Страница:
Были и другие: белые, густо-лиловые… Но один понравился ей больше всего: золотисто-розовый, рассветный. Она протянула руку — сорвать: высокий стебель сломался неожиданно легко, венчик качнулся — словно кивнул.
— Что ты здесь делаешь? — вопрос прозвучал так резко, что она вздрогнула, чуть не выронив цветок.
Странное лицо было у Владыки Снов. Она отчего-то оробела и ответила нерешительно:
— Я… я ничего… Я хотела сорвать цветок — можно?
— Ты уже сделала это; зачем же спрашиваешь? И зачем тебе эти цветы — мало ли других в лесах Кементари?
— Владыка Снов, — успокаиваясь, отвечала Амариэ, — никогда среди творений Валиэ Кементари не видела я такого и нигде в Земле Аман не встречала этих цветов, хотя почему-то они…
Она замолчала. Ирмо внимательно посмотрел на нее:
— Они — что, дитя?
— Они показались мне знакомыми, словно я видела их когда-то… Как зовутся эти цветы, Владыка Снов? — Легкое облачко задумчивости, скользнувшее по лицу девушки, исчезло почти мгновенно.
… — Мне хотелось бы оставить тебе что-нибудь. На память.
— Зачем? Неужели ты думаешь, что я забуду… — «брат мой», мысленно добавил Ирмо, но вслух сказать этого не решился.
— Это не вещь, Ирмо; я оставлю тебе живое. Смотри…
— Как зовутся эти цветы? — Владыка Снов казался совсем по-детски восхищенным, он провел рукой по воздуху, повторяя очертания цветка.
— Песнью Сумерек, а еще — иэлли. У нас был Праздник Ирисов…
— …Как зовутся эти цветы, Владыка Снов?
Должно быть, Ирмо задумался, потому что оставил вопрос Амариэ без ответа, а вместо этого спросил сам:
— Ты для себя сорвала его?
Девушка смутилась; поняв причину ее замешательства, Ирмо снова грустно улыбнулся. Все же судьба — жестокая насмешница. Но ирис увянет раньше, чем его коснется Король Мира.
— Боюсь, эти цветы могут жить только в моих садах, — вслух сказал он.
— Но почему, Владыка Снов?
Ирмо не ответил.
…Амариэ… За долгие века — длинны годы Арды — золотой туман скрыл воспоминания о Благословенной Земле. Осталось — имя — песня — образ… Амариэ. Разделены — бескрайним морем, разлучены — проклятием Владыки Судеб. Амариэ, возлюбленная — золотой цветок Валмара… Ее имя стыло кровью на губах того, кто умирал во мраке подземелий Тол-ин-Гаурхот. Ее имя было той первой звездой, что зажглась во мраке пробуждающегося сознания в Чертогах Мандос. И вместе с этим именем — ибо обнаженная душа лишена милосердной защиты забвения — вернулась память, и была она — горечью.
В призрачных залах одиноко бродит неприкаянная душа: тень среди теней Мандос… Амариэ — избранница Манве, ученица Манве, прекраснейшая среди прекрасных Ванъяр. Он назвал ее своей нареченной, и она улыбнулась в ответ — светло и спокойно, и взглянула ему в глаза. И то, что прочел он в этом взгляде, гнало его прочь, прочь из Благословенной Земли, за море, через льды Хэлкараксэ — холоднее льда глаза твои, - под жалящую плеть Судьбы, изреченной Судией — жгучий удар — взгляд твой, - в Сирые Земли, что под властью Врага — тьма в душе моей…
Он почти рад был пророчеству, печатью никогда замкнувшему для Нолдор-Изгнанников врата Чертогов Мандос. Но двери Чертогов распахнулись перед ним, и глашатай Короля Мира призвал его в пиршественный зал…
Он стоял в центре круга под взглядами, как под бичами — беззащитный; струящийся мягкий свет больно резал глаза, и ему показалось — это Круг Судеб, и он — осужденный… Он стоял, не поднимая головы, не понимая, зачем он здесь, за что хотят его судить, когда услышал голос Короля Мира:
— Артафинде Инголдо, отважный герой, сын мудрого Короля Нолдор, потомок избранника Великих Финве! Нам известны подвиги твои и деяния твои. Горькую чашу пришлось испить тебе по вине Врага. Прими же этот кубок из Наших рук, да станет он первым даром Валмара воину, принесшему себя в жертву во имя торжества Света!
Что он говорит?.. Или здесь не знают… все было по-другому… чужая сила, чужая правда, горечь непонятной вины… Черное и Белое рвутся с кровью… Склизкие камни подземелья, цепи, скалящаяся морда орка, кровь в горле… Что?.. ах да, нужно подойти… принять чашу… темное, густое — кровь? вино?.. Холодная усмешка Жестокого… злорадный оскал орка… улыбка Короля Мира…
Чертоги не исцелили мою душу… но неужели Исцеление дается только забвением? А я не хотел забывать — и вот теперь что делать мне, с ядом прошлого в душе, с этой горькой отравой памяти и печали…
Он подошел, неловко опустился на колени, почти упал — ноги перестали держать, мир на мгновение расплылся, потерял определенность, и волна воспоминаний захлестнула его, и страшно было — вместо этого величественного благостного лица увидеть — другое: ледяную усмешку бога — или оскал щерящихся клыков…
Он поднес чашу к губам, плеснув вином. Сладкая густая влага застыла в горле комом. Судорожно глотнул, поднялся, чувствуя, как подгибаются ноги. Все вокруг было ненастоящим, слишком ярким, слишком сверкающим, каким мир может показаться только воспаленным глазам умирающего. Очнешься — а вокруг тяжелые склизкие стены и сырой мрак темницы Тол-ин-Гаурхот. И почему-то хотелось очнуться. Пусть — там, пусть снова полный темной крови — своей ли, чужой — рот, пусть — ледяной пронизывающий взгляд Жестокого, непонятные слова Смертного… Берен?.. где же ты… и кандалы на руках… но разве сейчас его руки не скованы?..
Говорить?.. да-да, сейчас… нужно что-то сказать… поблагодарить за честь…
Он глубоко вдохнул безвкусный, режущий грудь воздух.
— О Великие… и ты, Король Мира, пресветлый Манве Сулимо…
Слова — чужие, такие же режущие и безвкусные, как этот воздух.
— Я, Финрод Фелагунд, — почему-то он цепляется сейчас за это имя, обретенное им в Сирых Землях, — сын Арафинве Инголдо, Короля Нолдор…
Не глядя, поклонился отцу — словно дернулся.
