– Отменяется, – ответила гадалка, протягивая ему условленную сумму денег.
Тот с равнодушным видом принял ее.
– Благодарю, – произнесла гадалка, покидая автомобиль. – Джемма, вперед.
Водитель ничего не ответил своей пассажирке и, развернувшись, поехал в обратном направлении.
Яна специально попросила его остановиться немного поодаль от дома Ермаковой и разрушенного дома, в развалинах которого она намеревалась работать в ближайшее время. Ей не хотелось, чтобы свет фар привлекал к себе внимание – в доме Евдокии Федоровны вполне мог кто-то оказаться. Неудачник Леня, например.
Милославская двинула вперед. Она шла неслышно – ноги ее, обутые в кроссовки, мягко ступали по тропинке, устланной травой. Джемма бежала чуть впереди, высунув язык и обнюхивая дорогу впереди себя.
Улица быстро закончилась. Гадалка завернула за угол. В окнах ермаковского дома было темно. От него веяло чем-то недобрым, и Яна опустила взгляд, не желая впадать сейчас в меланхолию.
– Ну вот и все, – тихо сказала она, остановившись метров через двадцать, – пришли.
До руин оставалось не более пятнадцати шагов. Собака вела себя спокойно. Милославская посчитала это хорошим знаком и, достав фонарик и включив его, посветила впереди себя.
– Идем, – скомандовала она.
Собака подчинилась. Яна попыталась построить план ближайших своих действий – да, сначала она возьмется за то, что осталось от дома, то есть его развалины, а потом за двор и надворные постройки, вернее, за то, что они теперь собой представляли.
Несмотря на то, что Джеммино поведение не предвещало никакой опасности, гадалка пустила ее впереди себя и выключила фонарик.
– Не ищи ничего! – приказала гадалка. – Посмотри просто, нет ли чужих.
Собака посмотрела на хозяйку вопросительно, даже удивленно, как бы говоря: «Я тебе и так могу это сказать», но приказанию подчинилась, зная, что Яна ее все равно умнее и мудрее, опытнее. А опыт подсказывал Милославской, что излишняя осторожность ей еще никогда не вредила.
Животное утонуло в темноте развалин, оставив Милославскую наедине с самой собой. Теперь-то Яна и почувствовала себя жутко. В одном из ближайших дворов заливалась собака. Но не она заставляла женщину переживать неприятные ощущения. Казалось, кроме этой собаки и на время исчезнувшей Джеммы, во всей деревне и не было никого – так везде было темно и дико.
Минуты через две, которые гадалке показались часом, овчарка вернулась. «Все тихо», – говорили ее сверкавшие в темноте глаза.
– Прекрасно, – тихо произнесла Милославская и двинулась вперед.
Она принялась заглядывать в каждый угол и не угол, который только находила, благословляя при этом свой фонарик, позволяющий ей рассматривать даже мелочи.
Впрочем, мелочей, да и не мелочей, тут было немного. Неизвестно кто, бывшая хозяйка дома или его покупатели (скорее, первая), а может быть, и неугомонные односельчане позаботились о том, чтобы практически ничто, пригодное к жизни, не осталось доживать свой век невостребованным. Тем не менее гадалка искала, не теряя надежды.
В первые же мгновенья она и Джемме дала приказ искать, и та рьяно стала обнюхивать каждый уголок, а как только что-то попадалось ей под нос, брала в зубы и с гордым видом подносила к хозяйке, на что та недовольно отвечала:
– Фу, брось! Ищи лучше.
Что следовало искать, она и сама не знала, но сердце подсказывало ей, что нельзя опускать руки.
Через некоторое время Яна скомандовала собаке:
– Идем во двор! – и выбралась наружу.
Нервы Милославской были напряжены до предела. Она села на корточки и закурила. Собака же сразу принялась рыскать. На какое-то время она исчезла где-то в темноте.
Неожиданно из глубины заброшенного теперь полуразрушенного сарая раздался ее сдавленный вой. Яна привстала, зажгла фонарик.
– Где ты? – тихо спросила она, водя им из стороны в сторону и пошла в направлении раздающегося звука.
– Джемма, Джемма, – звала Милославская.
В голосе ее слышалась радостная тревога.
Она приоткрыла дверь, которая позволяла проникнуть туда, что, казалось, вот-вот готово было рассыпаться, и, сгорбившись, вошла внутрь. Под ногами было мягко. Осветила – внизу земля, рыхлая, будто перекопанная. Яна ухмыльнулась.
Джемма скулила именно здесь. Она проникла внутрь через неширокую щель и, кажется, что-то нашла.
Гадалка осветила силуэт собаки.
– Что там? – спросила она и увидела, как Джемма, упираясь изо всех сил лапами, зубами тянет что-то заваленное грудой досок.
Милославская подошла ближе, вытянула вперед руку с фонариком и попыталась увидеть, с чем так усердно борется собака.
– Что это? Тряпка? – еле слышно проговорила она и, почти плача, протянула: – Джемма, ну что ты в самом деле? Брось!
Однако овчарка не собиралась сдаваться. Она тянула тряпку изо всех сил, пока наконец не заставила доски с грохотом обрушиться, а находку – выскочить из-под них.
Милославская машинально закрыла руками уши и, сморщив лицо, сквозь зубы проговорила:
– Тихо! Что же ты натворила?!
Она отняла руки от головы и прислушалась. Собаки, давно уже беспокойные, залаяли громче. Джемма открыла было пасть, чтобы ответить им гневным рыком, но Яна, нахмурившись, тут же пригрозила ей и овчарке волей-неволей пришлось смириться.
Через минуту все стихло. Джемма по-прежнему держала в руках кусок тряпки.
– Ну, и что это? – тоном, полным разочарования, спросила гадалка.
Собака подошла ближе.
– И из-за этого ты подняла весь этот шум? – Милославская жестом обвела сарай и, брезгливо сморщившись, взялась за кончик тряпки.
– Фу, гадость какая! – скрипуче протянула она, тут же отпрянув. – Жирная какая-то.
Переборов внутреннее сопротивление, Яна наклонилась к тряпке и ноздрями втянула идущий от нее дух. Запах показался ей знакомым.
– Машинное масло? – удивленно спросила она. – Или не машинное? – гадалка расплылась в улыбке.
Ей показалось, что так всегда пахло от оружия.
– А если в эту тряпицу заворачивали что-нибудь этакое?! – в состоянии, близком к эйфории, спросила он, глядя на Джемму.
Овчарка смешно повернула голову на бок и сочувственно посмотрела на свою хозяйку.
Самые сумасшедшие мысли стали врываться в сознание Милославской. Ей рисовались уже картины страшных перестрелок, процесс торговли оружием, жестокие лица бандитов…
– Но… – спросила она вдруг себя, очнувшись, – Что это я? Что за чушь? А как же Евдокия Федоровна? Она-то ко всему этому какое может иметь отношение? Кажется, я только окончательно запуталась, – разочарованно заключила гадалка.
