Ван Ластбадер Эрик. Сирены

   — Здесь никто не знает комбинации, — пытался протестовать Марти, — кроме того...
   Дайна подпрыгнула на месте от страшного грохота. Марти, широко распластав руки, отлетел к стене. Его карандаш упал на пол и покатился; кровь обильно текла из дырки в груди. Выстрел производился в упор, и ударная волна оказалась так сильна, что очки слетели с носа несчастного.
   — Я ничего не вижу, — прохрипел он. Струйки крови стекали из уголка его рта. Грудь Марти дважды тяжело поднялась, словно преодолевая сопротивление непомерного давления и опала, как проколотый резиновый мяч.
   — Марти, — тихо позвала Дайна. Потом повторила уже погромче. — Марти!
   Первый нападавший направил пистолет на нее.
   — Ты, — приказал он. — Заткнись!
   — Что там происходит? — закричал Тони.
   — Я предупреждаю тебя, обезьяна..., — сказал тот, что был повыше.
   — Тони, — крикнул Бэб. — Все в порядке. Не делай ничего.
   — Что я могу поделать, когда у меня перед носом «Магнум».
   — Это — призрак, обезьяна.
   — Ладно, — повторил первый блондин. — Выкладывай их.
   — Давай сначала все остынем слегка, — мягко сказал Бэб. Он все время стоял, не шелохнувшись, а Дайна думала про себя: «Что значит, все в порядке. Совсем наоборот. Ведь Марти застрелили».
   — Эй, не вздумай рассказывать мне...
   — Как делаются дела, детка. — Бэб развел руками, показывая пустые ладони. — Какой вам прок от покойников? Этот старый дурень вряд ли теперь сможет открыть какой-либо сейф, а?
   — Что ты наделал? — спросил второй блондин. — Прикончил одного из них?
   — Пришлось! Теперь они знают, что дело серьезное. Где-то в этой дыре должно лежать полмиллиона.
   — Да, детка, — радостно улыбаясь, подтвердил Бэб. — И теперь я — единственный, кто знает где, понимаешь? Теперь давайте поговорим, как джентльмены. Я хочу только, чтобы больше не было стрельбы.
   Первый блондин покачал головой.
   — Разговора не получится, нигер. Тебе придется отдать денежки, пока я не стал думать о том, что могу сделать с этой крошкой.
   — Ладно, — ответил Бэб. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица. — Ты отвечаешь за все, приятель...
   — Не сомневайся, нигер. Давай, пошевеливайся.
   — Я должен встать на ноги, хорошо?
   — Да, да, — раздраженно кинул тот. — Только шевелись.
   Бэб так и сделал. Не отрывая ладоней от стола, он каким-то образом умудрился перебросить свое массивное тело через стол. В самый последний момент он успел выпрямить мощные ноги, и их удар пришелся на ствол револьвера.
   Пистолет вылетел из рук незваного гостя, и через долю секунды на того обрушился вес огромного тела.
   Нападавший рухнул как подкошенный. Бэб, сидевший на нем верхом, поднял правую руку. Его кулак, мелькнув в воздухе, врезался слева в закрытое маской лицо. Раздался резкий треск, а вслед за ним отчаянный вопль.
   Дайна вздрогнула, когда прогремел еще один выстрел, на этот раз из «Магнума». Девушка упала с кресла на пол, закрывая уши руками.
   Бэб уже был возле двери. Дайна услышала рычание, ужасные звериные звуки, и внезапно в офис ввалился второй бандит, и Бэб с перекошенным от ярости лицом гнался за ним по пятам. Настигнув грабителя, он ухватил его за пальто одной рукой, а другой нанес короткий и страшный апперкот в самую середину груди. Кошмарный треск ломающихся гостей заглушил все остальные звуки. Противник Бэба свалился на пол, даже не пикнув: его сердце остановилось, порванное осколками разбитой вдребезги грудной клетки.
   Бэб окинул взглядом Дайну. Его дыхание даже не участилось.
   — Ты в порядке, мама?
   Она безмолвно кивнула.
