуйте. Оно из лучших. Обещаю, Ребекка Бака, немного жизни вам не повредит.
Андре оказался прав: вино мне понравилось, и я потягивала его из бокала, пока он не опустел.
Я заказала лососину, он – утку, и мы начали беседу. Андре не предлагал мне выйти за него замуж, и я не касалась этой темы. Мы просто узнавали друг друга. Андре рассказал о своих родителях: иммигранты из Нигерии прибыли в Лондон и преуспели в портняжном деле.
– Теперь понятно, почему вы так безукоризненно ухожены, – улыбнулась я.
– Можно сказать, это семейное. И мама, и отец очень следили за собой.
– У вас есть братья или Сестры? – Мой вопрос удивил меня: я давно уже знаю Андре, но мне неизвестны его семейные связи.
– Да, – улыбнулся он. – У меня шесть братьев и сестер. А я самый старший.
– Bay!
– Вот именно. А вы?
– Я одна. Поэтому родители так разочаровались во мне.
– Неужели есть люди, способные разочароваться в вас, Ребекка? Вы такая одаренная.
– Моя мать – католичка. Ей не по душе мой развод, и она считает, что мне вечно суждено гореть в геенне огненной.
– В самом деле? И как вам от этого?
– Ужасно.
– Понимаю. Но сами-то вы тоже считаете, что катитесь в ад?
– Нет.
– И я того же мнения. Бог благосклонен к вам. Вы хороший человек.
– Спасибо.
– Знаете, родители не всегда говорят то, что думают. Очень многие дали бы на отсечение руки ради своих чад. И в итоге мирятся с детьми. Таковы родители.
– Верно. Не буду обращать внимания. У меня своя жизнь.
– Здравый подход.
Андре рассказал, как рос в Лондоне. Семья была крепкой, надежной, доброжелательной. Я вспомнила своих. Нью-Мексико. Как любила пустыню. Об успехе родителей и предрассудках матери.
– Узнай мать, что я здесь с вами, она не одобрила бы меня.
– Но почему? – Андрё сжался, будто приготовился к оплеухе.
– Потому что вы черный.
Он громко рассмеялся, хотя и поморщился.
– Что есть, то есть. А вы как к этому относитесь?
– Я? – Не ожидала от него такого прямого вопроса, и это смутило меня.
– Да, вы. – Андре прокашлялся и чему-то ухмыльнулся.
– Мне все равно. Да, меня воспитали определенным образом, но, по-моему, Мартин Лютер Кинг был прав, сказав, что людей надо оценивать по их внутренним достоинствам, а не по цвету кожи.
– Добрый старина доктор Кинг. Американцы постоянно толкуют мне о нем. А вы знаете, что не он первый сказал эту фразу?
– Нет.
– Первым эти слова за сто лет до него произнес великий кубинский поэт Хосе Марти.
– Неужели? Мне следовало бы знать об этом – ведь так? А я даже в колледже не изучала Марти.
– Поверьте мне. – Андре сделал несколько глотков вина и поковырял в тарелке. Он казался смущенным и немного расстроенным.
– Извините, – проговорила я. – Я не виновата, что у меня такие родители.
– Ничего страшного. Просто меня всегда поражает зацикленность американцев на расовых проблемах. Вот мои родители выросли в Нигерии и не знали подобных проблем. Перед ними возникали проблемы серьезнее – коррупция чиновников, бедность, насилие. Кастовые и иерархические предрассудки и почти полная невозможность получить доступ к образованию и другим благам. В конце шестидесятых у нас была большая гражданская война. Она вызвала такие трудности, которые американцы не способны представить.
– Понимаю. – Я ничего не знала о гражданской войне в Нигерии, но не призналась в этом.
– Таким образом, – продолжал Андре, – в нас не воспитали расового самосознания. В том смысле, в каком его понимают американцы. У нас этническое самосознание. Я яруба. Американцам это ничего не говорит. А нам – все. Для вас мы все «черные». Это лишает человека личностного начала. Меня всегда изумляло, как здесь ставят расу на первое место. Мне чужда такая система ценностей. – Я поймала себя на том, что тереблю в руках столовые приборы. – С другой стороны, меня настораживает то, как здешние «черные» воспринимают расовые проблемы: они сваливают на цвет кожи все свои неурядицы-. Я не понимаю этого.
Нечто подобное было знакомо и мне.
