Страница:
– Поправимо! – повторила Хонор и в нарушение тысячелетнего протокола, мягко и нежно пожала Протектору руку. – Отрастить все заново, конечно, не удастся, но вы же знаете, в Звездном Королевстве делают превосходные протезы.
Попытка преуменьшить тяжесть увечий едва не разозлила Протектора. Оба прекрасно понимали, что даже мантикорская медицина не в состоянии обеспечить полноценную замену утраченных органов. Да, непосвященный человек мог не заметить современный протез, а кибернетический глаз даже имел некоторые преимущества в сравнении с настоящим, однако это не могло устранить проблему взаимодействия между искусственными и естественными органами: как бы ни был хорош протез, организм не воспринимал его как часть себя.
К счастью, спустя мгновение Бенджамин совладал с собой, расслабился и потянулся погладить кота, словно догадавшись о ее мыслях. Возможно, так оно и было. Хонор не могла в подробностях разобраться в его чувствах, однако, будучи далеко не глупцом, Бенджамин прекрасно понимал, насколько опасен может быть его гнев. А потому оценил усилия Хонор унять его ярость, не позволив жажде мести взять верх над рассудком.
– Вообще-то, – продолжила она почти легкомысленным тоном, – мне повезло гораздо больше, чем людям, чьими стараниями мне теперь понадобятся протезы.
– Вот как? – недоверчиво пробормотал Мэйхью.
Хонор движением головы указала на высадившегося из челнока с группой офицеров широкоплечего главстаршину.
– Видите старшину Харкнесса? – сказала она Протектору. – Это благодаря ему все, кто виноват в случившихся со мной неприятностях, включая Корделию Рэнсом, кончили очень плохо…
– Надо же! – Мэйхью присмотрелся к Харкнессу повнимательнее. – Молодец, главстаршина. А не расскажете ли вы мне, что леди Харрингтон подразумевает под словами «кончили очень плохо»?
Густо покраснев, здоровяк промямлил что-то невнятное и с мольбой уставился на Хонор. Та ответила ему демонстративно застенчивой улыбкой: на ее правой щеке появилась ямочка. Заставив Горацио потомиться несколько мгновений, она наконец сжалилась.
– Плохо – это именно так, как они кончили, – пошутила Хонор, обращаясь к Мэйхью, и уже серьезно пояснила: – Его стараниями малое судно активировало импеллерный клин внутри шлюпочного отсека линейного крейсера.
– Господи испытующий! – пробормотал Мэтьюс.
Ее кривая улыбка стала ледяной.
– Так что, Бенджамин, – тихо, но с нескрываемым удовольствием добавила леди Харрингтон, – если там и остались какие-нибудь обломки, то очень мелкие.
– Молодец, главстаршина, – повторил Протектор, и Хонор уловила в его голосе оттенок облегчения.
Теперь, когда стало ясно, что ее мучители поплатились жизнью, накал ярости ослаб. Разумеется, это никак не меняло намерения Бенджамина посчитаться с высшим руководством хевенитов, но эти чувства он мог держать под контролем.
Несколько мгновений Бенджамин Девятый смотрел на Харкнесса, а потом встряхнулся и снова обратился к Хонор.
– Как видите, – произнес он почти обычным тоном, – я воспользовался вашим советом и свел распространение информации к минимуму. Даже Уэсли не знал, что за встреча его ждет. Я подумал, – тут на лице Бенджамина появилась характерная для него озорная улыбка, – что сюрприз ему понравится.
– Вовсе не так! – откликнулся Мэтьюс, решив, что в данном случае вправе возразить монарху даже в присутствии солдат. – Вы просто решили позабавиться моей растерянностью и моим изумлением… словно какой-то мальчишка!
– Поосторожнее, гранд-адмирал! – предостерег Бенджамин. – Участь офицеров, которые говорят правду… то есть я хотел сказать задевают достоинство своих Протекторов, зачастую оборачивается плачевно.
– Кто бы сомневался, – буркнул Мэтьюс, протягивая руку Хонор, и глаза его сверкнули. – Но эти люди, по крайней мере, знали, что пострадали за право свободно выражать свои мысли. Не так ли, леди Харрингтон?
– Нет, сэр, не впутывайте меня в политические дискуссии, – со смехом отозвалась она. – Мы, землевладельцы, по закону обязаны поддерживать достоинство Протектора. Кроме того, вы, наверное, помните, что я «та самая иномирянка»? Пытаясь привлечь меня на свою сторону, вы тем самым еще пуще разъярите упертых реакционеров, которые, и глазом не моргнув, свернут вам шею.
– Наверное, в прошлом, миледи, дела обстояли именно так, – ответил Мэтьюс, – но это неприменимо к будущему, во всяком случае к ближайшему. Даже самые закоснелые консерваторы Грейсона не останутся равнодушными к вашему воскрешению из мертвых. Они будут ликовать вместе со всеми – по крайней мере, некоторое время.
– Ха! Отвожу на это три недели! – усмехнулся Мэйхью. – Максимум месяц. К счастью, твердокаменных ревнителей старины стало меньше, зато, по мере того как их шеренги редеют, оставшиеся считают своим долгом проявлять большее рвение. Правда, сейчас их основное внимание сосредоточено не на внутренних делах, а на межзвездных отношениях. Конечно, это не значит, будто они не мечтают поскорее вернуться на внутриполитическую арену через заднюю дверь. Жаль, времена нынче не те, что настали сразу после ратификации Конституции. Порой мне чертовски хочется припомнить некоторые приемчики, которые Бенджамин Великий использовал для укрощения излишне строптивых землевладельцев. Особенно таких, как…
Протектор скривился и махнул рукой.
– Лучше оставим эту тему, уж больно она раздражает. В чем вы, Хонор, можете быть уверены, так это в том, что в ваше отсутствие консерваторы доставили мне немало поводов для досады.
– Не сомневаюсь, – согласилась она. – Но разговор о досаде наводит меня на одну интересную мысль. Осмелюсь заметить, что все адмиралы, включая и мантикорского командующего, и вашего собственного кузена, наотрез отказались сообщить мне, как вы распорядились моим леном. Это тоже, знаете ли, досадно. Ясно ведь: Иуда приказал, чтобы никто мне ничего не рассказывал. Не думаете же вы, что я поверила всему тому вздору, который он молол о «невмешательстве военных в вопросы государственного устройства». Особенно с учетом того, что ему никак не удавалось скрыть эту дурацкую ухмылку.
– Неужели? – Мэйхью поднял брови и покачал головой. – Какой кошмар! Да, видимо, мне придется серьезно с ним поговорить.
