1919 г., Сибирь, министр юстиции, генерал-прокурор в правительстве Колчака Г. Гинс убеждает адмирала: «…мы должны писать хорошие законы, чтобы не провалиться». «Дело не в законах, а в людях, – отвечает Верховный правитель России. – мы состоим из недоброкачественного материала. Все гниет. я поражаюсь, до чего все испоганились. Что можно создать при таких условиях, если кругом либо воры, либо трусы, либо невежи?!…»[500]Исчезновение коммунистической идеологии, в свою очередь, как это ни странно, привело не к более осознанному отношению к реальности, а наоборот к появлению множества находящихся за гранью откровенного невежества иллюзий: социальных, исторических, национальных, религиозных, политических и т. п., расколовших общество на десятки и сотни ничем не связанных друг с другом групп. Иллюзий, за которыми люди, зачастую не осознавая этого, прячутся, спасаясь от разрушительного воздействия окружающей их реальности.
Распространение и популяризация невежества имеет и чисто практический смысл. Невежественными людьми легче манипулировать, у них легче создавать «позитивные ожидания».В сочетании с чрезмерным социальным неравенством и эгоизмом существующие иллюзии создают гремучую смесь, которая в случае экономического кризиса и ослабления государственной власти вырвется наружу. И тогда вновь призрак «бессмысленного и беспощадного» замаячит за тенью современной цивилизации.
В канун революции 1917 г. французский посол М. Палеолог описывает особенности союзной страны: «Социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада. Один из самых грозных симптомов – это глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами, их разделяют столетия…»[501].Конечно, против существующего положения вещей не может не выступать оппозиция и прежде всего либеральная. Либералы вправе гордиться своими достижениями, именно они в феврале 1917 г. положили конец Российской империи, а в 1991 г. Советскому Союзу. Что ж, без разрушения, как говорил Й. Шумпетер, нет созидания. И российские либералы вполне успешно справляются с первой частью, что касается второй, то тут возникают очевидные проблемы, которые создают ощущение, что российские либералы генетически неспособны к созидательной деятельности, что созидание вообще не является даже их целью. Либеральная оппозиция не дает ни одной созидательной идеи, ни одного проблеска мысли, кроме ностальгирования по временам «демократии и свободы» 1990-х гг. и вечных томлений по приходу иностранного капитала, который, мол, все сделает сам…
Представление о том, о чем идет речь, может дать следующий пример: в результате социальных реформ в Великобритании в 1913 г. было введено страхование по безработице. Во Франции «правительству (с началом войны) пришлось наскоро создать организацию… по страхованию от безработицы. Оказание быстрой помощи диктовалось необходимостью сохранения социального мира. 20 августа 1914 г. правительство создало национальный фонд для безработных…»[502]. В России рабочим пришлось сначала свергнуть царя, а затем и Временное правительство, и лишь большевики, придя к власти, 11 декабря 1917 г. приняли «решение о страховании на случай безработицы»[503].
В 1920 г. в продолжавшемся споре со своими политическими оппонентами В. Ленин отмечал: «Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему вы этого несделали? Потому что ваша программа была пустой программой, была вздорным мечтанием»[504].
В России, как и в большинстве других стран, либеральные реформы проводились при помощи «шоковой терапии», в результате на месте вчерашнего авторитаризма буквально через «500 дней»[505] должно было появиться новое свободное, рыночное, демократическое общество. Однако в России «шоковая терапия» привела не к построению новой власти, а наоборот (так же, как и после февраля 1917 г.) к полному ее исчезновению, нет, конечно, символы ее присутствовали, но самой власти уже не существовало. Заря свободы и демократии превратилась в эпоху хаоса и анархии.Впрочем, зачастую грань между либеральной оппозицией и властью весьма условна. Как заявляет сам А. Чубайс, один из духовных лидеров оппозиции: «Сегодня страна живет по нашей, «правой» идеологии»[511]. Создается ощущение, что власть и оппозиция отличаются друг от друга лишь оттенками, отражающими интересы и борьбу различных олигархических кланов за власть и влияние. Примером в данном случае могут служить планы по дальнейшему развитию неолиберальных реформ в России, о которых дает представление, например:
И этот результат, по словам 3. Бжезинского, был не случаен: «Поспешное насаждение демократии в отсутствие социально развитого и политически зрелого гражданского общества, скорее всего, послужит целям радикального популизма… Демократия для меньшинства без социальной справедливости для большинства была возможна в эпоху аристократизма, но в век массовогополитического пробуждения она уже не реальна. Сегодня одно без другого обречено на поражение»[506]. Более наглядно о последствиях грядущей «шоковой терапии» еще в конце 1980 г. предупреждал литературный герой Д. Гранина: «Вы представляете, что у нас будет, если вдруг демократия появится… Ведь это же засилье самых подонков демагогических… Прикончат, какие бы ни было разумные способы хозяйствования, разграбят все, что можно, а потом распродадут Россию по частям»[507].
Конечно, среди российских либералов есть и честные, и даже патриотичные люди, однако проблема в том, что многие из них почти не изменились с появления первых их представителей во времена Екатерины II[508]. И. Бунин, хорошо знавший своего брата либерала, в начале XX в. писал: «Длительным будничным трудом мы брезговали, белоручки были, в сущности, страшные. А отсюда, между прочим, и идеализм наш, в сущности, очень барский, наша вечная оппозиционность, критика всего и всех: критиковать-то гораздо легче, чем работать»[509]. Отсутствие собственных созидательных идей у российских либералов И. Бунин объяснял какой-то старой русской болезнью – «это томление, эта скука, эта разбалованность – вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает…»[510].
– «Стратегия – 2020» правительственная программа развития России, подготовленная либертарианцами 1990-х, предусматривающая «радикальное сокращение прямого участия государства в экономике»[512]. Начать предлагается с тотальной приватизации государственной собственности, в частности, в 2012-2017 гг. таких высокоприбыльных и высоколиквидных активов, как «Роснефть», «Зарубежнефть», «Транснефть», «Аэрофлот», «Уралвагонзавод», «РЖД», «Совкомфлот» и т.п. на общую сумму, по разным оценкам, 2-6 трлн руб.[513] Причем приватизация будет проводиться не за счет продажи долей, принадлежащих государству, а посредством дополнительных эмиссий акций. Вследствие этого, средства от приватизации достаются не бюджету, а самим корпорациям[514]. Нетрудно догадаться, у кого окажутся эти золотоносные активы. По крайней мере, имеющий в этом деле, наверное, наибольший в мировой истории опыт, А. Кох в подобной ситуации не сомневался: «в результате этого перераспределения богатств (приватизации) богатые опять станут богаче, потому что они купят собственность, которая будет приносить доход»[515]. Возможен и другой исход: активы могут достаться иностранным инвесторам, но это порождает лишь новую угрозу[516].
– предложение правительства передать средства суверенных фондов, государственный долг, и наконец, пенсионные накопления, всего порядка 10 трлн руб., в управление коммерческой структуре – ОАО Росфинагентство, учредителем которой выступит государство[517]. Очевидно, форма ОАО выбрана не случайно, так как страсть к приватизации рано или поздно приведет Росфинагентство туда же – на фондовую биржу, и, очевидно, с теми же последствиями.
– предложение по инициативе одного из ведущих миллиардеров М. Прохорова, Российского Союза промышленников и предпринимателей (2011) по реформированию трудового законодательства. Понимание его направленности дает пункт о введении 60-часовой рабочей недели. Правда, из них 20 часов являются добровольными, т.е. зависят от желания работника поработать дополнительно по основному месту работы[518]. Проблема заключается в том, что работодатель может не избежать соблазна, постепенно снижая зарплату (например, индексируя ее ниже уровня реальной инфляции), вынудить работника тем самым «добровольно» работать все больше и больше, за все меньшие деньги, не говоря о том, что работодатель сразу же избавляется от необходимости оплачивать сверхурочные…
– заявление вице-премьера РФ А. Дворковича: «Мы не можем себе позволить одновременно иметь очень высокий уровень социальной защиты в системе, построенной на патерналистских принципах, одновременно очень большую армию и одновременно очень большой объем госсобственности, но еще и заодно очень низкие цены на энергоносители внутри страны»[519]. Очевидно, пришла пора скинуть вуаль и показать истинное лицо российского либерализма…
Несмотря на все проблемы, порождаемые социальным неравенством, на них можно было бы закрыть глаза. Ведь если взять для оценки состояний миллиардеров срок не 20 лет, а три-четыре столетия, то российские миллиардеры практически ничем бы не выделялись на фоне своих коллег из, например, таких благопристойных стран, как Англия, США или Франция. И не только размерами, но и во многих случаях способами создания стартовых капиталов. Взять, например, «баронов-разбойников» в США второй половины XIX – начала XX в.; или колониальный беспредел просвещенных европейцев, который, по словам Г. Уэллса, приводил «к ужасающим зверствам»[520]; или образцовую Швецию, где, по словам П. Энглунда, «липкие от крови фамильные состояния, (созданные во время войн XVI – XVII вв.) в некоторых случаях существуют и поныне»[521]. Однако у современной России на то, чтобы стать цивилизованным государством, нет столетий, нет даже десятка лишних лет.
Проблема гипернеравенства не представляла бы серьезной угрозы, если бы существующая модель обеспечивала экономическое и социальное развитие страны и давала надежды на будущее. Самым страшным является то, что российская экономика, начиная с 2000-х гг., внешне демонстрируя рост, на деле не развивается, а наоборот деградирует[522]. Наглядным, хотя и далеко не всеобъемлющим, индикатором этого процесса является рост ее зависимости от сырьевого экспорта: так, если в 1985 г. – на пике поступлений от экспорта нефти и газа, их доля в ВВП составляла ~4% ВВП[523], а в доходах бюджета СССР ~9%, то в 2012 г., по словам замминистра экономики РФ А. Клепача, роль нефтегазовых поступлений в экономическом росте страны оказалась практически исчерпана: «они составляют ~25% от нашего ВВП, ~30% доходов бюджетной системы[524]. Темпы роста российской экономики сегодня уже на 80% зависят от нефтегазовой отрасли»[525].
С 2008 г. Россия занимает первое место в мире по экспорту нефти и газа[526], и это можно было бы считать достижением. Проблема в том, что в отличие от западных конкурентов Россия экспортирует в основном не конечный продукт, а сырье[527],[528]. Отличие от восточных состоит в том, что при существующих объемах добычи, советского нефтяного наследства России хватит всего на 15-20 лет[529], а, например, странам ОПЕК – на 100-150 лет. Зато Россия еще имеет самые большие в мире запасы газа. При существующих темпах добычи его хватит более, чем на 70 лет, но в случае, если за счет газа придется компенсировать снижение добычи нефти, срок сократится – до 30-40 лет.
Есть, правда, у России еще недоказанные запасы нефти и газа (хватит еще лет на 50), но они преимущественно находятся в Арктике, и их добыча потребует таких инвестиций и технологий, которыми сегодня Россия не располагает. Снижение цен на нефть, вследствие кризиса или успеха сланцевых технологий, сделает инвестиции в арктический шельф нерентабельными, чему может служить пример с отсрочкой освоения Штокмановского месторождения. Видимо, средств уже не хватает даже на освоение разведанных месторождений «в ближайшие 10-20 лет, – предупреждает министр энергетики А. Новак (2012 г.), – может произойти снижение объемов добычи нефти в России… с 500 до 370 млн тонн»[530]. У Газпрома, очевидно, также есть серьезные проблемы, на что указывает падение стоимости его акций за 2008-2012 гг. более, чем в 3,5 раза, даже несмотря на то, что в 2011 г. Газпром стал самой прибыльной компанией мира[531].
Но главную проблему представляет замедление роста мировых цен на энергоносители. Итог влияния этих тенденции на Россию 06.2012 подвел министр экономики А. Белоусов, по словам которого, «экономический рост за счет экспорта нефти уже позади»[532]. Эту данность еще раз подчеркнет в начале 2013 г. президент В. Путин: «Возврат к докризисной модели развития экономики невозможен»[533].
Пример с нефтью наглядно демонстрирует продолжение начавшихся в 1990-х гг. процессов деиндустриализации страны. Критик скажет, что подобные тенденции наблюдаются и в других развитых странах. Да, доля промышленности в них сокращается, но совершенно не в той мере, как в России. На эту данность обращает внимание А. Привалов, научный редактор журнала «Эксперт», в своей реплике «Российская экономика: возврат в темное прошлое» (11.2012): «По абсолютному размеру обрабатывающих отраслей (точнее, по объёму добавленной стоимости в этих отраслях), Россия 17-я в мире – между Турцией и Таиландом. А если считать на душу населения, мы оказываемся уже 55-ми, уступая Японии в 16 раз». При этом «в обновлённой Стратегии-2020, в этом компендиуме российской экономической мысли, на четырехстах с лишним страницах нет ни одного упоминания о государственной промышленной политике»[534].
Деиндустриализация не имела бы столь принципиального значения, если бы одновременно Россия смогла перейти на постиндустриальный уровень развития. Но и этого не произошло. Мало того, ее способность сделать этот многократно обещанный переход вызывает все большие и большие сомнения.
Например, Нобелевский лауреат А. Гейм в ответ на приглашение поработать в Сколково заявил, что «не верит в проект российского правительства создать в стране аналог Кремниевой долины»[535]. Не вселяет оптимизма и заявление главы гордости отечественной науки – Роскосмоса В. Поповкина (2012): «Мы станем в ближайшие три-четыре года, если не принять экстренных мер, неконкурентоспособными»[536]. И председателя Научно-технического совета «Роснано», академика РАН М. Алфимова, по словам которого, «Роснано» реализовал уже готовые проекты, к сегодняшнему дню сливки сняты, т.е. глубоко проработанные проекты практически все выбраны[537].Почему же у нас нет новых проектов? По мнению замминистра экономики А. Клепача (2012 г.), из-за того, что в России «те, кто работает в отраслях, связанных с интеллектом: образованием, наукой… не попадают в средний класс»[538]. Другими словами, так же, как и в индустриальной сфере, в области модернизации конкурентоспособный уровень до последнего времени поддерживался за счет проедания советского наследства и ресурсов будущих поколений.
Очевидно, не случайно, что оценка эффективности научной деятельности на основе количества статей, опубликованных в международных рецензируемых журналах, демонстрирует снижение активности российских ученых.
Количество статей, опубликованных в международных рецензируемых журналах, S&E Indicator[539]
Расходы на НИОКР 2009, OECD[540]
Однако для России и 3,5% оказалось слишком много. Проблема в том, что доходность частных пенсионных накоплений за время существования системы составила в среднем всего 7%, что ниже уровня инфляции – 10%, в два раза ниже индексации государством страховой части пенсии – 15% и почти в три раза ниже темпов роста экономики и средней заработной платы. Другими словами, финансовые посредники работают в убыток не только для своих доверителей, но и экономики в целом[542],[543].В России основные инвестиционные ресурсы принадлежат не населению, а олигархам, заинтересованным не столько в развитии, сколько в сохранении своего status quo. Не случайно более 80% богатства российским миллиардерам приносят непроизводительные отрасли – недвижимость, строительство, добыча и экспорт сырья. «Ни в одной из прочих развивающихся стран, – отмечает Р. Шарма из Morgan Stanley, – доля этих секторов не превышает 35%. Даже в Бразилии, в сырьевой экономике примерно с тем же уровнем дохода, что и Россия, доля непроизводительных отраслей в состояниях миллиардеров не превышает 12%»[544].
Отличительной чертой крупного российского бизнеса является его зарубежный характер: по словам главы Экспертного управления президента России К. Юдаевой, весь крупный бизнес «живет» за рубежом. В 2010-2012 гг. 80% размещений акций компаний РФ прошло за пределами страны, для сравнения у Бразилии – 7%, у Китая – 8%, у Индии – 14%[545]. Более 90% крупных компаний имеют офшоры, почти треть из них вообще принадлежит офшорам[546]. Не случайно, по оценкам Tax Justice Network за 2012 г., основные инвестиционные ресурсы России находятся за рубежом, их объем только на банковских и инвестиционных счетах составлял почти 40% ВВП России[547].Средний класс в России не может являться источником инвестиций, как на Западе, во-первых, вследствие его молодости. Он появился в сколь-либо заметных количествах только с началом роста цен на нефть в конце 1990-х гг., и в дальнейшем увеличивался, плотно коррелируя с ними. К 2011 г. доля среднего класса, способного к долгосрочному инвестированию, по данным ЦСИ «Росгосстраха», достигла 18%[551]. В среднегодовом исчислении за 2000–2011 гг. его доля не превысила 10%. Во-вторых, из-за того, что, едва появившись на свет, средний класс, прежде всего, вполне естественно устремился удовлетворять свои потребительские интересы. Как отмечает О. Солнцев (2012 г.): «Рекордными, если считать процент отчислений от текущего дохода на формирование личных накоплений, были 2001–2004 гг. Затем последовал разогрев расходов на потребление и чрезмерный потребительский оптимизм…», который сохраняется до сих пор[552]. Другими словами, средний класс преимущественно просто «проедает» доставшиеся ему ресурсы будущих поколений.
Начиная с кризиса 2008 г., экспорт Прямых иностранных инвестиций (ПИИ) из России вырос в среднем почти в 5 раз. Накопленные российские ПИИ за рубежом достигли 20% ВВП, что в 4 раза выше, чем у Китая. По мнению А. Пахомова, «в связи с этим можно констатировать, что складывается зарубежный сегмент российской экономики». Экспорт ПИИ к вложениям в основные фонды у России составил 17,3%, что в 9 раз больше, чем у Китая, и даже выше, чем у развитых стран мира. И это при том, что уровень капиталовложений к ВВП в последние десятилетия в Китае составлял порядка 40 и даже 50%, а в России всего около 20%. Но такая норма капиталовложений, отмечает А. Пахомов, является недостаточной даже для обеспечения «устойчивой траектории роста»[548].
Если бы этот вывоз капитала действительно был экспортом, то он еще давал бы надежды на возвращение в страну дивидендов от их использования. Однако в большинстве случаев в этом возникают большие сомнения. Так, например, в России ситуация с Net income from abroad зеркально противоположна США, Германии, Японии и т.п.: в России наблюдается не приток, а отток доходов, который с кризиса 2008 г. к 2012 г. вырос почти в 10 раз[549]! Вряд ли можно отнести к экспорту капитала и его отток по «сомнительным операциям», который в последние годы достигает в среднем $30 млрд ежегодно[550]. Эти капиталы большей частью уже не являются российскими, и если и приходят в Россию, то рассматривают ее как поле для свободной охоты, для получения краткосрочных прибылей.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента