Ван Ластбадер Эрик. Сирены

   — Когда это произошло, мать всякий раз кидалась к телефону со всех ног, стоило ему зазвонить рано утром или поздно вечером, думая, что это звонят из приюта.
   — Ну и разумеется, в конце концов, она дождалась такого звонка. Подняв трубку, она долго слушала и, не произнеся ни слова, повесила ее. «Бабушка умерла», — сказала она. — Она умерла за завтраком. Чик! — Она щелкнула пальцами. — Вот так запросто. Упала лицом в свою тарелку, так и не узнав, что с ней случилось.
   Дайна провела обратной стороной ладони вдоль щеки Криса.
   — То же самое произошло и с Найлом, Крис, Его корабль опрокинулся и пошел ко дну от старости в возрасте тридцати трех лет. Он жил в бешеном темпе и оттого состарился преждевременно.
   — Но, боже, какую музыку он играл! — Дайна покачала головой, но Крис не обратил на это ни малейшего внимания. — Он был поразительным парнем, старина Найл. Однажды я видел, как он порвал струну посредине исполнения соло. И что ты думаешь? Он не прекратил играть ни на секунду. Он взял новую струну, которую дал ему кто-то из помощников, закрепив ее, настроил, и при этом не пропустил ни единого такта, не сыграл ни единой лишней ноты. Если бы я не видел всего этого сам, то даже и не заметил, что что-то произошло...
   — Ты слышал хоть слово, из того, о чем я говорила?
   Крис убрал голову с плеча Дайны.
   — Я слышал каждое слово, черт побери. Что ты хочешь, чтобы я ответил? Я понял, к чему ты клонишь, но это — моя жизнь.
   — Вчера вечером Найл сказал мне то же самое.
   — Ага. Я в этом ничуть не сомневаюсь. — Он отвернулся и взглянул на восходящее солнце. Вокруг царила тишина, которая нарушалась лишь пронзительными криками чаек.
   — У тебя когда-нибудь появлялось ощущение, — произнес он наконец, — что если ты перестанешь заниматься своим делом, я имею в виду, если ты просто бросишь его, то наступит конец всему. Произойдет что-то ужасное; ты растворишься в пустоте. — Он взял Дайну за руку. — Я просто хочу сказать, что не могу вновь стать таким, каким был когда-то... — Дайне показалось, что дрожь прошла по его телу.
   Бледно-розовые лучи солнца скользили по гребешкам, лениво перекатывающихся волн, но неглубокие впадины между ними по-прежнему отливали темно-серым, металлическим блеском. Дайна думала о Рубенсе, о террористах.
   — Умение растворяться составляет основу моей профессии, — прошептала она. — Я занимаюсь этим изо дня в день. Это приносит мне удовольствие и, как музыка тебе, помогает выжить, словно длинная нить, связывающая воедино разрозненные кусочки моей жизни.
   — Меня пугает то, что происходит, когда я не занимаюсь музыкой. На самолетах, в аэропортах, автомобилях, ресторанах. Все, что я вижу перед собой в такие моменты, это крошечные кровавые фрагменты, пустоты, в которой я теряюсь. Тогда я перестаю понимать, где я, куда я иду, и лишь вспоминаю о том, откуда я пришел: о жалкой вонючей квартирке в Сохо. — Он смотрел в сторону, старательно избегая ее взгляда. — Что, если я покину группу, и на этом все закончится? Я снова превращусь в ничто. В ничто.
   Стая чаек, по-видимому, обнаружила что-то в воде, возможно, косяк рыб, ибо теперь они возбужденно чертили в воздухе мелкие круги, едва не задевая крыльями волны. Дайна видела, как они хищно щелкают клювами и, время от времени стремительно вытягивая шею, выхватывают из воды мелких рыбешек.
