Страница:
— Ну, говорите же скорее! Как жена? А что маршал? А Люрбек? А Фанфан? Что они делают? Это чудовищно! Я просто с ума схожу! Черт подери! Меня забыли — правда! — бросили, предатели! Только ты один, мой дорогой Бравый Вояка, и помнишь, что я еще живу на свете! Ты один и жалеешь меня! Ах, почему я не послушался тебя, когда был в Фор ль'Эвек! Да, я был дураком, ничтожеством, идиотом, когда верил маршалу! Ты тогда был тысячу раз прав! Ну, а сейчас ты пришел, чтобы освободить меня? Да? Ведь если мне придется еще долго оставаться в этой адской дыре, я, наверно, размозжу себе череп о стенку!
Управляющий труппой дал бедному драматургу выговориться. Потом спокойно и подробно рассказал Фавару обо всем, что происходило в его отсутствие. Не опустив ни единой подробности, он последовательно изложил все последние события: свою поездку в Шамбор, приключения Фанфана-Георгина, двойное покушение — на маркизу де Помпадур и маршала Саксонского, разоблачение и убийство госпожи Ван-Штейнберг, похищение Перетты и возможный отъезд госпожи Фавар во Фландрию.
Фавар слушал длинный перечень неправдоподобных происшествий, раскрыв рот от изумления; порой ему казалось, что он слушает невероятную волшебную сказку.
Наконец, Бравый Вояка заключил свой рассказ словами, в которых звучали непоколебимая убежденность и полная искренность:
— Будьте спокойны, господин Фавар, ваша жена думает о вас, о вас одном! Вы не имеете права — клянусь вам честью солдата — ни на одну минуту допускать сомнений в ней! И уж если говорить о ее и о вашей чести, то она сделает все, чтобы как можно скорее вернуть вам свободу!
Бедный супруг, несколько успокоенный торжественными заверениями Бравого Вояки, в свою очередь, начал рассказывать старику о своих личных огорчениях.
Пока шел этот разговор, тупица-тюремщик прошел во внутренний двор, чтобы незаметно прошмыгнуть из тюрьмы в какую-нибудь корчму на набережной, где стаканчик сюренского кларета был бы особенно приятен для его вечно пересохшей глотки. Твердый регламент тюрьмы запрещал ее служащим отлучаться с постов во время дежурства. Поэтому он крался вдоль стен, чтобы его не заметили сторожевые. Но, увы, судьба ему не благоприятствовала! В тот момент, когда он собрался пройти мимо канцелярии, секретарь господина Д'Аржансона, который там болтал с коллегами, заметил его и спросил:
— Ты куда?
Задрожав, но будучи совершенно неспособным придумать хоть какую-нибудь версию, дурень ответил, показывая экю:
— Я иду выпить за здоровье посетителя господина Фавара,
— Болван, идиот, трижды тупица! Ты оставил заключенного разговаривать с посторонним в твое отсутствие! Черт подери! Если что-нибудь случится, ты за это дорого заплатишь!
Несчастный тюремщик, очумевший от страха, побежал обратно на свой пост, но господин Фегреак, утративший доверие к ненадежному стражу, взял с собой двух других сторожей и нагнал его.
В это время Фавар как раз рассказывал Бравому Вояке свое приключение с Тарднуа и объяснял ему, каким образом и при каких обстоятельствах тот доверил ему странную миссию — записку, предназначенную лично для Люрбека, роль которого во всех событиях, касавшихся драматурга, больше ни у кого уже на вызывала ни тени сомнения.
— Интересно! — заключил учитель фехтования. — Вот необыкновенное совпадение! Надо признать, что мир очень тесен! Найти в Бастилии сообщника шевалье — вещь настолько неожиданная, что такое и не придумаешь! А что вы сделали с той бумагой?
— Вот она, — сказал Фавар, вынимая письмо, спрятанное им под подкладкой сюртука.
— Я хотел бы посмотреть, что в нем, — сказал управляющий.
Но в тот момент, когда он углубился в чтение интересного послания, в коридоре раздался стук шагов и дверь открылась с большим шумом. У Бравого Вояки едва хватило времени, чтобы спрятать в карман компрометирующее письмо.
