В эти мгновенья ей думалось и о том, насколько банальным оказалось это дело. «Заурядная бытовуха», – с некоторым успокоением мысленно заметила она, и в ее сознании воспроизвелась информация о многочисленных, все учащающихся в последнее время случаях отцеубийства детьми-наркоманами, пьяницами и просто мерзкими отморозками. Яна никогда не думала, что в расследовании такого рода преступления кому-то может понадобиться ее, экстрасенса, помощь. Но, как оказалось, к судьбе простой пенсионерки, безразличной государству, оказались неравнодушны ее дальние родственники. Что ж, Милославская не отказалась прийти им на помощь. Хотя, честно говоря, ею овладело некоторое разочарование: такие дела казались ей слишком скучными.
Гадалка затушила сигарету о дно пепельницы и сощурилась, потому что едкий дым, скопившийся за это время на кухне, ел глаза. Джемма мирно созерцала действия Милославской и ничем не выдавала своего присутствия, потому что знала: в такие минуты в уме ее хозяйки свершается какое-то непонятное собачьему существу таинство.
Яна не спеша, не прерывая потока мыслей, прошла в свою спальню, с удовольствием избавилась от пыльной и пропитанной потом одежды и накинула на плечи любимый тоненький махровый халат. Он был очень мягким и удобным, поэтому в сочетании с ощущениями после принятого душа всегда создавал чувство максимального комфорта, к тому же не сковывал движений, если, попав в плен сладкой дремы, Милославской вдруг хотелось повольготней раскинуться, распластавшись посреди кровати, в кресле или на диване.
Гадалка прошла в ванную и, включив наконец душ, стала наслаждаться приятной прохладой струек воды. Ей хотелось как следует расслабиться, потому что, хотя, как она теперь считала, многое уже было сделано, главное все же оставалось впереди.
Яна даже попыталась медитировать, представляя себя катающейся на морских волнах где-нибудь в Анталье или на каком-то солнечном острове, но это у нее не очень-то получалось, потому что суровые мысли все равно возвращали к реальности. Так уж гадалка была устроена: не доведя дело до конца, отдохнуть по-человечески не умела.
Через несколько минут, наскоро промокнув тело полотенцем, Милославская накинула халат и принялась приводить себя в порядок.
Громкий стук в окно заставил ее вздрогнуть.
– Господи! – воскликнула она, уронив расческу. – Кого это еще нечистая сила принесла?
Всунув ноги в тапочки, Яна засеменила к одному из окон, из которого можно было увидеть, кто к ней пожаловал. Еще не отодвигая занавески, она с одновременным удовольствием и разочарованием заметила машину Руденко: по приятелю гадалка очень соскучилась, но, зная, что он него не так скоро избавишься, в этот жаркий момент расследования не могла от души порадоваться его визиту.
Сам Семен Семеныч стоял немного в сторонке и, сняв свою форменную фуражку, отряхивал ее от пыли. Вздохнув, Милославская отодвинула занавеску, приоткрыла пошире форточку и, прильнув к ней, крикнула:
– Сема, я сейчас.
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
Гадалка затушила сигарету о дно пепельницы и сощурилась, потому что едкий дым, скопившийся за это время на кухне, ел глаза. Джемма мирно созерцала действия Милославской и ничем не выдавала своего присутствия, потому что знала: в такие минуты в уме ее хозяйки свершается какое-то непонятное собачьему существу таинство.
Яна не спеша, не прерывая потока мыслей, прошла в свою спальню, с удовольствием избавилась от пыльной и пропитанной потом одежды и накинула на плечи любимый тоненький махровый халат. Он был очень мягким и удобным, поэтому в сочетании с ощущениями после принятого душа всегда создавал чувство максимального комфорта, к тому же не сковывал движений, если, попав в плен сладкой дремы, Милославской вдруг хотелось повольготней раскинуться, распластавшись посреди кровати, в кресле или на диване.
Гадалка прошла в ванную и, включив наконец душ, стала наслаждаться приятной прохладой струек воды. Ей хотелось как следует расслабиться, потому что, хотя, как она теперь считала, многое уже было сделано, главное все же оставалось впереди.
Яна даже попыталась медитировать, представляя себя катающейся на морских волнах где-нибудь в Анталье или на каком-то солнечном острове, но это у нее не очень-то получалось, потому что суровые мысли все равно возвращали к реальности. Так уж гадалка была устроена: не доведя дело до конца, отдохнуть по-человечески не умела.
Через несколько минут, наскоро промокнув тело полотенцем, Милославская накинула халат и принялась приводить себя в порядок.
Громкий стук в окно заставил ее вздрогнуть.
– Господи! – воскликнула она, уронив расческу. – Кого это еще нечистая сила принесла?
Всунув ноги в тапочки, Яна засеменила к одному из окон, из которого можно было увидеть, кто к ней пожаловал. Еще не отодвигая занавески, она с одновременным удовольствием и разочарованием заметила машину Руденко: по приятелю гадалка очень соскучилась, но, зная, что он него не так скоро избавишься, в этот жаркий момент расследования не могла от души порадоваться его визиту.
Сам Семен Семеныч стоял немного в сторонке и, сняв свою форменную фуражку, отряхивал ее от пыли. Вздохнув, Милославская отодвинула занавеску, приоткрыла пошире форточку и, прильнув к ней, крикнула:
– Сема, я сейчас.
ГЛАВА 10
Увидев подругу, Руденко расплылся в широкой улыбке. Семена Семеновича Руденко знакомые, особенно коллеги по работе, гораздо чаще называли Три Семерки. Это прозвище давно и прочно прилепилось к нему, и сейчас уже никто не мог вспомнить, кто же первый наградил Руденко таким необычным псевдонимом. Яна же в неформальной обстановке чаще называла этого человека просто Семой, хотя в мыслях и у нее довольно часто проскальзывало «Три Семерки».
Пресловутое словосочетание, во многих ситуациях заменяющее Семену Семеновичу его имя, стало его вечным наказанием за предпочтение портвейна «Три Семерки» всем остальным алкогольным напиткам. Руденко довольно часто подыскивал повод принять на грудь и таким образом невольно постоянно демонстрировал окружающим это самое предпочтение. Куда уж тут было деться без прозвища?
