Ван Ластбадер Эрик. Мико

   Нанги выпрямился, как змея, приготовившаяся к нападению:
   - Времена изменились, мистер Томкин. И мы давно уже не являемся вашим поверженным противником, обязанным слепо подчиняться любому приказу.
   - Да выслушайте же вы меня внимательно! - Томкин еле сдерживал свои эмоции. - Я принес вам ключ к миллионам, а вы проповедуете мне тут какую-то чушь. Я бизнесмен, а не политик, ясно? И если вы затянете переговоры, мне придется подумать о других партнерах. О "Мицубиси" или "Тошиба", например.
   - Попытайтесь и вы нас понять, - спокойно отреагировал Сато на гневную эскападу Томкина. - Нам очень сложно действовать в сложившейся ситуации. Япония не имеет таких просторов, какие имеют Соединенные Штаты. Отсюда совершенно другое отношение к иностранным компаниям, зарящимся на кусок японского пирога.
   - Но в том-то и дело, - парировал Томкин, - что я не интересуюсь Японией как таковой. Я думаю о мировом рынке. И вам должно думать о нем. Вы же вместо этого решаете проблемы каких-то "гарантий", хотя "гарантии" эти не что иное, как барьеры на пути к мировому рынку. Мне кажется, вам пора покончить с затянувшимся "экономическим детством" и стать наконец мощной державой.
   Нанги остался равнодушным к тираде Томкина.
   - Если то, что вы именуете барьерами, будет уничтожено, результат окажется весьма плачевным. В этом случае объем американского импорта в нашу страну увеличится более чем на восемьсот миллионов долларов. Даже вы, мистер Томкин, не станете отрицать, что эта сумма далеко не капля в море торгового дефицита вашей страны.
   Лицо Томкина стало багровым, как помидор:
   - Ребята, я думаю, вам все-таки пора взяться за ум. Ваша ограничительная политика изолирует вас от мирового сообщества. А ведь промышленность Японии чрезвычайно зависима от иностранных энергоносителей. Так прекратите же наводнять свой внутренний рынок исключительно товарами местного производства! Откройте его и для нашей продукции, иначе в скором времени вы превратитесь в процветающих сирот.
   - Почему вы так ненавидите японцев? - холодно спросил Нанги. - Потому что они производят более качественные товары? Потому что эти товары имеют на американском рынке куда больший спрос, чем ваши собственные? Не ухмыляйтесь, мистер Томкин, - это объяснение звучит не так уж и смешно. Мы делаем вещи, которые и лучше и дешевле, чем те, которые выпускаете вы. Американцы верят в наше "ноу-хау" сильнее, чем в обещания ваших компаний.
   Однако Томкина это откровение ничуть не смутило, и он продолжил:
   - В настоящий момент "Сато петрокемиклз" не входит в шестерку крупнейших компьютерных фирм Японии. Но, насколько я понимаю, вы все-таки хотите пробиться в их тесный круг. Новый чип "Сфинкса" - ключ к вашему успеху. Мне известно, что МИТИ заказало машину, способную производить до десяти миллиардов операций в секунду, то есть в сто раз больше, чем самый современный компьютер "Крэй Рисерч". Фирме, готовой взяться за разработку данной системы, МИТИ выделяет двести миллионов долларов в год под этот проект.
   Он замолчал. Ни один из японцев не шелохнулся. Томкин понял, что сравнял счет, и продолжил свою мысль:
   - Далее, мне известно и о другом проекте, также финансируемом министерством, - проекте создания суперкомпьютера, способного понимать человеческую речь. Наш новый чип даст вам преимущества в обоих проектах. МИТИ будет вынуждено обратиться за помощью именно к вам, а это значит, что Большая шестерка в очень скором времени сможет превратиться в Большую семерку.
   Томкин переводил взгляд с одного сурового лица на другое.
   "Они просто-напросто бизнесмены, - говорил он себе, - бизнесмены, и ничего более..."
