Страница:
Хмуро усмехнувшись, он остановился под старомодным шарообразным фонарем и взглянул на хронометр. Перед тем, как во исполнение данного Мюллеру обещания хорошенько выспаться, Стив намеревался кое-где побывать. Глубоко верующий человек, Хьюз отнюдь не был религиозным мракобесом, каким считали его в окружении землевладельца, однако репутация фанатика, помимо всего прочего, давала ему предлог для конспиративных контактов.
Всего в пяти кварталах от покоев землевладельца, если идти дворами и проулками, находился собор лена Мюллер. Хьюз взял за обычай посещать его не менее двух раз в неделю. Брат Тобин понятия не имел о секретной миссии Стива и, насколько мог судить последний, был абсолютно предан своему землевладельцу, однако он был честным человеком и призванным священником Церкви Освобожденного Человечества. Хьюз был уверен, что Тобин ничего не знает о замыслах Мюллера и тем более не подозревает о причастности землевладельца к убийству преподобного Джулиуса Хэнкса. Возникни у него хотя бы тень такого подозрения, добрый брат сложил бы с себя сан и покинул лен со сверхзвуковой скоростью. Будучи несомненным традиционалистом, Тобин по врожденному здравомыслию не поощрял фанатизма и порой по-отечески пенял Хьюзу за демонстративную нетерпимость. К тому же он превосходно играл в шахматы, так что оба они, священник и гвардеец, с нетерпением дожидались вошедших в привычку встреч. Дважды в неделю они с наслаждением разыгрывали гамбиты и вели неторопливые богословские дискуссии.
Таким образом, частые визиты в собор вполне соответствовали имиджу набожного телохранителя и не могли навлечь на него никаких подозрений. Равно как и привычка заглядывать по пути в собор или из собора в находившийся по дороге книжный магазин, служивший Хьюзу почтовым ящиком.
Часовой на выходе из комплекса зданий Мюллер-хауса узнал сержанта и приветствовал, не щелкая каблуками и не вытягиваясь в струнку – как обязан был делать в присутствии посторонних.
– Привет, Стив, – сказал он. – Припозднился ты сегодня. Брат Тобин, небось, тебя заждался.
– Я предупредил его, что, возможно, задержусь, – ответил с улыбкой Хьюз, – а он сказал, что все равно будет работать допоздна над воскресной проповедью, так что, когда мне удастся вырваться, тогда и ладно. Сыграть партию в шахматы никогда не поздно.
– Ох уж эти ваши шахматы, – покачал головой часовой. – Больно мудреная игра, как глянешь, голова кругом идет. По мне, так куда лучше перекинуться в картишки.
– Ты хочешь сказать, – с широкой улыбкой поправил его Хьюз, – что не считаешь нужным трудиться и учить правила игры, которая все равно не позволит тебе ободрать как липку невинное дитя Господа и твоего брата по вере.
– Ухх.
Караульный отреагировал натянутым смешком, поскольку не знал, что означает загадочная улыбка Хьюза и как он на самом деле относится к азартным играм. Церковь их допускала, если они велись без принуждения и мошенничества, а проигравший не оставался без средств к существованию, однако некоторые религиозные моралисты относились к этому вопросу строже, а Хьюз был известен своим консерватизмом. Однако, заметив растерянность часового, Стив покачал головой и похлопал его по плечу.
– Не бери в голову, Эл. Я вовсе не собираюсь подговаривать брата Тобина обратить свой проповеднический пыл против картежников. Уверен, у него есть на примете и более тяжкие грехи, заслуживающие обличения. Вообще-то я случайно узнал, что ты примерный прихожанин и никогда не проходишь мимо церковной кружки.
– Жертвую по возможности, – подтвердил Эл. – А насчет картишек – да, грешен. От партии в покер на наличные мне отказаться трудно.
– И нет нужды отказывать себе в удовольствии, если только страсть к игре не захватит тебя чрезмерно. Но я с тобой заболтался, пора идти. Хотя брат Тобин и разрешил приходить в любое время, вряд ли он обрадуется, коли я заявлюсь к нему после полуночи.
– Я бы точно не обрадовался, – хмыкнул Эл и помахал на прощание рукой.
Покинув дворцовый комплекс, Хьюз ступил на старинную каменную мостовую Мюллер-сити. Лунный свет падал на узкие, извилистые проулки, построенные тысячу лет назад, и на более широкие дороги, проложенные через Старый Город сравнительно недавно. Современное освещение, разумеется, было проведено, но все же то был не мантикорский, а истинно грейсонский город, представлявший собой лабиринт невысоких строений, редко выше восьми-девяти и ни одно не превосходящее тридцати этажей, тянувшихся вдоль хаотически переплетающихся улиц, переулков и тупиков. Старый Город не был рассчитан на современное освещение, и на его извилистых улочках до сих пор попадались неосвещенные участки. Что, впрочем, мало кого тревожило, ибо уличная преступность, бич урбанизированных миров, на Грейсоне была ничтожно мала. Не говоря уж о том, что уверенно шагавший по кривым улочкам к собору (и задней двери книжного магазина) Хьюз был вооружен и облачен в мундир гвардии Мюллера.
Один из них, тот что повыше, проводил рослого фальшиво насвистывавшего сержанта холодным, расчетливым взглядом.
– Нет проблем, – буркнул он.
Бэрд попридержал его за локоть.
– Все должно быть сделано чисто, – сказал он. – И не забывай, в чем твоя цель.
– Нет проблем, – повторил тот и поднял руку.
Еще трое человек вынырнули из темноты. Кивком головы он отправил их следом за сержантом.
– Мы добудем, что велено, – заверил он Бэрда.
– Хорошо, брат, – отозвался Бэрд, выпуская его локоть. – Да будет так, ибо мир сей принадлежит Господу!
– Мир сей принадлежит Господу! – откликнулся, склонив голову, человек с холодными глазами и вместе со своим спутником, скользнул в переулок за уже скрывшимися там сообщниками.
Бэрд проводил их взглядом, повернулся и почти так же бесшумно зашагал прочь.