– С латиноамериканцами то же самое, – ответила я. – Послушали бы вы мою приятельницу Эмбер. По ее словам выходит, что она жертва геноцида.
– Америка – рассадник гнева.
– Да, здесь накопилось много ярости.
– Насколько я могу судить, это ведет в тупик. Мне приходилось беседовать в школах: «черные» ученики бросают занятия, не хотят стараться, неправильно одеваются, а потом обвиняют во всех своих проблемах «систему». Меня спрашивали, как я всего достиг и как преодолел предрассудки. И я отвечал, что не имел никаких предрассудков. Много работал и так добился всего. Черные американцы не хотели слушать меня. И белые, честно говоря, тоже. Кажется, удивлялись мне по тем же причинам.
– С латиноамериканцами то же самое, – повторил я. – Не со всеми, но с многими.
Андре покачал головой:
– В Нигерии муниципальные начальные школы не факультатив. Их просто не существует. Здешние черные дети не сознают, какими пользуются благами. Это одна из причин, побудивших моих родителей уехать из Африки. Черные хотели привлечь меня к своим вылазкам. Они не понимают, что у меня другой жизненный опыт и их выступления меня не интересуют. Они называют себя афроамериканцами, но ничего не знают об Африке. Я просил их назвать хотя бы две реки на континенте, и никто не сумел. Америка – замечательная страна. Нужно только стараться, и все получится. Просто, как день. Вот взгляните на меня.
– Или на меня.
– Я гляжу на вас с большим удовольствием, – улыбнулся Андре.
Я снова вспыхнула.
– У вас добрый глаз.
Он потянулся через стол и поцеловал меня. Быстрый, изящный поцелуй в губы.
– Ваш муж – безумец.
– Бывший муж, – скоро будет бывшим. Но для меня он уже прошлое.
– Мне нравится, что вы это сказали. Знаете, Ребекка, я мог бы смотреть на вас вечно. – Я смущенно отстранилась. Сама не знаю почему. Наверное, потому, что на нас глазели люди. Не все же знали, что я развожусь. И не всем нравилось, что у нас разный оттенок кожи.
– Не продолжить ли нам? Что предпочитаете на десерт? – Андре в очередной раз продемонстрировал хорошие манеры и, видя, что я смущена, переменил тему разговора.
– Я не ем десерт.
– Поэтому вы такая стройная. Но один не повредит. Всего один. – Легким жестом Андре подозвал официанта и спросил, что у них самое лучшее на десерт. Официант посоветовал горячий шоколадный торт. – Отлично. Возьмем его. И что-нибудь вкусненькое на ваш выбор. Плюс две чашки кофе. Вы ведь пьете кофе, Ребекка?
Я покачала головой:
– Мне травяной чай. Официант кивнул и исчез.
– Извините, что заказал за вас, – улыбнулся Андре. – Следовало сначала спросить вас. Но когда я только переехал в Америку, на меня смотрели как на ненормального, потому что я заказывал чай, а не кофе. Я привык к кофе, но в восторге от того, что вы предпочитаете чай. Обещаю никогда больше не заказывать за вас.
– Все в порядке, – успокоила я его. – Приятно, когда о тебе заботятся.
Вернулся официанте шоколадным тортом и сырно-черничным пирогом. Я позволила себе отведать кусочек, каждого. Вкус был такой отменный, что я чуть не заплакала. Андре налил нам еще по бокалу вина и предложил тост:
– За следующие выходные.
– За следующие выходные, – откликнулась я и тут же спохватилась, поскольку понятия не имела, что должно произойти в следующие выходные.
– Поедем в Мэн.
– Кто?
– Мы – вы и я.
– Вы и я?
– Я думал, вы знаете. – Андре лукаво улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.
– Никто ничего не говорил мне. – Из-за спиртного я вела себя глупее, чем следовало.
Андре положил теплую ладонь мне на руку.
– Я только что сказал. Ваша очередь отвечать. Вы, я, ночлег и завтрак. Я знаю одно хорошенькое местечко во Фрипорте. Там превосходные магазины. Плачу я. Если бы чуть пораньше, могли бы покататься на лыжах, но весной во Фрипорте замечательно гулять.
Я съела еще кусочек шоколадного торта. Кусок был толще и слаще, чем все, что я пробовала.
– Никогда в жизни не каталась на лыжах.
– Выросли в Скалистых горах и никогда не катались на лыжах? – удивился Андре. – Какой позор!
– Знаете там такой городок Альбукерке?