— …потомок Финве, избранника Валар… благодарю вас за высокую честь, что оказали вы мне… призвав из темной обители… на ваш пир… Речи твои, о Король Мира… золотыми письменами навеки… начертаны в сердце моем. Я… — закашлялся, снова вдохнул, — я счастлив тем, что хотя бы на шаг… смог приблизить… предреченную победу… Слова мои бессильны выразить… то, что ныне… переполняет душу мою…
Замолчал, неловко поклонился.
Отпусти меня, я уже все сделал… Зачем ты меня мучаешь ?..
— Благородный Артафинде! Учтивые слова твои — отрада для слуха Великих. Высшей награды достоин ты — и получишь ее, ибо Великие умеют читать в глубинах сердец. Ныне призываем Мы пред очи Наши тебя, Амариэ Мирэанна; да станешь ты драгоценным даром победителю, ибо воистину нет в Валмаре более бесценного сокровища, чем красота Старших Детей Единого, и нет радости большей для Владык Арды, чем соединить два любящих сердца, столь долго разлученных.
С улыбкой на красиво очерченных нежных губах Амариэ шагнула к Финроду. Амариэ — мечта его, звезда и любовь его… Воистину в Валиноре можно обрести Исцеление, подумал он; ты — ценительница, и ты — Исцеление, Амариэ мельда… Он потянулся к ней всем своим существом, забилось стремительно сердце…
И замерло.
…Мне запретно следовать за тобой, Артафинде. Я не покину Благословенную Землю. Я не нарушу воли Короля. Уходи, если таково твое желание; я же у ног Великих буду молить о снисхождении и милости к отступникам. Прощай…
Страшен был ему безмятежный покой лучистых светлых глаз его нареченной. Той, что отреклась от него, избрав послушание и повиновение. Его мечта и любовь: какой же далекой стала она, как холодна совершенная ее красота… Никогда не понять друг друга: она не познала страха и боли, печали Смертных Земель, не коснулись ее грязь и кровь войны…
Невольно Финрод отступил на шаг. Он никогда не думал о том, что встреча их станет столь пугающим откровением. Он был совсем один, а вокруг — улыбающиеся лица, и младшие майяр снуют меж пирующих, наполняя чаши, и уж поднимают кубки во славу новобрачных…
— Король Мира! — хрипло, с отчаянием. — Я недостоин этой великой чести! Годы Эндорэ измучили меня, омрачили мою душу — я не могу…
Легкий шепоток пронесся под бело-золотыми сводами — и тут же сменился благоговейным молчанием: отечески улыбаясь, Манве спустился с трона и взял двоих за руки:
— Да, страдания твои были велики, но нежные руки прекрасной девы, которую ныне Золотым Цветком Валинора наречем Мы, исцелят раны сердца твоего. Отныне вы — супруги пред лицом Единого и Великих, и да соединятся судьбы ваши, как ныне соединяем Мы ваши руки. И прими от меня свадебный дар…
В тишине торжественно вложил Манве маленькую белую ручку Амариэ в похолодевшую ладонь Финрода. Как во сне: тонкое золотое кольцо с искорками чистых бриллиантов и сапфиров поблескивает на правой руке Амариэ — я надел его ей?.. когда?.. И тут же подлетели расторопные майяр, возложили на головы супругов золотые венцы с бриллиантовыми цветами — вот он, дар Короля Мира жениху… и мучительно захотелось вдруг — сорвать, швырнуть об пол блистающую тяжелую корону, гнущую голову к земле, но — уже звучат здравицы, и вновь наполняются кубки, и снова в руках Финрода золотая чаша — слово Короля Мира, испейте из нее в знак союза… Он глотнул вина, обжигая горло, пряча глаза, чтобы не видеть сияющей застывшей улыбки своей златокудрой супруги… своей?.. Единый, за что мне эта кара…
И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор — по обычаю, дар отца жениха невесте.
— Песню!
Крик подхватили. Снова — улыбка Короля Мира:
— Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух Великих, о Артафинде. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен наполнились души наши.
Песню — здесь?.. среди этого покоя и света, в краю вечной радости, вечного цветения — петь о недолговечной красоте Эндорэ, где солнце — жаркий медово-золотой плод, где луна — кованое серебро, узкий клинок, где звезды стократ ярче алмазной россыпи тинви, зажженных на небе Валинора Вардой Элентари — обо всем, что поведал ему сотни лет назад Отступник, что он увидел своими глазами, что ощутил, принял и полюбил, о чем ему суждено затосковать навеки в Земле Бессмертных? О чем же ему петь? — о том, что пережил и изведал, о величии души и о доблести Смертных, которых не помнят здесь?.. Об Айканаро, о горькой его любви, которая — Финрод понимал это теперь — могла осуществиться, сломав все предначертания, но которой он, понимавший и видевший, как ему казалось, волю Валар и Единого, не позволил быть?.. О том, что поведал ему Эдрахил? Невозможно… И как ему петь? Отняли любовь, свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе… даже Враг не придумал бы худшей пытки… откуда эти мысли, почему я думаю так?..
Враг… Должно быть, он тоже стоял под взглядами, как под бичами, так же недоуменно-спокойно смотрел на него Валинор… Сейчас Финрод почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку.
— Пой же — сам Король Мира просит, — она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны услышав свой голос, показавшийся сорванным и больным:
— Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, — поклонился вслепую. — Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я — пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Все взгляды были прикованы к Амариэ, — и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, Финрод незаметно выскользнул из зала…
— …Владыка Снов…
— Знаю. Мне ведь необязательно быть там, - не глядя, кивнул в сторону Таникветил, — чтобы понять.
— Если бы я знал…
— Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
— И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду — ласково и успокаивающе:
— Звезды. Вечные звезды — и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
ПРОШЛОЕ
РАЗГОВОР-XVII: РАССВЕТ
ПРИЛОЖЕНИЯ
Айнулиндале. Создание Арты.
Начало Времен
Приход Валар в Арту. Создание майяр. Мелькор пробуждает Хэлгэайни и возводит Замок Хэлгор. Столпы Света.
Век Столпов Света
Весна Арды. Разрушение Столпов Света. Пробуждение Ахэрэ (Ллах'айни).
Век Тьмы
Золотоокий странствует по Арте и возвращается в Валинор, чтобы поведать о том, что видел. Создание Двух Дерев Валинора. Сотворение Гномов. Приход Артано к Мелькору в Хэлгор.
Век Дерев Света, Предначальная Эпоха: от Пробуждения Эльфов годы 1 — 872-й
1
Пробуждение Эльфов.
10
Встреча Мелькора со Странствующими Эльфами Эллери Кэнно.
31
Сотворение крылатых коней.
33
Эллери Кэнно (Эллери Ахэ) поселяются на севере Белерианда в Хэлгор.
36
В Лаан Гэлломэ Эльфами Тьмы построен деревянный город.
150 — 170-е годы
Приход иртха в западные земли за Эред Луин.
270-е годы
Эллери приходят в Землю Эллэс.
335
Первая встреча Ороме с Элдар на берегах Куивиэнен.
344
Ороме приносит в Валинор известия о Пробуждении Эльфов и возвращается к Куивиэнен. Совет Валар.
461
Рождение Элхэ.
464
Курумо уходит из Валинора в Белерианд.
472
Курумо начинает обучать ирхи (орков) владению оружием.
476
Курумо возвращается в Валинор. Совет Валар. Среди Эллери появляются танцующие-с-мечами. Мелькор избирает из числа Эллери Ахэ Девятерых Хранителей Круга Рун.
478
Война Могуществ Арды.
7 — 15 сентября
Суд над Эллери Ахэ и Мелькором в Валиноре. Начало Века Оков Мелькора.
479-2874 годы
Век Оков Мелькора.
488
Валар призывают эльфов в Аман.
517
Ингве, Финве и Элве возвращаются к своим народам и призывают их переселиться в Западную землю.
526-7
Разделение народа эльфов на Элдар и Авари. Народы Ванъяр, Нолдор и Тэлери отправляются в Великий Поход.
622-3
Элдар достигают Андуина Великого. Часть Тэлери под предводительством Ленве отправляется на юг по реке (Нандор).
718
Ванъяр и Нолдор пересекают Долину Сирион и достигают берега Великого Моря; но, устрашившись, остаются в лесах Белерианда.
747
Тэлери приходят в Белерианд и останавливаются в восточной его части за рекой Гелион.
766, середина лета
Элве, предводитель Тэлери, встречается с майя Мелиан в Нан Элмот.
790-е годы
Ванъяр и Нолдор переселяются в Валинор. Тэлери остаются на берегах Белерианда. Оссе и Уинен обучают Тэлери знанию и песням моря.
790 — 860-е годы
Строительство Тириона-на-Туне. Построена башня Ингве, Миндон Элдалиэва. Начало разделения Ванъяр и Нолдор. Многие Ванъяр переселяются в Валинор.
862
Завершение строительства Тириона.
881
Йаванна дарует Нолдор Белое Древо, Галатилион, подобие Древа Телперион; оно посажено подле Миндон.
948-958
Разделение Тэлери. Кирдан Корабел становится предводителем Тэлери, поселившихся на берегах Белерианда, народ Олве отправляется в Валинор. Народ Элве остается в Белерианде; они называют себя Эглат, Покинутые.
967
Тэлери поселяются в заливе Элдамар на Тол-Эрессеа.
977
Элу Тингол становится королем Эглат.
1000-е годы
Тэлери учатся строить корабли и достигают берегов Элдамар.
1073
Олве, король Тэлери, начинает строительство Алквалондэ на берегах Элдамар к северу от Калакиръя, в чем ему помогают Нолдор.
1101
Последние Ванъяр покидают Тирион.
1236, февраль
Рождение Феанаро, сына Финве и Мириэль Сэриндэ. Румил создает письменность и начинает записывать историю и песни Элдар.
1245, конец сентября
Смерть Мириэль.
1264
Закон о браках эльфов (т.н. «Статут Финве и Мириэль»).
1293, середина июля
Финве берет в жены Индис.
1341, конец июня
Рождение Нолофинве Аракано (Финголфина), старшего сына Финве и Индис.
1437, середина апреля
Рождение Лютиэнь, дочери Тингола и Мелиан.
1724, октябрь
Рождение Арафинве Инголдо (Финарфина), второго сына Финве и Индис.
1910-е годы
Феанаро создает новую письменность — Тэнгвар Феанореан.
— Что ты здесь делаешь? — вопрос прозвучал так резко, что она вздрогнула, чуть не выронив цветок.
Странное лицо было у Владыки Снов. Она отчего-то оробела и ответила нерешительно:
— Я… я ничего… Я хотела сорвать цветок — можно?
— Ты уже сделала это; зачем же спрашиваешь? И зачем тебе эти цветы — мало ли других в лесах Кементари?
— Владыка Снов, — успокаиваясь, отвечала Амариэ, — никогда среди творений Валиэ Кементари не видела я такого и нигде в Земле Аман не встречала этих цветов, хотя почему-то они…
Она замолчала. Ирмо внимательно посмотрел на нее:
— Они — что, дитя?
— Они показались мне знакомыми, словно я видела их когда-то… Как зовутся эти цветы, Владыка Снов? — Легкое облачко задумчивости, скользнувшее по лицу девушки, исчезло почти мгновенно.
… — Мне хотелось бы оставить тебе что-нибудь. На память.
— Зачем? Неужели ты думаешь, что я забуду… — «брат мой», мысленно добавил Ирмо, но вслух сказать этого не решился.
— Это не вещь, Ирмо; я оставлю тебе живое. Смотри…
— Как зовутся эти цветы? — Владыка Снов казался совсем по-детски восхищенным, он провел рукой по воздуху, повторяя очертания цветка.
— Песнью Сумерек, а еще — иэлли. У нас был Праздник Ирисов…
— …Как зовутся эти цветы, Владыка Снов?
Должно быть, Ирмо задумался, потому что оставил вопрос Амариэ без ответа, а вместо этого спросил сам:
— Ты для себя сорвала его?
Девушка смутилась; поняв причину ее замешательства, Ирмо снова грустно улыбнулся. Все же судьба — жестокая насмешница. Но ирис увянет раньше, чем его коснется Король Мира.
— Боюсь, эти цветы могут жить только в моих садах, — вслух сказал он.
— Но почему, Владыка Снов?
Ирмо не ответил.
…Амариэ… За долгие века — длинны годы Арды — золотой туман скрыл воспоминания о Благословенной Земле. Осталось — имя — песня — образ… Амариэ. Разделены — бескрайним морем, разлучены — проклятием Владыки Судеб. Амариэ, возлюбленная — золотой цветок Валмара… Ее имя стыло кровью на губах того, кто умирал во мраке подземелий Тол-ин-Гаурхот. Ее имя было той первой звездой, что зажглась во мраке пробуждающегося сознания в Чертогах Мандос. И вместе с этим именем — ибо обнаженная душа лишена милосердной защиты забвения — вернулась память, и была она — горечью.
В призрачных залах одиноко бродит неприкаянная душа: тень среди теней Мандос… Амариэ — избранница Манве, ученица Манве, прекраснейшая среди прекрасных Ванъяр. Он назвал ее своей нареченной, и она улыбнулась в ответ — светло и спокойно, и взглянула ему в глаза. И то, что прочел он в этом взгляде, гнало его прочь, прочь из Благословенной Земли, за море, через льды Хэлкараксэ — холоднее льда глаза твои, - под жалящую плеть Судьбы, изреченной Судией — жгучий удар — взгляд твой, - в Сирые Земли, что под властью Врага — тьма в душе моей…
Он почти рад был пророчеству, печатью никогда замкнувшему для Нолдор-Изгнанников врата Чертогов Мандос. Но двери Чертогов распахнулись перед ним, и глашатай Короля Мира призвал его в пиршественный зал…
Он стоял в центре круга под взглядами, как под бичами — беззащитный; струящийся мягкий свет больно резал глаза, и ему показалось — это Круг Судеб, и он — осужденный… Он стоял, не поднимая головы, не понимая, зачем он здесь, за что хотят его судить, когда услышал голос Короля Мира:
— Артафинде Инголдо, отважный герой, сын мудрого Короля Нолдор, потомок избранника Великих Финве! Нам известны подвиги твои и деяния твои. Горькую чашу пришлось испить тебе по вине Врага. Прими же этот кубок из Наших рук, да станет он первым даром Валмара воину, принесшему себя в жертву во имя торжества Света!
Что он говорит?.. Или здесь не знают… все было по-другому… чужая сила, чужая правда, горечь непонятной вины… Черное и Белое рвутся с кровью… Склизкие камни подземелья, цепи, скалящаяся морда орка, кровь в горле… Что?.. ах да, нужно подойти… принять чашу… темное, густое — кровь? вино?.. Холодная усмешка Жестокого… злорадный оскал орка… улыбка Короля Мира…
Чертоги не исцелили мою душу… но неужели Исцеление дается только забвением? А я не хотел забывать — и вот теперь что делать мне, с ядом прошлого в душе, с этой горькой отравой памяти и печали…
Он подошел, неловко опустился на колени, почти упал — ноги перестали держать, мир на мгновение расплылся, потерял определенность, и волна воспоминаний захлестнула его, и страшно было — вместо этого величественного благостного лица увидеть — другое: ледяную усмешку бога — или оскал щерящихся клыков…
Он поднес чашу к губам, плеснув вином. Сладкая густая влага застыла в горле комом. Судорожно глотнул, поднялся, чувствуя, как подгибаются ноги. Все вокруг было ненастоящим, слишком ярким, слишком сверкающим, каким мир может показаться только воспаленным глазам умирающего. Очнешься — а вокруг тяжелые склизкие стены и сырой мрак темницы Тол-ин-Гаурхот. И почему-то хотелось очнуться. Пусть — там, пусть снова полный темной крови — своей ли, чужой — рот, пусть — ледяной пронизывающий взгляд Жестокого, непонятные слова Смертного… Берен?.. где же ты… и кандалы на руках… но разве сейчас его руки не скованы?..
Говорить?.. да-да, сейчас… нужно что-то сказать… поблагодарить за честь…
Он глубоко вдохнул безвкусный, режущий грудь воздух.
— О Великие… и ты, Король Мира, пресветлый Манве Сулимо…
Слова — чужие, такие же режущие и безвкусные, как этот воздух.
— Я, Финрод Фелагунд, — почему-то он цепляется сейчас за это имя, обретенное им в Сирых Землях, — сын Арафинве Инголдо, Короля Нолдор…
Не глядя, поклонился отцу — словно дернулся.
— …потомок Финве, избранника Валар… благодарю вас за высокую честь, что оказали вы мне… призвав из темной обители… на ваш пир… Речи твои, о Король Мира… золотыми письменами навеки… начертаны в сердце моем. Я… — закашлялся, снова вдохнул, — я счастлив тем, что хотя бы на шаг… смог приблизить… предреченную победу… Слова мои бессильны выразить… то, что ныне… переполняет душу мою…
Замолчал, неловко поклонился.
Отпусти меня, я уже все сделал… Зачем ты меня мучаешь ?..
— Благородный Артафинде! Учтивые слова твои — отрада для слуха Великих. Высшей награды достоин ты — и получишь ее, ибо Великие умеют читать в глубинах сердец. Ныне призываем Мы пред очи Наши тебя, Амариэ Мирэанна; да станешь ты драгоценным даром победителю, ибо воистину нет в Валмаре более бесценного сокровища, чем красота Старших Детей Единого, и нет радости большей для Владык Арды, чем соединить два любящих сердца, столь долго разлученных.
С улыбкой на красиво очерченных нежных губах Амариэ шагнула к Финроду. Амариэ — мечта его, звезда и любовь его… Воистину в Валиноре можно обрести Исцеление, подумал он; ты — ценительница, и ты — Исцеление, Амариэ мельда… Он потянулся к ней всем своим существом, забилось стремительно сердце…
И замерло.
…Мне запретно следовать за тобой, Артафинде. Я не покину Благословенную Землю. Я не нарушу воли Короля. Уходи, если таково твое желание; я же у ног Великих буду молить о снисхождении и милости к отступникам. Прощай…
Страшен был ему безмятежный покой лучистых светлых глаз его нареченной. Той, что отреклась от него, избрав послушание и повиновение. Его мечта и любовь: какой же далекой стала она, как холодна совершенная ее красота… Никогда не понять друг друга: она не познала страха и боли, печали Смертных Земель, не коснулись ее грязь и кровь войны…
Невольно Финрод отступил на шаг. Он никогда не думал о том, что встреча их станет столь пугающим откровением. Он был совсем один, а вокруг — улыбающиеся лица, и младшие майяр снуют меж пирующих, наполняя чаши, и уж поднимают кубки во славу новобрачных…
— Король Мира! — хрипло, с отчаянием. — Я недостоин этой великой чести! Годы Эндорэ измучили меня, омрачили мою душу — я не могу…
Легкий шепоток пронесся под бело-золотыми сводами — и тут же сменился благоговейным молчанием: отечески улыбаясь, Манве спустился с трона и взял двоих за руки:
— Да, страдания твои были велики, но нежные руки прекрасной девы, которую ныне Золотым Цветком Валинора наречем Мы, исцелят раны сердца твоего. Отныне вы — супруги пред лицом Единого и Великих, и да соединятся судьбы ваши, как ныне соединяем Мы ваши руки. И прими от меня свадебный дар…
В тишине торжественно вложил Манве маленькую белую ручку Амариэ в похолодевшую ладонь Финрода. Как во сне: тонкое золотое кольцо с искорками чистых бриллиантов и сапфиров поблескивает на правой руке Амариэ — я надел его ей?.. когда?.. И тут же подлетели расторопные майяр, возложили на головы супругов золотые венцы с бриллиантовыми цветами — вот он, дар Короля Мира жениху… и мучительно захотелось вдруг — сорвать, швырнуть об пол блистающую тяжелую корону, гнущую голову к земле, но — уже звучат здравицы, и вновь наполняются кубки, и снова в руках Финрода золотая чаша — слово Короля Мира, испейте из нее в знак союза… Он глотнул вина, обжигая горло, пряча глаза, чтобы не видеть сияющей застывшей улыбки своей златокудрой супруги… своей?.. Единый, за что мне эта кара…
И золотое ожерелье с сапфирами, искусная работа Нолдор — по обычаю, дар отца жениха невесте.
— Песню!
Крик подхватили. Снова — улыбка Короля Мира:
— Не единожды в прежние времена услаждал ты песнопениями слух Великих, о Артафинде. Так спой же и ныне нам, дабы звуками дивных песен наполнились души наши.
Песню — здесь?.. среди этого покоя и света, в краю вечной радости, вечного цветения — петь о недолговечной красоте Эндорэ, где солнце — жаркий медово-золотой плод, где луна — кованое серебро, узкий клинок, где звезды стократ ярче алмазной россыпи тинви, зажженных на небе Валинора Вардой Элентари — обо всем, что поведал ему сотни лет назад Отступник, что он увидел своими глазами, что ощутил, принял и полюбил, о чем ему суждено затосковать навеки в Земле Бессмертных? О чем же ему петь? — о том, что пережил и изведал, о величии души и о доблести Смертных, которых не помнят здесь?.. Об Айканаро, о горькой его любви, которая — Финрод понимал это теперь — могла осуществиться, сломав все предначертания, но которой он, понимавший и видевший, как ему казалось, волю Валар и Единого, не позволил быть?.. О том, что поведал ему Эдрахил? Невозможно… И как ему петь? Отняли любовь, свободу, заперли в золотой клетке и выставили на погляд толпе… даже Враг не придумал бы худшей пытки… откуда эти мысли, почему я думаю так?..
Враг… Должно быть, он тоже стоял под взглядами, как под бичами, так же недоуменно-спокойно смотрел на него Валинор… Сейчас Финрод почти понимал Врага, и неожиданная тень горького сострадания, коснувшаяся его сердца, почему-то не только не показалась кощунственной, но даже не удивила его.
Он молчал. Острые ноготки Амариэ впились в его руку.
— Пой же — сам Король Мира просит, — она продолжала улыбаться.
Он закрыл глаза, со стороны услышав свой голос, показавшийся сорванным и больным:
— Да простят меня Великие и ты, о Король Мира, — поклонился вслепую. — Хриплый голос мой не приличествует веселому пиру. Но ведомо всем, сколь прекрасны песни госпожи моей Амариэ, потому ныне смиренно прошу я — пусть поет она перед Великими; и для меня после долгих лет разлуки усладой будет услышать ее.
Король Мира благосклонно кивнул. Амариэ выпустила руку Финрода, и он смог наконец открыть глаза. Все взгляды были прикованы к Амариэ, — и, дождавшись, когда колдовство песни-восхваления захватит всех, Финрод незаметно выскользнул из зала…
— …Владыка Снов…
— Знаю. Мне ведь необязательно быть там, - не глядя, кивнул в сторону Таникветил, — чтобы понять.
— Если бы я знал…
— Не нужно ничего говорить. Ты уснешь надолго…
— И буду видеть сны?
Ирмо положил руки на плечи Финроду — ласково и успокаивающе:
— Звезды. Вечные звезды — и Песнь. Больше ничего. Спи… спи.
ПРОШЛОЕ
30 год II Эпохи
… - Твои глаза видели Великую Битву, господин. Расскажи, как это было.
— Не первый раз ты приходишь ко мне, Эаремир, — я много раз рассказывал тебе об этом… Что же ты хочешь услышать?
— Расскажи.
Старик сцепил узловатые пальцы и заговорил почти нараспев: привычные слова, давно известные, почти заученные наизусть, но мальчик, сидевший у его ног, жадно ловил их, стараясь не упустить ничего. А старик вдруг замолчал и пристально посмотрел на Эаремира.
— А дальше? «И восстало пред нами воинство демонов в облике человеческом, и не было им числа; и…»
— Мальчик, — изменившимся голосом проговорил старик, — мне не увидеть Земли Обетованной, я скоро умру. Может быть, сегодня я вижу тебя в последний раз…
Жестом остановил готового возразить Эаремира:
— Тебе не понять этого. Я родился здесь, здесь прошла моя жизнь, здесь рождались и умирали мои предки, умру и я. Прежней родины нет у меня, новой уже не будет. И сегодня я хочу рассказать тебе еще одну историю.
Он долго смотрел в темнеющее небо, прежде чем начать рассказ. Сказал тихо, раздумчиво:
— Как ярко горит эта звезда…
Мальчик молчал.
— В последнюю ночь над Горами Мрака я видел ее. Там, над Пылающим Вереском. Вы ее зовете сейчас… — замялся: не мог вспомнить.
— Эарендил, — подсказал мальчик.
— Да… Все меняется, даже названия звезд. Золотоволосые дети Хадора называли ее Пчелой. А мой народ, племя Халет — Сердцем…
Снова молчание, которое мальчишка не отважился нарушить.
— Они стояли у самых гор, а за ними, за их спиной были Врата. Я был молод тогда, и кровь моя была горяча. Мы все были молоды. Они тоже. Мой брат погиб за два года до той войны, и я шел мстить. Не за наших вождей, нет. Не грех признаться в этом. Нас было уже немного, но их оставалось еще меньше, и орков среди них не было: только люди. Они отступали все дальше, в глубь их Твердыни, по коридорам, по лестницам, но каждый шаг давался нам большой кровью. Я никогда не видел таких воинов — ни прежде, ни потом. Не могли они так долго продержаться, но держались… Я пробился к их знаменосцу… он хорошо бился, а я был ранен, но в его левой руке было древко знамени… Он падал долго, очень долго, до последнего пытаясь удержать знамя. Там, на лестнице, больше почти уже и не было никого. Я хотел ударить еще раз — и не смог. Он упал, и так же медленно упало знамя. Кто-то из тех, кто стоял за ним, бросился вперед и подхватил знамя. Потом… Пятеро или шестеро их там оставалось — не помню… их окружили, а я, уж не знаю зачем, наклонился, чтобы посмотреть на знаменосца…
Закашлялся надрывно, старчески; Эаремир встревожился было, но старик замахал на него рукой — сиди, мол, обойдется, и немного погодя продолжил, задыхаясь:
— Когда… тебе будут говорить, что… они были… чудовищами, ты… не верь.
— Но ты сам… — осмелился вставить Эаремир.
— И мне не верь! — сорванным хриплым голосом крикнул старик. — Он был очень красив. И совсем мальчик. Светловолосый, большеглазый… Глаза были открыты. И он улыбался. Не скалился — улыбался. Спокойно так… Лицо у него было белое-белое, и я не сразу понял, что он уже мертв. Один из нас… Аратан, кажется… да, Аратан; он потом сказал — знамя нужно сжечь. А я не позволил. Не знаю, почему. Может, потому, что этот мальчик так его защищал. А мы умели ценить стойкость и отвагу. Даже во врагах.
Мы не вошли в зал. Страшно было, да, малыш, страшно. А потом… там лежали они. И мы не смогли войти. Даже мертвые, они преграждали нам путь. Они не пускали нас. А ступени были скользкими от крови — их и нашей. Не разобрать, где чья. Кровь у всех одного цвета, мальчик: и у пахарей, и у воинов, и у королей… у своих и врагов. Мы остались. Вошли эльфы и майяр. Эльфы — те обходили… а майяр шли прямо по телам. И я остался там, рядом со знаменосцем, потому что мне вдруг показалось — кто-нибудь пройдет сапогами по этому лицу, по глазам…
Старик умолк, прикрыв лицо — руки дрожали; потом продолжил, поначалу невнятно и глухо:
— Когда его вывели, мы все стояли там, но никто не решался смотреть. А я был, наверно, самым молодым, и мне стало интересно — какой он. Ждал, наверно, увидеть огромное черное чудовище с горящими глазами — точь-в-точь как рассказывают… Я смотрел на него — и хохотал и никак не мог остановиться. Он повернул голову и посмотрел на меня — и мне будто глотку заткнули…
— И… какой он? — шепотом, замирая от ужаса и любопытства.
— Человек, — медленно проговорил старик. — Седой человек, искалеченный, руки связаны, ошейник… Лицо бледное, словно много лет не видел солнца, шрамы совсем свежие, еще кровь сочилась, но он вовсе не был уродлив, нет, нет… Глаза…
Отнял руку от лица, задумчиво посмотрел на мальчика:
— Как ты думаешь, почему они сражались за него?
Эаремир пожал плечами — для него все было очевидно.
— Враг искусен в обмане и лживых наваждениях, — убежденно до бессмысленности, как хорошо вызубренный урок.
Старик раздраженно нахмурился, топнул ногой:
— Не говори о том, чего не понимаешь! Обман, наваждения… Дурак! Тьфу! Еще бы о живых мертвецах сказал!
— Но ведь все же…
— Кто? — не дослушав, прорычал старик. — Кто?! Твои приятели? Твой отец, который в бою-то никогда не был?! А я тебе говорю — я видел их лица, видел! Они за него сражались, как…нет, не за вождя — за свой дом, за свою кровь! Дрались до последнего, хотя могли бежать, хотя знали, что все они погибнут! И никто не просил пощады. И умирали молча. Все молча. Понимаешь ты это?!
— Ингрод говорил…
— Ингрод? — Старик сморщился и плюнул. — Я его деда чуть не зарубил своей рукой, когда он хотел с мертвого оружие снять. Позор на него и весь его род! Жаль, оттащили меня…
Помолчал и снова заговорил о другом:
— Я стоял и смотрел на него. В нем не было ненависти к нам. Я это видел, понимаешь? Хотел крикнуть, что ненавижу его, — и не смог… Я все эти годы пытался забыть. Молчал, молчал… тридцать лет все молчал — ведь Враг же… В бою — ненавидел. Все мы ненавидели. А теперь не могу. Не могу заставить себя забыть. Еще и поэтому я умру здесь. Думаешь, свихнулся от старости? — усмехнулся. — Так проще всего. Но перед смертью говорят правду. Я скоро умру и хочу снять эту тяжесть с души. Хоть кому-то я должен рассказать, как это было на самом деле. Пусть даже ты и не поймешь, хоть кто-то должен знать, хоть один…
Мы унесли своих мертвых. Ушли. А потом дрогнула земля, и мы увидели зарево… Там рушились горы, и огонь вырывался из трещин в земле… Мы их не хоронили. Они ушли в пламя. И был звездопад, и кто-то сказал — небо плачет, и мне показалось вдруг — не по нам… А, разве ты поймешь! Но хоть запомни…
Старик закрыл глаза. Эаремир долго ждал — не скажет ли еще что-нибудь; потом решил, что старик уснул, и тихо вышел.
Не сразу старик поднял тяжелые веки.
— Эарендил, — старательно выговорил он. — Надо же… А мы говорили — Сердце…
… - Твои глаза видели Великую Битву, господин. Расскажи, как это было.
— Не первый раз ты приходишь ко мне, Эаремир, — я много раз рассказывал тебе об этом… Что же ты хочешь услышать?
— Расскажи.
Старик сцепил узловатые пальцы и заговорил почти нараспев: привычные слова, давно известные, почти заученные наизусть, но мальчик, сидевший у его ног, жадно ловил их, стараясь не упустить ничего. А старик вдруг замолчал и пристально посмотрел на Эаремира.
— А дальше? «И восстало пред нами воинство демонов в облике человеческом, и не было им числа; и…»
— Мальчик, — изменившимся голосом проговорил старик, — мне не увидеть Земли Обетованной, я скоро умру. Может быть, сегодня я вижу тебя в последний раз…
Жестом остановил готового возразить Эаремира:
— Тебе не понять этого. Я родился здесь, здесь прошла моя жизнь, здесь рождались и умирали мои предки, умру и я. Прежней родины нет у меня, новой уже не будет. И сегодня я хочу рассказать тебе еще одну историю.
Он долго смотрел в темнеющее небо, прежде чем начать рассказ. Сказал тихо, раздумчиво:
— Как ярко горит эта звезда…
Мальчик молчал.
— В последнюю ночь над Горами Мрака я видел ее. Там, над Пылающим Вереском. Вы ее зовете сейчас… — замялся: не мог вспомнить.
— Эарендил, — подсказал мальчик.
— Да… Все меняется, даже названия звезд. Золотоволосые дети Хадора называли ее Пчелой. А мой народ, племя Халет — Сердцем…
Снова молчание, которое мальчишка не отважился нарушить.
— Они стояли у самых гор, а за ними, за их спиной были Врата. Я был молод тогда, и кровь моя была горяча. Мы все были молоды. Они тоже. Мой брат погиб за два года до той войны, и я шел мстить. Не за наших вождей, нет. Не грех признаться в этом. Нас было уже немного, но их оставалось еще меньше, и орков среди них не было: только люди. Они отступали все дальше, в глубь их Твердыни, по коридорам, по лестницам, но каждый шаг давался нам большой кровью. Я никогда не видел таких воинов — ни прежде, ни потом. Не могли они так долго продержаться, но держались… Я пробился к их знаменосцу… он хорошо бился, а я был ранен, но в его левой руке было древко знамени… Он падал долго, очень долго, до последнего пытаясь удержать знамя. Там, на лестнице, больше почти уже и не было никого. Я хотел ударить еще раз — и не смог. Он упал, и так же медленно упало знамя. Кто-то из тех, кто стоял за ним, бросился вперед и подхватил знамя. Потом… Пятеро или шестеро их там оставалось — не помню… их окружили, а я, уж не знаю зачем, наклонился, чтобы посмотреть на знаменосца…
Закашлялся надрывно, старчески; Эаремир встревожился было, но старик замахал на него рукой — сиди, мол, обойдется, и немного погодя продолжил, задыхаясь:
— Когда… тебе будут говорить, что… они были… чудовищами, ты… не верь.
— Но ты сам… — осмелился вставить Эаремир.
— И мне не верь! — сорванным хриплым голосом крикнул старик. — Он был очень красив. И совсем мальчик. Светловолосый, большеглазый… Глаза были открыты. И он улыбался. Не скалился — улыбался. Спокойно так… Лицо у него было белое-белое, и я не сразу понял, что он уже мертв. Один из нас… Аратан, кажется… да, Аратан; он потом сказал — знамя нужно сжечь. А я не позволил. Не знаю, почему. Может, потому, что этот мальчик так его защищал. А мы умели ценить стойкость и отвагу. Даже во врагах.
Мы не вошли в зал. Страшно было, да, малыш, страшно. А потом… там лежали они. И мы не смогли войти. Даже мертвые, они преграждали нам путь. Они не пускали нас. А ступени были скользкими от крови — их и нашей. Не разобрать, где чья. Кровь у всех одного цвета, мальчик: и у пахарей, и у воинов, и у королей… у своих и врагов. Мы остались. Вошли эльфы и майяр. Эльфы — те обходили… а майяр шли прямо по телам. И я остался там, рядом со знаменосцем, потому что мне вдруг показалось — кто-нибудь пройдет сапогами по этому лицу, по глазам…
Старик умолк, прикрыв лицо — руки дрожали; потом продолжил, поначалу невнятно и глухо:
— Когда его вывели, мы все стояли там, но никто не решался смотреть. А я был, наверно, самым молодым, и мне стало интересно — какой он. Ждал, наверно, увидеть огромное черное чудовище с горящими глазами — точь-в-точь как рассказывают… Я смотрел на него — и хохотал и никак не мог остановиться. Он повернул голову и посмотрел на меня — и мне будто глотку заткнули…
— И… какой он? — шепотом, замирая от ужаса и любопытства.
— Человек, — медленно проговорил старик. — Седой человек, искалеченный, руки связаны, ошейник… Лицо бледное, словно много лет не видел солнца, шрамы совсем свежие, еще кровь сочилась, но он вовсе не был уродлив, нет, нет… Глаза…
Отнял руку от лица, задумчиво посмотрел на мальчика:
— Как ты думаешь, почему они сражались за него?
Эаремир пожал плечами — для него все было очевидно.
— Враг искусен в обмане и лживых наваждениях, — убежденно до бессмысленности, как хорошо вызубренный урок.
Старик раздраженно нахмурился, топнул ногой:
— Не говори о том, чего не понимаешь! Обман, наваждения… Дурак! Тьфу! Еще бы о живых мертвецах сказал!
— Но ведь все же…
— Кто? — не дослушав, прорычал старик. — Кто?! Твои приятели? Твой отец, который в бою-то никогда не был?! А я тебе говорю — я видел их лица, видел! Они за него сражались, как…нет, не за вождя — за свой дом, за свою кровь! Дрались до последнего, хотя могли бежать, хотя знали, что все они погибнут! И никто не просил пощады. И умирали молча. Все молча. Понимаешь ты это?!
— Ингрод говорил…
— Ингрод? — Старик сморщился и плюнул. — Я его деда чуть не зарубил своей рукой, когда он хотел с мертвого оружие снять. Позор на него и весь его род! Жаль, оттащили меня…
Помолчал и снова заговорил о другом:
— Я стоял и смотрел на него. В нем не было ненависти к нам. Я это видел, понимаешь? Хотел крикнуть, что ненавижу его, — и не смог… Я все эти годы пытался забыть. Молчал, молчал… тридцать лет все молчал — ведь Враг же… В бою — ненавидел. Все мы ненавидели. А теперь не могу. Не могу заставить себя забыть. Еще и поэтому я умру здесь. Думаешь, свихнулся от старости? — усмехнулся. — Так проще всего. Но перед смертью говорят правду. Я скоро умру и хочу снять эту тяжесть с души. Хоть кому-то я должен рассказать, как это было на самом деле. Пусть даже ты и не поймешь, хоть кто-то должен знать, хоть один…
Мы унесли своих мертвых. Ушли. А потом дрогнула земля, и мы увидели зарево… Там рушились горы, и огонь вырывался из трещин в земле… Мы их не хоронили. Они ушли в пламя. И был звездопад, и кто-то сказал — небо плачет, и мне показалось вдруг — не по нам… А, разве ты поймешь! Но хоть запомни…
Старик закрыл глаза. Эаремир долго ждал — не скажет ли еще что-нибудь; потом решил, что старик уснул, и тихо вышел.
Не сразу старик поднял тяжелые веки.
— Эарендил, — старательно выговорил он. — Надо же… А мы говорили — Сердце…
РАЗГОВОР-XVII: РАССВЕТ
… — За ложь, — тихо говорит Гость, — можно сражаться так же, как и за правду. Сражаются за убеждения.
— Верно. Но почему мы должны думать, что правы именно победившие? Только потому, что они — победили? Потому, что летописи «Сильмариллион» написаны ими?
Свеча почти догорела, оплыла быстро застывающими прозрачными каплями, но в комнате становится светлее: сегодня Гость и Собеседник засиделись за разговором дольше обыкновения, и за окном, задернутым тяжелыми шторами, разгорается рассвет. Собеседник поднимается, медленно идет к окну:
— Может быть, истина не здесь и не там. Истина — кристалл со многими гранями: ни один человек не может видеть ее в целом, мы лишь выбираем одну из граней, каждый — свою…
— «Смотрите своими глазами»? — Ни тени иронии в голосе Гостя уже нет.
— Да, — серьезно подтверждает Собеседник. — Может, в этом и есть одна из истин Книги:смотрите своими глазами.
Он раздвигает шторы, и потоком золотистый свет раннего утра врывается в комнату. Огонек свечи мерцает испуганно, дрожит — гаснет: на столе — только лужица застывающего воска.
Собеседник поворачивается к Гостю. Впервые за все это время они видят друг друга. Гость рассеянно касается кончиками пальцев последней страницы Книги, медля перевернуть ее, медля закрыть черный переплет.
— Это Вы написали Книгу? — внезапно спрашивает он.
Собеседник не отвечает.
Бесконечные мгновения они смотрят друг на друга.
Смотрят друг другу в глаза.
Молча.
— Верно. Но почему мы должны думать, что правы именно победившие? Только потому, что они — победили? Потому, что летописи «Сильмариллион» написаны ими?
Свеча почти догорела, оплыла быстро застывающими прозрачными каплями, но в комнате становится светлее: сегодня Гость и Собеседник засиделись за разговором дольше обыкновения, и за окном, задернутым тяжелыми шторами, разгорается рассвет. Собеседник поднимается, медленно идет к окну:
— Может быть, истина не здесь и не там. Истина — кристалл со многими гранями: ни один человек не может видеть ее в целом, мы лишь выбираем одну из граней, каждый — свою…
— «Смотрите своими глазами»? — Ни тени иронии в голосе Гостя уже нет.
— Да, — серьезно подтверждает Собеседник. — Может, в этом и есть одна из истин Книги:смотрите своими глазами.
Он раздвигает шторы, и потоком золотистый свет раннего утра врывается в комнату. Огонек свечи мерцает испуганно, дрожит — гаснет: на столе — только лужица застывающего воска.
Собеседник поворачивается к Гостю. Впервые за все это время они видят друг друга. Гость рассеянно касается кончиками пальцев последней страницы Книги, медля перевернуть ее, медля закрыть черный переплет.
— Это Вы написали Книгу? — внезапно спрашивает он.
Собеседник не отвечает.
Бесконечные мгновения они смотрят друг на друга.
Смотрят друг другу в глаза.
Молча.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПОВЕСТЬ ЛЕТ
ПредначальеАйнулиндале. Создание Арты.
Начало Времен
Приход Валар в Арту. Создание майяр. Мелькор пробуждает Хэлгэайни и возводит Замок Хэлгор. Столпы Света.
Век Столпов Света
Весна Арды. Разрушение Столпов Света. Пробуждение Ахэрэ (Ллах'айни).
Век Тьмы
Золотоокий странствует по Арте и возвращается в Валинор, чтобы поведать о том, что видел. Создание Двух Дерев Валинора. Сотворение Гномов. Приход Артано к Мелькору в Хэлгор.
Век Дерев Света, Предначальная Эпоха: от Пробуждения Эльфов годы 1 — 872-й
1
Пробуждение Эльфов.
10
Встреча Мелькора со Странствующими Эльфами Эллери Кэнно.
31
Сотворение крылатых коней.
33
Эллери Кэнно (Эллери Ахэ) поселяются на севере Белерианда в Хэлгор.
36
В Лаан Гэлломэ Эльфами Тьмы построен деревянный город.
150 — 170-е годы
Приход иртха в западные земли за Эред Луин.
270-е годы
Эллери приходят в Землю Эллэс.
335
Первая встреча Ороме с Элдар на берегах Куивиэнен.
344
Ороме приносит в Валинор известия о Пробуждении Эльфов и возвращается к Куивиэнен. Совет Валар.
461
Рождение Элхэ.
464
Курумо уходит из Валинора в Белерианд.
472
Курумо начинает обучать ирхи (орков) владению оружием.
476
Курумо возвращается в Валинор. Совет Валар. Среди Эллери появляются танцующие-с-мечами. Мелькор избирает из числа Эллери Ахэ Девятерых Хранителей Круга Рун.
478
Война Могуществ Арды.
7 — 15 сентября
Суд над Эллери Ахэ и Мелькором в Валиноре. Начало Века Оков Мелькора.
479-2874 годы
Век Оков Мелькора.
488
Валар призывают эльфов в Аман.
517
Ингве, Финве и Элве возвращаются к своим народам и призывают их переселиться в Западную землю.
526-7
Разделение народа эльфов на Элдар и Авари. Народы Ванъяр, Нолдор и Тэлери отправляются в Великий Поход.
622-3
Элдар достигают Андуина Великого. Часть Тэлери под предводительством Ленве отправляется на юг по реке (Нандор).
718
Ванъяр и Нолдор пересекают Долину Сирион и достигают берега Великого Моря; но, устрашившись, остаются в лесах Белерианда.
747
Тэлери приходят в Белерианд и останавливаются в восточной его части за рекой Гелион.
766, середина лета
Элве, предводитель Тэлери, встречается с майя Мелиан в Нан Элмот.
790-е годы
Ванъяр и Нолдор переселяются в Валинор. Тэлери остаются на берегах Белерианда. Оссе и Уинен обучают Тэлери знанию и песням моря.
790 — 860-е годы
Строительство Тириона-на-Туне. Построена башня Ингве, Миндон Элдалиэва. Начало разделения Ванъяр и Нолдор. Многие Ванъяр переселяются в Валинор.
862
Завершение строительства Тириона.
881
Йаванна дарует Нолдор Белое Древо, Галатилион, подобие Древа Телперион; оно посажено подле Миндон.
948-958
Разделение Тэлери. Кирдан Корабел становится предводителем Тэлери, поселившихся на берегах Белерианда, народ Олве отправляется в Валинор. Народ Элве остается в Белерианде; они называют себя Эглат, Покинутые.
967
Тэлери поселяются в заливе Элдамар на Тол-Эрессеа.
977
Элу Тингол становится королем Эглат.
1000-е годы
Тэлери учатся строить корабли и достигают берегов Элдамар.
1073
Олве, король Тэлери, начинает строительство Алквалондэ на берегах Элдамар к северу от Калакиръя, в чем ему помогают Нолдор.
1101
Последние Ванъяр покидают Тирион.
1236, февраль
Рождение Феанаро, сына Финве и Мириэль Сэриндэ. Румил создает письменность и начинает записывать историю и песни Элдар.
1245, конец сентября
Смерть Мириэль.
1264
Закон о браках эльфов (т.н. «Статут Финве и Мириэль»).
1293, середина июля
Финве берет в жены Индис.
1341, конец июня
Рождение Нолофинве Аракано (Финголфина), старшего сына Финве и Индис.
1437, середина апреля
Рождение Лютиэнь, дочери Тингола и Мелиан.
1724, октябрь
Рождение Арафинве Инголдо (Финарфина), второго сына Финве и Индис.
1910-е годы
Феанаро создает новую письменность — Тэнгвар Феанореан.