   — Мне кажется, — сказала она осторожно, — что это служит для тебя достаточным основанием ставить крест на своей жизни и заниматься саморазрушением. — Позади живого покрывала чаек, поднимавшегося и опускавшегося, точно имитируя поверхность моря, виднелся парусный корабль, лавировавший на ветру. — Я вижу, я чувствую, как ты несчастен. Тай видит это тоже. Почему ты думаешь она так старалась по-дружески относиться ко мне на протяжении этих дней?
   — Забудь про Тай, — ответил он. — Она просто придумала для себя новую игру и забавляется ею.
   — Она ревнует ко мне, так же как ревновала к Мэгги. Ей не нравятся наши отношения. Она с недоверием наблюдает за ними.
   — Это уж вне всяких сомнений. Она не доверяет тому, чего не понимает. Да и кто поступает иначе?
   — Что ты хочешь этим сказать? Крис взглянул на нее.
   — Что лучше всего будет, если ты предоставишь мне разобраться с Тай.
   — Ты считаешь себя таким умным? — резко возразила она. — Но мне кажется, что ты не отдаешь себе отчет в том, кто кем управляет.
   Теперь пришел черед рассердиться Крису. В его глазах вспыхнули огоньки.
   — Когда речь заходит о женщинах, черт их побери, я знаю что к чему.
   — Неужели?
   Мальчишеская бравада Криса только пробудила в Дайне желание побольнее уколоть его. «Почему он упорно не замечает то, что настолько очевидно?» — подумала она.
   — Господи, иногда ты заставляешь меня чувствовать себя крупным идиотом, — сказал он. — Твоя сила воли пугает и завораживает меня. — Он потер ладони о джинсы. — Когда я думаю о женщинах, с которыми спал... и других, на которых мне просто было наплевать, то вижу перед собой бесконечную шеренгу, выстроившуюся вокруг земного шара. И все они принадлежат мне.
   — Крис...
   — Между Мэгги и мной не раз происходили ссоры из-за тебя. Мы... я полагаю, это случалось, потому что мы по-разному видели тебя. — Его глаза слегка затуманились, словно их взгляд был устремлен в прошлое. — Она видела, что происходит, даже если ты сама не замечала этого. Нет, не перебивай меня. У меня не хватит смелости заговорить об этом снова. — Он глубоко и судорожно вздохнул. — Я знал, что ты ни о чем не подозреваешь, и оставил это так, потому что начал понимать, почему меня тянет к тебе, по крайней мере отчасти.
   — Мне хотелось проводить с тобой все больше и больше времени. С этого все началось, и я стал чертовски злиться на себя и тебя. Я имею в виду, что ты не должна была реагировать так же, как все остальные. — Он помахал рукой перед собой, обводя линию горизонта. — Как все они, женщины. Они жаждут власти такой, какую в состоянии заполучить. Потом они сравнивают ее с той, которой владеют другие, и хвастают: моя больше твоей. Ха!
   — Но в случае с тобой я впервые почувствовал... я просто хотел быть с тобой рядом. Это пугает меня... до сих пор, потому что я не понимаю этого. Я не говорю о том, что испытываю желание проводить с тобой в постели дни и ночи или что-то в этом роде. Просто... ты знаешь... хотя бы раз. — Его глаза, казалось, уставились в одну точку. — Мы могли бы сделать это прямо сейчас... внизу, у самой воды, где нет никого...
   — Не надо, Крис... — Она положила руку ему на плечо. — Я...
   — Ты думаешь, что со мной произойдет то же, что и с Найлом? Ну да. Я вижу это по твоим глазам. Но ты ошибаешься. Да, многие кончили так: Джимми Хендрикс, Джэнис Джоплин, Джим Моррисон. Однако есть и другие, вроде Мадди Уотерса и Чака Берри, которые продолжают делать свое дело год за годом, вовсе не думая умирать или уходить на покой. Они не сгорают ни в тридцать три, ни в пятьдесят лет. Ну так вот, я один из них. Я не собираюсь умирать... Я знаю, что происходит со мной и вокруг меня... И я не монстр...
