Ван Ластбадер Эрик. Мико

   Возбуждение и ужас смешивались внутри него в будоражащий кровь коктейль.
   Он был выжат, как лимон. Правда, наркотики уже расщепились и покинули его нервную систему, но еще сохранялось какое-то воздействие на мышцы, ткани и мозг. Единственным средством от этого были физические упражнения.
   Она вышла к нему, шурша шелком. Он встал и поклонился, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Его пленило - до благоговения - величие ее красоты. Не то чтобы время ее совсем не тронуло, просто она как-то умудрилась сделать его своим другом, а не врагом. Время следовало за ней, как прирученное животное, оставаясь при этом совершенно незаметным.
   - Итами-сан, - пронзительным шепотом сказал он. - Оба...
   - Пожалуйста, присаживайся, Николас-сан, Он послушно сел, не желая изучать, что таится в ее глазах, гадать, что у нее на уме.
   После чая и рисовых пирожных они вновь остались вдвоем.
   Она сказала:
   - Как хорошо, что ты вернулся. Мое сердце радо видеть тебя вновь, сын мой.
   "Сын мой"!
   Что-то сломалось в нем, и он с внутренней болью склонялся перед ней все ниже, пока не коснулся лбом полированного пола. Он плакал, не в состоянии сдержать своих чувств: японская половина его "я" стыдилась слез, но западная половина нуждалась в этом и не хотела подчиняться никакой дисциплине.
   - Сын мой. - В ее голосе была такая нежность, что она и впрямь могла заменить ему мать. - Я знала, что ты вернешься. Я молилась, чтоб ты нашел в себе мужество сделать это.
   - Я боялся, оба. - В его голосе звучали слезы. - Я так виноват перед вами. Видеть всю боль, которую я причинил вам...
   - Ты не причинял мне никакой боли, Николас, - мягко сказала она. - Ты всегда был для меня больше сыном, чем Сайго. Слабый духом, он принадлежал душой и телом своему отцу. Сацугаи был для него солнцем, он определил жизненный путь Сайго. Безумие отца перешло к сыну.
   Николас заметил, что она ни разу не назвала Сайго "мой сын". Для матери это было довольно странно. Он поднял голову, и их взгляды встретились. Он не увидел в ней ни гнева, ни печали. Скорее в них была смесь покорности судьбе и любви... любви к нему, Николасу.
   - Он был сущим дьяволом, - говорила меж тем Итами. - Я никогда раньше не верила, что такое возможно в человеке. Принято думать, что закомплексованность ослабляет экстремистские проявления! - Она покачала головой. - Но у Сайго все было иначе. В нем была бесхитростная чистота, которая могла быть восхитительной, будь она направлена в нужную сторону.
   Его гибель не была для меня бременем, с которым мне пришлось идти по жизни. Мне не положено говорить, что я желала его смерти, но я не стыжусь этих слов. С какой стати? Все, с чем он соприкасался, увядало и умирало. Это был какой-то демон разрушения.
   - И при всем том, - сказал Николас, - я не могу гордиться, что уничтожил его.
   - Разумеется, - сказала она, - ты руководствовался чувством чести. Ты сын своей матери.
   И тут он увидел, что она улыбается ему. Непроизвольно он ответил ей тем же: в его сердце вспыхнул свет, как будто все тучи развеялись после удара грома.
   Долгое время они ничего не делали, наслаждаясь обществом друг друга, заново знакомясь, находя новый, неожиданный уровень их взаимоотношений, после того как тяжкий груз прошлого, мешавший им ранее, был сброшен.
   - Я рада, что ты пришел именно теперь, - сказала она ему на следующий день. - У нас тут были один или два подземных толчка, не очень сильных, но довольно неприятных.
   Николас припомнил распечатки, полученные с первого спутника, которые показывал ему Проторов. На них отмечался пик тектонической активности. Однако он ничего ей не сказал.
   - Я не выбирал время, оба; это оно меня выбрало.
