Страница:
Бабка не знала. Но сын, практичный человек будущего, объяснил, что ждет её развитое социалистическое общество, которое есть закономерный этап на пути к коммунизму.
На все эти образовательные слова заплакала Марья Петровна, как несознательная, подмела пол, перекрестила печь, укутала дитя-сиротку, мамашку-то определили за растрату на таежный лесопопал, и поехала в неизвестный город пользоваться плодами великих революционных завоеваний.
Первые три года гражданка Чанова жила, будто в сказке. Петр работал на мясокомбинате. Работа была чистая, аккуратная, каждый Божий день носил он излишки продуктов.
Я, маманя, обещал вам коммунизм, говорил сынок ненаглядный, вот и пользуйтесь моими трудовыми достижениями. И бабка пользовалась, утоляла многолетний голод парным мясом, колбасами, кремлевскими сосисочками и проч., удивляясь их первородной, христианской нежности.
Разумеется, Марья Петровна знать не знала, что все эти чудеса готовились для тех строителей коммунизма, которые уже в нем жили-поживали за древней, бурой стены, отгородившись кирпичиками от остального беспокойного мира.
Однако скоро случилась новая беда: ушел Петр утром на трудовую коммунистическую вахту, так и не вернулся. Вечером. И другим вечером не вернулся. Забеспокоилась Марья Петровна, и на третий день пошла на место его рабочей деятельности.
На комбинате ей удивились, разве Петр Петрович не прихворнул в домашних условиях? Кинулись искать Чанова, нормировщика спеццеха. Нигде нет. И что странно: на комбинат он пришел, а выйти — не вышел. Но бабке руководство твердо сказало: ушел после напряженного дня, не волнуйтесь, маманя, поставим в известность соответствующие органы.
Когда опечаленная Марья Петровна покинула территорию хозяйства по переработки мясной твари, директор приказал остановить производство. Уловил директор загадочную закономерность: как только человек, гражданин отечества, начинал тесно сотрудничать с администрацией, то раньше или позже оказывался в рубительном отделении.
— Надо остановить производство, — задумался директор о судьбе человеческой.
— А как же план? — на это отвечал заместитель по производству. Головы же наши полетят?
— Эх, план-план, — вздохнул директор. — Мало мы думаем о рабочем человеке, мало. Надо больше.
На том и порешили, увеличив план выпуска мясных продуктов населению ещё на 14,7 процента, как того требовали последние постановления партии и правительства.
Конечно же, внучок Петюня (тоже Петя!) в те скорбные для бабульки дни и ночи, не мог помнить ухода из жизни отца. Однако, уже позже превратившись в полуголодного юнца, Петюня, глотая тошнотворные куски эрзац-мяса, вдруг ощущал оттиск бессмысленного далекого детства. И это было не случайно. Сослуживцы Петра Петровича нанесли в дом центнер самой деликатесной продукции. Мол, кушайте, маманя, на здоровье. И поняла несчастная Марья Петровна, что нет никакой надежды на возвращение сына. Расхворалась от такой черной мысли. Огромное же количество мяса и колбасы от летней температуры повело себя скверно: протухло в одночасье. Маленький Петюня ползал по скользкому от жира и сукровицы полу в трупной вони, охотился за гудящими, как самолеты, сильными мухами и чувствовал себя счастливо.
Потом Петюня вырос и превратился в Петра Петровича, вылитый батя. Мастеровитый да башковитый. Закончил ремесленное, слесарил на заводе «Серп и молот», теперича дома стружит по металлу по причине общей хворости обчества.
Вот такая вот страшненькая и драматическая история нашего близкого ещё прошлого. Было такое ощущение, что я тоже хлебнул из чугунка наваристого супчика из человятины. Брр!
Оставив ошарашенную бурными событиями вокруг её скромной персоны бабульку на попечение сердобольной Форы, мы ринулись за… ботинками фирмы «Саламандер». Мы — это я, Никитин и Арсенчик. Остальная группа занималась текущими проблемами по охране Тела.
Наш полет по вечернему городу был стремителен, точно мы находились на астероиде, пронизывающему холодное космическое пространство.
Дом, где проживал внучек, построенный немецкими военнопленными, напоминал бастион крепости. Но какие крепости могут устоять от натиска бойцов специального назначения?
Мы, отечественные ниндзя, тихо поднялись по загаженной лестнице на третий этаж. Послушали прибойный шум мирного клоповника. Я сделал знак рукой и Арсенчик поднял свою ножку 47-го размера и лягнул фанерную дверь, как носорог баобаб.
Зачем мы это сделали? Если можно аккуратно утопить звоночек и на вопрос: «Кто там?», ответить: «Телеграмма», или: «Сбор подписей в пользу депутата Голикова». И откроют доверчиво и радостно. Однако эффект не тот. Не тот эффект, господа!
Совсем другое дело, когда дверь в щепу, топот ног, мат-перемат, санитарная обработка ребер всех присутствующих.
От такого психологического напора любой резидент НАТО набрякает в смокинг. Или фрак. Это тебе не поздний ланч, где подают малину со сливками. А соревнование двух систем, где нет запрещенных приемов. А что говорить о наших простых гражданах, законопослушных от рождения?
Мы ворвались в коридорчик. И чуть не задохнулись от уксусно-мерзкого запаха нищеты. В другой раз только с противогазами!.. Из кухни валил чад и там, в сиреневом смоке, функционировала костлявая тень. Что за чертовщина! Через секунду выяснилось, что это Петюня жарит селедку, как обрусевший вьетнамец.
Мы, швырнув деликатесную жратву в открытое окно вместе со сковородой, вырвали внучка из чада и частично отрезвили его в унитазе. Боже ж мой! Кто это? Перед нами? Если это внучек, то кто тогда я? Ничего не понимаю? И этот уродец, спившийся донельзя, шутки решил шутить? С бомбой. Странно?
И пока он приходил в себя, мы осмотрели жилище. В маленькой каморке обитала Марья Петровна. На чистеньком полу и кровати лежали цветные коврики, грубо сотканные из старых платков-чулков-шарфов. На стене в рамочке фотовосковел молодой красноармеец. Не уполномоченный ли?
Вторая комната напоминала мастерскую колхозной МТС машинно-тракторная станция. Слесарный станочек времен первой реконструкции, металлические заготовки, похожие на снаряды, в углу старая рухлядь — от автомобильного колеса до примуса. А запах… Нет, это не салон мадам Комдессю. На столе самым наглым образом лежали бруски мыла хозяйственного. Какие ещё могут быть доказательства?
— Ну, вредитель? — цапнул я за шкирку Петюню. — Шутки шутить, бомбист Каляев, мать твою так!
— Я не Каляев, я — Чанов! — попытался вырваться внучек. — Не имеете право! Я — человек труда!.. — Голос у него был далеко не молодым. И пропитым. — Требую уважения к рабочему классу. Менты поганые!
— Мы не менты, — не выдержал я глумления и навесил профилактическую оплеуху по уху, предупредив, что следующий удар за моим подчиненным и указал на десантника Арсенчика.
Тот скроил зверскую рожу, как его учили в школе головорезов, и гаркнул:
— Загрызу!
Любитель жареной сельди от столь небрежного отношения к своей персоне обмяк, лепеча, что товарищами он понят неправильно. Он готов отвечать на любой вопрос. Ежели мы не менты поганые!..
— Нет, мы хуже, — предупредил я. И задал первый вопрос. По поводу продукции фирмы Salamandr.
Наш собеседник к ней имел такое же отношение, как абориген Сейшельских островов к запуску ракеты на Сатурн. И тем не менее, мне хотелось знать, каким образом у него, Петюни, оказалась проклятая коробка?
— Как-как, обыкновенно, — огрызнулся Петюня и хотел рассказать о своем трудном детстве.
Я прервал — об этом знаем все, даже то, как он ловил в кулачок с протухшего мяса гудящих мух. У внучка отвалилась челюсть. Я поправил её лечебным ударом. Арсенчик тоже хотел, я сдержал его трудолюбивый порыв. Собеседник пока нам нужен живым. С клацающими зубами. Тот понял, что обчество нуждается в нем, фекалии, и потребовал сигарету. Для усиления мозговой деятельности. Чтобы сказ случился складный.
Сказ Петюни мне понравился. Правдивым изложением. Наш Петр Петрович Чанов был самородком. Мастером золотые руки. Левша! По молодости мог свободно перековать знаменитую аглицкую блоху. Правда, возникает вопрос, на хрена уродовать игрушку? Недвижна она от подковок, мертва, никакой душевной радости. Дак нам главное что? Утереть шмасть со шнобелем заморским мастерам, а там хочь плыгай, хочь дрыгай, хочь шпильки таскай годика с три, прыткач!
Понятно, все это к делу не относится. Вопрос в другом: что губит наших мастеров златы руки? Все она, горька стервоза, без которой жизнь не жизнь, а сплошная канитель.
Спился Петюня-мастер, спился, хотя квалификацию не всю утерял. Балуется металлом по нужде — кому замочек, кому санузел, кому автономерок с детальки спилить. Завсегда, пожалуйста.
Как говорится, слава впереди бежала… И под Новый год явился местный курвенок по кликухе Кащей с рев`ольвером: дядь Петь, а дядь Петь, погляди, не куражит машинка? За три сулейки. И бутыль шампани. А чего не поглядеть? Шептало с пружинкой заменил, и полный порядок. Новый год встречал во всей красе. С шампунью. Даже бабке подарил килограмм мандаринов.
Дальше — больше. Кащей заказал для своих мальцов партию кастетов, стилетов, цепей. Для удобства передела местности. И молодым радость, и мастеру прибыток.
Да вот на неделе завалился Кащей с двумя оглоежками. Таранят мешок с товаром — реквизировали, хохочут, у косоглазого Хо Ши Мина, подать не уплатил… И фырк! все из мешка. А там обувка в коробках. И пока оглоежки в магазин стреканули для натурального обмена: одна туфля — одна бутылка родной, Кащей: дядь Петь, а, дядь Петь, бомбочку сотвори шутейную, ну вроде как настоящую, чтобы тикала да проводочки. Хочу, калякает, пошутить над всеми узкопленочными, гадят недомерки на нашей земельке, а налог кто будет платить?.. Ну и стяпал Петюня-мастер бомбочку. А чего не стяпать? Ежели шутейная. Опять же за работу бутылек и чеботы. Бабка под шумок умыкнула чеботы-то, да и ладно… Все одно уплыли бы пароходами.
— Собирайся, мастер-ланкастер, — приказал я.
— Куды это? — возмутился тот. — На ночь-то глядючи?
— К едрени-фени, — сдержанно выразился я.
— Куды?
Я уточнил, куда мы отправимся. Немедленно. Петюня заныл, что не знает, где Кащея искать? Откуда ему знать, где проживает этот балбес. Кащей и Кащей.
Я бы ему поверил, да время поджимало, как туфли, и, подхватив потрепанного внучка, мы перенеслись в джип. Словно по воле всемогущего джинна, роль которого выполнял Арсенчик.
Закружились по улочкам-переулочкам-площадям района. Время для юных бандитов было детским, и они кучками дежурили у своих излюбленных плешек, точно защищая их от вражеского вторжения. Вся эта карусель на колесах не нравилась нашему случайному спутнику. Мастер ныл, что Кащей зарежет его как куренка. Самодельным тесаком с клеймом «Петр Чанов».
— За что? — валял я ваньку.
— Как это за что? — страдал Петюня. — Западло все это.
— Он тебя простит.
— Про-о-остит?
— Мы-то будем молчать, как на допросе. Вот Арсенчик известный молчун.
— Да уж, — хекнул десантник. — У меня все молчат, точно покойники.
Пошутил то есть. Протрезвевший до состояния мыла за 19 коп. Петюня принялся из двух зол выбирать меньшее. Нож хорош да удушье слаще. Я помог мастеру по металлу: остерегайся собственного обмылка в хаве, и никто не узнает об этой напряженной вечерней прогулке. И мне поверили. Я могу вызывать доверие. У специфической части населения. Наконец я услышал шипение с заднего сидения:
— Кащщщей! — и оглянулся с удивлением, что за гремучий гад завелся у нас в домике на колесах?
Никого не было, кроме Арсенчика, блимкающего глазами, точно турецкий янычар на границе с Аравией. Что за чертовщина? Где пожиратель жареной селедки? Ааа?! Он с перепугу стек вниз в расщелину между сидениями и оттуда подавал слабые признаки жизни, как альпинист, гекнувшийся с вершины Джомолунгма.
— Где этот такой нехороший Кащей? — даю перевод вопроса.
— Там.
— Где?
— У фонтана.
Кто не любит фонтаны? В летнем скверике. Теплым вечером. Можно окунуться в прохладных искусственных водах. Нагишом. Устроить для праздной публики шоу-аттракцион. Однако молодежь у фонтана была далека от оздоровительных процедур.
По-моему, там проходил праздник с употреблением дряни. Хумариться, хумариться и ещё раз хумариться! И жизнь пройдет, как атомные облачка над атоллом Моруа. Дурцефалов, то бишь любителей уйти в виртуальный мирок, насчитывалось человек двадцать-тридцать — курили, гомонили, ширилась, смеялись. Обыкновенная молодежь, бунтующая против зажиточного буржуазного образа жизни. Кажется, подобный бунт уже происходил. В другой стране. И в другое время. Лет тридцать пять назад. Что там говорить, не торопимся мы перенять все хорошее из чужой цивилизации, не торопимся.