   Закончив речь, он с удовлетворением отметил, что Нанги не произнес больше ни слова. По его мнению, это уже было огромным шагом вперед.
   - Предложения и контрпредложения не должны выдвигаться в спешке, задумчиво проговорил Сато. - Войны частенько проигрываются из-за импульсивности и нетерпеливости главнокомандующих. Как учит нас Сунь Цзы, удар ястреба сокрушает тело жертвы тогда, когда время для удара выбрано правильно...
   Он поднялся и поклонился гостям. Нанги также поднялся и встал рядом, слегка покачиваясь.
   - Мы встретимся завтра после обеда, - улыбнулся Сато, - и обсудим эти вопросы поподробнее - в присутствии наших коллег и юристов. Ум - хорошо, а два - лучше. Пока же я предлагаю вам совершить небольшую экскурсию по нашему городу. Моя машина будет ждать вас у "Окуры" завтра в два часа. Она и доставит вас сюда.
   Николас и Томкин пробормотали что-то в знак согласия, Сато и Нанги церемонно поклонились.
   - До завтра, джентльмены. Желаю вам приятно провести вечер.
   И поспешно увел Нанги из комнаты.
   - Сукин сын Нанги! - Томкин метался из угла в угол. - Почему мои люди не проинформировали меня о нем? - Николас молча наблюдал за ним. - Представляешь, какую бомбу нам подложили? Оказывается, он был первым заместителем в МИТИ, этот черт! Как ты думаешь, заблокирует он слияние?
   Николас проигнорировал возбуждение Томкина.
   Тогда Томкин ответил себе сам:
   - Он наверняка хочет выбить для себя более высокий процент.
   Николас взял с письменного стола толстый квадратный пакет. Ногтем подцепил отклеившийся уголок.
   - Прекрати вертеть носом и скажи наконец, что ты думаешь, черт тебя побери.
   Николас взглянул на него.
   - Терпение, Томкин, - спокойно сказал он. - Я же тебя предупреждал еще вначале: для того чтобы осуществить это слияние, понадобится терпение куда большее, чем имеющееся у тебя в наличии.
   - Дерьмо собачье! - Томкин подошел к Николасу. Глаза его сузились. Хочешь сказать, что они меня объегоривают?
   Николас кивнул:
   - Пытаются, по крайней мере. Японцы всегда темнят на переговорах. Они ни на что не соглашаются до самого последнего момента, выжидают, не случится ли чего-нибудь неожиданного в процессе переговоров. Они уверены, что в девяти случаях из десяти что-нибудь да меняется в их пользу. Так что пока они делают все возможное, чтобы не дать нам удержать равновесие.
   - Ты имеешь в виду таких, как Нанги? - задумчиво произнес Томкин. - Да... Пусти козла в огород.
   - И посмотришь, что произойдет, - кивнул Николас. - Совершенно верно. Может быть, они считают, что, заставив тебя обнаружить свои истинные намерения в этой сделке, и они смогут выговорить себе лучшие условия завтра или в понедельник. - Он постучал пальцами по конверту. - Японцы знают, что люди, являясь на переговоры, зачастую маскируют свои цели. Их необходимо декамуфлировать. Это называется "двинуть тень". Так написано в "Пособии по стратегии" Миямото Мусаши. Он создал его в тысяча шестьсот сорок пятом году, но все настоящие бизнесмены до сих пор применяют его принципы в своей деловой практике.
   - "Двинуть тень", - задумчиво повторил Томкин. - Что это значит?
   - Если тебе не понятны истинные намерения противника, следует провести решительную ложную атаку. Как пишет Мусаши, в этом случае противник покажет свой длинный меч, полагая, что увидел твой. Но ты-то не показал ему ничего ценного, а он выдал тебе свою тайную стратегию.
   - Что и произошло несколько минут назад с Сато и Нанги?
   Николас пожал плечами.
   - Это зависит от того, насколько они сами себя обнажили.
   Томкин потер висок пальцами.