   Она кивнула в ответ, слегка улыбнувшись:
   - Вот почему мы все должны научиться переходить реку вброд, правда, Николас? Он немного удивился:
   - Я не знал, что вы читали Мусаши.
   - Не только читала, но и изучала. - Она заразительно рассмеялась. - Ты еще многого обо мне не знаешь, хотя, думаю, во всем мире нет другого человека, которому я открыла столько своих секретов!
   Это я направила к Сайго кое-каких бизнесменов - людей, которых оскорбил Рафаэль Томкин; людей, которые хотели его смерти.
   Николас обернулся к ней:
   - Я не понимаю вас.
   - Ты задумывался хоть на минуту, сын мой, что я испытала, когда потеряла твой след после твоего ухода из дома? Моя любовь простирается так же далеко, как и моя защита. В чью дочь ты влюбился? Сколько времени потребовалось бы Сайго, чтобы узнать про это? Как долго он мог с ювелирной точностью объединять выполнение двух задач - профессиональной и личной? Наверняка это нарушило его тонкое чувство логики, и устоять он не мог.
   У Николаса все поплыло перед глазами.
   - Так вы... это вы послали его за мной? - Он приложил ладонь ко лбу, не веря своим ушам.
   - Дорогой мой, - мягко произнесла она, - ведь он был похож на дикого быка, на огромного раненого вепря. Он был опасен и становился все опаснее с каждым днем. По трезвом размышлении я не могла допустить, чтобы это продолжалось.
   Она остановилась и в первый раз дотронулась до него легким, но точным жестом, наполненным - как все японские жесты - глубокого значения.
   - Ты думал, что я послала его, чтобы причинить вред тебе? Я послала Сайго на его собственную смерть. Возможно, я убила его, если взглянуть на это в определенном свете.
   - Но при этом умерли другие люди, оба-тяма! О них тоже надо было подумать!
   Некоторое время она молчала, шагая по траве, покрытой пятнами теней от образуемых подстриженными деревьями аллеи.
   - Что тебе на это ответить, сын мой? Жизнь лишена совершенства, потому что мы люди, а не боги. Это у богов все ясно, но ведь они не живут, а только существуют, по их собственному определению.
   Она оперлась рукой о суковатый ствол дерева. Они помолчали.
   - Я сожалею о смерти... любой смерти. Но часто ради излечения приходится удалять и часть здоровой ткани. Это несправедливо, и это определенно мне не по душе. Но пришло время учиться переходить реку вброд. Как ты сказал, не мы выбираем, а скорее нас выбирают.
   Он выразился не совсем так, но он подозревал, что Итами это помнила. То, что она сказала, было в любом случае более подходящим. Он понимал: то, что произошло между ним и Сайго, в действительности не было делом их рук. Скорее это было предопределено за поколение до них постоянной враждой между их отцами. Сыновнее почитание заставило их довершить то, что было начато давно.
   Он не мог удержаться от мысли о тех, кто погиб из-за кодекса чести, который не был их изобретением: Эйлин Окура, Терри Танака, док Дирфорт, а сколько еще полицейских и других людей, чьих имен он не знал? И еще Лью Кроукер. Николас понимал мудрость слов своей тети, даже соглашался с ними. И все-таки что-то внутри него протестовало, как бы издали: "Это слишком высокая цена; даже одна-единственная жизнь - слишком высокая цена за выполнение "гири".
   Какое-то время спустя Итами сказала:
   - Я была откровенна с тобой, Николас, ты должен ответить мне тем же. Объясни мне свое появление здесь. Уверена, что ты пришел не только для того, чтобы увидеться со мной после долгой разлуки.
   - Для этого тоже.
   Но она опять была права. Всю дорогу его мысли крутились вокруг одного и того же. В результате эта проблема стала расти в размерах и не покидала его даже во сне.
   Акико!
   Она не была Юко, хотя у нее было лицо Юко. Почему? Ведь она не могла родиться с такими же абсолютно чертами, как у его Любимой. Природа не повторяет свою искусную работу с такой точностью, за исключением разве что близнецов.
