Ван Ластбадер Эрик. Мико

   Его злило, что приходилось брать такой вот сырой безмозглый материал и что-то из него лепить. В искусных руках глина матушки-России превращалась в личность, способную принести пользу Девятому управлению. Для того он и работал директором школы на Урале. Она была значительно меньше, чем та, которой управлял сам КГБ. В той-то школе полным-полно было американских улиц, американских денег, молочных коктейлей и бутербродов с горячими сосисками, там северяне-янки болтали с южанами-"кукурузниками", ньюйоркцами и ковбоями из Далласа... Все это была чепуха из этакой волшебной сказки, да и, кроме того, чреватая опасностями. Слишком многие убаюканные русские из этой школы, попав на американскую почву, так и не смогли проснуться. Их не добудились. Жизнь на Западе была сродни эдакому пению сирен, слишком завораживающему, чтобы можно было противиться ему, если вы не совсем уж черствый и заскорузлый человек.
   Проторов предпочитал сохранять в своей академии русский дух, расширяя при этом кругозор курсантов и повышая их мыслительные способности. Короче говоря, приучал их к независимому мышлению.
   Престарелые кремлевские чиновники, знай они, чем он занимается, тотчас прикрыли бы его лавочку, это уж точно. Но, по правде говоря, они боялись Девятого управления, а особенно страшились Виктора Проторова. Кроме того, он принес им слишком много побед в "третьем мире". Им было удобно мусолить его недавний успех в Аргентине, вовлекший Англию в дурацкую изнурительную войну, и в Сальвадоре, где он сумел заставить "ястребов" из американской администрации ввязаться в конфликт, который мог легко превратиться в новый Вьетнам. Так или иначе, они не умели исследовать собственные страхи.
   Петр Александрович Русилов был одним из выпускников уральской академии Проторова. Но он был человеком во многих отношениях замечательным. Во-первых, он был лучшим выпускником. Во-вторых, прекрасно подходил для этой работы. Ценой горького опыта Проторов познал, что жизнь в академии имеет мало общего с работой "в поле", которая сопряжена с ужасными нагрузками. Многие выпускники не сумели приспособиться и были "уволены" в канцелярию Девятого управления, где они никогда больше не общались с Проторовым напрямую.
   Но господин Русилов был другим и еще в одном отношении. Он был сиротой. Государству, а вернее Проторову, он достался рано, а оттого стал своего рода целиной, которую следовало осваивать.
   Поскольку Проторов был женат на своей работе, а также потому, что секс для него значил не ахти как много, в его жизни была только одна женщина, да и о ней он предпочел бы забыть, но так и не смог. Алена была женой одного еврейского инакомыслящего. Когда Проторов, возглавлявший в те дни Первое управление, отправил мужа Алены в ГУЛАГ, он сделал ее своей наложницей, и это оказалось куда приятнее, чем он думал.
   Проторов не знал почему: то ли из-за необычности обстоятельств, то ли из-за самой Алены. Он считал себя в общем-то бесстрастным мужчиной, способным четко и непредвзято разобраться в любой обстановке. И все же это оставалось непостижимым для него, будто громадный подводный арктический айсберг, дразнивший своей непроницаемостью.
   Хорошо это или плохо, но, кроме Алены, в его жизни не было ничего, а потом, когда он отправил и ее на Лубянку, она стала его единственным воспоминанием. Но вот появился Русилов. Не понимая толком, как же это случилось, Проторов начал относиться к своему ставленнику как к члену семьи. Слово "сын" вполне подходило для описания их отношений. Когда Проторов уйдет из Девятого управления, а ждать осталось не так уж долго, Русилов, по его мнению, станет отличным руководителем.
   Теперь же, когда он получил известие от полковника Мироненко, что на следующей неделе состоится совместное совещание руководства КГБ и ГРУ, он понял, что его служба в Девятом управлении завершается. Но прежде ему надо было проникнуть в "Тэндзи".
   - Сэр?
   Проторов поднял глаза, ход его мыслей был нарушен.
   - Да, лейтенант Русилов?
   Ему нравилось то, что этот молодой человек называл его "сэром", а не "товарищем". В Девятом управлении царило чинопочитание и, в отличие от кремлевских лицемеров, плодившихся с поразительной быстротой, Проторов не делал из этого трагедии.
   Русилов вошел в звуконепроницаемое помещение через стальную дверь. Он держал в руках стопку компьютерных распечаток.