Джемма выпустила тряпку из зубов, и та неслышно опустилась на землю.
– А вот это ты зря! – нравоучительно сказала ей Милославская. – Это нам может пригодиться.
Яна раскрыла свою сумку и, порывшись в ней, извлекла полиэтиленовый пакетик. Прихватив кусок ткани кончиками пальцев, она опустила его в пакет, а пакет – в другой пакет, тот самый, в котором она привезла с собой фонарик.
– Посоветуемся дома с товарищем капитаном, – приговаривала она в этот момент.
Вытерев руки о маленький носовой душистый платок, Милославская задумалась: а что же дальше? Ее терзали сотни вопросов. Искать больше ничего не хотелось, да и интуиция подсказывала ей, что уже нечего.
Опуская платочек назад в сумку, Яна увидела карты, которые так и просились в руки. Отказать им в этом гадалка не смогла. Она осторожно присела на одну из самых толстых досок и веером развернула карты. Немного подумала и выбрала «Взгляд в прошлое».
На Милославскую смотрели знакомые символы: лестница, подобная серпантину, все так же уходила далеко ввысь, откуда сурово взирал человеческий глаз, поглощающий в своих таинственных глубинах эту самую лестницу.
Яне и самой это было смешно, но на этот раз ее интересовало прошлое тряпки. Тряпки, найденной Джеммой. С застывшим в мыслях таким вопросом гадалка положила ладонь на карту и попыталась сосредоточиться.
Джемма тихонько присела рядом с хозяйкой и, казалось, даже дышать старалась неслышно.
Легкий прохладный ветерок обвевал лицо, звезды светили заманчиво и тихо, горько пахла полынь, вдали тихонько голосил сверчок. В такой обстановке думалось легко и приятно.
В кончиках пальцев потеплело, в голове закружилось – Яна почувствовала, что карта начинает «говорить» с нею.
Тысячи звезд слились теперь в одно далекое желтое пятно; ни дуновения ветра, ни запахов, ни звуков – ничего этого Милославская уже не чувствовала.
Сначала она увидела, что ее прозрачный силуэт, просто оболочка какая-то, неспешно шагает по той самой лестнице, которая на карте уходила в глубь зрачка.
– Скорее! Скорее! – хотелось гадалке сказать этому силуэту.
Но у нее ничего не получалось. Силуэт дошел до зрачка и исчез в нем. Милославская даже испугалась, что все вот этим и закончится. Она вдруг увидела перед собой ту самую тряпку, которую отыскала недавно Джемма, и испугалась еще больше. «Это конец!» – промелькнуло у нее в голове.
Однако в следующий же миг гадалка увидела, что в тряпку что-то завернуто, и поняла, что перед ней не явь, а видение. Она стала «приглядываться» к таинственному предмету и еще больше концентрировать энергию, которая должна была обнажать перед ней все новые и новые тайны. У Яны получилось: неожиданно в картине видения возникли какие-то руки. Крепкие, сильные, мужские.
Они подняли с земли предмет и стали его разворачивать. Движение, еще одно – сердце Милославской стучало сильней и сильней и, казалось, вообще готово было остановиться. Взмах! – и тряпка упала на землю. На какое-то мгновенье Яна обрадовалась, что тайна раскрыта, но предмет оказался завернутым в еще один кусок ткани. Его разворачивать никто не собирался. Руки стали удаляться вместе с предметом. «Нет!» – мысленно прокричала Милославская, и организмы ее почувствовал новый прилив необыкновенных, космических сил. Руки остановились. «Что там?» – зло и настойчиво спросил мозг гадалки. Ткань вдруг развернулась перед ней, и она увидела… тот самый карабин, который вместе с Руденко нашла на оптовой базе «Садко»!
Ткань тут же превратилась в сверток, и все погасло.
Яна стала медленно приходить в себя. Джемма испуганно лизала ей руку, и горячее прикосновение ее горячего языка помогало пробуждению гадалки.
Пять минут прошло в полусне, и Милославская открыла, наконец, глаза. Звезды, казалось ей, смотрели необыкновенно нежно и ласково.
Гадалка повернула голову, посмотрела на Джемму и тихо, с улыбкой сумасшедшего, сказала ей:
– Между убийством Ермаковой и убийством кладоискателя есть общее.
Овчарка тихо проскулила в ответ, соглашаясь со всем, что бы ни сказала ее хозяйка.
Милославская тихонько собрала карты, положила их назад в сумку, достала оттуда сигареты и закурила. Чувство полного удовлетворения овладело ею, казалось, впервые за последние дни. Далеко не все еще было ясно и, возможно, самое тяжелое оставалось впереди. Однако Яне более чем приятно было сейчас сознавать, что она все же не зря носилась по злосчастной оптовке и не зря теряла время тогда и сейчас. Сотрудничество с Руденко вновь оказывалось взаимовыгодным.
Просидев у развалин около получаса, Яна поднялась и тихонько побрела вперед, позвав за собой собаку.
Стало прохладно, и ветерок бодрил. Милославская съежилась и обняла себя руками. Надо было только добраться до дороги, а там уже – ерунда! – лови машину и поезжай домой.
Гадалка и ее собака шли мимо домов, свет во многих из которых уже погас, и в этих местах только звезды освещали убегающую вперед тропинку.
– Взвей-тесь костра-ми, си-и-ни-е ночи! – запела Милославская и прибавила шаг.
Улица вскоре закончилась. Яна снова достала фонарик и стала освещать дорожку впереди себя. С Джеммой ей никогда не было страшно, но оттого, что так вот, практически ночью, она оказалась впервые в пустынной дикой степи, легкий холодок в иную минуту пробегал у нее по спине, несмотря на то, что все существо ее торжествовало. Небо страшной черной пропастью висело над головой, и смотреть туда было жутко.
Заветное место, освещаемое фонарями, постепенно становилось ближе. Шаг гадалки стал все чаще. Теперь она даже не думала о своей находке. Быстрее добраться до города – главное, чего ей по-настоящему сейчас хотелось.
Но вот и дорога. Тяжело и радостно дыша, Яна стала подниматься по крутой насыпи. Камни выкатывались из-под ног, и кроссовки соскальзывали. Милославская хваталась за длинные полусухие хворостины, торчащие из-земли, и наконец выбралась на обочину шоссе.
Немая улыбка застыла на лице гадалки, когда она увидела, что местность, окружающая ее, совершенно пустынна. До отуманенного счастьем сознания Милославской вдруг дошло, что поймать машину тут в это время будет не так просто. Во-первых, движение далеко не так интенсивно, как днем, во-вторых, не каждый остановится.