При этом никому и в голову не приходило подумать, что Руденко – алкоголик, а таковым он и не был. Напротив, Семен Семеныч являлся в своем кругу человеком уважаемым. Он давным-давно работал в милиции, сейчас – в чине капитана, а до того – долгие годы просидев в старлеях.
Да, феерическое восхождение по служебной лестнице было создано явно не для Руденко. Он был простым честным российским ментом, не отягощенным особым интеллектом и не умеющим из кожи вон лезть перед лицом начальства.
Яна этого человека очень любила за широту его натуры, простоту, бесхитростность. Между ними давно установились дружеские отношения. Правда, доказывать крепость этой дружбы им в основном доводилось при встречах по рабочим вопросам. Они часто упрекали друг друга в отсутствии должного внимания, но тем не менее уже долгие годы факт оставался фактом. Яна, расследуя то или иное дело, порой была вынуждена обращаться за помощью к представителям полномочных органов, каковым и являлся ее приятель, Семен Семеныч. Он мог без проблем организовать для нее какую-нибудь экспертизу, фоторобот, погоню за преступником и все такое прочее.
Руденко, правда, далеко не всегда был сговорчив, и Яне порой приходилось подолгу склонять его к сотрудничеству. Проблема заключалась в том, что Семен Семеныч иронически относился к «потусторонней» деятельности Милославской. Он не верил ни в черта, ни в бога, и даже когда факт несомненного Яниного ясновидения был налицо, Три Семерки выворачивался наизнанку, лишь бы доказать, что случившееся – не более чем «дикое совпадение».
Милославской тем не менее была присуща та тонкая женская мудрость, которая посылается свыше отнюдь не многим представительницам прекрасного пола, и ей практически всегда удавалось «уболтать» друга идти в одну с ней ногу, хотя тот порой и был до конца уверен, что поступает по-своему. В Яне тайного двигателя своих поступков он видел далеко не всегда.
Нередко случалось и так, что интересы Семена Семеныча и гадалки совпадали. Милославская, например, могла взяться за дело, которое рано или поздно той или иной стороной оказывалось подведомственным милиции. Вот тут-то и начиналась жаркая пора сотрудничества приятелей. Оба, как говорится, просто сгорали на работе, а Три Семерки иногда начинал страдать «головокружением от успехов».
Званием капитана Руденко очень гордился, долго после повышения радуясь, что его наконец-то оценили по достоинству. Однако на самом деле – и Семен Семеныч в глубине души понимал это – он многим был обязан Милославской. Ряд громких преступлений был раскрыт фантастически быстро им и его помощниками именно под чутким руководством Яны Борисовны Милославской. При этом такое сотрудничество никогда не рождало в уме Семена Семеныча мысли об извлечении какого-то корыстного интереса из его отношений с гадалкой.
Милославская была одинока, а Руденко – женат, но это не мешало их общению, поскольку никакой любви, кроме платонической, основанной только и только на дружбе, между этими мужчиной и женщиной не существовало.
Семену Семенычу вообще никогда в голову не приходило греховодничать. Он был исключением из поговорки «Сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит». И все благодаря его чудесной супруге, Маргарите Ивановне.
Жена Руденко была женщиной очень мягкой и добросердечной. Она умела вовремя обогреть благоверного теплыми словами, заботой. Не лезла с нравоученьями, когда видела, что он и без того не в духе, и – что особенно ценил сам Три Семерки и все его приятели – никогда не устраивала скандала, если Семен Семеныч возвращался домой навеселе. Всем вообще казалось, что кричать она не умела и не пробовала, как, впрочем, и вести тихую войну тоже. Поэтому в семье Руденко всегда все было мирно.
Кроме того, Маргарите Ивановне были подвластны все секреты кулинарного искусства, единственным печальным следствием чего был с каждым годом увеличивающийся в размерах живот ее супруга. Уродливым толстяком он не был, но отшучиваться, что это, мол, «трудовой мозоль», ему приходилось довольно часто.
Но жизни без проблем, даже в самых счастливых семьях, наверное, не бывает. Была проблема и в семье Семена Семеныча. Ее являл собою его наследник – единственный и неповторимый.
Он не был отпетым хулиганом или негодяем, но просто слов, убеждений, беседы «по-хорошему» никогда не понимал, и Руденко приходилось нередко применять в качестве средства воспитания «витамин Р», который он нервно и торопливо снимал с перекладины шкафа. Отсоединял металлическую пряжку и, высоко взмахивая ремнем, наставлял сорванца на путь истинный. Тот умолял о прощении, но не более чем через неделю совершал новое «преступление». Маргарита Ивановна, которая многие проделки сына от Семена Семеныча просто утаивала, в такие минуты пыталась остановить разбушевавшегося мужа, а потом тайком утешала провинившегося, прижав его к своей груди и тихо рыдая вместе с ним.
Руденко и самому было до боли жаль мальчишку, и в глубине души он понимал, что вечно занятый папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада. Да и метод воспитания, являющий собой сочетание безграничной доброты матери с редкими вспышками отцовского гнева, он считал абсолютно ущербным. Тем не менее как только отпрыск совершал очередную пакость вроде взрыва реактивов на уроке химии, Три Семерки его снова нещадно порол.
Пресловутое словосочетание, во многих ситуациях заменяющее Семену Семеновичу его имя, стало его вечным наказанием за предпочтение портвейна «Три Семерки» всем остальным алкогольным напиткам. Руденко довольно часто подыскивал повод принять на грудь и таким образом невольно постоянно демонстрировал окружающим это самое предпочтение. Куда уж тут было деться без прозвища?
При этом никому и в голову не приходило подумать, что Руденко – алкоголик, а таковым он и не был. Напротив, Семен Семеныч являлся в своем кругу человеком уважаемым. Он давным-давно работал в милиции, сейчас – в чине капитана, а до того – долгие годы просидев в старлеях.
Да, феерическое восхождение по служебной лестнице было создано явно не для Руденко. Он был простым честным российским ментом, не отягощенным особым интеллектом и не умеющим из кожи вон лезть перед лицом начальства.
Яна этого человека очень любила за широту его натуры, простоту, бесхитростность. Между ними давно установились дружеские отношения. Правда, доказывать крепость этой дружбы им в основном доводилось при встречах по рабочим вопросам. Они часто упрекали друг друга в отсутствии должного внимания, но тем не менее уже долгие годы факт оставался фактом. Яна, расследуя то или иное дело, порой была вынуждена обращаться за помощью к представителям полномочных органов, каковым и являлся ее приятель, Семен Семеныч. Он мог без проблем организовать для нее какую-нибудь экспертизу, фоторобот, погоню за преступником и все такое прочее.
