Страница:
Преимущества роста… в последние два десятилетия в США распределялись неравномерно: неравенство и в богатстве, и в доходах возросло до уровня, не виданного во времена Великого Гэтсби[296].
П. Кругман [297]
Рост неравенства, по словам А. Гринспена, начался с середины 1980 г.: «и хотя другие страны также сталкиваются с растущей концентрацией доходов, на сегодняшний день ее последствия куда менее значительны, чем в соединенных Штатах. США явно выделяются среди мировых торговых партнеров»[298]. «американцы уже видели подобное, – продолжал Гринспен. – В последний раз доходы концентрировались в руках столь же узкого круга людей на короткий период в конце 1920-х годов и на более длительное время – непосредственно перед первой мировой войной»[299].
На факт роста неравенства указывают представители всех политических сил, но между ними существует принципиальное различие в оценке проблемы. А. Гринспен воспринимает ее лишь как досадную помеху, угрожающую «обычаям и стабильности демократических обществ. Боюсь, что неравенство может спровоцировать политически выгодный, но экономически разрушительный поворот»[300]. Либеральная идеология вообще отрицает сам моральный аспект проблемы. В лице Ф. Хайека она утверждает, что выражение «социальная справедливость» – «лишено смысла» и «не применимо к цивилизованному типу общества»[301]. Нижние классы общества к людям вообще не относятся, «пролетариат – это дополнительная популяция…»[302].
Диаметрально противоположных взглядов придерживается один из реальных и вполне успешных героев книги М. Льюиса: «Будучи консервативным республиканцем, ты не задумываешься о том, что одни зарабатывают, грабя других… Я пришел к выводу, что вся сфера потребительских кредитов существует для того, чтобы снимать с людей последнюю рубаху»[303]. «Высшие слои общества изнасиловали свою страну. Вы обманули ее жителей. Вы создали машину, обдирающую людей»[304]. «На сегодняшний день на финансовых рынках почти каждый участник заявляет о своей невиновности. Все они утверждают, что всего лишь выполняли свою работу. Так оно и было, – отмечает Д. Стиглиц. – Но их работа часто предусматривала эксплуатацию других или благоденствие за счет результатов такой эксплуатации»[305]. На деле, полагает Д. Стиглиц, «идеология свободного рынка оказалась лишь предлогом для применения новых форм эксплуатации»[306].
Не меньше различий и в определении источников роста неравенства. По мнению А. Гринспена, он стал следствием глобализации и технологического бума. Что объективно имело свое место. Глобализация и технологический бум повышают эффективность и соответственно доходы тех, кто в наибольшей мере связан с этими процессами. Противники этой версии утверждают, что рост неравенства обеспечил не столько рост экономики, сколько перераспределение уже существовавшего богатства внутри общества. Причина этого перераспределения, по мнению канадской исследовательницы Н. Кляйн, крылась в том, что социальные «страны Запада возникли в результате компромисса между коммунизмом и капитализмом. Теперь нужда в компромиссах отпала…», «когда Ельцин распустил советский союз… капитализм внезапно получил свободу обрести самую дикую свою форму, и не только в России, но и по всему миру…»[307].
Процесс перераспределения демонстрирует снижение за 1979– 2009 гг. реальной средней (median) зарплаты в США на 28%[308] на фоне роста реального Валового Внутреннего Продукта на душу населения за тот же период почти на 60%[309]. Куда же девался доход, если зарплата упала? Доход в основном концентрировался на верхних этажах социальной лестницы.
Наглядную картину перераспределения дает график роста совокупных доходов по группам домохозяйств за последние десятилетия. Как правило, в США доходы рассчитываются по квинтилям – 5 групп от беднейшей 1/5 до богатейшей 5/5. Самая богатая группа делится по процентам от 10 до 0,01%. Последняя представляет примерно 14 000 богатейших семей США.
Рост доходов социальных групп в США за 1979–2004 гг., в %[310]
При этом не наблюдалось никаких социальных волнений, которые согласно марксистской теории должны были бы уже разорвать американское общество на куски. Почему этого не произошло? Financial Times отвечала на этот вопрос в июне 2009 г. в статье «Маленький грязный секрет капитализма»: «Выгоды экономического роста получили плутократы, а не основная масса населения. Так почему же не произошло революционного взрыва? Потому что проблемы, с которыми сталкиваются массы, имеют одно простое решение – кредит. Если не можешь заработать на что-либо, займи нужную сумму»[313].
Оценивая результаты неолиберальных реформ, Д. Стиглиц приходит в итоге к радикальным выводам: то, что происходило в США на протяжении более четверти века, было «созданием государства корпоративного благосостояния»[314]. Существующая система не капитализм, подтверждает другой нобелевский экономист Э. Фелпс, а скорее вариант корпоративного государства Муссолини[315].
В корпоративном государстве на смену родовой аристократии к власти приходит наследственная финансовая аристократия («привилегированная каста»[316]) неофеодального стиля. Превращение Соединенных Штатов Америки в Корпоративные Штаты наглядно демонстрирует сравнение показателей социального неравенства и наследственной преемственности богатства европейских стран и США.
Корпоративные Штаты америки[317],[318]
Одним из отличительных признаков корпоративного государства стал стремительный рост коррупции. И тому есть две объективные причины. На первую из них указывали еще классики марксизма, прогнозировавшие неизбежность сращивания государственного аппарата с монополиями и превращение государства в орудие финансовой олигархии[321], т.е. в корпоративное государство. Связующим раствором между капиталом и государством на данном этапе развития становится коррупция.
Именно на эту зависимость между типом государства и коррупцией указывает и замечание Н. Кляйн, по мнению которой ««Новый курс» Буша носил исключительно корпоративный характер», при том, что «вся 30-летняя история чикагского эксперимента – это история масштабной коррупции и корпоративистского сговора между государством и крупными корпорациями…»[322], «роль правительства в корпоративистском государстве – работать конвейерной лентой для передачи общественных денег в частные руки»[323].Второй причиной роста коррупции становится рост неравенства. Огромная разница в доходах поляризует общество, делает его классовым. Для тех, кто участвует в процессе создания или обслуживания интересов «привилегированного класса», коррупция становится средством приобщения к классу господ, пускай и за счет других. Но такие правила игры установлены самим «привилегированным классом», нежелающие принимать в ней участия автоматически выбывают из игры. В этих условиях коррупция выходит за пределы чисто криминальной сферы и становится вопросом политическим.
На «повсеместную практику защиты правительством интересов крупных американских компаний»[324] указывает и Р. Райх. Он же отмечает, что «лоббистская деятельность становится все более прибыльной. В 1970-х вашингтонскими лоббистами становились примерно 3% бывших членов конгресса, в 2009 г. эта цифра достигла уже 30%»[325]. «Вашингтон захвачен лоббистами», – вторит Д. Сакс, отмечая при этом, что «американская коррупция в значительной мере, в сущности, легализована благодаря корпоративному лоббированию и финансированию (выборных) компаний»[326]. «Превращение денег во власть и власти в деньги – две главные отрасли экономики Вашингтона»[327].
Чувство справедливости так же присуще человеку, как и чувство эгоизма. Чувство справедливости базируется не на зависти к богатым, а на чувстве собственного достоинства. В классовом обществе борьба за справедливость становится борьбой за право называться человеком. Это чувство свойственно как русским крестьянам, восставшим в 1917 г. «за право считаться людьми»[328], так и современным американским профессорам, в лице, например, Р. Райха, по мнению которого: «Ни один американец не сможет жить спокойно и счастливо в стране, где малая доля получает все более крупную часть национального дохода, а то, что остается большинству, постоянно уменьшается»[329]. «Когда мы поймем, что экономическая игра ведется нечестно…, – предупреждает Р. Райх, – положение может стать взрывоопасным»[330].Черты корпоративного государства проявляются не только в финансовой сфере, но и практически во всех областях человеческой деятельности:
Государственные контракты: «сотни миллиардов долларов ежегодно из общественных средств переходили в руки частных компаний. Это происходило на основе контрактов, многие из которых заключаются в тайне, без конкуренции», – отмечает Н. Кляйн[331]. Как писала в феврале 2007 г. газета New York Times, в США «без каких-либо публичных обсуждений или формальных процедур подрядчики фактически заняли положение четвертой ветви власти»[332].
Корпоративное мошенничество: «Мир утопает в корпоративном мошенничестве, – восклицает Дж. Сакс. – Редкий день проходит без новой истории о неправомерных действиях. За последнее десятилетие каждая фирма на Уолл-стрит заплатила значительные штрафы за фальшивый бухгалтерский учет, инсайдерскую торговлю, мошенничество с ценными бумагами, схемы быстрого обогащения или прямое хищение со стороны руководителей»[333].
«Пузырь» здравоохранения: Здравоохранение и медицина поглощают сегодня почти 17% ВВП США. В Америке самые высокие в мире расходы на здравоохранение на душу населения, и они с 1970 г. растут в 1,5 раза быстрее инфляции[334]. При этом, по данным ВОЗ, США занимают лишь 72-е место по показателю здоровья населения[335], 41-е – по уровню детской смертности (самый плохой показатель среди развитых стран) и 45-е – по продолжительности жизни[336]. США – единственная богатая страна, которая не обеспечивала медицинское страхование всем своим гражданам; в 2012 г. медицинской страховки не имели почти 45 млн человек[337].
Проблема, по словам Д. Сакса, заключается в том, что медицинская ассоциация ограничивает прием новых докторов, в свою очередь фармацевтические компании устанавливают заоблачные цены на патентованные лекарства, а страховые компании возмещают издержки больниц по принципу «издержки плюс фиксированная прибыль»[338]. При этом административные расходы по программе государственного медицинского страхования Medicare составляют 2-3%, корпоративного – 5–10% (от страховых премий), а частного – 40%[339]. Силу медицинского лобби наглядно демонстрирует тот факт, что, по данным Национального научного фонда США (NSF), на исследования в области медицины приходится более половины всех вместе взятых средств федерального бюджета, выделяемых на научные исследования и разработки[340].Национальная безопасность: В этой сфере в соответствии с доктриной «нового курса» Буша, где все вспомогательные функции по обеспечению национальной безопасности должны быть возложены на частные фирмы, последние становятся ежегодными получателями десятков миллиардов бюджетных долларов от министерства обороны, ЦРУ и других силовых ведомств[341]. Эта реформа породила «целую армию фирм-лоббистов, предлагающих связать новые компании с нужными людьми на Капитолийском холме. В 2001 г. в сфере безопасности было всего две такие фирмы, а к середине 2006 г. их насчитывалось 543»[342].
Снижение верхней ставки подоходного налога является одним из наиболее эффективных механизмов концентрации доходов. Об этом наглядно свидетельствует график сравнения ставки налога и доходов 0,5% богатейших налогоплательщиков США. На самом деле из-за большого количества исключений «эффективная (реальная) налоговая ставка» снизилась еще ниже номинальной как по размеру, так и по степени прогрессии[343].
Изменение верхней ставки подоходного налога в США и доли 0,5% богатейшей части населения в общих доходах американцев за 1917–2008 гг., в %[344]
Причем проценты облагаются в США по в два раза меньшей ставке (15%), чем доходы от заработка (35%). В результате 400 наиболее высокооплачиваемых налогоплательщиков в 2007 г., получающих средний доход более чем в 300 млн долл. каждый, заплатили налоговой службе всего 17% своего общего годового дохода, поскольку преобладающую часть доходов проводили по графе «доход от вложенного капитала»[346]. (В 1992 г. 400 богатейших американцев относили 26% своих доходов к заработкам, а 36% – к доходам от прироста капитала. К 2007 г. они отнесли к заработкам только 6% своих доходов, а 66% – к приросту капитала)[347].Превращению американского капитализма в корпоративное государство способствовало и «эффективное» снижение максимальной ставки налога на наследство более чем в два раза – с 45 до почти 20%[348]. Правда, республиканцы считают, что и этого недостаточно, и требуют полной отмены этого налога. Тем временем доля собственности 1% богатейших американцев в общем богатстве страны выросла за последние 30 лет почти в 1,8 раза с 20% в 1979 г., до 35% в 2007 г.[349]. В итоге, по мнению Д. Мойо, «США стоят на дороге к созданию наихудшей и самой продажной формы государства…, которое ненасытно пожирает само себя»[350].
Рост неравенства Соединенных Штатов приводит к разделению социальных групп не просто на классы, а на две социальные расы. На этот факт одним из первых указал М. Линд в своей книге «Грядущая американская нация» (1995г.), в которой дается систематическое описание только зарождающегося нового американского правящего класса – «надкласса» (the overclass)[351]. Менее чем через 20 лет К. Хейз в книге «Сумерки элит» констатирует, «социальный контракт между гражданами и элитами разорван в клочья», элиты уже не признают тех, кто находится внизу, подобными себе[352]. В том же 2012 г. Ч. Мюррэй в своей книге «Грядущий распад…» придет к выводу, что время новой американской нации уже наступило: различия между классами в Америке достигли небывалого размаха, верхние и нижние классы разошлись в моделях поведения и ценностях так далеко, что они едва признают свое общее американское родство. Верхи и низы белой Америки живут во все более разных культурах[353]. Британское правительство для описания данного явления ввело даже специальное понятие «социальное отчуждение», которое значительно шире и глубже, чем обычное понятие неравенства[354].
Признаки «социального отчуждения» проявляются, например, в том, что «по всей стране наиболее состоятельные американцы отделяются от прочих и образуют собственные сообщества, налоговые базы которых могут обеспечить обслуживание на гораздо более высоком уровне. Этот класс обитает в бизнес-парках и поселках за шлагбаумами, вместо обычной полиции окружает себя охранниками…»[355]. «В территориальном отношении американцы перегруппировались по классовому и расовому признакам… Перегруппировка по принципу проживания стала важным способом передачи неравенства в образовании и доходах из поколения в поколение, – отмечает Д. Сакс. – Массовое переселение американцев в пригороды привело к классовой сегрегации американцев»[356].По мнению Н. Кляйн, в США уже возникло «вполне сформировавшееся (корпоративное) государство в государстве, которое обладает силой и имеет огромные возможности, тогда как настоящее государство стало хрупким и немощным»[357].
Хотя видимое богатство растет и за пределами «зеленых островов» корпоративного государства (например, площадь типичного американского дома в 1977 г. составляла 550 кв.м., в 2007 г. – 700, типичная свадьба в 1980 г. обходилась в 11 тыс. долл., в 2007 – 28 тыс. (с учетом инфляции)[358].) Однако это кажущееся процветание, сходное с тем, которое Т. Веблен охарактеризовал как «демонстративное потребление»[359], направленное на поддержание своего социального статуса, и подобное, по словам Д. Сакса, «гонке вооружений»[360]. Это внешнее процветание не имеет ничего общего с реальным благосостоянием.
Двухнедельный отпуск является для американцев нормой, у европейцев для сравнения – 5 недель. По данным ОЭСР, среднегодовой фонд рабочего времени американца с 1970 по 2006 г. сократился с 1900 до 1800 часов, немца – с 1960 до 1440, француза – с 1940 до 1680; англичанина и итальянца – с 1870 до 1590[361]. По данным же американских исследователей, количество часов, отработанных за год средним американцем, не сократилось, а наоборот выросло за счет сверхурочных работ и совместительства до 2200[362]. Фонд рабочего времени американской семьи вырос еще больше – на 26%, за счет увеличения количества работающих женщин, имеющих детей, за 1966-2000 г. с 20 до 60%[363].
А работать необходимо еще больше, поскольку нужно оплачивать долги, которые с 1970-х по 2007 гг. выросли с 55% (долг средней американской семьи (включая долги по ипотеке)) до 138%[364]. По данным исследователей, для того, чтобы уделять больше времени работе, американцы по ночам стали спать на один-два часа меньше, чем в 1960-х гг. (Подобное ограничение породило абсолютно новую отрасль, отмечает Р. Райх. В 2007 г. американцы потратили 23,9 млрд долл. на товары и услуги, связанные со сном)[365]. Каждый десятый американец принимает годичный курс антидепрессантов, вследствие чего антидепрессанты стали наиболее часто прописываемым лекарством в стране и даже в истории[366]. В 2009 г. психические расстройства заняли в США четвертое место среди наиболее дорогостоящих заболеваний, после болезней сердца, травм и рака. На лечение психических расстройств американцы потратили за год около 80 млрд долларов[367]. По словам R. Tandon, в 2010 г. в США насчитывалось 58 млн человек, или 27% всего населения старше 18 лет, страдающих психическими расстройствами[368].