   - Ну, это ни черта не значит, - сказал он, тяжело дыша. - У меня есть ты, Ник, и, говоря между нами, мы загоним этих выродков в мышеловку, которую я поставил, - независимо от стратегии Мусаши.
   - Вроде разницы в цифрах прибылей? - саркастически поинтересовался Николас. - Мне ты сказал, что доля "Сфинкса" составит сто миллионов, а по расчетам, данным Сато, получается, что "Сфинкс" и "кобун" Сато будут делить сто пятьдесят.
   - Да что они значат, эти пятьдесят миллионов, - поморщился Томкин, усиленно массируя висок. - Проклятая мигрень. Мой врач утверждает, что всему причиной - образ жизни. - Томкин усмехнулся. - Знаешь, что он прописал? Постоянный отдых в Палм-Спрингс. Он хочет, чтобы я гнил там под плеск волн вместе с упавшими пальмами. Ну, да ему виднее. Он книгу сейчас пишет "Пятнадцать путей к жизни без мигрени". Полагает, что это будет бестселлер. Думает, что все сегодня страдают исключительно от мигрени. "Да благословит Господь стресс".
   Присев на край плюшевого дивана, Томкин открыл холодильник и налил себе пива.
   - Что у тебя там? - спросил он Николаса, заметив в его руках конверт.
   - Это приглашение для тебя. Прислано с нарочным. У меня такое тоже есть.
   Томкин отставил стакан.
   - Давай-ка посмотрим. - Он вскрыл конверт, вытащил из него твердую тисненую карточку. - Это же чертовы "кандзи", - сердито буркнул он. - Что там написано?
   - Мы с тобой, похоже, приглашены на свадьбу к Сато. В субботу.
   Томкин хрюкнул и осушил одним глотком стакан.
   - Только этого нам не хватало! - Он налил себе еще. - А ты выпьешь со мной?
   Николас отказался. Томкин пожал плечами.
   - Просто хотел твою печень в порядок привести. Эти сукины дети пьют свой "Сантори энд скотч" как воду. Если идешь с ними куда-то вечером, готовься к жесткому натиску.
   - Не стоит беспокоиться, - холодно ответил Николас. - Я хорошо знаю привычки японцев.
   - Ну да, конечно, - согласился Томкин. - Просто так, к слову. Однако здорово ты бодался с этими козлами. - Он осушил стакан. - Ты с Жюстин уже говорил?
   Николас отрицательно покачал головой.
   - Она вообще не хотела, чтобы я ехал.
   - Это естественно. Думаю, она по тебе скучает. Николас смотрел, как Томкин пытается одолеть второй стакан. "Наверное, - думал он, - это и есть его средство против мигрени".
   - Когда Сайго добрался до нее, он пустил в ход сайминдзюцу, искусство, малоизвестное даже в кругу ниндзя.
   - Что-то вроде гипноза, да?
   - Отчасти. В западном понимании этого слова. Но это и нечто большее, чем просто гипноз. - Николас сел рядом с Томкиным. - Она пыталась меня убить. Сайго внушил ей... Мое лечение разрушило внушение сайминдзюцу, но я не смог стереть глубокое чувство вины, которое Жюстин испытывает.
   - Но она не виновата!
   - Сколько раз я убеждал ее в этом!
   Томкин крутил в руках стакан с остатками виски.
   - Я ее знаю. Она с этим справится.
   Николас же думал о том, как тяжело восприняла Жюстин его решение работать на Томкина. Она ненавидела отца за то, что он манипулировал ее личной жизнью. Ее недовольство было понятно Николасу. Два столь разных человека не могли ладить друг с другом. Томкин ожидал от нее одного, а получал другое и реагировал на происходящее как деспот. Жюстин не могла простить ему постоянного вмешательства в свои дела.
   Он постоянно использовал подкуп и угрозы, чтобы оттолкнуть от нее парней. "Мой отец, - часто повторяла Жюстин, - бессердечная скотина. Он никогда ни о ком, кроме себя, не думал, - ни обо мне, ни о Гелде, ни даже о моей матери".