Руденко, правда, далеко не всегда был сговорчив, и Яне порой приходилось подолгу склонять его к сотрудничеству. Проблема заключалась в том, что Семен Семеныч иронически относился к «потусторонней» деятельности Милославской. Он не верил ни в черта, ни в бога, и даже когда факт несомненного Яниного ясновидения был налицо, Три Семерки выворачивался наизнанку, лишь бы доказать, что случившееся – не более чем «дикое совпадение».
Милославской тем не менее была присуща та тонкая женская мудрость, которая посылается свыше отнюдь не многим представительницам прекрасного пола, и ей практически всегда удавалось «уболтать» друга идти в одну с ней ногу, хотя тот порой и был до конца уверен, что поступает по-своему. В Яне тайного двигателя своих поступков он видел далеко не всегда.
Нередко случалось и так, что интересы Семена Семеныча и гадалки совпадали. Милославская, например, могла взяться за дело, которое рано или поздно той или иной стороной оказывалось подведомственным милиции. Вот тут-то и начиналась жаркая пора сотрудничества приятелей. Оба, как говорится, просто сгорали на работе, а Три Семерки иногда начинал страдать «головокружением от успехов».
Званием капитана Руденко очень гордился, долго после повышения радуясь, что его наконец-то оценили по достоинству. Однако на самом деле – и Семен Семеныч в глубине души понимал это – он многим был обязан Милославской. Ряд громких преступлений был раскрыт фантастически быстро им и его помощниками именно под чутким руководством Яны Борисовны Милославской. При этом такое сотрудничество никогда не рождало в уме Семена Семеныча мысли об извлечении какого-то корыстного интереса из его отношений с гадалкой.
Милославская была одинока, а Руденко – женат, но это не мешало их общению, поскольку никакой любви, кроме платонической, основанной только и только на дружбе, между этими мужчиной и женщиной не существовало.
Семену Семенычу вообще никогда в голову не приходило греховодничать. Он был исключением из поговорки «Сколько волка ни корми, а он все равно в лес смотрит». И все благодаря его чудесной супруге, Маргарите Ивановне.
Жена Руденко была женщиной очень мягкой и добросердечной. Она умела вовремя обогреть благоверного теплыми словами, заботой. Не лезла с нравоученьями, когда видела, что он и без того не в духе, и – что особенно ценил сам Три Семерки и все его приятели – никогда не устраивала скандала, если Семен Семеныч возвращался домой навеселе. Всем вообще казалось, что кричать она не умела и не пробовала, как, впрочем, и вести тихую войну тоже. Поэтому в семье Руденко всегда все было мирно.
Кроме того, Маргарите Ивановне были подвластны все секреты кулинарного искусства, единственным печальным следствием чего был с каждым годом увеличивающийся в размерах живот ее супруга. Уродливым толстяком он не был, но отшучиваться, что это, мол, «трудовой мозоль», ему приходилось довольно часто.
Но жизни без проблем, даже в самых счастливых семьях, наверное, не бывает. Была проблема и в семье Семена Семеныча. Ее являл собою его наследник – единственный и неповторимый.
Он не был отпетым хулиганом или негодяем, но просто слов, убеждений, беседы «по-хорошему» никогда не понимал, и Руденко приходилось нередко применять в качестве средства воспитания «витамин Р», который он нервно и торопливо снимал с перекладины шкафа. Отсоединял металлическую пряжку и, высоко взмахивая ремнем, наставлял сорванца на путь истинный. Тот умолял о прощении, но не более чем через неделю совершал новое «преступление». Маргарита Ивановна, которая многие проделки сына от Семена Семеныча просто утаивала, в такие минуты пыталась остановить разбушевавшегося мужа, а потом тайком утешала провинившегося, прижав его к своей груди и тихо рыдая вместе с ним.
Руденко и самому было до боли жаль мальчишку, и в глубине души он понимал, что вечно занятый папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада. Да и метод воспитания, являющий собой сочетание безграничной доброты матери с редкими вспышками отцовского гнева, он считал абсолютно ущербным. Тем не менее как только отпрыск совершал очередную пакость вроде взрыва реактивов на уроке химии, Три Семерки его снова нещадно порол.
ГЛАВА 11
– Жива-здорова? – спросил Руденко, обняв Яну и тихонько похлопывая ее по спине.
– Да, все слава богу, – улыбаясь, ответила она.
– Ты как?
– Потихоньку, – протянула Семен Семеныч, последовав за гадалкой в глубь двора.
– А я тут проездом был как-то, заглянул к тебе да не застал, и телефон не отвечает… Чего это, думаю… Ты что, ушла в подполье? – Три Семерки улыбнулся и хитро прищурился.
– Выходит, что так. У меня новое дело, Сема, – серьезно ответила Милославская.
– Да ты что?! – с нескрываемой иронией воскликнул Семен Семеныч. – Опять неземное какое-нибудь?
– Почему же, отнюдь. Самая обычная бытовуха, – ответила Яна, прикрывая за приятелем дверь.
Руденко небрежно скинул башмаки, фуражку повесил на крючок и, последовав приглашению хозяйки, прошел в ее кабинет. Развалившись на диване, он продолжил:
– И что же, расследуя бытовуху, ты тоже колдовством своим занимаешься?
– Пытаюсь, – ответила Яна, вспомнив последнее свое гадание.
– У-у-у, – протянул Три Семерки, – значит, наши дела совсем плохи, раз и в таких случаях народ милицией пренебрегает.
– Это милиция пренебрегает народом, – парировала гадалка и рассказала Руденко всю историю ведомого ею дела от самого начала.
– Ну и что же ты?! – с горящими глазами воскликнул он, – Едем! Повяжем его прямо щ-щас!
«Бедный Леня, наверное, выразительно икнул», – подумала Милославская, глядя на своего разгоряченного друга.
– Подожди ты, – холодно сказала она, беря в руки расческу, – не забывай, что анонимка не доказательство. Вот раздобуду что-нибудь неоспоримое, тогда и возьмем его.
– Ты как всегда права, – ответил Семен Семеныч, немного подумав, потом он звучно зевнул и перевел разговор на другую тему, начав перечислять очередные выходки городского криминалитета, с которым он продолжал неустанно бороться.
Милославская никогда не была равнодушна к этой теме, поэтому между приятелями сразу завязался живой разговор, несмотря на то, что Яна при этом смотрелась в маленькое зеркальце и облагораживала свою внешность при помощи косметики.
– Слушай, – обратился Три Семерки к гадалке, когда между ними более чем на тридцать секунд воцарилось молчание, – а у тебя пожрать что-нибудь есть?
Милославская округлила глаза, словно такая выходка со стороны Семена Семеныча была впервые, и сказала:
– Пожрать – навряд ли. А перекусить найду.
– Э, – Руденко махнул рукой, – понятно. Эники-беники, хрен, а не вареники? Знаю я твою кулинарию!
– И это твоя благодарность? – с шутливым возмущением воскликнула гадалка. – Не я ли тебя столько раз от голодной смерти спасала?
– Может, в кафе? – предложил Семен Семеныч.
Милославская вдруг вспомнила, что обед ей сегодня заменила чашка кофе, и будто только после этого она стала ощущать чувство голода. «Неизвестно, на сколько я в этой Багаевке осяду», – подумала она, без удовольствия представив себе имеющееся у нее в холодильнике, и сказала:
– Можно и в кафе.
– Кажется, выглядишь ты ничего, – привел Три Семерки дополнительный аргумент.
– Спасибо и на этом, – вздохнув, произнесла Яна и поднялась со своего места, – Я сейчас. Переоденусь только.
Через пять минут она уже стояла перед Руденко, благоухая ароматом дорогих духов.
– Потря-асно, – протянул он, с восхищенным видом обводя взглядом ее новый брючный костюм.
– Не надо, не надо! Слышали мы уже ваши комплименты! – шутливо отрезала Милославская.
– Как хочешь, – Три Семерки пожал плечами. – Я только вину загладить хотел…
Через пару минут приятели уже покинули дом гадалки и усаживались в автомобиль Руденко. Джемму на этот раз Яна решила с собой не брать, подумав, что, раз она сначала хочет посетить кафе, присутствие собаки создаст ей дополнительные хлопоты. О какой-либо опасности она сейчас не размышляла, потому что рядом был Семен Семеныч. Спросив его о планах на вечер и убедившись в их отсутствии, Милославская и вовсе подумала, что неплохо бы было, если б Три Семерки подбросил ее после кафе до Багаевки, а еще лучше – и назад домой. Озвучивать свое пожелание она пока не стала, решив дождаться, когда Руденко насытится и по-настоящему подобреет.
«Шестерка» Семена Семеныча привычно затарахтела, когда друзья тронулись с места. Машина была очень старой, повидавшей многое на своем веку, прошедшей, как говорится, огни и воды. Три Семерки старался не подвергать ее лишним «стрессам», так как их в ее «жизни» и без того хватало, и поехал вниз по ухабистой улице не спеша.
Несмотря на то, что машинешка иногда могла заглохнуть в самый неподходящий момент, Руденко очень ценил ее: все же лучше, чем на своих двоих или на общественном транспорте. Яна тоже уважала эту старушку, поскольку она часто принимала самое непосредственное участие в ее расследовании и, бывало, летала как ласточка.
Вскоре приятели сидели друг против друга за деревянным столиком бистро и с аппетитом поедали пиццу, которую Семен Семеныч пожелал заказать после порции пельменей. Яна, разделавшись со своим винегретом, тоже не могла устоять перед умопомрачительно пахнущей лепешкой.
– Сема, у меня к тебе деловое предложение, – вкрадчиво начала Милославская.
Руденко насторожился.
– Вот скажи, – серьезно продолжала гадалка, – хотел бы ты сказочно разнообразить сегодняшний пустой и скучный вечер?
– Хотел бы, – салфеткой утирая с усов кетчуп, заинтригованно ответил Три Семерки. – Ты что-нибудь предлагаешь?
– Предлагаю, Сема. Знаешь ли ты, что леность – тяжкий грех? – спросила Милославская, едва удерживаясь от смеха при виде выражения лица Руденко, уже видящего себя участником пирушки не без употребления его любимого портвейна.
– Зна-аю, – серьезно протянул Семен Семеныч, так и не понимая, к чему клонит его подруга.
– А если знаешь, – сказала Яна, – то ты должен этим вечером изменить своему дивану и не отказывать мне в моей просьбе. Подкинешь до Багаевки, Семен Семеныч?
– Фу ты ну ты! – воскликнул Руденко. – Никак я не привыкну к твоим шуткам дурацким! А я-то уж подумал…
Гадалка немного помолчала и тихо спросила:
– Ну так как?
– Эх, – Три Семерки тяжело вздохнул, прихватывая очередной кусок пиццы, – куда ж я от тебя денусь…
– Ты прелесть, Сема! – чмокнув кончики своих пальцев, воскликнула гадалка.
– Кто бы сомневался, – самовлюбленно пробормотал тот в ответ, утирая с усов капли кетчупа.
– Да, все слава богу, – улыбаясь, ответила она.
– Ты как?
– Потихоньку, – протянула Семен Семеныч, последовав за гадалкой в глубь двора.
– А я тут проездом был как-то, заглянул к тебе да не застал, и телефон не отвечает… Чего это, думаю… Ты что, ушла в подполье? – Три Семерки улыбнулся и хитро прищурился.
– Выходит, что так. У меня новое дело, Сема, – серьезно ответила Милославская.
– Да ты что?! – с нескрываемой иронией воскликнул Семен Семеныч. – Опять неземное какое-нибудь?
– Почему же, отнюдь. Самая обычная бытовуха, – ответила Яна, прикрывая за приятелем дверь.
Руденко небрежно скинул башмаки, фуражку повесил на крючок и, последовав приглашению хозяйки, прошел в ее кабинет. Развалившись на диване, он продолжил:
– И что же, расследуя бытовуху, ты тоже колдовством своим занимаешься?
– Пытаюсь, – ответила Яна, вспомнив последнее свое гадание.
– У-у-у, – протянул Три Семерки, – значит, наши дела совсем плохи, раз и в таких случаях народ милицией пренебрегает.
– Это милиция пренебрегает народом, – парировала гадалка и рассказала Руденко всю историю ведомого ею дела от самого начала.
– Ну и что же ты?! – с горящими глазами воскликнул он, – Едем! Повяжем его прямо щ-щас!