   — Нет. — Она наклонилась вперед и, поцеловав Криса в щеку, погладила его длинные волосы, нарочно затянув эту невинную ласку. — Нет, ты не монстр. Я знаю это, Крис. — Она почему-то не могла заставить себя продолжить мысль и сказать ему: я боюсь за тебя, боюсь, что Тай... Что? Она знала, что здесь его слабое место. Крис мог не обращать внимания на поползновения Тай в прошлом из-за Яна и даже в настоящем, точнее в ближайшем прошлом, из-за Мэгги, но теперь... Теперь никто не стоял между ними, даже Найджел, по всей видимости изрядно поднадоевший Тай.
   Дайна заметила, что Крис, не отрываясь, смотрит на прядь ее волос, развевающуюся на ветру, светлевшую по мере того, как солнце все выше поднималось за их спинами.
   — Я пережил все, — сказал он. — Я прошел сквозь все... все эти уличные бои у меня на родине. Набил себе немало шишек, чтобы победить. Ты понимаешь, о чем я говорю?
   Белый парусник, поймав наконец попутный ветер, устремился к линии горизонта, тонкий и прямой, словно лезвие только что выкованного меча, где поверхность моря все еще была темной. Судно казалось волшебным, крылатым созданием, парящим над бескрайней равниной.
   — О постели, — начала Дайна. — Мы ведь друзья, Крис...
   — Друзья могут спать вместе.
   — Только не там, откуда я вышла. — Взяв его за подбородок, она заставила Криса повернуться лицом к ней. Посмотри на меня. Нам надо поговорить еще кое о чем... Так не годится. Ты и сам знаешь не хуже меня. Так что, по большому счету, мне незачем говорить тебе об этом.
   — Нет, — возразил он. — Так это просто меньше ... пугало бы меня. — Он улыбнулся ей одной из тех фирменных улыбок Криса Керра, от которых таяли сердца женщин всего мира. — Я полагал, что поучения закончились. — Однако он тут же посерьезнел. — Что ты имеешь в виду?
   — Я кое-что узнала. У меня не было времени обсудить это с тобой раньше... Да и, по правде говоря, я сама не уверена в своих чувствах по этому поводу. Мне то хочется задушить тебя, то...
   — Ты еще долго собираешься ходить вокруг да около?
   — Мэгги... сидела на игле, Крис. Как это получилось?
   — Ты спрашиваешь, как получилось, что она погибла?
   — Перестань морочить мне голову. Я все знаю.
   — Что знаешь?
   — Не смей врать мне!
   Дайна увидела, как задрожали уголки его губ. Ей даже показалось, что Крис начал задыхаться.
   — Стало быть, ты обвиняешь в этом меня? Ну что ж, это очень удобно. Я — вот он, перед тобой, а она...
   — Не вздумай продолжать!
   — С какого хрена ты вдруг стала такой Добродетельной, а? Тоже мне, принцесса! Ты никогда не совершала поступков, о которых тебе позднее приходилось жалеть?
   — Ты не ответил на мой вопрос. — Дайна была непреклонна.
   — И черта два отвечу!
   — Ладно. Забудь об этом. — Она отвернулась. Ветер прошелестел в низких кустах, спускавшихся почти к самой воде. Небо на западе было уже совсем чистым.
   — Тебе лучше не знать этого, — сказал он после долгого молчания так тихо, что Дайне пришлось попросить его повторить свои слова.
   — Нет, если ты собираешься соврать мне. Какой смысл нам быть друзьями, если мы будем врать друг другу. — Она искоса взглянула на него. — Когда мы говорили про «Pavane», ты тоже врал?
   Она видела, что обидела его, и была рада этому.
   — Нет, не врал, Дайна.
   — Тогда не ври мне и сейчас.
   — Ладно. — Он кивнул. Потом поднял сухую тростинку и стал лениво постукивать ею по земле. — Одной из ее черт всегда была своего рода невинность... не тупая простота типичных групп... вовсе нет. Но... я прошел через все это, а она нет. Я думал, что смогу уберечь ее от этого дерьма, понимаешь? — В его глазах застыло почти умоляющее выражение. — Она... Я старался сделать так, чтобы она не знала ничего о том, что я употреблял, насколько это было в моих силах. Я не хотел, чтобы у нее появилось искушение. — Вдруг он хрипло рассмеялся, но в его смехе звучала невыразимая боль. — И вот однажды, вернувшись домой, я увидел порошок на кухонном столе... Одна из ее подруг... я даже не был знаком с ней, ввела Мэгги, так сказать, в курс дела. — Он отбросил тростинку прочь от себя, но внезапный порыв ветра швырнул ее обратно ему в лицо. Сняв со щеки, он кинул ее за спину и продолжал. — Что за злая ирония. Какая-то маленькая шлюха... — Он вздохнул. — Ты ведь знаешь, как ей бывало плохо. У нее ничего не выходило с карьерой, а у меня не хватало времени... — Он поднес стиснутые кулаки к своим глазам. — Но она была такой слабой, Дайна... такой слабой. Она не могла выстоять перед ударами судьбы в одиночку... ей был нужен я, и ты, и многие другие, которых наверное не знаем мы оба. Она не могла... никогда не смогла бы сделать это одна...
   — Почему ты не остановил ее, Крис? — Дайна произнесла эту фразу очень мягко, но все же не смогла до конца спрятать жало обвинения.
   — Конечно, я думал об этом. Однако, взгляни на меня: чем я лучше? Какое право я имел запрещать ей делать то, что делаю сам? Я перестал бы уважать самого себя, если б поступил так...
   — И ты предоставил ей возможность продолжать убивать себя. Ты — просто себялюбивый негодяй.
   — Что я по-твоему мог предпринять? — грустно спросил он. — Однажды я побил ее. Да, это правда. Я был так взбешен, что потерял контроль над собой, и только уже потом опомнился... Боже! Я был зол на себя не меньше, чем на нее. Однако, я знал, что она будет продолжать заниматься этим, что бы я ни говорил... Особенно, если б я стал уговаривать ее перестать колоться, потому что у нее тогда появилась бы возможность заниматься чем-то назло мне, вымещать на мне отчаяние и ненависть к себе самой, переполнявшими ей душу в самые мрачные минуты.
   — Как вышло, что я ничего не знала об этом?
   — Все дело в том, что она слишком любила тебя. Она знала, что узнав правду, ты найдешь способ остановить ее... Дайна, она не хотела бросать...
   — Как ты можешь говорить так?
   — Потому что, — сказал он, приближая свое лицо к ее глазам, — что я знаю.

* * *

   В самолете, которым Дайна летела назад в Лос-Анджелес, было сухо и душно. В салоне витала микроскопическая пыль, забивавшаяся под веки и вызывающая слабую резь в глазах.
   Даже первый класс в этом рейсовом авиалайнере калифорнийской авиалинии не мог идти ни в какое сравнение с принадлежащем «Хартбитс» «Лирджет Лонгкорн 50», доставившем Дайну в Сан-Франциско. Глядя вниз на медленно приближающийся лос-анжелесский аэропорт, она вспомнила об этом широкофюзеляжном монстре, на сверкающих бортах и хвосте которого была нарисована гитара — фирменный знак группы.
   Разумеется, интерьер и содержание его обходилось невероятно дорого, однако он являлся не просто средством для рассеивания усталости и скуки на протяжении долгих турне, состоявших в основном из одноразовых концертов в разных городах. Имея «Лонгкорн», «Хартбитс» могли, например, обосноваться в Нью-Йорке, выступая на северо-востоке страны, в Атланте — на юго-востоке или в Сан-Франциско — на западе, что было немаловажно, ибо все члены группы, включая Криса, настаивали на том, чтобы не возвращаться в Лос-Анджелес во время гастролей.
