Она подошла к собаке и пристегнула к ее ошейнику поводок. Затем заботливо одела Джемме намордник. Та все это время невольно поскуливала.
– Ничего, ничего, – успокаивала ее Яна, – ты, кажется, гулять хотела.
Она редко прибегала к таким крайним мерам: Джемма была собакой умной и на прогулке никогда не беспокоила прохожих. Единственным поводом для ее агрессии могла быть только угроза Яниной жизни и безопасности. Уж тут-то Джемма была готова показать себя во всей красе. К счастью, она никогда не воспринимала всерьез ложную угрозу и спокойно относилась к тому, если к Милославской подходил поговорить кто-нибудь из соседей. Собака оставалась спокойной, хотя ни малейшего движения этого человека, даже мимического, не упускала из виду.
Сегодня гадалка прибегнула к наморднику и к поводку, потому что намеревалась отправиться месте с Джеммой подальше от своего квартала, на пустырь, находящийся несколькими улицами выше. Там было много раздолья для игр собаки, да и вид сверху расстилался великолепный: весь город лежал, как на ладони, и, пока овчарка резвилась, Яна получала ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение.
Милославская со своей питомицей выбиралась на этот пустырь нечасто, потому что улица, на которой она жила, и без того предоставляла неплохую возможность для выгула собаки. Сегодня же, чувствуя вину перед Джеммой за недостаточно чуткий уход в последние дни, гадалка хотела доставить е особое удовольствие.
Яна знала, что натосковавшееся по свободе животное, если не попридержать его за поводок, будет докучать ей своими бросками из стороны в сторону, и тогда до пустыря они вообще неизвестно когда доберутся, поэтому и решила «заковать» Джемму на некоторое время в экстренное собачье обмундирование.
Они неторопливо поднимались по узкой извилистой тропинке. Погода стояла прекрасная. Жара, стоявшая долгие недели, спала. Было просто тепло. Тихий, едва уловимый ветерок дул с юга. Последняя улица перед пустырем уже заканчивалась, и Джемма, чувствуя приближение долгожданной свободы, стала рваться вперед. Милославская с радостью отпустила ее, и та принялась бегать взад и вперед, поднимая вверх столбы пыли.
Яна смотрела на нее и думала, каким простым и незатейливым является собачье счастье. А ей, а человеку, что надо, для того, чтобы вот такой восторг переполнял все существо, разум, тело, чувства?
Такого ощущения Милославская давно не испытывала. Ей было иногда хорошо, но так, чтобы хорошо совсем – нет, она давно забыла, что это такое. Пожалуй, и человеку для счастья надо немного – чтобы был рядом близкий человек, чтобы он любил, чтобы беззаботно резвилось рядом дитя, похожее как две капли на своего отца. Таким был ее сын. Близким и любимым был ее муж. Все это кануло в Лету...
Необъяснимая тоска овладела в тот миг всем существом Милославской. Она смотрела вдаль, на гудящий мирской, никчемной суетой город, и слезы, капля за каплей, катились по ее щекам.
Джемма ничего этого, казалось, не замечала или от счастья не успевала заметить и продолжала носиться, как сумасшедшая, избороздив всю почву в радиусе ста метров.
Мысли гадалки незаметно обратились к Незнамову. А как он будет жить, если хеппи энд не наступит, если итог с Галюсиным исчезновением окажется печальным? Ведь она тоже самое дорогое, что у него есть, хотя большую часть своего времени он и отдает работе, хотя и мало интересуется проблемами своего ребенка.
Яна думала об этом, и желание помочь Незнамову все сильнее овладевало ею, помощь ему в этот момент в ее душе была возведена в ранг долга, смысла всей ее дальнейшей жизни. Чувства переполняли ее, ей хотелось, чтобы никто не был так же несчастен, как она, чтобы никто не испытал такую же боль потери.
Раздумывая так, Милославская приняла решение, как только придет, взяться за карты. Ведь это было главное ее орудие. По установленным свыше правилам, дважды в день браться за краты она н могла: у нее просто не было на это сил, поскольку каждый сеанс выжимал из нее максимум энергии и на ее восстановление требовалось определенное время.
Помня об этом, Милославская подумала о Джокере. Добродушное лицо молодого месяца, изображенное на карте, с улыбкой взирало на маленький колокольчик и выпускало на него тонкую воздушную струйку, заставляя колокольчик раскачиваться и бренчать. Фоном этому забавному зрелищу служила расстилающаяся под ним мертвая, растрескавшаяся почва. Яна и сама не могла объяснить взаимосвязи между столь разными, но нарисованными ею на одной карте символами. Изображение было столь же парадоксальным, как и видения, даруемые ею.
Джокер гадалка могла использовать дважды. Он всегда давал малопонятную, загадочную информацию, которая в конце концов расшифровывалась гадалкой и оказывалась очень важной. По этой причине Джокер Яна еще называла Сюрпризом. На самом деле, он умел преподнести самую неожиданную неожиданность.
Беря во внимание качества Джокера, гадалка решила попытаться использовать его сегодня, пусть даже и после «Взгляда в прошлое». Двоекратное использование этой карты часто заканчивалось успехом, а вот использование Сюрприза после другого магического инструмента далеко не всегда. «Попытка не пытка,» – думала гадалка, размышляя об этом. В конце концов, она хорошо выспалась, пообедала довольно плотно, а теперь вот набралась сил на прогулке...
– Джемма, идем, – крикнула она, набравшись решимости. – Нам пора.
Собака, крепко ухватившая зубами брошенную гадалкой дубинку, помчалась ей навстречу.
– Брось, – сказала Яна, кивнув на палку.
Джемма бросила, но тут же подняла ее, взглядом и движениями прося Милославскую еще поиграть с ней.
– Ладно, – уступила та, – в последний раз.
Она размахнулась и далеко закинула дубинку, после чего развернулась и стала спускаться по тропинке, крикнув любимице: «Догонишь!»
Трава по краям дорожки уже пожелтела, напоминая о приближении осени, которую гадалка не любила. Она не любила монотонный непрекращающийся дождь, голые парки и сады, вечно пасмурные дни, непривычный после летнего тепла холод, хмурые лица прохожих. Словом, она не любила в осени все.
Джемма, высунув язык, семенила за своей хозяйкой. Она набегалась вдоволь и теперь была спокойна. Единственное, чего ей сейчас не хватало – обильное питье. Милославская знала потребности собаки, поэтому, погладив ее пробормотала:
– Ничего, потерпи, до дома не так уж и далеко.
