Васина Нина. Интернат (Женщина-апельсин - 2)

   Мальчик погладил ее волосы, рассыпанные на полу. Ева села, обхватила колени и запрятала лицо. Мальчик запел. Ева удивленно подняла голову, увидела покачивающийся медальон. Она перестала плакать и затихла, баюкая про себя боль, уговаривая ее заснуть. Не было на свете места, куда бы Ева хотела попасть, - так велико было ее отчаяние и обида. И мальчик понял, что медальон не действует. Он перестал петь и стал показывать Еве, как ползет змея, извиваясь длинным и худым телом. То прилипая к полу, то приподнимаясь над ним, плавно и неуловимо красиво. Его ладонь изображала голову змеи, настороженно взлетая и дергаясь, а потом медленно прячась.
   Ева вздохнула и улыбнулась.
   Пришел Хамид, взял мальчика за руку, выговаривая ему на незнакомом языке. Мальчик уходил, оглядываясь.
   Хамид внимательно осмотрел Еву, вздохнул и задумчиво похлюпал большой нижней губой о верхнюю.
   - Ты немного опоздал, - сказала Ева, чувствуя, как ненависть прогоняет боль. - Вторым будешь?
   - Я с дохлыми рыбами не трахаюсь. Мне в этом деле нравится только игра, а не освобождение. Федя сказал, что ты никуда не годишься, но я тебя подлечу и попробую предлагать. Встань.
   Ева встала. Хамид обошел ее вокруг, продолжая задумчиво хлюпать нижней губой.
   - Можно выработать определенный стиль. Некоторым нравится. Ты действительно так хорошо стреляешь?
   Ева молчала.
   - А еще что-нибудь умеешь делать?
   - Больше ничего.
   - А танцевать? Танцевать! У тебя должно получаться очень даже ничего. Сдержанная страсть и отчаяние. - Хамид хлопнул в ладоши.
   Прибежавшие девушки прикрыли Еву покрывалом и повели за собой, улыбаясь и поглаживая ей руки.
   - Да! Имей в виду. Не знаю, что там у тебя с головой, если ты ничего, кроме стрельбы, не умеешь. Но ты влезла в мир мужчин, здесь свои правила. Главное - не навреди. Ты поняла? Завтра мой друг уезжает. Он большой человек там, в Москве. Раньше вы таких называли бандитами, а потом на их деньги делали себе политиков и власть. Но главное - он мой друг. Тебя оденут, и ты придешь попрощаться. Без фокусов и без обид. Может, мы с ним и не увидимся больше в этом мире. Он очень хотел тебя найти и поговорить с тобой, не просто бабу, понимаешь?
   Ева остановилась, делая вид, что разглядывает узор на толстом ковре, и пряча глаза.
   - Пусть он уедет в хорошем настроении. - Хамид махнул рукой, девушки увели Еву.
   ***
   - Она нам не подходит. - Лиза подошла, как всегда, неслышно, Хамид дернулся от неожиданности.
   - На всякую женщину есть свой ценитель, - раздраженно сказал он.
   - Но она опасна, она принесет одни неприятности. Она слишком горда и не понимает наслаждения.
   - Это вопрос времени и воспитания. - Хамид упрямился и раздражался, потому что Лиза была права.
   - Илия не смог ее усыпить. Хамид удивленно посмотрел на Лизу. Вошел слуга и зашептал на ухо Хамиду. Потом поклонился и ушел.
   Хамид поманил Лизу и прошел в противоположное крыло дома. Они встали у окна и услышали слабую красивую мелодию. Недалеко от ворот грязный горбун играл на губной гармошке. Ему аккомпанировала скрипка, натужно и тоскливо. На скрипке играла статная желтоволосая женщина, молодая и сильная. В черный пластиковый пакет на земле прохожие бросали деньги. Вдруг скрипка набрала силу и закричала неуместно и пронзительно знакомую старую мелодию. Лиза скривилась, Хамид тоже подумал, что это уже чересчур.