   Но Николасу было известно и то, что Жюстин была слепа и неразборчива с мужчинами, которые ей нравились, а уж они вертели ею куда круче, чем отец. Неудивительно, что Томкин так враждебно отнесся к Николасу, когда они впервые встретились. Естественно, он подумал, что Николас тоже хочет использовать его дочь в корыстных целях.
   Трудно было внушить Жюстин, что именно любовь заставляла Николаса вмешиваться в ее отношения с отцом.
   Николас не забыл, как Жюстин отреагировала на сообщение о его решении работать на ее отца. Напряженное молчание, последовавшее за этим сообщением, свидетельствовало о том, что Жюстин не хочет больше обсуждать этот вопрос. Но за несколько дней до отъезда Николасу показалось, что она немного смягчилась и уже не столь негативно относилась к его решению. "Это ведь ненадолго, правда?" - сказала она, провожая его.
   - Что? - переспросил Николас, возвращаясь к реальности.
   - Я спрашиваю, на ком женится Сато? - ответил Томкин.
   Николас взглянул на приглашение.
   - На женщине по имени Акико Офуда. Знаешь что-нибудь о ней?
   Томкин отрицательно покачал головой.
   - Она сейчас больше чем кто-либо представляет интерес в жизни твоего потенциального партнера, - серьезно сказал Николас. - Думаю, тебе пора менять команду по сбору информации.
   Тандзан Нанги с трудом повернулся. За его спиной в густой золотистой дымке быстро скрывались из вида снежные склоны Фудзи. Токио гудел у него под ногами, как гигантский автомат пачинко.
   - Он мне не нравится, - сказал Нанги скрипучим голосом.
   - Томкин?
   Нанги выгнул бровь, доставая из портсигара сигарету.
   ( Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.
   Сато дружелюбно улыбнулся.
   - Конечно, не нравится, друг мой. Не поэтому ли ты приказал Ёсиде, женщине, встретить их в аэропорту? Скажи, кого из наших японских деловых партнеров ты мог бы оскорбить подобным образом? Никого! Тебе даже не нравится, что она работает у меня помощницей, ты верен традиции и считаешь, что это не женское дело.
   - Ты всегда управлял этим "кобуном", как считал нужным. Я ни во что не вмешиваюсь. Но что касается этих "итеки", не стоит терять драгоценного времени, предоставляя им в распоряжение кого-то из высшего звена.
   - О да! - воскликнул Сато. - Томкин - гайдзин, а Николас Линнер в твоем представлении того хуже. Он лишь наполовину азиат. И никому еще не удалось толком выяснить, сколько в нем японской крови.
   - Хочешь сказать, что я расист? - спросил Нанги, выпуская дым.
   - Ни в коем случае. - Сато откинулся в своем вращающемся кресле. - Просто патриот. Но в конце концов, что нам до происхождения Цзон Линнер?
   - И это надо иметь в виду. - Странные глаза Нанги сверкнули темным огнем. - Нам понадобятся все средства из нашего арсенала, чтобы справиться с чертовыми "итеки" - жадными варварами, которые не желают умерить свои аппетиты. - Плечи Нанги непроизвольно вздрагивали. - Думаешь, для меня имеет какое-то значение тот факт, что его отцом был полковник Линнер, "круглоглазый спаситель Японии"? - Он презрительно скривился. - Как может "итеки" хорошо относиться к нам, скажи, Сэйити?
   - Садись, - мягко предложил Сато, отводя взгляд от старика, - тебе и так больно.
   Нанги неуклюже сел на краешек стула, лицом к Сато:
   Сато знал, что в свое время Нанги повезло остаться в живых. Жизнь - штука непредсказуемая, и эта горькая загадка всегда занимала его, даже сейчас, через, тридцать восемь лет.
   Думал ли человек с искусственным легким, что жизнь имеет какой-то смысл? Временами Сато хотелось ненадолго проникнуть в сознание сотоварища затем только, чтобы узнать ответ на этот вопрос. В подобные моменты его одолевало чувство стыда - точно такого же, какой ему приходилось испытывать, когда старший брат Готаро заставал его в состоянии сексуального возбуждения во время просмотра "сюнга", порнографических картинок.
   Часто говорят, что в Японии невозможно уединиться: тесно от нехватки жизненного пространства. И что это проблема, существующая веками; использование промасленной бумаги и дерева в качестве строительных материалов было продиктовано частыми и разрушительными землетрясениями на островах и сезонными тайфунами. Эти факторы долгое время определяли течение жизни в японском обществе.
   Поскольку истинное уединение в понимании западного человека физически невозможно, японцы создали уединение внутреннее, которое проявляется в многослойной системе условностей, это - индивидуальный оплот против посягательства хаоса.
   Именно потому желание вторгнуться в чужой разум (тем более разум близкого друга) заставило Сато вспотеть от стыда. Сейчас он просматривал папку с документами, которые им удалось собрать относительно "Томкин индастриз", пытаясь заглушить острое чувство дискомфорта.
   - Что касается Томкина, - мы не должны его недооценивать, Нандзи-сан, сказал он наконец.
   Нанги взглянул на него, почувствовав озабоченность в голосе друга.
   - Что такое?
   - За его жуткими вызывающими манерами скрывается острый ум. Он попал в самую точку, когда сказал, что мы слишком сильно зависим от иностранных источников энергии, чтобы позволить себе отгородиться от остального мира.
   Нанги усмехнулся:
   - Выпад наугад. Он просто животное, и ничего больше.
   Сато глубоко вздохнул.
   - И все же ты прав. Иначе почему мы так долго и напряженно работали над "Тэндзи", а? Это ведь серьезно истощает наши финансовые ресурсы, это самая отчаянная игра, в которую бросалась Япония со времен Перл-Харбора. Мы смогли оправиться от поражения в войне. - Сато покачал головой. - Но если "Тэндзи" провалится, или - упаси нас Будда! - все раскроется, я боюсь, что от наших любимых островов не останется ничего, кроме атомного пепла.
   - Кусуноки мертв, Цуцуми убит. - Голос был спокоен и холоден. С тем же выражением он мог бы сказать: "Вот десять фунтов риса".
   - До или после Кусуноки? - В отличие от первого, этот голос был густым, с сильным акцентом.
   - До.
   Последовало крепкое ругательство на языке, которого первый не понимал.
   - Ты уверен? Абсолютно уверен?
   - Я даже задницу его проверил. У Цуцуми ничего не было. - Последовала короткая пауза. - Вы хотите, чтобы я вышел из игры? - спросил также равнодушно первый голос.
   - Разумеется, нет. Оставайся здесь, любая твоя неосторожность вызовет подозрение, от таких людей можно ждать чего угодно. Это же фанатики, опасные фанатики.
   - Да... Я знаю.
   - Придерживайся данных указаний. Додзё будет бурлить по меньшей мере еще несколько дней. Даже им необходимо время, чтобы прийти в себя. Ведь пока не выбрали преемника Кусуноки?
   - Они совещаются, но меня на заседания не допускают. Новостей нет, но обстановка накалена.
   - Хорошо. Теперь самое время осуществить задуманное. Подберись к ним как можно ближе. Надо нанести удар, пока они в растерянности, наша тактика рассчитана на экстремальные условия.
   - Смерть Кусуноки превратила их в сумасшедших, в каждой тени они видят врага.
   - Тогда веди себя нагло.
   - Опасность возросла.
   - И что, твоя верность отечеству из-за этого уменьшилась?
   - Я не отступлю, вы знаете это.
   - Хорошо. Тогда разговор окончен.