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
– Ничего, ничего, – успокаивала ее Яна, – ты, кажется, гулять хотела.
Она редко прибегала к таким крайним мерам: Джемма была собакой умной и на прогулке никогда не беспокоила прохожих. Единственным поводом для ее агрессии могла быть только угроза Яниной жизни и безопасности. Уж тут-то Джемма была готова показать себя во всей красе. К счастью, она никогда не воспринимала всерьез ложную угрозу и спокойно относилась к тому, если к Милославской подходил поговорить кто-нибудь из соседей. Собака оставалась спокойной, хотя ни малейшего движения этого человека, даже мимического, не упускала из виду.
Сегодня гадалка прибегнула к наморднику и к поводку, потому что намеревалась отправиться месте с Джеммой подальше от своего квартала, на пустырь, находящийся несколькими улицами выше. Там было много раздолья для игр собаки, да и вид сверху расстилался великолепный: весь город лежал, как на ладони, и, пока овчарка резвилась, Яна получала ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение.
Милославская со своей питомицей выбиралась на этот пустырь нечасто, потому что улица, на которой она жила, и без того предоставляла неплохую возможность для выгула собаки. Сегодня же, чувствуя вину перед Джеммой за недостаточно чуткий уход в последние дни, гадалка хотела доставить е особое удовольствие.
Яна знала, что натосковавшееся по свободе животное, если не попридержать его за поводок, будет докучать ей своими бросками из стороны в сторону, и тогда до пустыря они вообще неизвестно когда доберутся, поэтому и решила «заковать» Джемму на некоторое время в экстренное собачье обмундирование.
Они неторопливо поднимались по узкой извилистой тропинке. Погода стояла прекрасная. Жара, стоявшая долгие недели, спала. Было просто тепло. Тихий, едва уловимый ветерок дул с юга. Последняя улица перед пустырем уже заканчивалась, и Джемма, чувствуя приближение долгожданной свободы, стала рваться вперед. Милославская с радостью отпустила ее, и та принялась бегать взад и вперед, поднимая вверх столбы пыли.
Яна смотрела на нее и думала, каким простым и незатейливым является собачье счастье. А ей, а человеку, что надо, для того, чтобы вот такой восторг переполнял все существо, разум, тело, чувства?
Такого ощущения Милославская давно не испытывала. Ей было иногда хорошо, но так, чтобы хорошо совсем – нет, она давно забыла, что это такое. Пожалуй, и человеку для счастья надо немного – чтобы был рядом близкий человек, чтобы он любил, чтобы беззаботно резвилось рядом дитя, похожее как две капли на своего отца. Таким был ее сын. Близким и любимым был ее муж. Все это кануло в Лету...
Необъяснимая тоска овладела в тот миг всем существом Милославской. Она смотрела вдаль, на гудящий мирской, никчемной суетой город, и слезы, капля за каплей, катились по ее щекам.
Джемма ничего этого, казалось, не замечала или от счастья не успевала заметить и продолжала носиться, как сумасшедшая, избороздив всю почву в радиусе ста метров.
Мысли гадалки незаметно обратились к Незнамову. А как он будет жить, если хеппи энд не наступит, если итог с Галюсиным исчезновением окажется печальным? Ведь она тоже самое дорогое, что у него есть, хотя большую часть своего времени он и отдает работе, хотя и мало интересуется проблемами своего ребенка.
Яна думала об этом, и желание помочь Незнамову все сильнее овладевало ею, помощь ему в этот момент в ее душе была возведена в ранг долга, смысла всей ее дальнейшей жизни. Чувства переполняли ее, ей хотелось, чтобы никто не был так же несчастен, как она, чтобы никто не испытал такую же боль потери.
Раздумывая так, Милославская приняла решение, как только придет, взяться за карты. Ведь это было главное ее орудие. По установленным свыше правилам, дважды в день браться за краты она н могла: у нее просто не было на это сил, поскольку каждый сеанс выжимал из нее максимум энергии и на ее восстановление требовалось определенное время.
Помня об этом, Милославская подумала о Джокере. Добродушное лицо молодого месяца, изображенное на карте, с улыбкой взирало на маленький колокольчик и выпускало на него тонкую воздушную струйку, заставляя колокольчик раскачиваться и бренчать. Фоном этому забавному зрелищу служила расстилающаяся под ним мертвая, растрескавшаяся почва. Яна и сама не могла объяснить взаимосвязи между столь разными, но нарисованными ею на одной карте символами. Изображение было столь же парадоксальным, как и видения, даруемые ею.
Джокер гадалка могла использовать дважды. Он всегда давал малопонятную, загадочную информацию, которая в конце концов расшифровывалась гадалкой и оказывалась очень важной. По этой причине Джокер Яна еще называла Сюрпризом. На самом деле, он умел преподнести самую неожиданную неожиданность.
Беря во внимание качества Джокера, гадалка решила попытаться использовать его сегодня, пусть даже и после «Взгляда в прошлое». Двоекратное использование этой карты часто заканчивалось успехом, а вот использование Сюрприза после другого магического инструмента далеко не всегда. «Попытка не пытка,» – думала гадалка, размышляя об этом. В конце концов, она хорошо выспалась, пообедала довольно плотно, а теперь вот набралась сил на прогулке...
– Джемма, идем, – крикнула она, набравшись решимости. – Нам пора.
Собака, крепко ухватившая зубами брошенную гадалкой дубинку, помчалась ей навстречу.
– Брось, – сказала Яна, кивнув на палку.
Джемма бросила, но тут же подняла ее, взглядом и движениями прося Милославскую еще поиграть с ней.
– Ладно, – уступила та, – в последний раз.
Она размахнулась и далеко закинула дубинку, после чего развернулась и стала спускаться по тропинке, крикнув любимице: «Догонишь!»
Трава по краям дорожки уже пожелтела, напоминая о приближении осени, которую гадалка не любила. Она не любила монотонный непрекращающийся дождь, голые парки и сады, вечно пасмурные дни, непривычный после летнего тепла холод, хмурые лица прохожих. Словом, она не любила в осени все.
Джемма, высунув язык, семенила за своей хозяйкой. Она набегалась вдоволь и теперь была спокойна. Единственное, чего ей сейчас не хватало – обильное питье. Милославская знала потребности собаки, поэтому, погладив ее пробормотала:
– Ничего, потерпи, до дома не так уж и далеко.
ГЛАВА 11
Еще издалека Милославская увидела, что возле ее дома стоит какая-то машина. Подойдя чуть ближе, она отчетливо разглядела в ней «шестерку» Семена Семеныча. Удивленная, она пробормотала:
– А говорил – вечерком!
Джемма, завидев гостя, узнав его и почувствовав, что хозяйка расположена к нему благожелательно, с радостным лаем и намерением продемонстрировать собственное гостеприимство, бросилась вперед.
Руденко стоял у машины, капот которой был открыт, и, наклонившись, священнодействовал над ее мотором, который вечно барахлил.
– Сема-а, – похлопав его по плечу, протянула Милославская, о приближении которой он не мог не догадаться по лаю Джеммы. Однако Три Семерки был так увлечен своим занятием, что не поднял головы до тех пор, пока Яна лично не заявила о своем присутствии.
– Пришла? – спросил он, вытирая запачканные руки о засаленную тряпку, валявшуюся у него в бардачке. – А я давно уж тут. Слава богу, она скучать не дает, – Три Семерки похлопал по дверце своей машины.
– Что опять сломалась? – сочувственно спросила гадалка.
– Да нет. Но постукивает что-то внутри. Боюсь, далеко так не уеду. Впрочем, теперь вроде наладил. А тебя где черти носят?
– Но ты же сказал – вечером. Я с Джеммой гуляла.
– Гуляла? А я думаю, чего у нее телефон не отвечает?! Раз десять набирал. Ну, думаю, тьфу ты, пропасть, скорей доеду, чем ждать.
– Соскучился? – спросила гадалка, усмехаясь горячности приятеля.
– Нет, еще не успел, – серьезно ответил он. – просто новостью хотел поделиться.
– Что, или в звании повысили? – игриво спросила Милославская.
– Брось шутить, дело-то серьезное, – хмурясь, произнес Три Семерки.
– Ну идем в дом, поговорим, – сменив тон, сказала Яна и приподняла щеколду отпертой уже ею калитки.
Руденко, шмыгая носом и что-то бормоча насчет своего «жигуленка», плелся позади приятельницы. Гадалка же пыталась предположить, какую такую новость принес ей Три Семерки. Был он непривычно серьезен, и это ее настораживало.
Звякнув ключами, упавшими на маленькую полочку, прибитую возле зеркала, Милославская молча нырнула ногами в тапочки и зашагала в направлении своего кабинета. Его из всех других комнат она выбрала интуитивно, а подумав об этом, решила, что это, в плане ее успешного продвижения в деле, знак, и непременно хороший.
Семен Семеныч, как только зашел, по привычке, механически, снял фуражку, без всякого стеснения почесал уставшую за день от головного убора голову по всей ее окружности, потом хотело было, как и Яна пройти в кабинет, но сделал шаг назад и, как подлинный джентельмен, решил задержаться у зеркала. Насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, он пару раз провел расческой по волосам, которые гораздо больше напоминали короткую шерстку неизвестного животного.
– Блеск! – с ироничным восторгом воскликнула Милославская, выглядывающая из двери, чтобы посмотреть, ради чего ее приятель задержался в прихожей.
Семен Семеныч, нисколько не смутившись, деловито кашлянул, потом, поглядев по сторонам, повесил фуражку на верхний угол двери, ведущей в Янину спальню, и только после этого последовал туда, куда его и приглашали.
Гадалка, на ходу прикуривая тонкую длинную сигарету, жестом указала Семену Семенычу на диван, а сама мягко опустилась в кресло, выпуская изо рта клубящуюся струйку дыма.
– Минздрав же предупрежда-ает! – с притворным отвращением размахивая перед собственным носом кистью правой руки, протянул Три Семерки и стал шарить в кармане в поисках того же, чем губила в тот момент свое здоровье Милославская.
– Да на! – протянула ему гадалка свою пачку. – Только давай быстрее выкладывай, не томи!
Руденко зыркнул на сигареты Милославской, потом пренебрежительно поморщился, отрицательно махнул головой и вытащил, наконец, из кармана кителя мятую пачку «Примы». Яна сразу же подошла к форточке и пошире открыла ее, заранее зная, что после руденковского снадобья ей еще долго придется проветривать помещение.
Семен Семеныч важно закинул ногу на ногу, прикурил от спички и стал размахивать ею, пытаясь затушить огонь, начавший уже обжигать пальцы.
– Эх, – вздохнула Милославская, – Сема, как ты докатился до такой жизни?
Она отыскала взглядом на столике свою зажигалку и бросила ее приятелю.
– На, дарю.
– Которую уж по счету? – спросил Три Семерки, ловко ухватив в воздухе Янин подарок.
Гадалка, улыбаясь, пожала плечами.
– Не, не держатся они у меня, – покачивая головой, заметил Руденко и глубоко втянул в себя едкий дым. – Да и не люблю я их! Спички, они на все случаи жизни – в зубах там поковыряться... А это что? – пессимистично завершил он, вертя зажигалкой перед носом. Но тем не менее в конце-концов спрятал ее поглубже в задний карман брюк.
Яна вопросительно посмотрела на Три Семерки, ожидая, когда он наконец поведает ей о том, с чем, собственно, пожаловал. Уловив ее взгляд, Руденко уселся поудобнее и сказал:
– Нашлись родственники обгоревшего трупа.
– Что-о? – привстав от неожиданности, протянула гадалка.
– Что слышала, – спокойно произнес Семен Семеныч, уверенный, что реакция Яны будет именно такой.
– Как? – прошептала Милославская, опустившись на свое место.
– Как это обычно бывает... – Руденко равнодушно пожал плечами. – Пропала девчонка. Дочь состоятельных родителей. Добропорядочная. Мама с папой бросились искать ее по приятелям, знакомым, родственникам – бесполезно. Тогда уж – по больницам, а в итоге и в морг...
– И что-о? – широко раскрыв глаза, протянула Милославская, стряхивая длинный столбик пепла.
– Нашли, что искали.
– А они уверены в том, что это их дочь?
– Да.
– Но почему? При ней ведь был студенческий на имя Незнамовой...
– Ну и что? Тебе вот он много дал, этот студенческий? Тем более, что еще до их приезда установили – он покойнице не принадлежит.
– М-да... – Яна задумалась.
– Там такой папа, Яна Борисовна... Он нюни-то не стал распускать. Сразу нанял самого высококвалифицированного патологоанатома. Оплатил все расходы по нужной экспертизе. Впрочем, глубокого исследования и не понадобилось. Через пару часов он уже имел ответ. Девчонке еще в детстве отняли селезенку. Делали операцию за границей. Шов еще тогда был практически незаметным, а с годами вовсе затянулся. В общем, папочка пожелал проверить, есть селезенка у мертвой или нет. Оказалось – нет. Ну, и еще там какие-то мелочи совпали.
– Ну а преступника-то нашли?
– Нет пока. Но делом же милиция занялась, – Три Семерки покачал головой и горделиво поджал нижнюю губу.
– Ах, ну если так... – Яна не удержалась от иронии.
– Вредная ты, Яна Борисовна, женщина! – Семен Семеныч сначала с некоторой обидой нахмурился, а потом все же расхохотался.
Милославской нравилось в нем то, что он никогда не обижался на нее шутки, а от иронии в адрес приятеля ей всегда было трудно удержаться. Три Семерки и сам умел посмеяться над собой, в глубине души не отказываясь признать, что забавно он выглядит довольно часто.
Гадалка посмеялась вместе с Руденко, затем встала и стала прохаживаться по кабинету.
– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – тихо произнесла она, вытирая выступившие от смеха слезы.
– А? – не понял ее Три Семерки.
– Между этими девушками не может не быть связи, – сказала она, глядя на него.
Руденко выпятил нижнюю губу и хмыкнул, не зная еще, соглашаться с гадалкой или нет.
– В любом случае, я обязательно должна поговорить с родственниками покойной! – уверенно заявила Милославская, глядя на Семена Семеныча.
– И я тебе, само собой разумеется, обязан в этом помочь... – обреченно протянул Три Семерки, заранее зная, к чему клонит его подруга.
– Какой ты догадливый, Сема! – гадалка приблизилась к Руденко и погладила его по голове. – Ты, конечно, согласен? Я ведь должна выяснить, были ли девушки знакомы? Ведь каким-то образом студенческий Галюси оказался у их дочери.
– Но ты можешь это выяснить и у самого Незнамова, – пожав плечами, сказал Семен Семеныч, хотя был не против сотрудничать с Яной.
– Да что ты, Сема? Он ни черта ничего толком не знает о жизни дочери!
– Боже! Яна Борисовна! Ты стала выражаться! – Руденко с укоризной покачал головой.
– Завыражаешься с тобой, пожалуй! Не знает он друзей Галюси, не знает!
– Успокойся, я согласен тебе помочь, – Три Семерки привстал и, сотрясая в воздухе указательным пальцем, многозначительно произнес: – Только при одном условии – ты меня покормишь... – последние слова Руденко сказал, облизнувшись, и совершенно другим тоном, больше похожим на мяуканье мартовского кота, который только что пришел с очередного рандеву.
– Ну куда ж я от тебя денусь? – всплеснув руками, ответила Милославская и вздохнула с облегчением.
Через пятнадцать минут Руденко уже смачно прихлебывал пельменный бульон, закидывая ону за другой миниатюрные пельмешки, загодя купленные Яной в ближайшем супермаркете. Он поглощал их с таким аппетитом, что Милославская умилялась, глядя на него. Ей редко удавалось так раззадорить приятеля своими нехитрыми яствами, поскольку жена его была отменным поваром, и превзойти ее искусность было весьма сложно. Гадалка же редко творила на кухне что-нибудь этакое, так как жила одна и ей гораздо проще и удобнее было питаться в кафе.
– Ты дафай, дафай, – энергично жуя, пробубнил он, – не стой, одефайся.
Гадалка улыбнулась и скрылась в своей комнате. Она радовалась, что дело прибретало новый поворот, о котором Незнамов еще вряд ли знал. Это позволяло ей подсознательно самоутвердиться и снять тот комплекс профессиональной неполноценности, который тяжелым грузом лег ее сердце, когда Галина Незнамова была неоправданно названа мертвой.
Конечно, новость, принесенная Руденко, едва ли приблизила ее к разгадке преступления. Скорее, во всей этой истории появилось еще больше неизвестных. Однако, процесс сдвинулся с мертвой точки, и это обнадеживало. Милославская всегда верила в свои силы и в положительный исход ведомого ею дела. Теперь эта уверенность вновь вернулась к ней.
Через десять минут она уже стояла в полной боеготовности перед Семеном Семенычем, который в этот момент пил, обжигаясь, зеленый чай, напрочь отказавшись от предложенного кофе. Он сослался на скачущее давление, заставив Яну шутливо назвать его списанным товаром.
– Вперед? – спросила она приятеля.
– Угу, – ответил тот, на ходу сделав последний глоток.
Милославская пошла обуваться; Семен Семеныч, схватив из небольшой хрустальной вазочки пару конфет, торопливо последовал за ней.
– А говорил – вечерком!
Джемма, завидев гостя, узнав его и почувствовав, что хозяйка расположена к нему благожелательно, с радостным лаем и намерением продемонстрировать собственное гостеприимство, бросилась вперед.
Руденко стоял у машины, капот которой был открыт, и, наклонившись, священнодействовал над ее мотором, который вечно барахлил.
– Сема-а, – похлопав его по плечу, протянула Милославская, о приближении которой он не мог не догадаться по лаю Джеммы. Однако Три Семерки был так увлечен своим занятием, что не поднял головы до тех пор, пока Яна лично не заявила о своем присутствии.
– Пришла? – спросил он, вытирая запачканные руки о засаленную тряпку, валявшуюся у него в бардачке. – А я давно уж тут. Слава богу, она скучать не дает, – Три Семерки похлопал по дверце своей машины.
– Что опять сломалась? – сочувственно спросила гадалка.
– Да нет. Но постукивает что-то внутри. Боюсь, далеко так не уеду. Впрочем, теперь вроде наладил. А тебя где черти носят?
– Но ты же сказал – вечером. Я с Джеммой гуляла.
– Гуляла? А я думаю, чего у нее телефон не отвечает?! Раз десять набирал. Ну, думаю, тьфу ты, пропасть, скорей доеду, чем ждать.
– Соскучился? – спросила гадалка, усмехаясь горячности приятеля.
– Нет, еще не успел, – серьезно ответил он. – просто новостью хотел поделиться.
– Что, или в звании повысили? – игриво спросила Милославская.
– Брось шутить, дело-то серьезное, – хмурясь, произнес Три Семерки.
– Ну идем в дом, поговорим, – сменив тон, сказала Яна и приподняла щеколду отпертой уже ею калитки.
Руденко, шмыгая носом и что-то бормоча насчет своего «жигуленка», плелся позади приятельницы. Гадалка же пыталась предположить, какую такую новость принес ей Три Семерки. Был он непривычно серьезен, и это ее настораживало.
Звякнув ключами, упавшими на маленькую полочку, прибитую возле зеркала, Милославская молча нырнула ногами в тапочки и зашагала в направлении своего кабинета. Его из всех других комнат она выбрала интуитивно, а подумав об этом, решила, что это, в плане ее успешного продвижения в деле, знак, и непременно хороший.
Семен Семеныч, как только зашел, по привычке, механически, снял фуражку, без всякого стеснения почесал уставшую за день от головного убора голову по всей ее окружности, потом хотело было, как и Яна пройти в кабинет, но сделал шаг назад и, как подлинный джентельмен, решил задержаться у зеркала. Насвистывая какой-то незамысловатый мотивчик, он пару раз провел расческой по волосам, которые гораздо больше напоминали короткую шерстку неизвестного животного.
– Блеск! – с ироничным восторгом воскликнула Милославская, выглядывающая из двери, чтобы посмотреть, ради чего ее приятель задержался в прихожей.
Семен Семеныч, нисколько не смутившись, деловито кашлянул, потом, поглядев по сторонам, повесил фуражку на верхний угол двери, ведущей в Янину спальню, и только после этого последовал туда, куда его и приглашали.
Гадалка, на ходу прикуривая тонкую длинную сигарету, жестом указала Семену Семенычу на диван, а сама мягко опустилась в кресло, выпуская изо рта клубящуюся струйку дыма.
– Минздрав же предупрежда-ает! – с притворным отвращением размахивая перед собственным носом кистью правой руки, протянул Три Семерки и стал шарить в кармане в поисках того же, чем губила в тот момент свое здоровье Милославская.
– Да на! – протянула ему гадалка свою пачку. – Только давай быстрее выкладывай, не томи!
Руденко зыркнул на сигареты Милославской, потом пренебрежительно поморщился, отрицательно махнул головой и вытащил, наконец, из кармана кителя мятую пачку «Примы». Яна сразу же подошла к форточке и пошире открыла ее, заранее зная, что после руденковского снадобья ей еще долго придется проветривать помещение.
Семен Семеныч важно закинул ногу на ногу, прикурил от спички и стал размахивать ею, пытаясь затушить огонь, начавший уже обжигать пальцы.
– Эх, – вздохнула Милославская, – Сема, как ты докатился до такой жизни?
Она отыскала взглядом на столике свою зажигалку и бросила ее приятелю.
– На, дарю.
– Которую уж по счету? – спросил Три Семерки, ловко ухватив в воздухе Янин подарок.
Гадалка, улыбаясь, пожала плечами.
– Не, не держатся они у меня, – покачивая головой, заметил Руденко и глубоко втянул в себя едкий дым. – Да и не люблю я их! Спички, они на все случаи жизни – в зубах там поковыряться... А это что? – пессимистично завершил он, вертя зажигалкой перед носом. Но тем не менее в конце-концов спрятал ее поглубже в задний карман брюк.
Яна вопросительно посмотрела на Три Семерки, ожидая, когда он наконец поведает ей о том, с чем, собственно, пожаловал. Уловив ее взгляд, Руденко уселся поудобнее и сказал:
– Нашлись родственники обгоревшего трупа.
– Что-о? – привстав от неожиданности, протянула гадалка.
– Что слышала, – спокойно произнес Семен Семеныч, уверенный, что реакция Яны будет именно такой.
– Как? – прошептала Милославская, опустившись на свое место.
– Как это обычно бывает... – Руденко равнодушно пожал плечами. – Пропала девчонка. Дочь состоятельных родителей. Добропорядочная. Мама с папой бросились искать ее по приятелям, знакомым, родственникам – бесполезно. Тогда уж – по больницам, а в итоге и в морг...
– И что-о? – широко раскрыв глаза, протянула Милославская, стряхивая длинный столбик пепла.
– Нашли, что искали.
– А они уверены в том, что это их дочь?
– Да.
– Но почему? При ней ведь был студенческий на имя Незнамовой...
– Ну и что? Тебе вот он много дал, этот студенческий? Тем более, что еще до их приезда установили – он покойнице не принадлежит.
– М-да... – Яна задумалась.
– Там такой папа, Яна Борисовна... Он нюни-то не стал распускать. Сразу нанял самого высококвалифицированного патологоанатома. Оплатил все расходы по нужной экспертизе. Впрочем, глубокого исследования и не понадобилось. Через пару часов он уже имел ответ. Девчонке еще в детстве отняли селезенку. Делали операцию за границей. Шов еще тогда был практически незаметным, а с годами вовсе затянулся. В общем, папочка пожелал проверить, есть селезенка у мертвой или нет. Оказалось – нет. Ну, и еще там какие-то мелочи совпали.
– Ну а преступника-то нашли?
– Нет пока. Но делом же милиция занялась, – Три Семерки покачал головой и горделиво поджал нижнюю губу.
– Ах, ну если так... – Яна не удержалась от иронии.
– Вредная ты, Яна Борисовна, женщина! – Семен Семеныч сначала с некоторой обидой нахмурился, а потом все же расхохотался.
Милославской нравилось в нем то, что он никогда не обижался на нее шутки, а от иронии в адрес приятеля ей всегда было трудно удержаться. Три Семерки и сам умел посмеяться над собой, в глубине души не отказываясь признать, что забавно он выглядит довольно часто.
Гадалка посмеялась вместе с Руденко, затем встала и стала прохаживаться по кабинету.
– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно, – тихо произнесла она, вытирая выступившие от смеха слезы.
– А? – не понял ее Три Семерки.
– Между этими девушками не может не быть связи, – сказала она, глядя на него.
Руденко выпятил нижнюю губу и хмыкнул, не зная еще, соглашаться с гадалкой или нет.
– В любом случае, я обязательно должна поговорить с родственниками покойной! – уверенно заявила Милославская, глядя на Семена Семеныча.
– И я тебе, само собой разумеется, обязан в этом помочь... – обреченно протянул Три Семерки, заранее зная, к чему клонит его подруга.
– Какой ты догадливый, Сема! – гадалка приблизилась к Руденко и погладила его по голове. – Ты, конечно, согласен? Я ведь должна выяснить, были ли девушки знакомы? Ведь каким-то образом студенческий Галюси оказался у их дочери.
– Но ты можешь это выяснить и у самого Незнамова, – пожав плечами, сказал Семен Семеныч, хотя был не против сотрудничать с Яной.
– Да что ты, Сема? Он ни черта ничего толком не знает о жизни дочери!
– Боже! Яна Борисовна! Ты стала выражаться! – Руденко с укоризной покачал головой.
– Завыражаешься с тобой, пожалуй! Не знает он друзей Галюси, не знает!
– Успокойся, я согласен тебе помочь, – Три Семерки привстал и, сотрясая в воздухе указательным пальцем, многозначительно произнес: – Только при одном условии – ты меня покормишь... – последние слова Руденко сказал, облизнувшись, и совершенно другим тоном, больше похожим на мяуканье мартовского кота, который только что пришел с очередного рандеву.
– Ну куда ж я от тебя денусь? – всплеснув руками, ответила Милославская и вздохнула с облегчением.
Через пятнадцать минут Руденко уже смачно прихлебывал пельменный бульон, закидывая ону за другой миниатюрные пельмешки, загодя купленные Яной в ближайшем супермаркете. Он поглощал их с таким аппетитом, что Милославская умилялась, глядя на него. Ей редко удавалось так раззадорить приятеля своими нехитрыми яствами, поскольку жена его была отменным поваром, и превзойти ее искусность было весьма сложно. Гадалка же редко творила на кухне что-нибудь этакое, так как жила одна и ей гораздо проще и удобнее было питаться в кафе.
– Ты дафай, дафай, – энергично жуя, пробубнил он, – не стой, одефайся.
Гадалка улыбнулась и скрылась в своей комнате. Она радовалась, что дело прибретало новый поворот, о котором Незнамов еще вряд ли знал. Это позволяло ей подсознательно самоутвердиться и снять тот комплекс профессиональной неполноценности, который тяжелым грузом лег ее сердце, когда Галина Незнамова была неоправданно названа мертвой.
Конечно, новость, принесенная Руденко, едва ли приблизила ее к разгадке преступления. Скорее, во всей этой истории появилось еще больше неизвестных. Однако, процесс сдвинулся с мертвой точки, и это обнадеживало. Милославская всегда верила в свои силы и в положительный исход ведомого ею дела. Теперь эта уверенность вновь вернулась к ней.
Через десять минут она уже стояла в полной боеготовности перед Семеном Семенычем, который в этот момент пил, обжигаясь, зеленый чай, напрочь отказавшись от предложенного кофе. Он сослался на скачущее давление, заставив Яну шутливо назвать его списанным товаром.
– Вперед? – спросила она приятеля.
– Угу, – ответил тот, на ходу сделав последний глоток.
Милославская пошла обуваться; Семен Семеныч, схватив из небольшой хрустальной вазочки пару конфет, торопливо последовал за ней.
ГЛАВА 12
– Дай бог, чтоб завелась, – пробормотал Руденко, усаживаясь за руль, и перекрестился.
– Не богохульствуй! – с шутливой строгостью заметила Яна.
Семен Семеныч повернул ключ зажигания и, будто ожидая удара по голове, прищурил один глаз. Мотор заурчал. Но урчанье это, вопреки ожиданию Руденко не переросло в привычное и ему, и гадалке тарахтенье. Движок замолк.
Три Семерки сделал еще несколько попыток, но машина его не слушалась.
– Это все ты виновата! – не с того не с сего заорал он на гадалку.
– Что? Я? – опешив, залепетала она.
– Да, ты! Нечего заранее пристегиваться. В этом вертолете пристегиваются только тогда, когда уже точно уверены, что едут. Иначе, можно сглазить, – уже мягче добавил Три Семерки, в глубине души признав, что неправ.
– Ну хорошо, – Яна вернула ремень безопасности на прежнее место.
Руденко вновь нажал на газ – мотор неожиданно заработал.
– Ну вот, я же говорил! – радостно воскликнул он, выворачивая руль.
– Все у тебя не как у людей, Сема, – пробормотала Яна и отвернулась к окну.
Такие мелкие стычки часто случались между приятелями, но они никогда не перерастали в ссоры. Семен Семеныч был вспыльчивым и горячным, но отходчивым, а Яна, понимая это, многое ему прощала. Сейчас она знала, что потребуется некоторое время, прежде чем с Руденко можно будет разговаривать по-прежнему, поэтому решила преждевременно не испытывать его терпение, тем более ей было о чем помолчать, подумать.
Милославская стала представлять себе, какие отношения могли связывать ту девушку и Галю Незнамову, и как вообще случилось так, что одна из них мертва, а вторая, можно сказать, пропала без вести. Первое, что пришло ей в голову – они были подругами. Второе – Незнамова забыла свой студенческий, когда была в гостях у этой приятельницы.
Эта версия показалась гадалке в первый момент вполне правдоподобной, но минутой позже она подумала, что слишком уж странно такое стечение обстоятельств, как одновременная смерть одной из них и исчезновение другой. «Вероятнее всего, – подумала Яна, – к несчастью для первой, в момент похищения Незнамовой, она была вместе с ней, и преступникам ничего более не оставалось, кроме как похитить их всех. Стоп! А не слишком ли много получается похищенных? Сразу трое! Это рискованно для бандитов. Хотя... Может быть, именно поэтому они и избавились от Галиной подруги? А где тогда телохранитель? Почему именно девушка оказалась лишней? Может быть.... она пыталась бежать? А Галюся... дала ей свой студенческий, чтобы в случае чего, нашедшие ее подругу знали, что и Незнамова была с ней!»
Мысль в голове гадалки цеплялась за мысль, а та – за другую, вместе они сворачивались в клубок, увлекая Милославскую все дальше и дальше от действительности. Она обрадовалась быстро пришедшей идее и стала прокручивать ее в своем сознании; раз, потом другой. На каждом этапе идея обрастала все новыми и новыми нюансами, поворачивалась то одной, то другой стороной.
– Миллеровская здесь что ли? – прогремел прямо над самым ухом Милославской голос Руденко.
– А? – ничего толком не расслышав переспросила она.
Семен Семеныч пристально посмотрел по сторонам и, не повторяя вопроса, сам себе ответил:
– Здесь, здесь, и сам знаю.
Он резко свернул в узкий проулок. Яна, словно очнувшись ото сна, пробормотала:
– Где мы?
Район не был ей знаком.
– Прибыли к месту, – сухо ответил Руденко.
– А? А-а-а... – наконец, поняв, в чем дело, протянула гадалка.
– Вот тебе и а-а-а, – деловито заметил Руденко, пытаясь объехать канализационый люк на повороте.
Сделав еще несколько таких маневров по разбитой дороге неуютного двора, окруженного несколькими панельными пятиэтажками и двумя кирпичными высотками, Руденко притормозил у одного из подъездов, присмотрелся и уверенно заявил:
– Думаю, это здесь.
– Прекрасно, – сказала Яна и стала выбираться из машины.
Семен Семеныч по-прежнему сидел на месте. Гадалка посмотрела на него вопросительно.
– Не нравится мне твоя затея, – покачав головой, протянул он, глядя на нее, а потом, кряхтя, вытащил ключи зажигания и последовал за подругой.
– Твое присутствие необходимо, – успокаивала его Милославская, когда они поднимались по лестнице. – Ты подумай, ведь меня они могут прогнать. Кто я такая? А ты как-никак представитель правопрядка. Капитан милиции.
– А, – Три Семерки сморщился и отмахнулся, – сам знаю.
Он понимал – предстоящая встреча выгодна не только гадалке, но и ему самому, но так же ясно Семен Семеныч осознавал и то, что приятного она им обоим сулит мало.
Милославская также ясно представляла, с чем ей придется столкнуться. Нечто подобное она уже пережила, испытав на себе всю силу гнева отца, потерявшего дочь. Однако гадалка уверенно, без оглядки двигалась вперед. Видимо, желание победы было в ней сильнее всех остальных чувств, переполнявших в тот момент ее сердце.
Руденко плелся сзади, придерживаясь за перила, и тяжело дышал.
– Во-от, – бормотал он себе под нос, – и в таких домах лифты ломаются. Так им и надо! Богатые пусть тоже поплачут, – Три Семерки остановился, достал из кармана брюк скомканный носовой платок и смахнул со лба выступившие градины пота.
– Думаю, они уже и так наплакались, Сема, – с укоризной ответила ему Милославская.
Семен Семеныч промолчал. Остановившись на следующем лестничном пролете, гадалка с облегчением вздохнула и, кивнув на металлическую дверь с прибитыми к ней пластмассовыми циферками «23», воскликнула:
– Наконец-то!
– В самом деле, – согласился с ней приятель, которому такая разминка была уже явно не по силам.
Он снял фуражку, пригладил намокший от липкого пота чуп, потом снова одел ее и деловито моргнул Яне обеими глазами, велев ей нажать на кнопку звонка – давай, мол, можно, разрешаю.
Милославская внутренне улыбнулась, подумав, что Руденко в этот момент гораздо больше походил на Санчо Панса при Дон Кихоте, нежели на бравого городского вояку. Она пожала плечами и с силой надавила на маленький черный квадрат – переливчатая трель раздалась по ту сторону двери.
И Яна, и Семен Семеныч притихли в ожидании. Вскоре их слух уловил приближающееся шарканье тапочек. Руденко сделал Милославской знак рукой, велев ей отойти на задний план, а сам встал едва ли не по стойке смирно прямо напротив входа в квартиру.
С громким щелканьем в замочной скважине стал поворачиваться ключ. Три Семерки опустил руку в карман кителя и, когда дверь распахнулась, извлек оттуда свое милицейское удостоверение.
– Капитан милиции Семен Семеныч Руденко, – как по команде, отрапортовал он, протягивая хозяйке жилища красную корочку в развернутом виде.
Милославской понравился его переменившийся настрой, и она мысленно произнесла: «Давай, Сема, так держать!»
Перед Руденко стояла высокая худощавая женщина лет сорока с небольшим в длинном шелковом халате-кимоно с черным узорчатым гипюровым шарфом на голове. Она вопрошающе смотрела на Семена Семеныча своими большими и красивыми, но в данный момент красными и воспаленными глазами. Женщина выглядела настолько изможденной, что, казалось, еще мгновенье, и она, совсем обессилев, рухнет на пол.
Смутившись ее вида, Три Семерки выразительно кашлянул сразу же после собственного представления.
– Как я устала, – еле слышно произнесла женщина.
– Кто там? – раздался из глубины квартиры грубый мужской голос. – Ольга, кто?
– Из милиции, – обернувшись, так же тихо сказала она.
– Чего-о? – недовольно переспросил тот же голос, и вслед за репликой послышались твердые тяжелые шаги.
В следующую минуту за спиной хозяйки показался мужчина, выше ее ростом чуть ли не на две головы, настоящий верзила. Он потуже затянул галстук и еще раз спросил, грозно взирая на гостей:
– Чего тут?
– Милиция, – гораздо скромнее, чем в первый раз, заявил Семен Семеныч.
Мужчина, очевиднее всего, отец погибшей, тут же отодвинул супругу назад и, поставив руки в бока и сердито нахмурившись, сквозь зубы произнес:
– У вас совесть есть или нет?
Между не состоявшимися еще собеседниками на несколько секунд установилось молчание. Ни Милославская, ни ее товарищ не нашлись, что сказать.
– Не богохульствуй! – с шутливой строгостью заметила Яна.
Семен Семеныч повернул ключ зажигания и, будто ожидая удара по голове, прищурил один глаз. Мотор заурчал. Но урчанье это, вопреки ожиданию Руденко не переросло в привычное и ему, и гадалке тарахтенье. Движок замолк.
Три Семерки сделал еще несколько попыток, но машина его не слушалась.
– Это все ты виновата! – не с того не с сего заорал он на гадалку.
– Что? Я? – опешив, залепетала она.
– Да, ты! Нечего заранее пристегиваться. В этом вертолете пристегиваются только тогда, когда уже точно уверены, что едут. Иначе, можно сглазить, – уже мягче добавил Три Семерки, в глубине души признав, что неправ.
– Ну хорошо, – Яна вернула ремень безопасности на прежнее место.
Руденко вновь нажал на газ – мотор неожиданно заработал.
– Ну вот, я же говорил! – радостно воскликнул он, выворачивая руль.
– Все у тебя не как у людей, Сема, – пробормотала Яна и отвернулась к окну.
Такие мелкие стычки часто случались между приятелями, но они никогда не перерастали в ссоры. Семен Семеныч был вспыльчивым и горячным, но отходчивым, а Яна, понимая это, многое ему прощала. Сейчас она знала, что потребуется некоторое время, прежде чем с Руденко можно будет разговаривать по-прежнему, поэтому решила преждевременно не испытывать его терпение, тем более ей было о чем помолчать, подумать.
Милославская стала представлять себе, какие отношения могли связывать ту девушку и Галю Незнамову, и как вообще случилось так, что одна из них мертва, а вторая, можно сказать, пропала без вести. Первое, что пришло ей в голову – они были подругами. Второе – Незнамова забыла свой студенческий, когда была в гостях у этой приятельницы.