Хонор ожгла Протектора сердитым взглядом, на который Бенджамин ответил любезнейшей улыбкой.
– Да-да, именно так, но едва ли стоит обсуждать события этих двух лет в холле космопорта. Особенно с учетом того, что нам надо успеть решить хоть пару вопросов, прежде чем Кэтрин и Элейн оккупируют вас и начнут планировать торжества по случаю вашего возвращения.
У Хонор невольно вырвался стон. Сочувственно хмыкнув, Протектор дал сигнал Райсу. Майор, нажав кнопку наручного коммуникатора, вполголоса отдал соответствующие распоряжения, а Бенджамин, взяв Хонор под локоток, повел ее к выходу из холла. Райс и Лафолле спокойно последовали за своими подопечными.
– Как я уже говорил, Хонор, – продолжил Протектор, – информация о вашем прибытии была доступна лишь очень узкому кругу лиц, но кое-кому на Грейсоне следует встретиться с вами немедленно.
– Да? – Хонор подняла на него усталые глаза.
– Да-да… кстати, вот и они.
Двери плавно разошлись в стороны, и Хонор замерла на месте.
В проеме показались семь разумных существ: пятеро с четырьмя конечностями и двое с шестью. Их очертания показались Хонор расплывчатыми, ибо взор ее туманили слезы. Такие же, какие сверкали в миндалевидных глазах стоявшей рядом с мужем миниатюрной, красивой и, как всегда, элегантной Алисон Чоу Харрингтон. Лицо возвышавшегося над ней Альфреда Харрингтона выражало столь сильные и глубокие чувства, что Хонор пошатнулась. Слева от Алисон, опираясь на посох с серебряным набалдашником – символ регентской власти, – стоял Говард Клинкскейлс, чье морщинистое лицо окаменело от эмоционального напряжения. Стоявшая рядом с ним Миранда Лафолле держа на руках кота по имени Фаррагут светилась радостью при виде нежданно воскресших из небытия своего землевладельца и своего брата. А замерший справа от Альфреда сероглазый мужчина с редеющими песочными волосами, казалось, не верил своим глазам. Хонор ощутила, как радость начинает заполнять душу Джеймса МакГиннеса, вытесняя не покидавший его до последнего мгновения страх – страх перед тем, что весть о ее спасении может оказаться ошибкой. А его радость в свою очередь, перекрыло буйное ликование сидевшей на его плече пятнистой древесной кошки Саманты увидевшей своего супруга.
Против такого шквала эмоций Хонор была совершенно беззащитна.
«Бенджамин устроил все это специально, – отстраненно подумала она, уже не пытаясь сдержать слезы. – Он знает о моей связи с Нимицем и позаботился о том, чтобы я могла встретиться с ними в отсутствие посторонних».
Но уже в следующее мгновение для мыслей не осталось места. Во всяком случае, для связных. Ей было пятьдесят четыре стандартных года, но возраст куда-то испарился, когда она, отступив от Бенджамина Мэйхью, сквозь пелену слез протянула руку матери.
– Мама… – пролепетала она, ощущая на губах привкус соли. – Папа… Я…
Голос отказал ей, но и это не имело значения. Все на свете потеряло какое-либо значение, когда отец подошел к ней и заключил в могучие, как положено уроженцу Сфинкса, но бесконечно нежные объятия. Он прижался лицом к ее волосам, и форменная фуражка свалилась на пол. Спустя мгновение рядом оказалась и мать: теперь Альфред держал в кольце рук их обеих. На какой-то момент Хонор Харрингтон перестала быть землевладельцем, леди и флотским офицером: она была просто их дочуркой, пропавшей и каким-то невероятным, непостижимым чудом возвращенной им.
Долго ли они простояли так, молча, прижимаясь друг к другу, она так и не поняла. Некоторые моменты слишком важны и насыщены чувствами, чтобы дробить их на минуты или секунды, и сейчас имел место именно такой случай. Остановившееся мгновение длилось ровно столько, сколько оно должно было длиться; лишь ощутив, что слезы перестали струиться по ее щекам, Хонор глубоко вздохнула, чуть отстранилась и, глядя сквозь туманную пелену на лицо отца, сказала:
– Я дома.
– Знаю, детка, – кивнул он. Голос его был сиплым и усталым, но глаза сияли. – Знаю…
– Мы знаем, – добавила Алисон.
Хонор не удержалась от смешка, когда ее матушка достала крохотный носовой платок и, подобно всем матерям всех времен и народов, принялась утирать дочке лицо. Учитывая, что росточком она была дочери едва по грудь, зрелище могло бы выглядеть потешным, но сейчас это никого не смущало.
– Говард, – тихо сказала Хонор, взглянув над головой матери на Клинкскейлса.
Регент сдержанно поклонился, но она, увидев его слезы и ощутив его радость, быстро протянула руку. Заморгав, старик пожал ее – пожатие, несмотря на возраст, оказалось крепким, – после чего прерывисто вздохнул и встряхнулся.
– Добро пожаловать домой, миледи, – сказал он. – Вашему лену и вашему народу вас страшно недоставало.
– Я вернулась, как только смогла, – ответила Хонор, стараясь говорить непринужденно. – К сожалению, нас задержали некоторые непредвиденные обстоятельства, но, как выяснилось, нет таких преград, с которыми не справились бы Харкнесс и Карсон.
Услышав свое имя, энсин Клинкскейлс подошел поближе, и Говард радостно заключил своего рослого как башня, племянника в крепкие родственные объятия. Для грейсонца Говард Клинкскейлс был человеком высокого роста и внушительного телосложения, однако рядом с племянником выглядел примерно так же, как Алисон рядом со своей дочерью. Хонор непроизвольно прыснула и покрепче обняла мать.
В следующее мгновение ее внимание привлекла странная деталь. Поначалу, в пылу радостных эмоций, она не обратила внимания на то, что и отец, и мать – оба – держали на спине что-то вроде переноски в которой сама она носила Нимица. Но зачем им…
Спустя секунду ее отец чуть повернулся, чтобы уступить место МакГиннесу и Миранде, и глаза Хонор расширились. Рюкзачок на его спине предназначался вовсе не для древесного кота. Это была…
– Нечего так таращиться, дорогая, – решительно объявила Алисон, поворачивая голову старшей дочери, чтобы вытереть левую половину ее лица.
Хонор непроизвольно повиновалась: она была поражена до такой степени, что на время вообще утратила способность к каким-либо самостоятельным действиям.