Гадалка повернулась в противоположную городу сторону и стала напряженно вглядываться вдаль. Джемме она позволила пока развлечься, бегая по полю из стороны в сторону. Через несколько минут на горизонте зажелтел свет фар. «Легковушка», – подумала гадалка и крикнула собаку.
Яна загодя вытянула руку, приготовясь голосовать. Машина быстро приближалась. Столь же быстро она и удалилась, пролетев мимо Милославской и даже не снизив скорости. Мощный поток разрезанного ею воздуха ударил в лицо пошатнувшейся гадалки.
Яна сердито сжала губы и снова стала смотреть вдаль. Еще три автомобиля так же равнодушно проскочили мимо нее, и только четвертый, резко затормозив, остановился.
– Чего, красотка? Стоим? – весело и игриво крикнул из окна здоровенной машинищи небритый молодой парень, видимо, приняв Милославскую за проститутку.
– Довезите до города. Я заплачу, – деловито произнесла она, будто не замечая его тона.
– Ну, садись, – сказал он и открыл дверь.
Джемма завертелась у ног хозяйки, и только теперь, кажется, ее заметили.
– О-о-о! Да ты не одна, – несколько разочарованно протянул парень.
Яна на мгновенье замерла, думая, что теперь ей откажут.
– Садись, садись, – повторил водитель и протянул гадалке руку, потому что залезть в эту махину даже в спортивном костюме без посторонней помощи было трудно.
Вслед за ней в кабину запрыгнула Джемма, и грузовик под бойкие мелодии блатных песен тронулся.
Всю дорогу Яну непривычно трясло. Мягкое высокое сиденье пружинило, и гадалка то и дело смешно подпрыгивала. Она улыбалась в сторонку и старалась крепче держаться за поручень, чтобы не коснуться плечом водителя, который, узнав о ее профессии, был гораздо больше разочарован, чем удивлен.
Добравшись наконец до одной из центральных городских улиц, Милославская вышла из машины. Тело подрагивало, привыкнув к тряске, которая никогда так не ощущалась при езде на легковом автомобиле.
Она немногословно поблагодарила водителя. Денег он не взял. Напрашивался на встречу, но Яна отказала. На том и расстались.
Переступив порог своего дома, Милославская радостно вздохнула. Она скинула с себя вещи, торопливо ополоснулась под душем и, бросившись на кровать, сразу забылась в сладком глубоком сне.
ГЛАВА 26
Тот с равнодушным видом принял ее.
– Благодарю, – произнесла гадалка, покидая автомобиль. – Джемма, вперед.
Водитель ничего не ответил своей пассажирке и, развернувшись, поехал в обратном направлении.
Яна специально попросила его остановиться немного поодаль от дома Ермаковой и разрушенного дома, в развалинах которого она намеревалась работать в ближайшее время. Ей не хотелось, чтобы свет фар привлекал к себе внимание – в доме Евдокии Федоровны вполне мог кто-то оказаться. Неудачник Леня, например.
Милославская двинула вперед. Она шла неслышно – ноги ее, обутые в кроссовки, мягко ступали по тропинке, устланной травой. Джемма бежала чуть впереди, высунув язык и обнюхивая дорогу впереди себя.
Улица быстро закончилась. Гадалка завернула за угол. В окнах ермаковского дома было темно. От него веяло чем-то недобрым, и Яна опустила взгляд, не желая впадать сейчас в меланхолию.
– Ну вот и все, – тихо сказала она, остановившись метров через двадцать, – пришли.
До руин оставалось не более пятнадцати шагов. Собака вела себя спокойно. Милославская посчитала это хорошим знаком и, достав фонарик и включив его, посветила впереди себя.
– Идем, – скомандовала она.
Собака подчинилась. Яна попыталась построить план ближайших своих действий – да, сначала она возьмется за то, что осталось от дома, то есть его развалины, а потом за двор и надворные постройки, вернее, за то, что они теперь собой представляли.
Несмотря на то, что Джеммино поведение не предвещало никакой опасности, гадалка пустила ее впереди себя и выключила фонарик.
– Не ищи ничего! – приказала гадалка. – Посмотри просто, нет ли чужих.
Собака посмотрела на хозяйку вопросительно, даже удивленно, как бы говоря: «Я тебе и так могу это сказать», но приказанию подчинилась, зная, что Яна ее все равно умнее и мудрее, опытнее. А опыт подсказывал Милославской, что излишняя осторожность ей еще никогда не вредила.
Животное утонуло в темноте развалин, оставив Милославскую наедине с самой собой. Теперь-то Яна и почувствовала себя жутко. В одном из ближайших дворов заливалась собака. Но не она заставляла женщину переживать неприятные ощущения. Казалось, кроме этой собаки и на время исчезнувшей Джеммы, во всей деревне и не было никого – так везде было темно и дико.
Минуты через две, которые гадалке показались часом, овчарка вернулась. «Все тихо», – говорили ее сверкавшие в темноте глаза.
– Прекрасно, – тихо произнесла Милославская и двинулась вперед.
Она принялась заглядывать в каждый угол и не угол, который только находила, благословляя при этом свой фонарик, позволяющий ей рассматривать даже мелочи.
Впрочем, мелочей, да и не мелочей, тут было немного. Неизвестно кто, бывшая хозяйка дома или его покупатели (скорее, первая), а может быть, и неугомонные односельчане позаботились о том, чтобы практически ничто, пригодное к жизни, не осталось доживать свой век невостребованным. Тем не менее гадалка искала, не теряя надежды.
В первые же мгновенья она и Джемме дала приказ искать, и та рьяно стала обнюхивать каждый уголок, а как только что-то попадалось ей под нос, брала в зубы и с гордым видом подносила к хозяйке, на что та недовольно отвечала:
– Фу, брось! Ищи лучше.
Что следовало искать, она и сама не знала, но сердце подсказывало ей, что нельзя опускать руки.
Через некоторое время Яна скомандовала собаке:
– Идем во двор! – и выбралась наружу.
Нервы Милославской были напряжены до предела. Она села на корточки и закурила. Собака же сразу принялась рыскать. На какое-то время она исчезла где-то в темноте.
Неожиданно из глубины заброшенного теперь полуразрушенного сарая раздался ее сдавленный вой. Яна привстала, зажгла фонарик.
– Где ты? – тихо спросила она, водя им из стороны в сторону и пошла в направлении раздающегося звука.
– Джемма, Джемма, – звала Милославская.
В голосе ее слышалась радостная тревога.
Она приоткрыла дверь, которая позволяла проникнуть туда, что, казалось, вот-вот готово было рассыпаться, и, сгорбившись, вошла внутрь. Под ногами было мягко. Осветила – внизу земля, рыхлая, будто перекопанная. Яна ухмыльнулась.