«Бедный Леня, наверное, выразительно икнул», – подумала Милославская, глядя на своего разгоряченного друга.
– Подожди ты, – холодно сказала она, беря в руки расческу, – не забывай, что анонимка не доказательство. Вот раздобуду что-нибудь неоспоримое, тогда и возьмем его.
– Ты как всегда права, – ответил Семен Семеныч, немного подумав, потом он звучно зевнул и перевел разговор на другую тему, начав перечислять очередные выходки городского криминалитета, с которым он продолжал неустанно бороться.
Милославская никогда не была равнодушна к этой теме, поэтому между приятелями сразу завязался живой разговор, несмотря на то, что Яна при этом смотрелась в маленькое зеркальце и облагораживала свою внешность при помощи косметики.
– Слушай, – обратился Три Семерки к гадалке, когда между ними более чем на тридцать секунд воцарилось молчание, – а у тебя пожрать что-нибудь есть?
Милославская округлила глаза, словно такая выходка со стороны Семена Семеныча была впервые, и сказала:
– Пожрать – навряд ли. А перекусить найду.
– Э, – Руденко махнул рукой, – понятно. Эники-беники, хрен, а не вареники? Знаю я твою кулинарию!
– И это твоя благодарность? – с шутливым возмущением воскликнула гадалка. – Не я ли тебя столько раз от голодной смерти спасала?
– Может, в кафе? – предложил Семен Семеныч.
Милославская вдруг вспомнила, что обед ей сегодня заменила чашка кофе, и будто только после этого она стала ощущать чувство голода. «Неизвестно, на сколько я в этой Багаевке осяду», – подумала она, без удовольствия представив себе имеющееся у нее в холодильнике, и сказала:
– Можно и в кафе.
– Кажется, выглядишь ты ничего, – привел Три Семерки дополнительный аргумент.
– Спасибо и на этом, – вздохнув, произнесла Яна и поднялась со своего места, – Я сейчас. Переоденусь только.
Через пять минут она уже стояла перед Руденко, благоухая ароматом дорогих духов.
– Потря-асно, – протянул он, с восхищенным видом обводя взглядом ее новый брючный костюм.
– Не надо, не надо! Слышали мы уже ваши комплименты! – шутливо отрезала Милославская.
– Как хочешь, – Три Семерки пожал плечами. – Я только вину загладить хотел…
Через пару минут приятели уже покинули дом гадалки и усаживались в автомобиль Руденко. Джемму на этот раз Яна решила с собой не брать, подумав, что, раз она сначала хочет посетить кафе, присутствие собаки создаст ей дополнительные хлопоты. О какой-либо опасности она сейчас не размышляла, потому что рядом был Семен Семеныч. Спросив его о планах на вечер и убедившись в их отсутствии, Милославская и вовсе подумала, что неплохо бы было, если б Три Семерки подбросил ее после кафе до Багаевки, а еще лучше – и назад домой. Озвучивать свое пожелание она пока не стала, решив дождаться, когда Руденко насытится и по-настоящему подобреет.
«Шестерка» Семена Семеныча привычно затарахтела, когда друзья тронулись с места. Машина была очень старой, повидавшей многое на своем веку, прошедшей, как говорится, огни и воды. Три Семерки старался не подвергать ее лишним «стрессам», так как их в ее «жизни» и без того хватало, и поехал вниз по ухабистой улице не спеша.
Несмотря на то, что машинешка иногда могла заглохнуть в самый неподходящий момент, Руденко очень ценил ее: все же лучше, чем на своих двоих или на общественном транспорте. Яна тоже уважала эту старушку, поскольку она часто принимала самое непосредственное участие в ее расследовании и, бывало, летала как ласточка.
Вскоре приятели сидели друг против друга за деревянным столиком бистро и с аппетитом поедали пиццу, которую Семен Семеныч пожелал заказать после порции пельменей. Яна, разделавшись со своим винегретом, тоже не могла устоять перед умопомрачительно пахнущей лепешкой.
– Сема, у меня к тебе деловое предложение, – вкрадчиво начала Милославская.
Руденко насторожился.
– Вот скажи, – серьезно продолжала гадалка, – хотел бы ты сказочно разнообразить сегодняшний пустой и скучный вечер?
– Хотел бы, – салфеткой утирая с усов кетчуп, заинтригованно ответил Три Семерки. – Ты что-нибудь предлагаешь?
– Предлагаю, Сема. Знаешь ли ты, что леность – тяжкий грех? – спросила Милославская, едва удерживаясь от смеха при виде выражения лица Руденко, уже видящего себя участником пирушки не без употребления его любимого портвейна.
– Зна-аю, – серьезно протянул Семен Семеныч, так и не понимая, к чему клонит его подруга.
– А если знаешь, – сказала Яна, – то ты должен этим вечером изменить своему дивану и не отказывать мне в моей просьбе. Подкинешь до Багаевки, Семен Семеныч?
– Фу ты ну ты! – воскликнул Руденко. – Никак я не привыкну к твоим шуткам дурацким! А я-то уж подумал…
Гадалка немного помолчала и тихо спросила:
– Ну так как?
– Эх, – Три Семерки тяжело вздохнул, прихватывая очередной кусок пиццы, – куда ж я от тебя денусь…
– Ты прелесть, Сема! – чмокнув кончики своих пальцев, воскликнула гадалка.
– Кто бы сомневался, – самовлюбленно пробормотал тот в ответ, утирая с усов капли кетчупа.
ГЛАВА 12
– Ну и глухомань, – заявил Руденко, осматриваясь.
– Почему же? Очень даже милое местечко, – возразила Яна, открывая дверцу автомобиля. – Та-ак, – задумчиво проговорила она, выйдя из машины и оглядывая близстоящие дома, – кажется, вон тот, – гадалка указала рукой несколько правее себя.
– Уверена? – с сомнением в голосе спросил Руденко, почесывая в затылке.
– Ну номер-то тридцать пять?
– Тридцать пять…
– А чего тогда спрашиваешь?
Приятели уже успели разузнать адрес Ермакова-старшего и теперь, кажется, отыскали, наконец, жилище его сожительницы, оказавшееся небольшим, но вполне пригодным к жизни деревянным домом на два окна.
– Идем, – позвала Семена Семеныча Яна. – Машину тут лучше оставить. Иначе вон на тех ухабах она окончательно развалится…
– Ты на что намекаешь? – с шутливой обидой протянул Три Семерки, выбираясь из автомобиля.