   — Что с Марти?
   Бэб поднял ее на руки и понес наружу, перешагивая через трупы и лужи крови и протискиваясь сквозь толпу любопытствующих, столпившихся за кулисами. Он взглянул мельком на Тони, когда проходил мимо него, и шепнул на ухо Дайне.
   — Забудь о нем, мама.
   Дайна, закрыв глаза, пыталась унять дрожь во всем теле, но у нее не выходило из головы тихая улочка в Бенсенхерсте, на которой жил Марти. И вопрос, что скажет его жена другим членам общества «Ледиз Эйд»?

* * *

   Взгляду невозможно было пробиться сквозь плотную толпу репортеров и фотокорреспондентов, сгрудившихся у высоких железных ворот кладбища Форест Лон.
   — Боже, — заметил Рубенс, поворачивая голову. — Берил была права. У тебя есть отличная возможность рассказать им о ходе съемок.
   — Не изображай из себя такого бесчувственного ублюдка, — тихо отозвалась Дайна. Обрывки воспоминаний, подобно обломкам кораблекрушения, бороздили поверхностные слои ее сознания. — Все это для Мэгги.
   — Похороны никогда не устраиваются для покойников, — он говорил тоном человека, обладающего большим опытом в таких вопросах. — Они нужны, чтобы слегка утихомирить страхи живых. — После небольшой паузы он добавил. — Меня похороны совершенно не интересуют.
   — Почему? Потому что ты не боишься?
   — Да.
   Дайна в шутку задала этот вопрос, однако ответ прозвучал абсолютно серьезно. Она внимательно посмотрела на Рубенса. Тот, замолчав, глубоко затянулся и с легким шипением, точно дракон, выпустил изо рта струйку сизого дыма. Когда их лимузин приблизился к волнующейся толпе, Дайна откинулась на спинку сидения и, заключив сильные ладони Рубенса в свои, крепко стиснула их.
   Было раннее утро, и солнечные лучи, едва пробивавшиеся сквозь плотный туман, еще не припекали по-настоящему. Однако многочисленные фотовспышки, сопровождавшие продвижение автомобиля сквозь толчею у входа, создавали бледное освещение, призрачное и разноцветное, как во время съемок фильма ужасов.
   Несмотря на усиленную охрану, некоторым журналистам удалось просочиться внутрь. В своем фанатическом стремлении состряпать гнусные статейки, предназначенные для поддержания образа Голливуда, они казались Дайне почти не людьми. Некоторые из них залегли за резные мраморные памятники на могилах, другие сидели на корточках в тени деревьев, точно дети, играющие в прятки, но все без исключения неутомимо щелкали один кадр за другим, едва успевая менять пленки в фотоаппаратах, огромные объективы которых высовывались из-за импровизированных укрытий.
   Выйдя из машины, Дайна на мгновение остолбенела. Она была совершенно сбита с толку — до того, представшая перед ней женщина походила на Мэгги. Бок о бок с ней стоял Бонстил и невысокий мужчина в темном костюме, который был великоват ему.
   Бонстил представил их как Джоан и Дика Рэтер. Джоан была сестрой Мэгги. Слегка косивший на один глаз Дик сообщил, что он родом из Солт-Лейк Сити, где они и жили вместе с Джоан, а также то, что он продает пылесосы. Дайна и не подозревала, что кто-то может зарабатывать на жизнь подобным образом.
   — Какое ужасное горе, — Рэтер спешил высказаться, как один из тех людей, которые, будучи расстроенными, не знают, что им делать, и говорят, не умолкая, надеясь таким образом ослабить переживания. — Я часто предлагал жене приехать сюда: я ведь всю жизнь прожил, можно сказать, по соседству и ни разу не был здесь. Но, — казалось, он усиленно избегал смотреть на хранившую молчание Джоан и потому, не отрываясь, смотрел на Дайну, — она всегда находила то одну, то другую причину, мешавшую сделать это, и вот теперь, после того что произошло, мы здесь... но мне почему-то в это не верится. — Его глаза умоляли Дайну: «Пожалуйста, скажите мне, что все это — глупая шутка».