Эта версия показалась гадалке в первый момент вполне правдоподобной, но минутой позже она подумала, что слишком уж странно такое стечение обстоятельств, как одновременная смерть одной из них и исчезновение другой. «Вероятнее всего, – подумала Яна, – к несчастью для первой, в момент похищения Незнамовой, она была вместе с ней, и преступникам ничего более не оставалось, кроме как похитить их всех. Стоп! А не слишком ли много получается похищенных? Сразу трое! Это рискованно для бандитов. Хотя... Может быть, именно поэтому они и избавились от Галиной подруги? А где тогда телохранитель? Почему именно девушка оказалась лишней? Может быть.... она пыталась бежать? А Галюся... дала ей свой студенческий, чтобы в случае чего, нашедшие ее подругу знали, что и Незнамова была с ней!»
Мысль в голове гадалки цеплялась за мысль, а та – за другую, вместе они сворачивались в клубок, увлекая Милославскую все дальше и дальше от действительности. Она обрадовалась быстро пришедшей идее и стала прокручивать ее в своем сознании; раз, потом другой. На каждом этапе идея обрастала все новыми и новыми нюансами, поворачивалась то одной, то другой стороной.
– Миллеровская здесь что ли? – прогремел прямо над самым ухом Милославской голос Руденко.
– А? – ничего толком не расслышав переспросила она.
Семен Семеныч пристально посмотрел по сторонам и, не повторяя вопроса, сам себе ответил:
– Здесь, здесь, и сам знаю.
Он резко свернул в узкий проулок. Яна, словно очнувшись ото сна, пробормотала:
– Где мы?
Район не был ей знаком.
– Прибыли к месту, – сухо ответил Руденко.
– А? А-а-а... – наконец, поняв, в чем дело, протянула гадалка.
– Вот тебе и а-а-а, – деловито заметил Руденко, пытаясь объехать канализационый люк на повороте.
Сделав еще несколько таких маневров по разбитой дороге неуютного двора, окруженного несколькими панельными пятиэтажками и двумя кирпичными высотками, Руденко притормозил у одного из подъездов, присмотрелся и уверенно заявил:
– Думаю, это здесь.
– Прекрасно, – сказала Яна и стала выбираться из машины.
Семен Семеныч по-прежнему сидел на месте. Гадалка посмотрела на него вопросительно.
– Не нравится мне твоя затея, – покачав головой, протянул он, глядя на нее, а потом, кряхтя, вытащил ключи зажигания и последовал за подругой.
– Твое присутствие необходимо, – успокаивала его Милославская, когда они поднимались по лестнице. – Ты подумай, ведь меня они могут прогнать. Кто я такая? А ты как-никак представитель правопрядка. Капитан милиции.
– А, – Три Семерки сморщился и отмахнулся, – сам знаю.
Он понимал – предстоящая встреча выгодна не только гадалке, но и ему самому, но так же ясно Семен Семеныч осознавал и то, что приятного она им обоим сулит мало.
Милославская также ясно представляла, с чем ей придется столкнуться. Нечто подобное она уже пережила, испытав на себе всю силу гнева отца, потерявшего дочь. Однако гадалка уверенно, без оглядки двигалась вперед. Видимо, желание победы было в ней сильнее всех остальных чувств, переполнявших в тот момент ее сердце.
Руденко плелся сзади, придерживаясь за перила, и тяжело дышал.
– Во-от, – бормотал он себе под нос, – и в таких домах лифты ломаются. Так им и надо! Богатые пусть тоже поплачут, – Три Семерки остановился, достал из кармана брюк скомканный носовой платок и смахнул со лба выступившие градины пота.
– Думаю, они уже и так наплакались, Сема, – с укоризной ответила ему Милославская.
Семен Семеныч промолчал. Остановившись на следующем лестничном пролете, гадалка с облегчением вздохнула и, кивнув на металлическую дверь с прибитыми к ней пластмассовыми циферками «23», воскликнула:
– Наконец-то!
– В самом деле, – согласился с ней приятель, которому такая разминка была уже явно не по силам.
Он снял фуражку, пригладил намокший от липкого пота чуп, потом снова одел ее и деловито моргнул Яне обеими глазами, велев ей нажать на кнопку звонка – давай, мол, можно, разрешаю.
Милославская внутренне улыбнулась, подумав, что Руденко в этот момент гораздо больше походил на Санчо Панса при Дон Кихоте, нежели на бравого городского вояку. Она пожала плечами и с силой надавила на маленький черный квадрат – переливчатая трель раздалась по ту сторону двери.
И Яна, и Семен Семеныч притихли в ожидании. Вскоре их слух уловил приближающееся шарканье тапочек. Руденко сделал Милославской знак рукой, велев ей отойти на задний план, а сам встал едва ли не по стойке смирно прямо напротив входа в квартиру.
С громким щелканьем в замочной скважине стал поворачиваться ключ. Три Семерки опустил руку в карман кителя и, когда дверь распахнулась, извлек оттуда свое милицейское удостоверение.
– Капитан милиции Семен Семеныч Руденко, – как по команде, отрапортовал он, протягивая хозяйке жилища красную корочку в развернутом виде.
Милославской понравился его переменившийся настрой, и она мысленно произнесла: «Давай, Сема, так держать!»
Перед Руденко стояла высокая худощавая женщина лет сорока с небольшим в длинном шелковом халате-кимоно с черным узорчатым гипюровым шарфом на голове. Она вопрошающе смотрела на Семена Семеныча своими большими и красивыми, но в данный момент красными и воспаленными глазами. Женщина выглядела настолько изможденной, что, казалось, еще мгновенье, и она, совсем обессилев, рухнет на пол.
Смутившись ее вида, Три Семерки выразительно кашлянул сразу же после собственного представления.
– Как я устала, – еле слышно произнесла женщина.
– Кто там? – раздался из глубины квартиры грубый мужской голос. – Ольга, кто?
– Из милиции, – обернувшись, так же тихо сказала она.
– Чего-о? – недовольно переспросил тот же голос, и вслед за репликой послышались твердые тяжелые шаги.
В следующую минуту за спиной хозяйки показался мужчина, выше ее ростом чуть ли не на две головы, настоящий верзила. Он потуже затянул галстук и еще раз спросил, грозно взирая на гостей:
– Чего тут?
– Милиция, – гораздо скромнее, чем в первый раз, заявил Семен Семеныч.
Мужчина, очевиднее всего, отец погибшей, тут же отодвинул супругу назад и, поставив руки в бока и сердито нахмурившись, сквозь зубы произнес:
– У вас совесть есть или нет?
Между не состоявшимися еще собеседниками на несколько секунд установилось молчание. Ни Милославская, ни ее товарищ не нашлись, что сказать.