   - Что это она играет такое знакомое, не уловить? - Хамид профессиональным взглядом осмотрел длинные крепкие ноги в джинсах, богатые волосы с вплетенными бусинами, красивые крупные руки, - А ведь хороша. Пусть спросят горбуна, сколько он хочет за скандинавку.
   ***
   Ева дернулась, как от грубого прикосновения, услышав, как где-то далеко скрипка противно наигрывала "Подмосковные вечера".
   - Кто это играет? - Ева схватила одну из девушек за руку, девушка бестолково улыбалась. - Позовите вашу главную, ну! - Ева уже кричала и топала ногами.
   Лиза тронула ее за плечо. Ева дернулась к ней всем телом.
   - Это играют "Подмосковные вечера", я хочу это слушать, покажите мне, кто это играет!
   - Действительно. "Не слышны в саду даже шорохи". Я сразу не узнала. Лиза задумчиво смотрела в возбужденное лицо Евы. - Что это ты так разволновалась, не дергайся, это на улице попрошайки играют. Горбун и деваха, кровь с молоком, не иначе из Рязани.
   Ева выпрямилась.
   - Можно посмотреть?
   - Нельзя.
   - Из Рязани - это когда волосы желтые, а лицо в веснушках? - Ева почувствовала, как тело ее ожило и привычно напряглось, словно в предчувствии знакомой трудной работы.
   - Вроде того. И еще три года музыкальной школы.
   - Я буду завтра танцевать. Я провожу этого... Федю. Только можно самой выбрать одежду?
   - Ну-ну, - озадаченно сказала Лиза.
   - Как зовут этого мальчика? С медальоном.
   - Илия. Хочешь его?
   - Да, - сказала Ева.
   ***
   Далила устало смахнула волосы с лица. Она села на траву, рассматривая огромный белый дом, стараясь хотя бы немного объяснить себе логику архитектора. Дом был совершенно асимметричен и нелеп. Может быть, его надо рассматривать с вертолета?
   Зигизмунд разговаривал с двумя женщинами-полицейскими. Пышнотелые, с кривыми ногами, турецкие женщины лениво жевали резинку, кивали головами, смотрели по очереди бумажку горбуна - вид на жительство, а потом честно поделили небольшие деньги. Горбун жестами показал Далиле, что надо уходить. Далила посмотрела на ворота. К ним, кланяясь и улыбаясь, подходил смешной толстяк в длинном халате. Он поговорил с Зигизмундом, поклонился еще несколько раз и профессионально раздел взглядом Далилу. Далила показала язык.
   Они пошли по узкой улице, прижимаясь к шершавым стенам, когда проезжали потные велосипедисты или кто-то тащил тележку.
   - Тебя хотят купить, - сказал Зигизмунд, остановившись передохнуть и утирая пот. - Ветер поднимается. Скоро зима, а у меня нет пальто.
   - Мама, мама, ну что мы будем делать, когда настанут злые холода?! закричала вдруг песню Далила, запрокинув голову. - У меня нет теплого платочка, у тебя нет теплого пальта!
   На круглые камни упало несколько монет.
   - А я не папина, да и не мамина! - орала Далила, веселясь. - Я на улице росла, меня курица снесла! - Она разрезала визгливой скрипкой застоявшийся воздух улицы.
   Сквозь пыльные окна на них смотрели плохо различимые люди. Мужчина в майке и семейных трусах вышел на крошечный балкон. Далила играла, притопывая ногой, Зика тянул ее, испуганно схватив сзади за джинсовую безрукавку.
   - И кому надо так орать? - крикнули ей с балкона, обрадовав одесским выговором. - Хочешь есть, поднимайся, только без урода!
   ***
   Далила влетела в комнату над пекарней злая и потная. Она бросила скрипку на кровать и стала раздеваться, не обращая внимания на двух стариков.
   Казимир стоял с биноклем у окна, Зика обессиленно сел на пол сразу у двери.
   Голая Далила пустила холодную воду в крохотной душевой кабине, задвинула грязный полиэтилен занавесок.
   - Сколько мы будем изображать бременских музыкантов?! Нет ее там! крикнула она сквозь шум воды.
   Горбун расслабленно вытянул ноги.
   - Устал я, Казя. Староват для таких авантюр. Все сижу и думаю, что сейчас пальнут или схватят эту брандахлыстку. И я больше не могу слышать эту скрипку. Это невозможно. Она еще и поет! Откуда столько силы у женщины, прости меня Господи?
   Казимир молчал, затаив дыхание. Он увидел на балконе Еву.
   - Детка, - позвал он, - иди глянь, что-то у меня с глазами плохо. Как в тумане.
   Далила подошла мокрая, тяжело дыша. Она взяла бинокль, и Казимир вздрогнул от прикосновения холодной ладони.
   Зигизмунд с блаженным спокойствием на лице рассматривал голую женскую грудь с
   Розовыми, приподнимающимися в такт дыханию сосками.
   Казимир опустил глаза и видел хорошо только красивый сильный живот и капли воды, стекающие у пупка.
   Далила, задержав дыхание, нашла биноклем балкон и две грустные фигурки на нем. Ева сидела на коврике с мальчиком-подростком, и ее лицо можно было рассмотреть, только когда они переставали разговаривать и поднимали головы или когда Ева поправляла волосы, проводя тыльной стороной ладони от щеки вверх.
   ***
   Ева держала руки мальчика в своих руках и смотрела в безучастные глаза цвета густого шоколада.
   Илия сказал, что он говорит с Хамидом по-русски и по-таджикски, потому что жил в Таджикистане, Хамид привез его оттуда.
   - Когда ты жил там? - Они сидели на балконе на маленьких цветных подушках. - Где твои родители?
   - Я жил там очень давно, когда был маленький. Родители продали меня Хамиду, я был не против, потому что Хамид пообещал мне вечную жизнь.
   - Бред, - сказала Ева, нахмурившись.
   - Нет, это правда, я всегда буду такой, как сейчас, я сам выбрал себе этот возраст, я дорос до него и больше не буду расти.
   - Сколько же тебе лет?
   - Не знаю, какая разница, однажды мы с Хамидом были в Египте, я видел, как строили пирамиды.
   - Ты действительно в это веришь?
   - Я могу попасть в любое место и в любое время! И привести туда кого угодно.
   - Ты что, можешь усыпить кого угодно? - Ева взяла Илию за подбородок и постаралась поймать его зрачки.
   - Это не сон, это исполнение желаний. Я умею это делать с любым человеком. Но у тебя болит бок и не дает тебе увидеть мечту.
   - Когда Хамид тебя покупал, он знал, что ты умеешь это делать?
   - Не знаю. Наверное, он понял. Он хотел мне сделать больно.., как это.., он хотел войти в меня, тогда я нашел его глаза и сделал все, что он хотел, но не наяву. Я показал ему в нем самом все, что он хотел.
   - Откуда ты можешь знать, чего хочет взрослый мужчина?
   - Да я не знаю этого! Я просто нахожу в нем самом то самое место, которое это знает, и усиливаю его! Я - король наслаждений!
   - Слушай, король. Если ты такой старый и такой умный, какое твое любимое наслаждение?
   - Делать все это! Ты веришь тому, что я говорю?
   - Да. - Ева осмотрела спокойное море и другой берег залива.
   - Мне никто не верит, и я еще ни разу не был с женщиной. Мне это не интересно, как только я чего-то хочу с женщиной, мне все время кажется, что она впадает в транс и делает не то, что хочет сама. Как бы это объяснить?..
   - Да, я понимаю, тебе не нужна женщина, ты делаешь сам себе удовольствие собственными внутренностями. И тебе начинает казаться, что женщина просто повторяет то, что ты ей приказываешь.
   - Да. Ничего нового. Не интересно. Я и про тебя все знаю, хотя, наверное, из-за боли ты не подчиняешься мне. Это очень привлекательно.
   - Что ты про меня знаешь?
   - Зачем это говорить? Я знаю даже то, что ты сама не знаешь, ты мне не поверишь.
   - Я же верю тебе, ты должен чувствовать, когда тебе верят, а когда нет!
   Илия задумчиво посмотрел вниз на воду сквозь столбики балкона.
   - Ты испытываешь Бога, - сказал он наконец тихо, - и еще ты любишь женщину.
   - О нет, только не это! - Ева схватила свои волосы и закрыла глаза. Один раз я пришла к гадалке, это было ужасно, она сказала!.. Такая странная тетка, она сказала, что я закончу свою жизнь в публичном доме, меня посадят в железный ящик и бросят в море. Как тебе это объяснить?.. Я работала в полиции, ловила преступников, - Москва, разные проблемы. И тут эта гадалка с таким идиотским предсказанием. Теперь я здесь!.. Ладно, не будем об этом! Что делать, если ты чувствуешь, что кто-то совсем рядом пишет твою жизнь, а последние страницы тебе уже рассказали?
   - Это просто. Нужно исполнить чье-то неисполнимое желание. Вот я, например, никогда не видел снега. То есть я его видел, снег лежал высоко в горах, в ясный день он светился и блестел, но я его не пробовал. И я почему-то думаю, что никогда не потрогаю. Пообещай мне снег, и все в порядке.
   - Что в порядке?
   - То предсказание, которое тебя испугало, не сбудется.
   - Как я могу это обещать? Ладно, обещаю.
   - Нет, не так. Смотри на мой медальон и захоти!
   - Илия, перестань, ты меня не загипнотизируешь, и это не потому, что мне больно. Я сильней тебя!
   - Смотри на медальон и думай про снег!
   - Ладно. Твой медальон меня раздражает, я закрою глаза, хорошо? Вот я на даче.., я маленькая.., выпал снег и меня одевают.
   - Мне не нужны твои воспоминания. Можешь открыть глаза. Мне нужны только твои желания.
   - Илия, - тихо сказала Ева, - посиди у меня на коленях, ладно? Ну пожалуйста!
   - Я не ребенок! - Щеки мальчика полыхнули, он вскочил.
   - Тогда не получится снега, - вздохнула Ева. - Ты просто посиди, ну что тебе стоит!
   Она потянула Илию за руку и усадила к себе. Он сидел напряженно, выставив острые коленки. Обхватив его руками, Ева вдохнула запах теплого тела, закрыла глаза и прислонилась к голой спине мальчика лицом, чтобы он не заметил ее слез.
   Она думала о большой и противной твари, которая украла мальчика и сделала его коро лем наслаждений. Она стала тихонько покачиваться, баюкая и усыпляя спокойными нежными прикосновениями мечты Илии о женщине, которая будет неожиданной.
   - Я вижу! - сказал Илия шепотом. - Я вижу снег!
   - Ну, тогда я королева наслаждений! - сказала Ева.
   ***
   В обед Федя пил водку, а Хамид - французское вино. После мяса и горячих лепешек, жирного плова с молодым барашком и черносливом, гороха с улитками, помидоров, фаршированных петушиными гребешками, Хамид уговаривал Федю пить кофе с халвой, а Федя мычал, качая головой. Он не ел сладкого после водки.
   Порешили перейти на другой ковер и за фруктами вспоминать все хорошее, что было. Но, как это обычно водится, разговор тут же перешел на воспоминания о похоронах общих знакомых. Интернатовских осталось очень мало.
   - Хамид, - сказал Федя, загрустив, - она убила Макса Черепаху. Я бы в жизни не поверил, что баба может убить Макса. Она сейчас мне сама сказала. Она сказала, что я тоже тварь! Говорю тебе, это она! А ведь Макс был такой... Нет, ты только подумай - свернуть Максу шею!
   - Я никогда не любил Макса. - Хамид тоже загрустил. - Но благодарен ему за все.
   - Я тут вспомнил, - Федя не стал уточнять, где именно он вспомнил, про наши договоры. Помнишь, мы писали в интернате?
   Хамид замер.
   - Ладно, не вспоминай. Я знаю, тебе тяжело.
   - Мне не тяжело. Я после этого все в жизни перепробовал, Федя. Ты знаешь, каких я мальчиков имел. Какие имели меня! Но я, наверное, так далеко забрался, чтобы никогда не услышать этих слов - учитель физкультуры.
   - Брось, Хамид, ты, если что, сразу вспоминай, как Макс тогда первый раз в жизни поел от души!
   - Родись заново счастливым, Макс, и пусть всегда тебя хранит Аллах! Хамид поднял бокал вверх. - Да, он поужинал тогда на славу.
   - Больше всего, - задумчиво вспомнил Федя, - ему понравилась печенка.
   - Сырая печенка учителя физкультуры, - уточнил Хамид.
   - А помнишь, как его привезли в интернат? Дебил дебилом...
   - Стреляют наших... Какие времена, Федя! - Хамид утирал рот и облизывал пальцы. - Что смотришь? Думаешь, плохо воспитан? Нет, Федя. Здесь полагается после плова все пальцы облизать, а напоследок - большой, им и показать хозяину, как ты сыт и доволен.
   Я иногда думаю про себя как не про себя. Будто не я это. Вдруг - раз! - ловлю себя на том, что пальцы облизываю. Или вот вчера: высморкался в халат. Это ужасно, Федя. Как будто я живу чужую жизнь. Если это - мое, тогда почему я это замечаю? И ты, Федя, скажу я тебе, другой ты стал. Разве ты когда раньше так делал с женщиной?
   - Это ты про Евку, что ли? Сам удивился, но меня всегда природа выручала, выручила и сейчас, не дала в рабство к бабе попасть и в ногах у нее валяться. Я как проснулся! А ведь мог столько глупостей наделать! Ты пойми, если бы я с ней ласково, присох бы. А так мне самому не понравилось, но опорожнился хорошо. Здоров! А вот спорим, она от меня тащится!
   - Есть такие женщины, - согласился Хамид, подумав, - полюбит, только когда ее побьешь. Любит хорошую тяжелую руку, ее это возбуждает. Но это не тот вариант.
   - Тот, не тот. Она меня никогда не забудет. А я, поверишь, даже и видеть ее не очень хочу. Давай на спор!
   - Про что?
   - Придет прощаться! - Федя загнул палец и сыто отрыгнул. - Смотреть будет, как мартовская кошка. - Он загнул следующий. - И захочет прикоснуться! К ноге, к руке, но захочет!
   - Да, я уже почти проиграл, - сказал Хамид, восторженно глядя на Федю. - Она уже попросила танцевать тебе вечером, сейчас тренируется. А на что хочешь?
   - На мальчика твоего, Илию.
   - Федя, как ты можешь?! Ты же знаешь, что я не могу отказать гостю ни в чем, ну почему ты попросил его?! Злой ты, Федя, все-таки.
   - Я не злой, я победитель! Проси что хочешь!
   - Нет такой вещи, - сказал грустно Хамид, - которую можно попросить взамен Илии. Хотя... - Он задумчиво рассматривал рисунок на ковре.
   - Ну?!
   - Если ты проспоришь, если ты вдруг проспоришь, я возьму себе Наталью.
   - Как? - не понял Федя, потом откинулся на подушки и рассмеялся большим и глубоким ртом. - Да ты видел ее, знаешь, какая она стала?
   - Она все равно от тебя ушла, я чувствую, что ты недоброе ей хочешь сделать.
   - Нет, ты серьезно думаешь, что это все та же девочка сорок четвертого размера, с косой, ласточка поднебесная? Она двинулась на русском стиле, распухла, как сдохшая корова, а ко всему еще и стала извращенкой! - Федя совершенно искренне в этот момент ненавидел Наталью. - Если тебе все рассказать! Я велел привезти ко мне одного киношника, так, ничего особенного, соплей перешибешь, а ей, видишь, его интеллигентность понравилась. Он в рот ни капли не брал спиртного, снимал препоганейшие фильмы, из этих, умных страдальцев, на которых понос от свободы напал! Она ему водку с поцелуями вливала, нет, ты пойми, ну имела бы она его, черт с ним, так нет! То она лошадь с ним по первому снегу ищет, то в бане ему клизму делает! Я ее выпорол, потом в зоопарке павлина купил, ехал мириться, а она сбежала.
   - У тебя всегда было плохо с воображением, - рассердился Хамид. - Ты поэтому и русскую эту так изнасиловал, что не можешь представить, что еще можно делать с красивой женщиной. Да, представь себе, да! Она все та же девочка с косой, та же ласточка!
   - Принято! - сказал Федя одеревеневшими губами. - Но я обиделся на тебя, Хамид.
   Извини меня, дурака. - Хамид сложил руки и поклонился. - Но я тоже почему-то подумал, что мы видимся в последний раз.
   ***
   В интернат новеньких привозили редко. Милицейская машина тормозила сначала на пропускнике, потом въезжала во двор и почему-то всегда останавливалась посередине. Правонарушитель конвоировался до старых, разбитых дверей приемника, где проходило оформление, оттуда его проводили уже по внутренним коридорам.
   Почти всегда интернатовские, умолкнув и словно впав в транс, внимательно следили за этой процедурой из окон с решетками. Отслеживалось все до последнего момента, когда "милицейка" разворачивалась и уезжала, увозя конвой, после этого наступал всеобщий тягучий вздох, несколько минут еще выветривалось странное ощущение проехавшей только что мимо свободы, а потом приходил черед любопытству.
   Когда из "милицейки" вышел новый интернатовец, сначала все замерли от изумления, а потом раздался уважительный свист. Приехавший был ростом с милиционеров, но раза в два тяжелее. Огромная лысая голова врастала в плечи, руки висели почти до колен, потому что новенький стоял сгорбившись. Он словно что-то пристально рассматривал на утоптанном дворе.
   Приехавшего звали Максим, фамилию свою он не знал, как, впрочем, не знал вообще ничего из реальной жизни: из-под узкого скошенного лба иногда быстро взглядывали и прятались маленькие глазки дебила. Он почти всегда подтекал слюной, дышал открытым ртом и говорил только одно слово.
   - Ну, ты здоров! - уважительно сказал старший в комнате, юркий Севрюга.
   - Черепаха, - спокойно ответил Макс.
   - А я-Болт, деньги есть? - подошел высокий и худой Болт, потирая пальцы.
   - Черепаха, - сказал Макс.
   - Братцы, да он дебил! - радостно сообщил Севрюга, вывалил язык и скосил глаза к переносице.
   Макс его не видел, смотрел мимо. Тогда Севрюга весь вывернулся, продолжая мычать и высовывать язык, стараясь поймать взгляд новенького. Макс сделал легкое движение рукой, словно убирая мешающую занавеску. Севрюга отлетел далеко и заскулил.
   - Черепаха! - сказал Макс на этот раз с вызовом и вдруг ласково прикрыл рукой что-то у себя на груди.
   До вечера никто не пытался с ним заговорить. Улегшись на кровать, Макс не смог вытянуть ноги: они не помещались. Он встал, осмотрел спинку кровати и легко разогнул металлические стержни. Лег еще раз, ноги высунулись наружу.
   - Мама родная! - прокомментировал Севрюга, ощупав свою спинку у кровати. - А и воняет от него, братцы!
   Запах действительно почувствовали все. И пахло не человеком.
   Ночью Хамида опять преследовал теплый запах крови, он просыпался, сглатывал подступившую тошноту.
   Севрюга и Болт тоже не спали. Они шептались.
   ***
   Наталья сидела в маленьком итальянском дворике. Крошечный фонтан осторожно заливал умело выложенные камушки, в горшках покачивались от слабого ветра цветы. Во дворике стояло несколько летних столиков и плетеных стульев. По вечерам на столики приносили большие пузатые бокалы, в которые ставили свечки. Вчера вечером Наталья как раз отгоняла ночных бабочек от этого обманного света, она пила красное вино и веселила Стаса анекдотами, но вечер получился грустный: кончались деньги.
   Муж Натальи Федя выпорол ее на дворе своего дома по первому снегу на глазах у немногих гостей и испугавшегося до столбняка Стаса Покрышкина свободного художника, которого к Феде привезли насильно. Стас жил привольно и денежно, снимая крутую эротику и приключения "свежего мяса" - натуральные съемки, украшенные легендами о вампирах. Стас инсценировал на дне рождения Феди взрыв с живописно развороченной головой хозяина, за что был обласкан, а именно: схвачен в голом виде у себя дома, замотан в покрывало и привезен к Феде за город для поощрения. Поощрения не произошло, Стас научился пить водку и съел за неделю такое количество еды, что сам себе не верил. Через неделю Федя выпорол жену плеткой на улице, а Стаса завернули в то же покрывало и отвезли домой. Вот и все поощрение. Изнывая в непонятной тоске, Стас промучился один день, боясь закрыть глаза: в нем сразу же возникала крупная белотелая женщина, ее пшеничная коса с легким налетом слабой седины, мягкий влажный рот и непонятная тягучая тоска внезапной потери.
   Как он оказался в аэропорту с Натальей, Стас помнил смутно. Он уехал в странном бреду расслабленного подчинения, а Италия была не хуже и не лучше любого другого места на земле.
   Стас сейчас спал в номере дешевого отеля, потея и беспокойно ворочаясь на смятых простынях под дребезжание тележки с зеленью.
   Наталья проводила взглядом эту тележку, рассмотрела раннее солнце сквозь кружево виноградных листьев. Этот декоративный виноград тоже рос из горшка. Она вздохнула.
   Зеленщик разбудил хозяина ресторана. Зевая, хозяин вышел во двор, обсуждая погоду и цены на рыбу. Он учтиво поинтересовался здоровьем жены зеленщика и узнал, что она наконец сходила по-серьезному в туалет, теперь все будет в порядке.
   Хозяин ресторана был француз. Он говорил на итальянском медленно, иногда путая слова, он подумал - может, чего-то не понял про освобождение жены зеленщика от недуга? Но на всякий случай поздравил зеленщика и улыбнулся.
   За столиком сидела вчерашняя женщина. Хозяин наморщил лоб, потом обрадовался. Он думал, что все вчерашнее - шутка.
   Вчера эта женщина пила вино, а ее мужчина быстро рисовал углем смешные портреты посетителей. Он нарисовал и хозяина, официант сказал об этом, улыбаясь. Хозяин подошел, пожелал хорошего вечера и увидел себя, с длинным утиным носом, мягкими извивающимися губами и очень большими удивленными глазами на голове-груше. Что-то доброе и уютное было в этом рисунке, а под этим листком лежал другой. Там один из посетителей - он сидел за соседним столиком - был вылитый конь! Посетитель заметил, что его разглядывают, хозяин показал ему рисунок. Странная породистость его крупной головы была заметна и так, а рисунок придал этой породистости важность и надменность американца. Американец молча взял рисунок, его лицо ничего не выражало, но он достал кошелек и заплатил.
   Еще двое посетителей купили рисунки. Женщина, которая пила медленно и долго красное вино, задержала руку своего напарника, когда он хотел начать рисовать по просьбе одной из посетительниц, веселой, в кудряшках, туристки.
   И художник извинился, нарисовал цветок и отдал бесплатно. И хозяин ресторана его понял, он готов был поспорить, что если бы женщина, которая пила красное вино, не задержала руку художника, то художник нарисовал бы капризную кудрявую болонку с задранным вверх приплюснутым носом, а еще не известно, понравилось бы это посетительнице.
   Женщина, пившая красное вино, совершенно не тронула курицу с артишоками, которую заказала. Хозяин поинтересовался - почему, не нужно ли подогреть?
   Женщина извинилась по-французски, и хозяин ресторана обрадовался.
   Он сел к ним за столик, узнал, что женщина русская, а курицу не ест, потому что эта курица плохо приготовлена.
   Хозяин ресторана опешил, он гордился своим умением готовить.
   Женщина сказала, что в принципе, конечно, курица съедобна, но она совсем не пахнет, как должна пахнуть курица. При этом женщина понюхала курицу и подвинула тарелку хозяину.
   Хозяин ресторана понюхал курицу.
   Он думал ровно одну минуту. Сначала перед его глазами появилось лицо его мясника, большого рыжего человека, очень разговорчивого, как и все итальянцы. Неужели мясник его обманывает и продает замороженных кур?