Страница:
- Видите, как ромб прекрасно подходит сюда, - пояснила доктор Шепард. - Ферменты входят в гормоны, как намагниченные. - Она встала. - И они в определенной мере срабатывают. Мы уверены, что они действуют, и вы тоже знаете, потому что видели собственными глазами разительные перемены у вашей жены. - Она сунула руки в карманы своего халата и вздохнула. - К сожалению, мы полагаем, что вернулись к той же самой проблеме, над которой бились, когда получили первые ферменты, породившие у нас столько надежд. Этот медикамент, как и все другие, недолговечен. То есть его эффективность быстро, устойчивыми темпами снижается. А поскольку такое явление неуклонно происходит, то, как мы считаем, могут неизбежно возникнуть отрицательные побочные эффекты.
- Увеличивается число белых кровяных телец?
Доктор Шепард прямо посмотрела ему в глаза.
- Мы должны проверять Тиффани каждый день, поэтому считаю, что ей лучше всего лечь в клинику сейчас же.
Торнберг смотрел, как медленно гаснет экран наисовременнейшего и, стало быть, наилучшего компьютера - совсем как живое существо.
"Вода, вода, повсюду вода, - подумал он, - и нельзя принять ни капли спиртного".
- Черт бы побрал эту проклятую старость! - пробормотал он, а затем отвернулся, чтобы докторша не заметила, как у него в уголках глаз наворачиваются слезы. "Проклятое время, - подумалось ему. - Будь проклято все!"
Повернувшись снова к доктору Шепард, он спросил:
- А что, ваши врачи разве не знают, как и что говорить в свое оправдание?
- Знают, но лишь когда речь идет о смертельном исходе, - стала объяснять доктор Шепард. - На беспредельном же сером пространстве между жизнью и смертью у нас есть лишь испытанные пути успокоения, которыми мы с успехом и следуем.
- Все равно как плавание под парусом в сплошном тумане, не так ли?
- Отчасти так, - согласилась она. - Но если вы повторите, я стану категорически отрицать, что соглашалась с вами. Не секрет, что меня и так с треском вышибли из Американской медицинской ассоциации из-за моих еретических высказываний. - Она кротко улыбнулась. - Мы делаем все, что в наших силах, мистер Конрад. Я имею в виду, что за нос никого водить не собираемся.
- Ну-ну, я и сам хорошо это знаю, - в нетерпении парировал Торнберг. Она определенно нравилась ему: такая элегантная и в то же время прямолинейная. - А теперь я хотел бы вернуться к Тиффани.
- Сейчас вернемся. Только сначала просветим вас рентгеном и возьмем кровь на анализы.
Торнберг покорно кивнул головой в знак согласия.
- Вам, конечно, известно, - начала докторша, сжимая его руку, - что мы снова получили мускульный модуль здорового сорокапятилетнего мужчины.
- И без всяких побочных эффектов?
- Ничуть не опаснее доброкачественных полипов, которые мы извлекли из вашей прямой кишки, - успокоила она. - Разумеется, мы используем и другие производные сыворотки, которые применяет ваша супруга. Но, думается, побочные явления происходят из-за отличий в вашей и ее крови.
- Вы имеете в виду, что у нее группа А, а у меня группа 0-положительная?
- Нет, не то. В вашей крови имеется какое-то количество мутаций, которые я приписала бы влиянию вашего отдаленного японского происхождения.
- Доктор, в жилах моей прабабушки - я говорю это с известной долей осторожности, - должно быть, текла японская кровь. Не надо делать скоропалительных выводов и, что еще важнее, даже не помышляйте писать что-либо об этом. Я не хотел бы предавать это гласности. Даже у детей моих нет никаких соображений на этот счет.
Доктор Шепард согласно кивнула.
- Я вас очень хорошо понимаю, мистер Конрад.
Чуть позднее, глядя на свою жену, лежащую неприкрытой и покорной на белом столе для исследований, он подумал, что она совершенна, как прекрасное произведение искусства или как несбыточная мечта. Он совсем забыл о том, насколько она на самом деле стара, и благодарил господа Бога за то, что он не наделил его ужасной способностью вспоминать прошлое.
- А может, вы предпочтете мальчика? - спросила молодая японка.
Шото Вакарэ в ответ лишь улыбнулся и слегка сжал ее милое личико в своих ладонях.
- Я могу загримировать тебя под мальчика, и ты станешь еще более прелестной, еще более совершенной, чем любой из тех мальчиков, которых ты могла бы поставить мне. - Он поцеловал ее сначала в один висок, потом в другой, да с такой нежностью, что у нее учащенно забилось сердечко. - А еще у твоего мальчика нет твоих мозгов.
В полутемной комнате пахло, как обычно, - пивом и сигаретным дымом. Вакарэ ходил в этот "акачочин" - ночной бар - уже много лет. Домик совсем врос в землю среди "шитамачи" - старых домов Токио, которые, не будь они столь многочисленны, в других местах назвали бы нижней, или деловой, частью города. Здесь же это название означало совсем другое: дно города.
Определенного названия бар не имел. Не менее тысячи из десятка тысяч подобных баров, разбросанных по всей столице, занимались полулегальной торговлей женским телом.
По японским традициям, мужчина нуждается в том, чтобы освободиться от "животного" стресса, являющегося результатом предписаний, обычаев, чести и долга. В таких ночных увеселительных заведениях можно получить разрядку: напиться допьяна, порыдать навзрыд, посмеяться во все горло, позаниматься сексом в любой форме и проделывать все это, ничуть не опасаясь потерять свое лицо или подмочить репутацию, а поутру опять появиться в обществе во всеоружии, быть сдержанным и благовоспитанным, готовым выполнять свои обязанности.
Молодая японка, которую звали Мита (это имя ей дали, когда она стала гейшей), ласково обнимала Вакарэ. Она нежно и умело поглаживала его лоб. Если нежность девушки и была искусным притворством - этот вопрос все еще серьезно и глубоко обсуждается в среде наиболее заумных ученых, - то все равно ее невозможно отличить от настоящей. Мита обладала способностью, известной среди японцев под названием "ямашиса", то есть умение проявлять материнскую ласку, в которой нуждаются большинство мужчин. Это женское качество ценится в Японии особенно высоко.
Разумеется, между Вакарэ и Митой вспыхнула любовь. Однако они не были любовниками в обычном понимании этого слова. В конце концов, он мог бы пойти и в любое другое заведение и побыть там с женщиной. Но Мита гораздо лучше, чем другие, могла утешить его и отвлечь от размышлений.
Вакарэ только вздыхал, расслабляясь в ее объятиях. Он уже выпил шесть графинов сакэ - даже по его меркам это чудовищная доза, - но ему все еще было мало, чтобы освободиться от давления окружающего мира.
- Почему так получается, - в раздумье произнес он, - что в мире нет правды? Я хочу знать, не сошли ли мы все с ума. Если все это так, то, может, я и впрямь пойму, почему Мишима совершил харакири. Он видел приближение этого дня и не хотел столкнуться с позором.
- Мишима не мог позволить вернуться прошлым дням, - заметила Мита, разглаживая его брови медленными ритмическими движениями.
Она обычно прибегала к подобным философским перепевам.
- Ты ошибаешься, - не согласился Вакарэ. - Мишима хорошо понимал, что прошлые дни ушли безвозвратно. Но он не мог смириться с тем, что возрождение, которого он так добивался, оказалось не чем иным, как пустым призрачным видением.
- Вы имеете в виду, что это неверный поступок? - спросила она.
- Нет, нет, ни в коем случае, - запротестовал Вакарэ, облизывая губы, как бы желая выпить еще шесть графинов сакэ. - Я говорю об этом не в личном плане. Мне предложили предать друга - моего настоящего друга. И я обязан сделать это из чувства долга. Я обязан выполнить свой долг перед человеком, который попросил меня оказать ему эту услугу.
- Жизнь кажется не имеющей смысла лишь тогда, когда она становится невыносимо трудной, - заметила Мита.
Вакарэ бросил на нее быстрый взгляд.
- Интересно, а искренне ли ты веришь в это.
- Да, это же моя жизнь. Я должна верить в это или же у меня не будет никакой веры.
Вакарэ проворчал что-что и перевернулся на спину в ее объятиях. Она опять принялась поглаживать его, и глаза у него прикрылись.
- Если бы я только мог работать вместе с братом моего друга, а не с ним самим, - размышлял он вслух, - тогда бы никаких проблем не было. Хирото - он же настоящий ублюдок, жадный, продажный, завистливый. Особенно он завидует успехам Юджи. - Он тяжело вздохнул. - Но с другой стороны, у Хирото нет чувства чести, поэтому подкупить его ничего не стоит.
- Скажите мне, честно ли будет предать вашего друга Юджи? - спросила Мита.
Вакарэ ничего не ответил, но для Миты, прекрасно знающей его, не осталась незамеченной легкая усмешка, промелькнувшая на его лице. Позже, когда он истощил все свои силы, а Мита заботливо вымыла его и он, спотыкаясь и замирая от блаженства и алкоголя, отправился домой, она вернулась в свою комнату.
- Слышали ли вы или видели что-нибудь нужное вам? - участливо спросила она ожидавшую там японку. Та была удивительно красива и такая молоденькая, что Мита, которая, несомненно, была гораздо моложе ее, казалось, годилась ей в матери.
- Много чего слышала, - ответила Ивэн и передала ей конверт, набитый иенами. - Но мне кажется, что наиболее красноречиво говорила улыбка на лице твоего клиента.
Хэм сидел в ресторане на улице Коламбиа-роуд в районе Адаме Морган. Он тоскливо смотрел на столики, стоящие по сторонам бокового прохода. Летом туда доходила тень и можно было спрятаться от лучей палящего солнца под ярко раскрашенными зонтами, создающими атмосферу неопределенности и беспечности, похожую на атмосферу знаменитых парижских уличных кафе.
Хэм не спеша пил кофе. Время приближалось к ленчу, и помещение мало-помалу стало заполняться модно одетыми женщинами, ищущими отдохновения от утомительных прочесывании магазинов.
Он следил глазами за Марион Старр Сент-Джеймс. На ней была узкая мини-юбка насыщенного золотистого цвета с широким черным поясом и желтая шелковая блузка. Обута она была в черные туфли на высоких каблуках. Марион шла по ресторану, небрежно перекинув пальто через плечо, а все оборачивались и глазели на нее - мужчины оценивающим взглядом, женщины завистливым. Хэм почувствовал прилив дикого тщеславия, оттого что она пришла на встречу с ним.
Не успела Марион сесть, как он заметил женщину, ищущую свободное место в другом конце кафе. Это была симпатичная блондинка, стройная и со вкусом одетая. Она напряженно, будто мангуста за движениями кобры, следила за тем, как Марион усаживается в кресло напротив Хэма. "Кто она такая, черт бы ее побрал?" - подумал он.
Но тут он почувствовал запах духов Марион, увидел ее улыбку, и она полностью завладела его вниманием.
- Ты пришла вовремя, - заметил он. - Мне нравится твоя пунктуальность.
Она недовольно скривила рот.
- Ты ушел от меня слишком рано. Я просто рвала и метала.
- В самом деле?
- В самом деле. Мне нравится, как вы, американцы, произносите эти слова, - сказала она, посмотрев на него своим особенным нежным взглядом. Ты ушел, а я крепко обняла твою подушку и воображала, что это ты.
Когда она вела себя подобным образом, у него, что называется, слюнки текли.
- а о чем ты думала в тот момент?
Марион взглянула на официанта и заказала себе вино. Потом опять обратила свой взор на Хэма.
- Я вспоминала о том, как ты проделываешь со мной все эти свои штучки, о которых, кстати, у меня не хватило духу попросить тебя минувшей ночью.
Он рассмеялся и сказал:
- Ты мне совсем не кажешься женщиной, у которой не хватает духу попросить о чем-нибудь.
- Это все наносное, - призналась она. - Все мы, женщины, надеваем на себя маску, потому что так нам, как и актерам под пристальным взглядом зрителей, легче передвигаться по сцене жизни. Кстати, окружающие далеко не всегда могут разобрать, кто мы такие и что представляем собой на самом деле.
- Звучит как-то призрачно, неопределенно, - заметил Хэм, - будто говорит сама Мата Хари.
- Все мы по-своему шпионы, не так ли, Хэм? Ничто так не нравится нам, как прятаться под маской, отыскивая друг у друга слабости и пытаясь найти путь к другим маскам. Нет, нет, не отрицай этого! - Она приложила палец к его губам. - Ты ведь не такой человек, который привык говорить только правду, не так ли? - Она улыбнулась. - Интересно, а каким был маленький Хэмптон Конрад? Может, мне поинтересоваться у твоих родителей?
- Ты что, собираешься писать на меня некролог? Мать у меня умерла, а отец, поверь мне, - из него слова не вытянуть.
Официант принес вермут "Кампари" и бутылочку содовой, Марион отпила глоток искрящегося красного вина.
- Боже, что это с тобой? - промолвила она, отодвинув стакан с вином. Может, нам перенести этот ленч на другой день, когда у тебя будет настроение получше?
Хэм вложил стакан обратно ей в руку.
- Никуда не уходи. Порой моя работа приносит мне немалую головную боль.
- Хочешь сказать, что ты такой же, как и все?
Хэм заметил, как каменеет ее лицо, когда она сердится. Он почти ощущал, как ее пробирает дрожь.
- Я не посвящал тебя в свои служебные дела.
- Да, - подтвердила Марион. - Никогда и ни во что. И не посвящай впредь.
- О'кей, ты права. По характеру я очень скрытный и не терплю, когда кто-то начинает совать свой нос куда не надо.
- Хэм, я только хотела... - Она опустила глаза, а когда опять взглянула на него, то увидела, что выражение его лица смягчилось. Признаюсь, когда я осталась одна, я так испугалась.
- Чего испугалась?
- Что ты разглядишь меня под маской и тебе не понравятся моя истинная натура.
- Не будь дурой. Мне очень понравилось все, что я увидел минувшей ночью и прочувствовал.
- Ну что же, что было, то прошло, - примирительно сказала Марион. - Я хочу сказать, что мой отец во многом был необычным человеком, настоящим патриотом, в самом деле настоящим, и, позволь мне прямо сказать, таких, как он, теперь осталось немного. Но, по правде говоря, для меня он был куском дерьма. И не только для меня, но и для моей матери. Он приползал домой, когда не был в бегах, надравшись, как скотина. Надирался он этим ирландским виски так, что от него несло перегаром за целую милю. Каждый раз он пытался улечься рядом с матерью, но, конечно же, впустую. Он бил ее нещадно, потому что, как я догадываюсь, хотел этим доказать ей, что он настоящий мужчина. И еще его просто распирало от злости. Он ненавидел всех - богатых, протестантов и, само собой разумеется, англичан. - Тут она взглянула на свои руки, покоящиеся на крышке стола, а затем продолжала: - Немало воды утекло, прежде чем я, научилась гордо держать голову перед мужчинами. Многих я отпугнула своими крутыми манерами и твердыми убеждениями. - Она пожала плечами. - Но все же порой мне кажется, что мне надо научиться как-то приспосабливаться.
- Ничего тебе не надо, - запротестовал Хэм. - Все, что надо, бери от меня.
Марион лишь улыбнулась и отпила еще глоток вермута с содовой. Молчание затянулось. Наконец Хэм сказал:
- Мои предки тоже никогда подолгу не жили вместе. Отец смотрел на мать как на вещь, как, скажем, на какую-нибудь вазу в доме. Я долго не мог понять, в чем тут дело. Они существовали каждый сам по себе. А ребенку, как известно, трудно расти, когда он чувствует, что его родители не переваривают друг друга.
- И ты был на чьей-то стороне?
- Разумеется, - ответил Хэм. - Мать мне всегда казалась обиженной, поэтому, естественно, я старался защитить ее. А потом обиженным оказался отец. В ту пору он стал похож - как бы это лучше сказать? - на... на пророка Моисея, сходящего с гор. На его стороне был закон, а против закона не попрешь. - Хэм посмотрел куда-то вдаль. - По правде говоря, в ту пору мне хотелось, чтобы он помирился с матерью. В известном смысле я, как и отец, предал ее. И с тех пор предательство уравняло меня с ним. Я мог лишь сожалеть об этом, но поделать с этим ничего не мог.
Марион безотчетно прильнула к нему и крепко-крепко поцеловала в губы. Теперь отчужденность совсем исчезла с ее лица.
- Дорогой мой Хэм, - сказала она. - Ты так не похож на других мужчин из моей жизни. - Она дотронулась до него. - Когда ты целуешь меня, мне так сладко от этого.
Хэм испугался, что открыл сокровенное, - то, что таил в себе долгие годы. И все же ему от этого стало легче. Он посмотрел ей пристально в глаза и проникся их теплом и бездонностью. Марион опять отодвинула стакан с вином.
- Ты что, настроился рассказывать мне всякие истории о грехопадении?
- А это зависит от того, что считать грехопадением.
- Ну вот, например, то, как я сегодня утром, обнимая подушку, воображала, что обнимаю тебя, не просто обнимаю, а... - Она прервалась на минуту, пока официант не положил на столик меню, а затем отодвинула меню и сказала:
- Я есть не хочу.
- Ну съешь хотя бы салат, - попросил Хэм, а когда она отрицательно покачала головой, заказал два поджаренных чизбургера с ветчиной и луком и шесть стаканчиков кока-колы.
- И еще принесите охлажденного вина для кока-колы, - заказал он официанту.
- Надеюсь, ты не ждешь, что я начну поглощать все это? - спросила Марион.
- Если бы ждал, то заказал бы побольше.
Они болтали о всяких пустяках, пока не принесли еду. Увидев, что Хэм уселся поудобнее в предвкушении трапезы, она продолжила прерванный разговор:
- Я вот о чем думаю. Это касается компании "Экстент экспортс", где я работаю. Владельцы ее - пара кусков дерьма, двое толстопузых жадных братцев, готовых перегрызть глотки друг другу. Платят они мне чисто символически, а прикидываются, будто от моего жалованья зависит все их состояние. Им, черт бы их побрал, ничего не стоит прибавить мне зарплату. Но вот сегодня утром я как раз и думала, чтобы такое сотворить. Хочется сделать что-то такое стоящее.
- Не верится, что боссы клюнут на твою приманку, - заметил Хэм, жуя чизбургер с ветчиной.
- Ну еще бы, этого им только не хватало, - согласилась Марион. - А поэтому я им ничего и не открою.
- Чего не откроешь?
- А то, что мы собираемся перехватить у них партию грузов.
При этих словах Хэм чуть было не подавился куском ветчины.
- А кто это "мы"?
- Ну то есть ты и я, - пояснила Марион. - Я все продумала: мне нужен сообщник в этом деле, а с твоими связями в военном ведомстве, я уверена, мы смогли бы...
- Забудь об этом и не думай.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что сказал. Ты намерена спереть товары у своей компании да еще хочешь втянуть в это дело и меня. Ты что, чокнулась?
- Ладно, прощаю тебе эти слова. - Она минуту-другую смотрела ему в глаза. - Знаешь ли, когда ты ешь, то похож на малого ребенка. Глядя на тебя, мне тоже есть захотелось.
- Угощайся, пожалуйста.
Марион подцепила накрашенными красным лаком ногтями золотисто-коричневый кружок поджаренного лука.
- Так ты даже не хочешь знать, что это за товар для фирмы "Экстент экспортс"?
- Почему же нет? Хочу.
- Груз не безопасный. Каждый раз случаются пропажи. При продаже их учитывают и включают в цену. Так что от этих потерь голова у хозяев не болит.
- Уверен, что ты ошибаешься, - не согласился Хэм. - Страховщики компании наверняка все перепроверяют.
- Грузы моей фирмы не страхуются, - поправила его Марион, а когда Хэм положил назад свой чизбургер, рассмеялась. - Какое у тебя выражение лица, Хэм! Боже мой, ты выглядишь как самый заядлый жадюга.
- О чем это мы беседуем?
- Вытри рот, дорогой, - смеясь, сказала Марион. - От этого кетчупа у тебя вид, будто ты истекаешь кровью.
Он вытер рот, и она добавила:
- А ты готов еще раз посмотреть, что там под маской? "Едва ли я готов заглядывать под твою маску", - подумал про себя Хэм. Он понял, что именно ее авантюризм привлекает его. Она совсем не похожа на других знакомых ему женщин, вообще сильно отличается от людей, с кем ему приходилось когда-либо встречаться.
Он согласно кивнул головой. Тогда Марион стала рассказывать:
- Моя компания занимается поставками и переправкой самолетов и ракет "Эксост", "Мираж", "Маверик", MX, а также суперпушек "Боном". Вы называете эти грузы суперсовременным оружием. С точки зрения их цен они заслуживают этого названия. Военные перевороты, революции, партизанские войны в разных странах - вот на что идут эти грузы. А кому не хотелось бы сдернуть чехлы с таких грузов? Хотя бы ради интереса.
Хэм лихорадочно соображал, как бы ему побольше разузнать об этом неожиданном, словно с неба свалившемся подарке, но, взглянув на часы, вспомнил, что с минуты на минуту должен прийти Джейсон Яшида. Когда он говорил с ним по телефону, тот сказал, что встреча не терпит отлагательства.
- Все это так, - сказал Хэм, - но давай продолжим наш разговор в более безопасном месте. После работы я заеду за тобой и ты мне расскажешь все поподробнее.
- Прекрасно, - согласилась Марион и встала из-за стола. Наклонившись, она крепко поцеловала его в губы и набросила на себя пальто.
Хэм заметил пробирающегося между столиками Яшиду. По пути он слегка задел Марион, которая уже направлялась к выходу. Сев за столик, Яшида заказал ванильную кока-колу.
- Вот это ножки! - пробормотал он, быстро глянув вслед Марион. Он казался возбужденным, и его возбуждение, похоже, передалось Хэму. По правде говоря, он рассердился на Яшиду - из-за него прервалось свидание.
Хэм лишь неопределенно хмыкнул на реплику Яшиды и, нагнувшись, сказал, понизив голос:
- Уж поскольку ты здесь, я хотел бы, чтобы ты направил инструкции нашему общему другу Шото Вакарэ. - Он прервался на минутку, пока официант разливал кока-колу, а затем продолжил: - Он уже доказал, что стал полезен нам. Должен сказать тебе, Яш, что твой агент в Токио для меня просто бесценен.
- Вы очень добры, сэр.
Хэм лишь улыбнулся и продолжал далее:
- Ты можешь обходиться и без иронии, Яш. Полагаю, тебе больше к лицу невозмутимость. Ты мог бы стать настоящим комиком.
- Спасибо за совет, но я уже нашел себе ремесло.
- Нашел все-таки? - С этими словами Хэм принялся за кофе, с интересом провожая взглядом двух стройных блондинок в распахнутых меховых пальто.
- У меня есть - и, вероятно, плохие - новости, - заметил Яшида.
- Вот плохих новостей нам как раз сейчас и не надо, - попытался пошутить Хэм. - У нас времени просто в обрез, чтобы остановить общество Черного клинка. На этой неделе вступает в силу законопроект сенатского комитета по внешней торговле, согласно которому мы эффективно отгораживаемся от Японии в экономическом плане. По последним сведениям, когда закон предложат утвердить, в его поддержку будет организована чертовски мощная кампания - достаточно сильная, чтобы перечеркнуть президентское вето. Тем временем оппозиция этому законопроекту ослабеет по причине смерти целого ряда сенаторов, занимавших ключевые посты в конгрессе. Предполагают, что все эти смертельные инциденты носят случайный характер.
- В то же время, говоря о Мэтисоне... - Яшида передал Хэму сообщение, полученное по факсу.
- Мой отец, - продолжал Хэм, не обращая внимания на телефакс, - сам по себе целый Вашингтон, и мы оба знаем, кто заправляет столицей. Тут целая сеть знакомств и связей, подчиненность, иллюзия власти. А все это вместе дерьмо собачье. Обширная сеть связей и знакомств означает, что нужно родиться в соответствующей семье, ходить в соответствующую школу. Подчиненность подразумевает умение выжить и не быть обгаженным кем-то из вышестоящих. А что касается власти, так это способность шепнуть нужные слова в нужное ухо, чтобы их назавтра цитировали в нужных газетах, да к тому же на видном месте. И поверь мне, Яш, мой отец - великий мастер на все эти штучки.
- Все, что вы говорите, из области доброго старого прошлого, - с грустью сказал Яшида. - Ваш отец насадил всех нас на крючок этому Мэтисону, - он показал зашифрованный телефакс, - и Мэтисон стал теперь главной помехой в деле.
- Что случилось?
- К нему приходила одна японка, и он уехал вместе с ней. И знаете ли, кем она оказалась? Той самой художницей, про которую он рассказывал. Вакарэ опознал ее и сообщает, что она член общества Черного клинка, возглавляемого Нишицу. - Яшида покачал головой, а потом добавил: - Возможно, это означает проникновение посторонних в наши ряды, а может быть, и нет. Мэтисона хотели допросить в связи с убийством одного из его сотрудников. На прошлой неделе видели, как он укрывался с этим парнем, а потом того нашли с двумя пулями в затылке из кольта Мэтисона.
- Боже ты мой!
- Я ведь предупреждал вас.
- Помню, Яш, но не могу поверить, чтобы Мэтисон прикончил своего подчиненного. Он же не дурак.
- И тем не менее, сомнений не остается. Мэтисон стал нам опасен. Ситуация вышла из-под контроля. Забудьте о том, виновен Мэтисон или нет. Представьте лучше, что будет, если все это привлечет внимание журналистов? А если он переметнулся к врагам, то уж наверняка лучше придумать что-нибудь такое, что убедило бы вашего старика.
- Да, вы правы. Вы во всем правы, - сказал Хэм и понял по лицу собеседника, что тому стало легче.
- Ну а что насчет вашего отца? - поинтересовался Яшида.
- Не беспокойтесь, я все с ним улажу, - ответил Хэм с уверенностью, хотя в душе такой уверенности не было. Честно говоря, он даже не представлял, как начать об этом разговор с отцом, и решил, что лучше пока об этом помалкивать.
Хэм задумался о Мэтисоне и о японке. Что у них общего? Он сжал кулаки.
- Черт бы его побрал! Теперь ясно, что нам не надо было оказывать Мэтисону помощь после того, как его сбросили с крыши. Он знает слишком много. Если только он разболтает обо всем этим газетчикам...
- Тут нам бояться нечего, - заверил Яшида. - Он знает лишь одного Шипли, а тому очень легко исчезнуть.
- Увеличивается число белых кровяных телец?
Доктор Шепард прямо посмотрела ему в глаза.
- Мы должны проверять Тиффани каждый день, поэтому считаю, что ей лучше всего лечь в клинику сейчас же.
Торнберг смотрел, как медленно гаснет экран наисовременнейшего и, стало быть, наилучшего компьютера - совсем как живое существо.
"Вода, вода, повсюду вода, - подумал он, - и нельзя принять ни капли спиртного".
- Черт бы побрал эту проклятую старость! - пробормотал он, а затем отвернулся, чтобы докторша не заметила, как у него в уголках глаз наворачиваются слезы. "Проклятое время, - подумалось ему. - Будь проклято все!"
Повернувшись снова к доктору Шепард, он спросил:
- А что, ваши врачи разве не знают, как и что говорить в свое оправдание?
- Знают, но лишь когда речь идет о смертельном исходе, - стала объяснять доктор Шепард. - На беспредельном же сером пространстве между жизнью и смертью у нас есть лишь испытанные пути успокоения, которыми мы с успехом и следуем.
- Все равно как плавание под парусом в сплошном тумане, не так ли?
- Отчасти так, - согласилась она. - Но если вы повторите, я стану категорически отрицать, что соглашалась с вами. Не секрет, что меня и так с треском вышибли из Американской медицинской ассоциации из-за моих еретических высказываний. - Она кротко улыбнулась. - Мы делаем все, что в наших силах, мистер Конрад. Я имею в виду, что за нос никого водить не собираемся.
- Ну-ну, я и сам хорошо это знаю, - в нетерпении парировал Торнберг. Она определенно нравилась ему: такая элегантная и в то же время прямолинейная. - А теперь я хотел бы вернуться к Тиффани.
- Сейчас вернемся. Только сначала просветим вас рентгеном и возьмем кровь на анализы.
Торнберг покорно кивнул головой в знак согласия.
- Вам, конечно, известно, - начала докторша, сжимая его руку, - что мы снова получили мускульный модуль здорового сорокапятилетнего мужчины.
- И без всяких побочных эффектов?
- Ничуть не опаснее доброкачественных полипов, которые мы извлекли из вашей прямой кишки, - успокоила она. - Разумеется, мы используем и другие производные сыворотки, которые применяет ваша супруга. Но, думается, побочные явления происходят из-за отличий в вашей и ее крови.
- Вы имеете в виду, что у нее группа А, а у меня группа 0-положительная?
- Нет, не то. В вашей крови имеется какое-то количество мутаций, которые я приписала бы влиянию вашего отдаленного японского происхождения.
- Доктор, в жилах моей прабабушки - я говорю это с известной долей осторожности, - должно быть, текла японская кровь. Не надо делать скоропалительных выводов и, что еще важнее, даже не помышляйте писать что-либо об этом. Я не хотел бы предавать это гласности. Даже у детей моих нет никаких соображений на этот счет.
Доктор Шепард согласно кивнула.
- Я вас очень хорошо понимаю, мистер Конрад.
Чуть позднее, глядя на свою жену, лежащую неприкрытой и покорной на белом столе для исследований, он подумал, что она совершенна, как прекрасное произведение искусства или как несбыточная мечта. Он совсем забыл о том, насколько она на самом деле стара, и благодарил господа Бога за то, что он не наделил его ужасной способностью вспоминать прошлое.
- А может, вы предпочтете мальчика? - спросила молодая японка.
Шото Вакарэ в ответ лишь улыбнулся и слегка сжал ее милое личико в своих ладонях.
- Я могу загримировать тебя под мальчика, и ты станешь еще более прелестной, еще более совершенной, чем любой из тех мальчиков, которых ты могла бы поставить мне. - Он поцеловал ее сначала в один висок, потом в другой, да с такой нежностью, что у нее учащенно забилось сердечко. - А еще у твоего мальчика нет твоих мозгов.
В полутемной комнате пахло, как обычно, - пивом и сигаретным дымом. Вакарэ ходил в этот "акачочин" - ночной бар - уже много лет. Домик совсем врос в землю среди "шитамачи" - старых домов Токио, которые, не будь они столь многочисленны, в других местах назвали бы нижней, или деловой, частью города. Здесь же это название означало совсем другое: дно города.
Определенного названия бар не имел. Не менее тысячи из десятка тысяч подобных баров, разбросанных по всей столице, занимались полулегальной торговлей женским телом.
По японским традициям, мужчина нуждается в том, чтобы освободиться от "животного" стресса, являющегося результатом предписаний, обычаев, чести и долга. В таких ночных увеселительных заведениях можно получить разрядку: напиться допьяна, порыдать навзрыд, посмеяться во все горло, позаниматься сексом в любой форме и проделывать все это, ничуть не опасаясь потерять свое лицо или подмочить репутацию, а поутру опять появиться в обществе во всеоружии, быть сдержанным и благовоспитанным, готовым выполнять свои обязанности.
Молодая японка, которую звали Мита (это имя ей дали, когда она стала гейшей), ласково обнимала Вакарэ. Она нежно и умело поглаживала его лоб. Если нежность девушки и была искусным притворством - этот вопрос все еще серьезно и глубоко обсуждается в среде наиболее заумных ученых, - то все равно ее невозможно отличить от настоящей. Мита обладала способностью, известной среди японцев под названием "ямашиса", то есть умение проявлять материнскую ласку, в которой нуждаются большинство мужчин. Это женское качество ценится в Японии особенно высоко.
Разумеется, между Вакарэ и Митой вспыхнула любовь. Однако они не были любовниками в обычном понимании этого слова. В конце концов, он мог бы пойти и в любое другое заведение и побыть там с женщиной. Но Мита гораздо лучше, чем другие, могла утешить его и отвлечь от размышлений.
Вакарэ только вздыхал, расслабляясь в ее объятиях. Он уже выпил шесть графинов сакэ - даже по его меркам это чудовищная доза, - но ему все еще было мало, чтобы освободиться от давления окружающего мира.
- Почему так получается, - в раздумье произнес он, - что в мире нет правды? Я хочу знать, не сошли ли мы все с ума. Если все это так, то, может, я и впрямь пойму, почему Мишима совершил харакири. Он видел приближение этого дня и не хотел столкнуться с позором.
- Мишима не мог позволить вернуться прошлым дням, - заметила Мита, разглаживая его брови медленными ритмическими движениями.
Она обычно прибегала к подобным философским перепевам.
- Ты ошибаешься, - не согласился Вакарэ. - Мишима хорошо понимал, что прошлые дни ушли безвозвратно. Но он не мог смириться с тем, что возрождение, которого он так добивался, оказалось не чем иным, как пустым призрачным видением.
- Вы имеете в виду, что это неверный поступок? - спросила она.
- Нет, нет, ни в коем случае, - запротестовал Вакарэ, облизывая губы, как бы желая выпить еще шесть графинов сакэ. - Я говорю об этом не в личном плане. Мне предложили предать друга - моего настоящего друга. И я обязан сделать это из чувства долга. Я обязан выполнить свой долг перед человеком, который попросил меня оказать ему эту услугу.
- Жизнь кажется не имеющей смысла лишь тогда, когда она становится невыносимо трудной, - заметила Мита.
Вакарэ бросил на нее быстрый взгляд.
- Интересно, а искренне ли ты веришь в это.
- Да, это же моя жизнь. Я должна верить в это или же у меня не будет никакой веры.
Вакарэ проворчал что-что и перевернулся на спину в ее объятиях. Она опять принялась поглаживать его, и глаза у него прикрылись.
- Если бы я только мог работать вместе с братом моего друга, а не с ним самим, - размышлял он вслух, - тогда бы никаких проблем не было. Хирото - он же настоящий ублюдок, жадный, продажный, завистливый. Особенно он завидует успехам Юджи. - Он тяжело вздохнул. - Но с другой стороны, у Хирото нет чувства чести, поэтому подкупить его ничего не стоит.
- Скажите мне, честно ли будет предать вашего друга Юджи? - спросила Мита.
Вакарэ ничего не ответил, но для Миты, прекрасно знающей его, не осталась незамеченной легкая усмешка, промелькнувшая на его лице. Позже, когда он истощил все свои силы, а Мита заботливо вымыла его и он, спотыкаясь и замирая от блаженства и алкоголя, отправился домой, она вернулась в свою комнату.
- Слышали ли вы или видели что-нибудь нужное вам? - участливо спросила она ожидавшую там японку. Та была удивительно красива и такая молоденькая, что Мита, которая, несомненно, была гораздо моложе ее, казалось, годилась ей в матери.
- Много чего слышала, - ответила Ивэн и передала ей конверт, набитый иенами. - Но мне кажется, что наиболее красноречиво говорила улыбка на лице твоего клиента.
Хэм сидел в ресторане на улице Коламбиа-роуд в районе Адаме Морган. Он тоскливо смотрел на столики, стоящие по сторонам бокового прохода. Летом туда доходила тень и можно было спрятаться от лучей палящего солнца под ярко раскрашенными зонтами, создающими атмосферу неопределенности и беспечности, похожую на атмосферу знаменитых парижских уличных кафе.
Хэм не спеша пил кофе. Время приближалось к ленчу, и помещение мало-помалу стало заполняться модно одетыми женщинами, ищущими отдохновения от утомительных прочесывании магазинов.
Он следил глазами за Марион Старр Сент-Джеймс. На ней была узкая мини-юбка насыщенного золотистого цвета с широким черным поясом и желтая шелковая блузка. Обута она была в черные туфли на высоких каблуках. Марион шла по ресторану, небрежно перекинув пальто через плечо, а все оборачивались и глазели на нее - мужчины оценивающим взглядом, женщины завистливым. Хэм почувствовал прилив дикого тщеславия, оттого что она пришла на встречу с ним.
Не успела Марион сесть, как он заметил женщину, ищущую свободное место в другом конце кафе. Это была симпатичная блондинка, стройная и со вкусом одетая. Она напряженно, будто мангуста за движениями кобры, следила за тем, как Марион усаживается в кресло напротив Хэма. "Кто она такая, черт бы ее побрал?" - подумал он.
Но тут он почувствовал запах духов Марион, увидел ее улыбку, и она полностью завладела его вниманием.
- Ты пришла вовремя, - заметил он. - Мне нравится твоя пунктуальность.
Она недовольно скривила рот.
- Ты ушел от меня слишком рано. Я просто рвала и метала.
- В самом деле?
- В самом деле. Мне нравится, как вы, американцы, произносите эти слова, - сказала она, посмотрев на него своим особенным нежным взглядом. Ты ушел, а я крепко обняла твою подушку и воображала, что это ты.
Когда она вела себя подобным образом, у него, что называется, слюнки текли.
- а о чем ты думала в тот момент?
Марион взглянула на официанта и заказала себе вино. Потом опять обратила свой взор на Хэма.
- Я вспоминала о том, как ты проделываешь со мной все эти свои штучки, о которых, кстати, у меня не хватило духу попросить тебя минувшей ночью.
Он рассмеялся и сказал:
- Ты мне совсем не кажешься женщиной, у которой не хватает духу попросить о чем-нибудь.
- Это все наносное, - призналась она. - Все мы, женщины, надеваем на себя маску, потому что так нам, как и актерам под пристальным взглядом зрителей, легче передвигаться по сцене жизни. Кстати, окружающие далеко не всегда могут разобрать, кто мы такие и что представляем собой на самом деле.
- Звучит как-то призрачно, неопределенно, - заметил Хэм, - будто говорит сама Мата Хари.
- Все мы по-своему шпионы, не так ли, Хэм? Ничто так не нравится нам, как прятаться под маской, отыскивая друг у друга слабости и пытаясь найти путь к другим маскам. Нет, нет, не отрицай этого! - Она приложила палец к его губам. - Ты ведь не такой человек, который привык говорить только правду, не так ли? - Она улыбнулась. - Интересно, а каким был маленький Хэмптон Конрад? Может, мне поинтересоваться у твоих родителей?
- Ты что, собираешься писать на меня некролог? Мать у меня умерла, а отец, поверь мне, - из него слова не вытянуть.
Официант принес вермут "Кампари" и бутылочку содовой, Марион отпила глоток искрящегося красного вина.
- Боже, что это с тобой? - промолвила она, отодвинув стакан с вином. Может, нам перенести этот ленч на другой день, когда у тебя будет настроение получше?
Хэм вложил стакан обратно ей в руку.
- Никуда не уходи. Порой моя работа приносит мне немалую головную боль.
- Хочешь сказать, что ты такой же, как и все?
Хэм заметил, как каменеет ее лицо, когда она сердится. Он почти ощущал, как ее пробирает дрожь.
- Я не посвящал тебя в свои служебные дела.
- Да, - подтвердила Марион. - Никогда и ни во что. И не посвящай впредь.
- О'кей, ты права. По характеру я очень скрытный и не терплю, когда кто-то начинает совать свой нос куда не надо.
- Хэм, я только хотела... - Она опустила глаза, а когда опять взглянула на него, то увидела, что выражение его лица смягчилось. Признаюсь, когда я осталась одна, я так испугалась.
- Чего испугалась?
- Что ты разглядишь меня под маской и тебе не понравятся моя истинная натура.
- Не будь дурой. Мне очень понравилось все, что я увидел минувшей ночью и прочувствовал.
- Ну что же, что было, то прошло, - примирительно сказала Марион. - Я хочу сказать, что мой отец во многом был необычным человеком, настоящим патриотом, в самом деле настоящим, и, позволь мне прямо сказать, таких, как он, теперь осталось немного. Но, по правде говоря, для меня он был куском дерьма. И не только для меня, но и для моей матери. Он приползал домой, когда не был в бегах, надравшись, как скотина. Надирался он этим ирландским виски так, что от него несло перегаром за целую милю. Каждый раз он пытался улечься рядом с матерью, но, конечно же, впустую. Он бил ее нещадно, потому что, как я догадываюсь, хотел этим доказать ей, что он настоящий мужчина. И еще его просто распирало от злости. Он ненавидел всех - богатых, протестантов и, само собой разумеется, англичан. - Тут она взглянула на свои руки, покоящиеся на крышке стола, а затем продолжала: - Немало воды утекло, прежде чем я, научилась гордо держать голову перед мужчинами. Многих я отпугнула своими крутыми манерами и твердыми убеждениями. - Она пожала плечами. - Но все же порой мне кажется, что мне надо научиться как-то приспосабливаться.
- Ничего тебе не надо, - запротестовал Хэм. - Все, что надо, бери от меня.
Марион лишь улыбнулась и отпила еще глоток вермута с содовой. Молчание затянулось. Наконец Хэм сказал:
- Мои предки тоже никогда подолгу не жили вместе. Отец смотрел на мать как на вещь, как, скажем, на какую-нибудь вазу в доме. Я долго не мог понять, в чем тут дело. Они существовали каждый сам по себе. А ребенку, как известно, трудно расти, когда он чувствует, что его родители не переваривают друг друга.
- И ты был на чьей-то стороне?
- Разумеется, - ответил Хэм. - Мать мне всегда казалась обиженной, поэтому, естественно, я старался защитить ее. А потом обиженным оказался отец. В ту пору он стал похож - как бы это лучше сказать? - на... на пророка Моисея, сходящего с гор. На его стороне был закон, а против закона не попрешь. - Хэм посмотрел куда-то вдаль. - По правде говоря, в ту пору мне хотелось, чтобы он помирился с матерью. В известном смысле я, как и отец, предал ее. И с тех пор предательство уравняло меня с ним. Я мог лишь сожалеть об этом, но поделать с этим ничего не мог.
Марион безотчетно прильнула к нему и крепко-крепко поцеловала в губы. Теперь отчужденность совсем исчезла с ее лица.
- Дорогой мой Хэм, - сказала она. - Ты так не похож на других мужчин из моей жизни. - Она дотронулась до него. - Когда ты целуешь меня, мне так сладко от этого.
Хэм испугался, что открыл сокровенное, - то, что таил в себе долгие годы. И все же ему от этого стало легче. Он посмотрел ей пристально в глаза и проникся их теплом и бездонностью. Марион опять отодвинула стакан с вином.
- Ты что, настроился рассказывать мне всякие истории о грехопадении?
- А это зависит от того, что считать грехопадением.
- Ну вот, например, то, как я сегодня утром, обнимая подушку, воображала, что обнимаю тебя, не просто обнимаю, а... - Она прервалась на минуту, пока официант не положил на столик меню, а затем отодвинула меню и сказала:
- Я есть не хочу.
- Ну съешь хотя бы салат, - попросил Хэм, а когда она отрицательно покачала головой, заказал два поджаренных чизбургера с ветчиной и луком и шесть стаканчиков кока-колы.
- И еще принесите охлажденного вина для кока-колы, - заказал он официанту.
- Надеюсь, ты не ждешь, что я начну поглощать все это? - спросила Марион.
- Если бы ждал, то заказал бы побольше.
Они болтали о всяких пустяках, пока не принесли еду. Увидев, что Хэм уселся поудобнее в предвкушении трапезы, она продолжила прерванный разговор:
- Я вот о чем думаю. Это касается компании "Экстент экспортс", где я работаю. Владельцы ее - пара кусков дерьма, двое толстопузых жадных братцев, готовых перегрызть глотки друг другу. Платят они мне чисто символически, а прикидываются, будто от моего жалованья зависит все их состояние. Им, черт бы их побрал, ничего не стоит прибавить мне зарплату. Но вот сегодня утром я как раз и думала, чтобы такое сотворить. Хочется сделать что-то такое стоящее.
- Не верится, что боссы клюнут на твою приманку, - заметил Хэм, жуя чизбургер с ветчиной.
- Ну еще бы, этого им только не хватало, - согласилась Марион. - А поэтому я им ничего и не открою.
- Чего не откроешь?
- А то, что мы собираемся перехватить у них партию грузов.
При этих словах Хэм чуть было не подавился куском ветчины.
- А кто это "мы"?
- Ну то есть ты и я, - пояснила Марион. - Я все продумала: мне нужен сообщник в этом деле, а с твоими связями в военном ведомстве, я уверена, мы смогли бы...
- Забудь об этом и не думай.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что сказал. Ты намерена спереть товары у своей компании да еще хочешь втянуть в это дело и меня. Ты что, чокнулась?
- Ладно, прощаю тебе эти слова. - Она минуту-другую смотрела ему в глаза. - Знаешь ли, когда ты ешь, то похож на малого ребенка. Глядя на тебя, мне тоже есть захотелось.
- Угощайся, пожалуйста.
Марион подцепила накрашенными красным лаком ногтями золотисто-коричневый кружок поджаренного лука.
- Так ты даже не хочешь знать, что это за товар для фирмы "Экстент экспортс"?
- Почему же нет? Хочу.
- Груз не безопасный. Каждый раз случаются пропажи. При продаже их учитывают и включают в цену. Так что от этих потерь голова у хозяев не болит.
- Уверен, что ты ошибаешься, - не согласился Хэм. - Страховщики компании наверняка все перепроверяют.
- Грузы моей фирмы не страхуются, - поправила его Марион, а когда Хэм положил назад свой чизбургер, рассмеялась. - Какое у тебя выражение лица, Хэм! Боже мой, ты выглядишь как самый заядлый жадюга.
- О чем это мы беседуем?
- Вытри рот, дорогой, - смеясь, сказала Марион. - От этого кетчупа у тебя вид, будто ты истекаешь кровью.
Он вытер рот, и она добавила:
- А ты готов еще раз посмотреть, что там под маской? "Едва ли я готов заглядывать под твою маску", - подумал про себя Хэм. Он понял, что именно ее авантюризм привлекает его. Она совсем не похожа на других знакомых ему женщин, вообще сильно отличается от людей, с кем ему приходилось когда-либо встречаться.
Он согласно кивнул головой. Тогда Марион стала рассказывать:
- Моя компания занимается поставками и переправкой самолетов и ракет "Эксост", "Мираж", "Маверик", MX, а также суперпушек "Боном". Вы называете эти грузы суперсовременным оружием. С точки зрения их цен они заслуживают этого названия. Военные перевороты, революции, партизанские войны в разных странах - вот на что идут эти грузы. А кому не хотелось бы сдернуть чехлы с таких грузов? Хотя бы ради интереса.
Хэм лихорадочно соображал, как бы ему побольше разузнать об этом неожиданном, словно с неба свалившемся подарке, но, взглянув на часы, вспомнил, что с минуты на минуту должен прийти Джейсон Яшида. Когда он говорил с ним по телефону, тот сказал, что встреча не терпит отлагательства.
- Все это так, - сказал Хэм, - но давай продолжим наш разговор в более безопасном месте. После работы я заеду за тобой и ты мне расскажешь все поподробнее.
- Прекрасно, - согласилась Марион и встала из-за стола. Наклонившись, она крепко поцеловала его в губы и набросила на себя пальто.
Хэм заметил пробирающегося между столиками Яшиду. По пути он слегка задел Марион, которая уже направлялась к выходу. Сев за столик, Яшида заказал ванильную кока-колу.
- Вот это ножки! - пробормотал он, быстро глянув вслед Марион. Он казался возбужденным, и его возбуждение, похоже, передалось Хэму. По правде говоря, он рассердился на Яшиду - из-за него прервалось свидание.
Хэм лишь неопределенно хмыкнул на реплику Яшиды и, нагнувшись, сказал, понизив голос:
- Уж поскольку ты здесь, я хотел бы, чтобы ты направил инструкции нашему общему другу Шото Вакарэ. - Он прервался на минутку, пока официант разливал кока-колу, а затем продолжил: - Он уже доказал, что стал полезен нам. Должен сказать тебе, Яш, что твой агент в Токио для меня просто бесценен.
- Вы очень добры, сэр.
Хэм лишь улыбнулся и продолжал далее:
- Ты можешь обходиться и без иронии, Яш. Полагаю, тебе больше к лицу невозмутимость. Ты мог бы стать настоящим комиком.
- Спасибо за совет, но я уже нашел себе ремесло.
- Нашел все-таки? - С этими словами Хэм принялся за кофе, с интересом провожая взглядом двух стройных блондинок в распахнутых меховых пальто.
- У меня есть - и, вероятно, плохие - новости, - заметил Яшида.
- Вот плохих новостей нам как раз сейчас и не надо, - попытался пошутить Хэм. - У нас времени просто в обрез, чтобы остановить общество Черного клинка. На этой неделе вступает в силу законопроект сенатского комитета по внешней торговле, согласно которому мы эффективно отгораживаемся от Японии в экономическом плане. По последним сведениям, когда закон предложат утвердить, в его поддержку будет организована чертовски мощная кампания - достаточно сильная, чтобы перечеркнуть президентское вето. Тем временем оппозиция этому законопроекту ослабеет по причине смерти целого ряда сенаторов, занимавших ключевые посты в конгрессе. Предполагают, что все эти смертельные инциденты носят случайный характер.
- В то же время, говоря о Мэтисоне... - Яшида передал Хэму сообщение, полученное по факсу.
- Мой отец, - продолжал Хэм, не обращая внимания на телефакс, - сам по себе целый Вашингтон, и мы оба знаем, кто заправляет столицей. Тут целая сеть знакомств и связей, подчиненность, иллюзия власти. А все это вместе дерьмо собачье. Обширная сеть связей и знакомств означает, что нужно родиться в соответствующей семье, ходить в соответствующую школу. Подчиненность подразумевает умение выжить и не быть обгаженным кем-то из вышестоящих. А что касается власти, так это способность шепнуть нужные слова в нужное ухо, чтобы их назавтра цитировали в нужных газетах, да к тому же на видном месте. И поверь мне, Яш, мой отец - великий мастер на все эти штучки.
- Все, что вы говорите, из области доброго старого прошлого, - с грустью сказал Яшида. - Ваш отец насадил всех нас на крючок этому Мэтисону, - он показал зашифрованный телефакс, - и Мэтисон стал теперь главной помехой в деле.
- Что случилось?
- К нему приходила одна японка, и он уехал вместе с ней. И знаете ли, кем она оказалась? Той самой художницей, про которую он рассказывал. Вакарэ опознал ее и сообщает, что она член общества Черного клинка, возглавляемого Нишицу. - Яшида покачал головой, а потом добавил: - Возможно, это означает проникновение посторонних в наши ряды, а может быть, и нет. Мэтисона хотели допросить в связи с убийством одного из его сотрудников. На прошлой неделе видели, как он укрывался с этим парнем, а потом того нашли с двумя пулями в затылке из кольта Мэтисона.
- Боже ты мой!
- Я ведь предупреждал вас.
- Помню, Яш, но не могу поверить, чтобы Мэтисон прикончил своего подчиненного. Он же не дурак.
- И тем не менее, сомнений не остается. Мэтисон стал нам опасен. Ситуация вышла из-под контроля. Забудьте о том, виновен Мэтисон или нет. Представьте лучше, что будет, если все это привлечет внимание журналистов? А если он переметнулся к врагам, то уж наверняка лучше придумать что-нибудь такое, что убедило бы вашего старика.
- Да, вы правы. Вы во всем правы, - сказал Хэм и понял по лицу собеседника, что тому стало легче.
- Ну а что насчет вашего отца? - поинтересовался Яшида.
- Не беспокойтесь, я все с ним улажу, - ответил Хэм с уверенностью, хотя в душе такой уверенности не было. Честно говоря, он даже не представлял, как начать об этом разговор с отцом, и решил, что лучше пока об этом помалкивать.
Хэм задумался о Мэтисоне и о японке. Что у них общего? Он сжал кулаки.
- Черт бы его побрал! Теперь ясно, что нам не надо было оказывать Мэтисону помощь после того, как его сбросили с крыши. Он знает слишком много. Если только он разболтает обо всем этим газетчикам...
- Тут нам бояться нечего, - заверил Яшида. - Он знает лишь одного Шипли, а тому очень легко исчезнуть.