Явился господин Фегреак в сопровождении двух тюремщиков. С суровым и угрожающим видом он подошел к старому солдату. Агрессивным тоном секретарь главного лейтенанта полиции, раздраженный поздравлениями, которые он слышал по адресу Бравого Вояки от своего начальника, закричал:
— Сударь, мы не оставляем заключенных одних с посетителями! Вы и так получили особую привилегию и были допущены к свиданию с арестантом. В качестве благодарности за эту любезность вы нарушили наш регламент! Я требую, чтобы вы немедленно покинули это помещение!
Добряк понял, что лучше не настаивать. Он ведь, в самом деле, поступил незаконно, отослав и подкупив тюремщика. Это не способствовало улаживанию дел заключенного. Он сразу же распрощался с Фаваром, очень расстроенным тем, что у него так быстро отбирают посланца, хоть иногда приносящего ему вести о его жене. Испуганный мыслью, как бы его самого еще не задержали в этой тюрьме, такой суровой и негостеприимной, старый ветеран поспешил удалиться.
Писатель остался один перед своими тюремщиками, чьи, мрачные физиономии как бы говорили:
— Ага! Ты хотел сыграть с нами шутку! Ну-ну! Мы-то всегда тут как тут!
Господин Фегреак произнес:
— А кто знает, не для того ли он отправил вон сторожа, чтобы обсудить план побега? Обыщите-ка арестованного, — посмотрите, не прислали ли ему какой-нибудь предмет подозрительного назначения!
— Нет, нет! — закричал Фавар. — Довольно меня мучить! Теперь уже хватит! Я запрещаю до меня дотрагиваться!
Но тюремщики, не обращая на его крики внимания, набросились на него вдвоем и начали обыскивать бедного Фавара, не перестававшего упираться и жаловаться на всё и на вся. Они раздели его, прощупали подкладку одежды, вывернули карманы, перетряхнули белье, хотя и совершенно напрасно, так как письма Тарднуа, унесенного Бравым Воякой, уже не было.
— Ничего подозрительного! — вынуждены были признать тюремщики.
— Ну, хорошо! — проворчал секретарь. — Тем не менее, я доложу обо всем господину Д'Аржансону.
Когда он ушел наконец, Фавар пробормотал со страхом:
— Господи, что еще свалится на мою бедную голову?
Господин Фегреак сделал то, что обещал, и, как только увидел господина Д'Аржансона, рассказал ему во всех подробностях о безобразных действиях управляющего госпожи Фавар, пытавшегося подкупить ключника. Первое, что сделал лейтенант полиции — было уволить сторожа; потом он обратился к секретарю и сказал:
— Поскольку господин Фавар нарушил правила поведения в тюрьме, я прикажу перевести его в крепость Винвьен, где ему не будет лучше, чем здесь. И совершенно секретно!
Бравый Вояка поспешил отдалиться на почтительное расстояние от башен Гран-Шатле; Ибо он знал, что, как не очевидна была благожелательность к нему господина Д'Аржансона, все же иметь рядом с собой людей из полиции всегда опасно. Поэтому он решился немного передохнуть только тогда, когда оказался у самого Пале-Рояля. Тогда он вытащил из кармана послание, предназначенное шевалье де Люрбеку. Когда он ознакомился с содержанием письма, его лицо осветилось выражением глубокого удовлетворения. «Теперь, — подумал он, — я уверен, что этот иностранец втайне собирается состряпать нечто необычайное. Но, пожалуй, не стоит пока выпускать из рук такую бумагу. Фавар прав. Я думаю, как и он, что письмо нам еще изрядно пригодится».
Глава XII
Управляющий труппой дал бедному драматургу выговориться. Потом спокойно и подробно рассказал Фавару обо всем, что происходило в его отсутствие. Не опустив ни единой подробности, он последовательно изложил все последние события: свою поездку в Шамбор, приключения Фанфана-Георгина, двойное покушение — на маркизу де Помпадур и маршала Саксонского, разоблачение и убийство госпожи Ван-Штейнберг, похищение Перетты и возможный отъезд госпожи Фавар во Фландрию.
Фавар слушал длинный перечень неправдоподобных происшествий, раскрыв рот от изумления; порой ему казалось, что он слушает невероятную волшебную сказку.
Наконец, Бравый Вояка заключил свой рассказ словами, в которых звучали непоколебимая убежденность и полная искренность:
— Будьте спокойны, господин Фавар, ваша жена думает о вас, о вас одном! Вы не имеете права — клянусь вам честью солдата — ни на одну минуту допускать сомнений в ней! И уж если говорить о ее и о вашей чести, то она сделает все, чтобы как можно скорее вернуть вам свободу!
Бедный супруг, несколько успокоенный торжественными заверениями Бравого Вояки, в свою очередь, начал рассказывать старику о своих личных огорчениях.
Пока шел этот разговор, тупица-тюремщик прошел во внутренний двор, чтобы незаметно прошмыгнуть из тюрьмы в какую-нибудь корчму на набережной, где стаканчик сюренского кларета был бы особенно приятен для его вечно пересохшей глотки. Твердый регламент тюрьмы запрещал ее служащим отлучаться с постов во время дежурства. Поэтому он крался вдоль стен, чтобы его не заметили сторожевые. Но, увы, судьба ему не благоприятствовала! В тот момент, когда он собрался пройти мимо канцелярии, секретарь господина Д'Аржансона, который там болтал с коллегами, заметил его и спросил:
— Ты куда?
Задрожав, но будучи совершенно неспособным придумать хоть какую-нибудь версию, дурень ответил, показывая экю:
— Я иду выпить за здоровье посетителя господина Фавара,
— Болван, идиот, трижды тупица! Ты оставил заключенного разговаривать с посторонним в твое отсутствие! Черт подери! Если что-нибудь случится, ты за это дорого заплатишь!
Несчастный тюремщик, очумевший от страха, побежал обратно на свой пост, но господин Фегреак, утративший доверие к ненадежному стражу, взял с собой двух других сторожей и нагнал его.
В это время Фавар как раз рассказывал Бравому Вояке свое приключение с Тарднуа и объяснял ему, каким образом и при каких обстоятельствах тот доверил ему странную миссию — записку, предназначенную лично для Люрбека, роль которого во всех событиях, касавшихся драматурга, больше ни у кого уже на вызывала ни тени сомнения.
— Интересно! — заключил учитель фехтования. — Вот необыкновенное совпадение! Надо признать, что мир очень тесен! Найти в Бастилии сообщника шевалье — вещь настолько неожиданная, что такое и не придумаешь! А что вы сделали с той бумагой?
— Вот она, — сказал Фавар, вынимая письмо, спрятанное им под подкладкой сюртука.
— Я хотел бы посмотреть, что в нем, — сказал управляющий.
Но в тот момент, когда он углубился в чтение интересного послания, в коридоре раздался стук шагов и дверь открылась с большим шумом. У Бравого Вояки едва хватило времени, чтобы спрятать в карман компрометирующее письмо.
Явился господин Фегреак в сопровождении двух тюремщиков. С суровым и угрожающим видом он подошел к старому солдату. Агрессивным тоном секретарь главного лейтенанта полиции, раздраженный поздравлениями, которые он слышал по адресу Бравого Вояки от своего начальника, закричал:
— Сударь, мы не оставляем заключенных одних с посетителями! Вы и так получили особую привилегию и были допущены к свиданию с арестантом. В качестве благодарности за эту любезность вы нарушили наш регламент! Я требую, чтобы вы немедленно покинули это помещение!
Добряк понял, что лучше не настаивать. Он ведь, в самом деле, поступил незаконно, отослав и подкупив тюремщика. Это не способствовало улаживанию дел заключенного. Он сразу же распрощался с Фаваром, очень расстроенным тем, что у него так быстро отбирают посланца, хоть иногда приносящего ему вести о его жене. Испуганный мыслью, как бы его самого еще не задержали в этой тюрьме, такой суровой и негостеприимной, старый ветеран поспешил удалиться.
Писатель остался один перед своими тюремщиками, чьи, мрачные физиономии как бы говорили:
— Ага! Ты хотел сыграть с нами шутку! Ну-ну! Мы-то всегда тут как тут!
Господин Фегреак произнес:
— А кто знает, не для того ли он отправил вон сторожа, чтобы обсудить план побега? Обыщите-ка арестованного, — посмотрите, не прислали ли ему какой-нибудь предмет подозрительного назначения!
— Нет, нет! — закричал Фавар. — Довольно меня мучить! Теперь уже хватит! Я запрещаю до меня дотрагиваться!
Но тюремщики, не обращая на его крики внимания, набросились на него вдвоем и начали обыскивать бедного Фавара, не перестававшего упираться и жаловаться на всё и на вся. Они раздели его, прощупали подкладку одежды, вывернули карманы, перетряхнули белье, хотя и совершенно напрасно, так как письма Тарднуа, унесенного Бравым Воякой, уже не было.
— Ничего подозрительного! — вынуждены были признать тюремщики.
— Ну, хорошо! — проворчал секретарь. — Тем не менее, я доложу обо всем господину Д'Аржансону.
Когда он ушел наконец, Фавар пробормотал со страхом:
— Господи, что еще свалится на мою бедную голову?
Господин Фегреак сделал то, что обещал, и, как только увидел господина Д'Аржансона, рассказал ему во всех подробностях о безобразных действиях управляющего госпожи Фавар, пытавшегося подкупить ключника. Первое, что сделал лейтенант полиции — было уволить сторожа; потом он обратился к секретарю и сказал:
— Поскольку господин Фавар нарушил правила поведения в тюрьме, я прикажу перевести его в крепость Винвьен, где ему не будет лучше, чем здесь. И совершенно секретно!
Бравый Вояка поспешил отдалиться на почтительное расстояние от башен Гран-Шатле; Ибо он знал, что, как не очевидна была благожелательность к нему господина Д'Аржансона, все же иметь рядом с собой людей из полиции всегда опасно. Поэтому он решился немного передохнуть только тогда, когда оказался у самого Пале-Рояля. Тогда он вытащил из кармана послание, предназначенное шевалье де Люрбеку. Когда он ознакомился с содержанием письма, его лицо осветилось выражением глубокого удовлетворения. «Теперь, — подумал он, — я уверен, что этот иностранец втайне собирается состряпать нечто необычайное. Но, пожалуй, не стоит пока выпускать из рук такую бумагу. Фавар прав. Я думаю, как и он, что письмо нам еще изрядно пригодится».
Глава XII
О, ГОСПОДИН ФАНФАН-ГЕОРГИН, ВЫ БОЛЬШЕ НЕ ПРИВЕТСТВУЕТЕ ВЫШЕСТОЯЩИХ?
Маршал Саксонский поместил свой генеральный штаб в замке поблизости от Фонтенуа, и Фанфан, в качестве штандартоносца, тоже жил в здании служб при его резиденции.
Приезд военачальника и возобновление наступления французов вызвали во всей округе большое оживление. Начались бесконечные передвижения туда и сюда щеголеватых офицеров, вестовых, бегущих в приемные и из приемных, нарочных, несущих военные приказы, раздавался непрерывный стук лошадиных копыт и скрип карет, катящихся по мостовой большого замкового двора, возгласы солдат, разгружающих ящики с продуктами и лари с припасами под бдительным присмотром крепких парней из жандармерии. Денщики или слуги офицеров бегали от кухонь к конюшням, от конюшен — к чанам для водопоя лошадей, установленным в глубине парка, вблизи от речки, вьющейся среди тополей.
Здоровье маршала Саксонского, прибывшего уже несколько дней тому назад, не улучшалось. Ему требовались непрестанные усилия воли, чтобы нести на себе то тяжкое бремя, которое должно было обеспечить победу французской армии.
В тот момент он шел тяжелым шагом, опираясь на палку, по парадной террасе замка, направляясь в свой рабочий кабинет. С его лица не сходила гримаса страдания, которое прочертило на лбу и на щеках глубокие складки. Прошлой ночью военные хирурги сделали ему пункцию, после которой из него вышло два таза оранжевой жидкости, и, несмотря на слабость, причиненную ему этой процедурой, он сразу же возглавил заседание военного совета своих генералов.
