Страница:
За ним послали стольника Дашкова с объяснениями, но ими не удовлетворились. В 1666 году Англия вела войну с Нидерландами. В это время было сообщено в Лондон, что голландцам запрещается вывозить из Архангельска военный провиант. Начиная тогда в Москве свою блестящую карьеру, шотландец Гордон оказался очень пригодным для этого поручения и, снова вступив на государственную службу, Джон Гебдон, в 1667 году принялся сглаживать дурное впечатление, оставленное Карлейлем. Наконец официальное назначение Нащокина на пост управляющего Посольским Приказом положило конец голландской гегемонии и влиянию Хитрово.
Но Афанасий Леонтьевич относился враждебно даже к самому принципу всякой коммерческой монополии для иностранцев, кто бы они ни были. Как в политическом, так и в экономическом отношении, он мечтал для своей страны об общей системе дипломатических комбинаций, которая позволила бы ей войти на равных правах в концерт европейских держав.
Под предлогом мирного трактата, подписанного с Польшею, и ряда извещений по поводу его более или менее заинтересованных в окончании конфликта дворов, он мечтал вырваться из этого заколдованного круга англо-голландских отношений, и 25 августа 1647 года стольник Петр Потемкин вместе с дьяком Румянцевым отплыли из Архангельска. На зафрахтованном по этому случаю судне был груз икры для портов Италии, но посольство должно было посетить Испанию и Францию и заключить с этими странами коммерческие договоры.
Его удивление и гнев еще более увеличились, когда ему сообщили, что он обязан заплатить за право провоза находившихся в его багаже товаров. Тогда еще не был изобретен дипломатически саквояж, и – заявили ему – так же обходятся с самим королем, когда он проезжает Байонну.
Посланник позже получил обратно все деньги, которые ему пришлось уплатить. Но, находя жизнь в гостинице очень дорогою, он решил жить на открытом поле, и его палатка из затканного шелка, по персидской моде, возбуждала всеобщее любопытство. Потом были получены инструкции от французского правительства, и в Бордо, Пуатье, Блуа и Орлеане его приняли уже с почестями, соответствовавшими его рангу. Но переводчики, сопровождавшие его, не знали ни слова по-французски, и пришлось прибегнуть к помощи одного поляка, Урбановского, встретившегося с ними очень кстати в Париже и имевшего раньше случай познакомиться с Потемкиным в Польше.
В Париже посольство было помещено в доме, предназначенном для чрезвычайных миссий и 25 августа 1668 г. оно получило торжественную аудиенцию у короля в Сен-Жермене.
Прием со стороны Его Величества превзошел всякие ожидания москвитян, и королева, присутствуя инкогнито при приеме с большой свитой дам, возбудила их удивление тем, что показывалась иностранцам и совсем не пряталась от их взглядов. Поднеся Людовику XIV дорогую саблю и груз соболей и горностаев, все время пользуясь услугами неизбежного Урбановского, Потемкин виделся с Вильруа, Лионном и Кольбером, но не имел достаточно полномочий отвечать на все сделанные ему предложения.
Франция была склонна заключить договор на основании полной взаимной свободы торговли с оплатой обычных сборов; но, позволяя москвитянам свободно исповедывать свою веру и даже уступая им привилегию автономной юрисдикции, она требовала доступа на персидские рынки чрез московскую территорию и половинного обложения пошлинами, как это было раньше с англичанами. Так как инструкции, данные Нащокиным посланцам царя, не предвидели ничего подобного, то, как и из Испании, посольство должно было отправиться обратно в Москву, куда не спешили приехать и послы французского короля.
Совершив, по примеру своих товарищей, несколько неприличных выходок, Потемкин сам способствовал вероятно этой задержке. К его личности был прикомандирован один дворянин, по имени Кате, который красноречиво свидетельствует об этом в дополнении к дневнику посольства. Мы читаем у него следующее: «Вечером того же дня ужинали лишь наполовину, так как посланник разгневался на одного из своих дворян, ужинавших с ним и, чувствуя необходимость расправиться с ним на свободе ударами палки, поднялся со стола, пригласил всех выйти из комнаты и удовлетворил свое желание».
Потемкину пришлось однако вернуться во Францию. В 1681 году он опять увидел блеск двора великого короля, без сомнения показавшийся ему чрезвычайным, так как на этот раз до отправления в Сен-Жермен, в сопровождении маршала д'Эстрэ, он позвал своего духовника и стал молиться. У порога дворца он почувствовал опять необходимость призвать к себе на помощь небесные силы, повторяя громким голосом «Отче наш» и читая псалмы. Людовик ХIV выказал во всем блеске свою вежливость, но Его Величество решило ограничить для нескольких лиц честь поцеловать ему руку, а посланник требовал это преимущество для всех москвитян, находившихся в его многочисленной свите. Дорогие соболи фигурировали, как и раньше, в обязательном обмене подарками, а щедрость Людовика XIV высказалась в поднесении своего портрета, уложенного в ящик, украшенного алмазами, вместе с двумя кусками златотканной материи и тремя коврами. Но отправление посольства в Москву все еще было отсрочено и инструкции, данная Кольбером де Круаси одному подчиненному агенту, долженствовавшему заменить его, передавала довольно точно, хотя и плохим языком, тайную мысль его правительства, которое не было склонно установить дружественные сношения между двумя странами.
«Нравы и традиции французов, говорилось в ней, настолько отличны от нравов и обычаев этой нации, что невозможно рассчитывать на продолжительность сношений между этими двумя народами и потому означенный торговый договор неизбежно исчез бы сам собою».