– Конечно.
Я рассмеялась:
– Вы не поверите, сколько людей вообще не слышали о таком. Не слышали, что есть штат Нью-Мексико и его крупнейший город находится на высоте пяти тысяч футов над уровнем моря. Все считают, что я из пустыни.
– Я знаю о вас больше, чем вы подозреваете. Давайте поедем кататься на лыжах. В Южную Америку. Плачу я.
Лыжи – одно из моих увлечений. Будем кататься по равнине – это не опасно.
– Право, не знаю.
– Тогда магазины. Знаете, как ходить за покупками?
– Это я умею.
– В таком случае заберу вас в пятницу после работы. Подойдет?
– А если я не захочу подолгу гулять?
– Останемся в гостинице. Или пройдемся по соседнему лесочку, поговорим о вашем журнале.
– Это я умею.
– Значит, договорились.
Мать бы умерла, узнав, что я собиралась сделать. В глазах ее Бога я замужняя женщина, католичка, испанка и потомок древнего европейского королевского рода. И, тем не менее, я планировала провести выходные с афро-британцем, при этом не моим мужем. Чего доброго, наряжусь в свое новое красное белье.
– С удовольствием, – ответила я.
Не понимаю, откуда у меня такая уверенность, что я поступаю правильно?
И я не сомневалась: Господь одобрит меня.
САРА
Как правило, я не прошу в своей колонке пожертвований. Но я получила ужасное сообщение по телефону. Приют для бездомных «Тринити-Хаус» в Роксбери не уложился в смету, потому что нынешней весной родилось очень много детей. Удивительная в истории Бостона плодовитость объяснялась необычайно холодной прошлой осенью. Без пожертвований малютки остались бы голодными. И я умоляла: откажитесь сегодня от «Старбакс» – купите «Симилак».[166]
Из колонки «Моя жизнь» Лорен Фернандес
Я очнулась. Стены были небесно-голубыми. Шторы – серыми с красным, как в дешевой гостинице. Я слышала пиканье аппаратов и ощущала тяжелый запах антисептиков и йода. Я повернулась к маячившей рядом белой тени и заметила поправлявшую капельницы женщину. Увидев, что я открыла глаза, она улыбнулась. Но при этом выглядела удивленной.
– Выкарабкались?
– Выкарабкалась? – Я старалась повторить слово, но во рту пересохло и болело: он был полон пластиковых трубок. Женщина заметила в моих глазах немой вопрос и ответила:
– Вы больше двух недель то спали, то просыпались. Вы в больнице, Сара.
Я покосилась на пищащие аппараты и смутно припомнила, что уже видела их. Мне казалось, что это дурной сон. Трубки в носу и горле мешали говорить. Я только моргала и пыталась ощутить руки, ноги и все прочее, но не могла. Ничего. Сестра сказала, что сообщит всем, что я выкарабкалась, и ушла.
Я постаралась осмотреться, хотя не могла повернуть головы – голова была зафиксирована чем-то вроде зажима. В палате сидели два моих брата и несколько sucias: Ребекка, Лорен, Уснейвис. Все усталые и осунувшиеся, словно давно не смыкали глаз. Эмбер не было, но вскоре Уснейвис сообщила мне, что огромный букет в ногах кровати – от нее. Цветы выглядели отнюдь не дешевыми, и я заинтересовалась, откуда у девчонки столько денег. Все рядом, кроме тех, кого я хотела видеть больше всего: детей и Элизабет. Куда они подевались?
Все, кто собрался в палате, наверняка считали, что я умираю. Я сама удивлялась, что жива. Но что с ребенком? Я стала моргать все сильнее и сильнее, надеясь, что они поймут вопрос, мучивший меня. И они, кажется, поняли – над кроватью склонилась незнакомка в синем джинсовом комбинезоне и красной водолазке и жалостливо посмотрела на меня.
– Сара, я Элисон, – сказала она. – По поручению штата изучаю положение неблагополучных семей, кроме того, я официальный консультант полиции по вопросам бытового насилия. Ваш врач просил меня побыть рядом, пока вы выздоравливаете.
Я переводила взгляд с подруги на подругу – все отводили глаза. Уснейвис плакала, Лорен смотрела в окно то ли на дождь, то ли на снег. Ребекка листала журнал. Я собрала все силы и прохрипела:
– Ребенок?
Лицо Элисон выразило сострадание, и мне захотелось заплакать.