   — Мне очень жаль, — ответила Дайна и ей показалось, будто он вздрогнул.
   — Жаль? Что вы знаете о жалости? — С самого начала разговора это были первые слова, произнесенные Джоан. Дайну поразило, насколько ее голос не похож на голос Мэгги и испытала облегчение.
   — Я была ее лучшим другом, Джоан.
   — Миссис Рэтер, — она, не моргая, смотрела на Дайну холодными голубыми глазами. — Что люди, вроде вас, — она произнесла слово «люди» так, как кто-нибудь другой мог сказать «грязь», — знают о дружбе... или семье, а? Я не видела Мэгги после того, как она уехала из Сент-Мэри. С тех пор прошло много времени. — В ее взгляде горел тихий огонь, типичный для многих ярых протестантов, неспособных выразить свои чувства. — Слишком много для сестер. Чересчур много. — Она шагнула к Дайне, и та увидела, как муж ухватил ее за локоть, точно опасаясь, что она собирается затеять драку. — Я не могу понять, почему она уехала и что она могла найти здесь. Впрочем, возможно, она подходила к этому месту, потому что не была особенно счастливым человеком. Ведь никто из вас, живущих здесь, не счастлив. Я знаю это. Вы обретаете счастье, только пожирая друг друга живьем.
   — Джоан...
   Она метнула на мужа взгляд, полный такой ярости, что Дик тут же замолчал.
   — Я дала согласие похоронить Мэгги здесь, потому что мне сказали, что такова была ее воля. Она выбрала это место к добру или ко..., — она не смогла закончить фразу, и Дайне почудилось, будто слезинка сверкнула в уголке ее глаз. Однако в следующую секунду Джоан оправилась. — Я обвиняю всех вас. — Ее голос звучал очень глухо. — Вы все знали ее, — она сказала «все», но было ясно, что она имела в виду именно Дайну. — Знали, какая она беззащитная. И все же позволили ей, — она едва не подавилась, произнося следующие слова, — жить с этим дьяволом. Подобные вещи не могут принести никакого добра. Одно только зло. — Она ткнула пальцем в сторону Дайны. — Вы убили ее! — произнесла она. — Вы убили Мэгги! И я... я теперь даже не могу вспомнить ее голос. — Последние слова она произнесла с надрывом, и ее вдруг начало трясти. Дик схватил ее за плечи, и она отвернулась, однако Дайна успела заметить, что ее глаза по-прежнему сухи.
   Она протянула руку.
   — Джоан... миссис Рэтер! Я понимаю ваши чувства.
   Между нами нет причин для вражды. Я... мы обе любили Мэгги.
   — Не смейте учить меня! — отрезала Джоан, отодвигаясь от руки Дайны. — Вы жалкое создание. Вы и вам подобные. Мне не нужно ваше сочувствие. Я не сомневаюсь, что оно такое же искреннее, как и ваша дружба.
   — Позвольте мне сказать вам кое-что, — ответила Дайна. — Все друзья важны для меня, но никто настолько, насколько была важна Мэгги. Мы вместе росли в этом городе, и за последние пять лет у нас не было секретов друг от друга. Мы делили все: и горе, и радость. — Джоан, побелев, как полотно, отшатнулась назад, так что Дик, испуганно вскрикнув, поспешил поддержать ее сзади.
   Однако такая реакция, очень похожая на отвращение, лишь подхлестнула Дайну.
   — Вы полагаете, что я не переживаю из-за ее смерти?
   — Я полагаю, моя дорогая, что переживаете настолько, насколько вообще способны переживать. То есть, надо прямо сказать, совсем чуть-чуть.
   — А где были вы, когда она плакала целыми ночами напролет? Не вы утешали ее, а я!
   Два красных пятна появились на щеках Джоан.
   — Вы не имеете права так разговаривать с ней, — вставил Дик. — После того, как она...
   — Заткнись! — рявкнула Джоан, и ее муж захлопнул челюсть с различимым стуком. Джоан, между тем, обратилась к Дайне. — Вам не удастся одурачить меня этими жалостливыми подробностями. Вы думаете, я разрыдаюсь и упаду к вам на грудь, называя вас святой? Ну нет! — Мышцы ее шеи заметно напряглись. — Если вами исчерпывался круг друзей моей сестры, то мне искренне жаль ее.
   — Джоан, пожалуйста... — Дайна чувствовала, что ей необходимо каким-то образом достучаться до сердца этой женщины. Конечно, ее любовь к Мэгги выдержала бы любое испытание. Однако Джоан была единственной сестрой, семьей ее подруги. Поэтому столь внезапное и столь полное отсутствие близости или даже простого взаимопонимания с ней вселяло в сердце Дайны ужас, который она не могла ни вытерпеть, ни определить. — Я не хочу ругаться с вами. Мы обе любили Мэгги. Этого одного вполне достаточно, чтобы нас связывало...
   — Нас связывало? — в голосе Джоан Рэтер послышались высокие, почти истерические нотки. — Между нами нет ничего общего. Совершенно ничего. — Она резко повернула голову к мужу. — Пошли! — Она почему-то не желала обращаться к нему по имени. — Мы можем подыскать для себя другое место.
   Дайна с тяжелым сердцем наблюдала за тем, как они бредут прочь от нее, и повторяла про себя: «Просто, Мэгги».
   Оглядевшись, она увидела в нескольких шагах от себя Криса и других членов группы. Крис выглядел осунувшимся и измученным. Стоявшая между ним и Найджелом, Тай держала его за руку. Дайна видела, как она, повернувшись, сказала ему что-то на ухо.
   Рубенс взглянул на Дайну.
   — Иди к ним, — сказал он. Его голос был холоден, как сталь.
   — Ты не подойдешь вместе со мной? — спросила она, дотронувшись до его руки.
   — Иди, — повторил он почти бесстрастно.
   — Не начинай этого, Рубенс, — прошептала она. — Не здесь и не сейчас, пожалуйста.
   — Я приехал сюда с тобой, — ответил он любезным тоном. — Теперь ты — сама по себе. Я не хочу иметь с ними никакого дела, — он закончил фразу с какой-то странной интонацией:
   — Продолжай, дорогой. Почему ты не договариваешь?
   — Если ты думаешь, что я ревную, то это не так.
   — Именно так я и думаю, — сказала Дайна и, одарив его грустной улыбкой, отвернулась и осторожно зашагала по свежескошенной траве. Запах напомнил ей о беспорядочно разбросанных домиках на мысе Кейп-Код, кашляющих «чух-чух-чух» маленьких сенокосилок, будившим ее каждое утро на рассвете, жарких августовских днях и лицо отца, такое близкое, пахнущее теплом и солью, залитое солнечным светом, проникающее в ее сознание. Закрыв глаза, она почувствовала, как кровь бешено стучит под веками, и закусила губу. Она услышала голос внутри себя, полный жалости и тоски, и внезапно ощутила во рту такой сильный привкус резины, что ее чуть не стошнило.
   — Да, — приветствовала ее Тай. — Что-то наша примадонна выглядит сегодня неважно.
   Дайна открыла глаза и взглянула на нее. Тай — единственная из всех присутствовавших — оделась на похороны не в темную одежду. Наоборот, она словно с особой тщательностью выбрала по такому случаю шелковый костюм персикового цвета с разрезом до бедер на юбке, чулки сеточкой и красные туфли на очень высоких каблуках. Наряд дополняли рубиновое колье и такие же серьги. Она выглядела так, точно собиралась позировать для съемок рекламного плаката.
   Не обращая внимания на Тай, Дайна спросила:
   — Крис, как ты?
   — Он в порядке, — отрезала Тай прежде, чем сам Крис успел открыть рот. — Теперь он живет у нас.
   — Я думала, ему следует побыть в одиночестве, — говоря это. Дайна удивилась тому, что чувствует необходимость оправдывать собственные поступки. — Он определенно нуждается в отдыхе.