С этой стороны соотечественники Потемкина были осуждены, на довольно долгое время, на неблагодарную роль тех, кто стучится и кому не открывается дверь. В других местах, впрочем, они встретили в это время гораздо менее нелюбезный прием. Предприимчивый и авантюристский дух великих итальянцев пятнадцатого и шестнадцатого веков, унаследованный и потомками, доставил подданным Алексея на берегах Средиземного и Адриатического морей более благоприятный прием, и в частности Венеция в своей борьбе с турками должна была искать на отдаленном северо-востоке большего, чем простой возможности прибыльной торговли.
Попытка, возобновленная в 1659 году в Ферраре, не имела большего успеха. Посланник Лихачев хвалился, будто он слыхал, как герцог Фердинанд Медичи называл себя «рабом царя», но не привез никаких звонких доказательств такого лестного для царя настроения.
Алексей однако не отчаивался. Победив и расчленив Польшу, он хотел играть роль ее протектора, но отказался поддерживать ее собственным войском против мусульманского вторжения, угрожавшего ей. Он решил только доставить ей помощь других христианских держав и обратился к Риму. Ватикан удостоился таким образом увидеть у себя ярого католика Павла Менциеса, явившегося туда в качестве представителя государя-схизматика! В сущности говоря, царь, поступая таким образом, просто лелеял мысль добиться признания своего титула, воображая не без некоторой наивности, что одного его рвения к общим интересам христианства достаточно для доставления ему подобной чести.
Ловкость Менциеса потерпела двойное крушение. Западные христиане имели другие заботы, кроме защиты Польши против Турции, а что касается вопроса о титуле, то Св. Престол лелеял не менее химерическую надежду сделать его предметом церковно-религиозного договора. Вопросы этикета постоянно еще увеличивали недоразумения. Будучи рьяным католиком, посол Алексея все же должен был подчиняться его инструкциям, запрещавшим ему не только целовать ногу, но и руку папы и терпеть, чтобы тот оставался сидеть во время чтения письма царя. Принятое после острых прений combinazione: коленопреклонение было заменено на практике взаимным рукопожатием. Менциес горько жаловался на это кардиналу Альиери и отказался принять письмо Климента X, который совершенно вопреки мемориалу, изданному по приказанию Его Святейшества и приписываемому аббату Скарлатти, не соглашался дать «герцогу Московии» просимого титула.
Словом, и в этом направлении московская дипломатия ровно ничего не добилась. После целого ряда драматических удач и неудач ей больше повезло на ее восточном поле действия.
– Чтобы женить его на царевне?
– Я ничего не знаю об этом, – отвечал ему представитель Алексея, Никифор Толочанов.
В свою очередь и Теймураз не спешил, но в 1653 году, когда его зять, имеретинский царь Александр, сделал вид, будто хочет опередить его в этом отношении, Теймураз решился и, четыре года спустя, изгнанный персиянами из своего царства, последовал за своим внуком, все еще ожидавшим желанной супруги.
Алексей устроил несчастному царю пышный прием и, когда тот склонился поцеловать его руку, не допустил его до этого.
– Так как ты такой же христианин, как я, ты должен целовать меня в уста, – сказал он.
– Я только ваш смиренный раб!
– Ты мне подчинился по воле Бога, но так как ты государь и христианин, то я обязан обращаться с тобой, как с братом.
И Теймураз повиновался этому «с большим страхом», по выражению сообщающего о свидании официального документа.
Как самый характер Алексея, так и весь дух политики, призванной стяжать однажды в этой сфере отношений самый блестящий успех, просвечивают в этой сцене.
Иван Хилков, которому было дано поручение сговориться с венценосным изгнанником, выслушал трогательный рассказ о его несчастиях. Взяв в плен мать Теймураза, шах Аббас хотел ее принудить перейти в мусульманство, и после отказа замучил ужасными пытками, приказав отрубить у нее обе груди. Тело несчастной было принесено сыну одним французским торговцем. Плененные шахом, оба сына Теймураза были обращены в евнухов. Отец просил 30 000 человек, чтобы отомстить за такое жестокое поругание и снова завладеть своим наследием. Хилков вместо всего великодушно предложил ему 6 000 рублей. Грузин был поражен.
– Что же я буду делать с этими деньгами? Я лучше употреблю их тут на обедни!
Хилков стоял на своем и уверял, что царь напишет шаху, чтобы тот перестал беспокоить своего соседа. Теймураз печально покачал головою.
– Царь уже писал!
Он отправился, однако, чтобы предпринять безнадежную борьбу, и был в свою очередь взят в плен Аббасом.
Весьма желательное для Москвы вмешательство в дела Закавказья затруднялось дружественными отношениями, поддерживаемыми с Персией, которые она желала сохранить. Из этой страны Москва получала различные продукты, особенно селитру, потребляемую в Москве все в большем количестве. Конкуренция между английской и армянской компаниями, оспаривавшими персидские рынки, также давала казне царя значительные доходы. Таким образом разрешение грузинской проблемы было отложено на далекое будущее.
Дальше на север, в обширных степях, населенных калмыками и башкирами, успехи московского влияния и колонизации встречали гораздо менее препятствий. В начале условия соглашения, и с той и с другой стороны, давали место некоторым спорам. «Покровительства!» – требовали начальники диких племен, понимая под этим, чтобы «белый царь» взял под свою защиту обычаи кочевой жизни и грабежи, от которых они не хотели отказаться. «Подчинения!» – отвечали им на их просьбу посланцы государя. Их встречали плохо, и с трудом им удавалось спасать свою жизнь. Отправляясь вдоль Яика (Урала) и его притоков, расходясь в уездах Уфимской области, доходя до Казани и Самары, эти просители представляли опасность для крайних областей империи, уже приобщенных культуре.
В 1657 году, однако, четыре калмыцких тайши предложили свои услуги против крымских татар и их союзников, башкир. С ними заключили договор после целого ряда затруднений, вызванных вопросом о жалованьи, и таким образом Москва, поставив их в качестве сторожей по берегу Черного моря против турецко-татарских племен и номадов монгольской расы, добилась временного спокойствия на своих границах.
Ее новые завоевания в Сибири также находились в опасности. Отступая перед монголами и киргиз-кайсаками, давившими их с двух сторон, калмыки и башкиры искали убежища на верхнем течении Иртыша, Ишима и Тобола, где стала твердою ногою в это время Москва. Покоренное, но переносившее очень нетерпимо иго своих новых господ, местное население принимало этих иммигрантов в качестве освободителей и с 1634 по 1664 год, среди постоянных восстаний, была осаждена Тюмень, Тобольску угрожала осада, в Пустозерске и Мангазее гарнизоны и сборщики ясака (податей) пали жертвами массовых избиений. Гарнизоны были слабы, а в руках осаждающих уже появилось огнестрельное оружие, купленное в Томске.
Между тем к концу этого периода башкиры и калмыки продолжали истреблять друг друга, и Москва, искусно пользуясь этими внутренними раздорами, достигла определенного прогресса в распространении цивилизации. Но в то же время покорители Сибири не переставали расширять захваченные ими границы.
Енисейск был основан лишь в 1619 году. В 1661 году после Якутска (1632 г.) был основан Иркутск и тотчас же отряды русских, идя по берегу Байкала, по течению Витима, Шилки, Селенги и других рек, добрались до Ледовитого Океана на север, до Амура на юг и до Охотска на восток. Собственно основание Охотска относится к 1638 году, а оттуда москвитяне достигли уже Колымы. В 1648 году некий Семен Дежнев, выйдя в море через устье этой реки, был унесен бурею и очутился в Анадырском заливе, т. е. он переплыл до Беринга тот пролив, который носит имя этого исследователя.
Открытию Анадыра предшествовало открытие Амура. В 1643 году, получив известие, что серебряные рудники находятся в бассейне Шилки, при устье Уры, воевода Якутска, Петр Головин, направил туда отряд в сто тридцать три человека под начальством Василия Пояркова. Это было славное имя среди других имен. Маленький отряд спустился по Лене, поднялся по Алдану, достиг Зеи по суше, прошел через горы, носящие теперь название Станового Хребта (с тех пор уже никто не совершал подобного перехода) и достиг моря, спустившись по реке, думая, что это Шилка, хотя на деле то был Амур.
Поярков провел зиму около устья Амура. Летом этот неустрашимый путешественник дошел по морю до устья Улы, потом по суше до Маи, притока Алдана, и только в 1646 году, после трех лет отсутствия, явился в Якутск, принеся с собою большую добычу из соболей, но потеряв восемьдесят человек, из которых двадцать пять было убито в сражениях с прибрежными жителями Амура, а остальные – умерли с голоду. Его спутники впрочем жаловались на своего начальника, рассказывая почти невероятные вещи о его жестокости и жадности. По их словам, он даже уничтожил часть провианта с тем, чтобы продавать подороже остаток своему отряду, и постоянно самым варварским образом обращался с туземцами, хотя они и оказывали ему самый радушный прием.
Это был, вероятно, грубый и жестокий человек, каким и следует быть для предприятий подобного рода и, считаясь с трудностями, с которыми им приходилось бороться, московское правительство тоже не выказывало себя слишком разборчивым в выборе средств для подобных начальников экспедиций. В инструкциях, данных сибирским воеводам, часто рекомендуется привлекать дарами и милостями самых влиятельных туземцев, а потом их уничтожать. И документы эти даже не были секретными.
Поярков между тем не был совсем дикарем. Грамотный, он оставил после себя описание своего путешествия, написанное на коре или на деревянных дощечках. Сохраняясь до недавнего времени в Якутске, они погибли во время пожара. Его попытка возобновлена в 1648–1650 годах другим смелым путешественником, Ерофеем (Ярко) Хабаровым, шедшим более коротким путем. С несколькими казаками, ста шестьюдесятью волонтерами и тремя пушками он занял Абазин, на Амуре, выдержав при этом против дауров, старых аборигенов этой местности, кровавую битву, стоившую ему двадцати человек. Он думал основаться в этой местности, когда в 1652 году увидел отряд, вооруженный также ружьями и пушками. То были маньчжурские солдаты, посланные одним китайским губернатором! Москва столкнулась с огромною азиатскою империей, сделавшись ее соседкою.
Первая попытка, предпринятая в этом направлении в 1656 году, натолкнулась в Пекине, как и в Риме, на конфликт по поводу этикета: посланец царя, Феодор Байков, должен был взять обратно свои вверительные грамоты, так как он отказался передать их кому бы то ни было, кроме самого богдыхана. Его преемники воспользовались в третьей четверти семнадцатого века затруднениями, в которых находилась юная маньчжурская династия, представленная знаменитым Кганг-Ги (1662–1722 гг.), а в 1675 году грек Николай Спафарий сумел заинтересовать в успехах своей миссии иезуитов, находившихся в то время в Пекине. Богдыхан удостоил его двух аудиенций, расспрашивая с любопытством о летах Алексея, его внешнем виде, продолжительности его царствования, потом перешел к личным вопросам.
– Изучал ты философию, математику и тригонометрию?