Грозу местных садов и огородов узнал бы даже дальтоник. Юноша полностью соответствовал своей кликухи. Был костляв, как смерть. Все питательные соки ушли на рост скелета. Да, такое природное недоразумение прийдется складывать втрое, чтобы забить в багажник джипа. Для доверительной беседы.
Для этой цели мы освободили салон от утомленного нашим вниманием мастера по железу. Перед радостной минутой расставания я счел нужным его предупредить, чтобы он был примерным внучком и свою родную бабульку не обижал. Петюня залепетал какую-то чушь о своей любви. Я намекнул, что отныне Марья Петровна Чанова является почетным сотрудником ФСБ и мы берем над ней шефство. А конкретно Арсенчик… Который тут же хотел снова скроить зверскую рожу и рявкнуть: «Загрызу!», но я счел подобную психологическую атаку излишней. Петюня и без неё находился в состоянии близким к состоянию алкогольного опьянения. А ведь не заглотил ни полштофа. Умеем, умеем, господа, оттягиваться без лютой потравы. Когда невмочь.
Так что не успели мы сказать внучку последнее прощай, как он привидением исчез в ночи. Торопился встретить родную бабулю, получившую нежданно-негаданно почетное звание.
Наша операция «Саламандер» плавно переходила во второй этап. Уверен, не последний. Судя по всему, Кащей шестерка. Местная шкода. Шелупой. Шибшало. Мелкий уличный воришка. Таких нужно душить сразу. Но на время. Чтобы после удобнее было разговаривать на философские темы. Такие беседы в час полночный иногда дают удивительный результат. Что начинаешь верить нет, не перевелись благородные порывы у юношей, выбирающих меж кокой и винтом. Остается только пригласить юного тимуровца на собеседование. Как это сделать? Незаметно для всего коллектива.
— Свисток есть? — поинтересовался я у Никитушки.
— Зачем? — удивился тот, но в бардачок лапу запустил, как медведь в дупло. — Был вроде. Ну вот… свисток.
— Прекрасно, будешь ментом свистящим, но на колесах. Только не передави шоблу.
— А вы?
— А мы с Арсенчиком с тыла, как янычары.
— Ага, — ответил боец, готовый к схватке с неверными.
План действия был прост, как милицейский протокол задержания. Арсенчик кустами приближается к фонтану, поближе к Кащею Бессмертному, чтобы его сцапать в минуту общего шмона. Я страхую товарища со «Стечкиным»: вдруг у мальцов вместо шприцев какой-нибудь трофейный сучок. А Никитушка разъезжает на джипе и свистит в свисток, как генерал милиции на вещевом рынке им. В.И.Ленина.
— Арсенчик, не перепутай и не придуши. Навсегда, — предупредил я десантника. — Кости мне нужны живые.
— Пон`ял, — без энтузиазма ответил подчиненный. Разве это настоящая работа: ловить суповой набор костей.
Я крепок задним умом, это тоже факт моей биографии. И с этим ничего не поделаешь. Поначалу все катилось по задуманному лекало. Джип по-ментовски нагло закатился в скверик и оттуда вырвалась веселая соловьиная трель.
— Мусора! — взвизгнула нервная молодежь и, ломая иглы и каблуки модных ЧТЗ, [6]ринулась в спасительные кусты. И впереди всех — Кащей. Он вспомнил, что обещал маме вынести помойное ведро перед сном. К сожалению, мама и ведро не дождались его. Молодой человек споткнулся. О ногу десантника. И дал дуба на время. Пришлось Арсенчику на себе тащить притемненного симулянта в авто.
Когда поехали кататься, выяснилось, что Кащей подозрительно нежизнеспособен. Его юное личико было спокойным, как у солдатика, бесславно павшего на пылающей окраине распадающейся империи.
Я выматерился — Арсенчик, тебе по баням баб завивать щипцами или коновалом трудиться. Что, впрочем, одно и то же.
— Так я это… Как учили. Ну маленько не рассчитал, кажись?
— Кажись-кажись, — нервничал я, ища нитку пульса на костлявом запястье. — Никитушка, нашатырь бы?
— Нашатырь? Был, кажись, — и снова заправил свою руку в бездонно-сказочный бардачок.
Я взвыл: ещё одно это холерное словцо «кажись» и я не отвечаю за себя. Черт знает что! Нам бабами лодырничать, а не молодежь перевоспитывать, кажись.
— Пожалуйста, наставник молодежи, — был любезен Никитин, как патологоанатом при вскрытии.
Нашатырь очень эффективен; его едрено-забористый запашок мертвого поднимет с оцинкованного стола морга. Кащей оказался бессмертным. Взбодрился от елея, шкифы приоткрыл, а тут его встречают доброжелательными улыбками и здравницами. Как астронавта, вернувшегося с Юпитера: здравствуй-здравствуй, хрен мордастый.
Приятно. Должно быть. Всякому от такой встречи. Но у нас молодежь известно какая. Впечатлительная и легковозбудимая. Не успел я порадоваться возвращению морфиниста, как он отщелкнул хавло и попытался кусаться. И чему учит родная школа? К тому же ещё загремел костями:
— Пустите, менты-суки! Права не имеете!
Я снова обрадовался: ба! знакомый до боли голосок, требующий авоську чужих денег. Значит, мы на верном, как курс реформ, пути. Прекрасно-прекрасно.
— Кусается, блядь такая молодая, — заметил Арсенчик, которому достался один из ядовитых цапов в палец.
Пришлось забить фонарик производства Китай, случайно подвернувшийся под руку, в ротовую полость юноши. Отчего он стал походить на чудного, из доброй сказки, Кащея Бессмертного с лампочкой Ильича.
Мы ему объяснили, современнику нашему, конечно, что во-первых, к его огорчению, мы не менты, а во-вторых, по его же требованию, навесим ему миллион пиндюлин. Если будет нам бурить, то бишь врать.
Я не папа римский, но готов принять индульгенцию. А вместо требника пусть будет «Стечкин». Перед его всевидящим оком грешники каются мгновенно, очищая душу для новых грехов.
По выпученным в глазницах новогодним шарам, в коих отражался праздник жизни, я догадался, что Кащей не считает себя бессмертным и готов признаться во всех пакостях, сотворенных им за короткий срок своего костлявого бытия.
Я освободил лампочку Ильича из плена и начал задавать конкретные вопросы. Кто, как, зачем и почему? Бывшему члену ВЛКСМ. Тот отвечал как перед лицом своих товарищей. И даже светился от искреннего желания быть полезным обществу.