– Всего лишь на то, что тут отвратительные дороги. Даже гораздо хуже наших городских… – с безразличной интонацией ответила гадалка, сделав уже несколько шагов вперед.
– Да-а, дороги – наше больное место. Не сыпь мне соль на рану-у, – упоенно запел Руденко, закрывая машину.
Он догнал гадалку и, тяжело дыша, поплелся позади нее, потому что узкая тропинка вдоль домов идти более чем в один ряд не позволяла.
Поначалу Милославская настаивала на участии Семена Семеныча в этом деле исключительно как водителя. Но по дороге в Багаевку она переменила первоначальное намерение: ей нужен был сообщник, и не простой, а в милицейской форме. Капитанские погоны, по ее мнению, должны были сделать Леню более словоохотливым. Во всяком случае, процесс разоблачения с участием живого городского милиционера пошел бы, как ей казалось, куда быстрее, а гадалка всегда очень ценила время.
Яне не составило труда убедить приятеля следовать к Лениному дому и в него вместе с ней. Правда, сначала Семен Семеныч намекнул, что после сытного обеда ему гораздо большее удовольствие доставил бы хотя бы непродолжительный сон, прибегнуть к которому он мог бы, дожидаясь подругу в машине. Милославская тут же на одном дыхании прочитала ему целую лекцию о пользе прогулки и в особенности прогулки на свежем, не загрязненном воздухе. Руденко был сражен, хотя и буркнул себе под нос, что там, где «воняет навозом», не бывает свежести.
Доехав до Багаевки, он и вовсе успокоился и теперь уже шел за подругой с готовностью самого плодотворного сотрудничества.
– Кажется, пришли? – спросил Руденко, глянув на остановившуюся Яну.
– Кажется… Собак боишься?
– А чего их бояться?
– Тогда иди первый, – гадалка приподняла щеколду и открыла калитку.
Семен Семеныч пожал плечами и вошел во двор. Собаки в нем не оказалось, зато ищущим взглядам приятелей представилась хозяйка, полоскающая что-то в большом алюминиевом корыте. За звуками плещущейся воды она и не услышала, что к ней пожаловали незваные гости, и продолжала заниматься своим делом, низко склонившись над корытом и бессовестно виляя из стороны в сторону задом. Три Семерки смутился слишком откровенного вида полных бедер и сердито кашлянул. Женщина вздрогнула и обернулась.
Увидев перед собой незнакомцев, она нахмурилась и, молча изучая их, стала вытирать руки о забрызганный передник. Потом сняла косынку, поправила сбившиеся волосы и спросила:
– Вам кого?
Яна и Семен Семеныч до этого почему-то оба молчали, а тут вдруг в один голос громко произнесли:
– Леонида Ермакова.
– Леню? – высоко вскинув брови, переспросила хозяйка, явно не радуясь тому, что ее сожителя разыскивает милиция. Она наверняка про себя уже решила, что ничем хорошим это не пахнет. – А нет его, – ответила она с откровенным вызовом и поставила руки в бока.
– А где он? – парировал Руденко, удивительно точно уловив интонацию ответа женщины и вторя ей.
– А кто ж его знает? – покачивая головой и явно готовясь к словесной атаке, произнесла женщина гораздо громче.
– Вы его сожительница? – вступила в разговор Милославская.
– Ну да. И что из этого?
– И неужели не знаете, где проводит время ваш гражданский муж? – Милославская вполне правдоподобно изобразила глубокое удивление.
– А представьте себе, не знаю. И никакой он мне не муж…
– Ну это ваше дело, как там вы его будете называть, – сердито заметил Руденко, – а вот на вопросы наши вы ответить обязаны.
– Ну отвечу, – тише, но от того не менее агрессивно ответила женщина.
– Позвольте представиться, – сказал Три Семерки, – капитан милиции Руденко Семен Семеныч, Милославская Яна Борисовна.
– Оперуполномоченный, – добавила гадалка, сама от себя того не ожидая.
– Теперь вы представьтесь, – попросил Руденко.
– Таня, – ядовито выговорила Ленина подруга.
– Что еще за Таня?! – сердито произнес Руденко. – Прошу представиться по форме.
– Бакулина Татьяна Николавна, – спокойней ответила Татьяна.
– Вот это другое дело, – Три Семерки удовлетворенно провел рукой по усам.
– Ладно, – не долго думая, начала гадалка, – допустим, местонахождения Ермакова вы не знаете на самом деле. Но оно как таковое нас и не очень-то интересует…
– Вот это да-а… А чего ж вы меня от дела-то тогда отвлекаете? – воскликнула Татьяна.
– Хотим выяснить, как и где он провел ночь накануне гибели его матери, – тон гадалки стал заметно суровее.
– Смерти, вы хотели сказать… – тихо произнесла Бакулина, пытаясь сообразить, к чему клонят незваные визитеры.
– Нет, я хотела сказать, убийства.
– Что-о? – хозяйка округлила глаза.
– Будто не слышали?
– О чем?
– О том, что несчастной старушке помогли повеситься.
– Кто помог? Как? Зачем? – лицо Татьяны изобразило вполне искреннее удивление.
– Пока не знаю. Но это только пока… Итак, где же и как проводил время Ермаков той ночью?
– Подождите, – шокированная поначалу Татьяна вновь встала в позу, – а вы к чему же это клоните-то? – Бакулина прищурилась и зашипела, как змея.
– Ни к чему, – Милославская невинно пожала плечами, – мы всего-навсего выполняем все необходимые для следствия формальности.
– И что же, в этом вашем следствии уже есть подозреваемые? – хозяйка зачем-то снова повязала косынку. – Уж не Леня ли? – процедила она, покачивая головой.
– Может быть и Леня, – хладнокровно проговорила гадалка.
– Ха! Ишь чего они задумали! – заголосила Бакулина. – Леню им подавай! А вот это вот, – Татьяна быстро сложила из трех пальцев дулю и ткнула ею едва ли не лицо Яне, – не видали? Ишь чего выдумали! Чего это городите такое? Какое еще убийство?
Татьяна вся раскраснелась и, казалось, готова была вцепиться Милославской прямо в горло.
– Э-э-эй! Гражданочка, гражданочка! – вскрикнул Руденко и цепкой хваткой заставил разжаться бакулинскую «дулю».