   И если, как он был сейчас уверен, ее лицо создано искусственно, человеческими руками, значит, его ведут, как собачку на поводке, к какой-то личности, которая желает его гибели; личности, которая могла изобрести такую эмоциональную пытку.
   Итами абсолютно права: Сайго был сущим дьяволом. Потому он инстинктивно прибежал сюда в дом своей тети в поисках ответа на необъяснимое.
   - Но есть и другая причина, оба, еще более настоятельная. Я недавно повстречался с женщиной с чертами лица Юко. Она и Юко, и нет. Ее зовут Акико.
   Итами повернулась лицом в сторону садящегося солнца.
   - Я знала женщину с таким именем, - ответила она. - Когда-то я ее любила, а она меня почитала, как невестка почитает свекровь.
   Николас почувствовал, что у него сжалось сердце. То, о чем говорила Итами, показалось ему чудовищным, грязным, если не позорным.
   - Они с Сайго жили как муж и жена? - выдавил он из себя.
   Итами утвердительно кивнула.
   - Она была ученицей?
   Итами отлично поняла, о каких ученицах он говорил. Для них могли быть только одни ученицы.
   - Да. - Ее голос снизился до шепота. - Они встретились в Кумамото. Акико обучалась там два года, потом уехала.
   - Куда?
   - Я не хочу об этом говорить.
   - Итами-сан...
   - Это постыдная вещь. - Ее голос стал холодным; перед ним теперь была старая и печальная женщина. - Не заставляй меня говорить о ней.
   Он обошел ее и встал у нее на пути.
   - Я должен это знать! Должен! Она за вашего сына...
   - Не называй его так!
   - Она - последнее оружие Сайго против меня, разве вы этого не видите? Если вы не поможете мне, боюсь, ей удастся то, что не удалось ему.
   Ее глаза были ясны.
   - В самом деле?
   Он кивнул.
   - Где-то на севере, в горах, живет сэнсэй. Его зовут Кёки.
   - Это не имя, - сказал ошеломленный Николас. - Это душевное состояние, равнозначное сумасшествию.
   - И тем не менее Акико туда ушла; именно там она научилась скрывать свое "ва", там обучилась "дзяхо". - Итами нахмурила брови и отвернулась. - Я тебе все рассказала, хотя это причиняет мне боль.
   Он долго ждал, когда она заговорит вновь. Для этого было много причин. Прежде всего, он хотел дать ей возможность вернуть самообладание. Кроме того, ему хотелось и далее упиваться безмятежной атмосферой, которая ласкала его дух материнской лаской. И наконец, он хотел, чтобы эти минуты взаимопонимания между ними продолжались. Наконец он решился заговорить:
   - Я должен идти, хаха.
   - Хорошо.
   - Вы не поцелуете меня на прощание, как этому научил Цзон мой отец?
   Итами обернулась. Ее глаза были огромны, казалось, они вместили весь мир. Ласково взявшись за него руками, она легко приподнялась на носки и прижалась губами к щеке, словно делала это тысячи раз.
   - С днем рождения, хаха-сан, - прошептал он.
   - Живи долго, Николас, - выдохнула Итами. Она осталась в саду одна, птицы сладко щебетали над головой, встречая наступление сумерек.
   Токио привел Жюстин в такое замешательство, какое не испытывает паренек из Небраски, впервые оказавшийся в Нью-Йорке. Это было не то, что она ожидала, и не то, что она хотела от него.
   Он пульсировал вокруг нее, точно огромный муравейник, его атмосфера была удушливой, как в угольной шахте. Она вступила в нее со всевозрастающим трепетом и ко времени, когда ее довезли до подъезда гостиницы "Окура", была готова повернуть назад и уехать домой. Единственное, что удержало ее от такого шага, - Николас, точнее, мысль о нем.
