Ван Ластбадер Эрик. Ниндзя

   Николас слабо улыбнулся и покачал головой. "Пора идти", - подумал он.
   - Я к этому готов. Уже давно. - Николас вышел из машины. Каждая его мышца болела, а голову сжимало будто тисками.
   Подъехал полицейский автомобиль, вслед за ним "скорая помощь", и улица осветилась красными и белыми огнями, словно вход в детский парк.
   Николас наклонился к лейтенанту, чтобы тот мог его услышать.
   - Знаешь, Лью, - сказал он бесконечно медленно. - Я ведь тоже ниндзя.
   - Ник, постой!
   Но Линнер уже пробирался через собравшуюся толпу.
   - Сэм.
   "Папочка. Папочка. Папочка". Николас никогда в жизни не говорил этого слова, но сейчас оно почему-то пришло ему в голову.
   - Да?
   - Сэм.
   - Кто это?
   - Ты все еще мой учитель? Мой рабби?
   - Ой, Ник. Ник! Это правда ты? - Голос Голдмана стал нежным.
   - Это я.
   - Господи, ну как ты?
   - Нормально. Как Эдна?
   - Эдна? Отлично. Она места себе не находит - хочет тебя увидеть. Где ты? Молчание. - Ник, у тебя все в порядке?
   - Честно говоря, нет.
   - Подожди минутку. Что?..
   Послышался приглушенный шум голосов, голосов из другого мира, где были дома, семьи, дети. Погашение кредита и, возможно, двухнедельное путешествие в Европу весной.
   - Слушай. Ты в городе? Эдна говорит, чтобы ты приезжал прямо сейчас. Сегодня пятница. Она приготовила куриный суп. С клецками. Твой любимый, помнишь?
   - Помню. - Теперь он помнил все.
   - Ну так приезжай. Покушаем. Поговорим. - Пауза. - Эдна будет счастлива. Она беспокоилась о тебе все это время.
   Николас прижался головой к стенке будки телефона-автомата; мимо него проносились машины.
   - Хорошо, - сказал он. - Я приеду. Николас повесил трубку и подозвал такси. Когда они пересекли Бродвей, Николас наклонился и постучал в пластмассовую перегородку.
   - Я передумал. Я выйду здесь.
   Он расплатился и вышел из машины.
   До этого Николас смотрел из окна такси на проплывавшие мимо кричащие афиши кинотеатров, одна из которых неожиданно привлекла его внимание.
   Теперь он шел по улице мимо сомнительных магазинчиков. Вдруг двери одного из них раскрылись, и к Николасу приблизился высокий негр в широкополой шляпе и зеленых брюках в обтяжку.
   - Марихуана, кокаин, - прошептал он. - Первоклассный товар.
   По обеим сторонам улицы бесконечной чередой тянулись кинотеатры. Большей частью они предлагали порнофильмы. Но одна афиша, которую Николас заметил из окна такси, расхваливала три боевика кунг-фу. В двух из этих фильмов снимался Брюс Ли.
   Николас заплатил полтора доллара и вошел в тесный зал, в котором пахло плесенью. Почти все места были заняты. На экране Брюс Ли разговаривал с двумя подозрительного вида японцами. Зрители шумели и ерзали, ожидая когда начнется действие: диалоги их не интересовали.
   Николас откинулся на спинке кресла и некоторое время смотрел на Брюса Ли. Он вспомнил их первую встречу, в Гонконге. Тогда Ли вернулся из Голливуда, где он снимался в эпизодических ролях и обучал звезд азам воинских искусств, чтобы они могли правдоподобно держаться перед камерой.
   Они сразу же понравились друг другу, но время и расстояние работали против них, и им не пришлось больше встретиться.
   Смерть Ли потрясла Николаса. Не то, что кто-то попытался его убить - к тому времени Николас достаточно знал Ли и понимал, что своим непреклонным характером он мог нажить себе смертельных врагов, - но то, что эта попытка удалась. Его всегда мучил вопрос как они смогли это сделать? Теперь Николасу казалось, что он знает ответ.