   — О, да, — язвительно отозвалась Тай. — В отдыхе. В твоем доме, разумеется. Подумать только, как ты щедра и бескорыстна. — Она ухмыльнулась, и на физиономии Найджела, как в зеркале, появилось точно такое же выражение. Тай же, выпятив подбородок, продолжала: — В чем собственно дело? Тебе не достаточно продюсера?
   — О чем это ты?
   — Я говорю о тебе и Крисе, — яростно ответила та. — Мы все знали, что происходит... и как бедняжка Мэгги была расстроена.
   — Ты сошла с ума! — воскликнула Дайна, но в ту же секунду всплыл в памяти последний разговор с Мэгги по телефону. Откуда в голове ее подруги взялась та же самая идея?
   — Мэгги была посторонней среди нас, — произнесла Тай. — Так же, как и ты. Она попыталась примазаться к обществу, к которому не принадлежала. — Она вытянула вперед руку, повернутую ладонью вверх. — И вот она лежит там. — Казалось, Тай вот-вот расхохочется, не выдержав. — Она умерла в наказание за свои грехи.
   — Грехи? Какие грехи? — Дайна тщетно пыталась отыскать взгляд Криса. — О чем она говорит?
   — Колдовство, — поспешила ответить Тай. Черная магия. Она хотела проникнуть в наш внутренний круг.
   Позади стоявшей тесной группы «Хартбитс» раздался шум потасовки. Взглянув поверх плеча Тай, Дайна увидела Силку, разбирающегося с одним из репортеров. Подхватив одной рукой беспомощно барахтающуюся жертву под мышку, телохранитель «Хартбитс» выхватил из рук газетчика фотоаппарат и с размаху врезал им по стволу ближайшего дерева. Аппарат разлетелся вдребезги; испорченная пленка выскочила наружу, как человечек из детской шкатулки. Найджел, обернувшись, наблюдал за этой сценой, но Тай даже не шевельнулась. Крис прилежна разглядывал носки своих ботинок.
   Когда Силка, передав репортера в руки охраны, вернулся назад, его взгляд, устремленный на Дайну, сказал ей: «Я предупреждал тебя насчет Тай».
   — Закончилось? — спросила Тай и, когда Найджел кивнул, обратилась вновь к Дайне. — Ты нравишься Крису, так же как и Найджелу. Поэтому не повторяй ошибки своей подруги. Ничто из того, что происходит между нами, не касается тебя. Так что держись в стороне.
   — Держаться в стороне? — изумленно переспросила Дайна. — Она была моим другом. Как я могу оставаться в стороне?
   Тай открыла рот, собираясь было ответить, но Бонстил во время успел оттянуть Дайну за руку, обращаясь к ней: «Пора идти. Я провожу вас».
   Повисло тягостное, натянутое молчание, полное скрытой внутренней борьбы. Противоборствующие стороны сформировались, образовав, как на шахматной доске, два войска белых и черных. Дайне казалось, что все эти люди участвуют в какой-то чудовищной игре, сводившейся к безжалостной взаимной травле — единственному, что поддерживало их существование. У нее не выходила из головы фраза, произнесенная Джоан: «Вы обретаете счастье, только пожирая друг друга живьем». «Нет, — возразила про себя Дайна, — это неправда. Мы не такие. Я не такая. Когда-то я могла стать такой, подражая матери, однако этого не произошло. Жизнь научила меня».
   Опять бросив взгляд мимо Тай, она заметила, что Силка внимательно наблюдает за ней. Он прижал указательный палец к губам и не убирал его, пока она не позволила Бонстилу отвести ее назад к Рубенсу.
   — Я хочу поговорить с вами, — сказала она тихо.
   — Не здесь, — ответил капитан, — и не сейчас. — От этого странного эха ее собственных слов, обращенных к Рубенсу, по спине Дайны пробежал холодок. — Пока мне нечего вам сообщить.
   — Нет, есть..., — однако Бонстил уже удалялся, оставив ее с Рубенсом, и занял место рядом с четой Рэтеров. Дайна решила, что это он позвонил им.
