Страница:
— Что у нас? — не понял Арсенчик.
Все нервно хохотнули и предложили своему другу пойти и поколоть кирпичи. Тем, что у него на плечах.
Я потребовал тишины и объяснил, что денежное довольствие будет выдано в ту же минуту, когда появится Тело. А явление его народу планируется через неделю. Какие ещё будут вопросы?
Бойцы заскучали. Такого корыстного подхода к их нуждам они не ожидали. С моей стороны.
— Если нет вопросов, на тренажеры. Всем-всем.
— На тренажеры? — переспросил Алеша Фадеечев. — Мне-то зачем?
— Чтобы писюка тремя пальцами держать [1]— огрызнулся я. — А потом бежать, чтобы не догнали.
Все поняли, что имеют дело со специалистом во всех областях современной науки и культуры, а спорить с таким дело зряшное.
Что же дальше? Два часа группа работала на тренажерах. По щадящему режиму. Нельзя сказать, что с энтузиазмом. Отбывали трудовую повинность, как механизаторы на колхозном поле. У картофелеуборочного агрегата.
Филонили Куралев, Фадеечев. Два братца Суриковы тоже. Работали более менее добросовестно Арсенчик и Коля Болотный. Под лучами уходящего на покой светила их бугристые торсы бронзовели, точно у римских гладиаторов.
Потом группа поплескалась в уже темной воде и со строевой песней «Зачем вы девочки, красивых любите?» отправилась на ужин.
Насчет песенки шутка, а все остальное правда. Во всяком случае, рядом с римскими гладиаторами я ощущал себя духоподъемно. И так, что возникало желание исполнить арию царя Эдипа из одноименной оперы. Или вышеупомянутый старенький шлягер. Надеюсь, что будущее наше Тело будет испытывать такие же положительные эмоции в окружении столь отважных бойцов?
Ужин проходил спокойно. На удивление. То ли по причине вновь застекленного окна, то ли из-за отсутствия влюбленных дебоширов. Сычев, любитель компота, как шепнули девочки нашему столику отдыхал в лазарете, а двое каскадеров — отсиживались на гауптвахте в местном военном гарнизоне. В одной камере. Шутка.
Ужин прошел и чуточку нервно. Бедная Фора по приказу коменданта разносила гречневую кашу с телятиной в строгом, черном джемперочке. Мать моя родина! Недальновидный руководитель общепита обмишурился. Да, девичье богатство было надежно упаковано, но уж лучше… как прежде. Потому что джемперочек оформил бюст в какое-то удивительное чудо плодородия. В таинство. В некое лакомое сверхестество.
Многие участники вечерней трапезы поначалу подавились телятиной, а затем принялись её жевать, точно подошву армейских бутс для спецназа USA. Чтобы продлить приятный вечер. В обществе барышни-крестьянки. Хотя мясо на мой объективный вкус было нежным, как молоденькая аппетитная миссионерка на вертеле у амазонских обжор племени упуздачури.
Что делать-что делать, каждый преследует свои интересы. Кто-то жарится на костре за Христовы идеи, а кто-то поджаривает чужие бейцалы одним своим невинным дефилированием между столиками. Во всяком случае, на Хулио было больно смотреть. Он прыгал на стуле, как в седле, и походил на монголо-татарина, уже как неделю гарцующего по бескрайним просторам своей Золотой Орды.
Я допил чай и напомнил всему жующему обществу, что отбой в 22. 00. После теоретических занятий. И ушел. Вместе с Никитиным. А все остались. Мучаться с телятиной. И восставшей плотью.
У флигелечка мы закурили. Позволили себе такую вольность, пока отсутствовала молодежь, берущая лишь дурные примеры. С положительных героев. Потом поговорили о Третьей Мировой, которая подбиралась к нашим границам.
— Странная у нас личка, — сказал я. — Подбор, как у диверсионной группы. Может, Кремль будем брать?
— Или Белый дом.
— Какой? — решил уточнить.
— А, любой, — отмахнулся Никитин.
— Свой уже брали, — заметил я. — Пора и янки поставить в рабоче-крестьянскую позу.
— Рачком-с, что ли?
— Именно.
Мы посмеялись: весело живем, надо, чтобы и другие так жили, не тужили. Потом решили пойти спать. А где мальчики, вспомнил я и увидел среди деревьев светящуюся тарелочку праздничного кафе, напоминающую НЛО.
— Гуляют мальчики, — хмыкнул Никитин. — Не пережевай, командир. Дело молодое.
— Ну-ну, — сказал я. — Завтра проверим силу духа молодости.
— Ты о чем, Алекс?
— Так, — отмахнулся, — домашняя заготовка.
… Я люблю бег. По пересеченной местности. В автомобильчике. А все остальные чтоб тянулись в пыльном облачке. Такой бег укрепляет нервную систему. Мозги прочищаются до кристального целомудрия. И весь окружающий мир лопается перед глазами радужными красками. На третьем часу оздоровительного похода.
Бойцы, задержавшиеся на ужине с местными барышнями и местным винцом не до конца понимали, что их ждет. А ждала их напряженная работа — я не хотел, чтобы первый дохлый был из нашего подразделения.
Телохранитель, как и сапер, ошибается только один раз. Пулю получить в собственный храпок — это удовольствие, все равно, что хлебнуть ледяного кваска с хренком в бане; дело в другом: если что-то случится с Телом, то никто из прочих клиентов не пожелает иметь с тобой дело. Это все равно, что влепить клеймо на лоб: профнепригоден.
Так что думал я исключительно о счастливом будущем своих мальчиков. И о своем, само собой. Подъем был скор. Сноровку и активную позицию занял Хулио:
— Мальчики, веселее! И бодрее! Да, Александр Владимирович?
— Да, — покачивал головой. — Боюсь, полтинник до завтрака…
— В смысле пять кэмэ?
— Пятьдесят, родной, — и указал на план культурно-массовых мероприятий. — Мальчики проявили инициативу. А инициатива наказуема, так?
— Вах! — взялся за голову мой друг. — Утрамбуйте лучше меня.
— У нас самообслуживание, — ответил я.
И был прав: каждый выживает в экстремальных условиях, как может. И проявляет лучшие свои кондиции. Физические. И морально-нравственные.
Поначалу бойцы решили, что это шутка — пятьдесят километров. Не очень удачная с моей стороны. И поэтому, выпустив из себя переработанное за ночь шнапс, с легкой душой и таким же мочевым пузырем потрусили по росистой дороге.
Я возглавлял группу. Первые пять километров. Что такое для спецбойца пять тысяч метров? Ничего. Прогулка в зоне отдыха Лосиный остров. Даже приятно ощутить себя частичкой просыпающейся природы. Пташки звонко и весело чеканили песенки в чистое, подсвеченное юным багрянцем восхода пространство полей. Дышалось вольно. Как только может дышаться в отечественных пенатах.