– Право же, – говорила мать, качая головой, – глядя на тебя, можно подумать, будто ты отроду не видала младенцев. А ведь видела, и не раз.
– Но… но…
Хонор повернула голову, вгляделась в сонные темные глазенки и, сглотнув, снова обернулась к матери. Воспользовавшись преимуществом своего роста, она через голову Алисон заглянула в ее рюкзачок, но там темных глазенок не увидела – по той простой причине, что они были закрыты: младенец, хмуро наморщив крохотное личико, крепко спал.
– Право же, Хонор, чему тут удивляться, – повторила Алисон. – Ты же знаешь, что мы с твоим отцом реципиенты пролонга.
– Знаю, но…
– Дочурка, ну что ты заладила «но» да «но», – сказала Алисон, еще раз ласково погладила дочь по щеке, отступила на шаг и, полюбовавшись делом своих рук, спрятала промокший от слез платок. И перешла в атаку.
– На самом деле это твоя вина, – заявила мать дочери. – Поскольку ты так и не удосужилась произвести на свет наследника, то бедному лорду Клинкскейлсу, когда его попытались сделать землевладельцем Харрингтона, волей-неволей пришлось искать выход из положения.
Она покачала головой, а регент смущенно улыбнулся.
– Ты хочешь сказать…
Хонор осеклась, встряхнулась и мысленно пообещала себе отыскать Хэмиша Александера и убить его голыми руками. Пусть даже одной рукой, поправилась она, вспоминая его лукавое веселье и туманные намеки на грейсонские «осложнения». За столь низкое коварство с ним следовало рассчитаться, не дожидаясь, пока ей наладят протез. Вылетев сегодня на курьерской яхте через узел, она могла бы по дороге наведаться на борт «Харрингтон», свернуть шею еще одному интригану – Иуде Янакову – и через четыре дня оказаться у звезды Тревора, чтобы…
Глубоко и медленно вздохнув, Хонор взглянула на мать.
– Выходит, я уже не единственный ваш ребенок?
– Слава тебе господи, дошло наконец, – пробормотала Алисон с лукавой улыбкой, после чего сняла рюкзачок с плеч и взяла спеленатого младенца на руки.
В тот же миг лукавство на ее лице уступило место бесконечной нежности.
– Это Вера Кэтрин Хонор Стефания Миранда Харрингтон, – ласково сказала она. – Я понимаю, что имя у малышки пока длиннее ее самой, но это тоже твоя вина. На данный момент – пока ты не подаришь нам внуков – этот маленький сверток с длинным именем является твоей наследницей. Точнее сказать, юридически именно она является «Землевладельцем Харрингтон» и будет оставаться ею, пока Ключи не разберутся с твоим чудесным возвращением. А поскольку она, как ни крути, «землевладелец», нам еще повезло, что мы ухитрились обойтись всего пятью именами. Еще несколько часов назад предполагалось, что по достижении совершеннолетия и обретении Ключа она изберет своим тронным именем «Хонор Вторая». К счастью… – Губы Алисон дрогнули, но она прокашлялась и решительно повторила: – К счастью, ей придется заниматься этим вопросом далеко не так скоро, как мы боялись.
– А здесь, – сказал Альфред, высвобождаясь из ремней своего рюкзачка, – младшенький близнец той высокородной особы, Джеймс Эндрю Бенджамин Харрингтон. Заметь, он получил на два имени меньше, воспользовавшись привилегией мужской части населения этой, последней в Галактике, планеты, где сохранился патриархат. И заметь, мы не преминули подольститься к здешнему монарху, назвав бедного ребенка и его именем тоже.
– Понятно, – отозвалась Хонор, со смехом поглаживая атласную щечку малыша.
Искоса взглянув на Бенджамина Мэйхью и заметив его счастливую, чуть ли не собственническую улыбку, она решила, что родители сошлись с правящим семейством даже ближе, чем можно было надеяться.
– Они прелестны, мама! – тихонько сказала Хонор. – Если можно так выразиться, вы с папой отлично справились…
– Ты находишь? – рассудительным тоном отозвалась Алисон, склонив голову набок. – Может, и так, но я бы предпочла, чтоб они сразу пошли в школу. – С видом глубокой задумчивости, который, впрочем, не ввел в заблуждение никого из присутствующих, она покачала головой и со вздохом добавила: – Боюсь, я уже успела забыть, скольких забот и хлопот требует младенец.
– О, конечно, миледи! – донеслось веселое восклицание.
Повернувшись, Хонор увидела Миранду Лафолле в объятиях брата. В обычных обстоятельствах со стороны майора это считалось бы вопиющим нарушением служебной дисциплины, но сегодняшние обстоятельства обычными не были.
Заметив вопросительное выражение лица Хонор, Миранда снова рассмеялась и пояснила:
– Часть «забот и хлопот» связана с тем, что она упорствовала в желании выносить обоих естественным путем, хотя пролонг продлевает нормальный срок беременности на два с половиной месяца. Ну а другая часть тех же «забот и хлопот» объясняется категорическим отказом миледи передать малюток на попечение постоянной няни. Если ваши родители и способны хоть ненадолго оторваться от своих малышей, то только ради посещения клиники, которая тоже в своем роде их дитя. Конечно, подданные нашего лена уже привыкли видеть двух лучших врачей планеты, совершающих медицинский обход с грудными малышами за спиной, но все-таки…
Она пожала плечами, и Хонор рассмеялась.
– Так ведь мама с Беовульфа, Миранда, а они там, как я слышала, все немножко тронутые: их от детей не оторвешь. Впрочем, – добавила она, глядя на своих крохотных братишку с сестренкой, – теперь я, кажется, начинаю их понимать. В конце концов, это самые чудесные малыши во всей освоенной Вселенной.
– Ты правда так думаешь? – спросила мать.
– Честное слово! – заверила ее Хонор. – Конечно, мое суждение могут счесть предвзятым, но все равно это правда.
– Приятно слышать, – промурлыкала Алисон, – Особенно с учетом того, что, если меня не обманывает обоняние, Вера Кэтрин Хонор Стефания Миранда только что продемонстрировала, как эффективно работают некоторые ее органы. И чтобы вознаградить тебя за искреннее восхищение ее красотой, я могу позволить тебе ее перепеленать.
– Я бы с удовольствием, мама, но, боюсь, для такого дела требуются две руки. А я на данный момент располагаю всего одной.
– Некоторые люди готовы на что угодно, лишь бы отвертеться от полезной работы, – шутливо проворчала Алисон, скрывая чувства, которые испытывала при виде обрубка руки дочери.
– О, чтобы отмазаться от работы, я с удовольствием обошлась бы более простыми средствами, – со смехом сказала Хонор, глядя на подошедшего МакГиннеса, на плече которого восседала Саманта. – Мак всегда меня бессовестно баловал: уверена, он вызвался бы менять за меня пеленки, даже будь у меня все руки на месте. Правда, Мак?
– Не уверен, что это входит в служебные обязанности стюарда, миледи, – отозвался МакГиннес почти ровным тоном, хотя глаза его были мокрыми, а улыбавшиеся губы подрагивали.
– Неужели? – сказала Хонор с теплой улыбкой обнимая верного стюарда. Задержавшись на мгновение она несколько отстранилась, заглянула ему в глаза и сказала: – Ну что ж, в таком случае тебе придется стать «дядюшкой Маком». Всем известно, что дядюшки и тетушки существуют для того, чтобы баловать племянников и племянниц, не внося конструктивного вклада в их воспитание.
– Какая интересная мысль, – заметил Альфред. – Хотелось бы еще узнать, каково в таком случае предназначение старшей сестры?
– Ну, это зависит от того, насколько она старше, – ответила Хонор. – В данном случае я ду…
Она оборвала фразу так резко, что мать, встревожившись, отвлеклась от Веры. Улыбка Хонор истаяла без следа, а взгляд единственного глаза вонзился в сидевшую на плече стюарда древесную кошку.
Саманта, прижав уши и приподнявшись, неотрывно смотрела на Нимица, который на глазах Алисон съежился в своей переноске, словно от испуга или удара. На какое-то мгновение ей показалось, будто он чем-то рассердил Саманту, но только на мгновение. Ибо почти тотчас она разглядела в его глазах то, чего никак не ожидала увидеть.
Ужас. Панический, неодолимый ужас.
МакГиннес и Эндрю Лафолле, тоже встревожившиеся, когда Хонор неожиданно умолкла, при виде Нимица побледнели. В отличие от Алисон они видели его таким раньше, в адмиральских покоях корабля Грейсонского космофлота «Грозный», когда его подсознанием, восприимчивым к телепатическим образам, овладели ночные кошмары Хонор. Оба, не сговариваясь, шагнули к коту, но Хонор с поразительной для однорукой женщины быстротой уже успела освободиться от лямок, перебросила переноску на грудь, опустилась на колени и, закрыв глаза, прижалась щекой к его голове, вбирая в себя охвативший Нимица ужас.
«Мне следовало почувствовать это раньше, – подсказал ей участок сознания, оставшийся незатронутым этим страхом. – Следовало сообразить в тот самый миг, когда мы увидели Саманту… но он еще сам ничего не понимал. Боже мой, как мы могли это упустить?»
Кот вдруг попытался вырваться из ее объятий – то ли в безумной попытке убежать и спрятаться неизвестно куда, то ли в отчаянном стремлении добраться до Саманты и хотя бы коснуться ее, если уж телепатический контакт невозможен. Но Хонор удержала его, и спустя несколько мгновений паника сменилась мрачным унынием. Нимиц обмяк, прижался мордочкой к щеке своего человека и издал жалобный стон, от которого защемило сердце.
«Этот чертов приклад, – подумала она, целуя кота между ушей. – Проклятый удар! Боже мой, что же с ним случилось?»
Ответа не было, но она поняла, что удар прикладом, раздробивший Нимицу средний крестец, искалечил его не только физически, но и нарушил телепатические способности. Это открытие оказалось тем ужаснее, что и Нимиц, и Хонор не были к этому подготовлены.
Не зная, что делать, она, прижимая кота к себе, закрыла глаза и принялась тихонько напевать. В следующее мгновение рядом оказалась соскочившая с плеча МакГиннеса Саманта: она принялась гладить шелковистый мех своего друга. Хонор ощущала исходивший от нее страх, панический, как и у Нимица: кошка тянулась к нему изо всех сил, тщетно пытаясь преодолеть возникшую между ними преграду телепатической глухоты и немоты.
Впрочем, глухота и немота не были абсолютными. Хонор, слезы которой капали на пушистую шкурку, воспринимала эмоции обоих котов, и когда первая волна паники схлынула, она глубоко и прерывисто вздохнула. Коты тоже поняли, что Хонор с ними, и они воспринимают ее эмоции… а Саманта осознала, что Нимиц по-прежнему способен воспринимать ее мысли.
Природа телепатического общения древесных котов всегда являлась предметом оживленных дискуссий специалистов. Некоторые люди полагали, что коты – истинные телепаты, обменивающиеся мысленными образами вместо слов и фраз, другие же утверждали, будто они вовсе не «общаются» в человеческом смысле этого слова, а транслируют и воспринимают свободный поток чистых эмоций, настолько глубоких, что это позволяет эффективно заменить вербальное общение.
По мере изменения и углубления своей собственной эмпатической связи с Нимицем Хонор начала понимать, что в обоих утверждениях имелась доля истины. Ей никогда не удавалось встрять в мысленный «разговор» Нимица с другими котами, однако во время его контактов с представителями своего вида она не раз ощущала, что скользит по поверхности глубокого, тонкого слияния эмоций и мыслей. С тех пор как Нимиц и Саманта составили семейную пару, Хонор воспринимала их эмпатическую ауру яснее: они настолько слились друг с другом, что их в определенном смысле можно было считать единым существом с двумя телами. Поэтому у них почти не было нужды в обмене отдельными сформулированными мыслями. Наблюдения за тем, как они общались друг с другом и с представителями своего племени, заставило Хонор предположить, что древесные коты действительно обмениваются завершенными, логически сформулированными последовательностями образов, которые можно было бы описать как некий телепатический аналог вербальной коммуникации. Однако до последнего момента она понятия не имела о том, что они пользуются не одним, а несколькими каналами связи. Теперь она это знала, ибо Саманта по-прежнему могла воспринимать общее эмоциональное состояние Нимица… и ничего больше. Ранее существовавшая между ними сложная, насыщенная, полноценная связь оказалась, в связи с повреждением каких-то линий, урезанной более чем наполовину. Их разделило гнетущее, противоестественное молчание, и Хонор поймала себя на том, что всхлипывает, переживая горечь потери не менее сильно, чем шестилапые друзья.
– Как могли мы не заметить этого на Аиде? Почему за все прошедшее время мы так и не догадались…
В следующий момент она глубоко вздохнула: все стало на свои места. Причина заключалась в том, что ее связь с Нимицем имела эмпатическую природу, а телепатическими «каналами» они никогда не пользовались. Вот почему Нимиц не подозревал, что лишился этой части своих способностей до тех пор, пока не потянулся к своей подруге, которая ничего не услышала.
Попытка преуменьшить тяжесть увечий едва не разозлила Протектора. Оба прекрасно понимали, что даже мантикорская медицина не в состоянии обеспечить полноценную замену утраченных органов. Да, непосвященный человек мог не заметить современный протез, а кибернетический глаз даже имел некоторые преимущества в сравнении с настоящим, однако это не могло устранить проблему взаимодействия между искусственными и естественными органами: как бы ни был хорош протез, организм не воспринимал его как часть себя.
К счастью, спустя мгновение Бенджамин совладал с собой, расслабился и потянулся погладить кота, словно догадавшись о ее мыслях. Возможно, так оно и было. Хонор не могла в подробностях разобраться в его чувствах, однако, будучи далеко не глупцом, Бенджамин прекрасно понимал, насколько опасен может быть его гнев. А потому оценил усилия Хонор унять его ярость, не позволив жажде мести взять верх над рассудком.
– Вообще-то, – продолжила она почти легкомысленным тоном, – мне повезло гораздо больше, чем людям, чьими стараниями мне теперь понадобятся протезы.
– Вот как? – недоверчиво пробормотал Мэйхью.
Хонор движением головы указала на высадившегося из челнока с группой офицеров широкоплечего главстаршину.
– Видите старшину Харкнесса? – сказала она Протектору. – Это благодаря ему все, кто виноват в случившихся со мной неприятностях, включая Корделию Рэнсом, кончили очень плохо…
– Надо же! – Мэйхью присмотрелся к Харкнессу повнимательнее. – Молодец, главстаршина. А не расскажете ли вы мне, что леди Харрингтон подразумевает под словами «кончили очень плохо»?
Густо покраснев, здоровяк промямлил что-то невнятное и с мольбой уставился на Хонор. Та ответила ему демонстративно застенчивой улыбкой: на ее правой щеке появилась ямочка. Заставив Горацио потомиться несколько мгновений, она наконец сжалилась.
– Плохо – это именно так, как они кончили, – пошутила Хонор, обращаясь к Мэйхью, и уже серьезно пояснила: – Его стараниями малое судно активировало импеллерный клин внутри шлюпочного отсека линейного крейсера.
– Господи испытующий! – пробормотал Мэтьюс.
Ее кривая улыбка стала ледяной.
– Так что, Бенджамин, – тихо, но с нескрываемым удовольствием добавила леди Харрингтон, – если там и остались какие-нибудь обломки, то очень мелкие.
– Молодец, главстаршина, – повторил Протектор, и Хонор уловила в его голосе оттенок облегчения.
Теперь, когда стало ясно, что ее мучители поплатились жизнью, накал ярости ослаб. Разумеется, это никак не меняло намерения Бенджамина посчитаться с высшим руководством хевенитов, но эти чувства он мог держать под контролем.
Несколько мгновений Бенджамин Девятый смотрел на Харкнесса, а потом встряхнулся и снова обратился к Хонор.
– Как видите, – произнес он почти обычным тоном, – я воспользовался вашим советом и свел распространение информации к минимуму. Даже Уэсли не знал, что за встреча его ждет. Я подумал, – тут на лице Бенджамина появилась характерная для него озорная улыбка, – что сюрприз ему понравится.
– Вовсе не так! – откликнулся Мэтьюс, решив, что в данном случае вправе возразить монарху даже в присутствии солдат. – Вы просто решили позабавиться моей растерянностью и моим изумлением… словно какой-то мальчишка!
– Поосторожнее, гранд-адмирал! – предостерег Бенджамин. – Участь офицеров, которые говорят правду… то есть я хотел сказать задевают достоинство своих Протекторов, зачастую оборачивается плачевно.
– Кто бы сомневался, – буркнул Мэтьюс, протягивая руку Хонор, и глаза его сверкнули. – Но эти люди, по крайней мере, знали, что пострадали за право свободно выражать свои мысли. Не так ли, леди Харрингтон?
– Нет, сэр, не впутывайте меня в политические дискуссии, – со смехом отозвалась она. – Мы, землевладельцы, по закону обязаны поддерживать достоинство Протектора. Кроме того, вы, наверное, помните, что я «та самая иномирянка»? Пытаясь привлечь меня на свою сторону, вы тем самым еще пуще разъярите упертых реакционеров, которые, и глазом не моргнув, свернут вам шею.
– Наверное, в прошлом, миледи, дела обстояли именно так, – ответил Мэтьюс, – но это неприменимо к будущему, во всяком случае к ближайшему. Даже самые закоснелые консерваторы Грейсона не останутся равнодушными к вашему воскрешению из мертвых. Они будут ликовать вместе со всеми – по крайней мере, некоторое время.
– Ха! Отвожу на это три недели! – усмехнулся Мэйхью. – Максимум месяц. К счастью, твердокаменных ревнителей старины стало меньше, зато, по мере того как их шеренги редеют, оставшиеся считают своим долгом проявлять большее рвение. Правда, сейчас их основное внимание сосредоточено не на внутренних делах, а на межзвездных отношениях. Конечно, это не значит, будто они не мечтают поскорее вернуться на внутриполитическую арену через заднюю дверь. Жаль, времена нынче не те, что настали сразу после ратификации Конституции. Порой мне чертовски хочется припомнить некоторые приемчики, которые Бенджамин Великий использовал для укрощения излишне строптивых землевладельцев. Особенно таких, как…
Протектор скривился и махнул рукой.
– Лучше оставим эту тему, уж больно она раздражает. В чем вы, Хонор, можете быть уверены, так это в том, что в ваше отсутствие консерваторы доставили мне немало поводов для досады.
– Не сомневаюсь, – согласилась она. – Но разговор о досаде наводит меня на одну интересную мысль. Осмелюсь заметить, что все адмиралы, включая и мантикорского командующего, и вашего собственного кузена, наотрез отказались сообщить мне, как вы распорядились моим леном. Это тоже, знаете ли, досадно. Ясно ведь: Иуда приказал, чтобы никто мне ничего не рассказывал. Не думаете же вы, что я поверила всему тому вздору, который он молол о «невмешательстве военных в вопросы государственного устройства». Особенно с учетом того, что ему никак не удавалось скрыть эту дурацкую ухмылку.
– Неужели? – Мэйхью поднял брови и покачал головой. – Какой кошмар! Да, видимо, мне придется серьезно с ним поговорить.
Хонор ожгла Протектора сердитым взглядом, на который Бенджамин ответил любезнейшей улыбкой.
– Да-да, именно так, но едва ли стоит обсуждать события этих двух лет в холле космопорта. Особенно с учетом того, что нам надо успеть решить хоть пару вопросов, прежде чем Кэтрин и Элейн оккупируют вас и начнут планировать торжества по случаю вашего возвращения.
У Хонор невольно вырвался стон. Сочувственно хмыкнув, Протектор дал сигнал Райсу. Майор, нажав кнопку наручного коммуникатора, вполголоса отдал соответствующие распоряжения, а Бенджамин, взяв Хонор под локоток, повел ее к выходу из холла. Райс и Лафолле спокойно последовали за своими подопечными.
– Как я уже говорил, Хонор, – продолжил Протектор, – информация о вашем прибытии была доступна лишь очень узкому кругу лиц, но кое-кому на Грейсоне следует встретиться с вами немедленно.
– Да? – Хонор подняла на него усталые глаза.
– Да-да… кстати, вот и они.
Двери плавно разошлись в стороны, и Хонор замерла на месте.
В проеме показались семь разумных существ: пятеро с четырьмя конечностями и двое с шестью. Их очертания показались Хонор расплывчатыми, ибо взор ее туманили слезы. Такие же, какие сверкали в миндалевидных глазах стоявшей рядом с мужем миниатюрной, красивой и, как всегда, элегантной Алисон Чоу Харрингтон. Лицо возвышавшегося над ней Альфреда Харрингтона выражало столь сильные и глубокие чувства, что Хонор пошатнулась. Слева от Алисон, опираясь на посох с серебряным набалдашником – символ регентской власти, – стоял Говард Клинкскейлс, чье морщинистое лицо окаменело от эмоционального напряжения. Стоявшая рядом с ним Миранда Лафолле держа на руках кота по имени Фаррагут светилась радостью при виде нежданно воскресших из небытия своего землевладельца и своего брата. А замерший справа от Альфреда сероглазый мужчина с редеющими песочными волосами, казалось, не верил своим глазам. Хонор ощутила, как радость начинает заполнять душу Джеймса МакГиннеса, вытесняя не покидавший его до последнего мгновения страх – страх перед тем, что весть о ее спасении может оказаться ошибкой. А его радость в свою очередь, перекрыло буйное ликование сидевшей на его плече пятнистой древесной кошки Саманты увидевшей своего супруга.
Против такого шквала эмоций Хонор была совершенно беззащитна.
«Бенджамин устроил все это специально, – отстраненно подумала она, уже не пытаясь сдержать слезы. – Он знает о моей связи с Нимицем и позаботился о том, чтобы я могла встретиться с ними в отсутствие посторонних».
Но уже в следующее мгновение для мыслей не осталось места. Во всяком случае, для связных. Ей было пятьдесят четыре стандартных года, но возраст куда-то испарился, когда она, отступив от Бенджамина Мэйхью, сквозь пелену слез протянула руку матери.
– Мама… – пролепетала она, ощущая на губах привкус соли. – Папа… Я…
Голос отказал ей, но и это не имело значения. Все на свете потеряло какое-либо значение, когда отец подошел к ней и заключил в могучие, как положено уроженцу Сфинкса, но бесконечно нежные объятия. Он прижался лицом к ее волосам, и форменная фуражка свалилась на пол. Спустя мгновение рядом оказалась и мать: теперь Альфред держал в кольце рук их обеих. На какой-то момент Хонор Харрингтон перестала быть землевладельцем, леди и флотским офицером: она была просто их дочуркой, пропавшей и каким-то невероятным, непостижимым чудом возвращенной им.
Долго ли они простояли так, молча, прижимаясь друг к другу, она так и не поняла. Некоторые моменты слишком важны и насыщены чувствами, чтобы дробить их на минуты или секунды, и сейчас имел место именно такой случай. Остановившееся мгновение длилось ровно столько, сколько оно должно было длиться; лишь ощутив, что слезы перестали струиться по ее щекам, Хонор глубоко вздохнула, чуть отстранилась и, глядя сквозь туманную пелену на лицо отца, сказала:
– Я дома.
– Знаю, детка, – кивнул он. Голос его был сиплым и усталым, но глаза сияли. – Знаю…
– Мы знаем, – добавила Алисон.
Хонор не удержалась от смешка, когда ее матушка достала крохотный носовой платок и, подобно всем матерям всех времен и народов, принялась утирать дочке лицо. Учитывая, что росточком она была дочери едва по грудь, зрелище могло бы выглядеть потешным, но сейчас это никого не смущало.
– Говард, – тихо сказала Хонор, взглянув над головой матери на Клинкскейлса.
Регент сдержанно поклонился, но она, увидев его слезы и ощутив его радость, быстро протянула руку. Заморгав, старик пожал ее – пожатие, несмотря на возраст, оказалось крепким, – после чего прерывисто вздохнул и встряхнулся.
– Добро пожаловать домой, миледи, – сказал он. – Вашему лену и вашему народу вас страшно недоставало.
– Я вернулась, как только смогла, – ответила Хонор, стараясь говорить непринужденно. – К сожалению, нас задержали некоторые непредвиденные обстоятельства, но, как выяснилось, нет таких преград, с которыми не справились бы Харкнесс и Карсон.
Услышав свое имя, энсин Клинкскейлс подошел поближе, и Говард радостно заключил своего рослого как башня, племянника в крепкие родственные объятия. Для грейсонца Говард Клинкскейлс был человеком высокого роста и внушительного телосложения, однако рядом с племянником выглядел примерно так же, как Алисон рядом со своей дочерью. Хонор непроизвольно прыснула и покрепче обняла мать.
В следующее мгновение ее внимание привлекла странная деталь. Поначалу, в пылу радостных эмоций, она не обратила внимания на то, что и отец, и мать – оба – держали на спине что-то вроде переноски в которой сама она носила Нимица. Но зачем им…
Спустя секунду ее отец чуть повернулся, чтобы уступить место МакГиннесу и Миранде, и глаза Хонор расширились. Рюкзачок на его спине предназначался вовсе не для древесного кота. Это была…
– Нечего так таращиться, дорогая, – решительно объявила Алисон, поворачивая голову старшей дочери, чтобы вытереть левую половину ее лица.
Хонор непроизвольно повиновалась: она была поражена до такой степени, что на время вообще утратила способность к каким-либо самостоятельным действиям.
– Право же, – говорила мать, качая головой, – глядя на тебя, можно подумать, будто ты отроду не видала младенцев. А ведь видела, и не раз.
– Но… но…
Хонор повернула голову, вгляделась в сонные темные глазенки и, сглотнув, снова обернулась к матери. Воспользовавшись преимуществом своего роста, она через голову Алисон заглянула в ее рюкзачок, но там темных глазенок не увидела – по той простой причине, что они были закрыты: младенец, хмуро наморщив крохотное личико, крепко спал.
– Право же, Хонор, чему тут удивляться, – повторила Алисон. – Ты же знаешь, что мы с твоим отцом реципиенты пролонга.
– Знаю, но…
– Дочурка, ну что ты заладила «но» да «но», – сказала Алисон, еще раз ласково погладила дочь по щеке, отступила на шаг и, полюбовавшись делом своих рук, спрятала промокший от слез платок. И перешла в атаку.
– На самом деле это твоя вина, – заявила мать дочери. – Поскольку ты так и не удосужилась произвести на свет наследника, то бедному лорду Клинкскейлсу, когда его попытались сделать землевладельцем Харрингтона, волей-неволей пришлось искать выход из положения.
Она покачала головой, а регент смущенно улыбнулся.
– Ты хочешь сказать…
Хонор осеклась, встряхнулась и мысленно пообещала себе отыскать Хэмиша Александера и убить его голыми руками. Пусть даже одной рукой, поправилась она, вспоминая его лукавое веселье и туманные намеки на грейсонские «осложнения». За столь низкое коварство с ним следовало рассчитаться, не дожидаясь, пока ей наладят протез. Вылетев сегодня на курьерской яхте через узел, она могла бы по дороге наведаться на борт «Харрингтон», свернуть шею еще одному интригану – Иуде Янакову – и через четыре дня оказаться у звезды Тревора, чтобы…
Глубоко и медленно вздохнув, Хонор взглянула на мать.
– Выходит, я уже не единственный ваш ребенок?
– Слава тебе господи, дошло наконец, – пробормотала Алисон с лукавой улыбкой, после чего сняла рюкзачок с плеч и взяла спеленатого младенца на руки.
В тот же миг лукавство на ее лице уступило место бесконечной нежности.
– Это Вера Кэтрин Хонор Стефания Миранда Харрингтон, – ласково сказала она. – Я понимаю, что имя у малышки пока длиннее ее самой, но это тоже твоя вина. На данный момент – пока ты не подаришь нам внуков – этот маленький сверток с длинным именем является твоей наследницей. Точнее сказать, юридически именно она является «Землевладельцем Харрингтон» и будет оставаться ею, пока Ключи не разберутся с твоим чудесным возвращением. А поскольку она, как ни крути, «землевладелец», нам еще повезло, что мы ухитрились обойтись всего пятью именами. Еще несколько часов назад предполагалось, что по достижении совершеннолетия и обретении Ключа она изберет своим тронным именем «Хонор Вторая». К счастью… – Губы Алисон дрогнули, но она прокашлялась и решительно повторила: – К счастью, ей придется заниматься этим вопросом далеко не так скоро, как мы боялись.
– А здесь, – сказал Альфред, высвобождаясь из ремней своего рюкзачка, – младшенький близнец той высокородной особы, Джеймс Эндрю Бенджамин Харрингтон. Заметь, он получил на два имени меньше, воспользовавшись привилегией мужской части населения этой, последней в Галактике, планеты, где сохранился патриархат. И заметь, мы не преминули подольститься к здешнему монарху, назвав бедного ребенка и его именем тоже.
– Понятно, – отозвалась Хонор, со смехом поглаживая атласную щечку малыша.
Искоса взглянув на Бенджамина Мэйхью и заметив его счастливую, чуть ли не собственническую улыбку, она решила, что родители сошлись с правящим семейством даже ближе, чем можно было надеяться.
– Они прелестны, мама! – тихонько сказала Хонор. – Если можно так выразиться, вы с папой отлично справились…
– Ты находишь? – рассудительным тоном отозвалась Алисон, склонив голову набок. – Может, и так, но я бы предпочла, чтоб они сразу пошли в школу. – С видом глубокой задумчивости, который, впрочем, не ввел в заблуждение никого из присутствующих, она покачала головой и со вздохом добавила: – Боюсь, я уже успела забыть, скольких забот и хлопот требует младенец.
– О, конечно, миледи! – донеслось веселое восклицание.
Повернувшись, Хонор увидела Миранду Лафолле в объятиях брата. В обычных обстоятельствах со стороны майора это считалось бы вопиющим нарушением служебной дисциплины, но сегодняшние обстоятельства обычными не были.
Заметив вопросительное выражение лица Хонор, Миранда снова рассмеялась и пояснила:
– Часть «забот и хлопот» связана с тем, что она упорствовала в желании выносить обоих естественным путем, хотя пролонг продлевает нормальный срок беременности на два с половиной месяца. Ну а другая часть тех же «забот и хлопот» объясняется категорическим отказом миледи передать малюток на попечение постоянной няни. Если ваши родители и способны хоть ненадолго оторваться от своих малышей, то только ради посещения клиники, которая тоже в своем роде их дитя. Конечно, подданные нашего лена уже привыкли видеть двух лучших врачей планеты, совершающих медицинский обход с грудными малышами за спиной, но все-таки…
Она пожала плечами, и Хонор рассмеялась.
– Так ведь мама с Беовульфа, Миранда, а они там, как я слышала, все немножко тронутые: их от детей не оторвешь. Впрочем, – добавила она, глядя на своих крохотных братишку с сестренкой, – теперь я, кажется, начинаю их понимать. В конце концов, это самые чудесные малыши во всей освоенной Вселенной.
– Ты правда так думаешь? – спросила мать.
– Честное слово! – заверила ее Хонор. – Конечно, мое суждение могут счесть предвзятым, но все равно это правда.
– Приятно слышать, – промурлыкала Алисон, – Особенно с учетом того, что, если меня не обманывает обоняние, Вера Кэтрин Хонор Стефания Миранда только что продемонстрировала, как эффективно работают некоторые ее органы. И чтобы вознаградить тебя за искреннее восхищение ее красотой, я могу позволить тебе ее перепеленать.
– Я бы с удовольствием, мама, но, боюсь, для такого дела требуются две руки. А я на данный момент располагаю всего одной.
– Некоторые люди готовы на что угодно, лишь бы отвертеться от полезной работы, – шутливо проворчала Алисон, скрывая чувства, которые испытывала при виде обрубка руки дочери.
– О, чтобы отмазаться от работы, я с удовольствием обошлась бы более простыми средствами, – со смехом сказала Хонор, глядя на подошедшего МакГиннеса, на плече которого восседала Саманта. – Мак всегда меня бессовестно баловал: уверена, он вызвался бы менять за меня пеленки, даже будь у меня все руки на месте. Правда, Мак?
– Не уверен, что это входит в служебные обязанности стюарда, миледи, – отозвался МакГиннес почти ровным тоном, хотя глаза его были мокрыми, а улыбавшиеся губы подрагивали.
– Неужели? – сказала Хонор с теплой улыбкой обнимая верного стюарда. Задержавшись на мгновение она несколько отстранилась, заглянула ему в глаза и сказала: – Ну что ж, в таком случае тебе придется стать «дядюшкой Маком». Всем известно, что дядюшки и тетушки существуют для того, чтобы баловать племянников и племянниц, не внося конструктивного вклада в их воспитание.
– Какая интересная мысль, – заметил Альфред. – Хотелось бы еще узнать, каково в таком случае предназначение старшей сестры?
– Ну, это зависит от того, насколько она старше, – ответила Хонор. – В данном случае я ду…
Она оборвала фразу так резко, что мать, встревожившись, отвлеклась от Веры. Улыбка Хонор истаяла без следа, а взгляд единственного глаза вонзился в сидевшую на плече стюарда древесную кошку.
Саманта, прижав уши и приподнявшись, неотрывно смотрела на Нимица, который на глазах Алисон съежился в своей переноске, словно от испуга или удара. На какое-то мгновение ей показалось, будто он чем-то рассердил Саманту, но только на мгновение. Ибо почти тотчас она разглядела в его глазах то, чего никак не ожидала увидеть.
Ужас. Панический, неодолимый ужас.
МакГиннес и Эндрю Лафолле, тоже встревожившиеся, когда Хонор неожиданно умолкла, при виде Нимица побледнели. В отличие от Алисон они видели его таким раньше, в адмиральских покоях корабля Грейсонского космофлота «Грозный», когда его подсознанием, восприимчивым к телепатическим образам, овладели ночные кошмары Хонор. Оба, не сговариваясь, шагнули к коту, но Хонор с поразительной для однорукой женщины быстротой уже успела освободиться от лямок, перебросила переноску на грудь, опустилась на колени и, закрыв глаза, прижалась щекой к его голове, вбирая в себя охвативший Нимица ужас.
«Мне следовало почувствовать это раньше, – подсказал ей участок сознания, оставшийся незатронутым этим страхом. – Следовало сообразить в тот самый миг, когда мы увидели Саманту… но он еще сам ничего не понимал. Боже мой, как мы могли это упустить?»
Кот вдруг попытался вырваться из ее объятий – то ли в безумной попытке убежать и спрятаться неизвестно куда, то ли в отчаянном стремлении добраться до Саманты и хотя бы коснуться ее, если уж телепатический контакт невозможен. Но Хонор удержала его, и спустя несколько мгновений паника сменилась мрачным унынием. Нимиц обмяк, прижался мордочкой к щеке своего человека и издал жалобный стон, от которого защемило сердце.
«Этот чертов приклад, – подумала она, целуя кота между ушей. – Проклятый удар! Боже мой, что же с ним случилось?»
Ответа не было, но она поняла, что удар прикладом, раздробивший Нимицу средний крестец, искалечил его не только физически, но и нарушил телепатические способности. Это открытие оказалось тем ужаснее, что и Нимиц, и Хонор не были к этому подготовлены.
Не зная, что делать, она, прижимая кота к себе, закрыла глаза и принялась тихонько напевать. В следующее мгновение рядом оказалась соскочившая с плеча МакГиннеса Саманта: она принялась гладить шелковистый мех своего друга. Хонор ощущала исходивший от нее страх, панический, как и у Нимица: кошка тянулась к нему изо всех сил, тщетно пытаясь преодолеть возникшую между ними преграду телепатической глухоты и немоты.
Впрочем, глухота и немота не были абсолютными. Хонор, слезы которой капали на пушистую шкурку, воспринимала эмоции обоих котов, и когда первая волна паники схлынула, она глубоко и прерывисто вздохнула. Коты тоже поняли, что Хонор с ними, и они воспринимают ее эмоции… а Саманта осознала, что Нимиц по-прежнему способен воспринимать ее мысли.
Природа телепатического общения древесных котов всегда являлась предметом оживленных дискуссий специалистов. Некоторые люди полагали, что коты – истинные телепаты, обменивающиеся мысленными образами вместо слов и фраз, другие же утверждали, будто они вовсе не «общаются» в человеческом смысле этого слова, а транслируют и воспринимают свободный поток чистых эмоций, настолько глубоких, что это позволяет эффективно заменить вербальное общение.
По мере изменения и углубления своей собственной эмпатической связи с Нимицем Хонор начала понимать, что в обоих утверждениях имелась доля истины. Ей никогда не удавалось встрять в мысленный «разговор» Нимица с другими котами, однако во время его контактов с представителями своего вида она не раз ощущала, что скользит по поверхности глубокого, тонкого слияния эмоций и мыслей. С тех пор как Нимиц и Саманта составили семейную пару, Хонор воспринимала их эмпатическую ауру яснее: они настолько слились друг с другом, что их в определенном смысле можно было считать единым существом с двумя телами. Поэтому у них почти не было нужды в обмене отдельными сформулированными мыслями. Наблюдения за тем, как они общались друг с другом и с представителями своего племени, заставило Хонор предположить, что древесные коты действительно обмениваются завершенными, логически сформулированными последовательностями образов, которые можно было бы описать как некий телепатический аналог вербальной коммуникации. Однако до последнего момента она понятия не имела о том, что они пользуются не одним, а несколькими каналами связи. Теперь она это знала, ибо Саманта по-прежнему могла воспринимать общее эмоциональное состояние Нимица… и ничего больше. Ранее существовавшая между ними сложная, насыщенная, полноценная связь оказалась, в связи с повреждением каких-то линий, урезанной более чем наполовину. Их разделило гнетущее, противоестественное молчание, и Хонор поймала себя на том, что всхлипывает, переживая горечь потери не менее сильно, чем шестилапые друзья.
– Как могли мы не заметить этого на Аиде? Почему за все прошедшее время мы так и не догадались…
В следующий момент она глубоко вздохнула: все стало на свои места. Причина заключалась в том, что ее связь с Нимицем имела эмпатическую природу, а телепатическими «каналами» они никогда не пользовались. Вот почему Нимиц не подозревал, что лишился этой части своих способностей до тех пор, пока не потянулся к своей подруге, которая ничего не услышала.