Валяев Сергей. Экстремист

   — Вексель!
   — Он тоже мне нужен, — и обратился к ливадийским обитателям. Приходил кто-нибудь, родные?
   — Арсенчик разве, — вспомнила теща.
   — Энто… само… про шо вы? — наконец заинтересовался текущими событиями дедок. — Энто такая ладная… бумаженция?
   — Ладная! — сдержал я дыхание.
   — С печатками што ли?
   — С печатями, — перевел я дух. — Где она, Евсеич?
   — Так этно… — почесал затылок дедок, выбивая пыльное облачко. — Дак упорядок мы дом приводили. Супботили, значитца.
   — И что?
   — Я папочку тряханул и не заметил, должноть.
   — И дальше что?
   — Так я костерок смастрювал… и того… усе… туды… Мусорь…
   На месте господина Орехова я бы застрелился. На него было жалко смотреть — он ничего не понимал: тряс бабьими щеками, пучил глаза и покрывался сальным страхом.
   — Вексель! — взвизгнул живой труп.
   Я бы посмеялся от души. Да ситуация была патовая.
   — Убью, — всхлипнул бывший генерал окончательно потерявший голову. Всех!
   — Всех не успеешь, — посчитал я нужным предупредить. — И потом зачем? Много на душу грехов брать. Да, и мои мальчики едут, — указал на далекий танковый гул. — Скоро будут. Я их сдерживал до последнего. Найдут везде и всюду, ты их знаешь. Найдут — и разорвут в клочья.
   Не знаю, что убедило больше господина Орехова не совершать опасных и резких движений, то ли мои слова о душе, то ли проклятия тещи, то ли перспектива быть разодранным в клочья, но он потребовал, чтобы я задержал движение автоколонны. Для последующего своего убытия из Ливадии.
   Я выполнил просьбу. Когда меня так убедительно просят, как отказать. И танковый гул прекратился.
   — Что еще?
   — Ключи от машины.
   — Они в джипе.
   — Она со мной, — сообщил живой труп, защищаясь Полиной. — До автомобиля.
   — Ой, лишенько! — заголосила Екатерина Гурьяновна. — Что ж ты, подлый, делаешь? Она же несет детишек…
   — До машины, я сказал! — заорал г-н Орехов, далекий от проблем акушерства.
   — Саша! — сказала жена.
   — Ты отлично выглядишь, родная, — заметил я. — Держись.
   — Сашка, я от всех вас устала, блядь!..
   — Потерпи пять минут.
   — Пять?
   — Ну три. Что такое три минуты в нашей жизни, дорогая, тьфу, мелочь.
   — Ой, замолчи, дурак!
   Между тем все присутствующие на веранде находились в движении. Враг наш, прикрываясь живым мелкобеременным щитом отступал на выход, а я вместе с дедком Евсеем уходили в глубину дома.
   — Сашка, я после тебе все яйца оборву, — предупредила Полина, обладающая прекрасным чувством юмора и природным оптимизмом.
   — Во! Энто у саму точку, доцка, — хихикнул Евсеич.
   — Согласен, родная, — опрометчиво брякнул я, взяв со стола папку, старенькую, потертую, отцовскую. — Сделаешь все, что душа пожелает.
   — А ты сам-то сделай что-нибудь, еп`вашу всех мать!
   Дилетант в терроризме, обхватив горло жертвы для собственной безопасности, медленно отступал к воротам. Я как бы шел за ними. На расстоянии семи метров.
   И здесь случилось то, что случилось. Великий комедиант Демиург-драматург наш выпустил на подмостки сцены розового поросенка подарок деда Евсея. Она, юная чушка, хлюпнулась в лужу и там забылась в сладкой истоме, мечтая, должно быть, о пахуче-питательных помоях. Заметить её было трудно. Тому, кто пятился.
   Никто не знает и не узнает, как я молился на эту поросячью задрыгу, чтобы она оставалась лежать в истоме и луже. И Бог услышал мою молитву.
   Господин Орехов наступил на поросенка — наступил, сука. И неистовый взвизг прорезал ливадийскую мертвую тишину, пробив тело моего врага, подобно электрическому разряду. И этот разряд материализовался в стальной тиг, вонзающийся в ушную раковину ссученного.
   В подобных случаях говорят: повезло. Не успел счастливчик понять, что случилось. В данном случае, с его ушами. Нож вошел в одно ушное отверстие, а вышел в другое. Факт сам по себе потешный.
   Хотя было не до смеха — мне. Неприятно конвульсирующий труп, кровоточа, валился навзничь, пытаясь затянуть в свою безжизненную орбиту Полину. Совершив олимпийский прыжок, я успел вырвать жену из опасного захвата.
   Через минуту все закончилось — я отнес супругу на веранду, а прибывшие мои мальчики утащили падаль с тигом в окровавленных ушах прочь со двора. В её же авто, припрятанное, оказывается, в березнячке.
   Надо признаться, я не извлек финку из поверженного неприятеля. Вот такая вот романтическая блажь. Уверен, отец бы меня понял и простил.
   Потом в соседнем березнячке громыхнуло. Дед Евсей, перекрестившись, догадался:
   — Энту гадину хенеральску управили. Ну и добре, хлопчики.
   — Добре-то добре, — заметил я. — Вот только не знал я, что ты у нас так порядок любишь?
   — Ну сказанули мне бабоньки — усе в костерок.
   Я хотел сообщить дедку о сумме, которую он отослал к такой-то матери в огонь, да передумал — не дай Бог поверит, кондрашка хватит. Не доставало нам ещё этой проблемы.
   — Усе в костерок, — повторил я задумчиво. — Спасибо свинье.
   — Дык я ж его вмастил тёбе, Александрь?
   — Вот памятник и поставлю.
   — Мне?
   — Ему, Евсеич, ему.
   — А мне, мил человек? — разобиделся дедок. — Я ж тебе подарковал порося.
   — А тебе, родной, бутылку родной.
   — Вот за энто блаходарствую.
   Наша столь содержательная беседа была прервана Полиной — она требовала меня к себе. Я приготовился к самому худшему — оторвет кое-что, и будет права.
   — Ты как, любимая? — поцеловал в горькие, прокушенные до крови губы.
   — Саша, надеюсь, такое в последний раз?
   — Конечно.
   — Я почему-то не верю.
   — Поставим Пост и никаких проблем!
   — Уйди, несчастье мое!
   — А ты мое счастье! — И пообещал. — Нарожаем кучу-малу, мать. Ох, весело будет!
   — А зачем рожать? — И кивнула в окно. — Вон сколько у тебя мальчиков.
   — А девочек нету.
   — Вон и девочка… уже приехала, — засмеялась Полина. — Ну, живем, как в кино, честное слово.
   И действительно: у ворот притормозило такси и появилась на подиуме нашей удивительной жизни… Ника. Во всем своем великолепии. Когда случилась трагедия с Анной, мы послали топ-модели телеграмму в Париж. И вот девочка здесь, опоздав на час. Европейская культура за короткое время уже успела наложить свой отпечаток на её облик. Выглядела прекрасно и стильно, как с картинки из журнала мод «Hustler».
   Группа посуровела от такой неземной красоты. Арсенчик и Болотный подавились помидорами, под Куралевым треснула дощечка. Алеша прекратил играть в тетрикс. Никитин побелел, как полотно, иначе не скажешь. Лишь Хулио остался самим собой — на зависть всем чмокнул девичью персиковую ланиту, помацал её плечики:
   — Вах! Ангелочек ты наш!
   — А с Анной, это правда?
   — Правда, — ответил я.
   — Как же так? — спросила Ника. — Как же вы ее?.. — и заплакала.
   Я выматерился — про себя. Не люблю девичьих слез, вот в чем дело:
   — Так получилась. Вот.
   — Ее уже похоронили?
   — Да, здесь на кладбище.
   — Она просила вам передать, — и протянула мне дамский конвертик с оливковой серебристой веточкой в верхнем углу.
   Я удивился, но конверт с этим серебристым вензелем мира взял. И когда остался один, не считая жены и тещи, (все остальные ушли на деревенский погост), распечатал его и прочитал быстрые летучие строчки:

   Здравствуй, родной мой брат Сашка. Все мы ходим под Богом и кирпичами. Если что — прости меня за все. Надеюсь, моя душа, полетает и над твоим огородиком. Шутка, как ты говоришь. Я выполняла задание ЦРУ, да слава Богу, вовремя пришла в себя. А это не прощают. (Вспомни наш веселенький обед в «Метрополе»?) Предатели на нашей Родине везде — и внутренние, и внешние. С «Логической бомбой» они хотели взять Россию, да и весь мир под свой контроль. Похоже на бред, да это правда, Алекс. Абсолютная власть развращает. Третья Мировая уже пыхает огнем, она рядом. Ты и сам это знаешь. Ее нужно задушить в зародыше. У тебя есть ЛГ. С её помощью можно нанести упреждающий удар — пусть янки-засранцы поживут в каменном веке… Впрочем, решать тебе, старшенькому и умненькому. Люблю всех вас, настоящих и будущих. Анька.

   Вот и все. Ливадийская девочка победила американизированную леди победила ценой собственной жизни. Как часто мы ошибаемся, чтобы затем с кровью и хрустом костей, своих и чужих, исправлять промахи.
   Ну что ж — жизнь продолжается. И продолжается она и будет продолжаться по своему Высшему закону. И нет такой силы, способной этот закон отменить. А что касается совета младшенькой сестренки, то скорее всего им воспользуюсь. Иногда я прислушиваюсь к мнению тех, чьи души летают над нашими запыленными теплыми тихими садами и огородами.