   Началась служба — долгая церемония, безжизненная и равнодушная. Священник, не знавший Мэгги, распространялся о ней так, точно она с детства ходила в его церковь. Впрочем, видимо Джоан в предварительной беседе сообщила ему все основные факты из биографии сестры.
   Посредине проповеди Дайна вдруг поняла, что Рубенс был прав. Похороны предназначались для живых, а не для мертвых, ибо нигде не было ни малейшего следа присутствия женщины, которую когда-то звали Мэгги. Ей не нашлось места в кругу лиц, выражавших ту или иную степень горя.
   Наконец два здоровых могильщика спустили на веревках гроб в могилу. Дайне, чьи глаза наполнились слезами, казалось, что в чернеющей яме хоронят не одного человека.
   Джоан, отстранившись от мужа, подошла на негнущихся ногах к краю могилы. Священник твердил нараспев:
   — Прах — праху, пыль — пыли...
   Джоан наклонилась и подобрала горсть земли. Долгое время, будучи не в состоянии пошевелиться, она стояла на месте, бесконечно, ужасающе одинокая. Тай, повернувшись, сказала что-то Найджелу. В то же мгновение судорожным жестом Джоан вытянула руку вперед и бросила в яму комья земли, черным дождем посыпавшиеся на блестящую крышку гроба.

Глава 5

   — Не понимаю, что заставляет их продолжать это, — заметил Марион как-то утром на съемочной площадке.
   — Продолжать что? — поинтересовалась Дайна. Режиссер сложил свой номер «Гардиан», которую он ежедневно получал авиапочтой из Манчестера. Марион не мог прожить без новостей о событиях, творящихся у него на родине. «Газеты, издаваемые янки, — частенько бормотал он себе под нос, — не умеют сообщать о том, что происходит в мире». Однако в действительности, его в первую очередь волновали новости из Англии.
   Он поднял голову и взглянул на Дайну поверх своей любимой чашки из английского фарфора, на три четверти заполненной свежезаваренным чаем, представлявшем собой смесь сортов «Инглиш Брекфаст» и «Дарджилинь», которую Марион регулярно приобретал в одном магазине на Бельгревиа.
   — Я имею в виду англичан и ирландцев, — он говорил очень осторожно. — Английский парламент и католиков. — Он отхлебнул чая. — Это уже сидит у меня в печенках. — Марион ткнул пальцем в газету. — Вот хотя бы пример. Они пишут о грандиозной облаве в Белфасте три недели назад. Утверждают, будто она была организована главой ирландских протестантов на севере острова. — На его лице появилось отвращение. — Как обычно, грязную работу выполняли англичане. Именно они прочесывали Эндитаун, вылавливая ребят, подозреваемых в связях с ИРА. — Он покачал головой. — Это была настоящая кровавая баня.
   — Однако ведь война длится уже так долго.
   — Вот именно! — Он со звоном поставил чашку на блюдце. — И к чему она нас ведет, я вас спрашиваю! Кровь, кровь и кровь — больше ничего. Семьи разрушаются. Повсюду отчаяние и горе. — Он оттолкнул чашку от себя. — Теперь ты понимаешь подлинную причину, по которой я взялся за эту картину? Я хочу показать людям их бесконечную глупость. — Он смахнул «Гардиан» со стола ребром ладони, так что газетные страницы разлетелись по полу, как птицы со сломанными крыльями. — Ах! Зачем я только читаю весь этот кошмарный бред.
   Однако на следующее утро он, как ни в чем не бывало, опять сидел за чашкой чая, изучая свежую газету.

* * *

   Эль-Калаам и Малагез сидели на корточках рядом с Джеймсом, разложив на полу карту виллы и ее ближайших окрестностей. Они внимательно изучали квадрат за квадратом.
   — Скоро их люди появятся здесь, — сказал Эль-Калаам. — Мы должны убедиться, что в нашей обороне нет ни единой трещины. Ни к чему сюрпризы теперь, когда уже столько сделано, а? — Он очертил пальцем на карте неровный прямоугольник. Там сейчас Мустафа. Сходи к нему и проверь, все ли в порядке. — Малагез кивнул и молча повиновался. Идя выполнять приказ, он прошел мимо Рудда и англичан, спускавшихся в прихожую. Они тащили дверь, снятую с петель в ванной. Направляемые Фесси, который подгонял их, тыча в спину дулом автомата, они прислонили дверь к стене и смогли, наконец, перевести дух.
   Эль-Калаам окинул взглядом Джеймса.
   — Ты выглядишь неважно, мой друг, — заметил он и громко позвал. — Рита! Принесите сюда воды. Пусть его жена останется там с тобой.
   Через несколько мгновений в гостиную вошла Сюзан. Она несла в руке стакан воды. Весь ее грим уже успел сойти, а аккуратная прическа растрепалась, и локоны беспорядочно висели над ушами. Эль-Калаам приказал ей встать на колени перед ним, и Сюзан подчинилась.
   — Ты видишь, как это легко, — обратился он к Джеймсу. — Они рождены, чтобы повиноваться. — Он резко кивнул головой, и Сюзан поднесла стакан к губам раненого.
   На кухне Рита осуществляла контроль за работой женщин, готовивших еду. Сама она при этом ни разу не притронулась к кастрюлям и сковородкам.
   — Как получилось, — поинтересовалась Хэтер, помешивая суп, — что он взял тебя к себе в отряд? Ведь совершенно очевидно, что просто-таки ненавидит женщин.
   — Он не ненавидит женщин, — возразила Рита слегка оправдывающимся тоном. — Он их не уважает. Отличие между мужчиной и женщиной в том, что они выполняют разные функции в жизни.
   — Я не вижу никакой разницы...
   — Бессмысленно даже разговаривать с тобой. Заткнись и помешивай свой суп.
   Хэтер отвернулась и заметила:
   — Я просто не понимаю, вот и все. Часть задачи революционера состоит в том, чтобы сделать себя понятным другим.
   Несколько минут Рита пристально изучала затылок Хэтер.
   — Когда моего мужчину убили во время налета израильские солдаты, я обнаружила, что не могу больше выполнять свои обязанности... оставаясь женщиной. Может быть, что-то со мной погибло вместе с ним. — Хэтер повернулась к ней лицом. — Моя голова была занята только одним — местью. Я взяла автомат моего брата и пересекла с ним израильскую границу.
   — Сама? — воскликнула Хэтер. — В одиночку?
   — Я не помню совсем, как это было. Только чьи-то руки, оттаскивавшие меня от трупов людей — трех или четырех, как мне сказали потом, — которых я не видела прежде.
   Рита покрутила головой.
   — Человек, оторвавший меня от мертвецов, оказался Эль-Калаамом. Жажда крови все еще не проходила во мне, и он отвел меня в пустыню, где я смогла разрядить обойму своего автомата в песок. Когда я успокоилась, он предложил мне следовать за ним.
   — Я не похожа на других, — тихо добавила она. Подобрав какой-то кусок со стола, она запихнула его себе в рот. — Я — наполовину труп. — Она показала пальцем на кастрюльку. — У тебя убежит суп.
   — Ты неправ в отношении женщин, — говорил Джеймс, по-прежнему сидевший на полу, прислонясь спиной к книжному шкафу.
   — Я никогда не бываю неправ. — Эль-Калаам раскурил сигару.
   — И все же, в данном случае, это именно так, — настаивал Джеймс. — Ты не знаешь Хэтер.
   Эль-Калаам, засопев, вынул сигару изо рта.
   — В этом и нет необходимости. Она точно такая же, как эта темноволосая. — Он бросил взгляд на Сюзан. — Убирайся отсюда. Ты не видишь, что больше не нужна нам? — Сюзан удалилась обратно на кухню. — Все западные женщины одинаковы. Нет абсолютно никаких оснований опасаться их. Они ничего не знают, ничего не умеют. Они не умеют думать, только болтать. — Он сделал насмешливый жест пальцами, изображая открывающийся и закрывающийся рот.