Отточенный нож вонзился в спину над правой почкой и наткнулся на ребро, а потом раненый отшатнулся, и клинок вырвался из тела. Хьюз зашатался, чувствуя обжигающий поток крови, а нападавший размахнулся, собираясь нанести второй удар.
Однако среди причин, по которым капитану Стивену Хьюзу поручили столь ответственное задание, числились отменная физическая форма и прекрасные боевые навыки. Рана почти не замедлила его движений: спустя долю секунды извлеченный из кобуры пульсер уже был направлен на живот нападавшего. В ужасе и отчаянии тот попытался опередить выстрел, но его прыжок был встречен роем сверхзвуковых дротиков. Гудение пульсера эхом отдалось от старинных стен, однако это оружие, в отличие от старинных образцов, в которых использовались химические взрывчатые вещества, не производило грохота. Почти разорванный пополам, нападавший упал на мостовую, не успев даже вскрикнуть.
Хьюз, шатаясь, отступил назад. До сих пор его поддерживал адреналиновый шок, но теперь боль пронизывала тело насквозь. Зажать рану, не выпустив оружия, он не мог, а потому, привалившись к стене, заставил себя держаться на ногах и держать пульсер наготове, одновременно пытаясь прижать к кровоточащему разрезу хотя бы локоть.
Противясь боли и подступавшей слабости, Стивен упрямо замотал головой. Все произошло слишком быстро, и у него не было времени на размышления. Инстинкт подсказывал ему, что нападавший был не один.
И инстинкт не обманул. Сталь клинка блеснула в тусклом, струившемся из окна над головой свете, и еще один враг, вынырнув из темноты, бросился на гвардейца, надеясь застать его врасплох.
Попытка успехом не увенчалась: он упал на мостовую с развороченной дротиками грудью, и Хьюза обдало тошнотворным запахом крови и выпотрошенных внутренностей. Враг умер мгновенно, зато Стивен начинал понимать, что рана его серьезнее, чем показалось поначалу, и без немедленной медицинской помощи ему грозит смерть. Колени подгибались. Рискуя упасть, он поднял неожиданно отяжелевшую левую руку, собираясь активировать коммуникатор, и тут на него бросился третий враг.
Хьюз не успел остановить его выстрелом, но вскинул руку в надежде перехватить нож, и удар пришелся по предплечью. Новая вспышка боли пронзила его. Уже чувствуя, что падает, он успел раненой рукой схватить нападавшего за отворот куртки и рвануть на себя.
Оба противника, не удержавшись, упали на колени. Чтобы восстановить равновесие, убийца взмахнул сжимавшей нож рукой, и в тот же миг полдюжины дротиков разорвали его грудную клетку и легкие.
Еще мгновение он и Хьюз стояли на коленях друг против друга, на мокрой от крови мостовой. В глазах нападавшего промелькнул ужас: потом они затуманились, и он, обмякнув, повалился на бок.
Мысли в голове Хьюза медленно пробивались сквозь завесу боли. Трое. Их было трое, и он разделался с ними, но…
По переулку прокатился грохот выстрела из старинного пистолета. Стивен Хьюз не услышал его – так же как не увидел вспышку, ибо тяжелая пуля угодила ему прямо в лоб.
Послышались восклицания, люди стали выглядывать из окон. Если на тихое гудение пульсера никто не обратил внимания, то пистолетный выстрел переполошил многих. Было темно, и поначалу никто не мог разобраться, что случилось, но человек с холодными глазами понимал, что суматоха и растерянность не продлятся вечно.
Прорычав проклятие, он метнулся к телу гвардейца, ухитрившегося, хотя он и был застигнут врасплох, прихватить с собой в небытие троих обученных убийц. Мужчина с холодными глазами работал с Бэрдом более трех лет, а в прошлом был сотрудником Инквизиции Масады, так что далеко не первый раз участвовал в расправе с нечестивцем. Однако цена, которую пришлось заплатить за смерть этого проклятого грешника, повергла его в ярость.
Держа в правой руке пистолет, он опустился на колени прямо в липкую лужу крови, сорвал левой рукой верхнюю пуговицу с мундира Хьюза, сунул ее в карман и лишь после этого попытался нащупать пульс у троих поверженных товарищей.
– Нам нужно убираться! – прошипел из мрака его единственный уцелевший спутник, и он, кивнув, вскочил на ноги.
– Это называется чисто, – злобно прорычал человек с холодными глазами и яростно пнул ногой убитого телохранителя. – Вонючий ублюдок!
– Уносим ноги! – снова подал голос его приятель. – Я уже слышу сирены. Пора сматываться!
– Ну так заткнись и сматывайся! – рявкнул он в ответ, мотнув головой в сторону проулка, где их дожидалась машина.
Повторять не пришлось: напарник припустил туда, нашаривая на бегу ключи.
– Мерзавец! – повторил человек с холодными глазам, адресуясь к Хьюзу, после чего глубоко вздохнул и, задержав взгляд на телах соратников, торжественно возгласил: – Мир сей принадлежит Господу!
С этими словами человек, исполнивший свой мрачный долг, исчез в переулке.
Глава 29
Всего в пяти кварталах от покоев землевладельца, если идти дворами и проулками, находился собор лена Мюллер. Хьюз взял за обычай посещать его не менее двух раз в неделю. Брат Тобин понятия не имел о секретной миссии Стива и, насколько мог судить последний, был абсолютно предан своему землевладельцу, однако он был честным человеком и призванным священником Церкви Освобожденного Человечества. Хьюз был уверен, что Тобин ничего не знает о замыслах Мюллера и тем более не подозревает о причастности землевладельца к убийству преподобного Джулиуса Хэнкса. Возникни у него хотя бы тень такого подозрения, добрый брат сложил бы с себя сан и покинул лен со сверхзвуковой скоростью. Будучи несомненным традиционалистом, Тобин по врожденному здравомыслию не поощрял фанатизма и порой по-отечески пенял Хьюзу за демонстративную нетерпимость. К тому же он превосходно играл в шахматы, так что оба они, священник и гвардеец, с нетерпением дожидались вошедших в привычку встреч. Дважды в неделю они с наслаждением разыгрывали гамбиты и вели неторопливые богословские дискуссии.
Таким образом, частые визиты в собор вполне соответствовали имиджу набожного телохранителя и не могли навлечь на него никаких подозрений. Равно как и привычка заглядывать по пути в собор или из собора в находившийся по дороге книжный магазин, служивший Хьюзу почтовым ящиком.
Часовой на выходе из комплекса зданий Мюллер-хауса узнал сержанта и приветствовал, не щелкая каблуками и не вытягиваясь в струнку – как обязан был делать в присутствии посторонних.
– Привет, Стив, – сказал он. – Припозднился ты сегодня. Брат Тобин, небось, тебя заждался.
– Я предупредил его, что, возможно, задержусь, – ответил с улыбкой Хьюз, – а он сказал, что все равно будет работать допоздна над воскресной проповедью, так что, когда мне удастся вырваться, тогда и ладно. Сыграть партию в шахматы никогда не поздно.
– Ох уж эти ваши шахматы, – покачал головой часовой. – Больно мудреная игра, как глянешь, голова кругом идет. По мне, так куда лучше перекинуться в картишки.
– Ты хочешь сказать, – с широкой улыбкой поправил его Хьюз, – что не считаешь нужным трудиться и учить правила игры, которая все равно не позволит тебе ободрать как липку невинное дитя Господа и твоего брата по вере.
– Ухх.
Караульный отреагировал натянутым смешком, поскольку не знал, что означает загадочная улыбка Хьюза и как он на самом деле относится к азартным играм. Церковь их допускала, если они велись без принуждения и мошенничества, а проигравший не оставался без средств к существованию, однако некоторые религиозные моралисты относились к этому вопросу строже, а Хьюз был известен своим консерватизмом. Однако, заметив растерянность часового, Стив покачал головой и похлопал его по плечу.
– Не бери в голову, Эл. Я вовсе не собираюсь подговаривать брата Тобина обратить свой проповеднический пыл против картежников. Уверен, у него есть на примете и более тяжкие грехи, заслуживающие обличения. Вообще-то я случайно узнал, что ты примерный прихожанин и никогда не проходишь мимо церковной кружки.
– Жертвую по возможности, – подтвердил Эл. – А насчет картишек – да, грешен. От партии в покер на наличные мне отказаться трудно.
– И нет нужды отказывать себе в удовольствии, если только страсть к игре не захватит тебя чрезмерно. Но я с тобой заболтался, пора идти. Хотя брат Тобин и разрешил приходить в любое время, вряд ли он обрадуется, коли я заявлюсь к нему после полуночи.
– Я бы точно не обрадовался, – хмыкнул Эл и помахал на прощание рукой.
Покинув дворцовый комплекс, Хьюз ступил на старинную каменную мостовую Мюллер-сити. Лунный свет падал на узкие, извилистые проулки, построенные тысячу лет назад, и на более широкие дороги, проложенные через Старый Город сравнительно недавно. Современное освещение, разумеется, было проведено, но все же то был не мантикорский, а истинно грейсонский город, представлявший собой лабиринт невысоких строений, редко выше восьми-девяти и ни одно не превосходящее тридцати этажей, тянувшихся вдоль хаотически переплетающихся улиц, переулков и тупиков. Старый Город не был рассчитан на современное освещение, и на его извилистых улочках до сих пор попадались неосвещенные участки. Что, впрочем, мало кого тревожило, ибо уличная преступность, бич урбанизированных миров, на Грейсоне была ничтожно мала. Не говоря уж о том, что уверенно шагавший по кривым улочкам к собору (и задней двери книжного магазина) Хьюз был вооружен и облачен в мундир гвардии Мюллера.
* * *
– Это он, – шепнул человек, называвший себя Бэрдом, двум стоявшим рядом с ним мужчинам.Один из них, тот что повыше, проводил рослого фальшиво насвистывавшего сержанта холодным, расчетливым взглядом.
– Нет проблем, – буркнул он.
Бэрд попридержал его за локоть.
– Все должно быть сделано чисто, – сказал он. – И не забывай, в чем твоя цель.
– Нет проблем, – повторил тот и поднял руку.
Еще трое человек вынырнули из темноты. Кивком головы он отправил их следом за сержантом.
– Мы добудем, что велено, – заверил он Бэрда.
– Хорошо, брат, – отозвался Бэрд, выпуская его локоть. – Да будет так, ибо мир сей принадлежит Господу!
– Мир сей принадлежит Господу! – откликнулся, склонив голову, человек с холодными глазами и вместе со своим спутником, скользнул в переулок за уже скрывшимися там сообщниками.
Бэрд проводил их взглядом, повернулся и почти так же бесшумно зашагал прочь.
* * *
Что заставило его насторожиться, Хьюз не знал: возможно, то был просто инстинкт, возможно, натренированное подсознание отреагировало на какой-то неуловимый для разума сигнал. Во всяком случае, он уже поворачивался, когда из темноты был нанесен первый удар.Отточенный нож вонзился в спину над правой почкой и наткнулся на ребро, а потом раненый отшатнулся, и клинок вырвался из тела. Хьюз зашатался, чувствуя обжигающий поток крови, а нападавший размахнулся, собираясь нанести второй удар.
Однако среди причин, по которым капитану Стивену Хьюзу поручили столь ответственное задание, числились отменная физическая форма и прекрасные боевые навыки. Рана почти не замедлила его движений: спустя долю секунды извлеченный из кобуры пульсер уже был направлен на живот нападавшего. В ужасе и отчаянии тот попытался опередить выстрел, но его прыжок был встречен роем сверхзвуковых дротиков. Гудение пульсера эхом отдалось от старинных стен, однако это оружие, в отличие от старинных образцов, в которых использовались химические взрывчатые вещества, не производило грохота. Почти разорванный пополам, нападавший упал на мостовую, не успев даже вскрикнуть.
Хьюз, шатаясь, отступил назад. До сих пор его поддерживал адреналиновый шок, но теперь боль пронизывала тело насквозь. Зажать рану, не выпустив оружия, он не мог, а потому, привалившись к стене, заставил себя держаться на ногах и держать пульсер наготове, одновременно пытаясь прижать к кровоточащему разрезу хотя бы локоть.