Потом выкатилось солнышко и вместе с ним — джип. Я, закончив свою утреннюю норму, запрыгнул в него и сообщил группе, что будем работать по спидометру, то есть они могут не волноваться: больше не пробегут.
Это заявление не порадовало коллектив. Странно? Мальчики засмущались, но, похрипывая, продолжили движение. Их просветленные утренней свежестью лица несколько скисли.
И то верно: винные пары, пыль столбом, пот едок, да солнце жарко… И дорога жизни в сорок пять тысяч метров.
Как говорится, умеешь на свадьбе гулять, умей и на поминках здравствовать. И потом, что для спецбойца эти пятьдесят километров? Ничего. Прогулка, напомню, в зоне отдыха Лосиный остров. Современный воин тот же лось, только без ветвистых рогов. И что им, человеку и животине, стоит прогарцевать по буеракам островного рая? Одно удовольствие.
Первым полное удовлетворение испытал Резо. Он, как великий Охлопков, картинно хлопнулся на обочину и принялся жаловаться на здоровье. Мол, все, пришел его последний смертный час. Играл он безобразно и неубедительно. Покрылся лиловым цветом, точно его ошпарили кипятком. Я даже хотел крикнуть вслед за великим Станиславским: не верю, сукин ты сын, но махнул рукой на бездаря. Меня ждали другие актеры.
На пятнадцатом километре неторопливого хода принялись за ужимки братья Суриковы. У снайпера Валеры потемнело в караулках, то есть его личный прицел сбился и он начал регулярно заваливаться в придорожные канавы. Олежек, как хороший минер, приостанавливал движение и, хлопаясь на колени, тщательно изучал коровьи сухие шлепки — нет ли там противотанковых фугасов? С Великой Отечественной.
Группе приходилось помогать друзьям в их профессиональных изысках, поскольку есть непреложный Закон спецназа — сколько ушло в боевой поход, столько и должно вернуться. Пусть даже с потемненными, то бишь убитыми. (Хулио выступал с самостоятельной художественной программой, и в расчеты не брался.)
На двадцатом километре личный компьютер Алеши Фадеечева сбился с программы. От перегрузок. И выдал неверную информацию о километраже. Надрываясь, хакер попытался нагнать джип и сообщить об этом. И даже сумел это сделать. На каком-то неестественном энтузиазме. То бишь сто метров он промчался с мировым достижением, обогнав всех невидимых, но чернокожих атлетов.
Я его успокоил, как мог. Мол, перегрелся твой, дружок, писюк. Спидометру надо верить, он не такой уж башковитый, однако куда надежнее. В клубах отечественной пыли и жары.
От такой грустного известия спринтер бездыханно рухнул на дорожку стадиона, если всю нашу планету представить спортивным сооружением имени В.И.Ленина.
Товарищи помогли ему прийти в себя, уложив на могучую холку бодренького ещё Арсенчика, который было заартачился:
— А почему я? Как что так я?.. — но его не слишком слушали, поскольку у каждого внутри преотвратно звонили чугунные колокола. И колокольчики.
На тридцать пятом километре путешествия морпех Коля Болотный увял, как тюлень в пустыни Гоби. Он, человек, начал задыхаться, вникнув, наконец, что находится не в покойном речном царстве, а в бушующем пекле берега. Боец принялся размахивать ручищами, точно пытаясь плыть в огненной реке. Сбивая тем самым товарищей с автопилота.
На сорок втором километре не выдержал диверсант Куралев. Он захохотал, истерически вопя: нолик! Нолик! Что он хотел этим сказать, я не понял. Видно, что-то вспомнил детское. Быть может, игру «крестики-нолики»?
На сорок седьмом километре притомился и Арсенчик. Думаю, что десантники бы осудили товарища за слабость в коленках. Однако нашего Рэмбо оправдывало лишь то, что на нем повисла вся бездыханная группа. Как остервенелые лайки на таком же остервенелом, несчастном косолапом мишке.
Словом, я был вынужден прекратить забег. По двум причинам.
Во-первых, Никитушка постучал по спидометру и сообщил, чертыхнувшись, что счетный механизм неисправен и мы, кажется, навертели лишних километров сорок пять. И во-вторых, мальчики, по-моему, поняли, что старших надо слушаться и пить горькую только в праздник Советского Физкультурника, который отменили по причине отсутствия, как физкультурной культуры, так и страны.
Солнце било в зените. Завтрак мы пропустили, о чем я сообщил группе. Та никак не отреагировала на это, припав к ручейку с какими-то ядовито-мыльными отходами. Тут я был бессилен убедить во вреде хлебания из бактериально-опасного водоема. Группа порыкивала на меня, как одичавшие голодные псы.
Потом я объявил, что уже пробил час обеда. И мы с Никитиным уезжаем. А потом вернемся. Может быть. Коллектив занервничал и выполз из придорожных кустов. Видок был такой, будто подразделение прошло месячными боями сквозь амазонскую тайгу.
Джип забивался с проклятиями и воспоминаниями родной матушки. Никто не хотел оставаться на природе. Вот странно?
К неудовольствию водителя вся чумазая и пропыленная команда загрузилась в чистенький автомобильчик. И мы с ветерком помчались по маршруту. Было удобно на переднем сидении — мне. Равно как и Никитушке за рулевым штурвалом. И мы с ним делились впечатлениями от прелестных картинок родного уголка. Там вон холмик горбится мило. Там березки танцуют, как брачующие невесты. А вот тут сосновый бор молодцом…
Молодые неопытные бойцы, верно, не могли сгруппироваться на заднем сидении, им было тесно, и они хранили гордое гробовое молчание. Лишь тяжелое сопение подсказывало, что они ещё друг друга не передавили и имеют счастливый шанс повторить подвиг. Новым утром.
На КПП наш джип хотели задержать. Солдатики решили, что с бандитской миссией прибыли необщительные ниндзя или дикие янки из «Red commandos», но яростный отборный русский мат, которому нельзя обучить не в Оксфорде, не в Бостоне, не тем более в Женеве, развеял всякие сомнения.
Фак`ю — это нежный звук флейты по сравнению с грохотом барабанов и боем медных литавр Краснознаменного ансамбля песни и пляски имени А.А.Александрова.
Разумеется, история об утреннем марафоне слегка преувеличена, но во многом правдива, как Библия для буддийского монаха.
Главное я добился того, что хотел: мальчики поняли на собственном опыте — теперь они в ответе за каждый свой шаг, движение, слово и проч. Пупсовое младенчество закончилось — наступило счастливое детство. С трудовыми буднями.
Телохранитель — существо думающее, убеждал я своих молодых подопечных. Бритый бультерьер с горой мышц — это пушечное мясо, модный атрибут новых русских. Шкаф из дуба в прихожей. И только. Сохранить Тело он не в состоянии. Разве что от коготок разъяренной любовницы.
Хранитель тела должен творчески мыслить, предвидеть самую невероятную ситуацию и быть психоаналитиком. Говорят, что глаза человека — зеркало его души. Так оно так. Да не всегда так. Убийца может прикинуться кокетливой звездой [2]или дауном. Распознать возможного убийцу по глазам — основная задача телохранителя. В толпе, на улице, среди гостей и друзей, на рауте, в парилке, на бабе и так далее.
Это есть дар свыше — чувствовать опасность шкурой. И при этом делать так, чтобы самому не выделяться на приеме, скажем, в честь полета человека на Марс. Очень удобный повод перестрелять десяток коммерсантов, столько же банкиров, нескольких членов правительства и очередного президента.
Нынешняя охрана работает отвратно. В том смысле, что она даже не способна скрыть напряжение на службистых своих лицах и раствориться в свите царского двора Некрасивое зрелище: каменные рожи вокруг одухотворенного Первого лица.
Мы есть — и нас нет. Мы должны создать подобие энергетического защитного поля, способного отреагировать адекватно в минуту опасности для нашего Тела. Проще говоря, моментально пропустить убийственный разряд через посягнувшегося. В 380 киловатт. Или в 5,45 мм. И поэтому, как говорили гладиаторы: si pacem — para bellum. Хочешь мира — готовься к войне.
И на этой оптимистической ноте очередной теоретический урок заканчивался, и группа шла, например, на стрельбище. Или занималась рукопашным боем. Или минировала кафе. Шутка.
Лучшие показатели по огневой подготовке были у снайпера Сурикова и, как не смешно, у Хулио, который второй раз в жизни держал в руках оптический прибор, изрыгающий смерть, если выражаться красиво. Правда, при ближайшем рассмотрении этого вопроса выяснилось, что в чужую мишень по общему своему разгильдяйству пулил и Арсенчик. Вместе с Колей Болотным. Но, как говорится, победителей не судят. Это я про Резо — Орлиный глаз.
В рукопашных сражениях удивительным образом проявил себя Куралев. Оказался хитрым, дерзким, наглым. Словом, гадом. Для Арсенчика, в загривок которого он привычно вцепился. Даже Коля Болотный не мог расцепить эту дружно-озверевшую связку. Лишь мой убедительный ор, что сейчас отстрелю кое-кому кое-что позволил принципиальным противникам растащиться по кустам. Залечивать намятые бока. И ссадины на скулах.
Успехи группы были налицо. И это меня радовало. Как руководителя. Печалились лишь барышни. Их кавалеры появляясь только к приему пищи, жевали её, как траву, и тут же исчезали.
Все было слишком хорошо. Подозрительно хорошо. Я, как опытный и битый воитель, чувствовал грозу. Нет, не над нашей группой. А в окружающей нас среде обитания.
Что-что, а моя интуиция нежна, точно младенческая попа.
Предпоследний наш вечер был как всегда мирен и покоен, как в монашеской обители. Мальчики гнездились по своим кельям, смыкая вежды в ожидании Морфея. Я сидел с Никитиным на крыльце, когда в тишине клацнули два характерных выстрела из дамского пистолетика ПМ. Клац-клац.
Я бы не обратил внимания на это, мало ли у кого какие личные проблемы. Вдруг чеконутик стреляется, а мы будем мешать. Зачем под руку лезть? Ведь может промахнуться. Клац-клац.
Черт, ругнулся я, что за волнения в Аврорском королевстве? Ответ был получен практически сразу. Из соседнего, но дальнего, маленького замка выпадали королевские пажи и с воплями пропадали за деревьями. Один из пажей, пуча глаза, забежал на нашу территорию и сообщил новость: некто Подгородинский, который, помнится, приласкал чайником некого Сычева, за которого в свою очередь заступился некто Порватов…
Вообщем, этот романтический рыцарь Подгородинский, выпущенный сегодня днем из отсидки, где, видимо, повредился умом от солдатской каши, явился к своим недругам…
К сожалению, у него не оказалось под рукой чайника с компотом. Но зато он нашел ручной чайничек со свинцовыми сливами. А компот со свинцом не каждому по вкусу, это бесспорно.
Тут я обратил на свою группу. Вместо того, чтобы спать и видеть сны, она в полном составе толпилась на выходе.
Арсенчик зажимал несчастную пальму в кадушке, как все ту же палицу. Диверсант Куралев отмахивал от себя нунчаками комаров. Морпех Коля Болотный прятал за спину самодельный гарпун для кашалотов. Братья Суриковы выносили противотанковую мину ПМ-62. Одну на двоих. И только Алеша Фадеечев соответствовал моменту — пролистывал учебник по компьютерным системам.
— А ну! Кругом марш! Спать! — рявкнул я. И десантнику: — И положь пальму! Где взял!
Группа заволновалась, как народ на дворцовой площади в ожидании Царя-батюшки: выйдет, аль не выйдет, аль ужо упокоился, сердешный?
— Я кому сказал, еп`мать вашу так растак! — конечно же, выразился более эмоционально. Во всяком случае, весь гнус в радиусе мили передох.
Убедившись, что мои слова возымели на все живое положительное действо, я отправился туда, где меня ждали. Интересные события. И коллеги, павшие на животы под сосны. И пихты.
Там я узнал все о власти, которая от большого кремлевского ума разгромила спецслужбы, и теперь мы имеем такие новые кадры, что всем кадрам кадры.
— Точно, кадрам, блядь, кадры, — согласился я, отбиваясь от гнусавых эскадрилей. — Положил кого?
— Двоих или троих! Сейчас его, суку.
— Огнеметом, — пошутил я. — Лучшее средство против Ромео.
— Уже за караулом махнули, — не поняли меня.
Вот что любовь может сделать с человеком. К бюсту. Все-таки трудно романтическим натурам в нашей суровой и серой, как портянка, действительности. Но несдержанный в чувствах устроился лучше нас. Он забаррикадировался во флигелечке. Его не пожирали кровососные твари, и он мог орать все, что вздумается:
— Ну давай-давай, кто на новенького!? Имел я вас всех! Вас и всю еп`вашу власть народа! — разумеется, я передаю обработанный вариант спича. — Эта ночь будет последней ночкой, ха-ха!.. демократии! Ночь длинных ножей!
В конце концов меня достали два обстоятельства: грязные инсинуации по поводу успешных демократических преобразований и комары. Было такое впечатление, что вокруг нас летают слоники с хоботками. И зудят, как демос с коммунистами на своих сборищах.