   Крэйг Алонж тоже остановился в "Окуре". Она была с ним немного знакома и в отчаянии нацарапала ему записку, попросив консьержа передать ему, когда он вернется в отель.
   Потом она поднялась к себе в номер и полуживая повалилась на кровать. После долгого полета было такое ощущение, будто кожа ее полита маслом, а волосы слиплись от жира. Застонав, она поднялась с кровати и приняла ванну, наполнив ее такой горячей водой, какую только могла стерпеть. Ей было крайне необходимо сейчас снять с себя все слои грима.
   Она намылилась и погрузилась в ванну, расслабив мышцы. В это время зазвонил телефон. Она взяла трубку. Звонил Алонж. Он устроился во временном офисе "Сато петрокемиклз" и сейчас вернулся в отель - переодеться перед ленчем. Он предпочитал спортивный стиль в одежде, и никто не предупредил его, насколько консервативными могут быть японцы.
   Когда Жюстин спросила его о Николасе, Алонж не знал, что ей ответить. Он слышал, как она волнуется, и не хотел тревожить ее без нужды. Он не имеет понятия, где может быть его босс. Разумеется, он постарается выяснить и перезвонит ей.
   В офисе Сато не знали ничего нового о мистере Линнере. Не хочет ли Алонж-сан поговорить с Нанги-сан?
   Возвращение Тандзана Нанги из Гонконга было для Алонжа новостью, и он ответил:
   - Да, соедините меня, пожалуйста.
   Когда его соединили, он рассказал Нанги о Жюстин.
   - Приведите ее с собой, - сказал Нанги, - я сам поговорю с юной леди.
   Нанги положил трубку и откинулся от стола. Он лишь час назад приземлился в аэропорту Нарита и мыслями был еще в Гонконге. Он думал о Везунчике Чу и его отце-Драконе. Все его мысли были сосредоточены вокруг Триады "Грин Пэнг". В течение этого месяца они совершат налет на торговую компанию "Сунь-Ва" на Сай Пин Шань-стрит. Не обойдется без насилия, погибнут люди. Одним из этих людей будет мистер Лю; возможно, другой окажется молодая женщина по кличке Сочная Пен.
   Вне зависимости от результата, это не имеет к Нанги никакого отношения; это скорее война Триады, территориальная разборка. Так, по крайней мере, напишут все газеты; так воспримут это обыватели и полиция. Такой образ жизни был принят в колонии короны. Ничего не поделаешь - карма. Ло Вану тоже придется принять его. Может, перед тем как заключить соглашение с Нанги, ему следовало посоветоваться с кем-нибудь из знающих людей.
   На самом деле налет был согласован между Нанги и Везунчиком Чу еще до встречи с Ло Ваном в Оушн-парке. Не были забыты и патриотические мотивы, на которые Нанги просил Везунчика Чу обратить внимание Третьего кузена Тока. Нанги не аннулировал своего соглашения с Ло Ваном, а контакты с Рэдменом, осуществляющиеся ради дезинформации, прекратятся в ближайшие три недели.
   Но его состояние удовлетворенности длилось недолго. Послышался осторожный стук в дверь, и Нанги повернулся вмес-те с креслом к входящему. Он увидел Кэя Хагуру, одного из старших вице-президентов Сэйити Сато.
   - Входите, Хагура-сан.
   "У него явно нездоровый вид, - подумал Нанги. - Наверное, ему надо дать отдохнуть. Ничто так не восстанавливает душевные силы, как время, проведенное в кругу семьи".
   - Простите меня за вторжение, Нанги-сан. - Хагура кланялся с чрезмерным усердием. Лицо его побелело и скривилось.
   За его спиной Нанги заметил суматоху в муравейнике офисов на 52-м этаже.
   - Итак, Хагура-сан. - В голосе Нанги проскользнуло раздражение. - Чем могу быть полезен?
   Голова Хагуры была опущена, глаза избегали встречи с глазами Нанги.
   - Только что телеграфом пришло сообщение из нашего офиса на Хоккайдо. Там произошел... э-э-э... вероятно, несчастный случай. Пока еще никто точно не знает.
   Нанги выпрямился в кресле, пульс его участился.
   - Что за несчастный случай, Хагура-сан? Насколько серьезный? Кто в него вовлечен?
   - Я боюсь, что это касается... Сато-сан, - запинаясь, будто у него удалили голосовые связки, выговорил Хагура. - Произошла автомобильная катастрофа.
   - А что Сато-сан? - с трудом проговорил Нанги. - Как он?
   - Спастись было невозможно, - сказал Хагура. Он не хотел произносить рокового слова, как будто его нежелание превращало все это из факта в простой слух.
   - Хагура-сан! - рявкнул Нанги. Старший вице-президент закрыл глаза, покоряясь неизбежности.
   - Сато-сан мертв.
   Нанги старался не выдать своих чувств. Он знал, что сейчас главное выражение его лица. Этот "кобун" был чем-то вроде самурая на службе у сёгуна. Он был безоговорочно предан его курсу. Он мог двигаться только вперед и ни шагу назад. Запрещалось даже колебание. А "Тэндзи" ждать не может.
   - Благодарю вас, Хагура-сан. Я понимаю, как это должно быть трудно для вас.
   Хагура поклонился, принимая этот комплимент.
   - Это мой долг, Нанги-сан.
   На него произвело впечатление "ва" Нанги-сан. Он чувствовал, что гармония не покинула этот кабинет, создавая атмосферу власти. Перед лицом трагической и совершенно неожиданной новости это действительно ободряло. Новость о том, что здесь произошло, распространится по всему "кобуну", все узнают о героизме Нанги и железной выдержке, которые должны восполнить пустоту, ощущаемую всеми вследствие потери Сэйити Сато.
   Оставшись в кабинете один, Нанги сломался. Глаза его заволокло слезами, в горле встал комок, который было больно проглотить. Он тупо смотрел в высокие окна.
   "Вначале Готаро, - подумал он, - потом оба-тяма, Макита. Но только не Сэйити, ни в коем случае не Сэйити!" Сколько в жизни человека бывает людей, с кем он может делиться? Сколько встречает он в своей жизни таких людей, кто его понимает? Одного или двух, горсточку, если повезет. С кем же теперь он будет беседовать, спрашивал себя Нанги. Кому он будет доверять, с кем разрабатывать планы, радоваться недавним успехам в Гонконге? Все это доставалось на долю Сэйити. Сейчас не осталось никого.
   В нем кипели гнев и глубокая, неизбывная печаль. На этот раз он отвратил свою любовь и возненавидел Господа, в которого верил безгранично и чьим заботам препоручил свою бессмертную душу. "Как ты мог совершить такое?" бранился он про себя. Было ощущение бессмысленной жестокости, огромной несправедливости. Ведь они были как близнецы, Тандзан и Сэйити, знали души друг друга, доверялись друг другу, несмотря на все их ссоры и разногласия. Как в любой доброй семье, их размолвки заканчивались к удовлетворению обеих сторон. Всего этого больше нет. Почему?
   Если бы Нанги был в этот момент способен размышлять объективно, он бы понял, что потерял куда больше, чем дружбу, дорогую его сердцу. Он потерял также восточное чувство покорности и согласия, веру в космический смысл жизни. Он потерял свое место в этой системе ценностей, а это было действительно серьезно.
   Он снова надел на лицо маску, когда Крэйг ввел Жюстин в сад 50-го этажа, где Нанги пожелал ее принять.
   Чиновник из "Томкин индастриз" долго не задержался. Он представил их друг другу и поспешил на деловой обед.
   "Итак, - думал Нанги, разглядывая ее. - Это дочь Рафаэля Томкина. Интересно, по-прежнему ли она любит этого гайдзина Линнера?" Он слышал, что они держали себя весьма холодно на похоронах Томкина.
   - Хотел бы выразить вам соболезнования, мисс Томкин, - сказал Нанги, склонив голову. - Я близко знал вашего отца и восхищался им.