Джемма скулила именно здесь. Она проникла внутрь через неширокую щель и, кажется, что-то нашла.
Гадалка осветила силуэт собаки.
– Что там? – спросила она и увидела, как Джемма, упираясь изо всех сил лапами, зубами тянет что-то заваленное грудой досок.
Милославская подошла ближе, вытянула вперед руку с фонариком и попыталась увидеть, с чем так усердно борется собака.
– Что это? Тряпка? – еле слышно проговорила она и, почти плача, протянула: – Джемма, ну что ты в самом деле? Брось!
Однако овчарка не собиралась сдаваться. Она тянула тряпку изо всех сил, пока наконец не заставила доски с грохотом обрушиться, а находку – выскочить из-под них.
Милославская машинально закрыла руками уши и, сморщив лицо, сквозь зубы проговорила:
– Тихо! Что же ты натворила?!
Она отняла руки от головы и прислушалась. Собаки, давно уже беспокойные, залаяли громче. Джемма открыла было пасть, чтобы ответить им гневным рыком, но Яна, нахмурившись, тут же пригрозила ей и овчарке волей-неволей пришлось смириться.
Через минуту все стихло. Джемма по-прежнему держала в руках кусок тряпки.
– Ну, и что это? – тоном, полным разочарования, спросила гадалка.
Собака подошла ближе.
– И из-за этого ты подняла весь этот шум? – Милославская жестом обвела сарай и, брезгливо сморщившись, взялась за кончик тряпки.
– Фу, гадость какая! – скрипуче протянула она, тут же отпрянув. – Жирная какая-то.
Переборов внутреннее сопротивление, Яна наклонилась к тряпке и ноздрями втянула идущий от нее дух. Запах показался ей знакомым.
– Машинное масло? – удивленно спросила она. – Или не машинное? – гадалка расплылась в улыбке.
Ей показалось, что так всегда пахло от оружия.
– А если в эту тряпицу заворачивали что-нибудь этакое?! – в состоянии, близком к эйфории, спросила он, глядя на Джемму.
Овчарка смешно повернула голову на бок и сочувственно посмотрела на свою хозяйку.
Самые сумасшедшие мысли стали врываться в сознание Милославской. Ей рисовались уже картины страшных перестрелок, процесс торговли оружием, жестокие лица бандитов…
– Но… – спросила она вдруг себя, очнувшись, – Что это я? Что за чушь? А как же Евдокия Федоровна? Она-то ко всему этому какое может иметь отношение? Кажется, я только окончательно запуталась, – разочарованно заключила гадалка.
Джемма выпустила тряпку из зубов, и та неслышно опустилась на землю.
– А вот это ты зря! – нравоучительно сказала ей Милославская. – Это нам может пригодиться.
Яна раскрыла свою сумку и, порывшись в ней, извлекла полиэтиленовый пакетик. Прихватив кусок ткани кончиками пальцев, она опустила его в пакет, а пакет – в другой пакет, тот самый, в котором она привезла с собой фонарик.
– Посоветуемся дома с товарищем капитаном, – приговаривала она в этот момент.
Вытерев руки о маленький носовой душистый платок, Милославская задумалась: а что же дальше? Ее терзали сотни вопросов. Искать больше ничего не хотелось, да и интуиция подсказывала ей, что уже нечего.
Опуская платочек назад в сумку, Яна увидела карты, которые так и просились в руки. Отказать им в этом гадалка не смогла. Она осторожно присела на одну из самых толстых досок и веером развернула карты. Немного подумала и выбрала «Взгляд в прошлое».
На Милославскую смотрели знакомые символы: лестница, подобная серпантину, все так же уходила далеко ввысь, откуда сурово взирал человеческий глаз, поглощающий в своих таинственных глубинах эту самую лестницу.
Яне и самой это было смешно, но на этот раз ее интересовало прошлое тряпки. Тряпки, найденной Джеммой. С застывшим в мыслях таким вопросом гадалка положила ладонь на карту и попыталась сосредоточиться.
Джемма тихонько присела рядом с хозяйкой и, казалось, даже дышать старалась неслышно.
Легкий прохладный ветерок обвевал лицо, звезды светили заманчиво и тихо, горько пахла полынь, вдали тихонько голосил сверчок. В такой обстановке думалось легко и приятно.
В кончиках пальцев потеплело, в голове закружилось – Яна почувствовала, что карта начинает «говорить» с нею.
Тысячи звезд слились теперь в одно далекое желтое пятно; ни дуновения ветра, ни запахов, ни звуков – ничего этого Милославская уже не чувствовала.
Сначала она увидела, что ее прозрачный силуэт, просто оболочка какая-то, неспешно шагает по той самой лестнице, которая на карте уходила в глубь зрачка.
– Скорее! Скорее! – хотелось гадалке сказать этому силуэту.
Но у нее ничего не получалось. Силуэт дошел до зрачка и исчез в нем. Милославская даже испугалась, что все вот этим и закончится. Она вдруг увидела перед собой ту самую тряпку, которую отыскала недавно Джемма, и испугалась еще больше. «Это конец!» – промелькнуло у нее в голове.
Однако в следующий же миг гадалка увидела, что в тряпку что-то завернуто, и поняла, что перед ней не явь, а видение. Она стала «приглядываться» к таинственному предмету и еще больше концентрировать энергию, которая должна была обнажать перед ней все новые и новые тайны. У Яны получилось: неожиданно в картине видения возникли какие-то руки. Крепкие, сильные, мужские.
Они подняли с земли предмет и стали его разворачивать. Движение, еще одно – сердце Милославской стучало сильней и сильней и, казалось, вообще готово было остановиться. Взмах! – и тряпка упала на землю. На какое-то мгновенье Яна обрадовалась, что тайна раскрыта, но предмет оказался завернутым в еще один кусок ткани. Его разворачивать никто не собирался. Руки стали удаляться вместе с предметом. «Нет!» – мысленно прокричала Милославская, и организмы ее почувствовал новый прилив необыкновенных, космических сил. Руки остановились. «Что там?» – зло и настойчиво спросил мозг гадалки. Ткань вдруг развернулась перед ней, и она увидела… тот самый карабин, который вместе с Руденко нашла на оптовой базе «Садко»!
Ткань тут же превратилась в сверток, и все погасло.
Яна стала медленно приходить в себя. Джемма испуганно лизала ей руку, и горячее прикосновение ее горячего языка помогало пробуждению гадалки.
Пять минут прошло в полусне, и Милославская открыла, наконец, глаза. Звезды, казалось ей, смотрели необыкновенно нежно и ласково.
Гадалка повернула голову, посмотрела на Джемму и тихо, с улыбкой сумасшедшего, сказала ей:
– Между убийством Ермаковой и убийством кладоискателя есть общее.
Овчарка тихо проскулила в ответ, соглашаясь со всем, что бы ни сказала ее хозяйка.
Милославская тихонько собрала карты, положила их назад в сумку, достала оттуда сигареты и закурила. Чувство полного удовлетворения овладело ею, казалось, впервые за последние дни. Далеко не все еще было ясно и, возможно, самое тяжелое оставалось впереди. Однако Яне более чем приятно было сейчас сознавать, что она все же не зря носилась по злосчастной оптовке и не зря теряла время тогда и сейчас. Сотрудничество с Руденко вновь оказывалось взаимовыгодным.
Просидев у развалин около получаса, Яна поднялась и тихонько побрела вперед, позвав за собой собаку.
Стало прохладно, и ветерок бодрил. Милославская съежилась и обняла себя руками. Надо было только добраться до дороги, а там уже – ерунда! – лови машину и поезжай домой.
Гадалка и ее собака шли мимо домов, свет во многих из которых уже погас, и в этих местах только звезды освещали убегающую вперед тропинку.
– Взвей-тесь костра-ми, си-и-ни-е ночи! – запела Милославская и прибавила шаг.
Улица вскоре закончилась. Яна снова достала фонарик и стала освещать дорожку впереди себя. С Джеммой ей никогда не было страшно, но оттого, что так вот, практически ночью, она оказалась впервые в пустынной дикой степи, легкий холодок в иную минуту пробегал у нее по спине, несмотря на то, что все существо ее торжествовало. Небо страшной черной пропастью висело над головой, и смотреть туда было жутко.
Заветное место, освещаемое фонарями, постепенно становилось ближе. Шаг гадалки стал все чаще. Теперь она даже не думала о своей находке. Быстрее добраться до города – главное, чего ей по-настоящему сейчас хотелось.
Но вот и дорога. Тяжело и радостно дыша, Яна стала подниматься по крутой насыпи. Камни выкатывались из-под ног, и кроссовки соскальзывали. Милославская хваталась за длинные полусухие хворостины, торчащие из-земли, и наконец выбралась на обочину шоссе.
Немая улыбка застыла на лице гадалки, когда она увидела, что местность, окружающая ее, совершенно пустынна. До отуманенного счастьем сознания Милославской вдруг дошло, что поймать машину тут в это время будет не так просто. Во-первых, движение далеко не так интенсивно, как днем, во-вторых, не каждый остановится.
Гадалка повернулась в противоположную городу сторону и стала напряженно вглядываться вдаль. Джемме она позволила пока развлечься, бегая по полю из стороны в сторону. Через несколько минут на горизонте зажелтел свет фар. «Легковушка», – подумала гадалка и крикнула собаку.
Яна загодя вытянула руку, приготовясь голосовать. Машина быстро приближалась. Столь же быстро она и удалилась, пролетев мимо Милославской и даже не снизив скорости. Мощный поток разрезанного ею воздуха ударил в лицо пошатнувшейся гадалки.
Яна сердито сжала губы и снова стала смотреть вдаль. Еще три автомобиля так же равнодушно проскочили мимо нее, и только четвертый, резко затормозив, остановился.
– Чего, красотка? Стоим? – весело и игриво крикнул из окна здоровенной машинищи небритый молодой парень, видимо, приняв Милославскую за проститутку.
– Довезите до города. Я заплачу, – деловито произнесла она, будто не замечая его тона.
– Ну, садись, – сказал он и открыл дверь.
Джемма завертелась у ног хозяйки, и только теперь, кажется, ее заметили.
– О-о-о! Да ты не одна, – несколько разочарованно протянул парень.
Яна на мгновенье замерла, думая, что теперь ей откажут.
– Садись, садись, – повторил водитель и протянул гадалке руку, потому что залезть в эту махину даже в спортивном костюме без посторонней помощи было трудно.
Вслед за ней в кабину запрыгнула Джемма, и грузовик под бойкие мелодии блатных песен тронулся.
Всю дорогу Яну непривычно трясло. Мягкое высокое сиденье пружинило, и гадалка то и дело смешно подпрыгивала. Она улыбалась в сторонку и старалась крепче держаться за поручень, чтобы не коснуться плечом водителя, который, узнав о ее профессии, был гораздо больше разочарован, чем удивлен.
Добравшись наконец до одной из центральных городских улиц, Милославская вышла из машины. Тело подрагивало, привыкнув к тряске, которая никогда так не ощущалась при езде на легковом автомобиле.
Она немногословно поблагодарила водителя. Денег он не взял. Напрашивался на встречу, но Яна отказала. На том и расстались.
Переступив порог своего дома, Милославская радостно вздохнула. Она скинула с себя вещи, торопливо ополоснулась под душем и, бросившись на кровать, сразу забылась в сладком глубоком сне.
ГЛАВА 26
– Ну что, товарищ капитан, проспался? – посмеиваясь, спросила Милославская, прихлебывая кофе.
– Только лег, – сердито буркнул в трубку Руденко.
– Это во сколько же? – ошалело произнесла Яна.
– Во сколько, во сколько! Поспал-то всего часа три!
– Эх, ты! – с укором протянула гадалка. – Хоро-ош!
– Ой, ну хватит, а? Имею право. У меня законный отгул! Ты чего хотела-то? У меня в башке карусель, прилечь бы…
– Какой «прилечь?» – протянула гадалка. – Давай под холодный душ. Чашка крепкого кофе, и дуй ко мне.
– Чего-чего-о? Издеваешься?
– Ко мне дуй, говорю. Я вполне серьезно, – убедительно проговорила Милославская.
– Ты с ума сошла? Я в таком похмелье!
– Забудь об этом, Сема. Ты мне нужен сейчас. В любом виде. Даже самом непотребном!
– А в чем дело-то? Объясни, наконец! Выдергиваешь из постели с утра пораньше и без объяснений требуешь к себе… У тебя пожар?
– Хуже!
– Не понял, – протянул Три Семерки, приподняв брови.
– Пока ты вчера водку пьянствовал, некоторые работали, – многозначительно произнесла гадалка.
– И что? – догадываясь, к чему клонит подруга, спросил Семен Семеныч.
– Приедешь, узнаешь, – таинственно проговорила Милославская. – Тебя ждет приятный сюрприз. Спеши, Сема, если ты не враг своей карьере.
– Ну, Яна, ну, интриганка, – с любопытством протянул он и сердито добавил: – Не дай бог, ерунда какая-нибудь! Я тебе тогда устрою. Всю жизнь помнить будешь.
– Я тебя и так, Сема, никогда забыть не смогу, – пошутила Милославская и повесила трубку.
На самом деле ей было далеко не до шуток. Встав пораньше, гадалка на свежую голову еще раз взвесила все события минувшего дня. Дела обстояли серьезно, и, кажется, назрело время самых серьезных поворотов в ходе расследования. Во-первых, следовало навести самые подробные справки о тех крутых парнях, что занимались купленным у ермаковской соседки домом.
У Яны возникли серьезные подозрения начет того, что они и те «братки», о которых говорил ей Руденко – одни и те же лица. Только какая была связь между убийством старухи и всем остальным, оставалось неясным.
Главные надежды Милославская возлагала, конечно, на Семена Семеныча, поскольку он в последнем их разговоре обмолвился, что имеет надежный источник информации, который и позволил ему быть уверенным в том, что убийство кладоискателя – дело рук одной из городских бандитских группировок. Значит, этот источник многое знал о тех бандитах и многое еще мог прояснить.
Закончив разговор с Руденко, Яна стала нетерпеливо ожидать его прибытия. Уже не ощущая вкуса, она допила свой кофе, выкурила пару сигарет и вышла из кухни.
Время, как это бывает в таких ситуациях, двигалось необычайно медленно. Казалось, стрелки часов вообще отказывались перемещаться.
Милославская включила телевизор, решив посмотреть «Новости». Но толком она ничего из этих «Новостей» не поняла, потому что то и дело поглядывала в окно, особенно тревожась в те минуты, когда там слышался гул какого-нибудь двигателя.
Не менее чем через час к воротам подъехала, наконец, знакомая «шестерка».
– Ну, Семен Семеныч, ты каскадер! – покачивая головой, с укором сказала ему гадалка.
– Почему? – спросил он и пригладил вздыбившиеся под фуражкой волосы.
– Фу! Не дыши на меня! – Яна помахала перед лицом ладонью. – Все светофоры, наверное, от такого аромата попадали. Проходи.
– Пройду, пройду, выкладывай давай, что у тебя?
Три Семерки прошел на кухню вслед за хозяйкой и сел напротив нее. Он сразу стал постукивать по столу кончиками пальцев, выражая свое нетерпение.
Вид Руденко имел самый незавидный: лицо отекшее, под глазами мешки.
– Кофе? – спросила гадалка, глянув на него не без сочувствия.
Семен Семеныч кивнул утвердительно.
– С тебя бы картину писать, – пошутила Яна, ставя перед ним чашечку.
– Эх, жестокая ты женщина, Яна Борисовна, – вздыхая, ответил ей Три Семерки. – Думал, хоть у тебя понимание найду…
– Что, влетело от супруги? И поделом!
– Да как влетело? Ты же ее знаешь. Она ничего не скажет, но так посмотрит! Лучше бы уж по башке колотушкой дала… А, да ну ее! Давай лучше выкладывай, зачем звала.
– Пей и слушай, – сказала Милославская и начала повествование о своем вечернем путешествии в Багаевку.
По мере ее рассказа глаза Руденко все округлялись и округлялись, выражая сначала недоумение, потом любопытство, потом ужас, потом восторг. И все же, когда Яна закончила, он, дойдя в своих мыслях до определенных соображений, спросил ее насмешливо:
– И почему ты решила, что я на все это клюну?
– Потому что обычно клевал, – откровенно ответила Милославская.
– Яна Борисовна, ну ты сама подумай: дело-то серьезное. Я не могу сейчас принимать какие-то меры на основании показаний… твоих… твоих карт!
– Но ведь принимал, и довольно часто, – возразила гадалка.
– Здесь совершенно особый случай. Ты хоть понимаешь, с кем мы имеем дело?
– Лучше, чем ты думаешь. Ты ведь все равно собирался какие-то меры принимать, дождавшись окончательных подтверждений от твоего источника.
– Это очень надежный источник, я еще раз повторяю.
– А карты? Карты – не надежный? – с обидой произнесла Яна.
– Вот что, – после некоторого молчания сказал Три Семерки, – сейчас мы разыщем того человека, а там уж решим, что дальше делать.
– Хорошо, – скрыв улыбку, ответила Милославская. – Мне собираться?
– Собирайся, только быстро, – Семен Семеныч, не желая выглядеть побежденным, старался не смотреть на свою подругу и отвел глаза.
Гадалка скрылась в другой комнате, и вскоре появилась перед приятелем, готовая к выходу.
– Идем? – спросила она.
– Идем.
– Пожалуй, я опять возьму с собой Джемму.
– Бери, – Семен Семеныч пожал плечами и вышел.
– Я, наверное, пристегнусь, – сказала Милославская, усаживаясь в машину рядом с приятелем.
– Что это с тобой случилось? – удивленно спросил Руденко. – С каких пор ты стала такой законопослушной?
– Просто со мной не вполне протрезвевший водитель.
– Брось ты! Я как стеклышко.
– Час назад по телефону ты мне пытался доказать обратное.
– Я не сказал, что хорошо себя чувствую, я лишь утверждаю, что не пьян.
Яна ухмыльнулась, но ничего не сказала.
Некоторое время приятели ехали молча, потом Семен Семеныч заявил:
– Я тебя сейчас ненадолго в одном месте оставлю, а сам потом за тобой заеду.
– Почему так? Почему я не могу с тобой?
– Этот человек при посторонних говорить не будет.
– Но я не посторонний!
– Отставить разговорчики! – прикрикнул Три Семерки, и Яна не стала больше сопротивляться, хотя ей и было до смерти обидно.
Дальше они ехали молча. Впрочем, очень недолго: Руденко, сворачивая к обочине, заявил:
– Приехали!
– Что? – удивленно спросила гадалка. – Казино?
– Казино, бар, ресторан, – перечислил Три Семерки, загибая пальцы, – Сыграешь или перекусишь, пока я разговоры разговаривать буду.
– Да тут сейчас закрыто, наверное!
– Открыто, если я тебя сюда привез.
– Но меня никто не пустит с собакой!
– Это проблема разрешимая. Я поговорю со швейцаром. Он присмотрит. Что нам, впервые, что ли? – Три Семерки улыбнулся и дружески похлопал гадалку по плечу.
– Мог бы и предупредить. Я бы надела что-нибудь более подходящее, – Яна критически оглядела свое платье.
– Ты прекрасно выглядишь, – возразил Три Семерки.
– Возможно, но не для казино и ресторана, – не соглашалась Милославская.
– Но ведь у тебя в планах на сегодня не только казино, так?
На это гадалке нечего было ответить, и она молча вышла на улицу.
Семен Семеныч открыл перед ней дверь, и Яна несмело вошла в ярко освещенное помещение, из которого веяло приятной прохладой. К ним сразу же подошел высокий юноша в черном отутюженнном фраке, ослепительно белой рубашке и наивной маленькой бабочке. Он учтиво кивнул гостям и посмотрел на собаку.