   - Я полагаю, что в конце концов "Сахов-IV" предоставил нам ключ к разгадке.
   Проторов немедленно очистил свой стол от бумаг, сложил папки одну на другую. Русилов положил стопку на освободившееся место и перелистал три страницы. Мужчины пристально смотрели на изображение, принятое бортовым компьютером находящегося на орбите спутника. Сетка координат на местности протяженностью от ста пятидесяти до двухсот километров.
   Этот приморский район был хорошо знаком русским. Участок моря между северной оконечностью острова Хоккайдо и самым южным из Курильских островов Кунаширом. Часть этого района была японской территорией, а часть находилась в советском владении.
   Молодой лейтенант ткнул пальцем в этот снимок.
   - Вот здесь, как видите, сэр, - кончик пальца пересек пролив Немуро, вообще ничего нет. Ровным счетом ничего необычного. А теперь, - он перевернул страницу, - смотрите сюда!
   Его палец указал на какую-то маленькую точку в проливе.
   - Что это такое? - спросил Проторов, хотя и сам прекрасно это знал.
   Ему не хотелось отнимать у Русилова лавры победителя. Это было бы несправедливо.
   - Тепловое излучение, - сказал Русилов. Проторов на миг поднял глаза на лейтенанта. Надо было отдать должное этому молодому человеку. В его голосе не слышалось никакого торжества, хотя он, безусловно, должен был ликовать. Очень сильное.
   - Действующий вулкан, - предположил Проторов. Это было самое правдоподобное из всех объяснений.
   - Источник слишком мал. Кроме того, как известно, северный разлом земной коры находится здесь! - Его палец пополз к югу-востоку.
   - Понимаю. - Проторов снова сел.
   - Так что же это тогда?
   - "Тэндзи".
   "О да, - подумал Проторов. - Именно так". Ибо им было известно из надежных источников, что "Тэндзи" - своего рода грандиозный промышленный или разведывательный проект. Сведения, добытые Проторовым и его подразделением до сих пор, были весьма противоречивы. Но теперь у Проторова возникло ощущение, что объект здесь. Он опустил глаза на распечатку, и что-то привлекло его внимание. Быстро произведя в уме какие-то вычисления, он немного подумал и сказал:
   - Лейтенант, это ведь сильное тепловое излучение. Где, по-вашему, находится источник?
   - Трудно сказать, сэр! - Русилов склонился над бумагами. - Как вам известно, снимки делаются с большой высоты. И разумеется, нашим техникам пришлось складывать целое из кусочков.
   - И тем не менее, - настаивал Проторов, - попробуйте угадать.
   Русилов не торопился. Он достал лупу часовщика, сквозь которую обычно рассматривал распечатки. Внимательно всмотрелся. Наконец он встал, расслабил мышцы лица, и лупа упала в подставленную ладонь.
   - Ну, если нужно мое мнение, сэр, я сказал бы, что излучение частично идет с японской территории.
   У Проторова забилось сердце.
   - А частично еще откуда?
   - Мне кажется, что с суверенной российской территории.
   Аликс Логан принимала душ. Кроукер сидел в мягком кресле в большой, изысканно обставленной комнате. Он потягивал бурбон с водой, принесенный горничной. Кроукер устало откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Он все еще ощущал легкое головокружение, поскольку восемнадцать часов безвылазно просидел в машине. Он бы предпочел добраться из Ки-Уэста самолетом, но это было равноценно самоубийству - все равно что прицепить на спину бумажку с надписью:
   "Требуется "хвост". Нет, что ни говори, а машина - самый лучший для него транспорт. Они, по крайней мере, могли ехать, куда угодно и когда угодно.
   До него доносился глухой шум воды. Он думал о том, каково это - сидеть рядом с Аликс Логан, неотлучно и так долго. Ее волосы, покрытые солнечными зайчиками, снова и снова падали ему на плечо. А эти пронзительные зеленые глаза, это гибкое упругое тело фотомодели, эта загорелая кожа, гладкая, как крем...
   Это навело его на мысли об Анджеле Дидион, тоже фотомодели и лучшей подруге Аликс Логан. Но вся слава Анджелы Дидион, все бесчисленные сплетни о ней утратили значение в тот миг, когда Кроукер вошел в ее квартиру и обнаружил Анджелу распростертой на кровати в чем мать родила, если не считать тоненькой золотой цепочки на поясе.
   Она тогда не была ни королевой красоты, ни превосходно сложенной жрицей любви, эдаким предметом фантазий любого мужчины. Безжалостно лишенная жизни, она превратилась в обыкновенную девчонку, жалкую и уязвимую. И тогда она тронула Кроукера куда сильнее, чем при жизни.
   Он хорошо помнил это мгновение. Больше всего на свете он жаждал взмахнуть какой-нибудь волшебной палочкой и воскресить ее. Нет-нет, не для себя. Только ради нее самой. Смерть превратила ее в обыкновенное смертное существо, и в этом качестве она была гораздо значимее, чем в ипостаси девицы с обложек "Вог" и "Космополитэн", где она представала как нечто двухмерное и ненастоящее.
   В определенном смысле это было мелочью, вряд ли способной заставить его пуститься в долгие мучительные поиски. Эдакий пустячок, чреватый смертью для него самого. Но стоило взглянуть на это по-другому, и оказывалось, что это единственный по-настоящему благородный поступок, который он мог бы совершить. А Лью Кроукер научился у своего лучшего друга, Николаса Линнера, ценить свою честь.
   Аликс открыла дверь ванной, наполненной паром, и вышла. Она куталась в махровое полотенце; еще одно, поменьше, охватывало ее волосы как тюрбан. Кроукер резко разомкнул веки, но какое-то мгновение видел перед собой не Аликс, а Анджелу Дидион. Он поймал себя на том, что вновь полон желания спасти жизнь Аликс Логан, что, разумеется, было бы невозможно, пронюхай Голубой монстр о том, что они поблизости.
   - Твоя очередь, - сказала она, устремляя на него свой прямой, повергающий в смущение взгляд, проникающий, казалось, в самые глубины души. - А то ты похож на разгоряченную старуху с косой.
   Кроукер хмыкнул и осушил свой бокал.
   - Потеха. Но чувствую я себя даже хуже, чем она.
   Она присела на одну из кроватей, сложив руки на коленях.
   - А почему ты делаешь это? Я как раз хотела это выяснить. Они же убьют тебя, если поймают. Ты ведь и сам это знаешь, не так ли?
   - Это из-за Анджелы.
   - Но ты ведь даже не знал ее, - сказала Аликс. - Ты был влюблен в это личико так же, как и все остальные?
   - Ты совсем этого не понимаешь, - сказал он, ерзая в кресле.
   - Так я никогда и не пойму, - ответила она с хитринкой, - пока ты не объяснишь.
   - Она погибла по моей вине! - Он поболтал пустой бокал, глядя невидящим взором на кружащиеся кубики льда. ( Кто-то втянул ее в это дело. И я хочу выяснить, кто именно. Потому что она была таким же человеком, как и любой другой. Уж такую малость она заслужила.
   Аликс хмыкнула.
   - Ну, мне-то уж лучше знать, чего она заслужила! - Она на мгновение умолкла, словно собираясь с силами. - Она была сукой, Лью. Она была злобной, мстительной, безумно завистливой и насквозь продажной.
   Кроукер поднял на нее глаза.
   - Все это не имеет никакого значения. Для меня она была не лучше и не хуже, чем любой другой человек.
   Аликс подлила себе "Старого дедушки".
   - Тебе вообще не следовало тратить на нее столько времени, - сказала она, выпив. - Хватило бы и пары дней.
   Кроукер забрал у нее рюмку и допил то, что оставалось на донышке.
   - Ты что, была в нее влюблена?
   - Не твое дело, черт побери! - повысила она голос. Ее сжатые кулаки побелели, губы превратились в тонкую противную ниточку. Потом ее лицо начало понемножку расслабляться.
   - Думаешь, я буду отвечать тебе на такие вопросы только потому, что ты спас мне жизнь?
   Она уже плакала, закрыв лицо руками, загорелые плечи сотрясались. Кроукер некоторое время смотрел на нее, подавляя искушение погладить и успокоить. Он уже достаточно изучил ее и знал, что она шарахнется прочь, вздумай он сделать такой жест.
   Вскоре она опустила руки и вытерла глаза. Похоже, она немного успокоилась.
   - Все дело в том, - мягко сказала она, - что Анджела была влюблена в меня. - Она пригладила длинными пальцами свои мокрые волосы, сняв полотенце, и принялась вытирать их насухо. - Я никогда не могла вспомнить свою мать, а Анджела была сильной. Я думаю, что в ней было много мужского. Нет, не то чтобы она была мужеподобной. Дело совсем не в этом. Я говорю о чем-то внутреннем. О ее личности, или уж не знаю, как это назвать. И она завладела мною. Я правда не знаю, как еще это выразить. Работая с ней, я знала, что она была сукой. И знала, что она пристрастилась к наркотикам - опиуму и кокаину. Не плохое сочетаньице, а? Но я думала... Ох, да не знаю я, что думала тогда! Наверное, просто закрывала глаза на все это, потому что мне нужна была хоть какая-нибудь мать, человек, который учил бы меня жить, защищал бы меня...
   Аликс оставила в покое свои волосы и опять села, сложив руки на коленях с видом невинной маленькой девочки, эдакой розовой витой карамельки.
   - Мы все время дрались. Во многих отношениях она превратила мою жизнь в ад.
   - Ну ты ведь могла бы уйти, - заметил Кроукер.
   Но Аликс, даже не дослушав его, покачала головой.
   - Как я уже говорила, ты не знал Анджелу. Если она чего-то хотела, то не отпускала, пока не пресыщалась. Стоило мне попытаться уйти, она сломала бы мне карьеру. В таких делах она была докой и могла без труда добиться своего. Как-то раз я видела, как она учинила такое с одной молодой фотомоделью из провинции, осмелившейся перечить ей. Анджела позвонила по телефону, всего один раз, и с тех пор никто ни разу не упомянул имени этой девушки. Анджела обладала властью фараона. - Она так низко опустила голову, что Кроукер увидел маленький солнечный зайчик у нее на затылке. - И честно говоря, у меня была кишка тонка оставить ее. Она... страшила меня и, как это ни странно, я чувствовала себя в большей безопасности, когда она помыкала мной, чем когда я была свободна, но одинока в этом мире.
   Наступило долгое молчание, и в комнате повеяло странным холодом.
   - Что было потом? - поторопил ее Кроукер.
   - А потом все изменилось, - сказала Аликс так тихо, что Кроукеру пришлось податься вперед, чтобы расслышать ее. - Анджела встретила Рафаэля Томкина.
   Джесс Джеймс узнал имя этого ублюдка, Текса Бристоля, от владельца лодочной станции в Ки-Уэсте, когда он и еще несколько человек, бывших на пристани, увидели, как его катер соскальзывает со слипа в воду следом за лодкой Аликс Логан.
   Джеймс не знал, кем на самом деле был этот ублюдок, но поклялся себе, что скоро выяснит это. В регистратуре гостиницы он справился о Бристоле, посчитав, что этот ублюдок не станет менять имя на этом этапе, но ошибся. Ему ответили, что сегодня у них не останавливался ни Текс Бристоль, ни какой-либо Бристоль вообще.
   Голубой монстр пустился в объяснения, присовокупив к словам сотню долларов, показав какой-то значок и разыграв целое представление: он, мол, частный сыщик, расследует дело об измене, вот и описание этой парочки, дело-то пустяковое, просто надо оформить бумаги на развод. И дальше в том же духе. Так ему удалось узнать номер их комнаты. Одной на двоих.
   "Уютно устроились, - подумал Джеймс. - И что такого есть у этого гада, чего нету у меня?"
   Джесс Джеймс поднялся на четвертый этаж.
   Кроукер только что вышел из душа. Он чувствовал себя помолодевшим лет на тридцать. Насухо вытершись полотенцем, он натянул легкие слаксы, темно-синюю тенниску с надписью "Нет на свете мест лучше Ки-Уэст", выведенной по трафарету зелеными буквами на груди, и свои потрепанные кеды, которые брал с собой в ванную.
   Аликс надела обрезанные джинсы и розовую шелковую рубашку с короткими рукавами. Поджав пальцы голых ног, она полулежала на двух подушках и читала книгу в бумажной обложке, купленную в придорожном кафе, где они закусывали.
   - Эта книжица ничем не лучше жратвы, которую нам сегодня подали, - сказала она, отбрасывая книгу прочь. - Вампиры на южном побережье Штатов. Кто тут кого дурачит?
   И в этот миг входная дверь распахнулась с треском, похожим на винтовочный выстрел.
   Сато обнаружил своего гостя в саду. Под дождем.
   - Мой дорогой друг, - крикнул он из своего сухого и уютного кабинета, - вы же там простудитесь и умрете.
   Николас ответил не сразу. С поникшими плечами сидел он на каменной скамье, глядя на раскачивающиеся ветви самшита. Жирная серая птичка-ржанка горделиво сновала туда-сюда по сухой полоске ветки возле самого ствола. Она то и дело вскидывала головку, и ее свирепый взгляд, казалось, посылал проклятия мерзким стихиям.
   Сам Николас вряд ли вообще замечал сырость вокруг. Его кимоно промокло до нитки, не осталось ни одного сухого клочка. Но это не имело значения. Теперь он знал, что Акико и Юко были разными существами. Больше он не мог обманываться. Выражение лица могло солгать, как и произнесенные шепотом слова, и даже быстрый взгляд, исполненный понимания. Но тело - это совсем иное. Реакция на какое-нибудь интимное прикосновение, расслабление, отклик - это было уникальным. Такое невозможно сыграть.
   Невыразимая печаль наполняла его при мысли о том, что он снова потерял ее. Ну конечно, она никак не могла остаться в живых. Логика подсказывала, что она умерла от рук Сайго, как он и признался Николасу, наслаждаясь каждым словом и тем, какое действие оно оказывает. Речь-то шла о его ненавистном двоюродном брате.
   И все же Николас, возможно, впервые в жизни, не хотел следовать логике. Отчаянная надежда взяла верх над знанием и разумом. Он не знал, смеяться ему или плакать.
   И он презирал себя за наслаждение, полученное от этого прелюбодеяния. Пусть Акико - не Юко, все равно он занимался с ней любовью не только на уровне телесного совокупления. Кто она такая, почему так похожа на его пропавшую возлюбленную - все это было пустяком в сравнении с мыслью о том, что он открыл ей свое сердце. Если она не Юко, может ли он любить ее? Какие чары сделали это возможным? Или, быть может, некая живая частица Юко каким-то образом поселилась в душе Акико? В любом случае он чувствовал себя грязным, недостойным самого себя. Эта ошибка вывела Николаса из равновесия, а без равновесия он был беспомощен в этом безумном мире.
   - Линнер-сан?
   Он услышал голос Сато, перекрикивавший шум ливня. А потом Сато оказался подле него и набросил на его плечи прозрачное пластиковое покрывало.
   - Созерцание должно согласовываться со стихиями, которые оно почитает, сказал он тихо. - Я оставлю вас одного.
   - Нет, Сато-сан, пожалуйста, не уходите.
   Николас внезапно захотел общества. Он и так чувствовал себя слишком одиноким, почти брошенным. Все его юношеские грезы исчезли. За то время, пока гремел гром, безумная надежда умерла.
   "Но во что превращается человек без надежды?" - подумал он.
   - Этот сад прекрасно успокаивает в любое время суток! - сказал Сато. Он открыл было рот, чтобы продолжить, но снова закрыл, потому что в небе грянул гром. Подождав, он сказал: - Я часто думал, что гром - это крики богов. Из-за грозы я нынче утром проснулся рано. Я дремал, прислушиваясь к ее стенаниям. Почти как человек, вам не кажется?
   - В самом деле, очень по-человечески, - сказал Николас и подумал, что должен сознаться, вновь обрести душевный покой. - Сато-сан...
   - Китайцы обучили наших предков геомантии, - сказал Сато, опережая Николаса, - чтобы мы могли вечно оставаться в гармонии с силами природы. Мы не тигры, как бы нам ни хотелось. Но и в нашем ничтожном состоянии есть некое совершенство, к которому мы, обычные люди, можем лишь стремиться.
   Он взглянул на Николаса сверху вниз своими подернутыми влагой добрыми глазами. А потом неожиданно положил руку ему на плечо.
   - Может быть, вы теперь войдете и позволите мне заварить для вас чаю?
   Глядя, как прямая, словно шомпол, спина Русилова исчезает за стальной дверью, Проторов подумал: как же так, почему после стольких лет ревностного служения идеологии он вдруг дал такой крен в сторону личной жизни? Он не обзавелся семьей и, разумеется, видел в этом доказательство своей беззаветной преданности делу окончательной победы идеалов коммунизма во всем мире.
   Но теперь у него был Русилов, как же это случилось? Сильные чувства к этому молодому человеку сделали его уязвимым. А ощущение уязвимости пугало.
   Виктор Проторов уже восемь лет ничего не боялся. С тех пор как умер его старший и единственный брат. Проторов в то время был главой Первого управления, ответственного за внутреннюю безопасность в России. Создать неприступную вотчину внутри Девятого управления, цитадель, из которой в должное время будет нанесен удар по внешнему миру, чтобы его родина сделала шаг вперед, к общей победе, - это ему еще предстояло.
   Зима в том году выдалась особенно суровая, день за днем валил густой снег, Проторов руководил многими операциями, и все были важными. Тогда он еще не набрался решимости просить дать людей его не полностью укомплектованному управлению. Он научился обходиться тем, что имел. Однако острая нехватка людей и суровая погода вынудили его лично наблюдать за ходом слишком большого числа операций. В итоге его занесло на север, далеко от Москвы, а тут как раз привезли Минка. Проторов знал, что Минк в России, и отчаянно хотел схватить его. По счастливой случайности поймали его довольно быстро, и он уже был на Лубянке, когда брат Проторова, всего лишь лейтенант, хотя он был тремя годами старше Виктора, узнал о том, что Минк там.
   У Виктора Проторова дела всегда шли лучше, чем у Льва - ив учебе, и в общественной жизни. Проторов знал, как следует говорить с людьми, знал, как сдавать экзамены, уяснил для себя, кем ему хотелось быть. А Лев всегда был этаким мечтателем, стоявшим на распутье и не знавшим, куда направить стопы. Он всегда боялся дать маху. И дал. В тот унылый день, когда валил снег.
   Хотя сообщение о захвате Минка было отправлено Виктору Проторову до омерзения ненадежной телеграфной связью. Лев отправился на Лубянку, чтобы самолично допросить шпиона. Ему, несомненно, хотелось доказать младшему брату, что есть вещи, которые он умеет делать не хуже и без посторонней помощи.
   Но это ему не удалось. Минк как-то скрутил его и, используя как заложника, вырвался на свободу. А потом он убил Льва прямо на снегу, будто мясник.
   Тело так и лежало в снежной круговерти, все боялись притронуться к нему, ждали приезда Проторова. Когда через несколько часов Виктор вернулся в Москву, крови он почти не увидел, она застыла на морозе. Тем не менее, в левом виске Льва зияла рана - там, где пуля пробила череп. Проторову не хотелось осматривать рану на затылке брата: он знал, что выходное отверстие выглядит куда страшнее входного. Но он заставил себя перевернуть тело Льва и взглянуть на кровавое месиво. Снежинки, прилипшие к векам, мешали ему, но Виктор все смотрел и смотрел, даже после того, как отдал приказ начать облаву на Минка и сбежавшую с ним вместе Таню Владимову.
   Возможно, именно тогда Проторов впервые подумал, что семейная жизнь чревата слишком уж большими страданиями. Быть может, именно в тот миг он и решил, что не будет заводить семью. Ибо чувство потери и ужасающей уязвимости было непреодолимым. Он вдруг возненавидел американца по имени Минк. Он никогда не думал, что способен так ненавидеть другого человека.
   Спустя полгода он расконсервировал важного, глубоко законспирированного агента, чтобы тот прикончил жену Минка, которая спала, одинокая и уязвимая, в их доме в маленькой деревушке в штате Мэриленд. Один пистолетный выстрел в упор непременно в левый висок. И Проторов, и Минк прекрасно знали, что это значит. Но и этого Виктору было мало, а посему их война продолжалась. И не было ей конца.
   И Проторов вздохнул, оставшись один в своем кабинете, запрятанном глубоко в недрах здания. Он сдвинул очки на лоб и растер ладонью лицо. Проторов почувствовал, что вспотел. Хотя Тэнгу, его второй агент в "Тэнсин Сёдэн Катори-рю", и был убит, у его дублера, последнего агента, оставшегося у Проторова в этом районе, дела шли успешно. В какой-то степени Проторов потерпел неудачу, но пока не сознавал ее отдаленных последствий.
   Зажужжала маленькая шифровальная машина, готовясь расшифровать код "Альфа-3". Его спутник-шпион снова собирался что-то ему шепнуть.
   Кроукер схватил тонкое запястье Аликс и рванул изо всех сил. Он услышал, как она вскрикнула от боли и удивления, когда почувствовала, что он с силой оттолкнул ее к дальнему краю кровати, от греха подальше. Одновременно его рука метнулась под кровать, где лежал пистолет. Почти не целясь, он выстрелил в лампу, и свет в комнате погас.
   Теперь только из коридора сквозь дверной проем просачивалась полоска света, теснившая сумрак. И в самой середине этой полоски мелькнула тень, мотнувшаяся в комнату.
   "Буйвол чертов", - подумал Кроукер, пригибая голову любопытной Аликс к ковру, и вскочил как раз в тот миг, когда почувствовал, что тень приблизилась вплотную.