   Жюстин чуть было не исправила "мисс Томкин" на "мисс Тобин", но это разделение, которое она создавала для себя годами, теперь показалось искусственным и бессмысленным.
   Вместо этого она сказала:
   - Благодарю вас, Нанги-сан. Признательна вам за ваш огромный букет. - Она осмотрелась. - А здесь очень красиво.
   Он коротко кивнул ей в ответ:
   - Не хотите ли выпить?
   - Джин с тоником был бы очень кстати, - сказала она, усаживаясь в кресло рядом с зеленым бамбуком в кадке. "Что здесь происходит? - спросила она себя. - Он выглядит очень старым и потрясенным". От Николаса она знала, что прямые вопросы японцам задавать нельзя.
   Она отхлебнула напиток, стараясь не замечать хромоту Нанги, ковылявшего от бара к соседнему с ней креслу.
   - Это в некотором роде сюрприз видеть вас здесь, в Токио, - сказал он, устроившись в кресле. - Вам не требуется какая-нибудь помощь? Только скажите, я распоряжусь, чтобы наша молодая сотрудница провела вас по самым лучшим магазинам. А ночью мужчины проводят вас по...
   - Я прилетела сюда в поисках Николаса, - сказала она, оборвав его на середине фразы. Ее возмутили предположения, которые он сделал в отношении нее как женщины, но у нее хватило здравого смысла не обнаружить своих чувств. Внешне она была спокойной и холодной и потому выросла в глазах Нанги неизмеримо.
   Помимо его воли это произвело на него впечатление.
   - Понимаю. Конечно, это вызывающая уважение причина для путешествия на край света.
   Пока он молчал, Жюстин почувствовала, как внутри у нее все холодеет. Ей хотелось вскочить и закричать: "Что случилось? С ним все нормально?"
   - Вы не знаете, где он может находиться сейчас? - Она сама удивилась себе - настолько ровным был ее голос. Николас гордился бы ею. Но при этой мысли к ее глазам подступили слезы. "Что же случилось?" - снова спросила она себя.
   - К сожалению, нет, - ответил Нанги. - Я сам только что вернулся из продолжительной деловой поездки. И я только сейчас вхожу в курс событий, которые произошли в мое отсутствие.
   "Он так чертовски спокоен, - подумала Жюстин. - Как ему это удается?" Она не осознавала, что является достойной парой для Нанги.
   С каждой секундой разговора его уважение к этой гайдзин возрастало. Из-за ее самообладания он решился рассказать ей то, что она сама так или иначе узнала бы через несколько часов.
   - Я боюсь, что произошло несчастье, мисс Томкин. В мое отсутствие Сато Сэйити, - он употребил японскую форму, - погиб в результате аварии.
   - Боже мой! - Жюстин вцепилась пальцами в колени, забыв о напитке, стоявшем рядом с ней. - Он был... один?
   Ее голос был почти не слышен.
   - Я понимаю вашу тревогу, - сказал Нанги. - По моим сведениям, он был во время аварии один в машине.
   У нее задергалось веко, и ей пришлось закрыть глаза. "Авария, - подумала она. - Он использует это слово, как медики употребляют слово "ушел", скрывая под ним самое ужасное".
   - Я... я страшно сожалею, Нанги-сан, - сказала она. - Прошу вас, примите мои соболезнования. Я так много слышала о доблести Сато-сан в бизнесе и в личной жизни.
   Нанги смотрел на нее во все глаза с откровенным восхищением. Так где же тот поток отвратительных эмоций, которых он мог ожидать от варварки? И где неприятные намеки на близость Нанги и Сато, которые могли бы оскорбить его? Ничего подобного. Вместо этого она выразила соответствующие чувства в соответствующей манере, учтиво отозвавшись о них обоих, о Сато-сан.