   На улице было все еще душно, а в этом злачном районе - особенно. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы найти свободное такси и добраться до Голдманов.
   Николас оставался в вонючем кинотеатре достаточно долго, чтобы захватить один из знаменитых поединков Ли, причиной которого, как обычно, была месть. Но сегодня Николас не увидел в этом ничего неправдоподобного.
   В дверях его встретил Голдман, как всегда элегантный, в бледно-голубой сорочке в тонкую полоску и темно-синих льняных брюках. Хозяин радостно улыбнулся и протянул руку.
   - Ник, мы уже начали волноваться. - Он обернулся. - Эдна, он пришел. Голдман затащил Николаса в дом и всунул ему в руку бокал с коктейлем. - Держи. Похоже, тебе это не помешает.
   В комнату вошла Эдна, полная темноволосая женщина.
   - Сынок!
   Она поцеловала Николаса в обе щеки. Эта женщина излучала такое внутреннее тепло, что внешняя красота ее уже не имела никакого значения.
   - Где ты пропадал? Почему не приходил к нам? - В голосе Эдны слышались одновременно нежность и упрек. Николас слабо улыбнулся.
   - Я рад видеть вас обоих.
   - Ну вот! - Эдна оглядывала Николаса как драгоценное произведение искусства. - Ты похудел. Пойдем. - Она взяла его за руку. - Сначала покушаем. А с Сэмом ты еще успеешь наговориться.
   Они обедали в кухне, оклеенной желто-коричневыми обоями, за столом из красного дерева, покрытым белой кружевной скатертью. Над столом на полочке стояла бронзовая менора.
   Когда они поели и Эдна принялась мыть тарелки, Сэм кивнул Николасу, и они вышли из кухни. Перед этим Эдна поцеловала их обоих.
   - Что бы ни случилось, - сказала она уверенно, - все можно уладить. Правда, Сэм? Я права?
   - Ты всегда права.
   Голдман провел Николаса в гостиную.
   Здесь преобладали бежевые и бледно-зеленые тона. Эдна не любила кричащие цвета - наверное, потому, что это напоминало о ее бедном детстве. В такой гостиной человек чувствовал себя умиротворенно, словно оказавшись в жаркий день в прохладном лесу.
   Они сели на коричневый бархатный диван, и Сэм положил ноги на низкую тахту напротив. Тихо тикали старинные часы на мраморной каминной плите. Внутри, за каминной решеткой, стояла бледно-розовая керамическая ваза, наполненная сухими листьями эвкалипта; воздух в комнате был насыщен его пряным ароматом. На противоположной стене висела картина Утрилло, а на соседней - небольшой Дали. Голубые стены их спальни были украшены работами Пикассо и Колдера, которого Эдна, разумеется, не одобряла. Все это были подлинники, но выставленные очень естественно, без всякого хвастовства.
   - Все вернулось, - тихо произнес Николас. - Все мое прошлое. Как огромная приливная волна.
   Голдман потянулся к деревянной коробке, достал сигару и не спеша закурил.
   - А настоящее я где-то потерял. Я больше не знаю, кто я. Голдман отвернулся от Николаса и осторожно выпустил в сторону голубое облачко дыма.
   - Николас, как мудро заметил Шекспир устами Офелии:
   "Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем можем стать".
   - Сэм, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать афоризмы, - вспылил Николас.
   - Но я и не собираюсь тебя ими кормить. - Сэм вынул изо рта сигару и положил ее на хрустальную пепельницу. - Послушай, было бы очень наивно полагать, что человек может разобраться в себе до конца. Мы такие сложные животные, что нам приходится волей-неволей плыть по жизни во многом наугад. Иногда нам это удается, иногда... - Он бесстрастно пожал плечами.
   - Я это понимаю. Сэм, ты разбираешься в истории. Я только наполовину еврей, и меня не учили...
   - Этому нельзя научить, - серьезно возразил Голдман. - Объяснить, что такое быть евреем - что такое быть человеком вообще, - может только жизнь; этого не узнаешь из Торы.
   Это чувство рождается глубоко внутри тебя, и важно, чтобы ты его не отметал. Сомнение и страх, неуверенность в настоящем и будущем - все идет отсюда. И ты должен быть готов прислушаться к самому себе и пойти туда, куда должен идти.
   Только твой дух, Николас, может летать, и это большой грех - привязывать его к земле. Жизнь без духа - ничто, не более чем бессмысленное и мрачное существование.
   Ты услышал ответ на свой вопрос?
   Они были вдвоем в кабинете Томкина на Парк-авеню, ночью. Здание погрузилось в полную тишину. Томкин разговаривал по телефону; в какой-то части планеты всегда был день, а значит, кипела работа. Решения, жизненно важные для того или иного филиала, а значит, для всей корпорации, мог принять только один человек, который приводил в движение всю эту огромную махину. Результатов этих телефонных разговоров с нетерпением ожидали люди на трех континентах.
   Пока Томкин продолжал говорить, оперируя огромными цифрами, Николас разглядывал крохотный пластмассовый диск, который он держал между пальцами. Николас вращал его как маленькую планету, но это был всего лишь плоский диск, и когда свет дампы попадал на его грань, он отбрасывал яркие блики.
   "Вполне возможно, - думал Николас, - что этот кусочек электронного настоящего способен решить все проблемы - прошлого, настоящего и будущего". Все могло бы закончиться прямо здесь, если только он так захочет. Если он так захочет.
   Николас полагал, и вполне обоснованно, что Сайго полностью перехватил у него инициативу, и теперь чувствовал себя совершенно беззащитным, потому что ничего не мог предвидеть.
   Сайго все это время водил его по кругу и смеялся над ним. Этот прием был описан еще в Горин-но сё. Как он назывался? Ограничивать разумные действия противника и, в то же время, провоцировать его на бессмысленные поступки. Водить его на поводке, пока у него не закружится голова, и когда враг придет в полное замешательство - нанести решающий удар.
   - Где ты был? - спросил Томкин, опуская телефонную трубку.
   Теперь, среди ночи, он выглядел слегка помятым; его светлый костюм топорщился на локтях, серый шелковый галстук был приспущен и небрежно сбился набок. Лицо Томкина утратило обычный розовый оттенок, и морщинки возле глаз стали более заметными, что делало его более человечным. Николас все еще не мог понять, какое же из этих лиц настоящее.
   - В Чайна-тауне.
   Томкин хмыкнул и повернулся в своем высоком кресле. Его руки бессмысленно перебирали, словно четки, многочисленные кнопки на пульте управления.
   - В Чайна-тауне? Конечно, с этим подонком Кроукером. - Томкин посмотрел на Николаса безжалостными синими глазами.
   "Это глаза моряка, - подумал Николас - Глаза человека, привыкшего к жестоким проделкам моря и неба. Глаза человека, который один из всей команды выжил после кораблекрушения и с трудом справляется с одиночеством".
   - Не очень-то якшайся с этим полицейским. Ник. Я жду: пусть этот сукин сын хоть на шаг переступит черту, и тогда я его сотру в порошок.
   Николас вспомнил, как Кроукер рассказывал ему о Гелде, и улыбнулся. Что случится, если Томкин узнает, что Кроукер встречается с его дочерью? Пожалуй, его хватит удар.
   - Этот ублюдок вцепился в меня как клещ. Он вбил себе в голову, что я убил Анджелу Дидион, - только потому, что я ее трахал.
   Николас смотрел на него, перекатывая между мозолистыми пальцами крошечный электронный диск.
   Томкин презрительно фыркнул; Николасу это напомнило лошадь, встающую на дыбы.
   - Эта девка пошла по рукам. Она цепляла мужиков прямо на улице - ее это возбуждало. Но не только мужиков. Да если бы я знал о ее делах, то никогда бы... черт, она ловко это скрывала. - Томкин поднял руку, и платиновое кольцо тускло блеснуло. - Словом, дело прошлое. Но этот фараон никак не может успокоиться, понимаешь? Он носится как облезлый пес со своей старой костью, которая никому уже не нужна.
   - Он делает свою работу.