   Дайна откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Она думала о долгой и изнурительной беседе с полицией, недоумевая по поводу того, почему инцидент с вооруженным нападением на Криса в «Лав-из-э-ликвид» оказался отодвинутым на задний план смертью Найла. Если все обошлось благополучно, то это никого не интересует. Иное дело, когда кого-нибудь ранят или убьют: тогда стаи стервятников слетаются на поживу, как было на похоронах Мэгги. Дайна вздрогнула, бородатое лицо с застывшей на нем странной улыбкой ясно стояло перед ее мысленным взором. Силка передал этого маньяка в руки полиции; тем все и ограничилось.
   А Крис? Он испытал секундное потрясение, но тут же постарался забыть о происшествии. «Подобные вещи не редкость в таких местах», — сказал он ей на следующее утро.
   Открыв глаза, она выглянула в иллюминатор. Самолет летел низко: до земли, казалось, рукой подать, и открывающееся внизу зрелище вызывало у нее чувство, близкое к отвращению. Ряды плоских крыш тянулись один за другим, делая Лос-Анджелес похожим на чудовищный город Левит. К тому же Дайна не любила взлеты и посадки... Вдруг она почувствовала, что у нее закладывает уши. Самолет резко сбросил скорость, раздался противный металлический визг, и через мгновение они уже катились по земле.
   Дайна почувствовала, что кто-то стоит рядом с ней, и, повернувшись, увидела улыбающееся лицо молоденькой, энергичной стюардессы.
   — Если вы не покинете своего места, мисс Уитней, то мы подрулим к запасному терминалу, где ваши люди устраивают для вас пресс-конференцию. Ваш багаж доставят прямо в машину. — Девушка опять улыбнулась. — Спасибо за то, что вы выбрали наш рейс.
   У трапа самолета стояла Берил, одетая в салатовое шифоновое платье, которое смотрелось бы ужасно на ком угодно, кроме нее. Она тут же схватила Дайну за руку.
   — Мы так рады, что ты согласилась на эту встречу с прессой, — экспансивно воскликнула она. — Честно говоря, я не знала, что произойдет, когда тебе сообщат о ней. — Она потянула Дайну за собой в коридор, где на каждом шагу попадались полицейские и представители различных служб аэропорта. — Как ты понимаешь, первые сообщения о твоих приключениях были довольно короткими и отрывочными. — Она впилась глазами в лицо Дайны. — Это, наверно было ужасно.
   «Да, — подумала про себя та, — это было ужасно. И не только в тех отношениях, о которых ты думаешь».
   — Все это может показаться тебе слишком отвратительным, — продолжала Берил, — но, в конце концов, трагедии происходят вокруг нас каждый день. И уж если быть честным до конца, все мы наживаемся на них так. Да, собственно, что тут такого? Просто проявление нормального человеческого любопытства. Все мы отнюдь не ангелы. — В конце тоннеля горел яркий свет. Оттуда доносился шум голосов людей, говоривших одновременно. — Вот мы и на месте. — С этими словами Берил ввела Дайну в комнату, где их появление вызвало настоящий переполох и было встречено щелканьем многочисленных фотоаппаратов. Операторы телевизионных камер также приступили к делу, в то время как озабоченно выглядевшие комментаторы тут же принялись что-то возбужденно говорить в микрофоны.
   — Я хотела написать для тебя готовый текст, — шепнула Берил, — но Рубенс сказал, что ты сама знаешь, что сказать.
   На самом деле, Дайна не имела ни малейшего представления, что ей следует говорить, и когда она поднялась по ступенькам на импровизированную трибуну, ее голова была совершенно пуста.
   Однако, как только репортеры расселись по местам, она поняла, что все будет в порядке. Дайна заметила среди них Лорну Дитер из Кей-Эн-Экс-Ти и, взглянув на нее, увидела в ее глазах выражение, какого никогда не видела в них. Переводя взгляд с одного журналиста на другого, она замечала в них то же самое выражение, и в ее груди вдруг возникло странное ощущение. Какая-то торжествующая мелодия зазвучала в ее мозгу. Дайне стало жарко. Потом к этой мелодии добавились слова, и она почувствовала мощный электрический импульс, волной прокатившийся по ее телу. Дайна прислушалась к этим словам.
   Все глаза, загипнотизированные тобой,
   Танцуют в такт музыке,
   Рожденной блеском американского сердца.
   Теперь она знала, что и зачем ей надо сказать. Она думала о Бэбе, лежавшем в луже собственной крови; о Мейере, мечтающем о свободе, прижавшись лицом к колючей проволоке в фашистском концлагере; о темнице, глубоко зарытой в воняющей гнилью земле. И, не переставая думать обо всем этом, она заговорила:
   — Когда я была молодой, — сказала она, — я узнала цену человеческой жизни. Я не могу утверждать, что Найл Валентайн являлся моим другом или хотя бы, что мы были знакомы давно. На самом деле, Крис Керр представил мне его всего два дня назад. Но, как это бывает при первой и последней встрече людей, случайно очутившихся в одном купе поезда, Найл Валентайн поведал мне о том, о чем он, возможно, не стал бы рассказывать никому другому.
   — Вы все знали его как музыканта, человека, обладающего неистовым талантом и ненасытной жаждой жизни, которая, в конце концов, и убила его.
   — Однако, мне удалось увидеть иную сторону его души, которую, как мне кажется, он тщательно скрывал от всех вас. Я говорю о его необычайной теплоте, человечности, которых мне всего больше жаль.
   — Мисс Уитней, — раздался чей-то голос. — Правда ли, что Найл Валентайн умер от сознательной передозировки наркотиков?
   — Я думаю, — медленно ответила Дайна, — что исчерпывающий ответ на этот вопрос вы получите, когда будет опубликовано медицинское заключение.
   — Однако, разве не соответствует действительности тот факт, — настойчиво продолжал тот же голос, — что некоторые члены группы «Хартбитс» были постоянными участниками наркотических оргий?
   — Мы все черпаем информацию из одних и тех же газет, — беззаботно кинула Дайна. И, улыбнувшись, добавила. — За исключением тех, кто ловит кайф, уставившись в телевизор. — Ответом на это был всеобщий смех.
   — А вы сами? Каким видам наркотиков вы отдаете предпочтение?
   Дайна повернулась в ту сторону, откуда был задан вопрос. Ее улыбка стала еще шире.
   — Пенницилин, когда мой врач прописывает его мне. Если же нет, то я ограничиваюсь витаминами и железом. — Все опять дружно рассмеялись.
   — Мисс Уитней! Поскольку в студии невозможно получить какой-либо информации о ходе съемок, не могли бы вы сами поделиться с нами тем, как продвигается работа над фильмом? — Этот вопрос был задан кем-то другим.
   — Я могу сказать, что участие в такой картине — мечта любой актрисы. Что же касается Мариона Кларка, то работа с ним — одно сплошное удовольствие, просто райское наслаждение. — Смех раздался в третий раз. — Если говорить серьезно, то вы изо дня в день получаете так мало информации только потому, что все идет настолько замечательно, что никто не хочет сглазить. — Она сделала паузу. — Вы же знаете, как директора студий полагаются на полинезийскую магию, — в зале опять раздался смех, — и негритянские амулеты. — Она улыбнулась журналистам, которые продолжали веселиться.
   За время ее отсутствия в городе напротив той афиши, что рекламировала новую ленту Редфорда, была выставлена новая. Берил вела машину по бульвару Сансет настолько медленно, насколько это ей удавалось, давая Дайне максимум времени на разглядывание гигантского плаката.
   Изображение на этой афише нельзя было назвать обычным для такого рода случаев. Оно состояло из двух огромных голов. Левая принадлежала прелестной женщине с волосами медвяного цвета и темно-синими глазами. Чувственные, чуть припухлые губы женщины были приоткрыты, точно она собиралась шепнуть какие-то нежные слова на ухо своему возлюбленному. На ее чертах застыло выражение почти детской невинности.
   Лицо, изображенное на правой части афиши, было суровым и решительным. Взгляд этой женщины, казалось, пронзал туманную дымку над Голливудом, проникая даже в самые укромные уголки. В нем ясно читались несгибаемая воля и мужество.
   И то, и другое изображения являлись портретами Дайны. Или, точнее, Хэтер Дуэлл.
   — Господи! — изумленно выдохнула Дайна. — Кому это пришло в голову?!
   Берил, нахмурившись, надавила на гудок, пугая молоденькое белокурое создание в шортах, пересекавшее бульвар на роликовой доске, и осведомилась.
   — В чем дело? Тебе что-то не нравится?
   — Наоборот, я в восторге! — Дайна высунула голову из машины. — Просто мне казалось, что в студии нет никого, у кого хватило бы воображения создать нечто подобное.
   — Так оно и есть. Рубенс пригласил Сэма Эмшвейлера. Это независимый рекламный дизайнер, пользующийся сейчас большим успехом... Он работает в основном для печатных изданий. — Она надавила на газ и успела проскочить перекресток за секунду до того, как зажегся красный свет. — Он — тот самый гений, который помог Рубенсу спасти задницу, представив «Моби Дика» с таким блеском.
   — Я отлично помню. Это было великолепно. Берил кивнула.
   — На сей раз Рубенсу было не слишком легко это сделать. Ему пришлось буквально выбивать у Бейллимана согласие на то, чтобы студия заплатила свою долю.
   — Как ему это удалось?
   Взглянув на Дайну, Берил не смогла сдержать улыбки.
   — Он сказал Бейллиману, что первые две катушки с отснятой лентой куда-то запропастились. Разумеется, тот ему не поверил и перезвонил Мариону. Ну а Марион, которому Бейллиман смертельно надоел, подтвердил слова Рубенса.
   — Услышав это, Бейллиман стал белым как мел, потому что по контракту с Рубенсом, студия несла ответственность за замену уже отснятого материала. — Дайне стало интересно, принадлежала ли идея включить этот пункт в контракт Рубенсу или Шуйлеру. — В общем, как бы там ни было, все решилось в тот же день. Мне не хотелось говорить тебе заранее, чтобы не испортить сюрприз.
   Свернув с бульвара на Бел Эйр, Берил сбавила скорость.
   — Рубенс оказался прав. Ты потрудилась там на славу. — В голосе Берил звучало столько уважения, что Дайна невольно посмотрела на нее. Возможно, Берил никогда бы не удалось занять призовое место на конкурсе красоты, но она обладала другими достоинствами, гораздо более ценными, нежели очаровательная внешность. «Во всяком случае, для меня», — подумала Дайна и, рассмеявшись, сказала вслух.
   — Ты не верила в мои силы, Берил?
   — В этом городе, — ответила та, — нет места для веры. Дайна отметила про себя, как искусно ее собеседница избежала ловушки. Если бы Берил сказала, что верила, то было бы ясно, что она врет, а противоположный ответ прозвучал бы оскорбительно.
   — Однако, я знаю Рубенса, — продолжала Берил, — и доверяю его мнению.
   — Неужели он никогда не ошибается?
   — Только в случае со своей женой, — сказала Берил, сворачивая на подъездной путь.
   Мария открыла дверь в тот миг, когда машина остановилась у крыльца. Дайна вручила ей ключи от багажника.
   — Пожалуйста, постирай всю одежду, Мария, — сказала она. — Или отвези ее в прачечную.
   — Рубенс разговаривал с тобой о Дори Спенглер, — заметила Берил, когда они пересекли холл, направляясь в гостиную. Дайна кивнула, и Берил, вздохнув, добавила. — Ты знаешь, для нас всех было бы гораздо легче, если бы ты просто отпустила Монти на все четыре стороны. Тогда мы могли бы...
   — Я уже переговорила обо всем этом с Рубенсом. — В таких случаях Дайна умела придавать своему голосу остроту и резкость. — У меня нет ни малейшего желания ворошить все это еще раз вместе с тобой.