   На поцарапанном металлическом столе зажглась старая лампа на гибкой ножке с абажуром защитного цвета. Она испускала фосфоресцирующий свет, падавший на лицо - заурядное, как у какого-нибудь преподавателя. Черные глаза над славянскими скулами были умными и проницательными, но редкие клочковатые волосы, безвольная челюсть создавали портрет обыкновенного, незаметного человека. Как обманчива бывает внешность!
   Тонкие пальцы выпустили телефонную трубку. Мозг лихорадочно работал. Ему не нравилось внезапное убийство сэнсэя, он хорошо знал грозную силу Кусуноки и был удивлен, что его вообще смогли одолеть. Но он умел заставлять обстоятельства, в том числе и непредвиденные, работать на себя, быстрое и точное нанесение удара было для него отработанной процедурой.
   В отличие от товарищей по оружию, там, на родине, ему нравилось работать с местными людьми. Хотя он и не захотел бы, чтобы кто-нибудь из них женился на его дочери (если бы она у него имелась), он восхищался их профессионализмом, собачьим упорством, а больше всего - жестоким фанатизмом. Это восхищало его, было его броней от политического убийства там, дома.
   Его положение среди собратьев упрочил страх, которым он их постоянно кормил. Но было полезно перетасовывать карты, всегда иметь запасные варианты, находить негатив в личной жизни начальства. Этот урок он вызубрил хорошо.
   Он отодвинул стационарный телефон, включил переносной, но очень мощный компьютерный терминал "512 К" и перепроверил некоторые данные, которые ввел в первоначальную программу. Она все еще оставалась в сохранности.
   В тишине комнаты послышалось его удовлетворенное хмыканье. С усилием поднявшись, он подошел к пуленепробиваемой двери, толстой, как в банковском сейфе, и, набрав нужную комбинацию, вышел.
   Николас оставил за спиной сверкающие огни огромного отеля - настоящего города в городе - и отправился на безупречно чистом, тихом метро в район Асакуса. Безликая мятущаяся толпа со всей их модной одеждой и французской косметикой внешне ничем не напоминала людей военной поры. И все же Николас не мог забыть того, что случилось в Токио 9 марта 1945 года - бомбардировку американской авиации.
   Здесь, в районе Асакуса, люди искали убежища в великом, любимом всеми буддийском храме Каннон - храме богини Милосердия. Построенный в XVII веке, он считался безопасным, пережил все грандиозные токийские пожары и печально знаменитое землетрясение 1923 года. Но когда внутрь набились сотни людей, длинные изогнутые балки, так любовно расписанные художниками прошлого, внезапно вспыхнули. Серая слюдяная крыша, простоявшая сотни лет, рухнула внутрь, сокрушая уже горящую толпу. Снаружи, в садах, окружающих храм, древние незыблемые деревья гинкго превращались в трескающие факелы, снопы искр разлетались в багровой ночи.
   Николас знал: Асакуса, как и остальные части города, не сохранила шрамов того времени. Японцы приложили для этого очень много усилий. В этой части Токио, может, даже в большей степени, чем в других районах города, все еще царил дух величественной эпохи Эдо.
   Море людей окружало ворота Каминари. Быстрые тени его метались по плоскости ворот. Красно-черный гигантский фонарь из рисовой бумаги висел меж двух деревянных статуй богов ветра и грома, охранявших богиню, которую любили и которой поклонялись, хоть она однажды и подвела доверившихся ей людей.
   Протискиваясь сквозь толпу спешащих японцев, Николас свернул на вымощенную булыжником Накамисэдори, минуя магазинчики сластей и сувениров, доверху набитые товаром.
   Повинуясь импульсу, он свернул в ближайшую боковую улочку и медленно зашагал в полутьме. Внезапно Николас остановился перед крохотной витриной с названием "Ёноя", выполненным иероглифами. Стеклянные полки внутри были заполнены самшитовыми гребнями.