Татьяна вдруг взмахнула другой рукой, и в следующий же миг фуражка Руденко отлетела далеко в сторону, а Семен Семеныч, получив нечто вроде затрещины и как-то по-бабски ойкнув, в мгновенье ока выудил откуда-то наручники и вмиг защелкнул их на запястьях разошедшейся хозяйки дома… Весь потный и красный, он в эти мгновенья приговаривал:
– Ишь, ишь чего!
Убедившись, что Яна в безопасности, Три Семерки потер затылок и обратился к гадалке:
– В отдел повезем?
Бакулина стояла на месте и молча дергалась, тщетно пытаясь освободиться от железных оков. Поняв наконец, что это невозможно, она завизжала:
– Помоги-ите!
– А ну тихо! – прикрикнул Семен Семеныч, угрожающе выпятив нижнюю челюсть.
Татьяна замолчала, но продолжала грозно, из-под бровей смотреть на Руденко и Милославскую.
– Нет, товарищ капитан, – спокойно сказала Яна, – в отдел мы пока никого не повезем, – Татьяна Николавна сейчас успокоится, – гадалка тяжело вздохнула, – и расскажет нам все подобру-поздорову. Ведь мы сюда не за ней приехали? Не за ней. Хотя… Как это я сразу не догадалась? Может, она с преступником заодно?
Лицо Бакулиной заметно вытянулось.
– Тогда, конечно, лучше ее в отдел. Только вот Леню отыщем и обоих их…
– Господи боже мой! – снова заголосила Бакулина. – Да какие ж мы преступники? Да что же это творится такое? Освободите руки! – прикрикнула она на Руденко. – Освободите руки, говорю!
– А вы ведите себя поспокойнее, – внушительно ответил он.
– Я, может, показать вам кое-чего хочу, – хитро прищурившись, протянула Бакулина.
Три Семерки покосился на Милославскую. Она ему едва заметно кивнула. Тот с явным нежеланием подошел вплотную к Татьяне и отомкнул замок наручников. Она встряхнула руками, которые за это время уже успели затечь, и до самой шеи задрала короткий рукав платья, деловито протянув:
– Во-от!
Яна увидела вдруг внушительных размеров кровоподтек, красующийся на Татьянином плече.
– Что это? – спросила гадалка, а Руденко брезгливо отвернулся.
– Вы же спрашивали, где и чем в ту ночь Леня занимался, – с очередным вызовом ответила Бакулина. – Вот этим и занимался, – Татьяна указала на синяк взглядом.
– Объясните как следует, – раздраженно заметила Милославская.
– В ту ночь Ермаков был у меня дома, – с откровенной насмешкой произнесла хозяйка. – Пьяный был, буянил очень. Даже побил немного, – женщина снова кивнула на ушибленное место.
– Почему же? Очень даже милое местечко, – возразила Яна, открывая дверцу автомобиля. – Та-ак, – задумчиво проговорила она, выйдя из машины и оглядывая близстоящие дома, – кажется, вон тот, – гадалка указала рукой несколько правее себя.
– Уверена? – с сомнением в голосе спросил Руденко, почесывая в затылке.
– Ну номер-то тридцать пять?
– Тридцать пять…
– А чего тогда спрашиваешь?
Приятели уже успели разузнать адрес Ермакова-старшего и теперь, кажется, отыскали, наконец, жилище его сожительницы, оказавшееся небольшим, но вполне пригодным к жизни деревянным домом на два окна.
– Идем, – позвала Семена Семеныча Яна. – Машину тут лучше оставить. Иначе вон на тех ухабах она окончательно развалится…
– Ты на что намекаешь? – с шутливой обидой протянул Три Семерки, выбираясь из автомобиля.
– Всего лишь на то, что тут отвратительные дороги. Даже гораздо хуже наших городских… – с безразличной интонацией ответила гадалка, сделав уже несколько шагов вперед.
– Да-а, дороги – наше больное место. Не сыпь мне соль на рану-у, – упоенно запел Руденко, закрывая машину.
Он догнал гадалку и, тяжело дыша, поплелся позади нее, потому что узкая тропинка вдоль домов идти более чем в один ряд не позволяла.
Поначалу Милославская настаивала на участии Семена Семеныча в этом деле исключительно как водителя. Но по дороге в Багаевку она переменила первоначальное намерение: ей нужен был сообщник, и не простой, а в милицейской форме. Капитанские погоны, по ее мнению, должны были сделать Леню более словоохотливым. Во всяком случае, процесс разоблачения с участием живого городского милиционера пошел бы, как ей казалось, куда быстрее, а гадалка всегда очень ценила время.
Яне не составило труда убедить приятеля следовать к Лениному дому и в него вместе с ней. Правда, сначала Семен Семеныч намекнул, что после сытного обеда ему гораздо большее удовольствие доставил бы хотя бы непродолжительный сон, прибегнуть к которому он мог бы, дожидаясь подругу в машине. Милославская тут же на одном дыхании прочитала ему целую лекцию о пользе прогулки и в особенности прогулки на свежем, не загрязненном воздухе. Руденко был сражен, хотя и буркнул себе под нос, что там, где «воняет навозом», не бывает свежести.
Доехав до Багаевки, он и вовсе успокоился и теперь уже шел за подругой с готовностью самого плодотворного сотрудничества.
– Кажется, пришли? – спросил Руденко, глянув на остановившуюся Яну.
– Кажется… Собак боишься?
– А чего их бояться?
– Тогда иди первый, – гадалка приподняла щеколду и открыла калитку.
Семен Семеныч пожал плечами и вошел во двор. Собаки в нем не оказалось, зато ищущим взглядам приятелей представилась хозяйка, полоскающая что-то в большом алюминиевом корыте. За звуками плещущейся воды она и не услышала, что к ней пожаловали незваные гости, и продолжала заниматься своим делом, низко склонившись над корытом и бессовестно виляя из стороны в сторону задом. Три Семерки смутился слишком откровенного вида полных бедер и сердито кашлянул. Женщина вздрогнула и обернулась.
Увидев перед собой незнакомцев, она нахмурилась и, молча изучая их, стала вытирать руки о забрызганный передник. Потом сняла косынку, поправила сбившиеся волосы и спросила:
– Вам кого?
Яна и Семен Семеныч до этого почему-то оба молчали, а тут вдруг в один голос громко произнесли:
– Леонида Ермакова.
– Леню? – высоко вскинув брови, переспросила хозяйка, явно не радуясь тому, что ее сожителя разыскивает милиция. Она наверняка про себя уже решила, что ничем хорошим это не пахнет. – А нет его, – ответила она с откровенным вызовом и поставила руки в бока.
– А где он? – парировал Руденко, удивительно точно уловив интонацию ответа женщины и вторя ей.
– А кто ж его знает? – покачивая головой и явно готовясь к словесной атаке, произнесла женщина гораздо громче.
– Вы его сожительница? – вступила в разговор Милославская.
– Ну да. И что из этого?
– И неужели не знаете, где проводит время ваш гражданский муж? – Милославская вполне правдоподобно изобразила глубокое удивление.
– А представьте себе, не знаю. И никакой он мне не муж…
– Ну это ваше дело, как там вы его будете называть, – сердито заметил Руденко, – а вот на вопросы наши вы ответить обязаны.
– Ну отвечу, – тише, но от того не менее агрессивно ответила женщина.
– Позвольте представиться, – сказал Три Семерки, – капитан милиции Руденко Семен Семеныч, Милославская Яна Борисовна.
– Оперуполномоченный, – добавила гадалка, сама от себя того не ожидая.
– Теперь вы представьтесь, – попросил Руденко.
– Таня, – ядовито выговорила Ленина подруга.
– Что еще за Таня?! – сердито произнес Руденко. – Прошу представиться по форме.
– Бакулина Татьяна Николавна, – спокойней ответила Татьяна.
– Вот это другое дело, – Три Семерки удовлетворенно провел рукой по усам.
– Ладно, – не долго думая, начала гадалка, – допустим, местонахождения Ермакова вы не знаете на самом деле. Но оно как таковое нас и не очень-то интересует…
– Вот это да-а… А чего ж вы меня от дела-то тогда отвлекаете? – воскликнула Татьяна.
– Хотим выяснить, как и где он провел ночь накануне гибели его матери, – тон гадалки стал заметно суровее.
– Смерти, вы хотели сказать… – тихо произнесла Бакулина, пытаясь сообразить, к чему клонят незваные визитеры.
– Нет, я хотела сказать, убийства.
– Что-о? – хозяйка округлила глаза.
– Будто не слышали?
– О чем?
– О том, что несчастной старушке помогли повеситься.
– Кто помог? Как? Зачем? – лицо Татьяны изобразило вполне искреннее удивление.
– Пока не знаю. Но это только пока… Итак, где же и как проводил время Ермаков той ночью?
– Подождите, – шокированная поначалу Татьяна вновь встала в позу, – а вы к чему же это клоните-то? – Бакулина прищурилась и зашипела, как змея.
– Ни к чему, – Милославская невинно пожала плечами, – мы всего-навсего выполняем все необходимые для следствия формальности.
– И что же, в этом вашем следствии уже есть подозреваемые? – хозяйка зачем-то снова повязала косынку. – Уж не Леня ли? – процедила она, покачивая головой.
– Может быть и Леня, – хладнокровно проговорила гадалка.
– Ха! Ишь чего они задумали! – заголосила Бакулина. – Леню им подавай! А вот это вот, – Татьяна быстро сложила из трех пальцев дулю и ткнула ею едва ли не лицо Яне, – не видали? Ишь чего выдумали! Чего это городите такое? Какое еще убийство?
Татьяна вся раскраснелась и, казалось, готова была вцепиться Милославской прямо в горло.
– Э-э-эй! Гражданочка, гражданочка! – вскрикнул Руденко и цепкой хваткой заставил разжаться бакулинскую «дулю».
Татьяна вдруг взмахнула другой рукой, и в следующий же миг фуражка Руденко отлетела далеко в сторону, а Семен Семеныч, получив нечто вроде затрещины и как-то по-бабски ойкнув, в мгновенье ока выудил откуда-то наручники и вмиг защелкнул их на запястьях разошедшейся хозяйки дома… Весь потный и красный, он в эти мгновенья приговаривал:
– Ишь, ишь чего!
Убедившись, что Яна в безопасности, Три Семерки потер затылок и обратился к гадалке:
– В отдел повезем?
Бакулина стояла на месте и молча дергалась, тщетно пытаясь освободиться от железных оков. Поняв наконец, что это невозможно, она завизжала:
– Помоги-ите!
– А ну тихо! – прикрикнул Семен Семеныч, угрожающе выпятив нижнюю челюсть.
Татьяна замолчала, но продолжала грозно, из-под бровей смотреть на Руденко и Милославскую.
– Нет, товарищ капитан, – спокойно сказала Яна, – в отдел мы пока никого не повезем, – Татьяна Николавна сейчас успокоится, – гадалка тяжело вздохнула, – и расскажет нам все подобру-поздорову. Ведь мы сюда не за ней приехали? Не за ней. Хотя… Как это я сразу не догадалась? Может, она с преступником заодно?
Лицо Бакулиной заметно вытянулось.
– Тогда, конечно, лучше ее в отдел. Только вот Леню отыщем и обоих их…
– Господи боже мой! – снова заголосила Бакулина. – Да какие ж мы преступники? Да что же это творится такое? Освободите руки! – прикрикнула она на Руденко. – Освободите руки, говорю!
– А вы ведите себя поспокойнее, – внушительно ответил он.
– Я, может, показать вам кое-чего хочу, – хитро прищурившись, протянула Бакулина.
Три Семерки покосился на Милославскую. Она ему едва заметно кивнула. Тот с явным нежеланием подошел вплотную к Татьяне и отомкнул замок наручников. Она встряхнула руками, которые за это время уже успели затечь, и до самой шеи задрала короткий рукав платья, деловито протянув:
– Во-от!
Яна увидела вдруг внушительных размеров кровоподтек, красующийся на Татьянином плече.
– Что это? – спросила гадалка, а Руденко брезгливо отвернулся.
– Вы же спрашивали, где и чем в ту ночь Леня занимался, – с очередным вызовом ответила Бакулина. – Вот этим и занимался, – Татьяна указала на синяк взглядом.
– Объясните как следует, – раздраженно заметила Милославская.
– В ту ночь Ермаков был у меня дома, – с откровенной насмешкой произнесла хозяйка. – Пьяный был, буянил очень. Даже побил немного, – женщина снова кивнула на ушибленное место.