Страница:
— Надо сказать, ведут они себя в захваченных землях достаточно пристойно, чтят жену вождя и женщин племени Хадора не делают наложницами, а берут в жены… словом, захватчики моглибы вести себя и хуже.
— Может, и могли бы… Да. Если это расчет, то расчет мудрый: в этом Владыке Севера не откажешь. Он вывел Смуглолицых из игры, не принуждая становиться на сторону Севера; очевидно, что на сторону Нолдор они уже не перейдут. Значит, что бы ни случилось, Смуглолицые станут либо союзниками Мелькора, либо — в худшем случае — останутся в стороне…
— И они становятся союзниками, в конце концов. Ну, если то, что рассказывает о Севере эта Книга, правда, удивительно, что вообще все люди этого не сделали. И, выходит, ошибался Хурин, когда говорил — Мелькору неведомо то, что движет людьми.
— Выходит, ошибался. А люди, как вы помните, действительно в большинстве своем приняли сторону Мелькора — кроме Трех Племен, разумеется.
— Тогда странно, что в Войне Гнева они не отстояли своего Властелина…
— Учителя, — мягко поправляет Собеседник. — Учителя, а не Властелина. А почему не отстояли… об этом мы с вами поговорим потом. Хотя, может быть, мои разъяснения вам уже не потребуются…
Гость собирается уже было перевернуть страницу, но останавливается, вспомнив что-то:
— А кстати… он же вроде не любит, когда перед ним падают на колени — что ж они все это делают, и вожди, и воины, и Гортхауэр, — а Владыка не возражает ?
— Есть разница между «встать на колени» и «преклонить колено» ?— вопросом на вопрос отвечает Собеседник. — Разве рыцари в столь любимых многими повестях не преклоняют колена перед своими королями ?Это знак почтения, а не почитания; верности, а не преклонения. Где верующий падет на колени перед Богом, там верный преклонит колено перед Человеком.
— Слишком тонкое различие; мало кто заметит и поймет.
Приглушенный шорох одежд — должно быть. Собеседник пожимает плечами:
— Тем не менее оно существует. Тому, кто преклонил колено, легко подняться; тому, кто встал на колени, легче пасть ниц…
АСТ АХЭ: Мать
ЛААН НИЭН: Странник
— Может, и могли бы… Да. Если это расчет, то расчет мудрый: в этом Владыке Севера не откажешь. Он вывел Смуглолицых из игры, не принуждая становиться на сторону Севера; очевидно, что на сторону Нолдор они уже не перейдут. Значит, что бы ни случилось, Смуглолицые станут либо союзниками Мелькора, либо — в худшем случае — останутся в стороне…
— И они становятся союзниками, в конце концов. Ну, если то, что рассказывает о Севере эта Книга, правда, удивительно, что вообще все люди этого не сделали. И, выходит, ошибался Хурин, когда говорил — Мелькору неведомо то, что движет людьми.
— Выходит, ошибался. А люди, как вы помните, действительно в большинстве своем приняли сторону Мелькора — кроме Трех Племен, разумеется.
— Тогда странно, что в Войне Гнева они не отстояли своего Властелина…
— Учителя, — мягко поправляет Собеседник. — Учителя, а не Властелина. А почему не отстояли… об этом мы с вами поговорим потом. Хотя, может быть, мои разъяснения вам уже не потребуются…
Гость собирается уже было перевернуть страницу, но останавливается, вспомнив что-то:
— А кстати… он же вроде не любит, когда перед ним падают на колени — что ж они все это делают, и вожди, и воины, и Гортхауэр, — а Владыка не возражает ?
— Есть разница между «встать на колени» и «преклонить колено» ?— вопросом на вопрос отвечает Собеседник. — Разве рыцари в столь любимых многими повестях не преклоняют колена перед своими королями ?Это знак почтения, а не почитания; верности, а не преклонения. Где верующий падет на колени перед Богом, там верный преклонит колено перед Человеком.
— Слишком тонкое различие; мало кто заметит и поймет.
Приглушенный шорох одежд — должно быть. Собеседник пожимает плечами:
— Тем не менее оно существует. Тому, кто преклонил колено, легко подняться; тому, кто встал на колени, легче пасть ниц…
АСТ АХЭ: Мать
527 год I Эпохи
… - И еще, там женщина пришла, сына своего ищет… Говорит, он у нас.
— Пусть войдет.
— Да, Учитель, — воин легко поклонился и вышел.
Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Высокий седой человек, стоявший перед ней, улыбнулся уголком губ:
— Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
Женщина, похоже, немного успокоилась:
— Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
— Да вроде того, — в светлых глазах блеснули веселые искорки.
Помолчали немного. Женщина вздохнула.
— Смотрю я на тебя, сынок, — видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые… Родные-то живы?
По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается… Нет уж, пусть лучше остается так.
— Живы.
— Тоже небось сам ушел сюда?
— Сам.
— И не спросил никого?
Он кивнул.
— Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал — долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся — и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила — вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена — грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю — ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом… Где тебя зацепило так — в бою или на охоте?
— В бою, — он опустил голову.
Женщина снова вздохнула:
— Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу — будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь — до свадьбы заживет… Жена-то есть или невеста?
Он покачал головой: нет.
— Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые… И красив.
— Красив? — он усмехнулся.
— Ах, сынок, сынок… Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы — знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, — женщина лукаво улыбнулась.
Он отвернулся — быть может, слишком поспешно.
— Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху…
— Нет-нет… Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
Он распахнул двери:
— Позовите Кори. И пусть поторопится — его ждет мать.
Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
— Скажи, сынок, а Властелин… он какой?
Он задумчиво потер висок.
— Ну… вроде меня.
Женщина рассмеялась:
— Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином…
Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка и начался кровавый кашель.
— Матушка! — вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.
— Ну что же ты? Обними мать.
— Но…
Изначальный с улыбкой поднес палец к губам.
— Если хотите, я оставлю вас.
— Нет-нет! — поспешно проговорила женщина. — Этот человек был так добр ко мне, сынок…
Изначальный отвернулся, делая вид, что разглядывает книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
— Я вот принесла… Он у меня с детства сладкое любит…
Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Изначального: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.
— Хочешь — и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится…
— Нечасто, — согласился Изначальный.
Густо-золотой тягучий мед пах цветущими полевыми травами и солнцем. Мелькор прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:
— А что до того, чтобы быть воином… Твой сын — целитель и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
Повернулся к юноше:
— Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе — вам о многом нужно поговорить.
— Да хранят тебя боги, добрый человек, — промолвила женщина.
Изначальный снова улыбнулся — уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
— Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
И преклонил колено перед маленькой женщиной. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам:
— И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен…
… - И еще, там женщина пришла, сына своего ищет… Говорит, он у нас.
— Пусть войдет.
— Да, Учитель, — воин легко поклонился и вышел.
Пожилая женщина стояла в дверях, робко прижимая к груди узелок. Высокий седой человек, стоявший перед ней, улыбнулся уголком губ:
— Здравствуй. Не бойся, входи, садись.
Женщина, похоже, немного успокоилась:
— Скажи, ты здесь начальник, что ли, твоя милость?
— Да вроде того, — в светлых глазах блеснули веселые искорки.
Помолчали немного. Женщина вздохнула.
— Смотрю я на тебя, сынок, — видно, не жалела тебя жизнь. Молодой ведь еще, а волосы белые… Родные-то живы?
По чести сказать, он не ожидал такого поворота разговора. Сказать, кто он такой? Испугается… Нет уж, пусть лучше остается так.
— Живы.
— Тоже небось сам ушел сюда?
— Сам.
— И не спросил никого?
Он кивнул.
— Ну совсем как мой младшенький. Старик узнал — долго шумел, все грозился, что не отпустит, а тот уперся — и ни в какую: все равно, мол, уйду. Ну, собрала ему кое-что на дорогу, благословила — вот он и ушел. Письма пишет. Я грамоте-то не обучена — грамотей местный читает, а все неспокойно мне. Он у меня слабенький, с детства все грудью хворал, а упорный! Я ему говорю — ну куда тебе, ведь там воины нужны. Ты вот, сразу видно, воин: и силой, и статью, и ростом… Где тебя зацепило так — в бою или на охоте?
— В бою, — он опустил голову.
Женщина снова вздохнула:
— Да ты не печалься, пройдет. Хочешь, травы тебе разные принесу — будешь раны промывать отваром, листья к ране приложишь — до свадьбы заживет… Жена-то есть или невеста?
Он покачал головой: нет.
— Будет еще, сынок. Ты, вижу, умен, смел, а глаза добрые… И красив.
— Красив? — он усмехнулся.
— Ах, сынок, сынок… Я слишком стара, чтобы врать. Шрамы — знак доблести, а таких, как ты, я никогда не видела. Да неужели ни одна женщина на тебя с любовью не смотрела? Не поверю, сынок, — женщина лукаво улыбнулась.
Он отвернулся — быть может, слишком поспешно.
— Я тебя обидела чем-то, сынок? Ты прости старуху…
— Нет-нет… Я скажу, чтобы позвали твоего сына.
Он распахнул двери:
— Позовите Кори. И пусть поторопится — его ждет мать.
Вернувшись в комнату, он встретил обеспокоенный взгляд:
— Скажи, сынок, а Властелин… он какой?
Он задумчиво потер висок.
— Ну… вроде меня.
Женщина рассмеялась:
— Шутишь, сынок! Он бог, а боги ведь огромны ростом и могучи. Говорят, он один может одолеть целое войско, доспех его сияет ярче солнца, а в руках его огненный меч. Вряд ли мой сын сможет стать его воином…
Он не успел ответить: дверь распахнулась снова, и в комнату вбежал крепкий загорелый юноша лет восемнадцати. Год назад, когда он пришел в Аст Ахэ, он был другим. У него действительно была чахотка и начался кровавый кашель.
— Матушка! — вскрикнул юноша, но остановился в смущении, заметив высокую фигуру в черном.
— Ну что же ты? Обними мать.
— Но…
Изначальный с улыбкой поднес палец к губам.
— Если хотите, я оставлю вас.
— Нет-нет! — поспешно проговорила женщина. — Этот человек был так добр ко мне, сынок…
Изначальный отвернулся, делая вид, что разглядывает книги на полках. За его спиной слышался быстрый говор женщины и смущенный басок юноши. Когда снова взглянул на них, женщина суетливо развязывала узелок; на мгновение запнулась, потом, просительно улыбнувшись, объяснила:
— Я вот принесла… Он у меня с детства сладкое любит…
Юноша залился краской, переведя почти умоляющий взгляд с развязывающих узелок рук матери на лицо Изначального: в светлых глазах Властелина Тьмы плясали искорки смеха.
— Хочешь — и ты меду отведай, сынок; здесь-то, наверное, нечасто приходится…
— Нечасто, — согласился Изначальный.
Густо-золотой тягучий мед пах цветущими полевыми травами и солнцем. Мелькор прикрыл глаза и долго молчал; потом, вспомнив прерванный разговор, вновь обратился к женщине:
— А что до того, чтобы быть воином… Твой сын — целитель и знал, зачем идет сюда. Ведь людям не только защитники нужны.
Повернулся к юноше:
— Сегодня ты свободен. Проводи мать к себе — вам о многом нужно поговорить.
— Да хранят тебя боги, добрый человек, — промолвила женщина.
Изначальный снова улыбнулся — уголком губ, потом посерьезнел. Подошел к женщине, взглянул ей в глаза и тихо проговорил:
— Благодарю тебя. За сына. За то, что пришла сюда. Благодарю за все.
И преклонил колено перед маленькой женщиной. Сухая легкая рука ласково провела по его седым волосам:
— И тебя благодарю, сынок. Если мой мальчик будет рядом с тобой, то я спокойна за него. Будь благословен…
ЛААН НИЭН: Странник
517 — 587 годы I Эпохи
«В летописях и хрониках Твердыни много рассказов о тех, кто приходил в Аст Ахэ, ища подвига или знаний, мудрости или мастерства. И нет в этом ничего удивительного, ибо воистину Аст Ахэ — место, куда приходят: иногда — чтобы узнать, чаще — чтобы остаться; и остаются навсегда, даже возвращаясь в свои земли. Остаются — мастерами, воинами, братьями. Остаются в памяти Твердыни. В памяти того, кто есть — сердце Твердыни и душа ее…»
(Из летописей Аст Ахэ)
Откуда эти видения?
Почти каждую ночь — двое: он — молодой, с иссиня-черными — до плеч — волосами, дерзкие глаза — невероятные, ярко-синие; она — золотоволосая, мягко-неторопливая в движениях, а глаза золото-карие, теплые, медовые. В видениях он знал: они — его отец и мать. Но у Элдин не бывает таких глаз; и говорили они не на языке Эгладор…
— Скажи, кто были мои родители? Что сталось с ними?
— Они умерли. Их убили уркин.
— Они были из народа Эглат?
— Да. Почему ты спрашиваешь?..
Внешне он ничем не отличался от других: статный, светловолосый, искусный равно в игре на лютне, стрельбе из лука и владении мечом. Глаза, правда, были у него необычного для Эглат ясно-голубого цвета, за что он и получил имя Гелумир, «Голубой бриллиант». Гелумир был приемным сыном одного из приближенных Тингола, король любил его песни — чего еще желать?.. — но с годами все больше тянуло прочь из беспечального Эгладора; и не было ему покоя.
И однажды он решился.
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гелумир.
Сперва он обходил стороной поселения людей: Элдин не испытывают приязни к Младшим Детям Единого. Но постепенно в нем возникло желание понять их; он помнил Берена — тот был горд, почти дерзок с Владыкой Эгладора, и, сказать по чести, Гелумир был одним из тех, кто, услышав речи Смертного перед троном Тингола, схватился за меч. А те из Эдайн, которых он видел теперь, смотрели на него, как на высшее существо. Поначалу было лестно — как Смертные слушали его песни, как расспрашивали о его народе… И все-таки, пожалуй, Берен был более по душе Гелумиру.
…Он, признаться, слегка оробел, когда увидел, куда вывела его дорога. Там — серо-черная, почти до горизонта, равнина, а за ней хищным оскалом — Черные Горы…
Ангбанд.
Страшная сказка… нет, уже не сказка. Холодок пробежал по спине: вот оно — то, о чем рассказывают предания, оплот Зла, сумрачная Твердыня. Даже двое бесстрашных, что побывали там и сумели вернуться живыми, хранили молчание о жуткой крепости — или говорили коротко и отрывисто. Теперь он понимал: снова пережить весь этот ужас, пусть и мысленно… Нет, дальше он не пойдет. Вчерашняя ночная стычка с орочьей бандой казалась в сравнении с этим, неведомым, детской забавой. Собственно, орки-то и загнали его сюда.
… Он отбивался из последних сил, спиной прижимаясь к древесному стволу. Орки законов честного боя не ведают: лезут все скопом. Впрочем, иногда это и на руку — мешают друг другу. «А все-таки они меня одолеют», — вяло подумал он; было уже все равно, только жаль, что суждено умереть так глупо, в случайной стычке. И в этот миг один из орков, стоявший поодаль и давно вслушивавшийся во что-то, взвыл неожиданно испуганно:
— Черные!..
Полукольцо нападавших распалось мгновенно. Воспользовавшись этим, эльф растворился в сумерках, но далеко уходить не стал, взяло любопытство — кто ж это такие, что орки их больше смерти боятся ?
Всадников было пятеро — все в черном, на вороных конях. Двое спешились, быстро осмотрели трупы орков.
— Люди Тени ?— спросил тот, что был младшим из пяти.
— Нет. Ни один из них не убит стрелой — видишь ?Здесь побывал одиночка. Может, мститель. Может, просто путник.
— Воин хороший, — одобрительно заметил кто-то.
— Ага. Теперь опасайся стрелы. Пограничье…
— Пограничье, — вздохнул один из всадников и добавил с горечью: — Им же все равно — что мы, что… эти, — махнул рукой в сторону трупов.
— Тебя ведь никто не посылал сюда, верно ?— жестко сказал тот, кто, вероятно, был предводителем маленького отряда. — Ты вызвался сам.
— Я не жалуюсь. Но глупо ведь — сражаемся на одной стороне, а — враги…
Эльф решил подойти поближе. Двигался он бесшумно, но все пятеро одновременно повернулись в его сторону. Он замер, боясь пошевелиться.
— Зверь ?— неуверенно предположил младший. Предводитель покачал головой:
— Человек. А скорее — эльф.
— Эй, парень, — негромко позвал на языке Синдар тот, что говорил о Пограничье, — выходи, не бойся. Тебя никто не тронет.
Гелумир не ответил, но задумался: может, и правда — выйти ?Очень уж его заинтересовали эти люди, не похожие на тех, кого он встречал раньше. Запоздало осознал: это и есть слуги Врага. Странные какие-то.
— Слушай, может, он ранен? — обеспокоился младший. — Может, поискать его, а ?
Эльф невольно отступил назад.
— Вряд ли. Да и он, думаю, не жаждет, чтобы его нашли. Едем.
Приглушенно простучали по тропе копыта вороных коней, метнулись следом за всадниками стремительные тени волков-спутников…
Гелумир проводил воинов взглядом. Непонятно. Враги. Даже и по облику явно — с севера и востока; да и выговор… А с орками, похоже, воюют. Что-то здесь не так…
…Северный ветер хлестнул по лицу, вывел из оцепенения. Гелумир шагнул в сторону — поползла под ногами осыпь, он покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками, Упал и покатился вниз. Поднялся на ноги, ошеломленный падением; первая мысль — лютня.
К его удивлению, лютня оказалась цела. Он ласково погладил прохладное дерево, словно успокаивая ее. Сильно болело расшибленное колено. Поднял взгляд. Нет, здесь не взобраться: слишком крутой склон. Он побрел вдоль скальной стены, потом повернул назад — и тут представил себе, как это выглядит со стороны: до смешного нелепо, словно еще слепой щенок мордочкой тычется. Унизительно. Глупо. Все, что угодно, стерпеть можно, но — выглядеть смешным?! — ну уж нет!
«Ну и пусть, — вдруг бесшабашно-весело подумал он. — Всем нам дорога в Чертоги Ожидания. Зато посмотрю, каков он — Враг. Может, пропустят — менестрель все-таки…»
Всадники сразу заметили одинокую фигурку — кто-то. прихрамывая, брел по черно-серой равнине. Подъехали поближе; Гелумир положил руку на рукоять меча.
— Привет тебе, путник, — говорящий статен и красив: льняные волосы выбиваются из-под шлема, широко расставленные прозрачно-зеленые глаза смотрят с интересом. — Заблудился?
Его спутники рассмеялись сдержанно и негромко.
— Да нет, — эльф вскинул на всадника дерзкий насмешливый взгляд. — Захотелось вот на Властелина вашего взглянуть: может, примет менестреля?
Всадник приподнял бровь:
— Петь ему будешь, элда?
— А что?..
Светловолосый подумал:
— Ну, что же… Думаю, ему будет интересно тебя послушать. Садись в седло.
— А… каков он собой?
— Кто?
— Ну, Владыка ваш…
Светловолосый усмехнулся уголком губ:
— Увидишь. А ты смелый… Не боишься?
— Кого? — дернул плечом эльф.
— Моргота, — жестко, раздельно ответил воин, через плечо бросив холодный быстрый взгляд на эльфа. Тот промолчал, и больше они не проронили ни слова до конца пути.
— Ангор? Приветствую. Кто это с тобой?
— Менестрель.
— Ах'къалло?
— Синда, из Дориата. Говорит, хочет петь Властелину.
— Менестрель… — страж внимательно оглядел Гелумира. — Что ж, входи…
— Я сам провожу, — предупреждая вопрос, сказал Ангор и кивнул эльфу — идем, мол.
Все происходящее казалось невозможным. Может, ловушка? Неужели так просто — добраться до Врага, и все рассказы о подвигах Берена — ложь? И хоть бы один урк попался — так нет же, только люди. Странные люди. Непонятные. Спокойные, молчаливые. Ни тени неприязни. Оружие не отняли — почему?
— Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это, — непонятно сказал Ангор. Гелумир вздрогнул: вслух, что ли, он задал вопрос?..
— Подожди здесь, я скажу ему. — Ангор исчез за высокой двустворчатой дверью.
Эльф растерянно вертел головой: это и есть — Ангбанд? Наваждение, что ли? Было ощущение, что — вот сейчас очнешься; только почему-то видение никак не исчезает.
— Войди. Он ждет тебя.
Гелумир вздрогнул: задумавшись, даже не услышал, как вернулся Ангор. Не без робости эльф открыл дверь. Недоуменно огляделся, подождал немного, потом обратился к человеку в свободных черных одеждах, стоящему к нему вполоборота:
— А где…
Человек обернулся. Светлые задумчивые глаза скользнули по лицу эльфа:
— Приветствую, менестрель, — голос был глубокий, низкий.
Гелумир застыл с широко раскрытыми глазами, совершенно ошеломленный внезапной догадкой.
— А… каков он собой?
— Увидишь…
— Ты и есть?..
— Я. Ждал другого, да? — Уголок губ дернулся — тень грустной усмешки. Вообще, когда Изначальный говорил, лицо его оставалось неподвижным: шрамы. Двигались только губы.
— Ты вырос, — непонятно сказал Властелин. — Выбрал дорогу менестреля? — и, не дожидаясь ответа: — Спой.
— Что ты хочешь услышать?
— Все равно. Выбери сам. Мне нечасто приходится слышать песни Элдин, - что-то странное было в его голосе.
Гелумир не подумал, стоит ли петь эту песню — вот же, Вала сам дал ключ! Пожалуй, баллада о Берене и Лютиэнь была не совсем уместна; но Изначальный слушал, не прерывая — только улыбался как-то странно… Гелумир поймал себя на том, что боится оскорбить этого усталого седого человека с лицом, изорванным шрамами и такими странными глазами… Человека?..
— Благодарю, йолло.
— Как ты сказал?.. — слово было слишком знакомым; так называли его в видениях те двое.
— Ты помнишь? — Взгляд — острый и короткий: вспышка молнии. — Ты не все забыл?
— Объясни, — голос не повиновался эльфу.
— Постой… не сразу… — Изначальный был взволнован, кажется, не меньше. — Позволь — твою лютню.
Менестрель лютню покорно отдал, но невольно отвел глаза, увидев руки Изначального. В этом легенды не лгали. «Не сможет он играть», — подумал с непонятной тоской. Тем более удивился, когда услышал первый аккорд, чистый и звучный.
Мелодия была медленной, светлой и напевной, как чистая глубокая река. И удивительно знакомой.
— Колыбельная? — шепотом.
— Да… А — вот это?
Чуткие пальцы пробежали по струнам, сплетая нить пронзительно-печальной музыки. Губы эльфа дрогнули. Он услышал слова песни, не сразу поняв, что поет он сам.
Андэле-тэи кор-эме
Эс-сэй о анти-эме
Ар илмари-эллар
Ар Эннор Саэрэй-алло…
О'ллаис а лэтти ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м…
Я подарю тебе мир мой -
родниковую воду в ладонях,
звездную россыпь жемчужин,
светлое пламя рассветного Солнца…
В сплетении первых цветов
я подарю тебе сердце…
Чужой язык… Чужой? Но ведь я знаю, я помню, я понимал его… Он замер, пораженный, и Изначальный, поняв его смятение, опустил руки.
— Еще, — попросил эльф почти умоляюще. — Играй еще…
И снова звучала мелодия, печальная и светлая, как серебристая дымка тумана ясным осенним утром; и еще одна, и еще…
— Благодарю… Учитель, — шепотом, не сразу вспоминая слова древнего языка: — И-халлэ-тэи, Тано…
— Гэлмор-йолло… — Изначальный коснулся пепельных волос эльфа — и тут же отдернул руку. Тот поднял глаза удивленно — и вскрикнул:
— Тано!.. Всемогущие Белайн, что же я наделал… твои руки…
Вала невольно усмехнулся, услышав такое смешение языков и понятий. Усмешка вышла кривой: искалеченные пальцы свела судорога.
— Что мне делать, говори… Как помочь? Как же я мог забыть, глупец…
— Не бойся, мне не больно.
— Зачем ты лжешь, я же вижу…
— Ничего. Главное — ты вспомнил.
— Учитель, кто мои родители? Там — мне говорили, что их убили орки…
— Нет, мальчик. Счастье еще, что ты попал к Эглат… Наверное, тебя сочли разумным оставить под опекой Мелиан: ведь она — Сотворенная Ткущего-Видения… Что тебе говорили о твоих родных?
— Говорили, что я видел их смерть, когда урчин напали на нас во время Великого Похода. Что госпожа Мелиан погрузила меня в исцеляющий сон…
— Что ж, доля правды в этом есть. И она заткала для тебя явь гобеленом видений — как сделал это с другими детьми Ирмо в своих садах. Я видел их… потом. Ты ведь не первый приходишь ко мне.
— Значит, я не один такой? Ты расскажешь?..
…Это была дерзость отчаяния — прийти сюда и сказать: я хочу говорить с Владыкой. Думал — тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив.
Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь Нолофинве Аракано, тот, кому он дал клятву верности в сердце своем, благородный и мудрый государь его — пал в поединке с Врагом: он пришел мстить. Не задумывался особенно о том, как осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить… а не удастся — в лицо ему выкрикнуть слова проклятия.
Он не сразу поверил, что это и есть Враг: ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты… Но когда взглянул в лицо, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
— Приветствую, Моринготто, Владыка Ангамандо, — глухо сказал он, подчеркнув это: Моринготто, Черный Враг.
— Приветствую, элда. — Изначальный поднялся и подошел к эльфу; спросил тихо и мягко: — О чем же ты хотел говорить со мной ?
«Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? — не выйдет, Проклятый!..»
— Я хотел сказать…
Он ударил быстро — но все же недостаточно быстро: Враг успел перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от ярости и попытался вырваться — не вышло.
— Значит, ты пришел меня убить… — медленно проговорил Изначальный. — Но я ведь бессмертен, йолло.
Эльф замер, уже не пытаясь освободиться:
— Как. ..ты меня назвал ?
— Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от тебя, Ахэир.
Рука Валы разжалась, но эльф уже не пытался нанести удар.
— Какое… имя ты… назвал…
— Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были… моими учениками. Я…
— Нет! Ты… нет, ты лжешь… Никогда Элдар не были на твоей стороне!..
— Но это правда. Ты вспомнил свое имя — так вспомни же…
— Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!.. — Эльф зажал уши ладонями, лицо его исказилось, как от боли.
— Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел…
— Я… я хотел… Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я — я не могу уже убить тебя, ну, так бей же, зови своих рабов, я не боюсь, — потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
— Успокойся. — Изначальный шагнул к эльфу, заглянул в растерянные глаза — тот отшатнулся в ужасе.
Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал — услышали крик.
— Учитель, что…
Эльф стремительно обернулся к ним; странно, но, кажется, он успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь; он вырвал из ножен меч.
— Стойте! — властный окрик за спиной. — Оставьте его.
Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же сказал:
— У него оружие, Учитель.
— Да! — оскалился эльф. — И я убью любого, кто попытается приблизиться ко мне!
— Тогда уходи сам. Я клянусь — никто не тронет тебя.
— Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! — с хриплым отчаянным воплем эльф бросился на воинов.
— Не убивать.
Несколькими минутами позже эльф снова оказался перед Изначальным; только теперь его держали воины, заломив за спину руки.
— Трус, подлец! Я не боюсь ни палачей, ни пыток, ни твоих глаз! Тебе не удастся сломить мою душу!..
И — та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Изначальный горько усмехнулся:
— Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю, — с насмешкой прибавил он. И, обращаясь к воинам: — Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
…У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч:
— Иди. И, знаешь… я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя, — человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти.
— Ну, так убей, — глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь.
— У нас не принято бить в спину, нолдо. Прощай.
… - Тот, кто меня сюда привел… Ангор; он сказал… — Гелумир сдвинул брови, вспоминая: — «Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это». Значит, и об Ахэире тоже… знали?
— Да.
— Почему же пропустили?
— А что, скажи, было делать с ним? Убить? Обезоружить и связать?.. Я надеялся, что он вспомнит и поймет. — Изначальный еле заметно вздохнул. — Что ж, он вспомнил. Навряд ли к добру.
— Что значит — «Твердыня знает»? — допытывался эльф.
— Для каждого из Изначальных… да, ты же не был в Валиноре… Понимаешь, Чертоги — это часть нас самих. Нельзя войти в Сады Ирмо без того, чтобы Ирмо не узнал об этом. И Намо знает обо всех душах в своих Чертогах: ни одна не пройдет мимо него незамеченной, это попросту невозможно. Так и Твердыня для меня…
— Значит… о Берене и Лютиэнь ты тоже знал с самого начала? — вот этого Гелумир-Гэлмор никак не ожидал.
— Знал. Пограничные отряды следили за ними от Дортонионских Гор. Я понимал, что их ведет: я знаю суть Камней. Оба они, Смертный и Бессмертная, стали Ведомыми Судьбой… как и я, отчасти: их можно было убить, но не заставить свернуть с пути. Потому и Врата были открыты, потому и в Твердыне никто не остановил их… они даже не задались вопросом — почему. Для них все было так, как должно. Я их видел: в них было что-то от людей во власти сна или наваждения… или — Судьбы.
— И ты сам отдал им Камень? — в голосе Гэлмора звучало плохо скрытое недоверие.
— О, нет! Этого я хотел менее всего. Я мог бы отдать его только сынам Феанаро… и отдал бы — но Судьбе нужно было другое. И князья Голдин тоже были — Ведомыми Судьбой. Боюсь, это предначертание и я не властен изменить. Рано или поздно Судьба придет за мной… — Изначальный говорил с тихой горечью, но тут внезапно поднял голову; глаза его вспыхнули юной яростной гордостью: — Но я не скажу, что она победила меня! И ты, когда увидишь людей Севера, увидишь то, что я успел сделать за эти годы, — ты тоже не скажешь этого!
«В летописях и хрониках Твердыни много рассказов о тех, кто приходил в Аст Ахэ, ища подвига или знаний, мудрости или мастерства. И нет в этом ничего удивительного, ибо воистину Аст Ахэ — место, куда приходят: иногда — чтобы узнать, чаще — чтобы остаться; и остаются навсегда, даже возвращаясь в свои земли. Остаются — мастерами, воинами, братьями. Остаются в памяти Твердыни. В памяти того, кто есть — сердце Твердыни и душа ее…»
(Из летописей Аст Ахэ)
Откуда эти видения?
Почти каждую ночь — двое: он — молодой, с иссиня-черными — до плеч — волосами, дерзкие глаза — невероятные, ярко-синие; она — золотоволосая, мягко-неторопливая в движениях, а глаза золото-карие, теплые, медовые. В видениях он знал: они — его отец и мать. Но у Элдин не бывает таких глаз; и говорили они не на языке Эгладор…
— Скажи, кто были мои родители? Что сталось с ними?
— Они умерли. Их убили уркин.
— Они были из народа Эглат?
— Да. Почему ты спрашиваешь?..
Внешне он ничем не отличался от других: статный, светловолосый, искусный равно в игре на лютне, стрельбе из лука и владении мечом. Глаза, правда, были у него необычного для Эглат ясно-голубого цвета, за что он и получил имя Гелумир, «Голубой бриллиант». Гелумир был приемным сыном одного из приближенных Тингола, король любил его песни — чего еще желать?.. — но с годами все больше тянуло прочь из беспечального Эгладора; и не было ему покоя.
И однажды он решился.
Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гелумир.
Сперва он обходил стороной поселения людей: Элдин не испытывают приязни к Младшим Детям Единого. Но постепенно в нем возникло желание понять их; он помнил Берена — тот был горд, почти дерзок с Владыкой Эгладора, и, сказать по чести, Гелумир был одним из тех, кто, услышав речи Смертного перед троном Тингола, схватился за меч. А те из Эдайн, которых он видел теперь, смотрели на него, как на высшее существо. Поначалу было лестно — как Смертные слушали его песни, как расспрашивали о его народе… И все-таки, пожалуй, Берен был более по душе Гелумиру.
…Он, признаться, слегка оробел, когда увидел, куда вывела его дорога. Там — серо-черная, почти до горизонта, равнина, а за ней хищным оскалом — Черные Горы…
Ангбанд.
Страшная сказка… нет, уже не сказка. Холодок пробежал по спине: вот оно — то, о чем рассказывают предания, оплот Зла, сумрачная Твердыня. Даже двое бесстрашных, что побывали там и сумели вернуться живыми, хранили молчание о жуткой крепости — или говорили коротко и отрывисто. Теперь он понимал: снова пережить весь этот ужас, пусть и мысленно… Нет, дальше он не пойдет. Вчерашняя ночная стычка с орочьей бандой казалась в сравнении с этим, неведомым, детской забавой. Собственно, орки-то и загнали его сюда.
… Он отбивался из последних сил, спиной прижимаясь к древесному стволу. Орки законов честного боя не ведают: лезут все скопом. Впрочем, иногда это и на руку — мешают друг другу. «А все-таки они меня одолеют», — вяло подумал он; было уже все равно, только жаль, что суждено умереть так глупо, в случайной стычке. И в этот миг один из орков, стоявший поодаль и давно вслушивавшийся во что-то, взвыл неожиданно испуганно:
— Черные!..
Полукольцо нападавших распалось мгновенно. Воспользовавшись этим, эльф растворился в сумерках, но далеко уходить не стал, взяло любопытство — кто ж это такие, что орки их больше смерти боятся ?
Всадников было пятеро — все в черном, на вороных конях. Двое спешились, быстро осмотрели трупы орков.
— Люди Тени ?— спросил тот, что был младшим из пяти.
— Нет. Ни один из них не убит стрелой — видишь ?Здесь побывал одиночка. Может, мститель. Может, просто путник.
— Воин хороший, — одобрительно заметил кто-то.
— Ага. Теперь опасайся стрелы. Пограничье…
— Пограничье, — вздохнул один из всадников и добавил с горечью: — Им же все равно — что мы, что… эти, — махнул рукой в сторону трупов.
— Тебя ведь никто не посылал сюда, верно ?— жестко сказал тот, кто, вероятно, был предводителем маленького отряда. — Ты вызвался сам.
— Я не жалуюсь. Но глупо ведь — сражаемся на одной стороне, а — враги…
Эльф решил подойти поближе. Двигался он бесшумно, но все пятеро одновременно повернулись в его сторону. Он замер, боясь пошевелиться.
— Зверь ?— неуверенно предположил младший. Предводитель покачал головой:
— Человек. А скорее — эльф.
— Эй, парень, — негромко позвал на языке Синдар тот, что говорил о Пограничье, — выходи, не бойся. Тебя никто не тронет.
Гелумир не ответил, но задумался: может, и правда — выйти ?Очень уж его заинтересовали эти люди, не похожие на тех, кого он встречал раньше. Запоздало осознал: это и есть слуги Врага. Странные какие-то.
— Слушай, может, он ранен? — обеспокоился младший. — Может, поискать его, а ?
Эльф невольно отступил назад.
— Вряд ли. Да и он, думаю, не жаждет, чтобы его нашли. Едем.
Приглушенно простучали по тропе копыта вороных коней, метнулись следом за всадниками стремительные тени волков-спутников…
Гелумир проводил воинов взглядом. Непонятно. Враги. Даже и по облику явно — с севера и востока; да и выговор… А с орками, похоже, воюют. Что-то здесь не так…
…Северный ветер хлестнул по лицу, вывел из оцепенения. Гелумир шагнул в сторону — поползла под ногами осыпь, он покачнулся, пытаясь сохранить равновесие, взмахнул руками, Упал и покатился вниз. Поднялся на ноги, ошеломленный падением; первая мысль — лютня.
К его удивлению, лютня оказалась цела. Он ласково погладил прохладное дерево, словно успокаивая ее. Сильно болело расшибленное колено. Поднял взгляд. Нет, здесь не взобраться: слишком крутой склон. Он побрел вдоль скальной стены, потом повернул назад — и тут представил себе, как это выглядит со стороны: до смешного нелепо, словно еще слепой щенок мордочкой тычется. Унизительно. Глупо. Все, что угодно, стерпеть можно, но — выглядеть смешным?! — ну уж нет!
«Ну и пусть, — вдруг бесшабашно-весело подумал он. — Всем нам дорога в Чертоги Ожидания. Зато посмотрю, каков он — Враг. Может, пропустят — менестрель все-таки…»
Всадники сразу заметили одинокую фигурку — кто-то. прихрамывая, брел по черно-серой равнине. Подъехали поближе; Гелумир положил руку на рукоять меча.
— Привет тебе, путник, — говорящий статен и красив: льняные волосы выбиваются из-под шлема, широко расставленные прозрачно-зеленые глаза смотрят с интересом. — Заблудился?
Его спутники рассмеялись сдержанно и негромко.
— Да нет, — эльф вскинул на всадника дерзкий насмешливый взгляд. — Захотелось вот на Властелина вашего взглянуть: может, примет менестреля?
Всадник приподнял бровь:
— Петь ему будешь, элда?
— А что?..
Светловолосый подумал:
— Ну, что же… Думаю, ему будет интересно тебя послушать. Садись в седло.
— А… каков он собой?
— Кто?
— Ну, Владыка ваш…
Светловолосый усмехнулся уголком губ:
— Увидишь. А ты смелый… Не боишься?
— Кого? — дернул плечом эльф.
— Моргота, — жестко, раздельно ответил воин, через плечо бросив холодный быстрый взгляд на эльфа. Тот промолчал, и больше они не проронили ни слова до конца пути.
— Ангор? Приветствую. Кто это с тобой?
— Менестрель.
— Ах'къалло?
— Синда, из Дориата. Говорит, хочет петь Властелину.
— Менестрель… — страж внимательно оглядел Гелумира. — Что ж, входи…
— Я сам провожу, — предупреждая вопрос, сказал Ангор и кивнул эльфу — идем, мол.
Все происходящее казалось невозможным. Может, ловушка? Неужели так просто — добраться до Врага, и все рассказы о подвигах Берена — ложь? И хоть бы один урк попался — так нет же, только люди. Странные люди. Непонятные. Спокойные, молчаливые. Ни тени неприязни. Оружие не отняли — почему?
— Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это, — непонятно сказал Ангор. Гелумир вздрогнул: вслух, что ли, он задал вопрос?..
— Подожди здесь, я скажу ему. — Ангор исчез за высокой двустворчатой дверью.
Эльф растерянно вертел головой: это и есть — Ангбанд? Наваждение, что ли? Было ощущение, что — вот сейчас очнешься; только почему-то видение никак не исчезает.
— Войди. Он ждет тебя.
Гелумир вздрогнул: задумавшись, даже не услышал, как вернулся Ангор. Не без робости эльф открыл дверь. Недоуменно огляделся, подождал немного, потом обратился к человеку в свободных черных одеждах, стоящему к нему вполоборота:
— А где…
Человек обернулся. Светлые задумчивые глаза скользнули по лицу эльфа:
— Приветствую, менестрель, — голос был глубокий, низкий.
Гелумир застыл с широко раскрытыми глазами, совершенно ошеломленный внезапной догадкой.
— А… каков он собой?
— Увидишь…
— Ты и есть?..
— Я. Ждал другого, да? — Уголок губ дернулся — тень грустной усмешки. Вообще, когда Изначальный говорил, лицо его оставалось неподвижным: шрамы. Двигались только губы.
— Ты вырос, — непонятно сказал Властелин. — Выбрал дорогу менестреля? — и, не дожидаясь ответа: — Спой.
— Что ты хочешь услышать?
— Все равно. Выбери сам. Мне нечасто приходится слышать песни Элдин, - что-то странное было в его голосе.
Гелумир не подумал, стоит ли петь эту песню — вот же, Вала сам дал ключ! Пожалуй, баллада о Берене и Лютиэнь была не совсем уместна; но Изначальный слушал, не прерывая — только улыбался как-то странно… Гелумир поймал себя на том, что боится оскорбить этого усталого седого человека с лицом, изорванным шрамами и такими странными глазами… Человека?..
— Благодарю, йолло.
— Как ты сказал?.. — слово было слишком знакомым; так называли его в видениях те двое.
— Ты помнишь? — Взгляд — острый и короткий: вспышка молнии. — Ты не все забыл?
— Объясни, — голос не повиновался эльфу.
— Постой… не сразу… — Изначальный был взволнован, кажется, не меньше. — Позволь — твою лютню.
Менестрель лютню покорно отдал, но невольно отвел глаза, увидев руки Изначального. В этом легенды не лгали. «Не сможет он играть», — подумал с непонятной тоской. Тем более удивился, когда услышал первый аккорд, чистый и звучный.
Мелодия была медленной, светлой и напевной, как чистая глубокая река. И удивительно знакомой.
— Колыбельная? — шепотом.
— Да… А — вот это?
Чуткие пальцы пробежали по струнам, сплетая нить пронзительно-печальной музыки. Губы эльфа дрогнули. Он услышал слова песни, не сразу поняв, что поет он сам.
Андэле-тэи кор-эме
Эс-сэй о анти-эме
Ар илмари-эллар
Ар Эннор Саэрэй-алло…
О'ллаис а лэтти ах-энниэ
Андэле-тэи кори'м…
Я подарю тебе мир мой -
родниковую воду в ладонях,
звездную россыпь жемчужин,
светлое пламя рассветного Солнца…
В сплетении первых цветов
я подарю тебе сердце…
Чужой язык… Чужой? Но ведь я знаю, я помню, я понимал его… Он замер, пораженный, и Изначальный, поняв его смятение, опустил руки.
— Еще, — попросил эльф почти умоляюще. — Играй еще…
И снова звучала мелодия, печальная и светлая, как серебристая дымка тумана ясным осенним утром; и еще одна, и еще…
— Благодарю… Учитель, — шепотом, не сразу вспоминая слова древнего языка: — И-халлэ-тэи, Тано…
— Гэлмор-йолло… — Изначальный коснулся пепельных волос эльфа — и тут же отдернул руку. Тот поднял глаза удивленно — и вскрикнул:
— Тано!.. Всемогущие Белайн, что же я наделал… твои руки…
Вала невольно усмехнулся, услышав такое смешение языков и понятий. Усмешка вышла кривой: искалеченные пальцы свела судорога.
— Что мне делать, говори… Как помочь? Как же я мог забыть, глупец…
— Не бойся, мне не больно.
— Зачем ты лжешь, я же вижу…
— Ничего. Главное — ты вспомнил.
— Учитель, кто мои родители? Там — мне говорили, что их убили орки…
— Нет, мальчик. Счастье еще, что ты попал к Эглат… Наверное, тебя сочли разумным оставить под опекой Мелиан: ведь она — Сотворенная Ткущего-Видения… Что тебе говорили о твоих родных?
— Говорили, что я видел их смерть, когда урчин напали на нас во время Великого Похода. Что госпожа Мелиан погрузила меня в исцеляющий сон…
— Что ж, доля правды в этом есть. И она заткала для тебя явь гобеленом видений — как сделал это с другими детьми Ирмо в своих садах. Я видел их… потом. Ты ведь не первый приходишь ко мне.
— Значит, я не один такой? Ты расскажешь?..
…Это была дерзость отчаяния — прийти сюда и сказать: я хочу говорить с Владыкой. Думал — тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив.
Нет, конечно, он не собирался говорить ни о чем. Государь Нолофинве Аракано, тот, кому он дал клятву верности в сердце своем, благородный и мудрый государь его — пал в поединке с Врагом: он пришел мстить. Не задумывался особенно о том, как осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить… а не удастся — в лицо ему выкрикнуть слова проклятия.
Он не сразу поверил, что это и есть Враг: ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты… Но когда взглянул в лицо, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
— Приветствую, Моринготто, Владыка Ангамандо, — глухо сказал он, подчеркнув это: Моринготто, Черный Враг.
— Приветствую, элда. — Изначальный поднялся и подошел к эльфу; спросил тихо и мягко: — О чем же ты хотел говорить со мной ?
«Думаешь, можешь меня обмануть или разжалобить? — не выйдет, Проклятый!..»
— Я хотел сказать…
Он ударил быстро — но все же недостаточно быстро: Враг успел перехватить его руку, сильно, до боли сжав запястье. Эльф зарычал от ярости и попытался вырваться — не вышло.
— Значит, ты пришел меня убить… — медленно проговорил Изначальный. — Но я ведь бессмертен, йолло.
Эльф замер, уже не пытаясь освободиться:
— Как. ..ты меня назвал ?
— Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил кару именно от тебя, Ахэир.
Рука Валы разжалась, но эльф уже не пытался нанести удар.
— Какое… имя ты… назвал…
— Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были… моими учениками. Я…
— Нет! Ты… нет, ты лжешь… Никогда Элдар не были на твоей стороне!..
— Но это правда. Ты вспомнил свое имя — так вспомни же…
— Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!.. — Эльф зажал уши ладонями, лицо его исказилось, как от боли.
— Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел…
— Я… я хотел… Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят я — я не могу уже убить тебя, ну, так бей же, зови своих рабов, я не боюсь, — потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
— Успокойся. — Изначальный шагнул к эльфу, заглянул в растерянные глаза — тот отшатнулся в ужасе.
Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал — услышали крик.
— Учитель, что…
Эльф стремительно обернулся к ним; странно, но, кажется, он успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь; он вырвал из ножен меч.
— Стойте! — властный окрик за спиной. — Оставьте его.
Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все же сказал:
— У него оружие, Учитель.
— Да! — оскалился эльф. — И я убью любого, кто попытается приблизиться ко мне!
— Тогда уходи сам. Я клянусь — никто не тронет тебя.
— Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе удовольствия видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми! — с хриплым отчаянным воплем эльф бросился на воинов.
— Не убивать.
Несколькими минутами позже эльф снова оказался перед Изначальным; только теперь его держали воины, заломив за спину руки.
— Трус, подлец! Я не боюсь ни палачей, ни пыток, ни твоих глаз! Тебе не удастся сломить мою душу!..
И — та же смесь растерянности и ненависти в глазах. Изначальный горько усмехнулся:
— Ты скорее готов умереть, чем поверить мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать волю, — с насмешкой прибавил он. И, обращаясь к воинам: — Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
…У подножия поросших редким сосняком гор воин рассек коротким кинжалом ремни, стягивавшие руки эльфа, и бросил на землю рядом его меч:
— Иди. И, знаешь… я тебе скажу на прощание: если б не слово Учителя, я убил бы тебя, — человек говорил совершенно спокойно, без тени гнева или ненависти.
— Ну, так убей, — глухо откликнулся эльф, не оборачиваясь.
— У нас не принято бить в спину, нолдо. Прощай.
… - Тот, кто меня сюда привел… Ангор; он сказал… — Гелумир сдвинул брови, вспоминая: — «Мы бы знали, если бы ты решил причинить кому-то здесь зло. Твердыня бы знала это». Значит, и об Ахэире тоже… знали?
— Да.
— Почему же пропустили?
— А что, скажи, было делать с ним? Убить? Обезоружить и связать?.. Я надеялся, что он вспомнит и поймет. — Изначальный еле заметно вздохнул. — Что ж, он вспомнил. Навряд ли к добру.
— Что значит — «Твердыня знает»? — допытывался эльф.
— Для каждого из Изначальных… да, ты же не был в Валиноре… Понимаешь, Чертоги — это часть нас самих. Нельзя войти в Сады Ирмо без того, чтобы Ирмо не узнал об этом. И Намо знает обо всех душах в своих Чертогах: ни одна не пройдет мимо него незамеченной, это попросту невозможно. Так и Твердыня для меня…
— Значит… о Берене и Лютиэнь ты тоже знал с самого начала? — вот этого Гелумир-Гэлмор никак не ожидал.
— Знал. Пограничные отряды следили за ними от Дортонионских Гор. Я понимал, что их ведет: я знаю суть Камней. Оба они, Смертный и Бессмертная, стали Ведомыми Судьбой… как и я, отчасти: их можно было убить, но не заставить свернуть с пути. Потому и Врата были открыты, потому и в Твердыне никто не остановил их… они даже не задались вопросом — почему. Для них все было так, как должно. Я их видел: в них было что-то от людей во власти сна или наваждения… или — Судьбы.
— И ты сам отдал им Камень? — в голосе Гэлмора звучало плохо скрытое недоверие.
— О, нет! Этого я хотел менее всего. Я мог бы отдать его только сынам Феанаро… и отдал бы — но Судьбе нужно было другое. И князья Голдин тоже были — Ведомыми Судьбой. Боюсь, это предначертание и я не властен изменить. Рано или поздно Судьба придет за мной… — Изначальный говорил с тихой горечью, но тут внезапно поднял голову; глаза его вспыхнули юной яростной гордостью: — Но я не скажу, что она победила меня! И ты, когда увидишь людей Севера, увидишь то, что я успел сделать за эти годы, — ты тоже не скажешь этого!