Противясь боли и подступавшей слабости, Стивен упрямо замотал головой. Все произошло слишком быстро, и у него не было времени на размышления. Инстинкт подсказывал ему, что нападавший был не один.
И инстинкт не обманул. Сталь клинка блеснула в тусклом, струившемся из окна над головой свете, и еще один враг, вынырнув из темноты, бросился на гвардейца, надеясь застать его врасплох.
Попытка успехом не увенчалась: он упал на мостовую с развороченной дротиками грудью, и Хьюза обдало тошнотворным запахом крови и выпотрошенных внутренностей. Враг умер мгновенно, зато Стивен начинал понимать, что рана его серьезнее, чем показалось поначалу, и без немедленной медицинской помощи ему грозит смерть. Колени подгибались. Рискуя упасть, он поднял неожиданно отяжелевшую левую руку, собираясь активировать коммуникатор, и тут на него бросился третий враг.
Хьюз не успел остановить его выстрелом, но вскинул руку в надежде перехватить нож, и удар пришелся по предплечью. Новая вспышка боли пронзила его. Уже чувствуя, что падает, он успел раненой рукой схватить нападавшего за отворот куртки и рвануть на себя.
Оба противника, не удержавшись, упали на колени. Чтобы восстановить равновесие, убийца взмахнул сжимавшей нож рукой, и в тот же миг полдюжины дротиков разорвали его грудную клетку и легкие.
Еще мгновение он и Хьюз стояли на коленях друг против друга, на мокрой от крови мостовой. В глазах нападавшего промелькнул ужас: потом они затуманились, и он, обмякнув, повалился на бок.
Мысли в голове Хьюза медленно пробивались сквозь завесу боли. Трое. Их было трое, и он разделался с ними, но…
По переулку прокатился грохот выстрела из старинного пистолета. Стивен Хьюз не услышал его – так же как не увидел вспышку, ибо тяжелая пуля угодила ему прямо в лоб.
Послышались восклицания, люди стали выглядывать из окон. Если на тихое гудение пульсера никто не обратил внимания, то пистолетный выстрел переполошил многих. Было темно, и поначалу никто не мог разобраться, что случилось, но человек с холодными глазами понимал, что суматоха и растерянность не продлятся вечно.
Прорычав проклятие, он метнулся к телу гвардейца, ухитрившегося, хотя он и был застигнут врасплох, прихватить с собой в небытие троих обученных убийц. Мужчина с холодными глазами работал с Бэрдом более трех лет, а в прошлом был сотрудником Инквизиции Масады, так что далеко не первый раз участвовал в расправе с нечестивцем. Однако цена, которую пришлось заплатить за смерть этого проклятого грешника, повергла его в ярость.
Держа в правой руке пистолет, он опустился на колени прямо в липкую лужу крови, сорвал левой рукой верхнюю пуговицу с мундира Хьюза, сунул ее в карман и лишь после этого попытался нащупать пульс у троих поверженных товарищей.
– Нам нужно убираться! – прошипел из мрака его единственный уцелевший спутник, и он, кивнув, вскочил на ноги.
– Это называется чисто, – злобно прорычал человек с холодными глазами и яростно пнул ногой убитого телохранителя. – Вонючий ублюдок!
– Уносим ноги! – снова подал голос его приятель. – Я уже слышу сирены. Пора сматываться!
– Ну так заткнись и сматывайся! – рявкнул он в ответ, мотнув головой в сторону проулка, где их дожидалась машина.
Повторять не пришлось: напарник припустил туда, нашаривая на бегу ключи.
– Мерзавец! – повторил человек с холодными глазам, адресуясь к Хьюзу, после чего глубоко вздохнул и, задержав взгляд на телах соратников, торжественно возгласил: – Мир сей принадлежит Господу!
С этими словами человек, исполнивший свой мрачный долг, исчез в переулке.
Глава 29
– Добро пожаловать на звезду Тревора… наконец-то вы здесь, дама Элис, – с доброжелательной улыбкой произнес Хэмиш Александер, обмениваясь на шлюпочной палубе «Бенджамина Великого» крепким рукопожатием с золотоволосой женщиной, уже успевшей прикрепить к контр-адмиральскому мундиру знаки различия вице-адмирала.
– Я рада этому, милорд.
– Чертовски приятно это слышать. Мы тут ждали вас, можно сказать, затаив дыхание.
Она подняла бровь, и граф рассмеялся.
– Ваше прибытие означает, что нам больше не придется играть роль бумажного тигра, будто бы готовящегося к прыжку на Барнетт. Полагаю, бездействие и ожидание истомило всех, но нетерпение гражданских никак не может сравниться с нашим. Дома-то большинству даже невдомек, что согласно первоначальному плану наш бросок должен был состояться три полных стандартных года тому назад!
– Наверное, – согласилась Трумэн. – По правде сказать, милорд, и у нас на флоте многие уже забыли, как надолго вы здесь задержались и почему. Возможно, причина в том, – добавила она с невеселой улыбкой, – что МакКвин сделала нашу жизнь весьма… интересной, и на фоне стольких событий на размышления у нас не хватало времени.
– Зато у Восьмого флота времени для размышлений было хоть отбавляй, – проворчал граф Белой Гавани. – Поэтому я задался целью сделать, разнообразия ради, интересной и жизнь адмирала МакКвин.
Он жестом пригласил Трумэн сопровождать его, и они вдвоем зашагали за лейтенантом Робардсом к центральным лифтам «Бенджамина».
– Мои ребята свою часть работы сделают! – сказала она. – Хочется только верить, что разведка и Первый космос-лорд точно просчитали вероятные ходы МакКвин.
– Думаю, да, – сказал Белая Гавань, пропуская ее вперед. Они вошли в кабину, Робардс набрал на панели нужный код. – Во всяком случае, в последние несколько месяцев сэр Томас демонстрирует удивительную способность предвидеть оперативные решения хевов. Если налет на Василиск и стал для него такой же неожиданностью, как для всех нас, то уж последние шаги неприятеля просчитаны им и Пат Гивенс с поразительной прозорливостью. А сценарий, который должен подтолкнуть к их нападению на Грендельсбейн, просто гениален. Даже если не все пойдет, как было задумано, они все равно останутся в уверенности, что мы не готовы к отражению массированного удара, и в полном неведении относительно того, какой сюрприз преподнесет им «Лютик».
– Надеюсь, милорд, вы правы, – ответила Трумэн.
Если говорить честно, она ощущала в нем абсолютную уверенность в своей правоте. И именно по этой причине заставляла себя выискивать сомнения даже на пустом месте. Должен же кто-то присматривать за псевдогаторами, таящимися в камышах и готовыми при первом же сбое вцепиться в задницу – если сэр Томас Капарелли или Хэмиш Александер допустят ошибку. Похоже, роль адвоката дьявола выпала ей.
«И я буду сомневаться во всем, – хмуро напомнила себе Трумэн, – поскольку уж я-то хорошо знаю, сколько среди моих ребятишек совсем зеленых новичков. Я сказала, что мои ребята свою работу сделают, и они, конечно, постараются. Но, боже мой, чего бы я только не отдала за еще три недели тренировок!»
– Еще одна причина, позволяющая мне радоваться вашему прибытию, – продолжил Александер, – связана с тем, что меры безопасности по проекту «Анцио» удалось соблюсти даже лучше, чем ожидалось. Мои флаг-офицеры и капитаны получили инструктаж первой ступени, а среди личного состава ходят разнообразные слухи. Толком никто ничего не знает, но даже слухи люди обсуждают с величайшей осторожностью. Вот почему я назначил совещание на день вашего прибытия. Понимаю, вы устали с дороги, но моим старшим офицерам необходимо услышать о новых ЛАКах из первых уст. До того, как начнут прибывать носители.
– Я так и подумала, – улыбнулась Трумэн, – а потому, когда вы пригласили меня на борт, прихватила с собой вот это.
Она подняла руку и показала чемоданчик, пристегнутый к ее запястью наручником.
– А что это? – вежливо спросил граф.
– Официальная голографическая презентация, подготовленная моим штабом по результатам испытаний. Думаю, милорд, это позволит вашим людям получить реальное представление обо всех возможностях новых ЛАКов. Причем не только об их достоинствах, но и о недостатках.
– Превосходно! – просиял граф Белой Гавани. – Еще по звезде Ельцина, дама Элис, вы запомнились мне как находчивый, мыслящий офицер, и я рад, что в этом отношении время вас не изменило.
Лифт остановился, и адмирал перевел взгляд на Робардса.
– Видите, Натан, как мы ни готовились к встрече, а кое-что все равно упустили.
– Упустили, милорд?
Робардс нахмурился, а Хэмиш рассмеялся.
– Правда, не по своей вине. Мы ведь не знали, что адмирал Трумэн устроит для нас просмотр видеофильма, а то непременно запаслись бы попкорном.
Всего адмиралу Трумэн удалось собрать и укомплектовать крыльями семнадцать носителей. Каждый из них не уступал размерами дредноуту, и их совокупная боевая загрузка составляла почти две тысячи легких атакующих кораблей.
Многим из этих ЛАКов не помешала бы неделя, а то и месяц на доводку, но Тремэйн напомнил себе, что времени на подготовку всегда не хватает по определению. Не говоря уж о том, что они сейчас направляются не в бой, а на соединение с Восьмым флотом, и им предстоит потратить не меньше месяца на отработку взаимодействия. И в любом случае пришло время испытать носители и их начинку в настоящем деле.
«На сей раз хевам несдобровать!» – злорадно подумал Скотти.
Как командир Девятнадцатого ударного крыла он присутствовал на оперативном совещании, на котором адмирал Трумэн ознакомила штаб с целями и задачами операции «Лютик». Несмотря на то что название казалось Тремэйну дурацким и больше всего напоминало ему поросячью кличку, масштаб замысла адмирала Капарелли просто завораживал.
План предусматривал фактическое удвоение числа приписанных к Восьмому флоту межзвездных кораблей, что впечатляло само по себе, но реальной боевой мощи этого соединения предстояло возрасти не арифметически, а по экспоненте. Вдобавок к семнадцати носителям Трумэн и еще шести, прибытие которых ожидалось в ближайшие два месяца, граф Белой Гавани должен был получить двадцать четыре новейших супердредноута класса «Харрингтон/Медуза» и, кроме того, стать первым флотоводцем, получившим право реализовать в бою все возможности нового вооружения. С такими кораблями в качестве ударной силы и стаями ЛАКов, прикрывающими фланги, Восьмой флот был способен разнести в клочья любую группировку хевов, которой хватило бы глупости оказаться у него на пути.
Отклонив назад спинку кресла, Тремэйн следил взглядом за бусинками перед «Гидрой», одна за другой с точностью метронома исчезавшими в туннеле, ведущем к звезде Тревора.
Он размышлял о том, какое значение для кораблей стены приобретали ракеты – сейчас, когда ЛАКи стали участниками боевых действий энергетическим оружием. На практике это означало коренную ломку классической доктрины, основанной на неспособности старого ЛАКа вместить энергетическое оружие типа массивного гразера, вокруг которого был как бы обернут нынешний «Шрайк-Б». Конструкторы в прошлом могли полагаться только на ракеты, хотя ракетное вооружение столь легких кораблей по определению не могло быть эффективным.
С другой стороны, дредноуты и супердредноуты, за немногими экспериментальными исключениями, имели мощное и тяжелое энергетическое вооружение, которому отдавалось предпочтение перед ракетным. Отчасти потому, что военный корабль, включенный в боевое построение, имел весьма ограниченный угол ведения огня. Его сенсоры и приборы прицеливания могли отслеживать лишь относительно узкий участок боевого порядка неприятеля… и это же было справедливо в отношении систем обнаружения цели самих ракет. Хуже того, импеллерные клинья уже выпущенных ракет ослепляли и бортовые сенсоры выпустившего их корабля, и системы самонаведения ракет, летящих позади. Во всяком случае, если последние не выпускали с большой задержкой, чтобы они отстали на значительное расстояние.
Ширина ракетного клина была такова, что хотя в пусковые шахты встраивались мощные гравитационные разгонные устройства, сами эти шахты приходилось располагать на большом расстоянии одна от другой, поскольку перекрывание клиньев повлекло бы за собой гибель ракет. Это ограничивало количество приходящихся на борт пусковых стволов, ибо конструктивные требования не позволяли увеличивать до бесконечности длину корабельного корпуса. Проектировщики веками пытались обойти эти ограничения, но их ухищрения ни к чему не приводили. Долгое время предпочтение отдавалось эшелонированным пускам, но воздействие клиньев выпущенных ракет на аппаратуру прицеливания было чем-то вроде космического эквивалента завесы порохового дыма, ослеплявшей корабельную артиллерию морских флотов древности. Для того чтобы зона прицеливания расчистилась, приходилось увеличивать интервал между пусками, а это неизбежно снижало плотность огня.
Поставленные в жесткие рамки, разработчики предпочли постоянному дриблингу ракет, выпускаемых по две-три, размещение на борту максимального (какое допускала ширина клиньев) числа шахт и стрельбу залпами, чтобы осложнить жизнь системам противоракетной обороны.
Для менее тяжелых кораблей, чья способность к маневру не была ограничена фиксированным местом в заградительном построении, ракеты были более привлекательным оружием. Их сектор прицеливания был шире, и они имели возможность расширять его еще больше, быстро меняя положение в пространстве. Кроме того, небольшая длина корпусов и, следовательно, малое число бортовых стволов означали, что их ракеты разлетались в пределах дуги прицеливания достаточно быстро, что позволяло использовать пусковые с более коротким циклом стрельбы и увеличивало плотность огня.
И, конечно же, существовала еще одна причина, по которой корабли стены не слишком щедро оснащались бортовыми пусковыми установками. Уничтожить такой корабль ракетным огнем было чрезвычайно трудно. Устройства РЭП[15], генераторы ложных целей и активных помех чрезвычайно затрудняли попадание, а корабли стены в избытке обладали этими средствами защиты. Противоракеты, лазерные кластеры и бортовое энергетическое оружие уничтожали атакующие ракеты на подлете, противоракетных комплексов и энергетических установок на кораблях стены тоже имелось больше, чем любых других.
Бортовые гравистены отводили в сторону или отражали любые энергетические импульсы, включая рентгеновские лучи лазеров с ядерной накачкой, генерируемые боеголовками. Корабли стены обладали самыми мощными гравистенами, и самой серьезной противорадиационной и противопылевой защитой. Наконец, если подводило все остальное, бронированные корпуса сводили к минимуму возможные повреждения, а с броней супердредноута, сама масса которого абсорбировала часть энергии удара, едва ли могло сравниться что-либо в космосе. И когда пара эскадр выстраивалась стеной, обеспечивавшей взаимное перекрывание траекторий прямой наводки и средств наведения, а по флангам этого строя группировались уплотнявшие противоракетный огонь корабли прикрытия, никто не мог надеяться уничтожить супердредноут ракетами выпущенными с другого супердредноута, даже сверхмощного Андерманского, класса «Зейдлиц».
Таким образом, ракеты рассматривались прежде всего как средство дальнего боя, позволявшее прощупать средства РЭБ и оборонительные возможности противника. Ни один адмирал, будучи в здравом уме, не стал бы устраивать поединки один на один, когда корабли стены сходились «стенка на стенку». Обычная тактика сводилась к тому, чтобы выбрать среди неприятельских супердредноутов один и сосредоточить на нем весь возможный огонь в надежде на то, что такая концентрация перегрузит оборонительные системы и сделает возможной отдельные попадания. Кроме того, существовала, во всяком случае в теории, возможность «золотого гола». Даже самый мощный супердредноут имел уязвимые места, и порой лазерный импульс попадал именно туда. Чаще всего это приводило к потере альфа– или бета-узла, хотя случалось, что даже супердредноут взрывался после удачного выстрела. Ни один стратег не стал бы строить свои расчеты, полагаясь на единственный шанс из миллиона, но подобные чудеса все же встречались, а потому от ракетной перестрелки не отказывались – не только в расчете на упорство, но и на этот самый счастливый случай.
Но по-настоящему смертельно опасной для кораблей стены всегда была энергетическая дуэль на короткой дистанции… в связи с чем во всех войнах последних столетий погибло не так уж много супердредноутов. Чтобы покончить с неприятельским соединением, боевому порядку надлежало прорваться сквозь вражеские ракеты и приблизиться на радиус действия бортового энергетического оружия. Импульс лазера или гразера корабля стены невозможно перехватить противоракетой или ответным импульсом, да и защитное поле способно отразить его, лишь когда выстрел производится с расстояния более чем в четыреста тысяч километров. Никакое другое оружие во Вселенной не могло тягаться с мощью сокрушающих броню бортовых излучателей кораблей стены.
– Я рада этому, милорд.
– Чертовски приятно это слышать. Мы тут ждали вас, можно сказать, затаив дыхание.
Она подняла бровь, и граф рассмеялся.
– Ваше прибытие означает, что нам больше не придется играть роль бумажного тигра, будто бы готовящегося к прыжку на Барнетт. Полагаю, бездействие и ожидание истомило всех, но нетерпение гражданских никак не может сравниться с нашим. Дома-то большинству даже невдомек, что согласно первоначальному плану наш бросок должен был состояться три полных стандартных года тому назад!
– Наверное, – согласилась Трумэн. – По правде сказать, милорд, и у нас на флоте многие уже забыли, как надолго вы здесь задержались и почему. Возможно, причина в том, – добавила она с невеселой улыбкой, – что МакКвин сделала нашу жизнь весьма… интересной, и на фоне стольких событий на размышления у нас не хватало времени.
– Зато у Восьмого флота времени для размышлений было хоть отбавляй, – проворчал граф Белой Гавани. – Поэтому я задался целью сделать, разнообразия ради, интересной и жизнь адмирала МакКвин.
Он жестом пригласил Трумэн сопровождать его, и они вдвоем зашагали за лейтенантом Робардсом к центральным лифтам «Бенджамина».
– Мои ребята свою часть работы сделают! – сказала она. – Хочется только верить, что разведка и Первый космос-лорд точно просчитали вероятные ходы МакКвин.