И все это вместе было невыносимо. Нет, решил я, лучше славно погибнуть от пули-дуры, чем быть бесславным донором — для всех.
И потом: мы профессионалы или будем ждать караула? С двадцатилетними бойцами. Если уж мы не герои, то им-то как увернуться от шалого подарка судьбы. Цинковая посылка не самый приятный подарок родным и близким.
Когда кровопийцы притомили меня окончательно, как палочные реформы народ, я принял решение. Только не надо аплодисментов, публика. Я — не на сцене, а вы — не в партере. И мы не разыгрываем IV акт «The city of the plague». [3]Хотя и живем в чаду пира во время чумы.
Флигелек построили на совесть, как крепость. Да не учли одной мелочи разлапистых сосен, которые нависали над окошками-бойницами. Кажется, в прошлой жизни я был лемуром?..
Через окошко я пробрался в келью на третьем этаже, из кельи — в коридорчик, из коридорчика — на лестницу.
Было темно, как у черного негра известно где, если выражаться сдержанно. Я шел на нервный голос, доносящийся снизу. «Стечкин» у скулы бодрил. Потом на улице взревел автомобильный мотор — и ударил жесткий свет фар. Психологическая атака, обговоренная с Никитиным.
В искаженном свете я увидел, как недвижно лежат на полу холла двое. Под стандартной пальмой. Им не повезло, и казалось, что, споткнувшись, ударились головами о прочную кадушку. Лужицы крови мерцали как антрацит.
У приоткрытой двери плясал дамский угодник. И палил в белый свет, как в копеечку: клац-клац-клац! Впрочем, была ночь, что не меняло сути дела. Я к тому, что было светло, как в полдень на пляже, где много-много мясистых сисек и лебяжьих ляжек. От их обилия можно потерять присутствие духа. Что и случилось с впечатлительным Подгородинским.
В обойме ПМ девять патронов. Защитник девичьей красы увлекся и забыл оставить себе на память девять граммов. И от ужаса метался по тесному пространству холла, как ночная, пойманная в силки птаха.
Я мог подарить ему жизнь, как Господь наш. Но зачем? Через неделю-другую он превратился бы в зачуханный, кровавый обрубок говядины, для которого смерть — райское наслаждение. И я подарил ему это райское наслаждение, как Господь наш.
— Эй! — крикнул я.
Стрелять в беззащитный шлакоблочный затылок — не мой профиль. И меня услышали. По той причине, что между сосен снова бродила тишина. Кажется, счастливчик и не понял, что случилось? Он оглянулся на голос, а невидимая пуля уже аккуратно дробила лобную кость.
Повезло, что там говорить. Даже можно заказывать открытый гроб. На радость родным и близким. Лишь лоб необходимо прикрыть бумажной полоской с поминальной молитвой. Из эстетических соображений.
Что же потом? Началась обычная следственно-колхозная суета. И уборка схожих из-за общей смерти жаверов, то бишь мужиков. Думаю, девушка Фора порадуется утром, узнав, какие с трудом обуздываемые страсти… вокруг её стана.
Более всех в этом мелком недоразумении пострадал Никитин. Морально. Поскольку аховая пуля, угодив в фару джипа, раздробила её в стеклянно-мозговую кашицу. Очень неприятное зрелище. Для того, кто любит и холит свою автомобильную лошадку. Мы с Резо-Хулио успокаивали конюха, как могли.
Потом посидели на крыльце, покурили. В свете последних событий нам вспомнился анекдотец:
— Ваня дома? — Ваня умер. Хумарик затянулся косячком и снова спрашивает: — Ваня дома? Я же сказала вам: — Ваня умер. — Так я не понял, он что, за коноплей не поедет?
Посмеялись. Я обратил внимание, что наш флигелек не содрогается от оздоровительного храпа и пригрозил обитателям его утренним марш-броском до Гвинеи-Бисау. На этом вполне удачный для многих денек закончился. И слава Богу!
Я всегда подозревал, что мой друг и приятель Орехов когда-нибудь будет фельдмаршалом Службы безопасности. Если, конечно, из-под него не вырвут казенный стул. Такие же любители воплощать горячую мечту в холодную реальность.
Во всяком случае, его приезд с как бы инспекционной целью в «Аврору» был обставлен в лучших традициях прошлых лет.
Два крейсерских 600-х «Мерседеса», передавив непривычных к лихой езде комендантских кур, остановились у кафе. Дорогого гостя встречали хлебом-солью. Местное богобоязненное руководство. И девушки. В руках Форы горбилось какое-то кондитерское изделие. (Мы скромно заканчивали ранний свой обед; ранний — из-за приезда высокого гостя, и все торжество наблюдали через новое незамутненное стекло.)
Так вот, два хранителя тела открыли одну дверцу лимузина и оттуда выбрался величественный полковник. Надувал щеки, как цирковой борец. Осмотрелся хозяином, как мои владения и моя челядь, не балуют людишки? Комендант в ответ двинул тяжелое вооружение: Фору с кондитерским фирменным кирпичом на маленьком подносе. Девушка по случаю летнего денечка оказалась в легкомысленной газовой кофточке. С игривым декольте. (Ох, комендант-душка, знал, подлец, человеческие слабости, знал.)
Сдержанно приподняв брови, высокопоставленный чин сделал шаг. А опечаленная известными вчерашними событиями Фора тоже… шажок навстречу.
И о, ужас! Каким-то непостижимым образом сановник влепился державной ряшкой в девственную девичью прелесть. Как кирпич в тесто. Присутствующие на церемонии принялись было любоваться голубыми небесами, да дремучими лесами, однако полковник не сплоховал — отломив кусочек от сдобы, пожевал и громогласно объявил:
— Вкусно, понимаешь. Все вкусно. Спасибо.
Я бы посмеялся, да подавился компотом. Черт-те что?!. Подобное возможно лишь в нашей азиатской глубинке. Теплое, хлебное местечко в казенном доме приобретает какие-то мистические свойства. Странная какая-то закономерность, неправда ли? Мои размышления о смысле жизни прервал Алеша Фадеечева, теперь он выступал главным толмачом от имени группы имени меня:
— Александр Владимирович, план мероприятий закончен. Какое будет ЦУ?
— Отдыхать и ждать, — ответил я, — дальнейших указаний.
Все тяжело вздохнули — неужели опять какие-то пакости готовятся и пошли готовиться к отъезду из райского местечка.
Я же дождался полковника для душевной беседы, и мы отправились на речку. Вдвоем. Не считая Резо-Хулио и Никитушку. Я знал, что мой высокопоставленный товарищ плавает, как топор, а это можно использовать.
Все нервно хохотнули и предложили своему другу пойти и поколоть кирпичи. Тем, что у него на плечах.
Я потребовал тишины и объяснил, что денежное довольствие будет выдано в ту же минуту, когда появится Тело. А явление его народу планируется через неделю. Какие ещё будут вопросы?
Бойцы заскучали. Такого корыстного подхода к их нуждам они не ожидали. С моей стороны.
— Если нет вопросов, на тренажеры. Всем-всем.
— На тренажеры? — переспросил Алеша Фадеечев. — Мне-то зачем?
— Чтобы писюка тремя пальцами держать [1]— огрызнулся я. — А потом бежать, чтобы не догнали.
Все поняли, что имеют дело со специалистом во всех областях современной науки и культуры, а спорить с таким дело зряшное.
Что же дальше? Два часа группа работала на тренажерах. По щадящему режиму. Нельзя сказать, что с энтузиазмом. Отбывали трудовую повинность, как механизаторы на колхозном поле. У картофелеуборочного агрегата.
Филонили Куралев, Фадеечев. Два братца Суриковы тоже. Работали более менее добросовестно Арсенчик и Коля Болотный. Под лучами уходящего на покой светила их бугристые торсы бронзовели, точно у римских гладиаторов.
Потом группа поплескалась в уже темной воде и со строевой песней «Зачем вы девочки, красивых любите?» отправилась на ужин.
Насчет песенки шутка, а все остальное правда. Во всяком случае, рядом с римскими гладиаторами я ощущал себя духоподъемно. И так, что возникало желание исполнить арию царя Эдипа из одноименной оперы. Или вышеупомянутый старенький шлягер. Надеюсь, что будущее наше Тело будет испытывать такие же положительные эмоции в окружении столь отважных бойцов?
Ужин проходил спокойно. На удивление. То ли по причине вновь застекленного окна, то ли из-за отсутствия влюбленных дебоширов. Сычев, любитель компота, как шепнули девочки нашему столику отдыхал в лазарете, а двое каскадеров — отсиживались на гауптвахте в местном военном гарнизоне. В одной камере. Шутка.
Ужин прошел и чуточку нервно. Бедная Фора по приказу коменданта разносила гречневую кашу с телятиной в строгом, черном джемперочке. Мать моя родина! Недальновидный руководитель общепита обмишурился. Да, девичье богатство было надежно упаковано, но уж лучше… как прежде. Потому что джемперочек оформил бюст в какое-то удивительное чудо плодородия. В таинство. В некое лакомое сверхестество.
Многие участники вечерней трапезы поначалу подавились телятиной, а затем принялись её жевать, точно подошву армейских бутс для спецназа USA. Чтобы продлить приятный вечер. В обществе барышни-крестьянки. Хотя мясо на мой объективный вкус было нежным, как молоденькая аппетитная миссионерка на вертеле у амазонских обжор племени упуздачури.
Что делать-что делать, каждый преследует свои интересы. Кто-то жарится на костре за Христовы идеи, а кто-то поджаривает чужие бейцалы одним своим невинным дефилированием между столиками. Во всяком случае, на Хулио было больно смотреть. Он прыгал на стуле, как в седле, и походил на монголо-татарина, уже как неделю гарцующего по бескрайним просторам своей Золотой Орды.
Я допил чай и напомнил всему жующему обществу, что отбой в 22. 00. После теоретических занятий. И ушел. Вместе с Никитиным. А все остались. Мучаться с телятиной. И восставшей плотью.
У флигелечка мы закурили. Позволили себе такую вольность, пока отсутствовала молодежь, берущая лишь дурные примеры. С положительных героев. Потом поговорили о Третьей Мировой, которая подбиралась к нашим границам.
— Странная у нас личка, — сказал я. — Подбор, как у диверсионной группы. Может, Кремль будем брать?
— Или Белый дом.
— Какой? — решил уточнить.
— А, любой, — отмахнулся Никитин.
— Свой уже брали, — заметил я. — Пора и янки поставить в рабоче-крестьянскую позу.
— Рачком-с, что ли?
— Именно.
Мы посмеялись: весело живем, надо, чтобы и другие так жили, не тужили. Потом решили пойти спать. А где мальчики, вспомнил я и увидел среди деревьев светящуюся тарелочку праздничного кафе, напоминающую НЛО.
— Гуляют мальчики, — хмыкнул Никитин. — Не пережевай, командир. Дело молодое.
— Ну-ну, — сказал я. — Завтра проверим силу духа молодости.
— Ты о чем, Алекс?
— Так, — отмахнулся, — домашняя заготовка.
… Я люблю бег. По пересеченной местности. В автомобильчике. А все остальные чтоб тянулись в пыльном облачке. Такой бег укрепляет нервную систему. Мозги прочищаются до кристального целомудрия. И весь окружающий мир лопается перед глазами радужными красками. На третьем часу оздоровительного похода.
Бойцы, задержавшиеся на ужине с местными барышнями и местным винцом не до конца понимали, что их ждет. А ждала их напряженная работа — я не хотел, чтобы первый дохлый был из нашего подразделения.
Телохранитель, как и сапер, ошибается только один раз. Пулю получить в собственный храпок — это удовольствие, все равно, что хлебнуть ледяного кваска с хренком в бане; дело в другом: если что-то случится с Телом, то никто из прочих клиентов не пожелает иметь с тобой дело. Это все равно, что влепить клеймо на лоб: профнепригоден.
Так что думал я исключительно о счастливом будущем своих мальчиков. И о своем, само собой. Подъем был скор. Сноровку и активную позицию занял Хулио:
— Мальчики, веселее! И бодрее! Да, Александр Владимирович?
— Да, — покачивал головой. — Боюсь, полтинник до завтрака…
— В смысле пять кэмэ?
— Пятьдесят, родной, — и указал на план культурно-массовых мероприятий. — Мальчики проявили инициативу. А инициатива наказуема, так?
— Вах! — взялся за голову мой друг. — Утрамбуйте лучше меня.
— У нас самообслуживание, — ответил я.
И был прав: каждый выживает в экстремальных условиях, как может. И проявляет лучшие свои кондиции. Физические. И морально-нравственные.
Поначалу бойцы решили, что это шутка — пятьдесят километров. Не очень удачная с моей стороны. И поэтому, выпустив из себя переработанное за ночь шнапс, с легкой душой и таким же мочевым пузырем потрусили по росистой дороге.
Я возглавлял группу. Первые пять километров. Что такое для спецбойца пять тысяч метров? Ничего. Прогулка в зоне отдыха Лосиный остров. Даже приятно ощутить себя частичкой просыпающейся природы. Пташки звонко и весело чеканили песенки в чистое, подсвеченное юным багрянцем восхода пространство полей. Дышалось вольно. Как только может дышаться в отечественных пенатах.
Потом выкатилось солнышко и вместе с ним — джип. Я, закончив свою утреннюю норму, запрыгнул в него и сообщил группе, что будем работать по спидометру, то есть они могут не волноваться: больше не пробегут.
Это заявление не порадовало коллектив. Странно? Мальчики засмущались, но, похрипывая, продолжили движение. Их просветленные утренней свежестью лица несколько скисли.
И то верно: винные пары, пыль столбом, пот едок, да солнце жарко… И дорога жизни в сорок пять тысяч метров.
Как говорится, умеешь на свадьбе гулять, умей и на поминках здравствовать. И потом, что для спецбойца эти пятьдесят километров? Ничего. Прогулка, напомню, в зоне отдыха Лосиный остров. Современный воин тот же лось, только без ветвистых рогов. И что им, человеку и животине, стоит прогарцевать по буеракам островного рая? Одно удовольствие.
Первым полное удовлетворение испытал Резо. Он, как великий Охлопков, картинно хлопнулся на обочину и принялся жаловаться на здоровье. Мол, все, пришел его последний смертный час. Играл он безобразно и неубедительно. Покрылся лиловым цветом, точно его ошпарили кипятком. Я даже хотел крикнуть вслед за великим Станиславским: не верю, сукин ты сын, но махнул рукой на бездаря. Меня ждали другие актеры.
На пятнадцатом километре неторопливого хода принялись за ужимки братья Суриковы. У снайпера Валеры потемнело в караулках, то есть его личный прицел сбился и он начал регулярно заваливаться в придорожные канавы. Олежек, как хороший минер, приостанавливал движение и, хлопаясь на колени, тщательно изучал коровьи сухие шлепки — нет ли там противотанковых фугасов? С Великой Отечественной.
Группе приходилось помогать друзьям в их профессиональных изысках, поскольку есть непреложный Закон спецназа — сколько ушло в боевой поход, столько и должно вернуться. Пусть даже с потемненными, то бишь убитыми. (Хулио выступал с самостоятельной художественной программой, и в расчеты не брался.)
На двадцатом километре личный компьютер Алеши Фадеечева сбился с программы. От перегрузок. И выдал неверную информацию о километраже. Надрываясь, хакер попытался нагнать джип и сообщить об этом. И даже сумел это сделать. На каком-то неестественном энтузиазме. То бишь сто метров он промчался с мировым достижением, обогнав всех невидимых, но чернокожих атлетов.
Я его успокоил, как мог. Мол, перегрелся твой, дружок, писюк. Спидометру надо верить, он не такой уж башковитый, однако куда надежнее. В клубах отечественной пыли и жары.
От такой грустного известия спринтер бездыханно рухнул на дорожку стадиона, если всю нашу планету представить спортивным сооружением имени В.И.Ленина.
Товарищи помогли ему прийти в себя, уложив на могучую холку бодренького ещё Арсенчика, который было заартачился:
— А почему я? Как что так я?.. — но его не слишком слушали, поскольку у каждого внутри преотвратно звонили чугунные колокола. И колокольчики.
На тридцать пятом километре путешествия морпех Коля Болотный увял, как тюлень в пустыни Гоби. Он, человек, начал задыхаться, вникнув, наконец, что находится не в покойном речном царстве, а в бушующем пекле берега. Боец принялся размахивать ручищами, точно пытаясь плыть в огненной реке. Сбивая тем самым товарищей с автопилота.
На сорок втором километре не выдержал диверсант Куралев. Он захохотал, истерически вопя: нолик! Нолик! Что он хотел этим сказать, я не понял. Видно, что-то вспомнил детское. Быть может, игру «крестики-нолики»?
На сорок седьмом километре притомился и Арсенчик. Думаю, что десантники бы осудили товарища за слабость в коленках. Однако нашего Рэмбо оправдывало лишь то, что на нем повисла вся бездыханная группа. Как остервенелые лайки на таком же остервенелом, несчастном косолапом мишке.
Словом, я был вынужден прекратить забег. По двум причинам.
Во-первых, Никитушка постучал по спидометру и сообщил, чертыхнувшись, что счетный механизм неисправен и мы, кажется, навертели лишних километров сорок пять. И во-вторых, мальчики, по-моему, поняли, что старших надо слушаться и пить горькую только в праздник Советского Физкультурника, который отменили по причине отсутствия, как физкультурной культуры, так и страны.
Солнце било в зените. Завтрак мы пропустили, о чем я сообщил группе. Та никак не отреагировала на это, припав к ручейку с какими-то ядовито-мыльными отходами. Тут я был бессилен убедить во вреде хлебания из бактериально-опасного водоема. Группа порыкивала на меня, как одичавшие голодные псы.
Потом я объявил, что уже пробил час обеда. И мы с Никитиным уезжаем. А потом вернемся. Может быть. Коллектив занервничал и выполз из придорожных кустов. Видок был такой, будто подразделение прошло месячными боями сквозь амазонскую тайгу.
Джип забивался с проклятиями и воспоминаниями родной матушки. Никто не хотел оставаться на природе. Вот странно?
К неудовольствию водителя вся чумазая и пропыленная команда загрузилась в чистенький автомобильчик. И мы с ветерком помчались по маршруту. Было удобно на переднем сидении — мне. Равно как и Никитушке за рулевым штурвалом. И мы с ним делились впечатлениями от прелестных картинок родного уголка. Там вон холмик горбится мило. Там березки танцуют, как брачующие невесты. А вот тут сосновый бор молодцом…
Молодые неопытные бойцы, верно, не могли сгруппироваться на заднем сидении, им было тесно, и они хранили гордое гробовое молчание. Лишь тяжелое сопение подсказывало, что они ещё друг друга не передавили и имеют счастливый шанс повторить подвиг. Новым утром.
На КПП наш джип хотели задержать. Солдатики решили, что с бандитской миссией прибыли необщительные ниндзя или дикие янки из «Red commandos», но яростный отборный русский мат, которому нельзя обучить не в Оксфорде, не в Бостоне, не тем более в Женеве, развеял всякие сомнения.
Фак`ю — это нежный звук флейты по сравнению с грохотом барабанов и боем медных литавр Краснознаменного ансамбля песни и пляски имени А.А.Александрова.
Разумеется, история об утреннем марафоне слегка преувеличена, но во многом правдива, как Библия для буддийского монаха.
Главное я добился того, что хотел: мальчики поняли на собственном опыте — теперь они в ответе за каждый свой шаг, движение, слово и проч. Пупсовое младенчество закончилось — наступило счастливое детство. С трудовыми буднями.
Телохранитель — существо думающее, убеждал я своих молодых подопечных. Бритый бультерьер с горой мышц — это пушечное мясо, модный атрибут новых русских. Шкаф из дуба в прихожей. И только. Сохранить Тело он не в состоянии. Разве что от коготок разъяренной любовницы.
Хранитель тела должен творчески мыслить, предвидеть самую невероятную ситуацию и быть психоаналитиком. Говорят, что глаза человека — зеркало его души. Так оно так. Да не всегда так. Убийца может прикинуться кокетливой звездой [2]или дауном. Распознать возможного убийцу по глазам — основная задача телохранителя. В толпе, на улице, среди гостей и друзей, на рауте, в парилке, на бабе и так далее.
Это есть дар свыше — чувствовать опасность шкурой. И при этом делать так, чтобы самому не выделяться на приеме, скажем, в честь полета человека на Марс. Очень удобный повод перестрелять десяток коммерсантов, столько же банкиров, нескольких членов правительства и очередного президента.
Нынешняя охрана работает отвратно. В том смысле, что она даже не способна скрыть напряжение на службистых своих лицах и раствориться в свите царского двора Некрасивое зрелище: каменные рожи вокруг одухотворенного Первого лица.
Мы есть — и нас нет. Мы должны создать подобие энергетического защитного поля, способного отреагировать адекватно в минуту опасности для нашего Тела. Проще говоря, моментально пропустить убийственный разряд через посягнувшегося. В 380 киловатт. Или в 5,45 мм. И поэтому, как говорили гладиаторы: si pacem — para bellum. Хочешь мира — готовься к войне.
И на этой оптимистической ноте очередной теоретический урок заканчивался, и группа шла, например, на стрельбище. Или занималась рукопашным боем. Или минировала кафе. Шутка.
Лучшие показатели по огневой подготовке были у снайпера Сурикова и, как не смешно, у Хулио, который второй раз в жизни держал в руках оптический прибор, изрыгающий смерть, если выражаться красиво. Правда, при ближайшем рассмотрении этого вопроса выяснилось, что в чужую мишень по общему своему разгильдяйству пулил и Арсенчик. Вместе с Колей Болотным. Но, как говорится, победителей не судят. Это я про Резо — Орлиный глаз.
В рукопашных сражениях удивительным образом проявил себя Куралев. Оказался хитрым, дерзким, наглым. Словом, гадом. Для Арсенчика, в загривок которого он привычно вцепился. Даже Коля Болотный не мог расцепить эту дружно-озверевшую связку. Лишь мой убедительный ор, что сейчас отстрелю кое-кому кое-что позволил принципиальным противникам растащиться по кустам. Залечивать намятые бока. И ссадины на скулах.
Успехи группы были налицо. И это меня радовало. Как руководителя. Печалились лишь барышни. Их кавалеры появляясь только к приему пищи, жевали её, как траву, и тут же исчезали.
Все было слишком хорошо. Подозрительно хорошо. Я, как опытный и битый воитель, чувствовал грозу. Нет, не над нашей группой. А в окружающей нас среде обитания.
Что-что, а моя интуиция нежна, точно младенческая попа.
Предпоследний наш вечер был как всегда мирен и покоен, как в монашеской обители. Мальчики гнездились по своим кельям, смыкая вежды в ожидании Морфея. Я сидел с Никитиным на крыльце, когда в тишине клацнули два характерных выстрела из дамского пистолетика ПМ. Клац-клац.
Я бы не обратил внимания на это, мало ли у кого какие личные проблемы. Вдруг чеконутик стреляется, а мы будем мешать. Зачем под руку лезть? Ведь может промахнуться. Клац-клац.
Черт, ругнулся я, что за волнения в Аврорском королевстве? Ответ был получен практически сразу. Из соседнего, но дальнего, маленького замка выпадали королевские пажи и с воплями пропадали за деревьями. Один из пажей, пуча глаза, забежал на нашу территорию и сообщил новость: некто Подгородинский, который, помнится, приласкал чайником некого Сычева, за которого в свою очередь заступился некто Порватов…
Вообщем, этот романтический рыцарь Подгородинский, выпущенный сегодня днем из отсидки, где, видимо, повредился умом от солдатской каши, явился к своим недругам…
К сожалению, у него не оказалось под рукой чайника с компотом. Но зато он нашел ручной чайничек со свинцовыми сливами. А компот со свинцом не каждому по вкусу, это бесспорно.
Тут я обратил на свою группу. Вместо того, чтобы спать и видеть сны, она в полном составе толпилась на выходе.
Арсенчик зажимал несчастную пальму в кадушке, как все ту же палицу. Диверсант Куралев отмахивал от себя нунчаками комаров. Морпех Коля Болотный прятал за спину самодельный гарпун для кашалотов. Братья Суриковы выносили противотанковую мину ПМ-62. Одну на двоих. И только Алеша Фадеечев соответствовал моменту — пролистывал учебник по компьютерным системам.
— А ну! Кругом марш! Спать! — рявкнул я. И десантнику: — И положь пальму! Где взял!
Группа заволновалась, как народ на дворцовой площади в ожидании Царя-батюшки: выйдет, аль не выйдет, аль ужо упокоился, сердешный?
— Я кому сказал, еп`мать вашу так растак! — конечно же, выразился более эмоционально. Во всяком случае, весь гнус в радиусе мили передох.
Убедившись, что мои слова возымели на все живое положительное действо, я отправился туда, где меня ждали. Интересные события. И коллеги, павшие на животы под сосны. И пихты.
Там я узнал все о власти, которая от большого кремлевского ума разгромила спецслужбы, и теперь мы имеем такие новые кадры, что всем кадрам кадры.
— Точно, кадрам, блядь, кадры, — согласился я, отбиваясь от гнусавых эскадрилей. — Положил кого?
— Двоих или троих! Сейчас его, суку.
— Огнеметом, — пошутил я. — Лучшее средство против Ромео.
— Уже за караулом махнули, — не поняли меня.
Вот что любовь может сделать с человеком. К бюсту. Все-таки трудно романтическим натурам в нашей суровой и серой, как портянка, действительности. Но несдержанный в чувствах устроился лучше нас. Он забаррикадировался во флигелечке. Его не пожирали кровососные твари, и он мог орать все, что вздумается:
— Ну давай-давай, кто на новенького!? Имел я вас всех! Вас и всю еп`вашу власть народа! — разумеется, я передаю обработанный вариант спича. — Эта ночь будет последней ночкой, ха-ха!.. демократии! Ночь длинных ножей!
В конце концов меня достали два обстоятельства: грязные инсинуации по поводу успешных демократических преобразований и комары. Было такое впечатление, что вокруг нас летают слоники с хоботками. И зудят, как демос с коммунистами на своих сборищах.
И все это вместе было невыносимо. Нет, решил я, лучше славно погибнуть от пули-дуры, чем быть бесславным донором — для всех.
И потом: мы профессионалы или будем ждать караула? С двадцатилетними бойцами. Если уж мы не герои, то им-то как увернуться от шалого подарка судьбы. Цинковая посылка не самый приятный подарок родным и близким.
Когда кровопийцы притомили меня окончательно, как палочные реформы народ, я принял решение. Только не надо аплодисментов, публика. Я — не на сцене, а вы — не в партере. И мы не разыгрываем IV акт «The city of the plague». [3]Хотя и живем в чаду пира во время чумы.
Флигелек построили на совесть, как крепость. Да не учли одной мелочи разлапистых сосен, которые нависали над окошками-бойницами. Кажется, в прошлой жизни я был лемуром?..
Через окошко я пробрался в келью на третьем этаже, из кельи — в коридорчик, из коридорчика — на лестницу.
Было темно, как у черного негра известно где, если выражаться сдержанно. Я шел на нервный голос, доносящийся снизу. «Стечкин» у скулы бодрил. Потом на улице взревел автомобильный мотор — и ударил жесткий свет фар. Психологическая атака, обговоренная с Никитиным.
В искаженном свете я увидел, как недвижно лежат на полу холла двое. Под стандартной пальмой. Им не повезло, и казалось, что, споткнувшись, ударились головами о прочную кадушку. Лужицы крови мерцали как антрацит.
У приоткрытой двери плясал дамский угодник. И палил в белый свет, как в копеечку: клац-клац-клац! Впрочем, была ночь, что не меняло сути дела. Я к тому, что было светло, как в полдень на пляже, где много-много мясистых сисек и лебяжьих ляжек. От их обилия можно потерять присутствие духа. Что и случилось с впечатлительным Подгородинским.
В обойме ПМ девять патронов. Защитник девичьей красы увлекся и забыл оставить себе на память девять граммов. И от ужаса метался по тесному пространству холла, как ночная, пойманная в силки птаха.
Я мог подарить ему жизнь, как Господь наш. Но зачем? Через неделю-другую он превратился бы в зачуханный, кровавый обрубок говядины, для которого смерть — райское наслаждение. И я подарил ему это райское наслаждение, как Господь наш.
— Эй! — крикнул я.
Стрелять в беззащитный шлакоблочный затылок — не мой профиль. И меня услышали. По той причине, что между сосен снова бродила тишина. Кажется, счастливчик и не понял, что случилось? Он оглянулся на голос, а невидимая пуля уже аккуратно дробила лобную кость.
Повезло, что там говорить. Даже можно заказывать открытый гроб. На радость родным и близким. Лишь лоб необходимо прикрыть бумажной полоской с поминальной молитвой. Из эстетических соображений.
Что же потом? Началась обычная следственно-колхозная суета. И уборка схожих из-за общей смерти жаверов, то бишь мужиков. Думаю, девушка Фора порадуется утром, узнав, какие с трудом обуздываемые страсти… вокруг её стана.
Более всех в этом мелком недоразумении пострадал Никитин. Морально. Поскольку аховая пуля, угодив в фару джипа, раздробила её в стеклянно-мозговую кашицу. Очень неприятное зрелище. Для того, кто любит и холит свою автомобильную лошадку. Мы с Резо-Хулио успокаивали конюха, как могли.
Потом посидели на крыльце, покурили. В свете последних событий нам вспомнился анекдотец:
— Ваня дома? — Ваня умер. Хумарик затянулся косячком и снова спрашивает: — Ваня дома? Я же сказала вам: — Ваня умер. — Так я не понял, он что, за коноплей не поедет?
Посмеялись. Я обратил внимание, что наш флигелек не содрогается от оздоровительного храпа и пригрозил обитателям его утренним марш-броском до Гвинеи-Бисау. На этом вполне удачный для многих денек закончился. И слава Богу!
Я всегда подозревал, что мой друг и приятель Орехов когда-нибудь будет фельдмаршалом Службы безопасности. Если, конечно, из-под него не вырвут казенный стул. Такие же любители воплощать горячую мечту в холодную реальность.
Во всяком случае, его приезд с как бы инспекционной целью в «Аврору» был обставлен в лучших традициях прошлых лет.
Два крейсерских 600-х «Мерседеса», передавив непривычных к лихой езде комендантских кур, остановились у кафе. Дорогого гостя встречали хлебом-солью. Местное богобоязненное руководство. И девушки. В руках Форы горбилось какое-то кондитерское изделие. (Мы скромно заканчивали ранний свой обед; ранний — из-за приезда высокого гостя, и все торжество наблюдали через новое незамутненное стекло.)
Так вот, два хранителя тела открыли одну дверцу лимузина и оттуда выбрался величественный полковник. Надувал щеки, как цирковой борец. Осмотрелся хозяином, как мои владения и моя челядь, не балуют людишки? Комендант в ответ двинул тяжелое вооружение: Фору с кондитерским фирменным кирпичом на маленьком подносе. Девушка по случаю летнего денечка оказалась в легкомысленной газовой кофточке. С игривым декольте. (Ох, комендант-душка, знал, подлец, человеческие слабости, знал.)
Сдержанно приподняв брови, высокопоставленный чин сделал шаг. А опечаленная известными вчерашними событиями Фора тоже… шажок навстречу.
И о, ужас! Каким-то непостижимым образом сановник влепился державной ряшкой в девственную девичью прелесть. Как кирпич в тесто. Присутствующие на церемонии принялись было любоваться голубыми небесами, да дремучими лесами, однако полковник не сплоховал — отломив кусочек от сдобы, пожевал и громогласно объявил:
— Вкусно, понимаешь. Все вкусно. Спасибо.
Я бы посмеялся, да подавился компотом. Черт-те что?!. Подобное возможно лишь в нашей азиатской глубинке. Теплое, хлебное местечко в казенном доме приобретает какие-то мистические свойства. Странная какая-то закономерность, неправда ли? Мои размышления о смысле жизни прервал Алеша Фадеечева, теперь он выступал главным толмачом от имени группы имени меня:
— Александр Владимирович, план мероприятий закончен. Какое будет ЦУ?
— Отдыхать и ждать, — ответил я, — дальнейших указаний.
Все тяжело вздохнули — неужели опять какие-то пакости готовятся и пошли готовиться к отъезду из райского местечка.
Я же дождался полковника для душевной беседы, и мы отправились на речку. Вдвоем. Не считая Резо-Хулио и Никитушку. Я знал, что мой высокопоставленный товарищ плавает, как топор, а это можно использовать.