Страница:
— Проклятая ведьма, стукни ее как следует… Заткни ей рот… Вышиби ты ей мозги!
Между тем голос его хозяйки теперь уже еле слышно повторял: «Убийство! На помощь!»
Внизу лестницы была небольшая дверь; она подалась под ударом Найджела, и он одним прыжком очутился на месте действия, держа заряженный пистолет в одной руке, свечу — в другой и обнаженную шпагу — под мышкой. Два грабителя, хотя и с большим трудом, уже почти одолели дочь Трапбуа, которая, судя по тому, что на полу валялись обрывки ее одежды и клочья ее волос, видимо, сопротивлялась самым отчаянным образом. Казалось, она вот-вот заплатит жизнью за свою стойкость, — один из негодяев уже вытащил длинный складной нож, но появление Найджела привело их в замешательство. Как только они повернулись к Найджелу, тот выстрелом из пистолета уложил на месте грабителя, державшего нож, а на второго, который кинулся на него, напал со шпагой, запустив ему сперва в голову подсвечником.
В комнате было темно, и только бледный свет луны проникал в окно. Грабитель выстрелил, но промахнулся, попытался защищаться шпагой, потом струсил, подбежал к окну, выпрыгнул и скрылся. Найджел наудачу выстрелил ему вслед, а затем попросил зажечь свечу.
— В кухне горит очаг, — ответила Марта Трапбуа, сохраняя присутствие духа, какого было трудно ожидать от нее. — Погодите, вы не знаете, куда идти, я схожу сама. О, мой отец, мой несчастный отец! Я знала, что этим кончится, и все из-за проклятого золота! Они убили его!
Ужасное зрелище представилось Найджелу, когда Марта Трапбуа вернулась со свечой. Суровые и жесткие черты лица Марты были искажены горем, страхом и злобой, и из всех этих чувств злоба преобладала. На полу лежало тело грабителя, распростившегося с жизнью без единого стона; кровь его, обильно вытекая из раны, окрасила все вокруг. Там же на полу лежал еще один труп; в порыве отчаяния несчастная женщина упала на него, ибо это было тело ее злополучного отца. В следующий миг она вскочила на ноги и, воскликнув: «Он, может быть, жив еще!», попыталась поднять его. Найджел поспешил помочь ей, при этом он невольно взглянул на раскрытое окно, и Марта, чьей проницательности не притупили ни злоба, ни страх, не преминула правильно истолковать его движение.
— Не бойтесь! — воскликнула она. — Не бойтесь этих подлых трусов — мужество так же неведомо им, как сострадание. Будь у меня оружие, я справилась бы с ними сама, безо всякой помощи. Бедный отец, помощь явилась слишком поздно, она не нужна этому хладному, бездыханному трупу. Он умер, умер!
Они старались приподнять старика, но его неестественная тяжесть и негнущиеся конечности ясно показывали, что жизнь покинула бренную оболочку. Найджел осмотрел труп, ища рану, но не нашел ее. Дочь покойного, сохраняя присутствие духа, какое не многие дочери способны проявить в такую минуту, обнаружила орудие убийства: нечто вроде шарфа, которым грабители туго стянули горло старика, сначала для того, чтобы заглушить крики о помощи, а затем — чтобы пресечь жизнь. Марта развязала роковой узел и, оставив тело на руках у лорда Гленварлоха, побежала за водой, за спиртом, за нюхательной солью, в надежде, что жизнь не совсем угасла. Однако надежда оказалась тщетной. Марта потерла отцу виски, приподняла голову, ослабила ворот ночной рубашки (он, видимо, встал с кровати, заслышав шаги воров) и наконец с трудом разжала его окостеневшие пальцы; из одной руки при этом выпал ключ, из другой — та самая золотая монета, которой незадолго до того так жадно добивался бедняга и которую в помрачении своих умственных способностей он собирался защищать с такой отчаянной энергией, словно от этих денег зависела его жизнь.
— Напрасно, все напрасно, — проговорила дочь, отступаясь наконец от бесплодных попыток вернуть к жизни того, кого жизнь безвозвратно покинула в тот, миг, когда жестокие руки убийц сдавили его горло. — Все напрасно, он убит. Я всегда ожидала этого, и теперь судьба сделала меня свидетельницей его гибели. Она подняла ключ и золотой, но тут же швырнула их обратно на пол и воскликнула:
— Будьте прокляты! Вы послужили причиной его смерти!
Найджел хотел заговорить, хотел напомнить Марте, что нужно немедленно принять меры, чтобы задержать скрывшегося убийцу, а также, чтобы обезопасить себя на случай его возвращения, но она резко перебила.
— Молчите, — сказала она, — молчите. Неужели того, что у меня на сердце, недостаточно, чтобы свести меня с ума? Могу ли я о чем-нибудь думать, когда передо мной мертвый отец? Говорю вам, молчите, — повторила она еще более непреклонным тоном. — Разве может что-либо дойти до слуха дочери, когда тело убитого отца лежит у нее на коленях?
Однако лорд Гленварлох, как ни был он потрясен силой ее горя, не мог не сознавать затруднительности собственного положения. Оба пистолета его были разряжены. Грабитель мог вернуться. Возможно, помимо убитого товарища, у него были и другие сообщники. Найджелу даже показалось, будто он слышит за окном шепот. Он торопливо объяснил Марте, что необходимо пойти за пулями и порохом.
— Вы правы, — сказала она несколько презрительно, — вы и так проявили храбрость, какой я не ожидала от мужчины. Что же, спасайте свою жизнь, ибо таково ваше намерение, а меня предоставьте моей участи.
Не желая тратить время на пустые объяснения, Найджел через потайной ход поспешил в свою комнату, захватил порох и пули и так же быстро вернулся назад; он сам был удивлен тем, что в темноте безошибочно преодолел все повороты на пути, по которому прошел всего один раз, да еще в минуту сильного волнения. Когда он возвратился, бедная девушка стояла неподвижно, как статуя, возле трупа отца, который она положила на пол, прикрыв его лицо полой халата. При виде Найджела она не выразила ни удивления, ни радости и спокойно сказала ему:
— Сетования мои кончились. Мое горе — по крайней мере то, которое могут видеть люди, — позади. Но я добьюсь возмездия, и подлый негодяй, убивший несчастного, беззащитного старика, которому и так не много оставалось жить, недолго будет обременять собой землю. Чужеземец, само небо назначило вас способствовать мщению, уготованному за это злодейство; идите к Хилдеброду — там пьянствуют ночи напролет. Пусть он придет сюда. Это его долг, он не посмеет отказать в помощи и не откажет в ней, зная отлично, что я могу щедро вознаградить. Что же вы медлите? Идите сейчас же.