Прежде, чем он успел что-то сказать, Руденко развернул перед ним свое удостоверение и произнес:
– Молодой человек, я бы хотел попросить вас об одном одолжении: присмотрите за нашей собакой. Она не доставит вам хлопот. В зал мы ее брать не будем. Я ее привяжу вот… – Три Семерки огляделся, – вот здесь, – сказал он, подойдя к батарее.
Юноша кивнул, скрывая недовольство, и, дождавшись, когда Руденко привяжет Джемму, проводил их с Яной в зал. Джемма тоскливо посмотрела вслед удаляющейся хозяйке, но ей ничего не оставалось, кроме как ждать ее возвращения.
Полусонный охранник молча наблюдал за происходящим, а когда увидел руденковское удостоверение, отдал капитану милиции честь, заставив Семена Семеныча расплыться в гордой самодовольной улыбке.
Три Семерки оставил Милославскую в игорном зале, а сам исчез за небольшой металлической дверью, ведущей неизвестно куда.
Гадалка опустилась в большое кожаное кресло, одиноко стоящее у стены, и решила сначала немного оглядеться, освоиться. Тут она не бывала. Зал был почти пуст. Тихонько играла музыка. Седовласый крупье одиноко ждал очередного азартного игрока, бесцельно поигрывая фишками.
– Играете, леди? – спросил гадалку, подсев на широкий кожаный подлокотник кресла, какой-то молодой, даже юный, парень, который, вероятно, всю ночь провел в этом заведении и, скорее всего, очень весело.
– Нет, спасибо.
– Жаль.
– Может, выпьем чего-нибудь?
– Может быть.
– Пройдем в ресторан? – обрадованно предложил он.
– Пройдите, а я, пожалуй, удовлетворюсь баром, – отрезала Яна и, поднявшись, звонко цокая каблучками, прошла в соседний зал, над которым висела неброская вывеска «Бар».
До молодого человека не сразу дошел смысл слов Милославской. Он еще несколько минут просидел на своем прежнем месте и в итоге сделал вывод, что лучше не напрашиваться на знакомство с этой дамой. Направившись к игорному столу и затеяв долгую игру, он вскоре совсем забыл о ней.
Яна же и на самом деле решила дожидаться возвращения Семена Семеныча в баре. Она присела на высокий деревянный табурет у стойки и заказала стакан апельсинового джин-тоника. Пышногрудая улыбчивая девица с радостью обслужила ее, посоветовав попробовать еще ряд напитков, после которых Яна едва ли смогла бы выйти отсюда самостоятельно.
– Только лег, – сердито буркнул в трубку Руденко.
– Это во сколько же? – ошалело произнесла Яна.
– Во сколько, во сколько! Поспал-то всего часа три!
– Эх, ты! – с укором протянула гадалка. – Хоро-ош!
– Ой, ну хватит, а? Имею право. У меня законный отгул! Ты чего хотела-то? У меня в башке карусель, прилечь бы…
– Какой «прилечь?» – протянула гадалка. – Давай под холодный душ. Чашка крепкого кофе, и дуй ко мне.
– Чего-чего-о? Издеваешься?
– Ко мне дуй, говорю. Я вполне серьезно, – убедительно проговорила Милославская.
– Ты с ума сошла? Я в таком похмелье!
– Забудь об этом, Сема. Ты мне нужен сейчас. В любом виде. Даже самом непотребном!
– А в чем дело-то? Объясни, наконец! Выдергиваешь из постели с утра пораньше и без объяснений требуешь к себе… У тебя пожар?
– Хуже!
– Не понял, – протянул Три Семерки, приподняв брови.
– Пока ты вчера водку пьянствовал, некоторые работали, – многозначительно произнесла гадалка.
– И что? – догадываясь, к чему клонит подруга, спросил Семен Семеныч.
– Приедешь, узнаешь, – таинственно проговорила Милославская. – Тебя ждет приятный сюрприз. Спеши, Сема, если ты не враг своей карьере.
– Ну, Яна, ну, интриганка, – с любопытством протянул он и сердито добавил: – Не дай бог, ерунда какая-нибудь! Я тебе тогда устрою. Всю жизнь помнить будешь.
– Я тебя и так, Сема, никогда забыть не смогу, – пошутила Милославская и повесила трубку.
На самом деле ей было далеко не до шуток. Встав пораньше, гадалка на свежую голову еще раз взвесила все события минувшего дня. Дела обстояли серьезно, и, кажется, назрело время самых серьезных поворотов в ходе расследования. Во-первых, следовало навести самые подробные справки о тех крутых парнях, что занимались купленным у ермаковской соседки домом.
У Яны возникли серьезные подозрения начет того, что они и те «братки», о которых говорил ей Руденко – одни и те же лица. Только какая была связь между убийством старухи и всем остальным, оставалось неясным.
Главные надежды Милославская возлагала, конечно, на Семена Семеныча, поскольку он в последнем их разговоре обмолвился, что имеет надежный источник информации, который и позволил ему быть уверенным в том, что убийство кладоискателя – дело рук одной из городских бандитских группировок. Значит, этот источник многое знал о тех бандитах и многое еще мог прояснить.
Закончив разговор с Руденко, Яна стала нетерпеливо ожидать его прибытия. Уже не ощущая вкуса, она допила свой кофе, выкурила пару сигарет и вышла из кухни.
Время, как это бывает в таких ситуациях, двигалось необычайно медленно. Казалось, стрелки часов вообще отказывались перемещаться.
Милославская включила телевизор, решив посмотреть «Новости». Но толком она ничего из этих «Новостей» не поняла, потому что то и дело поглядывала в окно, особенно тревожась в те минуты, когда там слышался гул какого-нибудь двигателя.
Не менее чем через час к воротам подъехала, наконец, знакомая «шестерка».
– Ну, Семен Семеныч, ты каскадер! – покачивая головой, с укором сказала ему гадалка.
– Почему? – спросил он и пригладил вздыбившиеся под фуражкой волосы.
– Фу! Не дыши на меня! – Яна помахала перед лицом ладонью. – Все светофоры, наверное, от такого аромата попадали. Проходи.
– Пройду, пройду, выкладывай давай, что у тебя?
Три Семерки прошел на кухню вслед за хозяйкой и сел напротив нее. Он сразу стал постукивать по столу кончиками пальцев, выражая свое нетерпение.
Вид Руденко имел самый незавидный: лицо отекшее, под глазами мешки.
– Кофе? – спросила гадалка, глянув на него не без сочувствия.
Семен Семеныч кивнул утвердительно.
– С тебя бы картину писать, – пошутила Яна, ставя перед ним чашечку.
– Эх, жестокая ты женщина, Яна Борисовна, – вздыхая, ответил ей Три Семерки. – Думал, хоть у тебя понимание найду…
– Что, влетело от супруги? И поделом!