Телефонную шуточку и бомбочку с мылом заказал бригадир района некто Сильва, крутой mаn. Трепали, что зимовал в зоне за разбой, а сейчас в коммерции — держит «крышу» над всем районом. Сказал, что надо застращать шарашкину конторку. Бомбочку замастырил один из местных — Петюня такой; а занес её просто — разгружался каблучок-москвичок у черного хода с продуктами для буфета: курами там, сгущенкой, две банки даже утырил на обратной дороге… (При этих правдивых словах я вспомнил Бибикова и всю его родню до седьмого колена.) Ну потом звонок по телефону… и все!.. И за такую работенку сто баксов в шкары-брюки.
— А если бы бомба настоящая? — умер во мне красный воспитатель Макаренко.
— Нет, — лязгнул зубами юниор, любитель сгущенки. — Мыло, я ж глянул.
— Ну хорошо, — вздохнул я. Хотя ничего хорошего пока не наблюдалось. В ближайшую пятилетку. Странная затейливая история. Для моих мозгов. Чувствую, разматывать нам клубочек долго. Подозрительно легко мы идем по ниточке, как прекрасный Пирсей по нитке Ариадны.
Но, простите-простите, не мог же Некто, замысляющий нас обставить, предугадать мою встречу с оператором унитазов бабой Маней. А если она подставка? Я крякаю от досады: кажись, тьфу ты, брат, совсем опупел? Сказал бы точнее, да воспитание не позволяет.
Надо крутить ситуацию, как акробат собственную жену под куполом шапито. В этом наш шанс.
— И где Сильва гужуется?
— Я… я не знаю.
— Знаешь, детка, знаешь, — успокоил я своего нового воспитанника. Больше доверия, малыш, и будешь в шоколаде «Красный Октябрь».
— Ну, я честное слово…
— Пристрелю, — ласково сказал я.
— Загрызу, — пообещал сладкоежка Арсенчик.
— Загрызет, — подтвердил я.
А Никитин ничего не обещал, поскольку ботал по телефончику с хакером Фадеечевым, тот гнал гамму, [7]полученную из компьютерной сети МВД о гражданине Селивестрове Степане Степановиче, имеющему посадку по 206 ст. (мелкое хулиганство.)
И мы поехали в местный ресторанчик «Арагви», когда наш новый молодой друг понял, что мы трудимся не по принуждению, а по призванию. И на полном хозрасчете. То есть пускаем в расчет только тех, кто не желает с нами подписывать договор о сотрудничестве.
… Я люблю людей. Во всяком случае, пытаюсь понять их физиологические потребности и желания. Один из миллионов мучается мечтами о звездной сыпи на теле Миропорядка, другой — на фаянсовом унитазе в Ватикане, ну а третий (в нашем случае) обтяпывает свои делишки-мелочишки, треплет на бицепсах и трицепсах клубный пиджак цвета бордо, жрет паюсную икру под водочку и модный кабацкий мотивчик, считая себя хозяином этой вечной жизни. Не знает фарцовщик, что жизнь изменчива и быстротекуща, как воды Гольфстрима. Зазевался и тебя уже утаскивает в Марианскую впадину небытия в качестве деликатеса для глубоководных зубастеньких рыбех.
Я это к тому, что через час искрящийся праздник для господина Селивестрова закончился и начались будни. Мучительные, как и для всего бюджетного населения республики.
Фартовый плюхнулся в свою вишневую девятку, и мы поехали. Он весело крутил баранку, а я щекотал «Стечкиным» стриженный затылок, похожий на подошву башмаков армейского спецназа USA, выполняющего гуманитарную миссию в аравийских песках.
За отечественным автомобильчиком катил джип. Там скучали Никитин и Арсенчик. Юнец Кащей был отпущен. Под подписку о невыезде. Шучу. Зачем нам лишний балласт? В лабиринте, где лязгают ножи, палят мортиры, рушатся от взрывов стены, бродят фантомы и смерть.
Куда же мы направлялись? Чтобы не мешать гражданам почивать и видеть сны о фантастических дивидендах, я решил подышать свежим ночным воздухом. На лоне природы. Близ железнодорожной станции «Сортировочная». Этакий городок со своими домиками на чугунных колесах, трудовым коллективом, криминальными группами, вертухаями, бомжами и блядями. Все как у людей. Только на рельсах, убегающим в ночь лунно-мазутным призрачным светом. Удобное местечко для грабежа, бесед по душам, любви, отправлений естественных надобностей и схорона от любопытных глаз обывателя.
Господин Селивестеров, утомившись от дорожных переживаний, отдыхал на мусорном терриконе. Он тоже решил, что мы доблестные стражи порядка и готовы принять от него валютную отмазку. Когда понял, что слаб на откуп, потребовал адвоката и полковника Яблокова. По поводу адвоката — шутка, а вот полковник, оказывается, кормился борзыми щенками и спиртовыми вливаниями. Днем пытался изловить бандитов, а ночью они сами его находили, чтобы отблагодарить за верную службу.
Я отвечал, что полковник пойман на месте преступления, когда торговал подаренными щенками на Птичьем рынке и отдыхает теперь у «барина» в Морской тишине; мы же неподкупны, как тибетские монахи, и нам лучше говорить правду и ничего, кроме нее.
Первый же вопрос вверг моего собеседника в буйное помешательство. Он решил, что пора наступать на превосходящие силы противника. И выкинул кикбоксенский фортель, как его учили в спортивном обществе «Трудовые резервы». Не понимал, дурак: жизнь, не ринг. Нет здесь рефери, чтобы приостановил бой, когда тебя квасят, как капусту в бочке.
Оздоровительный удар десантника в любимую килу (грыжу) успокоил нашего нового беспокойного собеседника. Он повалился на помойную кучу и сделал вид, что ему слишком хорошо. До потери сознания. Пришлось сделать замечание Арсенчику — в следующий раз силу удара надо рассчитать на массу тела. Массу тела, задумался десантник, как философ времен распада Римской империи. Не своего тела, а кого пыздишь, уточнил я. Да, почесал квадратный затылок мой подчиненный, ну ладно, буду стараться!
— Молодец, — похвалил я молодого коллегу и пошел изучать местность в радиусе километра. Единственное мое страстишко — прогулки в час полночный. По малоисследованной зоне. Можно разведать много интересного. Такого, что волосы дыбом…
О чем я и сообщил господину Селивестрову, пришедшему в себя. К своему огорчению. От шума электрички, мелькающей вдали восковыми окошечками с силуэтами поздних пассажиров, точно рвущаяся кинопленка.
Я предупредил оппонента, что на севере его ждет кислотное болотце, на южном направлении — шахта до земного ядрышка, запад — в оголенных проводах, а на востоке — одичавшие псы; так что бежать нет смысла, а лучше отвечать на поставленные вопросы. По причине позднего времени. Все устали и хотят на покой. В смысле, не вечный. Итак, повторяю вопрос — кто заказчик мыльной бомбы?
— Не знаю я его, — заныл лгунишка. — Я только по телефону-у-у!..
На все эти образовательные слова заплакала Марья Петровна, как несознательная, подмела пол, перекрестила печь, укутала дитя-сиротку, мамашку-то определили за растрату на таежный лесопопал, и поехала в неизвестный город пользоваться плодами великих революционных завоеваний.
Первые три года гражданка Чанова жила, будто в сказке. Петр работал на мясокомбинате. Работа была чистая, аккуратная, каждый Божий день носил он излишки продуктов.
Я, маманя, обещал вам коммунизм, говорил сынок ненаглядный, вот и пользуйтесь моими трудовыми достижениями. И бабка пользовалась, утоляла многолетний голод парным мясом, колбасами, кремлевскими сосисочками и проч., удивляясь их первородной, христианской нежности.
Разумеется, Марья Петровна знать не знала, что все эти чудеса готовились для тех строителей коммунизма, которые уже в нем жили-поживали за древней, бурой стены, отгородившись кирпичиками от остального беспокойного мира.
Однако скоро случилась новая беда: ушел Петр утром на трудовую коммунистическую вахту, так и не вернулся. Вечером. И другим вечером не вернулся. Забеспокоилась Марья Петровна, и на третий день пошла на место его рабочей деятельности.
На комбинате ей удивились, разве Петр Петрович не прихворнул в домашних условиях? Кинулись искать Чанова, нормировщика спеццеха. Нигде нет. И что странно: на комбинат он пришел, а выйти — не вышел. Но бабке руководство твердо сказало: ушел после напряженного дня, не волнуйтесь, маманя, поставим в известность соответствующие органы.
Когда опечаленная Марья Петровна покинула территорию хозяйства по переработки мясной твари, директор приказал остановить производство. Уловил директор загадочную закономерность: как только человек, гражданин отечества, начинал тесно сотрудничать с администрацией, то раньше или позже оказывался в рубительном отделении.
— Надо остановить производство, — задумался директор о судьбе человеческой.
— А как же план? — на это отвечал заместитель по производству. Головы же наши полетят?
— Эх, план-план, — вздохнул директор. — Мало мы думаем о рабочем человеке, мало. Надо больше.
На том и порешили, увеличив план выпуска мясных продуктов населению ещё на 14,7 процента, как того требовали последние постановления партии и правительства.
Конечно же, внучок Петюня (тоже Петя!) в те скорбные для бабульки дни и ночи, не мог помнить ухода из жизни отца. Однако, уже позже превратившись в полуголодного юнца, Петюня, глотая тошнотворные куски эрзац-мяса, вдруг ощущал оттиск бессмысленного далекого детства. И это было не случайно. Сослуживцы Петра Петровича нанесли в дом центнер самой деликатесной продукции. Мол, кушайте, маманя, на здоровье. И поняла несчастная Марья Петровна, что нет никакой надежды на возвращение сына. Расхворалась от такой черной мысли. Огромное же количество мяса и колбасы от летней температуры повело себя скверно: протухло в одночасье. Маленький Петюня ползал по скользкому от жира и сукровицы полу в трупной вони, охотился за гудящими, как самолеты, сильными мухами и чувствовал себя счастливо.
Потом Петюня вырос и превратился в Петра Петровича, вылитый батя. Мастеровитый да башковитый. Закончил ремесленное, слесарил на заводе «Серп и молот», теперича дома стружит по металлу по причине общей хворости обчества.
Вот такая вот страшненькая и драматическая история нашего близкого ещё прошлого. Было такое ощущение, что я тоже хлебнул из чугунка наваристого супчика из человятины. Брр!
Оставив ошарашенную бурными событиями вокруг её скромной персоны бабульку на попечение сердобольной Форы, мы ринулись за… ботинками фирмы «Саламандер». Мы — это я, Никитин и Арсенчик. Остальная группа занималась текущими проблемами по охране Тела.
Наш полет по вечернему городу был стремителен, точно мы находились на астероиде, пронизывающему холодное космическое пространство.
Дом, где проживал внучек, построенный немецкими военнопленными, напоминал бастион крепости. Но какие крепости могут устоять от натиска бойцов специального назначения?
Мы, отечественные ниндзя, тихо поднялись по загаженной лестнице на третий этаж. Послушали прибойный шум мирного клоповника. Я сделал знак рукой и Арсенчик поднял свою ножку 47-го размера и лягнул фанерную дверь, как носорог баобаб.
Зачем мы это сделали? Если можно аккуратно утопить звоночек и на вопрос: «Кто там?», ответить: «Телеграмма», или: «Сбор подписей в пользу депутата Голикова». И откроют доверчиво и радостно. Однако эффект не тот. Не тот эффект, господа!
Совсем другое дело, когда дверь в щепу, топот ног, мат-перемат, санитарная обработка ребер всех присутствующих.
От такого психологического напора любой резидент НАТО набрякает в смокинг. Или фрак. Это тебе не поздний ланч, где подают малину со сливками. А соревнование двух систем, где нет запрещенных приемов. А что говорить о наших простых гражданах, законопослушных от рождения?
Мы ворвались в коридорчик. И чуть не задохнулись от уксусно-мерзкого запаха нищеты. В другой раз только с противогазами!.. Из кухни валил чад и там, в сиреневом смоке, функционировала костлявая тень. Что за чертовщина! Через секунду выяснилось, что это Петюня жарит селедку, как обрусевший вьетнамец.
Мы, швырнув деликатесную жратву в открытое окно вместе со сковородой, вырвали внучка из чада и частично отрезвили его в унитазе. Боже ж мой! Кто это? Перед нами? Если это внучек, то кто тогда я? Ничего не понимаю? И этот уродец, спившийся донельзя, шутки решил шутить? С бомбой. Странно?
И пока он приходил в себя, мы осмотрели жилище. В маленькой каморке обитала Марья Петровна. На чистеньком полу и кровати лежали цветные коврики, грубо сотканные из старых платков-чулков-шарфов. На стене в рамочке фотовосковел молодой красноармеец. Не уполномоченный ли?
Вторая комната напоминала мастерскую колхозной МТС машинно-тракторная станция. Слесарный станочек времен первой реконструкции, металлические заготовки, похожие на снаряды, в углу старая рухлядь — от автомобильного колеса до примуса. А запах… Нет, это не салон мадам Комдессю. На столе самым наглым образом лежали бруски мыла хозяйственного. Какие ещё могут быть доказательства?
— Ну, вредитель? — цапнул я за шкирку Петюню. — Шутки шутить, бомбист Каляев, мать твою так!
— Я не Каляев, я — Чанов! — попытался вырваться внучек. — Не имеете право! Я — человек труда!.. — Голос у него был далеко не молодым. И пропитым. — Требую уважения к рабочему классу. Менты поганые!