   - То-то и оно, что он не делает свою работу! - закричал Томкин и ударил кулаком по столу. - Дело Анджелы Дидион уже закрыто, и все в этой сраной полиции давно о нем забыли - все, кроме Кроукера! Что он себе напридумывал? Говорю тебе, у него ровным счетом ничего нет за душой. Да я его насквозь вижу: ему не терпится снова прочитать свое имя в газетах. - Томкин резко повернулся в кресле, туда и обратно. - Вонючая ищейка. Но уж мое имя ему пропечатать не удастся. Ему нужен хороший урок, и он его получит. - Он поднял глаза. - Так что с этим типом - ниндзя?
   - Я пришел к вам, чтобы об этом поговорить. До сих пор он диктовал нам правила игры. Думаю, пора изменить положение. И если мы возьмем инициативу в свои руки, у нас будут хорошие шансы. Другими словами, мы должны оказаться на поле боя раньше его.
   - Ну, так в чем дело? Как раз за это я тебе и плачу, верно?
   - К сожалению, это не так просто.
   - Делай, что считаешь нужным. Меня это не волнует. Мне нужно одно избавиться от этого ублюдка, раз и навсегда.
   - Это касается вас лично.
   - Еще бы. Его послали сюда, чтобы меня убить.
   - Я тоже у него в списке.
   - Что?
   - Я знаю этого человека. У нас с ним старые счеты; к вам это не имеет никакого отношения.
   - Понимаю.
   - Но это поможет нам заманить его в ловушку.
   - Каким образом?
   - С помощью вот этой штуки. - Николас показал Томкину крохотный "жучок". Сейчас он не работает. Но это прибор контактного типа: стоит только приложить его к поверхности, и он снова оживет.
   Глаза Томкина блеснули: мошенничество было его стихией.
   - Ты хочешь сказать, что...
   - Мы его снова включим - и используем. Есть надежда, что он поверит, будто произошел какой-то случайный сбой...
   - А что, если он умнее? Я много слышал о ниндзя...
   - Не думаю, что это имеет значение, - перебил его Николас. - Если у него будет возможность добраться одновременно до нас обоих, он ею воспользуется, несмотря на любые подозрения. В этом состоит мой план, понимаете? Это вызов, и он никогда перед ним не отступит.
   - Значит, мы должны пригласить его сюда, - медленно проговорил Томкин.
   - Да.
   Синие глаза настороженно смотрели на Николаса. Николас почти слышал, как работает мозг Томкина, взвешивая все "за" и "против", словно принимая решение о крупной сделке. В некотором смысле это и на самом деле была сделка.
   - Согласен, - решился Томкин.
   Потом, когда Николас отключил "жучок" и завернул его в толстую мягкую ткань, Томкин спросил:
   - Можно все устроить к послезавтрашнему вечеру?
   - Вполне.
   - Хорошо.
   Когда Николас уже собирался уходить, Томкин взялся за телефонную трубку.
   - Слушай, Ник, а ты не говорил, что у тебя трудности с Жюстиной.
   Николас окаменел, внутренне проклиная Томкина. Выходит, он снова следил за дочерью? Откуда же еще он мог знать?
   - Я попал в точку? - Томкин засмеялся. - Ты чертовски хорошо держишься. Ник, но я-то знаю.
   - Что именно вы знаете? Томкин пожал плечами.
   - Только то, что она в городе, с другим парнем. Не знаю, кто он, но скоро узнаю. - Томкин опустил глаза и начал набирать номер. - Очень жаль. Я хотел, чтобы вы были вместе. Ты ей подходишь. А теперь я боюсь, что у нее все начнется сначала.
   - Где она?
   - Алло? Да, это...
   - Томкин!
   - Подождите минутку, не кладите трубку. - Томкин прикрыл ладонью микрофон. - Что ты сказал? - спросил он ласково.
   - Где она?
   - В какой-то дискотеке. На Сорок шестой улице. - Он порылся в бумагах. - У меня где-то было записано... Ну да, вот. - Томкин прочитал Николасу название и адрес. - Знаешь это место?
   - Я не хожу по дискотекам, - ответил Николас с едва сдерживаемой яростью.
   У Томкина был такой вид, будто он проглотил необыкновенно вкусную конфету.
   - Ну да, разумеется. Иначе ты бы мог встретиться с ней гораздо раньше. Она любит там бывать - может, и тебе попробовать? - Он вернулся к прерванному телефонному разговору.
   Какое-то время Томкин произносил фразы, лишенные всякого смысла, одновременно прислушиваясь к тому, как захлопываются двери лифта и он с мягким жужжанием трогается вниз. Когда этот звук затих, он не глядя положил трубку и потянулся к ящику стола.
   Томкин заворожено разглядывал пластмассовый диск. У него на лбу проступила полоска пота; так случалось всегда, когда ему приходилось принимать важное решение. Его сердце учащенно билось.
   Томкин облизал пересохшие губы, осторожно достал "жучок" из ткани, укрепил его на столешнице и повернулся в кресле, чтобы увидеть мигающие огни города. Наконец, он начал говорить.
   - Конечно, все зависит от того, насколько он тебе нужен. Но что, если я обеспечу тебе Николаса Линнера? Я могу преподнести его на тарелочке. - Томкин повернулся обратно и теперь обращался прямо к "жучку". - Не сомневаюсь, ты бы много за него отдал. Что скажешь?
   Томкин снял "жучок" и аккуратно положил его на место, точно так, как его оставил там Николас.
   После этого он закинул руки за голову и стал ожидать телефонного звонка. Заряженный пистолет, прилипший к его влажной сорочке под пиджаком, был тяжелым и теплым, и это действовало на Томкина успокаивающе.
   "В таких делах, - подумал он, - никогда не знаешь, как оно может обернуться".
   - Один человек хочет с тобой встретиться.
   Несмотря на то, что этот звонок раздался уже после прихода Кроукера, когда был включен автоответчик, Гелда все-таки подошла к телефону.
   Она слушала голос в трубке и смотрела на лейтенанта. Он стоял в тени, и только на его лицо падал яркий сноп желтого света из спальни.
   - Джи, где ты?
   - Я здесь, Груша.
   - Мне показалось, ты куда-то пропала. Приняла что-нибудь?
   - Нет. Сегодня нет.
   Кроукера охватила усталость, за которой стояло нечто большее, чем просто недосыпание. Словно на него всей тяжестью обрушились бесконечные часы, проведенные в кабинете, на улицах и в судах.
   - Чисто профессиональный вопрос, - сказала Груша, ошибочно принимая молчание Гелды за раздражение. - Слушай...
   - Не сегодня.
   - Я понимаю, что следовало предупредить тебя заранее. Но это сенатор.
   - Подыщи ему кого-нибудь другого.
   - Джи, - медленно и терпеливо начала Груша. - Ему нужна именно ты. Кроме тебя, никто не годится, и ты это прекрасно знаешь.
   Кроукер стоял в полумраке будто какое-то ожившее сказочное животное в одежде человека. Казалось, он не обращал на нее внимания. ". ,
   - Нет. - Гелда не могла отвести от него глаз.
   - А как насчет Сорви-головы, когда она снова будет в городе? - Груша, конечно, расслышала необычный оттенок в голосе Гелды.
   Внезапно Гелда поняла, что она ответила на этот звонок именно потому, что здесь был Кроукер.
   - Нет. Даже для Сорви-головы. Все кончено. Я выхожу из игры.
   - Понятно. - В голосе Груши не было ни обиды, ни упрека. Гелда ощутила приятное головокружение, будто только что осушила бутылку джина. Она никогда не чувствовала себя такой счастливой.
   - Мы будем скучать по тебе, Джи. Мне будет тебя недоставать.
   Это было похоже на Грушу - ни словом не обмолвиться о клиентах.
   - Я никогда не забуду тебя, - прошептала Гелда. Мягкий печальный смех.
   - Надеюсь. До свидания, Джи.
   Гелда положила трубку и подошла к Кроукеру.
   - Что случилось?
   Она обняла его и провела в спальню. В теплом свете лампы она разглядела у него на руках засохшую кровь.
   - Ты не хочешь мне рассказывать. - В ее голосе звучало спокойствие, которого на самом деле она не испытывала. - У тебя невеселый вид.
   - Я только что был в двух семьях. Беременная жена и мать троих детей. Его взгляд выражал отчаяние. - Тебе никогда не доводилось кому-нибудь говорить, что самого близкого для него человека уже нет в живых? - Кроукер вздохнул. - А мне случалось. Но сегодня впервые я это делал, зная, что эти смерти на моей совести.
   Лейтенант смотрел на свои руки, покрытые бурой корочкой. Гелда тихонько подтолкнула его к ванной.
   - Давай сначала смоем кровь.
   ( Я знал, что делал. Знал с самого начала Я знал, куда иду. В моем сердце есть радар...
   Внутри дискотека была отделана сверкающим металлом и затемненным стеклом. Площадки располагались на нескольких уровнях, как висячие сады, и через прозрачный пол, в такт музыке, мигали цветные огни.
   Воздух, насыщенный запахами духов и пота, дрожал от звуков электронной музыки.
   Я чувствовал твое приближение.
   Твоя звезда была на моей карте.
   Я слышал гудение твоих моторов. Перед ним стояла темноглазая блондинка в бледно-лиловом платье, которое эффектно открывало ее полную грудь.
   Я чувствую себя черным Пугалом.
   Люди пялятся на меня.
   Но я такой же, как ты, ты, ты...
   - Не хочешь потанцевать? - Ее головка обольстительно наклонилась к Николасу. - Пойдем, пойдем.
   - Нет, мне...
   ... пугалом
   Я не причиню тебе вреда
   Я просто хочу начистить твои туфли...
   - ...козерог? Точно. Такой серьезный. Все козероги серьезные. Но...
   - Я пришел сюда не танцевать. - Николас чувствовал себя глупо. - Мне нужно найти одного человека.
   Ей-богу
   Черт возьми
   Не называй меня пугалом...
   - ... сделать это вместе.
   Не зови меня, не зови меня, не зови меня Я сам позову тебя, если захочу...
   - Ты не поняла. Я ищу здесь одну женщину.
   - Да? - Блондинка взяла его за руку; ее темно-красные ногти сверкали в изменчивом свете. - Так давай танцевать, танцевать, пока мы ее не найдем.
   Николас вырвался от нее.
   - Ты не хочешь повеселиться? - крикнула она вслед.
   ... чувствую себя как, как, как пугало...
   Николас поднялся на второй этаж; назойливый пульс музыки начал действовать, и его сердце уже билось в такт мелодии.
   Наконец, на самом верхнем этаже, он увидел Жюстину. Николасу пришлось несколько минут пробиваться туда по лестнице. Легкие ограждения из темного стекла показались ему несообразно хрупкими. "А вдруг кто-нибудь оступится и упадет? "- подумал он.
   Жюстина танцевала с широкоплечим мужчиной с прямыми черными волосами и желтоватым пуэрториканским лицом. Он был одет в безрукавку с разноцветными пуговицами и темно-красные брюки.
   Разве я не слышал твой голос сегодня утром
   Разве я не чувствовал, что ты плачешь
   Слезы заливали меня
   Как реки, врывались в мой сон...
   - Жюстина.
   Она молча повернулась и стада смотреть на него, пока партнер не закружил ее в танце.
   - Жюстина.
   - Что тебе надо, парень? Не трогай мою девочку, ладно?
   Разве я не слышал твой голос сегодня утром?
   Разве ты не звала меня?
   Я слышал твой нежный шепот!
   Но так и не разобрал слов...
   - Жюстина. Посмотри на меня.
   - Эй, парень! Да ты непослушный! Так не пойдет. Проваливай отсюда. Она не хочет тебя видеть.
   Расширенные зрачки, покрасневшие ноздри.
   - Почему бы тебе не пойти в туалет и не покурить травки.
   Это странный способ признаваться в любви.
   Когда я вижу только твою печаль.
   Если тебе просто надо выплакаться.
   Найди кого-нибудь другого...
   - Ладно, хватит болтать.
   Легкий щелчок утонул в громкой музыке, но Николас заметил предательский блеск стального лезвия.
   - Жюстина.
   - Оставь ее в покое. - Рука пуэрториканца опустилась. - Вот, получай.
   Его движение было очень быстрым и ловким. Он научился этому на улице, где есть только одно правило: выжить любой ценой. Такие люди иногда опаснее профессионалов - в силу их непредсказуемости. Восьмидюймовое лезвие могло за какую-то долю секунды вспороть Николасу живот.
   Он блокировал удар левой рукой, а правой ударил пуэрториканца в бок. Не было слышно ничего, кроме музыки; их яростные движения сливались с движениями танцующих в едином мощном потоке.
   У пуэрториканца отвисла челюсть, и его голова откинулась назад, прямо как на картине Мунка "Крик". Он попытался выпрямиться, но Николас ткнул его носком ботинка в подъем правой ноги. Пуэрториканец закачался на глазах изумленных соседей и, падая, задел кого-то вытянутой рукой.
   Все это выглядело довольно комично, но Николасу было не до смеха.
   И вот мы здесь Волшебный миг
   Среди нитей, из которых ткутся мечты...
   Жюстина посмотрела на человека, распростертого на полу; рядом с ним лежал нож.
   - Жюстина...
   - Как ты меня нашел? Что тебе надо?
   - Жюстина.
   - Я больше не могу. Прошу тебя, прошу. Неужели ты не понимаешь, я...
   И вот ты
   Несешься, как демон
   От станции к станции...
   - ... оплакивала тебя.
   - Жюстина, я пришел сюда...
   - Мне теперь все равно.
   - ... чтобы сказать, что я люблю тебя.
   Слезы катились из ее глаз. Воздух был насыщен музыкой: натужные голоса, вкрадчивый завораживающий ритм.
   - Прошу тебя. - Слышит ли она его? - Я люблю тебя. - Жюстина вдруг прижалась к Николасу. - Жюстина, я...
   Это не побочное действие кокаина
   Должно быть, это любовь
   Слишком поздно благодарить
   Слишком поздно снова опаздывать
   Слишком поздно ненавидеть
   Слишком поздно...
   Слишком поздно...
   ( .. плакал на песке перед твоим домом; такого со мной еще не бывало.
   И Николас подумал, лежа на диване рядом с Жюстиной: "Ты не прав, Кроукер. Я тоже способен чувствовать".
   - Ты не должен этого стыдиться.
   - Я и не стыжусь.
   - Я счастлива. - Жюстина погладила его тонкими пальцами. - Оттого, что хоть чем-то тебе помогла. - Чулки на ее ногах шуршали как крылышки цикад. Как ты помог мне.
   - Это новое для меня чувство. - Жюстина видела, как глаза Николаса обращаются куда-то внутрь.
   - .Я обошелся с тобой очень жестоко. Но это... это была самозащита, своего рода инстинкт самосохранения. Я вдруг понял, как близко ты подошла к моей душе, и это напомнило мне...
   Ее длинные волосы коснулись его плеча.
   - О чем
   - О море; это было много лет назад, в Японии. О пароме в густом тумане. Николас замолчал, но его губы оставались полуоткрытыми, как это иногда бывает у спящего. - О девушке, которую я когда-то любил. Вся беда в том, что я думал, будто люблю ее до сих пор.
   - Где она теперь?
   - Не знаю. - Жюстина чувствовала, как поднимаются и опускаются его грудь и живот, мерно, будто прилив и отлив. - Она сказала мне, что любит меня. И она меня убедила - о, она умела лгать как никто другой.
   Жюстина улыбнулась в темноте.
   - Если бы ты был женщиной, ты бы сразу почувствовал ложь.
   - Иногда я думаю, что секс - это для животных. Некоторое время тишина нарушалась только далекими звуками улицы. Жюстину поразили не столько его слова, сколько горечь в его голосе; она поймала себя на непреодолимом желании угадать, что же произошло между ним и той девушкой.