   Николас вспомнил, как Юко медленно, ритмично расчесывала таким гребнем волосы. Какими мягкими, длинными и блестящими были эти пряди - густые и светящиеся. Однажды он спросил у нее: "Неужели у всех на Востоке такие чудесные волосы?" - и она смущенно засмеялась, оттолкнув его:
   - Только у тех, кто может себе позволить вот это, - ответила она, все еще смеясь, и показала ему искусно вырезанный гребень ручной работы. - Потрогай, предложила она.
   - Липкий, - сказал он.
   - Но он никогда не застрянет в волосах, Николас, - пропела она своим музыкальным голоском. - Этот самшит привозят с самого Кюсю, с юга. Дерево разрезают и зачищают на нем все неровности, после этого неделю сушат над особым огнем. Потом пластины плотно связывают вместе, поверх связки надевают бамбуковое кольцо и оставляют сохнуть на тридцать лет, чтобы они были совершенно сухими перед тем, как из них будет вырезан гребень. В магазинчике в Асакуса, где я покупала его, мастера учатся по двадцать лет. Они сидят по многу часов неподвижно - двигаются одни только руки, делающие гребень.
   Николас был поражен. "Даже к созданию такой обыкновенной вещицы, как гребень, - подумал он, - мы относимся тщательно, с артистизмом. Ни один западный человек никогда не поймет - зачем? Или подумает, что мы ненормальные, раз посвящаем столько времени такому маленькому и вроде бы неважному делу?"
   Повиновавшись импульсу, Николас вошел в магазин и купил гребень для Жюстин. В то время, как продавщица снова смазывала маслом гребень, осторожно заворачивала его в три слоя рисовой бумаги и укладывала в кедровый футлярчик ручной работы, он разглядывал разные гребни, искусно выложенные на полках. В каждом округлом изгибе, в каждом ровном зубце он снова видел Юко перед зеркалом, ее молочно-белая рука поднималась и опускалась, словно волна в реке черных волос. Он видел этот угольно-черный каскад, контрастирующий с белоснежным кимоно, красноватые края которого струились подобно кровавым потокам.
   Он наклонился к ней и, положив руки на хрупкие плечи, повернул к себе, она поднялась. Мягкое шуршание шелка напоминало горестно-сладкое опадание божественных цветков сакуры в середине апреля, когда, казалось, возвращались древние боги Японии, наполняя ароматный воздух своим незримым присутствием.
   Ощущение Юко, видение. Юко, ее запах - все вместе буквально перевернуло Николаса изнутри. Он снова почувствовал глубокий страх перед тем, что некогда она открыла в нем - перед мощью сексуального влечения. В шестьдесят третьем ему едва исполнилось восемнадцать. К этому времени он еще не знал женщин, а уж тем более таких сильных, как Юко.
   Она будто держала Николаса в нежных сетях, и, когда ее ладонь коснулась его щеки, он вздрогнул от внезапного ощущения ее ласки. Как всегда, Юко пришлось взять инициативу в свои руки. Ее пальцы скользнули вдоль смуглого тела, сбрасывая с плеч кимоно. Оно опало с шорохом, приоткрывая изгиб ее грудей с затвердевшими сосками. У Николаса перехватило дыхание и судорожно сжался живот.
   Мягкое белое кимоно сползало по рукам, его алая кромка теперь была подобна лижущему пламени. Теперь она была нагая, свет очерчивал фигуру Юко, отбрасывая глубокую тень на потаенные места ее тела, больше приоткрывая, нежели пряча.
   Николас почувствовал, как ужас наполняет его, когда она двинулась, словно колдунья, высвобождая его чувства, вытягивая на свет его вязкое желание. Он ни в чем не мог отказать ей в такие мгновения. И все же была в ней какая-то глубоко затаенная грусть, когда ее рука скользила меж его бедер.
   - Это все, о чем ты можешь думать? - спросил он глухо.
   - Это все, что у меня есть, - ответила она со стоном, направляя его.
   Медленно сознание его вернулось к реальности, к пустому месту на полке, где раньше лежал подарок для Жюстин. Юко исчезла так же неожиданно, как исчез этот гребень со стеллажа.