— Мы не менты, — не выдержал я глумления и навесил профилактическую оплеуху по уху, предупредив, что следующий удар за моим подчиненным и указал на десантника Арсенчика.
Тот скроил зверскую рожу, как его учили в школе головорезов, и гаркнул:
— Загрызу!
Любитель жареной сельди от столь небрежного отношения к своей персоне обмяк, лепеча, что товарищами он понят неправильно. Он готов отвечать на любой вопрос. Ежели мы не менты поганые!..
— Нет, мы хуже, — предупредил я. И задал первый вопрос. По поводу продукции фирмы Salamandr.
Наш собеседник к ней имел такое же отношение, как абориген Сейшельских островов к запуску ракеты на Сатурн. И тем не менее, мне хотелось знать, каким образом у него, Петюни, оказалась проклятая коробка?
— Как-как, обыкновенно, — огрызнулся Петюня и хотел рассказать о своем трудном детстве.
Я прервал — об этом знаем все, даже то, как он ловил в кулачок с протухшего мяса гудящих мух. У внучка отвалилась челюсть. Я поправил её лечебным ударом. Арсенчик тоже хотел, я сдержал его трудолюбивый порыв. Собеседник пока нам нужен живым. С клацающими зубами. Тот понял, что обчество нуждается в нем, фекалии, и потребовал сигарету. Для усиления мозговой деятельности. Чтобы сказ случился складный.
Сказ Петюни мне понравился. Правдивым изложением. Наш Петр Петрович Чанов был самородком. Мастером золотые руки. Левша! По молодости мог свободно перековать знаменитую аглицкую блоху. Правда, возникает вопрос, на хрена уродовать игрушку? Недвижна она от подковок, мертва, никакой душевной радости. Дак нам главное что? Утереть шмасть со шнобелем заморским мастерам, а там хочь плыгай, хочь дрыгай, хочь шпильки таскай годика с три, прыткач!
Понятно, все это к делу не относится. Вопрос в другом: что губит наших мастеров златы руки? Все она, горька стервоза, без которой жизнь не жизнь, а сплошная канитель.
Спился Петюня-мастер, спился, хотя квалификацию не всю утерял. Балуется металлом по нужде — кому замочек, кому санузел, кому автономерок с детальки спилить. Завсегда, пожалуйста.
Как говорится, слава впереди бежала… И под Новый год явился местный курвенок по кликухе Кащей с рев`ольвером: дядь Петь, а дядь Петь, погляди, не куражит машинка? За три сулейки. И бутыль шампани. А чего не поглядеть? Шептало с пружинкой заменил, и полный порядок. Новый год встречал во всей красе. С шампунью. Даже бабке подарил килограмм мандаринов.
Дальше — больше. Кащей заказал для своих мальцов партию кастетов, стилетов, цепей. Для удобства передела местности. И молодым радость, и мастеру прибыток.
Да вот на неделе завалился Кащей с двумя оглоежками. Таранят мешок с товаром — реквизировали, хохочут, у косоглазого Хо Ши Мина, подать не уплатил… И фырк! все из мешка. А там обувка в коробках. И пока оглоежки в магазин стреканули для натурального обмена: одна туфля — одна бутылка родной, Кащей: дядь Петь, а, дядь Петь, бомбочку сотвори шутейную, ну вроде как настоящую, чтобы тикала да проводочки. Хочу, калякает, пошутить над всеми узкопленочными, гадят недомерки на нашей земельке, а налог кто будет платить?.. Ну и стяпал Петюня-мастер бомбочку. А чего не стяпать? Ежели шутейная. Опять же за работу бутылек и чеботы. Бабка под шумок умыкнула чеботы-то, да и ладно… Все одно уплыли бы пароходами.
— Собирайся, мастер-ланкастер, — приказал я.
— Куды это? — возмутился тот. — На ночь-то глядючи?
— К едрени-фени, — сдержанно выразился я.
— Куды?
Я уточнил, куда мы отправимся. Немедленно. Петюня заныл, что не знает, где Кащея искать? Откуда ему знать, где проживает этот балбес. Кащей и Кащей.
Я бы ему поверил, да время поджимало, как туфли, и, подхватив потрепанного внучка, мы перенеслись в джип. Словно по воле всемогущего джинна, роль которого выполнял Арсенчик.
Закружились по улочкам-переулочкам-площадям района. Время для юных бандитов было детским, и они кучками дежурили у своих излюбленных плешек, точно защищая их от вражеского вторжения. Вся эта карусель на колесах не нравилась нашему случайному спутнику. Мастер ныл, что Кащей зарежет его как куренка. Самодельным тесаком с клеймом «Петр Чанов».
— За что? — валял я ваньку.
— Как это за что? — страдал Петюня. — Западло все это.
— Он тебя простит.
— Про-о-остит?
— Мы-то будем молчать, как на допросе. Вот Арсенчик известный молчун.
— Да уж, — хекнул десантник. — У меня все молчат, точно покойники.
Пошутил то есть. Протрезвевший до состояния мыла за 19 коп. Петюня принялся из двух зол выбирать меньшее. Нож хорош да удушье слаще. Я помог мастеру по металлу: остерегайся собственного обмылка в хаве, и никто не узнает об этой напряженной вечерней прогулке. И мне поверили. Я могу вызывать доверие. У специфической части населения. Наконец я услышал шипение с заднего сидения:
— Кащщщей! — и оглянулся с удивлением, что за гремучий гад завелся у нас в домике на колесах?
Никого не было, кроме Арсенчика, блимкающего глазами, точно турецкий янычар на границе с Аравией. Что за чертовщина? Где пожиратель жареной селедки? Ааа?! Он с перепугу стек вниз в расщелину между сидениями и оттуда подавал слабые признаки жизни, как альпинист, гекнувшийся с вершины Джомолунгма.
— Где этот такой нехороший Кащей? — даю перевод вопроса.
— Там.
— Где?
— У фонтана.
Кто не любит фонтаны? В летнем скверике. Теплым вечером. Можно окунуться в прохладных искусственных водах. Нагишом. Устроить для праздной публики шоу-аттракцион. Однако молодежь у фонтана была далека от оздоровительных процедур.
По-моему, там проходил праздник с употреблением дряни. Хумариться, хумариться и ещё раз хумариться! И жизнь пройдет, как атомные облачка над атоллом Моруа. Дурцефалов, то бишь любителей уйти в виртуальный мирок, насчитывалось человек двадцать-тридцать — курили, гомонили, ширилась, смеялись. Обыкновенная молодежь, бунтующая против зажиточного буржуазного образа жизни. Кажется, подобный бунт уже происходил. В другой стране. И в другое время. Лет тридцать пять назад. Что там говорить, не торопимся мы перенять все хорошее из чужой цивилизации, не торопимся.
Грозу местных садов и огородов узнал бы даже дальтоник. Юноша полностью соответствовал своей кликухи. Был костляв, как смерть. Все питательные соки ушли на рост скелета. Да, такое природное недоразумение прийдется складывать втрое, чтобы забить в багажник джипа. Для доверительной беседы.
Для этой цели мы освободили салон от утомленного нашим вниманием мастера по железу. Перед радостной минутой расставания я счел нужным его предупредить, чтобы он был примерным внучком и свою родную бабульку не обижал. Петюня залепетал какую-то чушь о своей любви. Я намекнул, что отныне Марья Петровна Чанова является почетным сотрудником ФСБ и мы берем над ней шефство. А конкретно Арсенчик… Который тут же хотел снова скроить зверскую рожу и рявкнуть: «Загрызу!», но я счел подобную психологическую атаку излишней. Петюня и без неё находился в состоянии близким к состоянию алкогольного опьянения. А ведь не заглотил ни полштофа. Умеем, умеем, господа, оттягиваться без лютой потравы. Когда невмочь.
Так что не успели мы сказать внучку последнее прощай, как он привидением исчез в ночи. Торопился встретить родную бабулю, получившую нежданно-негаданно почетное звание.
Наша операция «Саламандер» плавно переходила во второй этап. Уверен, не последний. Судя по всему, Кащей шестерка. Местная шкода. Шелупой. Шибшало. Мелкий уличный воришка. Таких нужно душить сразу. Но на время. Чтобы после удобнее было разговаривать на философские темы. Такие беседы в час полночный иногда дают удивительный результат. Что начинаешь верить нет, не перевелись благородные порывы у юношей, выбирающих меж кокой и винтом. Остается только пригласить юного тимуровца на собеседование. Как это сделать? Незаметно для всего коллектива.
— Свисток есть? — поинтересовался я у Никитушки.
— Зачем? — удивился тот, но в бардачок лапу запустил, как медведь в дупло. — Был вроде. Ну вот… свисток.
— Прекрасно, будешь ментом свистящим, но на колесах. Только не передави шоблу.
— А вы?
— А мы с Арсенчиком с тыла, как янычары.
— Ага, — ответил боец, готовый к схватке с неверными.
План действия был прост, как милицейский протокол задержания. Арсенчик кустами приближается к фонтану, поближе к Кащею Бессмертному, чтобы его сцапать в минуту общего шмона. Я страхую товарища со «Стечкиным»: вдруг у мальцов вместо шприцев какой-нибудь трофейный сучок. А Никитушка разъезжает на джипе и свистит в свисток, как генерал милиции на вещевом рынке им. В.И.Ленина.
— Арсенчик, не перепутай и не придуши. Навсегда, — предупредил я десантника. — Кости мне нужны живые.
— Пон`ял, — без энтузиазма ответил подчиненный. Разве это настоящая работа: ловить суповой набор костей.
Я крепок задним умом, это тоже факт моей биографии. И с этим ничего не поделаешь. Поначалу все катилось по задуманному лекало. Джип по-ментовски нагло закатился в скверик и оттуда вырвалась веселая соловьиная трель.
— Мусора! — взвизгнула нервная молодежь и, ломая иглы и каблуки модных ЧТЗ, [6]ринулась в спасительные кусты. И впереди всех — Кащей. Он вспомнил, что обещал маме вынести помойное ведро перед сном. К сожалению, мама и ведро не дождались его. Молодой человек споткнулся. О ногу десантника. И дал дуба на время. Пришлось Арсенчику на себе тащить притемненного симулянта в авто.
Когда поехали кататься, выяснилось, что Кащей подозрительно нежизнеспособен. Его юное личико было спокойным, как у солдатика, бесславно павшего на пылающей окраине распадающейся империи.
Я выматерился — Арсенчик, тебе по баням баб завивать щипцами или коновалом трудиться. Что, впрочем, одно и то же.
— Так я это… Как учили. Ну маленько не рассчитал, кажись?
— Кажись-кажись, — нервничал я, ища нитку пульса на костлявом запястье. — Никитушка, нашатырь бы?
— Нашатырь? Был, кажись, — и снова заправил свою руку в бездонно-сказочный бардачок.
Я взвыл: ещё одно это холерное словцо «кажись» и я не отвечаю за себя. Черт знает что! Нам бабами лодырничать, а не молодежь перевоспитывать, кажись.
— Пожалуйста, наставник молодежи, — был любезен Никитин, как патологоанатом при вскрытии.
Нашатырь очень эффективен; его едрено-забористый запашок мертвого поднимет с оцинкованного стола морга. Кащей оказался бессмертным. Взбодрился от елея, шкифы приоткрыл, а тут его встречают доброжелательными улыбками и здравницами. Как астронавта, вернувшегося с Юпитера: здравствуй-здравствуй, хрен мордастый.
Приятно. Должно быть. Всякому от такой встречи. Но у нас молодежь известно какая. Впечатлительная и легковозбудимая. Не успел я порадоваться возвращению морфиниста, как он отщелкнул хавло и попытался кусаться. И чему учит родная школа? К тому же ещё загремел костями:
— Пустите, менты-суки! Права не имеете!
Я снова обрадовался: ба! знакомый до боли голосок, требующий авоську чужих денег. Значит, мы на верном, как курс реформ, пути. Прекрасно-прекрасно.
— Кусается, блядь такая молодая, — заметил Арсенчик, которому достался один из ядовитых цапов в палец.
Пришлось забить фонарик производства Китай, случайно подвернувшийся под руку, в ротовую полость юноши. Отчего он стал походить на чудного, из доброй сказки, Кащея Бессмертного с лампочкой Ильича.
Мы ему объяснили, современнику нашему, конечно, что во-первых, к его огорчению, мы не менты, а во-вторых, по его же требованию, навесим ему миллион пиндюлин. Если будет нам бурить, то бишь врать.
Я не папа римский, но готов принять индульгенцию. А вместо требника пусть будет «Стечкин». Перед его всевидящим оком грешники каются мгновенно, очищая душу для новых грехов.
По выпученным в глазницах новогодним шарам, в коих отражался праздник жизни, я догадался, что Кащей не считает себя бессмертным и готов признаться во всех пакостях, сотворенных им за короткий срок своего костлявого бытия.
Я освободил лампочку Ильича из плена и начал задавать конкретные вопросы. Кто, как, зачем и почему? Бывшему члену ВЛКСМ. Тот отвечал как перед лицом своих товарищей. И даже светился от искреннего желания быть полезным обществу.