– Да как влетело? Ты же ее знаешь. Она ничего не скажет, но так посмотрит! Лучше бы уж по башке колотушкой дала… А, да ну ее! Давай лучше выкладывай, зачем звала.
– Пей и слушай, – сказала Милославская и начала повествование о своем вечернем путешествии в Багаевку.
По мере ее рассказа глаза Руденко все округлялись и округлялись, выражая сначала недоумение, потом любопытство, потом ужас, потом восторг. И все же, когда Яна закончила, он, дойдя в своих мыслях до определенных соображений, спросил ее насмешливо:
– И почему ты решила, что я на все это клюну?
– Потому что обычно клевал, – откровенно ответила Милославская.
– Яна Борисовна, ну ты сама подумай: дело-то серьезное. Я не могу сейчас принимать какие-то меры на основании показаний… твоих… твоих карт!
– Но ведь принимал, и довольно часто, – возразила гадалка.
– Здесь совершенно особый случай. Ты хоть понимаешь, с кем мы имеем дело?
– Лучше, чем ты думаешь. Ты ведь все равно собирался какие-то меры принимать, дождавшись окончательных подтверждений от твоего источника.
– Это очень надежный источник, я еще раз повторяю.
– А карты? Карты – не надежный? – с обидой произнесла Яна.
– Вот что, – после некоторого молчания сказал Три Семерки, – сейчас мы разыщем того человека, а там уж решим, что дальше делать.
– Хорошо, – скрыв улыбку, ответила Милославская. – Мне собираться?
– Собирайся, только быстро, – Семен Семеныч, не желая выглядеть побежденным, старался не смотреть на свою подругу и отвел глаза.
Гадалка скрылась в другой комнате, и вскоре появилась перед приятелем, готовая к выходу.
– Идем? – спросила она.
– Идем.
– Пожалуй, я опять возьму с собой Джемму.
– Бери, – Семен Семеныч пожал плечами и вышел.
– Я, наверное, пристегнусь, – сказала Милославская, усаживаясь в машину рядом с приятелем.
– Что это с тобой случилось? – удивленно спросил Руденко. – С каких пор ты стала такой законопослушной?
– Просто со мной не вполне протрезвевший водитель.
– Брось ты! Я как стеклышко.
– Час назад по телефону ты мне пытался доказать обратное.
– Я не сказал, что хорошо себя чувствую, я лишь утверждаю, что не пьян.
Яна ухмыльнулась, но ничего не сказала.
Некоторое время приятели ехали молча, потом Семен Семеныч заявил:
– Я тебя сейчас ненадолго в одном месте оставлю, а сам потом за тобой заеду.
– Почему так? Почему я не могу с тобой?
– Этот человек при посторонних говорить не будет.
– Но я не посторонний!
– Отставить разговорчики! – прикрикнул Три Семерки, и Яна не стала больше сопротивляться, хотя ей и было до смерти обидно.
Дальше они ехали молча. Впрочем, очень недолго: Руденко, сворачивая к обочине, заявил:
– Приехали!
– Что? – удивленно спросила гадалка. – Казино?
– Казино, бар, ресторан, – перечислил Три Семерки, загибая пальцы, – Сыграешь или перекусишь, пока я разговоры разговаривать буду.
– Да тут сейчас закрыто, наверное!
– Открыто, если я тебя сюда привез.
– Но меня никто не пустит с собакой!
– Это проблема разрешимая. Я поговорю со швейцаром. Он присмотрит. Что нам, впервые, что ли? – Три Семерки улыбнулся и дружески похлопал гадалку по плечу.
– Мог бы и предупредить. Я бы надела что-нибудь более подходящее, – Яна критически оглядела свое платье.
– Ты прекрасно выглядишь, – возразил Три Семерки.
– Возможно, но не для казино и ресторана, – не соглашалась Милославская.
– Но ведь у тебя в планах на сегодня не только казино, так?
На это гадалке нечего было ответить, и она молча вышла на улицу.
Семен Семеныч открыл перед ней дверь, и Яна несмело вошла в ярко освещенное помещение, из которого веяло приятной прохладой. К ним сразу же подошел высокий юноша в черном отутюженнном фраке, ослепительно белой рубашке и наивной маленькой бабочке. Он учтиво кивнул гостям и посмотрел на собаку.
Прежде, чем он успел что-то сказать, Руденко развернул перед ним свое удостоверение и произнес:
– Молодой человек, я бы хотел попросить вас об одном одолжении: присмотрите за нашей собакой. Она не доставит вам хлопот. В зал мы ее брать не будем. Я ее привяжу вот… – Три Семерки огляделся, – вот здесь, – сказал он, подойдя к батарее.
Юноша кивнул, скрывая недовольство, и, дождавшись, когда Руденко привяжет Джемму, проводил их с Яной в зал. Джемма тоскливо посмотрела вслед удаляющейся хозяйке, но ей ничего не оставалось, кроме как ждать ее возвращения.
Полусонный охранник молча наблюдал за происходящим, а когда увидел руденковское удостоверение, отдал капитану милиции честь, заставив Семена Семеныча расплыться в гордой самодовольной улыбке.
Три Семерки оставил Милославскую в игорном зале, а сам исчез за небольшой металлической дверью, ведущей неизвестно куда.
Гадалка опустилась в большое кожаное кресло, одиноко стоящее у стены, и решила сначала немного оглядеться, освоиться. Тут она не бывала. Зал был почти пуст. Тихонько играла музыка. Седовласый крупье одиноко ждал очередного азартного игрока, бесцельно поигрывая фишками.
– Играете, леди? – спросил гадалку, подсев на широкий кожаный подлокотник кресла, какой-то молодой, даже юный, парень, который, вероятно, всю ночь провел в этом заведении и, скорее всего, очень весело.
– Нет, спасибо.
– Жаль.
– Может, выпьем чего-нибудь?
– Может быть.
– Пройдем в ресторан? – обрадованно предложил он.
– Пройдите, а я, пожалуй, удовлетворюсь баром, – отрезала Яна и, поднявшись, звонко цокая каблучками, прошла в соседний зал, над которым висела неброская вывеска «Бар».
До молодого человека не сразу дошел смысл слов Милославской. Он еще несколько минут просидел на своем прежнем месте и в итоге сделал вывод, что лучше не напрашиваться на знакомство с этой дамой. Направившись к игорному столу и затеяв долгую игру, он вскоре совсем забыл о ней.
Яна же и на самом деле решила дожидаться возвращения Семена Семеныча в баре. Она присела на высокий деревянный табурет у стойки и заказала стакан апельсинового джин-тоника. Пышногрудая улыбчивая девица с радостью обслужила ее, посоветовав попробовать еще ряд напитков, после которых Яна едва ли смогла бы выйти отсюда самостоятельно.