Васильева Ксения. Богатая наследница

   Эля тут же принялась за дело.
   - Пойдемте, посмотрим то место в саду...
   - Мы как раз и собирались, - обрадовался лейтенант, что она первая сказала об этом.
   Там, где вчера валялась потерпевшая Люська, на опавших листочках буро темнела засохшая кровь...
   А чуть в стороне торчал из земли корень дерева.
   Но на нем крови не было.
   Лейтенант внимательно все осмотрел, пошептался с сержантом и сказал Эле: возможно и так, - упала она на этот корень, а потом перекатилась в бессознанке, тут пригорочек, видите? Но все-таки как-то не сходиться. На затылка тогда была бы рана...
   Лейтенант явно сомневался, но, наконец, ушли.
   Эля с облегчением вздохнула, но подумала: до чего же неблагодарная! Ночью, если бы неожиданно появился такой лейтенант, она бы от счастья разревелась, а днем, при свете, ей он надоел.
   Если бы вчерашним вечером она была так же внимательна, как ночью, когда до слез в глазах всматривалась в ствол березы, то заметила бы метнувшуюся тень... Но она тогда ничего не увидела, не услышала.
   А ведь был чужой в её "наследном парке"... Глава 3
   1945 год. Берлин. Конец Великой Отечественной.
   Сержант Витька Капустин, сирота, - все родные погибли в Гомеле), с прекрасным знанием немецкого (мама, Заслуженный учитель Белорусской ССР заставила), был направлен порученцем к генерал-лейтенанту Петрову, Александру Алексеевичу, Герою Советского Союза.
   Генералу Петрову он понравился: лихой, сообразительный, исполнительный парень, да ещё и переводчик! И, присмотревшись к Витьке, Генерал понял, что такой сумеет отлично исполнять ВСЕ, вплоть до разного рода деликатных, поручения. А таких моментов в боевой жизни было немало.
   Хоть и изнурительные шли бои, и даже на сон времени не оставалось, однако человек есть человек, а тем более - мужчина.
   И об этом забывать невозможно. Иной раз в самую неурочную минуту. Если рядом находится боевой товарищ женского пола, пусть даже страшнее бабы-яги...
   Вот так и совершались походно-полевые романы, и возникло новое понятие, созданное войной, - ППЖ, - полевая, походная жена.
   Ломала война человеческие судьбы.
   В штаб армии генерала Петрова пришла новенькая. Двадцатилетняя машинистка-стенографистка Ираида. Да не баба-яга, а истинная красавица. Из Орловской губернии, где когда-то, говорят, проходил путь "из варяг в греки", и от того все орловские смахивают на классических греков, высокие, стройные, а женщины - малогрудые, худощавые, - с большими карими глазами и тяжелыми черными волосами.
   Такой была и Ираида.
   Некоторые из офицеров сетовали, что она слишком худа и черна, но те, кто понимал "в апельсинах", сделали на Ираиду стойку.
   К ним относился и генерал Петров.
   Хотя всю жизнь прожил верным семьянином со своею женой, - майором медслужбы, женщиной умной и деловой, не обращающей внимания на такие глупости, как романтическая любовь, и любовь вообще.
   Но все же прижили они двух парней, один из которых к концу войны погиб, а второй - фронтовой инвалид, - находился в спецгоспитале, видимо, не на долгое время, - тяжелое черепное ранение.
   Жена Александра Алексеевича писала бодрые, суховатые письма и генерал, маясь как в аду от своих жизненных горестей и невозможности поплакать жене хоть в письмах, - отвечал похоже.
   И тут Ираида.
   В которую он влюбился с первого взгляда, как молоденький парнишка, так он не влюблялся никогда и даже не знал, что ТАКОЕ вот может быть.
   А Ираида?.. Что, Ираида!
   За ней волочились почти все, - выбирай - не хочу.
   И молодые, и не очень, и красавцы, и Герои, и...
   А она выбрала Александра Алексеевича. Пожалела.
   Женская жалость, скажу я вам, - больше иной раз, чем любовь.
   И начался у них безумный роман.
   Бои, конец войны, последнее напряжение сил, и... - любовь!
   Описывать это невозможно, надо это прочувствовать.
   Генерал Петров, как порядочный человек, сделал Ираиде предложение руки и сердца, сообщив, что женат, но с женой он разведется, потому что не мыслит жизни без Ираиды. Ираида была детдомовка и ни ласки, ни любви никогда на себе не испытывала.
   Генерал срочно послал Капустина в Москву, в командировку, - с письмом к жене (боялся почтарей военных), где он коленопреклоненно просил прощения, рассказывая о своей необыкновенной любви, а квартиру и машину, - отдавал жене и пока ещё живущему сыну.
   Жена, как сказано выше, была женщина холодная, умная, но ещё и гордая.
   Она ответила Петрову, что ничего не имеет против развода, так же, как и её несчастный сын.
   Впервые в жизни, после этого письма, у генерала заболело сердце настолько, что он провалялся день в медчасти (после, от сердца он и умрет). Но дело сделано и надо было думать и о том, где и как жить.
   Конечно, генералу о квартире заботиться вроде бы нечего, казенную всегда дадут, там, где он будет работать.
   Но Александр Алексеевич, зная, что катит ему шестой десяток, понимал, что вполне возможно любимая Ираида останется скоро одна, а то и с малым ребенком (как в воду глядел генерал. Только не знал он, что Ираида посильнее его будет и ничто её не сломит, кроме гибели сына...), и он должен всем её обеспечить.
   Ибо он теперь за неё ответственен.
   Опять и опять занадобился Витька Капустин.
   Он мотался в Москву, там, с подачи письма генерала, обеспечил дачный участок в гектар, в ближнем Подмосковье, даже с постройкой дома договорился...
   От такого генеральского доверия, Витька возомнил себя большим человеком, которому все нипочем и которого от любой беды генерал отмажет, и стал свысока относиться ко всем остальным порученцам, ординарцам и даже адъютантам, чем заслужил нелюбовь и зависть.
   Генерал дал ему следующее, - оказалось, роковое задание, приискать по брошенным домам и виллам хорошую обстановку для их с Ираидой будущего дома.
   Витька, не будь промах, и зная уже доброту и добропамятность Петрова, выговорил себе десять соток из генеральского гектара, а уж домок он себе поставит сам, - дружков у него в Москве было теперь навалом.
   Поручение насчет обстановки было кстати, - Витька собрался и себе кое-что ухватить из Германии, и с генеральским вагоном отправить на склад в Москву.
   В одной из вилл под Берлином Витька углядел шикарную мебель, то, что нужно, - он уже насмотрелся западной жизни и понимал, что к чему, парень был хваткий.
   Но незадача на вилле случилась, - выполз откуда-то хозяин, ветхий старик.
   Витька на хорошем немецком объяснил ему, что обстановку они экспроприируют, оставив лишь необходимый минимум.
   Старик вяло махнул рукой, - согласился.
   Но когда Витька с сопровождающим его солдатиком схватились выносить старинное совсем бюро, старик заблажил, - Найн! Найн! и кинулся на Витьку.
   Солдатик, совсем зеленый, увидев, что на его начальника наезжает фашистюга, открыл пальбу и старика уложил.
   Витька пригрозил солдатику, что его за это убийство посадят и чтоб он ни сном, ни духом - никому ничего.
   Забрал треснутое уже от борьбы за него, бюро и все, что было в доме, вплоть до картин и драгоценностей в стенном сейфе, который они взорвали гранатой.
   Вещи сгрузили в ангар и там Витька осмотрел бюро, за которое так хватался старик, но ничего не нашел и решил на досуге разломать его к такой-то и узнать, чего так беленился старик.
   Но если где горит, то паленым пахнет.
   Мебель срочно отправили вагоном в Москву, а по верхам и низам стали бродить разные слухи о витькиной деятельности, и о самом генерале Петрове... Хотя таких как Петров, вывозивших мебель и прочее из побежденной страны, - был каждый третий или второй.
   Но вот отчего-то прицепились к Петрову.
   К тому времени война окончилась.
   Петров отбыл в Москву и ушел в отставку, а комиссия, прибывшая по поводу трофеев, их изъятия и количества, прихватила Витьку за хвост, он уже не был порученцем и сидел на "губе", то есть гауптвахте. Наломала ему бока комиссия так, что Витька слезами умылся. Послал письмо в Москву, генералу Петрову, но тот не ответил. Сам объяснялся на другом уровне по поводу "опель-адмирала" и каких-то драгоценностей, которых, - якобы, - в глаза не видел.
   Но генералу-то в отставке ничего, кроме порицания, а Витьку отправили прямо из Германии на службу в дальний гарнизон, в Забайкалье, - город Читу.
   Оттуда он снова написал генералу Петрову, снова на Управление, но генерал опять не ответил или же ему письмо вовсе не передали.
   Генерал умер и осталась Ираида одна, с маденчиком Жориком.
   Замуж больше не вышла, хотя и сватались, и сватали, - боялась чужих мужиков. Обведут вкруг пальца, обманут и оберут. И останется её любимый сынок Жорик босым-бос, голим-гол.
   Любовника же имела, из простых, - на постройке дачи познакомились. Парень, что надо, - лихой, красивый, хромал, правда: на фронте разведчиком был, пулю схватил нехорошую.
   Парень тот, Петро, остался при дачном поселке, "умельцем".
   Ираида ему земли отрезала.
   Он построился, женился на местной девчонке, а к Ираиде ходил часто, и с любовью, и с делами, и выпить-закусить.
   А Витька, с горя, в той Чите, озоровал как хотел, и погнали его из Армии за пьянство. Хорошо, не посадили по хулиганке.
   Люто возненавидел генерала Петрова, считая главным виновником своих бед.
   Все Витька пропил, что привез и устроился работать в ЖЭК.
   Женился нескоро, на новой жэковской секретарше, - тихой молоденькой девчонке, с прижитым мальчоночкой на руках.
   Витька его усыновил, - своих не случилось, девчонка, хоть и молоденькая совсем, - вся больная. Померла от почек.
   Витька затосковал и наверное бы сам каюка дал, если бы не привязалась к нему суровая бабища, начальница общей их жэковской конторы ( Витька ещё был симпатичный), - непьющая, не курящая, только по постельному делу зверь.
   После своей квелой первой жены Витька сильно соскучал по этому делу и с бабищей они давали перцу, - пух из перин летел.
   Пасынка звали Илья.
   Был он тихий и симпатичный на мордашку, как и его несчастная мамаша. В школе учился справно, приемных родителей, если и не любил, то уважал. В институт поступил педагогический, окончил.
   Стал преподавать математику и физику в старших классах. И встречался с девушкой Леной из школьной библиотеки.
   Подошло Витькино время покидать этот свет, чахотку где-то подхватил. Уж как ни старалась бабища его вытянуть - не смогла.
   И почти перед концом, Витька вдруг восстал, потребовал от бабищи водки, приказал, чтобы старуха вышла на минуту. и вдруг рассказал Илье ту давнюю историю, германскую, со старинным бюро и всем прочим, которую помнил досконально, в деталях.
   И взял с Ильи слово, что тот разыщет или самого Петрова, или его вдову Ираиду, или их последышей...
   Найдет бюро и возьмет те богатства. А что там они есть, Витька не сомневался. И что бюро не выбросили - тоже. И ничего в нем не искали, потому как ничего не знают. Илья слушал эти бредни вполуха, - человек больной, чего не придумается.
   Но Витька настаивал и настаивал, и даже заставил Илью поклясться, что тот поедет, разыщет неправедную семейку и отомстит за своего отчима. А богатство великое себе возьмет, потому что Петровым оно не принадлежит, за него Витька муку принял.
   Он встал, и откуда-то из загашника, из тряпочки, вывернул пачечку долларов, и отдал их Илье с присказкой: если тот на что другое истратит, то не видать ему покоя на этом свете.
   - Я сегодня помру, вот увидишь, - сказал он и ещё раз повторил, смотри, не обмани. Я тебя вырастил, выкормил, а теперь ты отвечай. Сам хотел Петровых достать, да вот с бабами забурился.
   Через неделю Витька умер.
   А Илья стал тосковать и думать, думать...
   Не любил он Забайкалье, не любил свою работу, своих учеников, пыльные улички Читы, хотя ничего другого не видел. И к невесте своей относился, молоденькой библиотекарше Леночке, не очень, а она его обожала до истерики.
   И однажды, наплевав на все, не веря в отчимовы сказки, все же собрался Илья в Москву.
   Леночка провожала его со слезами, рыданиями, цепляньем за полы, - она чуяла, что Илья уезжает навсегда. А жить без него она не сможет.
   И спрашивала каждоминутно: ты возьмешь меня в Москву, когда устроишься? Возьмешь? Я же без тебя умру...
   И он отвечал, что, конечно, возьмет, как только...
   Но сам был уверен, что навсегда оставляет здесь все, что было, и никогда, ничего отсюда не потянет с собой.
   И кто знает, а вдруг сказки отчима вовсе не сказки?.. Глава 4
   Клим проснулся в четыре, при том, что заснул - в три.
   ... Сон алкоголика краток и тревожен, говаривал его друг Берлинский.
   Вчера опять нажрался в сосиску! И с кем! С "голубятней", или как они себя называют "по-научному" - геи. Да хоть - феи! - Климу на их названия и сущность начхать: главное, что они - ребята ушлые и у них схвачено все и могут все.
   Конечно, за все надо платить, но где и когда Клим пропадал? А на работе карячиться, - хоть в престижном месте, - дурней нет. Вот если за так бабки отхватить!..
   Короче, сегодня надо бы опять подтянуться к "Райским птичкам", где у "этих", оказывается, стоянка.
   Пошатываясь, Клим полз по коридору, - длинный, на тощих длиннющих ногах. Плечи - широкие, но одни кости, а руки - китайские палочки для еды! И все это при опухшей роже, - картина зубодробительная.
   Но Клим умел себя делать. Никто в нем сегодняшнем не признал бы искрящегося элегантца. Он работал над собой перед каким-нибудь важным походом, как визажист из л,Ореали.
   Правда, с одежкой у него сейчас беда: все его "эксклюзивы" маман забрала себе в шкаф и заперла на ключ. Идти на открытый конфликт Клим не решался: маман его кормит, хотя и с воплями, "бездельник" и "свинья"!
   Приходилось сидеть дома, выбираясь лишь в скверик при доме, когда маман сматывалась на свой рынок - торговать. Но вчера Клим не выдержал. С утра уже понял, что если не проедется в Центр, не выпьет на Арбате в кафешке рюмку мартини, то окончательно утеряет себя и тогда, - прости прощай сахарная мечта: встретить богатую глупую курицу и прилепиться к ней на веки-вечные, до конца дней её.
   Но для поездки нужна хорошая придумка.
   Клим знал, что облапошить маман ничего не стоит.
   Он взял телефон, набрал кучу цифр и сказал лишь одно слово, выезжаю, тут же положив трубку на рычаг.
   Маман по своему параллельному набор цифр ухватила.
   После этого Клим вальяжно вышел на кухню и она не выдержала, выскочила из своей комнаты.
   - Куда это ты намыливаешься? - Поинтересовалась она, - имей в виду, одежды не дам, иди в халате!
   - Что ж, - ответил он оскорбленно, - пойду, в чем есть.
   - Не смей никуда таскаться! - Заорала она, - опять приползешь на четвереньках! Хватит того, что я тебя содержу!
   - Хорошо, - ответил Клим с достоинством, - я никуда не пойду. Тебе же хуже будет.
   - Мне?! Хуже, чем есть, уже не будет, разве что сдохну, откликнулась маман злобно, однако любопытство пересилило, - а что, собственно, такое случилось?
   - Ничего особенного. Просто Виталик Еншин ( это был любимый человек маман, - сын международника Еншина, - с которым Клим раньше, давно, дружил ) мне место устраивает в своем офисе, им человек с языком требуется... Но поскольку ты так, я не пойду, пусть все катится...
   ...Маман - такая дура!..
   Она завопила, что ему лишь бы на тахте валяться и плешь протирать, но если Виталик, она даст одежу, чтоб не стыдиться!
   И ринулась к себе в комнату.
   Клим втихую даже заржал: хорошо, что дураки не перевелись.
   Через полчаса Клим стал тем джентльменом, коий вчера в кафе "Райские Птички" ошеломил "голубцов".
   В "эксклюзивном" твидовом пиджаке, который привезла ему из Америки Хизер, блекложелтой рубашке, с нежновьющимися темнорусыми волосами ( плеши как не бывало!), да ещё три сотки деревянных (маман-таки выделила для "Виталика"!) Клим поехал в Центр. И попал в "Птички".
   А теперь вот жадно хлебает хлорированную воду из под крана и не знает, как бы похмелиться.
   Он договорился, что сегодня будет в "Птичках"... Парень там один Климу приглянулся, - не ТАК, а по-человечески. Увидел Клим, как тот небрежно выбрасывал из портмонета баксы.
   Зовут парня - Стах, кликуха по фамилии, а так - Юра. Был он высокий, темноволосый, сероглазый, - супер из американского боевика. Почти...
   Зазвонил телефон, маман с кем-то льстиво-фальшиво поздоровалась и тут же крикнула: тебя!
   И в дверную щель прошипела-прошептала: Эля!
   Звонила его бывшая жена Элька. Маман была рада даже этой кислой нынешней дружбе: она обожала Эльку за непьющесть и гигантское трудолюбие на переводческой ниве.
   Клим взял трубку.
   Элька протарахтела, что рассказывать ничего не будет, плохо слышно, а пусть он приезжает... Адрес дачи такой-то.
   Он ничего не понял и дипломатично отвязался: спасибо, как-нибудь. Тут же выплыла из своей комнаты маман, которая, конечно же! все слушала. И разоралась.
   - Посмотри на себя! На кого ты похож! И опять наврал мне, про Виталика! Я не думала...
   Клим возмутился, - что ты орешь? В ушах звенит! Можно сказать все тише?
   - Ладно, - вздохнула маман, - что я - действительно? Ты уже даже не взрослый, а старый ( во дает, тридцать семь лет и "старый"!), ничего не исправишь... Скажи лучше, что это у Эли за дача? Я случайно краем услышала...
   - Откуда я знаю? Снимает... Сумасшедшая она, - осенью на дачу!
   Маман с какой-то задумчивостью произнесла:
   - Ты ещё и глуп... Твоя, к сожалению бывшая, жена - умница, и в хибару не поедет. У её первой свекрови - шикарная дача, ты ничего не помнишь, что хорошо бы помнить. Что там сейчас? Съездить надо и разузнать, понял? Женщины любят внимание, а к тебе, дураку, Эля тепло относится... Ценить надо, - жестко заявила маман.
   Клим не выдержал этой пропихниловки и закричал: что, мне сейчас на электричку? Пойми, ничего у нас с Элькой не будет! Ни она не хочет, ни, честно говоря, - я.
   Маман посмотрела на него с глубоким сожалением как на тяжелобольного и ушла. Наконец, и из дома.
   Клим прошлепал на кухню за сигаретами. На столе лежала записка. Там было сказано, что если он ещё не утерял соображение, то пусть немедленно звонит Эле и едет на дачу. На конфеты деньги маман оставляет. Но если повторится вчерашнее, в дом она его не пустит и вызовет психушную боигаду. На стуле развешены были "эксклюзивы"... Дает маман! Клим воспрял духом. Он сумеет и опохмелиться, и небольшую коробочку конфет купить. Ладно, съездит он на эту дачу! Элька по доброте, может, денюжек подкинет. А вечером в Москву! Дурак он, что ли, на даче сидеть!
   Через короткое время Клим стоял у палатки и с наслаждением испивал стакан "партейного".
   На душе и сердце было светло как в раю.
   В пакете болталась очень небольшая, но вполне элегантная, - в духе хозяина, - коробка конфет. Глава 5
   Клим уже доехал до Павелецкой, но выйдя из вагона метро вдруг, повинуясь неизвестно чему, перешел на другую линию и поехал обратно, в центр.
   В кафе "Райские птички".
   Пошла она, Элька, до завтра!
   В "Птичках" ещё не наступило время настоящего контингента.
   Клим подумал, что стоит для затравки настроения выпить и заказал самое дешевое спиртное, какое здесь было.
   Официант не удивился: днем здесь разный люд, кто и пол стакана водки брал.
   Стукнуло-брякнуло семь часов. Последние посетители выползли на воздух, а Клим сказал, что он ждет друзей.
   - Кого? - Осведомился мэтр.
   - Стаха, - заявил захорошевший Клим.
   - Он будет, - сообщил мэтр уже другим тоном.
   Действительно, через полчаса появился Стах, одетый как на малый прием: в темносером костюме в тонкую полоску, в светлосерой рубашке и шелковом синем галстуке.
   Он оглядел пустой зал своими небольшими очень яркими глазами и увидел Клима. Улыбнулся как доброму знакомому и Климу показалось, что этим он и ограничится. Неясный парень этот Стах.
   Клим внутренне заметался, - неужели он будет сидеть один?..
   Но Стах постоял с минуту и своей какой-то четкой походкой направился к столику Клима.
   - Привет, - сказал Стах дружелюбно, - а я думал, ты не придешь, мы вчера прилично набросались. Что принимаешь? - кивнул Стах на стакан.
   Климу неловко было признаться, что "принял" стакан портвешка и потому он, чуть скривившись, ответил, - да так, какой-то дряни.
   В этот момент в кафе ввалилась компания совсем юных парнишек. Среди них выделялись двое: высокий крепкий блондин с шапкой светлорусых волос, сверкающими голубыми глазами, сияющими нежным румянцем скулами и блестящими как жемчуг зубами. Это было живое воплощение юности.
   И второй, - черноволосый, бледный, с косичкой, тонкими чертами лица, юность другая, - томная и таинственная.
   Оба были одеты в черную кожу. Вчера этих не было.
   Они увидели Стаха и бросились через весь зал к их столику.
   Блондин стал на показ обнимать Стаха, а черноволосый смущенно улыбался, как бы ожидая своей очереди.
   На Клима они не смотрели, он их не интересовал.
   Стах смеялся, а блондин кричал: удушу, предателя! Почему ты не сказал, что вчера была сходка?
   Стах представил их Климу: Леон (блондин), Максим ( черненький), Клим, наш новый друг.
   Стали пить, подошло ещё несколько человек, но главным стола был Стах. Клим, пока ещё был трезв, с удивлением обнаружил, что совсем незаметно отсутствие девиц.
   Компания была такая разная, мальчики так похожи на девочек, своим поведением, кокетством, что Клим чувствовал себя как рыба в воде и даже ощутил некоторую влюбленность в Леона.
   Впрочем, в него были влюблены все. А он как бы не принадлежал никому и над всеми посмеивался.
   С черненьким Максимом они были как подружки: перешептывались, хихикали, что-то обсуждали, о ком-то сплетничали...
   Потом Клим почти перестал что-либо понимать. Правда запомнил один коротенький разговор. Он спросил, где работают эти двое, Леон и Максим, не в кино ли?
   Леон презрительно выпятил губу.
   - Очень надо! За гроши гнуть спину перед всеми? Я и Макс манекенщики.
   Клим, набравшись храбрости, спросил: а я мог бы стать манекенщиком?..
   Леон остро глянул на него и хихикнул, - а что? Вполне. Мода для пожилых мужиков, клево будешь смотреться!
   Клима покоробило это - "для пожилых", но он все же продолжил: что, ты мог бы меня рекомендовать?
   На что Леон беспечно заявил: легко! Хочешь? Я поговорю.
   Конечно, Клим хотел! Не хотел - жаждал.
   Но постарался не показать этого и так же небрежно кинул: давай, поговори. Я сейчас в простое. Думаю, смогу.
   Они обменялись телефонами. Ну, а потом пошел загул и они все поехали к какому-то "герцогу", в огромную старинную квартиру.
   Что там было, Клим не помнил.
   Проснулся Клим в чужой чистой холостяцкой комнате.
   Стенка с книгами и одним портретом - полного барственного мужика в старинном сюртуке (это был Оскар Уайлд, но Клим насчет образованности не преуспел, об Уайлде слышал, но книжек его в руках не держал, и в личность не знал), письменный стол, на котором лишь компьютер. У стены - узкий шкаф-купе.
   Кто здесь хозяин, - неизвестно. Надо выяснить.
   Выйдя в коридор, который оказался довольно длинным, он увидел в конце его арку на кухню, а налево и направо по коридору - двери.
   И ни звука...
   Только из кухни вышел толстый меховой кот странного дымного окраса и уставился вопросительно на Клима огромными человечьими глазами орехового цвета. Кот явно спрашивал, что ты здесь делаешь?
   Удивление кота было столь неподдельным и ярко выраженным, что Клим рассмеялся.
   Он прошел на кухню.
   Здесь тоже была по-мужски стерильная чистота (у мужчин либо хламно как в ночлежке, либо - стерильность. Третьего не дано) и Клим с радостью увидел литровую бутылку виски.
   Вот это находка!
   Он тщательно, со вкусом, налил полный бокал (нашел в шкафчике) холодной воды из-под крана, в другой бокал бухнул виски, сел за стол и скобочкой - глоток воды, виски и снова воды, махнул.
   Голова поплыла по чудным волнам... Климу захотелось общения и он уже собирался накатить кому-нибудь по телефону, который зазывно подмигивал на столе красным огоньком, как одна из дверей отворилась и в коридор вышел Стах.
   Так вот он у кого! Почему-то так Клим и предполагал.
   Стах был в роскошном шелковом халате и выглядел бодрым и не жаждущим. Будто и не пил вчера.
   Он спросил: нашел? Я специально оставил, чтобы ты не маялся.
   - Выпьешь? - Осведомился Клим, беря бутылку.
   Но Стах покачал головой: нет, я с утра не пью. Знаешь как: утром выпил, весь день свободен.
   - А чего тебе? Ты разве работаешь? - Удивился Клим.
   У него сложилось полное впечатление, что Стах вообще не работает, а живет на какую-то ренту.
   - Ну как тебе сказать... - Несколько замялся Стах, - Я работаю, но работа у меня хитрая, - консультанта по разным сложным экономическим проблемам... Приглашают, я решаю проблему и мне отваливают сумму. Вот и все. Завишу от себя: сколько наконсультирую, столько получу. Пока на заслуженном отдыхе, заколотил энность - могу погулять.
   Клим обзавидовался: как же они все, блин, устроились! Те, сопляки, модели, этот - консультант, и их ничто не трахает. Не то, что он, бедолага, с своей зверской маман, без копейки!
   Надо их держаться! Тогда и он будет в шоколаде.
   И тут же запопрошайничал: слушай, Стах, хоть бы устроил на какое-нибудь хлебное место! Я английский знаю.
   Стах внимательно посмотрел на него, - с языком сейчас люди нужны. Если хочешь, могу тебе устроить работу... Только ведь ты в манекенщики решил податься?
   Стах усмехнулся.
   Не понравилась Климу усмешка. Черт-те какой этот Стах, крученый-перекрученный. Консультант! Наверное, бандит с большой дороги, как маман выражается. Но Климуше наплевать. А вот клянчить, пожалуй, не надо. А то и будут держать его за шестерку. Надо постараться не пить. Или хотя бы не напиваться. Пусть этот Стах не воображает, что Климу только до водки дело!