   - Я вам очень признателен, Томкин-сан, - ответил он голосом, смягченным эмоциями. - Вероятно, вам стоило бы вернуться в отель. Или, как я уже сказал, кто-нибудь из сотрудников компании проводит вас по городу, если вы пожелаете. В любом случае, как только мы узнаем что-нибудь о местонахождении Линнера-сан, мы тут же дадим вам знать.
   - Если не возражаете, я предпочла бы остаться здесь, - возразила Жюстин, разумеется, если я не помешаю вам.
   - Нисколько, - ответил Нанги и позвонил Хагуре. Ему преподали урок: женщинам диктовать нельзя.
   В густом лесу, окружавшем дом Итами, Николас начал свои поиски, используя самые простые инструменты, которые он взял с кухни своей тетушки с ее благословения.
   Он искал в земле отверстия определенной формы, и это отняло у него какое-то время. Лес теперь стал гуще, чем в дни его детства. Но, может, это было лишь плодом его воображения, потому что никогда не обращаешь пристального внимания на окружающие тебя предметы, если место тебе не нравится.
   Небо, когда он выхватил взглядом его клочок сквозь сводчатый балдахин из ветвей и листьев, казалось странно желтым. Таких сумерек он не видел прежде. И атмосфера была какая-то необычная: воздух тяжелый, как свинец, не шевелится ни одна травинка. Даже насекомые безмолвствуют. И птиц совсем не было видно.
   Наконец он нашел то, что искал, но продолжал свою работу. Большую часть времени он провел на дереве, в ожидании. Закончив свою работу, он улыбнулся удовлетворенно.
   Немного погодя увидел выступ скалы, забрался на него и стал ждать.
   Здесь и нашла его Акико - он сидел в позе лотоса. Все начинала обволакивать темнота, длинные тени, синие, как лед, ложились пятнами на зеленый ковер земли, на скалы и поганки, на мох и полевые цветы. Наступил вечер - время перехода от дня к ночи. Жаворонки и зяблики уступали место козодоям и совам, дикие кабаны и кролики - лисам и ласкам. Николас услышал негромкий шум шагов.
   Она возникла из густой листвы, точно еще одна тень, и приблизилась к нему.
   - К сожалению, я не смогла вернуть тебе твой дай-катана, - сказала она.
   - А то бы ты меня им убила?
   Она ответила ему уклончиво:
   - Слезай со своего голубиного насеста, и мы поговорим.
   Николас осторожно слез. Он думал о Масасиги Кусуноки. Еще с того времени, как Сато упомянул его имя в связи с "Тэнсин Сёдэн Катори-рю", оно запало ему в подсознание, как заноза. И хотя он был вдалеке от Ёсино уже долгое время, он все еще помнил, что ни в Японии, ни за ее пределами нет ни одного сэнсэя, который бы носил это имя.
   При этом он знал, что Сато не лжет и что ему самому не солгали. Для чего бы они стали лгать? Он не мог придумать никакой причины. Масасиги Кусуноки существует - или существовал до того, как был убит, - и не существует. Кем он был и кто убил его?
   Может, это была Акико, его ученица, которая сидела напротив него на татами, беседуя о мирских делах, скрывая свое намерение.
   Этот безумец Кёки научил ее вести себя так, что сэнсэй видел только свет ее "ва" и потому забыл об осторожности? Не так ли она собирается поступить и сейчас, на этот раз с ним?
   Трава прекрасно заменяла им татами. Тьма, скрывшая холмы и верхушки деревьев, окутала пеленой ночные создания, каковыми сейчас были и они, ласкала их в мягкой колыбели. Они вновь были у себя дома во тьме этой ночи. Слабый отсвет звезд красил их лица в холодный синий свет.
   - Я отыскал бы тебя даже без этой татуировки, - сказал он.
   - Никто, кроме тебя, не понял ее истинного значения. - Она чуть наклонила голову.
   - Да, - согласился он. - Я знаю легенду о Сине, меняющем облик; о дьяволе, которого он создал с помощью "дзяхо". Она рассмеялась ему в лицо: