Страница:
Абигайль, однако, проявила недюжинную стойкость. Хонор, со своей стороны, ненавязчиво дала ей понять, что как единственный землевладелец в радиусе множества световых лет чувствует особую ответственность за всех грейсонских курсантов и всегда готова служить им советчиком и наставником. Эти слова вполне соответствовали действительности, а на том, что они имеют еще больший вес, когда речь идет о единственном грейсонском курсанте женского пола, Харрингтон благоразумно акцента не делала. Абигайль поблагодарила ее и пару раз действительно обратилась к ней за советом. Так поступала не только она, и никто из однокурсников не имел оснований утверждать, будто девушка находится на особом положении.
Между тем Хонор радовалась не только за нее, но и за флот, ибо Абигайль обнаружила явную одаренность в области тактики и, в отличие от самой Харрингтон, оказалась прекрасным математиком. Несколько хуже дело обстояло с командными навыками, ибо женщины Грейсона по традиции не занимали руководящих постов, но здесь помогло ее аристократическое происхождение. Для дочери землевладельца привычно отдавать распоряжения слугам, среди которых были и мужчины.
Но хотя Хонор относилась к Абигайль с искренней симпатией, присутствие девушки на обеде объяснялось вовсе не тем, что она являлась единственной уроженкой Грейсона женского пола, штудировавшей военные премудрости в стенах Академии. Существовало две причины, по которым курсанты получали приглашения на званый обед, к герцогине Харрингтон. Во-первых – кстати, именно по этой причине число гардемаринов за столом колебалось от полутора десятков до двадцати пяти, – это была форма знакомства, и хотя бы один раз такое приглашение непременно получал каждый слушатель ее курсов. Во-вторых, право на дополнительные приглашения давали успехи в учебе, а здесь Абигайль была в числе лучших. Хонор даже удивлялась тому, как стремились гардемарины попасть за адмиральский стол. Разумеется, она готова была поощрять такого рода соревнование, ибо оно способствовало повышению успеваемости, но в ее время гардемарины из кожи вон лезли, лишь бы держаться подальше от высокого начальства. Однако ситуация, похоже, радикально изменилась: все курсы адмирала Харрингтон с самого начала ее работы в Академии пользовались неизменной популярностью, а повторное приглашение к ней на обед служило предметом особой гордости. Это было мощным воодушевляющим фактором в усвоении учебного материала, хотя все обучающиеся знали, что их ждет после того, как уберут со стола.
Хонор подавила ухмылку. Вообще-то оказаться на званом обеде рядом с любым из инструкторов элитных Высших тактических курсов, по прежним понятиям, было для простого гардемарина неслыханным делом. Младшая из присутствующих офицеров, Ярувальская, имела звание полного коммандера. Все эти обладатели звезд, петличных знаков и золотого шитья приглашались не только ради застольной беседы. На самом деле званые обеды леди Харрингтон представляли собой своеобразную форму группового инструктажа, и она ощущала, что юные гости ждут предстоящего с нетерпением.
– Мы почти закончили, – сказала Хонор подошедшему узнать, не добавить ли ей какао, МакГиннесу. – Будь добр, передай мистрис Торн, что ее обед, как всегда, великолепен.
– Непременно, ваша светлость.
– Ну а мы, наверное, переберемся в игровую комнату, – сказала она, отодвинув кресло и встав.
Протез все еще ощущался как посторонняя тяжесть, но она уже начинала привыкать к нему. Гардемарины тоже приучили себя не обращать внимание на непроизвольные подергивания искусственной руки во время лекций и столь же тактично не замечали неподвижность искусственной руки во время обеда. Мысленно усмехнувшись, Хонор сняла блокировку, высвободила протез из перевязи и осторожно взяла Нимица обеими руками.
Операция, сделанная ему, удалась даже лучше, чем ей, и теперь к Нимицу, по мере того как он осваивал почти атрофировавшиеся от долгого бездействия мускулы, быстро возвращалась былая подвижность и гибкость. Харрингтон в полной мере разделяла с ним радость полноценного движения, но и он вместе с нею восторгался заново обретенной ею способностью брать его на руки. Когда она, почти с прежней уверенностью, посадила Нимица себе на плечо, кот разразился довольным, вибрирующим урчанием.
Саманта спрыгнула на пол и засеменила рядом, но тут же – на что также отреагировала радостным урчанием – была подхвачена на руки Ярувальской.
Благодарно улыбнувшись коммандеру, Хонор, даже здесь сопровождаемая верным Лафолле, проследовала во главе всей процессии в ставшую традиционным местом послеобеденного общения огромную игровую комнату. Правда, оборудование этого помещения для игровой комнаты богатого особняка было несколько необычным: хозяйка распорядилась установить здесь четыре компактных, но полнофункциональных тренажера-имитатора командной рубки. При всех чудесах миниатюризации они все же занимали довольно много места, но никто из гостей на тесноту не жаловался.
Именно тренажеры представляли собой «главное блюдо» званых обедов герцогини Харрингтон, и гости, уже бывавшие здесь раньше, спешили занять удобные места на сдвинутых к стенам, чтобы освободить место для аппаратуры, стульях и канапе.
Никто, естественно, не покушался на личное кресло Хонор, стоявшее рядом с никогда не горевшим, по причине субтропического климата, камином, и ни один курсант никогда не спорил из-за места с офицером, но сиденья, на которые не претендовали старшие по чину, расхватывались как горячие пирожки.
– Итак, дамы и господа, – сказала Хонор, когда все расселись, – размышляли ли вы над тем вопросом, который я поставила перед вами в аудитории?
На миг воцарилась тишина, потом один курсант поднял руку.
– Гардемарин Гиллингэм, вы хотели бы открыть обсуждение?
– Думаю, да, мэм, – сдержанно ответил худощавый юноша. В его ломком баске звучал заметный ализонский акцент.
– Кто-то должен быть первым, – улыбнулась Хонор. – Это непросто, но за смелость вы получите дополнительные очки.
В аудитории послышались смешки. Ухмыльнулся – конечно же, почтительно – и сам Гиллингэм.
– Спасибо, мэм, – сказал он и уже серьезно, хотя не совсем уверенно, перешел к существу дела. – Мэм, когда вы сказали, что в настоящем бою нет места такому понятию, как полная неожиданность, меня это несколько смутило.
– Вы допустили небольшое упрощение, – поправила его Хонор. – Я сказала, что с учетом возможностей современных сенсоров вероятность того, что кто-то сможет приблизиться к противнику на дистанцию поражения незаметно для последнего, весьма мала. В такой ситуации «неожиданность», как правило, объясняется не тем, что ваше приближение осталось незамеченным неприятелем, а лишь тем, что он неправильно истолковал увиденное.
– Да, мэм. Но что, если приближение вражеского корабля по какой-то причине все же останется незамеченным?
Поднялась еще одна рука.
– Да, мисс Хернс? Вы хотели что-то добавить?
– Так точно, миледи.
Никто из курсантов не отреагировал на непривычное обращение, хотя в Академии было принято, адресуясь к старшим, говорить «сэр» или «мэм». Рыцарство и пэрство много значили в общественной жизни, однако от простого мантикорского курсанта вовсе не требовалось вникать в тонкости титулования. На Грейсоне дело обстояло иначе, и ни одному выходцу с этой планеты и в голову бы не пришло обратиться к землевладельцу, опустив титул.
– Мне показалось, – сказала Абигайль, – что нападение не может быть неожиданным объективно, однако атакующая сторона может и должна пытаться сделать его таковым в глазах тех, кто подвергается атаке. С помощью маневров, технических средств маскировки или чего-то еще можно попытаться заставить противника видеть вовсе не то, что существует на самом деле. А когда правда выяснится, будет уже поздно. Нечто подобное с помощью электронных средств вы устроили при Четвертом Ельцине.
– Да, именно такие ситуации я и имела в виду, – ответила Хонор после короткой паузы.
Пример действительно был подобран безупречно, и упрекать Хернс в том, что он был взят из опыта боевых действий самой адмирала Харрингтон, не следовало. Курсанты частенько приводили в качестве примеров ее операций и по большей части вовсе не из подхалимских соображений. Просто эти операции они воспринимали как более «реальные» – видя перед собой непосредственного участника событий – и понимали, что перенимают опыт из первых рук.
– Да, – продолжила Харрингтон, – Четвертый Ельцин – один из типичных образцов такого подхода. Другим образцом нам послужит Третий Ельцин, когда графу Белой Гавани удалось ввести адмирала Парнелла в заблуждение относительно силы своего флота, численность и состав которого раскрылась, только когда завязался бой.
– Это мне понятно, – сказала Гиллингэм, – но при Третьем Ельцине граф воспользовался системами маскировки и понизил мощность клиньев. Благодаря этому часть его единиц оставались незамеченными до боевого столкновения. По-моему, это и является полной неожиданностью.
– Адмирал, – сказала Хонор, воззрившись на Джексона Крайансака, – не согласитесь ли внести ясность в этот вопрос? В конце концов, вы же там были.
Далеко не все курсанты знали об этом, и многие посмотрели на осанистого Крайансака с почтительным удивлением.
– Был, ваша светлость, – подтвердил флаг-офицер, скрыв улыбку, вызванную тем, что он внезапно оказался в центре внимания. После чего повернулся к Гиллингэму. – Полагаю, гардемарин, ее светлость имела в виду следующее: да, когда хевы обнаружили наши дополнительные единицы, Парнелл уже не имел возможности уклониться от боя. Но давайте вернемся назад и проанализируем рапорты адмиралов Белой Гавани и д'Орвилля. Существует и другой источник информации: представители РУФ побеседовали с адмиралом Парнеллом перед тем, как он улетел с Беовульфа, и записали его версию событий. Если она все еще засекречена – чего быть не должно, но, тем не менее, возможно – пошлите мне сообщение по сети и я оформлю вам допуск. Так вот, сопоставив данные из всех трех источников, вы придете к заключению, что, несмотря на превосходство наших систем маскировки и все принятые нашим командованием меры, несмотря даже на то, что он имел убедительные разведывательные данные, в соответствии с которыми наши силы должны были оказаться гораздо меньше действительных, адмирал Парнелл сумел достаточно точно определить число наших кораблей стены. Уклониться от боя ему не удалось, но отреагируй он минут на пятнадцать-двадцать позднее, его флот был бы уничтожен полностью. Лично я склонен предположить, что разведка подвела адмирала. Он видел то, – и такое случается слишком часто, – что ожидал увидеть. По крайней мере, на первых порах.
– Вот именно, – подтвердила Хонор. – Но признаком подлинной одаренности флотоводца – а адмирал Парнелл, уж вы мне поверьте, один из лучших тактиков человечества – является его способность преодолеть собственные ожидания. Парнеллу это удалось. Пусть слишком поздно для того, чтобы избежать поражения, но достаточно быстро, чтобы Белой Гавани не удалось окружить его флот и полностью уничтожить.
– Совершенно верно, ваша светлость, – подтвердил, энергично кивая головой, Крайансак, – я сам пытался обойти его с фланга, и моя эскадра линейных крейсеров для этого имела оптимальную позицию, но Парнелл легко уклонился от этого маневра. Особенно, – контр-адмирал сухо улыбнулся, – учитывая огневую мощь его стены. С которой не захотел бы связываться ни один линейный крейсер.
– Я понял, сэр, – кивнул Гиллингэм. – Но граф Белой Гавани явно стремился застать противника врасплох, а из ваших с адмиралом Харрингтон слов получается, что делать этого нам не следует.
Спрашивал молодой человек задумчиво и серьезно, без юношеского вызова. Хонор потерла кончик носа, размышляя, как ей лучше отстоять свою правоту, поощрив одновременно в гардемарине вдумчивость и самостоятельность мышления.
– Мы с адмиралом Крайансаком хотим сказать, – сказала она, помолчав, – что, считая себя самым умным и надеясь, что это позволит ему манипулировать противником, командир рискует совершить роковую ошибку. Потому что с самым опасным из возможных тактических сюрпризов вы рискуете столкнуться в том случае, когда противник, разгадав ваш обман, обратит его против вас. Примечательным примером такого рода может служить битва, не космическая, а морская, состоявшаяся в середине второго века до Расселения на Старой Земле, возле острова Мидуэй. Я бы хотела, чтобы вы, Гиллингэм, ознакомились с ходом этого сражения и действиями таких флотоводцев, как адмирал Раймонд Спрюэнс, адмирал Честер Нимиц, адмирал Чиучи Нагумо и адмирал Исороку Ямамото. Всю необходимую информацию можно извлечь из базы данных Тактического факультета. Потом доложите классу свои соображения о том, как японский Императорский флот пал жертвой собственной самоуверенности.
– Так точно, мэм, – ответил гардемарин.
Если в голосе его не было восторга, то не слышалось и огорчения. Все знали, что Хонор любит давать индивидуальные задания, и они всегда оказываются полезными и интересными.
– Продолжая начатую мысль, – сказала адмирал Харрингтон, – я хотела бы объяснить вам, что, хотя вы, безусловно, должны всячески стараться ввести противника в заблуждение, никогда не следует быть слишком уж уверенными в том, что вам это удалось. Не пренебрегайте всеми возможными обманными маневрами, но свои расчеты стройте на том предположении, что противник сумел их разгадать и располагает относительно вас стопроцентно верными сведениями.
– Прошу прощения, миледи, но вы сами при Четвертом Ельцине поступили не так, – тихо сказала Хернс.
Хонор, ощутив прокатившуюся по рядам курсантов волну испуганного удивления, кивнула девушке, предлагая развить мысль.
– Вы воспользовались системой маскировки, чтобы выдать супердредноуты за корабли более легкого класса, чтобы завлечь противника на дистанцию поражения. Ваш отчет о битве, во всяком случае та его часть, которая рассекречена и распространяется без специального допуска, не говорит подробно о ваших намерениях, но разве вы не рассчитывали заставить адмирала хевов увидеть именно то, что хотелось вам?
– Пожалуй, рассчитывала, – согласилась Хонор. – С другой стороны, мой план действия был продиктован тем фактом, что иного выхода, кроме попытки навязать бой, у меня просто не было, а при столь низком ускорении, какое могли развить мои супердредноуты, хевы при желании могли легко уклониться от сражения. Меня ставила в жесткие рамки категорическая необходимость, во-первых, не подпускать противника на расстояние, которое позволило бы ему расстрелять грейсонские орбитальные фермы, а во-вторых, не дать ему отступить на дистанцию баллистического пуска ракет на околосветовой скорости. В таких обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, кроме как принять именно этот план… в сущности, это был акт отчаяния, в осуществимости которого я вовсе не была уверена.
«Точнее, – подумала она, – я не думала, что если он и осуществится, у меня уцелеет хоть один корабль. Но не будем пока смущать юные умы».
– А как насчет битвы при Цербере, мэм? – подала голос рыжеволосая Тереза Маркович. – Вы ведь приблизились вплотную к противнику, и он, при всех своих сенсорах, не смог обнаружить вас до тех пор, пока не был открыт огонь.
– Вот уж не знала, что мой отчет об этом сражении уже попал в общедоступную базу данных, – сказала, хмыкнув, Хонор и мысленно усмехнулась, заметив на лице девушки тень смущения.
– Вижу, адмирал, – сказала она, обращаясь уже к Крайансаку, – кое-кто ухитряется получать доступ к информации ВТК с заднего крыльца.
– Да, мэм, – спокойно отозвался контр-адмирал, – мы все подумываем закрыть эту форточку, да никак не соберемся.
Хонор почувствовала, что невозмутимый тон Крайансака ободрил курсантов. Все они тайком лазили в закрытую базу данных. Когда Маркович проговорилась, они успели испугаться за нее, но теперь поняли, что никто не собирается стирать ее (и каждого из них в случае поимки) в порошок. Оставалось лишь гадать, скоро ли они сообразят, что «задняя дверь» оставлена приоткрытой намеренно. Вроде бы сведения защищены, коды доступа постоянно меняются, однако курсанты все же находили дорогу к нужной информации, а Академия брала на заметку самых любознательных и способных.
– Отвечу на ваш вопрос, – продолжила Хонор, обращаясь к Маркович. – Цербер – это не тот случай, который я сочла бы возможным привести как пример планирования боя.
– Но… но ведь сработало-то превосходно, мэм! – возразил Гиллингэм, подтвердив этим, что и сам заглядывал, куда не следовало. – Как уже сказала Тереза, хевы вас так и не заметили, а вы смели их эскадру подчистую, не понеся никаких потерь. За последние двести-триста лет мне не удалось обнаружить упоминания ни об одном сражении, выигранном с таким результатом.
– Плохо искали, гардемарин. Советую поинтересоваться, как контр-адмирал Турвиль разделался при Адлере с коммодором Иржин, – мрачно возразила Хонор. – Полагаю, отчет комиссии по расследованию общедоступен. Турвиль действительно застал пикет системы врасплох, хотя сделать это было очень сложно. Во всяком случае, должно было быть сложно
На лице Гиллингэма появилось скептическое выражение. Хонор поспешно добавила:
– Правда, это не первый случай в истории, когда боевое охранение, вроде бы и выставленное для того, чтобы ждать нападения, ухитряется его проворонить. Вот вы… – Она перевела взгляд на сидевшую рядом с Теодором темноглазую блондинку.
– Гардемарин Санмичели, – представилась та.
– Прекрасно, миз Санмичели. Поскольку гардемарин Гиллингэм подготовит для нас анализ битвы при Мидуэе, то вас я попрошу изучить ход имевшего место в ту же войну сражения за остров Саво и сравнить то, что случилось тогда с западными союзниками, с судьбой эскадры коммодора Иржин у Адлера. Кроме того, вам предстоит ознакомиться с ходом битвы в системе Фарнхэма и провести параллели, а также установить различия между Саво, Мидуэем, Адлером и действиями Баоюаня Андермана в ситуации, когда некто попытался атаковать его исподтишка.
– Есть, мэм, – отрапортовала Санмичели, и Хонор снова обернулась к Гиллингэму.
– Но вернемся к Церберу. Тогда мне удалось приблизиться к противнику благодаря особому стечению обстоятельств, на какое не может рассчитывать ни один разумный командир. Во-первых, я практически точно знала локус выхода противника из гиперпространства, что позволило мне с большой степенью вероятности предсказать вектор его приближения к Аду, то есть Аиду. Во-вторых, пользуясь этой информацией, я смогла расположить наши корабли так, что Цербер-А оказался за нашими спинами. И в-третьих, мне помогло то, что подобный маневр не пришел бы в голову ни одному мало-мальски здравомыслящему командиру. А эскадрой хевов командовал вполне здравомыслящий человек. Понимаю, о чем вы думаете, гардемарин, но со временем вы поймете одну простую вещь. Хотя безумство действительно непредсказуемо, это еще не значит, будто любой безумный поступок непременно приводит к желаемому результату.
– Я понимаю, что тогда сложились уникальные обстоятельства, – пришла на помощь Гиллингэму Маркович, – но учет уникальных обстоятельств – это тоже учет обстоятельств, и в этом смысле никакое не безумие. Не говоря уже о том, что ваш план сработал!
– Сработал, – согласилась Хонор, – но вы понимаете, как мало было на это шансов и сколько мелочей могло сорвать его осуществление?
– Сорвать, мэм?
– Еще как сорвать, – подтвердила Хонор и, бросив взгляд на Мишель, с которой они уже не раз обсуждали приводившие Хенке в ужас подробности Церберской операции, попросила: – Капитан Хенке, если вам не трудно, укажите изъяны в плане этого достопамятного сражения.
– Как будет угодно вашей светлости, – ехидно промурлыкала Хенке, и многие из присутствовавших заулыбались: о дружбе между Хонор и Мишель знали почти все. – Первая и самая очевидная слабость плана ее светлости заключалась в том, что в нем полностью отсутствовал какой-либо люфт на случай ошибки. Приближаясь к врагу избранным ею способом, она выжгла практически до нуля реакторную массу своих кораблей. Если бы противник все же заметил ее, кораблям не хватило бы энергии ни на боевые маневры, ни на прыжок к другой звездной системе.
Другая слабость: эта задумка могла осуществиться лишь при том условии, что техники сенсорных устройств хевов окажутся слепыми. Да, для гравитационных сенсоров, на данные которых привыкли полагаться тактические офицеры, ее корабли были невидимы, но это не делало их таковыми и для прочих средств технического обнаружения. Конечно, – в глазах Хенке блеснул огонек, – у хевов вроде бы не было оснований интенсивно просматривать пространство. Но, вздумай они сделать это, корабли ее светлости были бы обнаружены. Следует принять во внимание и то, что, двигаясь на реактивной тяге и не создавая гравитационного возмущения, она взамен оставляла мощный и легко замечаемый выхлоп. Скрыть его помогло то, что она расположила атакующие единицы между противником и светилом, но это было бы невозможно, во-первых, не будь у нее информации о месте выхода противника из гипера, и, во-вторых, если бы эта информация оказалась не соответствующей действительности. Впрочем, полагаю, на второй случай у нее имелся отдельный, не столь экстравагантный план. Тем не менее ей едва ли не чудом удалось замаскировать излучение своих кораблей энергетическим фоном звезды.
И, наконец, должна сказать, что если бы вражеский адмирал засек корабли ее светлости, ему просто следовало еще некоторое время делать вид, будто он ее не замечает. Ее корабли шли, не подняв клинья, и если бы противник, точно рассчитав время, ударил полным бортовым ракетным залпом, то время подлета ракет оказалось бы слишком мало, чтобы она успела это сделать. Корабли ее светлости, не прикрытые клиньями и гравистенами, были бы обречены. Одни противоракеты и лазерные кластеры положения бы не спасли.
Сделав паузу, Хенке покосилась на Хонор, снова повернулась к Гиллингэму и назидательным тоном объявила:
– Конечно, мы вправе предположить, что план ее светлости и не был самым отчаянным, рискованным и безрассудным броском игральных костей в истории Мантикорского – или Грейсонского – флота… Но если это и так, то мне, во всяком случае, никаких свидетельств большего безумия пока обнаружить не удалось.
Гиллингэм и Маркович, ошарашено переглянувшись, захлопали глазами. Хонор, улыбнувшись Хенке, как ни в чем не бывало подхватила:
– Возможно, капитан Хенке допустила некоторое преувеличение, но если так, то лишь незначительное. Тот план был поистине актом отчаяния, и я приняла его по той единственной причине, что находилась в безвыходном положении. Бежать, бросив на Аиде сотни тысяч людей, было невозможно, противник имел подавляющее численное превосходство, мои корабли не были полностью укомплектованы персоналом, навыки большинства моих офицеров безнадежно устарели, а на освоение захваченных кораблей и притирку экипажей у нас имелось всего несколько дней. Бой, построенный по нормальному, традиционному плану, неизбежно закончился бы для нас катастрофой. Правда, в теории существовала возможность поймать противника в ловушку между моими кораблями и стационарными средствами обороны системы, но она представлялась мне маловероятной, поскольку по моим предположениям – как выяснилось впоследствии правильным – они потому и явились, что заподозрили мятеж и предвидели возможность захвата заключенными базы «Харон». Следовательно, надеяться на то, что они подставят себя под удар орбитальных батарей, не приходилось. Вот мне и пришлось прибегнуть к тактике чрезвычайно рискованной, но в случае удачи сулившей наибольшую выгоду. План сработал, и я выиграла сражение быстро и практически без потерь. Но, как убедительно показала капитан Хенке, план мог провалиться, следствием чего стало бы полное уничтожение всех моих сил. Пойти на такой риск меня заставило то простое соображение, что любой другой образ действий точно так же привел бы нас к гибели, только без всякой надежды на успех. В этом и только в этом мое единственное оправдание.
Несколько мгновений в помещении царило молчание. Хонор ощущала, как курсанты мысленно оценивают описанные альтернативы. Потом Маркович прокашлялась.
– Думаю, мэм, нам не стоит принимать этот план как образец.
– Совершенно верно, – сказала Хонор. – И если кто-то из вас на учениях вздумает отмочить подобный фокус, пусть знает заранее, что я оценю его действия еще строже, чем капитан Хенке оценила мои.
Аудитория отреагировала смехом, но тут снова заговорил Гиллингэм. И голос его звучал задумчиво.
– Как я понял из ваших слов, мэм, и Четвертый Ельцин, и Цербер имели ту особенность, что у вас не было другого выхода, кроме как сражаться, несмотря на неблагоприятное соотношение сил. И раз уж так вышло, вы старались создать те преимущества, какие могли. Но если на Цербере эти преимущества должны были непременно реализоваться полностью, в случае с Ельцином дело обстояло иначе. Там главной проблемой было подойти на нужную дистанцию, соотношение огневой мощи выглядело более приемлемо, а тот факт, что вам удалось одурачить хевов и заставить их разделиться и тем ослабить свои силы, стал в известном смысле результатом простого везения. Вы это хотели сказать?
Между тем Хонор радовалась не только за нее, но и за флот, ибо Абигайль обнаружила явную одаренность в области тактики и, в отличие от самой Харрингтон, оказалась прекрасным математиком. Несколько хуже дело обстояло с командными навыками, ибо женщины Грейсона по традиции не занимали руководящих постов, но здесь помогло ее аристократическое происхождение. Для дочери землевладельца привычно отдавать распоряжения слугам, среди которых были и мужчины.
Но хотя Хонор относилась к Абигайль с искренней симпатией, присутствие девушки на обеде объяснялось вовсе не тем, что она являлась единственной уроженкой Грейсона женского пола, штудировавшей военные премудрости в стенах Академии. Существовало две причины, по которым курсанты получали приглашения на званый обед, к герцогине Харрингтон. Во-первых – кстати, именно по этой причине число гардемаринов за столом колебалось от полутора десятков до двадцати пяти, – это была форма знакомства, и хотя бы один раз такое приглашение непременно получал каждый слушатель ее курсов. Во-вторых, право на дополнительные приглашения давали успехи в учебе, а здесь Абигайль была в числе лучших. Хонор даже удивлялась тому, как стремились гардемарины попасть за адмиральский стол. Разумеется, она готова была поощрять такого рода соревнование, ибо оно способствовало повышению успеваемости, но в ее время гардемарины из кожи вон лезли, лишь бы держаться подальше от высокого начальства. Однако ситуация, похоже, радикально изменилась: все курсы адмирала Харрингтон с самого начала ее работы в Академии пользовались неизменной популярностью, а повторное приглашение к ней на обед служило предметом особой гордости. Это было мощным воодушевляющим фактором в усвоении учебного материала, хотя все обучающиеся знали, что их ждет после того, как уберут со стола.
Хонор подавила ухмылку. Вообще-то оказаться на званом обеде рядом с любым из инструкторов элитных Высших тактических курсов, по прежним понятиям, было для простого гардемарина неслыханным делом. Младшая из присутствующих офицеров, Ярувальская, имела звание полного коммандера. Все эти обладатели звезд, петличных знаков и золотого шитья приглашались не только ради застольной беседы. На самом деле званые обеды леди Харрингтон представляли собой своеобразную форму группового инструктажа, и она ощущала, что юные гости ждут предстоящего с нетерпением.
– Мы почти закончили, – сказала Хонор подошедшему узнать, не добавить ли ей какао, МакГиннесу. – Будь добр, передай мистрис Торн, что ее обед, как всегда, великолепен.
– Непременно, ваша светлость.
– Ну а мы, наверное, переберемся в игровую комнату, – сказала она, отодвинув кресло и встав.
Протез все еще ощущался как посторонняя тяжесть, но она уже начинала привыкать к нему. Гардемарины тоже приучили себя не обращать внимание на непроизвольные подергивания искусственной руки во время лекций и столь же тактично не замечали неподвижность искусственной руки во время обеда. Мысленно усмехнувшись, Хонор сняла блокировку, высвободила протез из перевязи и осторожно взяла Нимица обеими руками.
Операция, сделанная ему, удалась даже лучше, чем ей, и теперь к Нимицу, по мере того как он осваивал почти атрофировавшиеся от долгого бездействия мускулы, быстро возвращалась былая подвижность и гибкость. Харрингтон в полной мере разделяла с ним радость полноценного движения, но и он вместе с нею восторгался заново обретенной ею способностью брать его на руки. Когда она, почти с прежней уверенностью, посадила Нимица себе на плечо, кот разразился довольным, вибрирующим урчанием.
Саманта спрыгнула на пол и засеменила рядом, но тут же – на что также отреагировала радостным урчанием – была подхвачена на руки Ярувальской.
Благодарно улыбнувшись коммандеру, Хонор, даже здесь сопровождаемая верным Лафолле, проследовала во главе всей процессии в ставшую традиционным местом послеобеденного общения огромную игровую комнату. Правда, оборудование этого помещения для игровой комнаты богатого особняка было несколько необычным: хозяйка распорядилась установить здесь четыре компактных, но полнофункциональных тренажера-имитатора командной рубки. При всех чудесах миниатюризации они все же занимали довольно много места, но никто из гостей на тесноту не жаловался.
Именно тренажеры представляли собой «главное блюдо» званых обедов герцогини Харрингтон, и гости, уже бывавшие здесь раньше, спешили занять удобные места на сдвинутых к стенам, чтобы освободить место для аппаратуры, стульях и канапе.
Никто, естественно, не покушался на личное кресло Хонор, стоявшее рядом с никогда не горевшим, по причине субтропического климата, камином, и ни один курсант никогда не спорил из-за места с офицером, но сиденья, на которые не претендовали старшие по чину, расхватывались как горячие пирожки.
– Итак, дамы и господа, – сказала Хонор, когда все расселись, – размышляли ли вы над тем вопросом, который я поставила перед вами в аудитории?
На миг воцарилась тишина, потом один курсант поднял руку.
– Гардемарин Гиллингэм, вы хотели бы открыть обсуждение?
– Думаю, да, мэм, – сдержанно ответил худощавый юноша. В его ломком баске звучал заметный ализонский акцент.
– Кто-то должен быть первым, – улыбнулась Хонор. – Это непросто, но за смелость вы получите дополнительные очки.
В аудитории послышались смешки. Ухмыльнулся – конечно же, почтительно – и сам Гиллингэм.
– Спасибо, мэм, – сказал он и уже серьезно, хотя не совсем уверенно, перешел к существу дела. – Мэм, когда вы сказали, что в настоящем бою нет места такому понятию, как полная неожиданность, меня это несколько смутило.
– Вы допустили небольшое упрощение, – поправила его Хонор. – Я сказала, что с учетом возможностей современных сенсоров вероятность того, что кто-то сможет приблизиться к противнику на дистанцию поражения незаметно для последнего, весьма мала. В такой ситуации «неожиданность», как правило, объясняется не тем, что ваше приближение осталось незамеченным неприятелем, а лишь тем, что он неправильно истолковал увиденное.
– Да, мэм. Но что, если приближение вражеского корабля по какой-то причине все же останется незамеченным?
Поднялась еще одна рука.
– Да, мисс Хернс? Вы хотели что-то добавить?
– Так точно, миледи.
Никто из курсантов не отреагировал на непривычное обращение, хотя в Академии было принято, адресуясь к старшим, говорить «сэр» или «мэм». Рыцарство и пэрство много значили в общественной жизни, однако от простого мантикорского курсанта вовсе не требовалось вникать в тонкости титулования. На Грейсоне дело обстояло иначе, и ни одному выходцу с этой планеты и в голову бы не пришло обратиться к землевладельцу, опустив титул.
– Мне показалось, – сказала Абигайль, – что нападение не может быть неожиданным объективно, однако атакующая сторона может и должна пытаться сделать его таковым в глазах тех, кто подвергается атаке. С помощью маневров, технических средств маскировки или чего-то еще можно попытаться заставить противника видеть вовсе не то, что существует на самом деле. А когда правда выяснится, будет уже поздно. Нечто подобное с помощью электронных средств вы устроили при Четвертом Ельцине.
– Да, именно такие ситуации я и имела в виду, – ответила Хонор после короткой паузы.
Пример действительно был подобран безупречно, и упрекать Хернс в том, что он был взят из опыта боевых действий самой адмирала Харрингтон, не следовало. Курсанты частенько приводили в качестве примеров ее операций и по большей части вовсе не из подхалимских соображений. Просто эти операции они воспринимали как более «реальные» – видя перед собой непосредственного участника событий – и понимали, что перенимают опыт из первых рук.
– Да, – продолжила Харрингтон, – Четвертый Ельцин – один из типичных образцов такого подхода. Другим образцом нам послужит Третий Ельцин, когда графу Белой Гавани удалось ввести адмирала Парнелла в заблуждение относительно силы своего флота, численность и состав которого раскрылась, только когда завязался бой.
– Это мне понятно, – сказала Гиллингэм, – но при Третьем Ельцине граф воспользовался системами маскировки и понизил мощность клиньев. Благодаря этому часть его единиц оставались незамеченными до боевого столкновения. По-моему, это и является полной неожиданностью.
– Адмирал, – сказала Хонор, воззрившись на Джексона Крайансака, – не согласитесь ли внести ясность в этот вопрос? В конце концов, вы же там были.
Далеко не все курсанты знали об этом, и многие посмотрели на осанистого Крайансака с почтительным удивлением.
– Был, ваша светлость, – подтвердил флаг-офицер, скрыв улыбку, вызванную тем, что он внезапно оказался в центре внимания. После чего повернулся к Гиллингэму. – Полагаю, гардемарин, ее светлость имела в виду следующее: да, когда хевы обнаружили наши дополнительные единицы, Парнелл уже не имел возможности уклониться от боя. Но давайте вернемся назад и проанализируем рапорты адмиралов Белой Гавани и д'Орвилля. Существует и другой источник информации: представители РУФ побеседовали с адмиралом Парнеллом перед тем, как он улетел с Беовульфа, и записали его версию событий. Если она все еще засекречена – чего быть не должно, но, тем не менее, возможно – пошлите мне сообщение по сети и я оформлю вам допуск. Так вот, сопоставив данные из всех трех источников, вы придете к заключению, что, несмотря на превосходство наших систем маскировки и все принятые нашим командованием меры, несмотря даже на то, что он имел убедительные разведывательные данные, в соответствии с которыми наши силы должны были оказаться гораздо меньше действительных, адмирал Парнелл сумел достаточно точно определить число наших кораблей стены. Уклониться от боя ему не удалось, но отреагируй он минут на пятнадцать-двадцать позднее, его флот был бы уничтожен полностью. Лично я склонен предположить, что разведка подвела адмирала. Он видел то, – и такое случается слишком часто, – что ожидал увидеть. По крайней мере, на первых порах.
– Вот именно, – подтвердила Хонор. – Но признаком подлинной одаренности флотоводца – а адмирал Парнелл, уж вы мне поверьте, один из лучших тактиков человечества – является его способность преодолеть собственные ожидания. Парнеллу это удалось. Пусть слишком поздно для того, чтобы избежать поражения, но достаточно быстро, чтобы Белой Гавани не удалось окружить его флот и полностью уничтожить.
– Совершенно верно, ваша светлость, – подтвердил, энергично кивая головой, Крайансак, – я сам пытался обойти его с фланга, и моя эскадра линейных крейсеров для этого имела оптимальную позицию, но Парнелл легко уклонился от этого маневра. Особенно, – контр-адмирал сухо улыбнулся, – учитывая огневую мощь его стены. С которой не захотел бы связываться ни один линейный крейсер.
– Я понял, сэр, – кивнул Гиллингэм. – Но граф Белой Гавани явно стремился застать противника врасплох, а из ваших с адмиралом Харрингтон слов получается, что делать этого нам не следует.
Спрашивал молодой человек задумчиво и серьезно, без юношеского вызова. Хонор потерла кончик носа, размышляя, как ей лучше отстоять свою правоту, поощрив одновременно в гардемарине вдумчивость и самостоятельность мышления.
– Мы с адмиралом Крайансаком хотим сказать, – сказала она, помолчав, – что, считая себя самым умным и надеясь, что это позволит ему манипулировать противником, командир рискует совершить роковую ошибку. Потому что с самым опасным из возможных тактических сюрпризов вы рискуете столкнуться в том случае, когда противник, разгадав ваш обман, обратит его против вас. Примечательным примером такого рода может служить битва, не космическая, а морская, состоявшаяся в середине второго века до Расселения на Старой Земле, возле острова Мидуэй. Я бы хотела, чтобы вы, Гиллингэм, ознакомились с ходом этого сражения и действиями таких флотоводцев, как адмирал Раймонд Спрюэнс, адмирал Честер Нимиц, адмирал Чиучи Нагумо и адмирал Исороку Ямамото. Всю необходимую информацию можно извлечь из базы данных Тактического факультета. Потом доложите классу свои соображения о том, как японский Императорский флот пал жертвой собственной самоуверенности.
– Так точно, мэм, – ответил гардемарин.
Если в голосе его не было восторга, то не слышалось и огорчения. Все знали, что Хонор любит давать индивидуальные задания, и они всегда оказываются полезными и интересными.
– Продолжая начатую мысль, – сказала адмирал Харрингтон, – я хотела бы объяснить вам, что, хотя вы, безусловно, должны всячески стараться ввести противника в заблуждение, никогда не следует быть слишком уж уверенными в том, что вам это удалось. Не пренебрегайте всеми возможными обманными маневрами, но свои расчеты стройте на том предположении, что противник сумел их разгадать и располагает относительно вас стопроцентно верными сведениями.
– Прошу прощения, миледи, но вы сами при Четвертом Ельцине поступили не так, – тихо сказала Хернс.
Хонор, ощутив прокатившуюся по рядам курсантов волну испуганного удивления, кивнула девушке, предлагая развить мысль.
– Вы воспользовались системой маскировки, чтобы выдать супердредноуты за корабли более легкого класса, чтобы завлечь противника на дистанцию поражения. Ваш отчет о битве, во всяком случае та его часть, которая рассекречена и распространяется без специального допуска, не говорит подробно о ваших намерениях, но разве вы не рассчитывали заставить адмирала хевов увидеть именно то, что хотелось вам?
– Пожалуй, рассчитывала, – согласилась Хонор. – С другой стороны, мой план действия был продиктован тем фактом, что иного выхода, кроме попытки навязать бой, у меня просто не было, а при столь низком ускорении, какое могли развить мои супердредноуты, хевы при желании могли легко уклониться от сражения. Меня ставила в жесткие рамки категорическая необходимость, во-первых, не подпускать противника на расстояние, которое позволило бы ему расстрелять грейсонские орбитальные фермы, а во-вторых, не дать ему отступить на дистанцию баллистического пуска ракет на околосветовой скорости. В таких обстоятельствах мне не оставалось ничего другого, кроме как принять именно этот план… в сущности, это был акт отчаяния, в осуществимости которого я вовсе не была уверена.
«Точнее, – подумала она, – я не думала, что если он и осуществится, у меня уцелеет хоть один корабль. Но не будем пока смущать юные умы».
– А как насчет битвы при Цербере, мэм? – подала голос рыжеволосая Тереза Маркович. – Вы ведь приблизились вплотную к противнику, и он, при всех своих сенсорах, не смог обнаружить вас до тех пор, пока не был открыт огонь.
– Вот уж не знала, что мой отчет об этом сражении уже попал в общедоступную базу данных, – сказала, хмыкнув, Хонор и мысленно усмехнулась, заметив на лице девушки тень смущения.
– Вижу, адмирал, – сказала она, обращаясь уже к Крайансаку, – кое-кто ухитряется получать доступ к информации ВТК с заднего крыльца.
– Да, мэм, – спокойно отозвался контр-адмирал, – мы все подумываем закрыть эту форточку, да никак не соберемся.
Хонор почувствовала, что невозмутимый тон Крайансака ободрил курсантов. Все они тайком лазили в закрытую базу данных. Когда Маркович проговорилась, они успели испугаться за нее, но теперь поняли, что никто не собирается стирать ее (и каждого из них в случае поимки) в порошок. Оставалось лишь гадать, скоро ли они сообразят, что «задняя дверь» оставлена приоткрытой намеренно. Вроде бы сведения защищены, коды доступа постоянно меняются, однако курсанты все же находили дорогу к нужной информации, а Академия брала на заметку самых любознательных и способных.
– Отвечу на ваш вопрос, – продолжила Хонор, обращаясь к Маркович. – Цербер – это не тот случай, который я сочла бы возможным привести как пример планирования боя.
– Но… но ведь сработало-то превосходно, мэм! – возразил Гиллингэм, подтвердив этим, что и сам заглядывал, куда не следовало. – Как уже сказала Тереза, хевы вас так и не заметили, а вы смели их эскадру подчистую, не понеся никаких потерь. За последние двести-триста лет мне не удалось обнаружить упоминания ни об одном сражении, выигранном с таким результатом.
– Плохо искали, гардемарин. Советую поинтересоваться, как контр-адмирал Турвиль разделался при Адлере с коммодором Иржин, – мрачно возразила Хонор. – Полагаю, отчет комиссии по расследованию общедоступен. Турвиль действительно застал пикет системы врасплох, хотя сделать это было очень сложно. Во всяком случае, должно было быть сложно
На лице Гиллингэма появилось скептическое выражение. Хонор поспешно добавила:
– Правда, это не первый случай в истории, когда боевое охранение, вроде бы и выставленное для того, чтобы ждать нападения, ухитряется его проворонить. Вот вы… – Она перевела взгляд на сидевшую рядом с Теодором темноглазую блондинку.
– Гардемарин Санмичели, – представилась та.
– Прекрасно, миз Санмичели. Поскольку гардемарин Гиллингэм подготовит для нас анализ битвы при Мидуэе, то вас я попрошу изучить ход имевшего место в ту же войну сражения за остров Саво и сравнить то, что случилось тогда с западными союзниками, с судьбой эскадры коммодора Иржин у Адлера. Кроме того, вам предстоит ознакомиться с ходом битвы в системе Фарнхэма и провести параллели, а также установить различия между Саво, Мидуэем, Адлером и действиями Баоюаня Андермана в ситуации, когда некто попытался атаковать его исподтишка.
– Есть, мэм, – отрапортовала Санмичели, и Хонор снова обернулась к Гиллингэму.
– Но вернемся к Церберу. Тогда мне удалось приблизиться к противнику благодаря особому стечению обстоятельств, на какое не может рассчитывать ни один разумный командир. Во-первых, я практически точно знала локус выхода противника из гиперпространства, что позволило мне с большой степенью вероятности предсказать вектор его приближения к Аду, то есть Аиду. Во-вторых, пользуясь этой информацией, я смогла расположить наши корабли так, что Цербер-А оказался за нашими спинами. И в-третьих, мне помогло то, что подобный маневр не пришел бы в голову ни одному мало-мальски здравомыслящему командиру. А эскадрой хевов командовал вполне здравомыслящий человек. Понимаю, о чем вы думаете, гардемарин, но со временем вы поймете одну простую вещь. Хотя безумство действительно непредсказуемо, это еще не значит, будто любой безумный поступок непременно приводит к желаемому результату.
– Я понимаю, что тогда сложились уникальные обстоятельства, – пришла на помощь Гиллингэму Маркович, – но учет уникальных обстоятельств – это тоже учет обстоятельств, и в этом смысле никакое не безумие. Не говоря уже о том, что ваш план сработал!
– Сработал, – согласилась Хонор, – но вы понимаете, как мало было на это шансов и сколько мелочей могло сорвать его осуществление?
– Сорвать, мэм?
– Еще как сорвать, – подтвердила Хонор и, бросив взгляд на Мишель, с которой они уже не раз обсуждали приводившие Хенке в ужас подробности Церберской операции, попросила: – Капитан Хенке, если вам не трудно, укажите изъяны в плане этого достопамятного сражения.
– Как будет угодно вашей светлости, – ехидно промурлыкала Хенке, и многие из присутствовавших заулыбались: о дружбе между Хонор и Мишель знали почти все. – Первая и самая очевидная слабость плана ее светлости заключалась в том, что в нем полностью отсутствовал какой-либо люфт на случай ошибки. Приближаясь к врагу избранным ею способом, она выжгла практически до нуля реакторную массу своих кораблей. Если бы противник все же заметил ее, кораблям не хватило бы энергии ни на боевые маневры, ни на прыжок к другой звездной системе.
Другая слабость: эта задумка могла осуществиться лишь при том условии, что техники сенсорных устройств хевов окажутся слепыми. Да, для гравитационных сенсоров, на данные которых привыкли полагаться тактические офицеры, ее корабли были невидимы, но это не делало их таковыми и для прочих средств технического обнаружения. Конечно, – в глазах Хенке блеснул огонек, – у хевов вроде бы не было оснований интенсивно просматривать пространство. Но, вздумай они сделать это, корабли ее светлости были бы обнаружены. Следует принять во внимание и то, что, двигаясь на реактивной тяге и не создавая гравитационного возмущения, она взамен оставляла мощный и легко замечаемый выхлоп. Скрыть его помогло то, что она расположила атакующие единицы между противником и светилом, но это было бы невозможно, во-первых, не будь у нее информации о месте выхода противника из гипера, и, во-вторых, если бы эта информация оказалась не соответствующей действительности. Впрочем, полагаю, на второй случай у нее имелся отдельный, не столь экстравагантный план. Тем не менее ей едва ли не чудом удалось замаскировать излучение своих кораблей энергетическим фоном звезды.
И, наконец, должна сказать, что если бы вражеский адмирал засек корабли ее светлости, ему просто следовало еще некоторое время делать вид, будто он ее не замечает. Ее корабли шли, не подняв клинья, и если бы противник, точно рассчитав время, ударил полным бортовым ракетным залпом, то время подлета ракет оказалось бы слишком мало, чтобы она успела это сделать. Корабли ее светлости, не прикрытые клиньями и гравистенами, были бы обречены. Одни противоракеты и лазерные кластеры положения бы не спасли.
Сделав паузу, Хенке покосилась на Хонор, снова повернулась к Гиллингэму и назидательным тоном объявила:
– Конечно, мы вправе предположить, что план ее светлости и не был самым отчаянным, рискованным и безрассудным броском игральных костей в истории Мантикорского – или Грейсонского – флота… Но если это и так, то мне, во всяком случае, никаких свидетельств большего безумия пока обнаружить не удалось.
Гиллингэм и Маркович, ошарашено переглянувшись, захлопали глазами. Хонор, улыбнувшись Хенке, как ни в чем не бывало подхватила:
– Возможно, капитан Хенке допустила некоторое преувеличение, но если так, то лишь незначительное. Тот план был поистине актом отчаяния, и я приняла его по той единственной причине, что находилась в безвыходном положении. Бежать, бросив на Аиде сотни тысяч людей, было невозможно, противник имел подавляющее численное превосходство, мои корабли не были полностью укомплектованы персоналом, навыки большинства моих офицеров безнадежно устарели, а на освоение захваченных кораблей и притирку экипажей у нас имелось всего несколько дней. Бой, построенный по нормальному, традиционному плану, неизбежно закончился бы для нас катастрофой. Правда, в теории существовала возможность поймать противника в ловушку между моими кораблями и стационарными средствами обороны системы, но она представлялась мне маловероятной, поскольку по моим предположениям – как выяснилось впоследствии правильным – они потому и явились, что заподозрили мятеж и предвидели возможность захвата заключенными базы «Харон». Следовательно, надеяться на то, что они подставят себя под удар орбитальных батарей, не приходилось. Вот мне и пришлось прибегнуть к тактике чрезвычайно рискованной, но в случае удачи сулившей наибольшую выгоду. План сработал, и я выиграла сражение быстро и практически без потерь. Но, как убедительно показала капитан Хенке, план мог провалиться, следствием чего стало бы полное уничтожение всех моих сил. Пойти на такой риск меня заставило то простое соображение, что любой другой образ действий точно так же привел бы нас к гибели, только без всякой надежды на успех. В этом и только в этом мое единственное оправдание.
Несколько мгновений в помещении царило молчание. Хонор ощущала, как курсанты мысленно оценивают описанные альтернативы. Потом Маркович прокашлялась.
– Думаю, мэм, нам не стоит принимать этот план как образец.
– Совершенно верно, – сказала Хонор. – И если кто-то из вас на учениях вздумает отмочить подобный фокус, пусть знает заранее, что я оценю его действия еще строже, чем капитан Хенке оценила мои.
Аудитория отреагировала смехом, но тут снова заговорил Гиллингэм. И голос его звучал задумчиво.
– Как я понял из ваших слов, мэм, и Четвертый Ельцин, и Цербер имели ту особенность, что у вас не было другого выхода, кроме как сражаться, несмотря на неблагоприятное соотношение сил. И раз уж так вышло, вы старались создать те преимущества, какие могли. Но если на Цербере эти преимущества должны были непременно реализоваться полностью, в случае с Ельцином дело обстояло иначе. Там главной проблемой было подойти на нужную дистанцию, соотношение огневой мощи выглядело более приемлемо, а тот факт, что вам удалось одурачить хевов и заставить их разделиться и тем ослабить свои силы, стал в известном смысле результатом простого везения. Вы это хотели сказать?