Кганг-Ги хвалился, что его научили этим наукам отцы, присутствовавшие при аудиенции коленопреклонные. Они не без труда склонили посланника последовать их примеру. Удовлетворившись полученными ответами, Сын неба пригласил Спафарий откушать и великолепно его угостил не только чаем, приготовленным по-татарски с молоком и маслом, но и всяческими яствами, приправленными вином: фабрикуемое также иезуитами, оно, кажется, соперничало с лучшими рейнскими винами.
Результаты посольства однако не соответствовали явившимся благодаря этим любезностям ожиданиям. Спафарий вынужден был даже отказаться принять ответ Кганг-Ги на письмо Алексея: подарки царя были отожествлены в нем с данью, и «богдыхан» считал свои собственные чем-то вроде жалованья! Описание этого путешествия, составленное самим посланником и снабженное очень любопытными рисунками и планами, должно быть рассматриваемо, как единственный и самый ясный результат этого посольства.
Таким образом были однако поставлены уже вехи на пути, по которому, как по кровавой борозде, проложенной Поярковым и Хабаровым через сибирские равнины и горы, Россия приготовляла себе лучшее и грандиозное будущее. Реклю показал в красноречивых цифрах ее успехи, начавшиеся довольно скромно и закончившиеся чрезвычайным расширением границ в шестнадцатом веке до конца царствования Алексея.
Поверхность.
Конец царствования Ивана III (1505 г.) 40 000 кв. лье.
«„Ивана IV (1584 г.) 75 000 “«
1613 г.................................................... 156 000 »«
Конец царствования Михаила............... 225 000 »«
«„Алексея................. 264 000 “«
В настоящее время 400 000 кв. лье (22 000 000 кв. километров).
Приобретения во время царствования Алексия занимают на первый взгляд довольно мало места в этом списке, но значение этих приобретений огромно по их качеству; и в общем энергия, развитая в этом направлении, является настоящим чудом, настолько она не соответствует тем средствам, которые могли быть пущены в ход.
На юго-западе эта линия тянулась до Украйны, так называемой Украйны слобод, или автономных местечек. Это был центр сбора малорусских эмигрантов, переходивших из польского подданства в русское. На другой день после поражения Хмельницкого под Берестечком (1651 г.), это переселенчество вызвало возникновение важных поселений. В эту эпоху был основан Харьков среди целой группы быстро заселявшихся маленьких городков: Сум, Ахтырки, Лебедина, Изюма.
Прерванное несколько позже присоединением украинской Малороссии к Москве, это эмиграционное движение снова началось с той же интенсивностью, благодаря победам над поляками и происшедшему разделению Украйны, так что часть этой области, оставшаяся за Польшею, оказалась обращенною в пустыню.
В восточной области, за Волгою и Камою, линия укрепленных мест, создавшаяся в предшествующие царствования и предназначенная для сдерживания или подчинения себе башкир и других инородцев, соседних с Уралом, подвинулась также вперед в царствованье Алексея: после Уфы, она выдвинула Сергиевск и Кунгур. Но повсюду прогресс культуры отставал от этого процесса расширения, парализованный постоянными набегами разбойничьих шаек, которым не могла противостоять слишком слабая защита гарнизонов. Не будучи в состоянии предпринять решительный поход против татар, правительство Алексея не смогло даже, несмотря на некоторые попытки, сделанные в этом направлении, противопоставить им то орудие подвижной защиты, которое в наше время применяется с таким успехом Францией на алжирской границе и которое в то время само собой рекомендовалось вниманию московских завоевателей. Отряды легкой кавалерии были уже готовы к выполнению этой задачи, но тут потребовались все наличные силы для войны против Польши, имевшей целью возвращение Украйны и литовских областей, и она расстроила организацию этих формаций. А с другой стороны требовала своей доли внимания и Азия.
Но Афанасий Леонтьевич относился враждебно даже к самому принципу всякой коммерческой монополии для иностранцев, кто бы они ни были. Как в политическом, так и в экономическом отношении, он мечтал для своей страны об общей системе дипломатических комбинаций, которая позволила бы ей войти на равных правах в концерт европейских держав.
Под предлогом мирного трактата, подписанного с Польшею, и ряда извещений по поводу его более или менее заинтересованных в окончании конфликта дворов, он мечтал вырваться из этого заколдованного круга англо-голландских отношений, и 25 августа 1647 года стольник Петр Потемкин вместе с дьяком Румянцевым отплыли из Архангельска. На зафрахтованном по этому случаю судне был груз икры для портов Италии, но посольство должно было посетить Испанию и Францию и заключить с этими странами коммерческие договоры.
IV. Первые посольства во Франции
Эта миссия достигла Кадикса только в первых числах декабря и испытала ряд разочарований. В Мадриде Потемкину удалось лишь добиться обещания обмена послами, которым не суждено было никогда получить назначение. Прибыв в 1668 г. в июне на французскую границу, московские посланники взволновали население и привели в смущение местные власти: ими не было получено ровно никаких инструкций по поводу этих посетителей, которые претендовали на полное содержание. В Байонне, заказав обед в девять блюд, согласно приведенным нами выше обычаями во вкусе Пантагрюеля, Потемкин пришел в негодование, когда ему подали счет в 50 экю.Его удивление и гнев еще более увеличились, когда ему сообщили, что он обязан заплатить за право провоза находившихся в его багаже товаров. Тогда еще не был изобретен дипломатически саквояж, и – заявили ему – так же обходятся с самим королем, когда он проезжает Байонну.
Посланник позже получил обратно все деньги, которые ему пришлось уплатить. Но, находя жизнь в гостинице очень дорогою, он решил жить на открытом поле, и его палатка из затканного шелка, по персидской моде, возбуждала всеобщее любопытство. Потом были получены инструкции от французского правительства, и в Бордо, Пуатье, Блуа и Орлеане его приняли уже с почестями, соответствовавшими его рангу. Но переводчики, сопровождавшие его, не знали ни слова по-французски, и пришлось прибегнуть к помощи одного поляка, Урбановского, встретившегося с ними очень кстати в Париже и имевшего раньше случай познакомиться с Потемкиным в Польше.
В Париже посольство было помещено в доме, предназначенном для чрезвычайных миссий и 25 августа 1668 г. оно получило торжественную аудиенцию у короля в Сен-Жермене.
Прием со стороны Его Величества превзошел всякие ожидания москвитян, и королева, присутствуя инкогнито при приеме с большой свитой дам, возбудила их удивление тем, что показывалась иностранцам и совсем не пряталась от их взглядов. Поднеся Людовику XIV дорогую саблю и груз соболей и горностаев, все время пользуясь услугами неизбежного Урбановского, Потемкин виделся с Вильруа, Лионном и Кольбером, но не имел достаточно полномочий отвечать на все сделанные ему предложения.
Франция была склонна заключить договор на основании полной взаимной свободы торговли с оплатой обычных сборов; но, позволяя москвитянам свободно исповедывать свою веру и даже уступая им привилегию автономной юрисдикции, она требовала доступа на персидские рынки чрез московскую территорию и половинного обложения пошлинами, как это было раньше с англичанами. Так как инструкции, данные Нащокиным посланцам царя, не предвидели ничего подобного, то, как и из Испании, посольство должно было отправиться обратно в Москву, куда не спешили приехать и послы французского короля.
Совершив, по примеру своих товарищей, несколько неприличных выходок, Потемкин сам способствовал вероятно этой задержке. К его личности был прикомандирован один дворянин, по имени Кате, который красноречиво свидетельствует об этом в дополнении к дневнику посольства. Мы читаем у него следующее: «Вечером того же дня ужинали лишь наполовину, так как посланник разгневался на одного из своих дворян, ужинавших с ним и, чувствуя необходимость расправиться с ним на свободе ударами палки, поднялся со стола, пригласил всех выйти из комнаты и удовлетворил свое желание».
Потемкину пришлось однако вернуться во Францию. В 1681 году он опять увидел блеск двора великого короля, без сомнения показавшийся ему чрезвычайным, так как на этот раз до отправления в Сен-Жермен, в сопровождении маршала д'Эстрэ, он позвал своего духовника и стал молиться. У порога дворца он почувствовал опять необходимость призвать к себе на помощь небесные силы, повторяя громким голосом «Отче наш» и читая псалмы. Людовик ХIV выказал во всем блеске свою вежливость, но Его Величество решило ограничить для нескольких лиц честь поцеловать ему руку, а посланник требовал это преимущество для всех москвитян, находившихся в его многочисленной свите. Дорогие соболи фигурировали, как и раньше, в обязательном обмене подарками, а щедрость Людовика XIV высказалась в поднесении своего портрета, уложенного в ящик, украшенного алмазами, вместе с двумя кусками златотканной материи и тремя коврами. Но отправление посольства в Москву все еще было отсрочено и инструкции, данная Кольбером де Круаси одному подчиненному агенту, долженствовавшему заменить его, передавала довольно точно, хотя и плохим языком, тайную мысль его правительства, которое не было склонно установить дружественные сношения между двумя странами.
«Нравы и традиции французов, говорилось в ней, настолько отличны от нравов и обычаев этой нации, что невозможно рассчитывать на продолжительность сношений между этими двумя народами и потому означенный торговый договор неизбежно исчез бы сам собою».
С этой стороны соотечественники Потемкина были осуждены, на довольно долгое время, на неблагодарную роль тех, кто стучится и кому не открывается дверь. В других местах, впрочем, они встретили в это время гораздо менее нелюбезный прием. Предприимчивый и авантюристский дух великих итальянцев пятнадцатого и шестнадцатого веков, унаследованный и потомками, доставил подданным Алексея на берегах Средиземного и Адриатического морей более благоприятный прием, и в частности Венеция в своей борьбе с турками должна была искать на отдаленном северо-востоке большего, чем простой возможности прибыльной торговли.
V. Сношения с Италией
К несчастию, принципиально соглашаясь на коммерческий и политический союз, обе стороны не могли столковаться насчет условий. В 1656 году Венеция думала получить против своих страшных противников помощь донских казаков. В ответ на эти просьбы стольнику Чемоданову и дьяку Постникову было поручено просить у дожа ту финансовую помощь, которую государь тщетно искал в Англии. Они чуть не утонули, переплывая океан, в Средиземном море были захвачены турецкими корсарами и вернулись с пустыми руками. Да и война достаточно опустошила сундуки синьории.Попытка, возобновленная в 1659 году в Ферраре, не имела большего успеха. Посланник Лихачев хвалился, будто он слыхал, как герцог Фердинанд Медичи называл себя «рабом царя», но не привез никаких звонких доказательств такого лестного для царя настроения.
Алексей однако не отчаивался. Победив и расчленив Польшу, он хотел играть роль ее протектора, но отказался поддерживать ее собственным войском против мусульманского вторжения, угрожавшего ей. Он решил только доставить ей помощь других христианских держав и обратился к Риму. Ватикан удостоился таким образом увидеть у себя ярого католика Павла Менциеса, явившегося туда в качестве представителя государя-схизматика! В сущности говоря, царь, поступая таким образом, просто лелеял мысль добиться признания своего титула, воображая не без некоторой наивности, что одного его рвения к общим интересам христианства достаточно для доставления ему подобной чести.
Ловкость Менциеса потерпела двойное крушение. Западные христиане имели другие заботы, кроме защиты Польши против Турции, а что касается вопроса о титуле, то Св. Престол лелеял не менее химерическую надежду сделать его предметом церковно-религиозного договора. Вопросы этикета постоянно еще увеличивали недоразумения. Будучи рьяным католиком, посол Алексея все же должен был подчиняться его инструкциям, запрещавшим ему не только целовать ногу, но и руку папы и терпеть, чтобы тот оставался сидеть во время чтения письма царя. Принятое после острых прений combinazione: коленопреклонение было заменено на практике взаимным рукопожатием. Менциес горько жаловался на это кардиналу Альиери и отказался принять письмо Климента X, который совершенно вопреки мемориалу, изданному по приказанию Его Святейшества и приписываемому аббату Скарлатти, не соглашался дать «герцогу Московии» просимого титула.
Словом, и в этом направлении московская дипломатия ровно ничего не добилась. После целого ряда драматических удач и неудач ей больше повезло на ее восточном поле действия.
VI. Успехи на востоке
О начала века, подвергаясь набегам со стороны Персии, страдая также от внутренних междоусобий, парализовавших ее силы, разделенная на целый ряд княжеств, готовых вызвать одно против другого внешнее вмешательство, Грузия казалась Москве соблазнительной добычею. Уже в царствование Михаила передался России кахетинский царь Теймураз, а в 1647 году он задумал отдаться со всею своею страною. Взамен он просил вспомогательного войска против персиян, большую сумму денег и руку царевны для своего внука. Великий царь был тогда очень занят внутренними делами своей империи: он заставил его ждать до 1650 г. и разбил его мечты, пожаловав ему лишь несколько соболей и прося для начала послать своего внука в Москву.– Чтобы женить его на царевне?
– Я ничего не знаю об этом, – отвечал ему представитель Алексея, Никифор Толочанов.
В свою очередь и Теймураз не спешил, но в 1653 году, когда его зять, имеретинский царь Александр, сделал вид, будто хочет опередить его в этом отношении, Теймураз решился и, четыре года спустя, изгнанный персиянами из своего царства, последовал за своим внуком, все еще ожидавшим желанной супруги.
Алексей устроил несчастному царю пышный прием и, когда тот склонился поцеловать его руку, не допустил его до этого.
– Так как ты такой же христианин, как я, ты должен целовать меня в уста, – сказал он.
– Я только ваш смиренный раб!
– Ты мне подчинился по воле Бога, но так как ты государь и христианин, то я обязан обращаться с тобой, как с братом.
И Теймураз повиновался этому «с большим страхом», по выражению сообщающего о свидании официального документа.
Как самый характер Алексея, так и весь дух политики, призванной стяжать однажды в этой сфере отношений самый блестящий успех, просвечивают в этой сцене.
Иван Хилков, которому было дано поручение сговориться с венценосным изгнанником, выслушал трогательный рассказ о его несчастиях. Взяв в плен мать Теймураза, шах Аббас хотел ее принудить перейти в мусульманство, и после отказа замучил ужасными пытками, приказав отрубить у нее обе груди. Тело несчастной было принесено сыну одним французским торговцем. Плененные шахом, оба сына Теймураза были обращены в евнухов. Отец просил 30 000 человек, чтобы отомстить за такое жестокое поругание и снова завладеть своим наследием. Хилков вместо всего великодушно предложил ему 6 000 рублей. Грузин был поражен.
– Что же я буду делать с этими деньгами? Я лучше употреблю их тут на обедни!
Хилков стоял на своем и уверял, что царь напишет шаху, чтобы тот перестал беспокоить своего соседа. Теймураз печально покачал головою.
– Царь уже писал!
Он отправился, однако, чтобы предпринять безнадежную борьбу, и был в свою очередь взят в плен Аббасом.
Весьма желательное для Москвы вмешательство в дела Закавказья затруднялось дружественными отношениями, поддерживаемыми с Персией, которые она желала сохранить. Из этой страны Москва получала различные продукты, особенно селитру, потребляемую в Москве все в большем количестве. Конкуренция между английской и армянской компаниями, оспаривавшими персидские рынки, также давала казне царя значительные доходы. Таким образом разрешение грузинской проблемы было отложено на далекое будущее.
Дальше на север, в обширных степях, населенных калмыками и башкирами, успехи московского влияния и колонизации встречали гораздо менее препятствий. В начале условия соглашения, и с той и с другой стороны, давали место некоторым спорам. «Покровительства!» – требовали начальники диких племен, понимая под этим, чтобы «белый царь» взял под свою защиту обычаи кочевой жизни и грабежи, от которых они не хотели отказаться. «Подчинения!» – отвечали им на их просьбу посланцы государя. Их встречали плохо, и с трудом им удавалось спасать свою жизнь. Отправляясь вдоль Яика (Урала) и его притоков, расходясь в уездах Уфимской области, доходя до Казани и Самары, эти просители представляли опасность для крайних областей империи, уже приобщенных культуре.
В 1657 году, однако, четыре калмыцких тайши предложили свои услуги против крымских татар и их союзников, башкир. С ними заключили договор после целого ряда затруднений, вызванных вопросом о жалованьи, и таким образом Москва, поставив их в качестве сторожей по берегу Черного моря против турецко-татарских племен и номадов монгольской расы, добилась временного спокойствия на своих границах.
Ее новые завоевания в Сибири также находились в опасности. Отступая перед монголами и киргиз-кайсаками, давившими их с двух сторон, калмыки и башкиры искали убежища на верхнем течении Иртыша, Ишима и Тобола, где стала твердою ногою в это время Москва. Покоренное, но переносившее очень нетерпимо иго своих новых господ, местное население принимало этих иммигрантов в качестве освободителей и с 1634 по 1664 год, среди постоянных восстаний, была осаждена Тюмень, Тобольску угрожала осада, в Пустозерске и Мангазее гарнизоны и сборщики ясака (податей) пали жертвами массовых избиений. Гарнизоны были слабы, а в руках осаждающих уже появилось огнестрельное оружие, купленное в Томске.
Между тем к концу этого периода башкиры и калмыки продолжали истреблять друг друга, и Москва, искусно пользуясь этими внутренними раздорами, достигла определенного прогресса в распространении цивилизации. Но в то же время покорители Сибири не переставали расширять захваченные ими границы.
VII. Покорение Сибири
При наличности все тех же незначительных сил, горсточками казаков, разбросанных на огромном пространстве, движение вперед не прерывалось здесь, однако, в двух направлениях – на восток и на север. Оно представляет собою одно из чудес истории и обнаруживает в народе, показавшем себя способным к нему, наличность совершенно своеобразных способностей и удивительной доблести. Начиная с конца царствования Михаила, атаман Колесников отправился из Енисейска для рекогносцировки озера Байкала; он выстроил форт на Ангаре, наложил ясак на бурятов и прибрежных тунгусов и узнал от них, что серебряные и золотые рудники, которые он надеялся открыть в этих областях, находятся... в Китае.Енисейск был основан лишь в 1619 году. В 1661 году после Якутска (1632 г.) был основан Иркутск и тотчас же отряды русских, идя по берегу Байкала, по течению Витима, Шилки, Селенги и других рек, добрались до Ледовитого Океана на север, до Амура на юг и до Охотска на восток. Собственно основание Охотска относится к 1638 году, а оттуда москвитяне достигли уже Колымы. В 1648 году некий Семен Дежнев, выйдя в море через устье этой реки, был унесен бурею и очутился в Анадырском заливе, т. е. он переплыл до Беринга тот пролив, который носит имя этого исследователя.
Открытию Анадыра предшествовало открытие Амура. В 1643 году, получив известие, что серебряные рудники находятся в бассейне Шилки, при устье Уры, воевода Якутска, Петр Головин, направил туда отряд в сто тридцать три человека под начальством Василия Пояркова. Это было славное имя среди других имен. Маленький отряд спустился по Лене, поднялся по Алдану, достиг Зеи по суше, прошел через горы, носящие теперь название Станового Хребта (с тех пор уже никто не совершал подобного перехода) и достиг моря, спустившись по реке, думая, что это Шилка, хотя на деле то был Амур.
Поярков провел зиму около устья Амура. Летом этот неустрашимый путешественник дошел по морю до устья Улы, потом по суше до Маи, притока Алдана, и только в 1646 году, после трех лет отсутствия, явился в Якутск, принеся с собою большую добычу из соболей, но потеряв восемьдесят человек, из которых двадцать пять было убито в сражениях с прибрежными жителями Амура, а остальные – умерли с голоду. Его спутники впрочем жаловались на своего начальника, рассказывая почти невероятные вещи о его жестокости и жадности. По их словам, он даже уничтожил часть провианта с тем, чтобы продавать подороже остаток своему отряду, и постоянно самым варварским образом обращался с туземцами, хотя они и оказывали ему самый радушный прием.
Это был, вероятно, грубый и жестокий человек, каким и следует быть для предприятий подобного рода и, считаясь с трудностями, с которыми им приходилось бороться, московское правительство тоже не выказывало себя слишком разборчивым в выборе средств для подобных начальников экспедиций. В инструкциях, данных сибирским воеводам, часто рекомендуется привлекать дарами и милостями самых влиятельных туземцев, а потом их уничтожать. И документы эти даже не были секретными.
Поярков между тем не был совсем дикарем. Грамотный, он оставил после себя описание своего путешествия, написанное на коре или на деревянных дощечках. Сохраняясь до недавнего времени в Якутске, они погибли во время пожара. Его попытка возобновлена в 1648–1650 годах другим смелым путешественником, Ерофеем (Ярко) Хабаровым, шедшим более коротким путем. С несколькими казаками, ста шестьюдесятью волонтерами и тремя пушками он занял Абазин, на Амуре, выдержав при этом против дауров, старых аборигенов этой местности, кровавую битву, стоившую ему двадцати человек. Он думал основаться в этой местности, когда в 1652 году увидел отряд, вооруженный также ружьями и пушками. То были маньчжурские солдаты, посланные одним китайским губернатором! Москва столкнулась с огромною азиатскою империей, сделавшись ее соседкою.
VIII. Первые столкновения с Китаем
Эта встреча сначала сопровождалась удачею европейцев: их артиллерия многим превосходила азиатскую. Вскоре после этого однако, когда этим неожиданным противником были предприняты наступательные действия, Хабаров счел за лучшее отступить. По дороге часть его казаков возмутилась и оставила его. Совершенно неизвестно, что сталось с этими дезертирами. С остальным своим отрядом Хабаров поднялся по Амуру до устья Камары и построил там форт, который должен был носить его имя и сделаться впоследствии главною стоянкою русских на большой реке. Разрушенный вскоре китайцами и вновь построенный Онуфрием Степановым, он представлял сначала для московской колонизации довольно непрочный опорный пункт: в 1658 году Степанов был там убит с двумястами семьюдесятью человеками гарнизона, а двумстам двадцати семи удалось спастись на одной лодке. К тому времени из Москвы отдано было приказание укрепиться по возможности на Шилке и по верхнему течению Амура, где енисейский воевода, Афанасий Пашков, действительно занялся восстановлением целого ряда мест, оставленных туземцами: Нерчинска, при соединении Нерги и Шилки, Албазина и других. В 1685 году Албазин разделил участь Хабаровска, и русский флаг исчез на этот раз на некоторое время из всей области. Но к этому времени московское правительство уже стало стремиться завязать переговоры с Китаем.Первая попытка, предпринятая в этом направлении в 1656 году, натолкнулась в Пекине, как и в Риме, на конфликт по поводу этикета: посланец царя, Феодор Байков, должен был взять обратно свои вверительные грамоты, так как он отказался передать их кому бы то ни было, кроме самого богдыхана. Его преемники воспользовались в третьей четверти семнадцатого века затруднениями, в которых находилась юная маньчжурская династия, представленная знаменитым Кганг-Ги (1662–1722 гг.), а в 1675 году грек Николай Спафарий сумел заинтересовать в успехах своей миссии иезуитов, находившихся в то время в Пекине. Богдыхан удостоил его двух аудиенций, расспрашивая с любопытством о летах Алексея, его внешнем виде, продолжительности его царствования, потом перешел к личным вопросам.
– Изучал ты философию, математику и тригонометрию?
Кганг-Ги хвалился, что его научили этим наукам отцы, присутствовавшие при аудиенции коленопреклонные. Они не без труда склонили посланника последовать их примеру. Удовлетворившись полученными ответами, Сын неба пригласил Спафарий откушать и великолепно его угостил не только чаем, приготовленным по-татарски с молоком и маслом, но и всяческими яствами, приправленными вином: фабрикуемое также иезуитами, оно, кажется, соперничало с лучшими рейнскими винами.
Результаты посольства однако не соответствовали явившимся благодаря этим любезностям ожиданиям. Спафарий вынужден был даже отказаться принять ответ Кганг-Ги на письмо Алексея: подарки царя были отожествлены в нем с данью, и «богдыхан» считал свои собственные чем-то вроде жалованья! Описание этого путешествия, составленное самим посланником и снабженное очень любопытными рисунками и планами, должно быть рассматриваемо, как единственный и самый ясный результат этого посольства.
Таким образом были однако поставлены уже вехи на пути, по которому, как по кровавой борозде, проложенной Поярковым и Хабаровым через сибирские равнины и горы, Россия приготовляла себе лучшее и грандиозное будущее. Реклю показал в красноречивых цифрах ее успехи, начавшиеся довольно скромно и закончившиеся чрезвычайным расширением границ в шестнадцатом веке до конца царствования Алексея.
Поверхность.
Конец царствования Ивана III (1505 г.) 40 000 кв. лье.
«„Ивана IV (1584 г.) 75 000 “«
1613 г.................................................... 156 000 »«
Конец царствования Михаила............... 225 000 »«
«„Алексея................. 264 000 “«
В настоящее время 400 000 кв. лье (22 000 000 кв. километров).
Приобретения во время царствования Алексия занимают на первый взгляд довольно мало места в этом списке, но значение этих приобретений огромно по их качеству; и в общем энергия, развитая в этом направлении, является настоящим чудом, настолько она не соответствует тем средствам, которые могли быть пущены в ход.
IX. Политика расширения
В царствование Алексея, как и при его непосредственных предшественниках, Москва, продолжая чрезвычайно быстро и во всех направлениях расширяться, была далека от закрепления даже в Европе неприкосновенности своих до того приобретенных границ. Ей не удавалось даже укрепить их прилично, потому что, расширяя их постоянно, смотря по обстоятельствам, то быстро, то медленно, она не могла даже думать об этом. На юге так называемая белгородская линия, имея опорным пунктом город того же названия по верхнему течению Донца, постоянно расширяла свои границы в соседнюю степь, разбрасывая по ней целый ряд других маленьких авангардных постов: на западе – Олешну, Вольный Хотмийск, Болхов; на востоке – Корочу, Яблонов, Новый Оскол, Усерд, Острогайск, Коротояк, Воронеж, Орлов, Козлов.На юго-западе эта линия тянулась до Украйны, так называемой Украйны слобод, или автономных местечек. Это был центр сбора малорусских эмигрантов, переходивших из польского подданства в русское. На другой день после поражения Хмельницкого под Берестечком (1651 г.), это переселенчество вызвало возникновение важных поселений. В эту эпоху был основан Харьков среди целой группы быстро заселявшихся маленьких городков: Сум, Ахтырки, Лебедина, Изюма.
Прерванное несколько позже присоединением украинской Малороссии к Москве, это эмиграционное движение снова началось с той же интенсивностью, благодаря победам над поляками и происшедшему разделению Украйны, так что часть этой области, оставшаяся за Польшею, оказалась обращенною в пустыню.
В восточной области, за Волгою и Камою, линия укрепленных мест, создавшаяся в предшествующие царствования и предназначенная для сдерживания или подчинения себе башкир и других инородцев, соседних с Уралом, подвинулась также вперед в царствованье Алексея: после Уфы, она выдвинула Сергиевск и Кунгур. Но повсюду прогресс культуры отставал от этого процесса расширения, парализованный постоянными набегами разбойничьих шаек, которым не могла противостоять слишком слабая защита гарнизонов. Не будучи в состоянии предпринять решительный поход против татар, правительство Алексея не смогло даже, несмотря на некоторые попытки, сделанные в этом направлении, противопоставить им то орудие подвижной защиты, которое в наше время применяется с таким успехом Францией на алжирской границе и которое в то время само собой рекомендовалось вниманию московских завоевателей. Отряды легкой кавалерии были уже готовы к выполнению этой задачи, но тут потребовались все наличные силы для войны против Польши, имевшей целью возвращение Украйны и литовских областей, и она расстроила организацию этих формаций. А с другой стороны требовала своей доли внимания и Азия.