– Думаю, да, – сказал Белая Гавань, пропуская ее вперед. Они вошли в кабину, Робардс набрал на панели нужный код. – Во всяком случае, в последние несколько месяцев сэр Томас демонстрирует удивительную способность предвидеть оперативные решения хевов. Если налет на Василиск и стал для него такой же неожиданностью, как для всех нас, то уж последние шаги неприятеля просчитаны им и Пат Гивенс с поразительной прозорливостью. А сценарий, который должен подтолкнуть к их нападению на Грендельсбейн, просто гениален. Даже если не все пойдет, как было задумано, они все равно останутся в уверенности, что мы не готовы к отражению массированного удара, и в полном неведении относительно того, какой сюрприз преподнесет им «Лютик».
– Надеюсь, милорд, вы правы, – ответила Трумэн.
Если говорить честно, она ощущала в нем абсолютную уверенность в своей правоте. И именно по этой причине заставляла себя выискивать сомнения даже на пустом месте. Должен же кто-то присматривать за псевдогаторами, таящимися в камышах и готовыми при первом же сбое вцепиться в задницу – если сэр Томас Капарелли или Хэмиш Александер допустят ошибку. Похоже, роль адвоката дьявола выпала ей.
«И я буду сомневаться во всем, – хмуро напомнила себе Трумэн, – поскольку уж я-то хорошо знаю, сколько среди моих ребятишек совсем зеленых новичков. Я сказала, что мои ребята свою работу сделают, и они, конечно, постараются. Но, боже мой, чего бы я только не отдала за еще три недели тренировок!»
– Еще одна причина, позволяющая мне радоваться вашему прибытию, – продолжил Александер, – связана с тем, что меры безопасности по проекту «Анцио» удалось соблюсти даже лучше, чем ожидалось. Мои флаг-офицеры и капитаны получили инструктаж первой ступени, а среди личного состава ходят разнообразные слухи. Толком никто ничего не знает, но даже слухи люди обсуждают с величайшей осторожностью. Вот почему я назначил совещание на день вашего прибытия. Понимаю, вы устали с дороги, но моим старшим офицерам необходимо услышать о новых ЛАКах из первых уст. До того, как начнут прибывать носители.
– Я так и подумала, – улыбнулась Трумэн, – а потому, когда вы пригласили меня на борт, прихватила с собой вот это.
Она подняла руку и показала чемоданчик, пристегнутый к ее запястью наручником.
– А что это? – вежливо спросил граф.
– Официальная голографическая презентация, подготовленная моим штабом по результатам испытаний. Думаю, милорд, это позволит вашим людям получить реальное представление обо всех возможностях новых ЛАКов. Причем не только об их достоинствах, но и о недостатках.
– Превосходно! – просиял граф Белой Гавани. – Еще по звезде Ельцина, дама Элис, вы запомнились мне как находчивый, мыслящий офицер, и я рад, что в этом отношении время вас не изменило.
Лифт остановился, и адмирал перевел взгляд на Робардса.
– Видите, Натан, как мы ни готовились к встрече, а кое-что все равно упустили.
– Упустили, милорд?
Робардс нахмурился, а Хэмиш рассмеялся.
– Правда, не по своей вине. Мы ведь не знали, что адмирал Трумэн устроит для нас просмотр видеофильма, а то непременно запаслись бы попкорном.
* * *
Коммандер Тремэйн сидел в кресле, зарезервированном для него в главном диспетчерском отсеке, являвшемся нервным центром ЛАК-операций корабля ее величества «Гидра». На панели контроля светились длинные ряды зеленых огоньков, каждый из которых обозначал индивидуальный ЛАК-причал с находившимся в нем готовым к пуску легким атакующим кораблем. При любой неполадке в отсеке или с самим аппаратом зеленый огонек сменился бы красным, но неполадок не случилось, и когда большой носитель занял свое место в очереди на переход, Скотти позволил себе горделивую улыбку. После чего перевел взгляд с панели контроля на развернутую трансляционную схему (она включалась с подлокотника его командирского кресла). Огоньков на ней было почти столько же, но каждый из них обозначал уже не ЛАК, а звездный корабль. Сама «Гидра» была подсвечена; впереди и позади нее поблескивали зеленые бусины – сигнатуры других НЛАКов.Всего адмиралу Трумэн удалось собрать и укомплектовать крыльями семнадцать носителей. Каждый из них не уступал размерами дредноуту, и их совокупная боевая загрузка составляла почти две тысячи легких атакующих кораблей.
Многим из этих ЛАКов не помешала бы неделя, а то и месяц на доводку, но Тремэйн напомнил себе, что времени на подготовку всегда не хватает по определению. Не говоря уж о том, что они сейчас направляются не в бой, а на соединение с Восьмым флотом, и им предстоит потратить не меньше месяца на отработку взаимодействия. И в любом случае пришло время испытать носители и их начинку в настоящем деле.
«На сей раз хевам несдобровать!» – злорадно подумал Скотти.
Как командир Девятнадцатого ударного крыла он присутствовал на оперативном совещании, на котором адмирал Трумэн ознакомила штаб с целями и задачами операции «Лютик». Несмотря на то что название казалось Тремэйну дурацким и больше всего напоминало ему поросячью кличку, масштаб замысла адмирала Капарелли просто завораживал.
План предусматривал фактическое удвоение числа приписанных к Восьмому флоту межзвездных кораблей, что впечатляло само по себе, но реальной боевой мощи этого соединения предстояло возрасти не арифметически, а по экспоненте. Вдобавок к семнадцати носителям Трумэн и еще шести, прибытие которых ожидалось в ближайшие два месяца, граф Белой Гавани должен был получить двадцать четыре новейших супердредноута класса «Харрингтон/Медуза» и, кроме того, стать первым флотоводцем, получившим право реализовать в бою все возможности нового вооружения. С такими кораблями в качестве ударной силы и стаями ЛАКов, прикрывающими фланги, Восьмой флот был способен разнести в клочья любую группировку хевов, которой хватило бы глупости оказаться у него на пути.
Отклонив назад спинку кресла, Тремэйн следил взглядом за бусинками перед «Гидрой», одна за другой с точностью метронома исчезавшими в туннеле, ведущем к звезде Тревора.