— Я пошел бы, — ответил Найджел, — но боюсь оставить вас одну; злодей может вернуться и…
— Правда, сущая правда, — ответила Марта, — он может воротиться. Мне все равно, если он убьет меня, но он может завладеть тем, что его здесь более всего прельщает. Держите ключ и монету — и то и другое еще пригодится. Защищайте свою жизнь, если на вас нападут, а если вы убьете злодея, я озолочу вас. Я сама пойду за герцогом.
Найджел собрался было возразить, но она уже исчезла, и через минуту он услышал стук наружной двери. Он хотел последовать за ней, но, припомнив, что от трактира Хилдеброда до дома Трапбуа недалеко, решил, что Марте дорога знакома лучше, чем ему, и не представляет для нее опасности, а потому он поступит благоразумнее, оставшись по ее совету на страже.
Для человека, непривычного к подобному зрелищу, не очень приятно было остаться одному в комнате с двумя трупами, которые еще недавно были живыми людьми, за каких-нибудь полчаса погибшими насильственной смертью: один пал жертвой убийцы, другой, чья кровь продолжала струиться из раны на шее, заливая все вокруг, пал от руки того, кто сейчас смотрел на него и кто сам свершил этот насильственный и вместе с тем справедливый акт. С отвращением и суеверным страхом Найджел отвел глаза, чтобы не видеть эти жалкие человеческие останки; но от сознания того, что рядом с ним, хоть и невидимые ему, находятся эти ужасные соседи, ему стало еще больше не по себе, нежели тогда, когда взгляд его отражался в холодных, неподвижных и безжизненных глазах покойников. К тому же и воображение принялось за свои обычные проделки. То Найджелу казалось, что зашуршала полотняная ночная рубашка ростовщика, то будто убитый им разбойник, скрипнув по полу сапогом, согнул ногу, как бы собираясь встать. Ему опять почудились шаги и шепот возвратившегося грабителя под окном, через которое тот скрылся. Чтобы встретить лицом к лицу последнюю и наиболее серьезную опасность и разогнать страхи, порожденные фантазией, Найджел подошел к окну; как велика была его радость, когда он увидел, что улица освещена множеством факелов, когда он услышал шум голосов и разглядел толпу людей, вооруженных кремневыми ружьями и алебардами и окружающих Хилдеброда, который уже не под вымышленным герцогским титулом, а в своем настоящем звании бэйли вольного убежища Уайтфрайерс опешил расследовать обстоятельства убийства.
Дикий и прискорбный контраст являли в этом ужасном месте пьянчуги, потревоженные в разгаре ночного кутежа. Мутными глазами с испугом глядели они друг на друга и на кровавое зрелище, шатаясь, неверными шагами ступали по полу, скользкому от крови. Громкие, крикливые речи уступили место невнятному бормотанию. Подавленные представшей их взору картиной, все еще отуманенные винными парами, они имели вид лунатиков. Старый Хилдеброд был исключением. Этот пропитанный вином бочонок, полный до краев, способен был в любое время к действиям, когда возникал достаточно веский повод, чтобы сдвинуть его с места. Он, казалось, был сильно потрясен увиденным, и распоряжения его поэтому носили характер более толковый и подобающий случаю, чем можно было ожидать. Прежде всего он допросил дочь покойного, которая поразительно точно и ясно рассказала, как она услыхала шум борьбы в комнате отца, услыхала совершенно явственно, ибо не спала, тревожась о его здоровье. Войдя в его спальню, она увидела, что два человека душат ее отца; она бросилась на них со всей яростью, на какую была способна. Они были в масках и плащах, а потому в суматохе и волнении она не смогла разглядеть, был ли это кто-нибудь из ранее виденных ею людей. Дальше она почти ничего не помнит, кроме выстрелов, а потом она осталась вдвоем с постояльцем и увидела, что один из убийц сбежал. Лорд Гленварлох рассказал все то, что мы уже сообщили читателю. Получив, таким образом, показания непосредственных свидетелей, Хилдеброд осмотрел помещение. Он заключил, что убийцы проникли в дом через окно, в которое удрал потом оставшийся в живых разбойник. Обстоятельство это показалось всем странным, так как обычно окно было защищено прочной железной решеткой, которую старый Трапбуа каждый вечер собственноручно запирал. Хилдеброд аккуратно отметил положение каждого предмета в комнате и тщательно осмотрел убитого грабителя. Тот был одет как простой матрос, лицо его не было знакомо никому из присутствующих. Хилдеброд послал затем за эльзасским доктором, чьи пороки свели на нет все, что дали ему знания, и обрекли его на убогую практику в этом квартале. По приказанию Хилдеброда он освидетельствовал трупы и точно установил причины смерти каждого из убитых. Шарф не укрылся от внимания ученого судьи; выслушав все соображения и догадки по поводу преступления и собрав все улики, имевшие связь с кровавым деянием, Хилдеброд велел запереть двери комнаты до следующего утра; затем, отозвав несчастную дочь убитого старика в кухню, он с серьезным видом спросил ее в присутствии одного лорда Гленварлоха, нет ли у нее против кого-нибудь подозрений.
— А вы разве никого не подозреваете? — спросила в ответ Марта, пристально глядя на него.
— Может быть, и подозреваю, мистрис, но сейчас мое дело задавать вопросы, а ваше — отвечать. Таковы правила этой игры.
— Тогда я скажу, что подозреваю того, кто носил этот шарф. Знаете ли вы, кого я имею в виду?
— Ну, если говорить по чести, то должен сознаться, я видал такой шарф у капитана Пепперкола, а он не любит часто менять одежду.
— В таком случае пошлите людей и арестуйте его.
— Если это был он, то сейчас он уже далеко; однако я поставлю в известность высшие власти, — ответил судья.
— Вы хотите дать ему скрыться! — воскликнула Марта, устремив на него испытующий взгляд.
— Могу побожиться, что если б от меня зависело, этого душегуба вздернули бы выше Амана, но дайте мне срок. У него здесь немало друзей, и вам это известно, а те, от кого я могу ждать помощи, пьяны как стельки.
— Я отомщу, я все равно отомщу, — сказала Марта. — Смотрите не вздумайте шутить со мной!
— Шутить! Да я скорее стану шутить с медведицей, которую только что раздразнили. Говорю вам, мистрис, имейте терпение, мы его поймаем. Я знаю все его норы, он не сможет долго избегать их, а я расставлю ему везде ловушки. Вам нечего просить правосудия, мистрис, ведь у вас есть средства, чтобы добиться его.
— Тот, кто поможет мне отомстить, — сказала Марта, — получит часть этих средств.
— Отлично, — сказал Хилдеброд. — А теперь пойдемте ко мне, вам надо подкрепить чем-нибудь свои силы; здесь вам, пожалуй, будет страшно одной.
— Я пошлю за поденщицей, — возразила Марта, — а кроме того, здесь останется приезжий джентльмен.
— Хм, хм, приезжий джентльмен… — проговорил Хилдеброд, отведя Найджела в сторонку. — Мне сдается, что капитан устроил счастье этого джентльмена, когда столь дерзко попытался устроить собственное счастье. Должен признаться вашей чести — не смею сказать, вашей светлости, — что, возможно, я сам подбил этого мерзавца в буйволовой коже на такую грубую игру, обмолвившись о том, что я вам советовал вчера утром. Но тем лучше для вас: получите кучу денег без тестя в придачу. Надеюсь, вы помните наши условия?
— Лучше бы вы никому не говорили о столь нелепой затее, — сказал Найджел.
— Нелепой? Думаете, Марта не пойдет за вас? Женитесь на ней, пока у нее не высохли слезы, куйте железо, пока горячо. Дайте мне завтра знать, как обстоят дела. Доброй ночи, желаю успеха — надеюсь, вам понятен намек? Ну, я возвращаюсь к своим обязанностям, иду запирать и опечатывать… Ах, черт возьми, эта страшная история вышибла у меня все из головы — тут вас хочет видеть малый от мейстера Лоустофа. Так как дело у него к вам экстренное, сенат заставил его выпить только парочку бутылок, и он как раз собирался двинуться к вам, когда разразился шторм. Эй, приятель, вот мейстер Найджел Грэм!
Молодой человек в зеленой плисовой куртке со значком на рукаве, говорившим о том, что он лодочник, подошел к Найджелу и отвел его в сторону, между тем как герцог Хилдеброд, исполняя свои обязанности, приступил к обходу всего дома, проверяя, заперты ли окна и двери. Известия, принесенные посланцем Лоустофа, были не особенно отрадны. Они были переданы Найджелу учтивым шепотом, и сущность их сводилась к следующему: мейстер Лоустоф просит мейстера Грэма ради его собственной безопасности немедленно покинуть Уайтфрайерс, ибо лорд главный судья издал указ о его аресте и указ будет приведен в исполнение завтра при содействии отряда мушкетеров, то есть силы, которой эльзасцы не захотят и не посмеют сопротивляться.
— И посему, ваша честь, — добавил прибывший по воде посол, — мой ялик будет ждать вас сегодня в пять утра у Темплской пристани; если хотите оставить ищеек с носом, я к вашим услугам.
— Почему мейстер Лоустоф ничего не написал мне? — спросил лорд Гленварлох.
— Увы! Славного джентльмена держат в тюрьме строго, с чернилами и пером он имеет так же мало дела, как какой-нибудь пастор.
— Не прислал ли он с тобой что-нибудь в знак того, что я могу тебе довериться?
— Знак? Ах, черт, конечно прислал, если только я не забыл его, — ответил малый и, подтянув штаны, продолжал: — Ага, вспомнил: вы мне должны поверить, потому что ваше второе имя начинается на «о». Кажется, не переврал. Значит, мы с вами встретимся через два часа, когда начнется отлив, и помчимся вниз по реке, как двенадцативесельная шлюпка.
— Не знаешь ли, где сейчас король? — спросил Найджел вместо ответа.
— Король? Знаю, как же, он вчера поехал в Гринвич водой, как и полагается доблестному монарху, который никогда не упустит случая воспользоваться лодкой. Он собирался охотиться на этой неделе, да, говорят, охота расстроилась, и теперь принц, герцог и приближенные веселятся в Гринвиче вовсю.
— Хорошо, — сказал Найджел, — я буду готов к пяти. Зайди сюда за моими вещами.
— Ладно, мейстер, — ответил лодочник и вышел из дому, смешавшись с буйной свитой герцога Хилдеброда. Сей государь попросил Найджела запереть за ним дверь и, указав на Марту, которая сидела у затухающего огня, бессильно опустив руки и вытянув ноги, словно ее уже коснулась рука смерти, шепнул:
— Позаботьтесь о своих интересах, да не забывайте про наш уговор, а не то я обрежу тетиву, прежде чем вы успеете спустить ее.
Лорд Гленварлох был до глубины души возмущен невыразимым бессердечием, с каким этот человек давал подобные советы в отношении несчастной, только что потерявшей отца, но он сдержал свой гнев, выслушал совет молча и тщательно запер дверь за герцогом и его свитой, втайне надеясь никогда более не видеть весь этот сброд. Затем он вернулся в кухню, где бедная женщина продолжала сидеть в той же позе, сжав руки, устремив взор в одну точку, словно оцепенев. Тронутый ее печальным положением и ожидавшей ее участью, он употребил все средства, какие были в его власти, чтобы пробудить ее к жизни, и наконец ему, видимо, удалось привлечь ее внимание и вывести из оцепенения. Он объяснил, что через несколько часов собирается оставить Уайтфрайерс; куда он направляется, пока неясно, но он всей душой желает быть ей полезным и, если нужно, уведомит ее друзей о постигшем ее горе или поможет иным каким-нибудь способом. Она как будто с трудом поняла смысл его слов и поблагодарила со своей обычной резкостью и нелюбезностью, сказав, что, может, он и хочет ей добра, но ему пора бы уж знать, что у несчастных не бывает друзей. Найджел начал было говорить, что боится показаться назойливым, но так как он собирается оставить Уайтфрайерс… Вдруг она прервала его:
— Вы собираетесь покинуть Фрайерс? Я поеду с вами.
— Поедете со мной? — воскликнул лорд Гленварлох.
— Да, — ответила она. — Я уговорю отца покинуть это разбойничье гнездо. Но тут она спохватилась, воспоминания о случившемся нахлынули на нее,
она спрятала лицо в ладонях и разразилась бурными рыданиями, стонами и причитаниями, которые закончились жестоким, соответственно незаурядной силе ее духа и тела, истерическим припадком.
Лорду Гленварлоху никогда не доводилось присутствовать при подобных сценах; он испугался и растерялся и хотел уже бежать за врачом или хотя бы позвать на помощь какую-нибудь женщину, однако Марта, немного оправившись, схватила его за рукав одной рукой, другой закрыла лицо и дала волю слезам, которые несли ей облегчение от обуревавшего ее мучительного горя.
— Не оставляйте меня, — произнесла она, — не оставляйте и никого не зовите. Со мной раньше никогда этого не случалось и не случилось бы сейчас, — добавила она, выпрямляясь и вытирая глаза передником, — если бы… если бы он не любил меня так сильно, одну меня на всем свете. Умереть такой смертью, и от чьих рук!
И снова бедная девушка предалась скорби, рыдая и причитая с тем самозабвением, какое свойственно только женщинам, когда их горе достигает наивысшей степени. Постепенно она обрела свое природное суровое хладнокровие и уже сохраняла его в дальнейшем, собрав всю силу и сопротивляясь возврату истерического припадка с тем нечеловеческим напряжением, с каким страдающие эпилепсией предотвращают приступы своей болезни. Но как ни был тверд ее дух, он не мог полностью совладать с расходившимися нервами, и время от времени у нее начиналась сильная дрожь, которая подчас по две минуты сотрясала все ее тело так, что страшно было на нее смотреть. Найджел забыл о своих бедах и вообще обо всем, проникнувшись сочувствием к несчастной; сочувствие тем сильнее завладело его гордым сердцем, что ее не менее гордая душа решилась как можно меньше быть обязанной человеколюбию или жалости окружающих.
— За мной такого не водилось, — сказала она, — но… природа все же берет власть над созданными ею слабыми существами. На вас, сэр, я имею некоторые права, ибо без вас я не осталась бы сегодня ночью в живых. Правда, лучше бы ваша помощь подоспела или раньше, или позже, но если уж вы спасли мне жизнь, вы обязаны помочь тому, чтобы она была для меня сносной.
— Скажите, как я могу это сделать, — спросил Найджел. — Вы говорите, что немедленно уезжаете отсюда, — возьмите меня с собой. Одной мне никогда не выбраться из этого вертепа преступлений и нищеты.
— Увы, чем же я могу помочь? — возразил Найджел. — Мой путь, с которого я не уклонюсь, по всей вероятности приведет меня в тюрьму. Впрочем, я готов увезти вас отсюда, если вы потом найдете приют у кого-нибудь из своих друзей.
— Друзей! — воскликнула она. — У меня нет друзей, они уже давно отреклись от нас. Призрак, восставший из могилы, будет принят с большей радостью, чем я, предстань я перед теми, кто отвернулся от нас; если б они и пожелали возобновить теперь со мной дружбу, я отвергла бы ее, потому что они некогда лишили своей дружбы его… — Она подавила прорвавшееся волнение и твердо продолжала: — Того, кто лежит там. У меня нет друзей.
Она замолчала, но вдруг, как бы спохватясь, добавила:
— У меня нет друзей, но у меня есть то, с помощью чего я смогу обрести их; я приобрету много друзей и мстителей. Хорошо, что я вовремя вспомнила о золоте: оно не должно стать добычей воров и убийц. Чужеземец, вам придется вернуться в ту комнату, смело пройдите через нее в спальню, отодвиньте кровать; под каждой ножкой в полу прибита медная дощечка будто бы для надежной опоры; вам нужна только левая, ближняя к стене; нажмите на ее угол, она отскочит, и под ней вы увидите замочную скважину, к которой подойдет вот этот ключ. Потом вы поднимете крышку и вынете из тайника под полом ларец. Принесите его сюда — мы возьмем его с собой: его содержимое, уж конечно, добудет мне приют.
— Но ведь дверь, ведущую из кухни в те комнаты, заперли, — возразил Найджел.
— Правда, я совсем забыла; они, без сомнения, знали что делали. Но потайной ход из вашей комнаты открыт, вы можете пройти через него.
Лорд Гленварлох взял ключ, и когда он зажег лампу, чтобы освещать себе путь, Марта прочла на его лице некоторое неудовольствие.
— Вы боитесь? — спросила она. — Бояться нечего, убийца и его жертва оба спят вечным сном. Смелее, я пойду с вами, а то вы не сумеете открыть секретный замок, да и принести сундук вам одному будет не под силу.
— Нет, нет, я не боюсь, — ответил смущенный Найджел, стыдясь того, что она сочла малодушием минутное колебание, проистекавшее из отвращения к жестокому зрелищу — отвращения, так часто испытываемого теми утонченными натурами, которым менее всего свойствен страх перед настоящей опасностью. — Я исполню ваше поручение. Но вам не следует туда ходить, вы не сможете…
— Я могу и пойду, — ответила она. — Я уже успокоилась. Смотрите сами. — С этими словами она взяла со стола неоконченное шитье и уверенно продела шелковую нитку в ушко тонкой иголки. — Могла ли б я это сделать, — сказала она с улыбкой, еще более страшной, нежели ее прежний, застывший в отчаянии взор, — не будь тверды мое сердце и рука?
Она быстро стала подниматься по лестнице впереди Найджела в его комнату и продолжала с той же поспешностью идти по потайному ходу, как будто боялась, что решимость ей изменит, прежде чем она доведет до конца задуманное. Перед входом в роковую комнату она помедлила несколько мгновений, а затем быстро прошла через нее в спальню; лорд Гленварлох не отставал ни на шаг; чувство сострадания к той, что пережила ужасную трагедию, заставило его позабыть о своем нежелании вновь увидеть место кровавой расправы.
Прежде всего Марта откинула полог над кроватью. Простыни и одеяло были сбиты и отброшены в сторону, вероятно тогда, когда старик вскочил с постели, чтобы помещать грабителям влезть в соседнюю комнату. На твердом матрасе едва была заметна впадина, в которой раньше покоилось хилое тело старого скряги. Дочь его опустилась на колени возле кровати, сложила руки и вознесла к небу краткую, но трогательную молитву, прося, чтобы небеса дали ей поддержку в ее скорби и помогли отомстить убийцам, лишившим ее отца. Еще более краткой была произнесенная шепотом молитва, где она вручала душу убитого богу и просила о прощении его грехов во имя страстей Христовых.
Отдав долг благочестия, Марта сделала знак Найджелу, чтобы тот помог ей; они сдвинули с места тяжелую кровать и увидели медную дощечку, о которой говорила Марта. Марта нажала пружину, дощечка отскочила, и под ней обнаружились замочная скважина и большое железное кольцо, за которое они подняли крышку; под ней скрывался ларец, такой тяжелый, что и в самом деле Найджел, человек на редкость сильный, едва ли вытащил бы его один. Снова приведя все в порядок, Найджел и его спутница, помогавшая ему по мере своих сил, подняли ларец и с трудом перенесли его в соседнюю комнату, где лежал его несчастный владелец, нечувствительный к тем звукам и событиям, которые, несомненно, нарушили бы его покой, если бы хоть что-нибудь на свете могло пробудить его от последнего, вечного сна. Несчастйая дочь приблизилась к телу и даже имела мужество откинуть простыню, которой оно было прикрыто. Она положила свою руку отцу на сердце, но оно не билось; она поднесла к его губам перо, но оно не шевельнулось; после этого с глубоким почтением она поцеловала вздувшиеся жилы на бледном лбу и высохшую руку.
Между тем голос его хозяйки теперь уже еле слышно повторял: «Убийство! На помощь!»
Внизу лестницы была небольшая дверь; она подалась под ударом Найджела, и он одним прыжком очутился на месте действия, держа заряженный пистолет в одной руке, свечу — в другой и обнаженную шпагу — под мышкой. Два грабителя, хотя и с большим трудом, уже почти одолели дочь Трапбуа, которая, судя по тому, что на полу валялись обрывки ее одежды и клочья ее волос, видимо, сопротивлялась самым отчаянным образом. Казалось, она вот-вот заплатит жизнью за свою стойкость, — один из негодяев уже вытащил длинный складной нож, но появление Найджела привело их в замешательство. Как только они повернулись к Найджелу, тот выстрелом из пистолета уложил на месте грабителя, державшего нож, а на второго, который кинулся на него, напал со шпагой, запустив ему сперва в голову подсвечником.
В комнате было темно, и только бледный свет луны проникал в окно. Грабитель выстрелил, но промахнулся, попытался защищаться шпагой, потом струсил, подбежал к окну, выпрыгнул и скрылся. Найджел наудачу выстрелил ему вслед, а затем попросил зажечь свечу.
— В кухне горит очаг, — ответила Марта Трапбуа, сохраняя присутствие духа, какого было трудно ожидать от нее. — Погодите, вы не знаете, куда идти, я схожу сама. О, мой отец, мой несчастный отец! Я знала, что этим кончится, и все из-за проклятого золота! Они убили его!
Глава XXV
Смерть ловит нас врасплох и, словно нянька
Рассерженная, отрывает нас
От наших игр и милых побрякушек.
Смерть разрешает нас от обязательств
На этом грешном свете, — но бог весть,
Простят ли там, где суд творится правый!
Старинная пьеса
Ужасное зрелище представилось Найджелу, когда Марта Трапбуа вернулась со свечой. Суровые и жесткие черты лица Марты были искажены горем, страхом и злобой, и из всех этих чувств злоба преобладала. На полу лежало тело грабителя, распростившегося с жизнью без единого стона; кровь его, обильно вытекая из раны, окрасила все вокруг. Там же на полу лежал еще один труп; в порыве отчаяния несчастная женщина упала на него, ибо это было тело ее злополучного отца. В следующий миг она вскочила на ноги и, воскликнув: «Он, может быть, жив еще!», попыталась поднять его. Найджел поспешил помочь ей, при этом он невольно взглянул на раскрытое окно, и Марта, чьей проницательности не притупили ни злоба, ни страх, не преминула правильно истолковать его движение.
— Не бойтесь! — воскликнула она. — Не бойтесь этих подлых трусов — мужество так же неведомо им, как сострадание. Будь у меня оружие, я справилась бы с ними сама, безо всякой помощи. Бедный отец, помощь явилась слишком поздно, она не нужна этому хладному, бездыханному трупу. Он умер, умер!
Они старались приподнять старика, но его неестественная тяжесть и негнущиеся конечности ясно показывали, что жизнь покинула бренную оболочку. Найджел осмотрел труп, ища рану, но не нашел ее. Дочь покойного, сохраняя присутствие духа, какое не многие дочери способны проявить в такую минуту, обнаружила орудие убийства: нечто вроде шарфа, которым грабители туго стянули горло старика, сначала для того, чтобы заглушить крики о помощи, а затем — чтобы пресечь жизнь. Марта развязала роковой узел и, оставив тело на руках у лорда Гленварлоха, побежала за водой, за спиртом, за нюхательной солью, в надежде, что жизнь не совсем угасла. Однако надежда оказалась тщетной. Марта потерла отцу виски, приподняла голову, ослабила ворот ночной рубашки (он, видимо, встал с кровати, заслышав шаги воров) и наконец с трудом разжала его окостеневшие пальцы; из одной руки при этом выпал ключ, из другой — та самая золотая монета, которой незадолго до того так жадно добивался бедняга и которую в помрачении своих умственных способностей он собирался защищать с такой отчаянной энергией, словно от этих денег зависела его жизнь.
— Напрасно, все напрасно, — проговорила дочь, отступаясь наконец от бесплодных попыток вернуть к жизни того, кого жизнь безвозвратно покинула в тот, миг, когда жестокие руки убийц сдавили его горло. — Все напрасно, он убит. Я всегда ожидала этого, и теперь судьба сделала меня свидетельницей его гибели. Она подняла ключ и золотой, но тут же швырнула их обратно на пол и воскликнула:
— Будьте прокляты! Вы послужили причиной его смерти!
Найджел хотел заговорить, хотел напомнить Марте, что нужно немедленно принять меры, чтобы задержать скрывшегося убийцу, а также, чтобы обезопасить себя на случай его возвращения, но она резко перебила.
— Молчите, — сказала она, — молчите. Неужели того, что у меня на сердце, недостаточно, чтобы свести меня с ума? Могу ли я о чем-нибудь думать, когда передо мной мертвый отец? Говорю вам, молчите, — повторила она еще более непреклонным тоном. — Разве может что-либо дойти до слуха дочери, когда тело убитого отца лежит у нее на коленях?
Однако лорд Гленварлох, как ни был он потрясен силой ее горя, не мог не сознавать затруднительности собственного положения. Оба пистолета его были разряжены. Грабитель мог вернуться. Возможно, помимо убитого товарища, у него были и другие сообщники. Найджелу даже показалось, будто он слышит за окном шепот. Он торопливо объяснил Марте, что необходимо пойти за пулями и порохом.
— Вы правы, — сказала она несколько презрительно, — вы и так проявили храбрость, какой я не ожидала от мужчины. Что же, спасайте свою жизнь, ибо таково ваше намерение, а меня предоставьте моей участи.
Не желая тратить время на пустые объяснения, Найджел через потайной ход поспешил в свою комнату, захватил порох и пули и так же быстро вернулся назад; он сам был удивлен тем, что в темноте безошибочно преодолел все повороты на пути, по которому прошел всего один раз, да еще в минуту сильного волнения. Когда он возвратился, бедная девушка стояла неподвижно, как статуя, возле трупа отца, который она положила на пол, прикрыв его лицо полой халата. При виде Найджела она не выразила ни удивления, ни радости и спокойно сказала ему:
— Сетования мои кончились. Мое горе — по крайней мере то, которое могут видеть люди, — позади. Но я добьюсь возмездия, и подлый негодяй, убивший несчастного, беззащитного старика, которому и так не много оставалось жить, недолго будет обременять собой землю. Чужеземец, само небо назначило вас способствовать мщению, уготованному за это злодейство; идите к Хилдеброду — там пьянствуют ночи напролет. Пусть он придет сюда. Это его долг, он не посмеет отказать в помощи и не откажет в ней, зная отлично, что я могу щедро вознаградить. Что же вы медлите? Идите сейчас же.
— Я пошел бы, — ответил Найджел, — но боюсь оставить вас одну; злодей может вернуться и…
— Правда, сущая правда, — ответила Марта, — он может воротиться. Мне все равно, если он убьет меня, но он может завладеть тем, что его здесь более всего прельщает. Держите ключ и монету — и то и другое еще пригодится. Защищайте свою жизнь, если на вас нападут, а если вы убьете злодея, я озолочу вас. Я сама пойду за герцогом.
Найджел собрался было возразить, но она уже исчезла, и через минуту он услышал стук наружной двери. Он хотел последовать за ней, но, припомнив, что от трактира Хилдеброда до дома Трапбуа недалеко, решил, что Марте дорога знакома лучше, чем ему, и не представляет для нее опасности, а потому он поступит благоразумнее, оставшись по ее совету на страже.
Для человека, непривычного к подобному зрелищу, не очень приятно было остаться одному в комнате с двумя трупами, которые еще недавно были живыми людьми, за каких-нибудь полчаса погибшими насильственной смертью: один пал жертвой убийцы, другой, чья кровь продолжала струиться из раны на шее, заливая все вокруг, пал от руки того, кто сейчас смотрел на него и кто сам свершил этот насильственный и вместе с тем справедливый акт. С отвращением и суеверным страхом Найджел отвел глаза, чтобы не видеть эти жалкие человеческие останки; но от сознания того, что рядом с ним, хоть и невидимые ему, находятся эти ужасные соседи, ему стало еще больше не по себе, нежели тогда, когда взгляд его отражался в холодных, неподвижных и безжизненных глазах покойников. К тому же и воображение принялось за свои обычные проделки. То Найджелу казалось, что зашуршала полотняная ночная рубашка ростовщика, то будто убитый им разбойник, скрипнув по полу сапогом, согнул ногу, как бы собираясь встать. Ему опять почудились шаги и шепот возвратившегося грабителя под окном, через которое тот скрылся. Чтобы встретить лицом к лицу последнюю и наиболее серьезную опасность и разогнать страхи, порожденные фантазией, Найджел подошел к окну; как велика была его радость, когда он увидел, что улица освещена множеством факелов, когда он услышал шум голосов и разглядел толпу людей, вооруженных кремневыми ружьями и алебардами и окружающих Хилдеброда, который уже не под вымышленным герцогским титулом, а в своем настоящем звании бэйли вольного убежища Уайтфрайерс опешил расследовать обстоятельства убийства.
Дикий и прискорбный контраст являли в этом ужасном месте пьянчуги, потревоженные в разгаре ночного кутежа. Мутными глазами с испугом глядели они друг на друга и на кровавое зрелище, шатаясь, неверными шагами ступали по полу, скользкому от крови. Громкие, крикливые речи уступили место невнятному бормотанию. Подавленные представшей их взору картиной, все еще отуманенные винными парами, они имели вид лунатиков. Старый Хилдеброд был исключением. Этот пропитанный вином бочонок, полный до краев, способен был в любое время к действиям, когда возникал достаточно веский повод, чтобы сдвинуть его с места. Он, казалось, был сильно потрясен увиденным, и распоряжения его поэтому носили характер более толковый и подобающий случаю, чем можно было ожидать. Прежде всего он допросил дочь покойного, которая поразительно точно и ясно рассказала, как она услыхала шум борьбы в комнате отца, услыхала совершенно явственно, ибо не спала, тревожась о его здоровье. Войдя в его спальню, она увидела, что два человека душат ее отца; она бросилась на них со всей яростью, на какую была способна. Они были в масках и плащах, а потому в суматохе и волнении она не смогла разглядеть, был ли это кто-нибудь из ранее виденных ею людей. Дальше она почти ничего не помнит, кроме выстрелов, а потом она осталась вдвоем с постояльцем и увидела, что один из убийц сбежал. Лорд Гленварлох рассказал все то, что мы уже сообщили читателю. Получив, таким образом, показания непосредственных свидетелей, Хилдеброд осмотрел помещение. Он заключил, что убийцы проникли в дом через окно, в которое удрал потом оставшийся в живых разбойник. Обстоятельство это показалось всем странным, так как обычно окно было защищено прочной железной решеткой, которую старый Трапбуа каждый вечер собственноручно запирал. Хилдеброд аккуратно отметил положение каждого предмета в комнате и тщательно осмотрел убитого грабителя. Тот был одет как простой матрос, лицо его не было знакомо никому из присутствующих. Хилдеброд послал затем за эльзасским доктором, чьи пороки свели на нет все, что дали ему знания, и обрекли его на убогую практику в этом квартале. По приказанию Хилдеброда он освидетельствовал трупы и точно установил причины смерти каждого из убитых. Шарф не укрылся от внимания ученого судьи; выслушав все соображения и догадки по поводу преступления и собрав все улики, имевшие связь с кровавым деянием, Хилдеброд велел запереть двери комнаты до следующего утра; затем, отозвав несчастную дочь убитого старика в кухню, он с серьезным видом спросил ее в присутствии одного лорда Гленварлоха, нет ли у нее против кого-нибудь подозрений.
— А вы разве никого не подозреваете? — спросила в ответ Марта, пристально глядя на него.
— Может быть, и подозреваю, мистрис, но сейчас мое дело задавать вопросы, а ваше — отвечать. Таковы правила этой игры.
— Тогда я скажу, что подозреваю того, кто носил этот шарф. Знаете ли вы, кого я имею в виду?
— Ну, если говорить по чести, то должен сознаться, я видал такой шарф у капитана Пепперкола, а он не любит часто менять одежду.
— В таком случае пошлите людей и арестуйте его.
— Если это был он, то сейчас он уже далеко; однако я поставлю в известность высшие власти, — ответил судья.
— Вы хотите дать ему скрыться! — воскликнула Марта, устремив на него испытующий взгляд.
— Могу побожиться, что если б от меня зависело, этого душегуба вздернули бы выше Амана, но дайте мне срок. У него здесь немало друзей, и вам это известно, а те, от кого я могу ждать помощи, пьяны как стельки.
— Я отомщу, я все равно отомщу, — сказала Марта. — Смотрите не вздумайте шутить со мной!
— Шутить! Да я скорее стану шутить с медведицей, которую только что раздразнили. Говорю вам, мистрис, имейте терпение, мы его поймаем. Я знаю все его норы, он не сможет долго избегать их, а я расставлю ему везде ловушки. Вам нечего просить правосудия, мистрис, ведь у вас есть средства, чтобы добиться его.
— Тот, кто поможет мне отомстить, — сказала Марта, — получит часть этих средств.
— Отлично, — сказал Хилдеброд. — А теперь пойдемте ко мне, вам надо подкрепить чем-нибудь свои силы; здесь вам, пожалуй, будет страшно одной.
— Я пошлю за поденщицей, — возразила Марта, — а кроме того, здесь останется приезжий джентльмен.
— Хм, хм, приезжий джентльмен… — проговорил Хилдеброд, отведя Найджела в сторонку. — Мне сдается, что капитан устроил счастье этого джентльмена, когда столь дерзко попытался устроить собственное счастье. Должен признаться вашей чести — не смею сказать, вашей светлости, — что, возможно, я сам подбил этого мерзавца в буйволовой коже на такую грубую игру, обмолвившись о том, что я вам советовал вчера утром. Но тем лучше для вас: получите кучу денег без тестя в придачу. Надеюсь, вы помните наши условия?
— Лучше бы вы никому не говорили о столь нелепой затее, — сказал Найджел.
— Нелепой? Думаете, Марта не пойдет за вас? Женитесь на ней, пока у нее не высохли слезы, куйте железо, пока горячо. Дайте мне завтра знать, как обстоят дела. Доброй ночи, желаю успеха — надеюсь, вам понятен намек? Ну, я возвращаюсь к своим обязанностям, иду запирать и опечатывать… Ах, черт возьми, эта страшная история вышибла у меня все из головы — тут вас хочет видеть малый от мейстера Лоустофа. Так как дело у него к вам экстренное, сенат заставил его выпить только парочку бутылок, и он как раз собирался двинуться к вам, когда разразился шторм. Эй, приятель, вот мейстер Найджел Грэм!
Молодой человек в зеленой плисовой куртке со значком на рукаве, говорившим о том, что он лодочник, подошел к Найджелу и отвел его в сторону, между тем как герцог Хилдеброд, исполняя свои обязанности, приступил к обходу всего дома, проверяя, заперты ли окна и двери. Известия, принесенные посланцем Лоустофа, были не особенно отрадны. Они были переданы Найджелу учтивым шепотом, и сущность их сводилась к следующему: мейстер Лоустоф просит мейстера Грэма ради его собственной безопасности немедленно покинуть Уайтфрайерс, ибо лорд главный судья издал указ о его аресте и указ будет приведен в исполнение завтра при содействии отряда мушкетеров, то есть силы, которой эльзасцы не захотят и не посмеют сопротивляться.
— И посему, ваша честь, — добавил прибывший по воде посол, — мой ялик будет ждать вас сегодня в пять утра у Темплской пристани; если хотите оставить ищеек с носом, я к вашим услугам.
— Почему мейстер Лоустоф ничего не написал мне? — спросил лорд Гленварлох.
— Увы! Славного джентльмена держат в тюрьме строго, с чернилами и пером он имеет так же мало дела, как какой-нибудь пастор.
— Не прислал ли он с тобой что-нибудь в знак того, что я могу тебе довериться?
— Знак? Ах, черт, конечно прислал, если только я не забыл его, — ответил малый и, подтянув штаны, продолжал: — Ага, вспомнил: вы мне должны поверить, потому что ваше второе имя начинается на «о». Кажется, не переврал. Значит, мы с вами встретимся через два часа, когда начнется отлив, и помчимся вниз по реке, как двенадцативесельная шлюпка.
— Не знаешь ли, где сейчас король? — спросил Найджел вместо ответа.
— Король? Знаю, как же, он вчера поехал в Гринвич водой, как и полагается доблестному монарху, который никогда не упустит случая воспользоваться лодкой. Он собирался охотиться на этой неделе, да, говорят, охота расстроилась, и теперь принц, герцог и приближенные веселятся в Гринвиче вовсю.
— Хорошо, — сказал Найджел, — я буду готов к пяти. Зайди сюда за моими вещами.
— Ладно, мейстер, — ответил лодочник и вышел из дому, смешавшись с буйной свитой герцога Хилдеброда. Сей государь попросил Найджела запереть за ним дверь и, указав на Марту, которая сидела у затухающего огня, бессильно опустив руки и вытянув ноги, словно ее уже коснулась рука смерти, шепнул:
— Позаботьтесь о своих интересах, да не забывайте про наш уговор, а не то я обрежу тетиву, прежде чем вы успеете спустить ее.
Лорд Гленварлох был до глубины души возмущен невыразимым бессердечием, с каким этот человек давал подобные советы в отношении несчастной, только что потерявшей отца, но он сдержал свой гнев, выслушал совет молча и тщательно запер дверь за герцогом и его свитой, втайне надеясь никогда более не видеть весь этот сброд. Затем он вернулся в кухню, где бедная женщина продолжала сидеть в той же позе, сжав руки, устремив взор в одну точку, словно оцепенев. Тронутый ее печальным положением и ожидавшей ее участью, он употребил все средства, какие были в его власти, чтобы пробудить ее к жизни, и наконец ему, видимо, удалось привлечь ее внимание и вывести из оцепенения. Он объяснил, что через несколько часов собирается оставить Уайтфрайерс; куда он направляется, пока неясно, но он всей душой желает быть ей полезным и, если нужно, уведомит ее друзей о постигшем ее горе или поможет иным каким-нибудь способом. Она как будто с трудом поняла смысл его слов и поблагодарила со своей обычной резкостью и нелюбезностью, сказав, что, может, он и хочет ей добра, но ему пора бы уж знать, что у несчастных не бывает друзей. Найджел начал было говорить, что боится показаться назойливым, но так как он собирается оставить Уайтфрайерс… Вдруг она прервала его:
— Вы собираетесь покинуть Фрайерс? Я поеду с вами.
— Поедете со мной? — воскликнул лорд Гленварлох.
— Да, — ответила она. — Я уговорю отца покинуть это разбойничье гнездо. Но тут она спохватилась, воспоминания о случившемся нахлынули на нее,
она спрятала лицо в ладонях и разразилась бурными рыданиями, стонами и причитаниями, которые закончились жестоким, соответственно незаурядной силе ее духа и тела, истерическим припадком.
Лорду Гленварлоху никогда не доводилось присутствовать при подобных сценах; он испугался и растерялся и хотел уже бежать за врачом или хотя бы позвать на помощь какую-нибудь женщину, однако Марта, немного оправившись, схватила его за рукав одной рукой, другой закрыла лицо и дала волю слезам, которые несли ей облегчение от обуревавшего ее мучительного горя.
— Не оставляйте меня, — произнесла она, — не оставляйте и никого не зовите. Со мной раньше никогда этого не случалось и не случилось бы сейчас, — добавила она, выпрямляясь и вытирая глаза передником, — если бы… если бы он не любил меня так сильно, одну меня на всем свете. Умереть такой смертью, и от чьих рук!
И снова бедная девушка предалась скорби, рыдая и причитая с тем самозабвением, какое свойственно только женщинам, когда их горе достигает наивысшей степени. Постепенно она обрела свое природное суровое хладнокровие и уже сохраняла его в дальнейшем, собрав всю силу и сопротивляясь возврату истерического припадка с тем нечеловеческим напряжением, с каким страдающие эпилепсией предотвращают приступы своей болезни. Но как ни был тверд ее дух, он не мог полностью совладать с расходившимися нервами, и время от времени у нее начиналась сильная дрожь, которая подчас по две минуты сотрясала все ее тело так, что страшно было на нее смотреть. Найджел забыл о своих бедах и вообще обо всем, проникнувшись сочувствием к несчастной; сочувствие тем сильнее завладело его гордым сердцем, что ее не менее гордая душа решилась как можно меньше быть обязанной человеколюбию или жалости окружающих.
— За мной такого не водилось, — сказала она, — но… природа все же берет власть над созданными ею слабыми существами. На вас, сэр, я имею некоторые права, ибо без вас я не осталась бы сегодня ночью в живых. Правда, лучше бы ваша помощь подоспела или раньше, или позже, но если уж вы спасли мне жизнь, вы обязаны помочь тому, чтобы она была для меня сносной.
— Скажите, как я могу это сделать, — спросил Найджел. — Вы говорите, что немедленно уезжаете отсюда, — возьмите меня с собой. Одной мне никогда не выбраться из этого вертепа преступлений и нищеты.
— Увы, чем же я могу помочь? — возразил Найджел. — Мой путь, с которого я не уклонюсь, по всей вероятности приведет меня в тюрьму. Впрочем, я готов увезти вас отсюда, если вы потом найдете приют у кого-нибудь из своих друзей.
— Друзей! — воскликнула она. — У меня нет друзей, они уже давно отреклись от нас. Призрак, восставший из могилы, будет принят с большей радостью, чем я, предстань я перед теми, кто отвернулся от нас; если б они и пожелали возобновить теперь со мной дружбу, я отвергла бы ее, потому что они некогда лишили своей дружбы его… — Она подавила прорвавшееся волнение и твердо продолжала: — Того, кто лежит там. У меня нет друзей.
Она замолчала, но вдруг, как бы спохватясь, добавила:
— У меня нет друзей, но у меня есть то, с помощью чего я смогу обрести их; я приобрету много друзей и мстителей. Хорошо, что я вовремя вспомнила о золоте: оно не должно стать добычей воров и убийц. Чужеземец, вам придется вернуться в ту комнату, смело пройдите через нее в спальню, отодвиньте кровать; под каждой ножкой в полу прибита медная дощечка будто бы для надежной опоры; вам нужна только левая, ближняя к стене; нажмите на ее угол, она отскочит, и под ней вы увидите замочную скважину, к которой подойдет вот этот ключ. Потом вы поднимете крышку и вынете из тайника под полом ларец. Принесите его сюда — мы возьмем его с собой: его содержимое, уж конечно, добудет мне приют.
— Но ведь дверь, ведущую из кухни в те комнаты, заперли, — возразил Найджел.
— Правда, я совсем забыла; они, без сомнения, знали что делали. Но потайной ход из вашей комнаты открыт, вы можете пройти через него.
Лорд Гленварлох взял ключ, и когда он зажег лампу, чтобы освещать себе путь, Марта прочла на его лице некоторое неудовольствие.
— Вы боитесь? — спросила она. — Бояться нечего, убийца и его жертва оба спят вечным сном. Смелее, я пойду с вами, а то вы не сумеете открыть секретный замок, да и принести сундук вам одному будет не под силу.
— Нет, нет, я не боюсь, — ответил смущенный Найджел, стыдясь того, что она сочла малодушием минутное колебание, проистекавшее из отвращения к жестокому зрелищу — отвращения, так часто испытываемого теми утонченными натурами, которым менее всего свойствен страх перед настоящей опасностью. — Я исполню ваше поручение. Но вам не следует туда ходить, вы не сможете…
— Я могу и пойду, — ответила она. — Я уже успокоилась. Смотрите сами. — С этими словами она взяла со стола неоконченное шитье и уверенно продела шелковую нитку в ушко тонкой иголки. — Могла ли б я это сделать, — сказала она с улыбкой, еще более страшной, нежели ее прежний, застывший в отчаянии взор, — не будь тверды мое сердце и рука?
Она быстро стала подниматься по лестнице впереди Найджела в его комнату и продолжала с той же поспешностью идти по потайному ходу, как будто боялась, что решимость ей изменит, прежде чем она доведет до конца задуманное. Перед входом в роковую комнату она помедлила несколько мгновений, а затем быстро прошла через нее в спальню; лорд Гленварлох не отставал ни на шаг; чувство сострадания к той, что пережила ужасную трагедию, заставило его позабыть о своем нежелании вновь увидеть место кровавой расправы.
Прежде всего Марта откинула полог над кроватью. Простыни и одеяло были сбиты и отброшены в сторону, вероятно тогда, когда старик вскочил с постели, чтобы помещать грабителям влезть в соседнюю комнату. На твердом матрасе едва была заметна впадина, в которой раньше покоилось хилое тело старого скряги. Дочь его опустилась на колени возле кровати, сложила руки и вознесла к небу краткую, но трогательную молитву, прося, чтобы небеса дали ей поддержку в ее скорби и помогли отомстить убийцам, лишившим ее отца. Еще более краткой была произнесенная шепотом молитва, где она вручала душу убитого богу и просила о прощении его грехов во имя страстей Христовых.
Отдав долг благочестия, Марта сделала знак Найджелу, чтобы тот помог ей; они сдвинули с места тяжелую кровать и увидели медную дощечку, о которой говорила Марта. Марта нажала пружину, дощечка отскочила, и под ней обнаружились замочная скважина и большое железное кольцо, за которое они подняли крышку; под ней скрывался ларец, такой тяжелый, что и в самом деле Найджел, человек на редкость сильный, едва ли вытащил бы его один. Снова приведя все в порядок, Найджел и его спутница, помогавшая ему по мере своих сил, подняли ларец и с трудом перенесли его в соседнюю комнату, где лежал его несчастный владелец, нечувствительный к тем звукам и событиям, которые, несомненно, нарушили бы его покой, если бы хоть что-нибудь на свете могло пробудить его от последнего, вечного сна. Несчастйая дочь приблизилась к телу и даже имела мужество откинуть простыню, которой оно было прикрыто. Она положила свою руку отцу на сердце, но оно не билось; она поднесла к его губам перо, но оно не шевельнулось; после этого с глубоким почтением она поцеловала вздувшиеся жилы на бледном лбу и высохшую руку.