Телефонную шуточку и бомбочку с мылом заказал бригадир района некто Сильва, крутой mаn. Трепали, что зимовал в зоне за разбой, а сейчас в коммерции — держит «крышу» над всем районом. Сказал, что надо застращать шарашкину конторку. Бомбочку замастырил один из местных — Петюня такой; а занес её просто — разгружался каблучок-москвичок у черного хода с продуктами для буфета: курами там, сгущенкой, две банки даже утырил на обратной дороге… (При этих правдивых словах я вспомнил Бибикова и всю его родню до седьмого колена.) Ну потом звонок по телефону… и все!.. И за такую работенку сто баксов в шкары-брюки.
— А если бы бомба настоящая? — умер во мне красный воспитатель Макаренко.
— Нет, — лязгнул зубами юниор, любитель сгущенки. — Мыло, я ж глянул.
— Ну хорошо, — вздохнул я. Хотя ничего хорошего пока не наблюдалось. В ближайшую пятилетку. Странная затейливая история. Для моих мозгов. Чувствую, разматывать нам клубочек долго. Подозрительно легко мы идем по ниточке, как прекрасный Пирсей по нитке Ариадны.
Но, простите-простите, не мог же Некто, замысляющий нас обставить, предугадать мою встречу с оператором унитазов бабой Маней. А если она подставка? Я крякаю от досады: кажись, тьфу ты, брат, совсем опупел? Сказал бы точнее, да воспитание не позволяет.
Надо крутить ситуацию, как акробат собственную жену под куполом шапито. В этом наш шанс.
— И где Сильва гужуется?
— Я… я не знаю.
— Знаешь, детка, знаешь, — успокоил я своего нового воспитанника. Больше доверия, малыш, и будешь в шоколаде «Красный Октябрь».
— Ну, я честное слово…
— Пристрелю, — ласково сказал я.
— Загрызу, — пообещал сладкоежка Арсенчик.
— Загрызет, — подтвердил я.
А Никитин ничего не обещал, поскольку ботал по телефончику с хакером Фадеечевым, тот гнал гамму, [7]полученную из компьютерной сети МВД о гражданине Селивестрове Степане Степановиче, имеющему посадку по 206 ст. (мелкое хулиганство.)
И мы поехали в местный ресторанчик «Арагви», когда наш новый молодой друг понял, что мы трудимся не по принуждению, а по призванию. И на полном хозрасчете. То есть пускаем в расчет только тех, кто не желает с нами подписывать договор о сотрудничестве.
… Я люблю людей. Во всяком случае, пытаюсь понять их физиологические потребности и желания. Один из миллионов мучается мечтами о звездной сыпи на теле Миропорядка, другой — на фаянсовом унитазе в Ватикане, ну а третий (в нашем случае) обтяпывает свои делишки-мелочишки, треплет на бицепсах и трицепсах клубный пиджак цвета бордо, жрет паюсную икру под водочку и модный кабацкий мотивчик, считая себя хозяином этой вечной жизни. Не знает фарцовщик, что жизнь изменчива и быстротекуща, как воды Гольфстрима. Зазевался и тебя уже утаскивает в Марианскую впадину небытия в качестве деликатеса для глубоководных зубастеньких рыбех.
Я это к тому, что через час искрящийся праздник для господина Селивестрова закончился и начались будни. Мучительные, как и для всего бюджетного населения республики.
Фартовый плюхнулся в свою вишневую девятку, и мы поехали. Он весело крутил баранку, а я щекотал «Стечкиным» стриженный затылок, похожий на подошву башмаков армейского спецназа USA, выполняющего гуманитарную миссию в аравийских песках.
За отечественным автомобильчиком катил джип. Там скучали Никитин и Арсенчик. Юнец Кащей был отпущен. Под подписку о невыезде. Шучу. Зачем нам лишний балласт? В лабиринте, где лязгают ножи, палят мортиры, рушатся от взрывов стены, бродят фантомы и смерть.
Куда же мы направлялись? Чтобы не мешать гражданам почивать и видеть сны о фантастических дивидендах, я решил подышать свежим ночным воздухом. На лоне природы. Близ железнодорожной станции «Сортировочная». Этакий городок со своими домиками на чугунных колесах, трудовым коллективом, криминальными группами, вертухаями, бомжами и блядями. Все как у людей. Только на рельсах, убегающим в ночь лунно-мазутным призрачным светом. Удобное местечко для грабежа, бесед по душам, любви, отправлений естественных надобностей и схорона от любопытных глаз обывателя.
Господин Селивестеров, утомившись от дорожных переживаний, отдыхал на мусорном терриконе. Он тоже решил, что мы доблестные стражи порядка и готовы принять от него валютную отмазку. Когда понял, что слаб на откуп, потребовал адвоката и полковника Яблокова. По поводу адвоката — шутка, а вот полковник, оказывается, кормился борзыми щенками и спиртовыми вливаниями. Днем пытался изловить бандитов, а ночью они сами его находили, чтобы отблагодарить за верную службу.
Я отвечал, что полковник пойман на месте преступления, когда торговал подаренными щенками на Птичьем рынке и отдыхает теперь у «барина» в Морской тишине; мы же неподкупны, как тибетские монахи, и нам лучше говорить правду и ничего, кроме нее.
Первый же вопрос вверг моего собеседника в буйное помешательство. Он решил, что пора наступать на превосходящие силы противника. И выкинул кикбоксенский фортель, как его учили в спортивном обществе «Трудовые резервы». Не понимал, дурак: жизнь, не ринг. Нет здесь рефери, чтобы приостановил бой, когда тебя квасят, как капусту в бочке.
Оздоровительный удар десантника в любимую килу (грыжу) успокоил нашего нового беспокойного собеседника. Он повалился на помойную кучу и сделал вид, что ему слишком хорошо. До потери сознания. Пришлось сделать замечание Арсенчику — в следующий раз силу удара надо рассчитать на массу тела. Массу тела, задумался десантник, как философ времен распада Римской империи. Не своего тела, а кого пыздишь, уточнил я. Да, почесал квадратный затылок мой подчиненный, ну ладно, буду стараться!
— Молодец, — похвалил я молодого коллегу и пошел изучать местность в радиусе километра. Единственное мое страстишко — прогулки в час полночный. По малоисследованной зоне. Можно разведать много интересного. Такого, что волосы дыбом…
О чем я и сообщил господину Селивестрову, пришедшему в себя. К своему огорчению. От шума электрички, мелькающей вдали восковыми окошечками с силуэтами поздних пассажиров, точно рвущаяся кинопленка.
Я предупредил оппонента, что на севере его ждет кислотное болотце, на южном направлении — шахта до земного ядрышка, запад — в оголенных проводах, а на востоке — одичавшие псы; так что бежать нет смысла, а лучше отвечать на поставленные вопросы. По причине позднего времени. Все устали и хотят на покой. В смысле, не вечный. Итак, повторяю вопрос — кто заказчик мыльной бомбы?
— Не знаю я его, — заныл лгунишка. — Я только по телефону-у-у!..