Он размышлял о том, какое значение для кораблей стены приобретали ракеты – сейчас, когда ЛАКи стали участниками боевых действий энергетическим оружием. На практике это означало коренную ломку классической доктрины, основанной на неспособности старого ЛАКа вместить энергетическое оружие типа массивного гразера, вокруг которого был как бы обернут нынешний «Шрайк-Б». Конструкторы в прошлом могли полагаться только на ракеты, хотя ракетное вооружение столь легких кораблей по определению не могло быть эффективным.
С другой стороны, дредноуты и супердредноуты, за немногими экспериментальными исключениями, имели мощное и тяжелое энергетическое вооружение, которому отдавалось предпочтение перед ракетным. Отчасти потому, что военный корабль, включенный в боевое построение, имел весьма ограниченный угол ведения огня. Его сенсоры и приборы прицеливания могли отслеживать лишь относительно узкий участок боевого порядка неприятеля… и это же было справедливо в отношении систем обнаружения цели самих ракет. Хуже того, импеллерные клинья уже выпущенных ракет ослепляли и бортовые сенсоры выпустившего их корабля, и системы самонаведения ракет, летящих позади. Во всяком случае, если последние не выпускали с большой задержкой, чтобы они отстали на значительное расстояние.
Ширина ракетного клина была такова, что хотя в пусковые шахты встраивались мощные гравитационные разгонные устройства, сами эти шахты приходилось располагать на большом расстоянии одна от другой, поскольку перекрывание клиньев повлекло бы за собой гибель ракет. Это ограничивало количество приходящихся на борт пусковых стволов, ибо конструктивные требования не позволяли увеличивать до бесконечности длину корабельного корпуса. Проектировщики веками пытались обойти эти ограничения, но их ухищрения ни к чему не приводили. Долгое время предпочтение отдавалось эшелонированным пускам, но воздействие клиньев выпущенных ракет на аппаратуру прицеливания было чем-то вроде космического эквивалента завесы порохового дыма, ослеплявшей корабельную артиллерию морских флотов древности. Для того чтобы зона прицеливания расчистилась, приходилось увеличивать интервал между пусками, а это неизбежно снижало плотность огня.
Поставленные в жесткие рамки, разработчики предпочли постоянному дриблингу ракет, выпускаемых по две-три, размещение на борту максимального (какое допускала ширина клиньев) числа шахт и стрельбу залпами, чтобы осложнить жизнь системам противоракетной обороны.
Для менее тяжелых кораблей, чья способность к маневру не была ограничена фиксированным местом в заградительном построении, ракеты были более привлекательным оружием. Их сектор прицеливания был шире, и они имели возможность расширять его еще больше, быстро меняя положение в пространстве. Кроме того, небольшая длина корпусов и, следовательно, малое число бортовых стволов означали, что их ракеты разлетались в пределах дуги прицеливания достаточно быстро, что позволяло использовать пусковые с более коротким циклом стрельбы и увеличивало плотность огня.
И, конечно же, существовала еще одна причина, по которой корабли стены не слишком щедро оснащались бортовыми пусковыми установками. Уничтожить такой корабль ракетным огнем было чрезвычайно трудно. Устройства РЭП[15], генераторы ложных целей и активных помех чрезвычайно затрудняли попадание, а корабли стены в избытке обладали этими средствами защиты. Противоракеты, лазерные кластеры и бортовое энергетическое оружие уничтожали атакующие ракеты на подлете, противоракетных комплексов и энергетических установок на кораблях стены тоже имелось больше, чем любых других.
Бортовые гравистены отводили в сторону или отражали любые энергетические импульсы, включая рентгеновские лучи лазеров с ядерной накачкой, генерируемые боеголовками. Корабли стены обладали самыми мощными гравистенами, и самой серьезной противорадиационной и противопылевой защитой. Наконец, если подводило все остальное, бронированные корпуса сводили к минимуму возможные повреждения, а с броней супердредноута, сама масса которого абсорбировала часть энергии удара, едва ли могло сравниться что-либо в космосе. И когда пара эскадр выстраивалась стеной, обеспечивавшей взаимное перекрывание траекторий прямой наводки и средств наведения, а по флангам этого строя группировались уплотнявшие противоракетный огонь корабли прикрытия, никто не мог надеяться уничтожить супердредноут ракетами выпущенными с другого супердредноута, даже сверхмощного Андерманского, класса «Зейдлиц».
Таким образом, ракеты рассматривались прежде всего как средство дальнего боя, позволявшее прощупать средства РЭБ и оборонительные возможности противника. Ни один адмирал, будучи в здравом уме, не стал бы устраивать поединки один на один, когда корабли стены сходились «стенка на стенку». Обычная тактика сводилась к тому, чтобы выбрать среди неприятельских супердредноутов один и сосредоточить на нем весь возможный огонь в надежде на то, что такая концентрация перегрузит оборонительные системы и сделает возможной отдельные попадания. Кроме того, существовала, во всяком случае в теории, возможность «золотого гола». Даже самый мощный супердредноут имел уязвимые места, и порой лазерный импульс попадал именно туда. Чаще всего это приводило к потере альфа– или бета-узла, хотя случалось, что даже супердредноут взрывался после удачного выстрела. Ни один стратег не стал бы строить свои расчеты, полагаясь на единственный шанс из миллиона, но подобные чудеса все же встречались, а потому от ракетной перестрелки не отказывались – не только в расчете на упорство, но и на этот самый счастливый случай.
Но по-настоящему смертельно опасной для кораблей стены всегда была энергетическая дуэль на короткой дистанции… в связи с чем во всех войнах последних столетий погибло не так уж много супердредноутов. Чтобы покончить с неприятельским соединением, боевому порядку надлежало прорваться сквозь вражеские ракеты и приблизиться на радиус действия бортового энергетического оружия. Импульс лазера или гразера корабля стены невозможно перехватить противоракетой или ответным импульсом, да и защитное поле способно отразить его, лишь когда выстрел производится с расстояния более чем в четыреста тысяч километров. Никакое другое оружие во Вселенной не могло тягаться с мощью сокрушающих броню бортовых излучателей кораблей стены.