Его штандартоносец, Фанфан-Георгин, сопровождал его до самой двери, ведущей в зал заседания. Молодой человек был бодр и выглядел прекрасно, он сохранял гордый вид, соответствующий его нарядному мундиру. Но при этом его все время угнетало ужасное беспокойство. Никаких новостей, касающихся последствий похищения Перетты, у него не было, и он изнемогал от бесплодного ожидания письма Бравого Вояки, которое принесло бы ему хотя бы какие-нибудь сведения, хоть капельку информации. Но у почтальона в сумке так и не появлялось письма для кавалера Фанфана, и каждый новый день неизвестности был для бедного юноши мучительнее предыдущего. Задумавшись, он шагал по террасе, когда лейтенант Д'Орильи прошел мимо него. Время не стерло в сознании офицера воспоминания о прелестной актрисе, и он все также ненавидел своего счастливого соперника. Приблизившись к Фанфану, который не видел, что Д'Орильи оказался поблизости, офицер окликнул его тоном, далеким от приветливости:
— Вот как, Фанфан-Георгин! Вы теперь уже не приветствуете тех, кто выше вас по чину?
Штандартоносец, очнувшийся от своих мыслей, побледнел от гнева, но, сжав кулаки, принял должную позу, пристально глядя с расстояния в пять шагов на своего лейтенанта. Маркиз не отказал себе в удовольствии продержать его некоторое время в таком положении. Потом, бросив на него презрительный взгляд, ушел, не повернув головы.
Фанфан, бледный, как смерть, смотрел, как тот уходит. В этот момент он отдал бы все на свете, чтобы быть офицером и иметь возможность отплатить хоть один раз за все оскорбления и унижения, которые уже целый год наносил ему надменный щелкопер. Но он сдержал себя и снова углубился в свои мысли, не думая больше об офицере, который быстрым шагом удалился в замок.
Как только Д'Орильи оказался в своем кабинете, туда вошел вестовой и объявил:
— Господин лейтенант, там один крестьянин просит позволения поговорить с вами. Он уже целый час ждет.
— Пусть войдет!
Солдат впустил в комнату фламандца с волосами цвета спелой ржи, с веснущатым лицом, одетого в синюю блузу, не заправленную в бумазейные штаны, а свисающую свободно. Человек поклонился и, несколько подавленный военным видом помещения, молча протянул ему запечатанное письмо.
Маркиз Д'Орильи открыл его и прочел:
«Я нахожусь в гостинице, в двух лье от вашего штаба. Я хотел бы иметь с вами разговор, чрезвычайно важный и срочный. Пожалуйста, велите оформить мне пропуск, с которым я мог бы к вам пройти!
Люрбек. «
Лейтенант нахмурил брови. Что может быть нужно от него Люрбеку? Насколько охотно и часто он с ним встречался, когда вел жизнь, полную удовольствий, настолько теперь ему не хотелось его видеть.
Молодой маркиз много размышлял с тех пор, как снова оказался в армии. Он часто вспоминал о скверных советах своего так называемого друга, приведших его на наклонную плоскость разврата. Он ясно понял, что долгая дружба с ним принесла ему больше вреда, чем пользы. Похищение Перетты и все огорчения и неприятности, к которым оно привело, были результатом его тлетворного влияния. И ему стало неприятно во время военных действий снова видеть человека, которого он теперь считал своим злым гением. Тем не менее, он не мог и не должен был забывать о том, что Люрбек однажды его выручил. Он и до сих пор был ему должен большую сумму денег, предложенную Люрбеком в момент, когда он был связан карточным долгом, что могло привести его к бесчестью и стоить ему изгнания из армии.
В его памяти всплыла фраза Люрбека: «Вы отдадите мне долг, когда выгодно женитесь!» Выгодная женитьба! Какая насмешка! В часы боев не могло быть и разговора о таких пустяках! И все же, хотя какой-то неясный инстинкт советовал ему отказать посланцу Люрбека, он, движимый силой, превосходящей его волю, все-таки принял решение, взял листок бумаги, написал на нем несколько слов, приложил печать и протянул крестьянину пропуск по всей форме на имя шевалье.
День быстро угасал. Офицер больше не думал о шевалье де Люрбеке, его отвлекло большое количество поступивших шифрованных депеш чрезвычайной важности. К вечеру, когда солнце уже садилось за гряду розовых облаков, раздались громкие клики. Робер Д'Орильи подошел к окну. От земли поднимался свет. Два ряда солдат, несших на штыках ружей зажженные тряпки, пропитанные смолой, составляли полосу огня. Две тысячи горл кричали:
— Да здравствует король!
Людовик XV сдержал обещание, данное им маршалу. Он приехал вместе с дофином, чтобы присутствовать при гигантской битве, намеченной на следующий день. Золотые бляшки на берлине короля сверкали при свете факелов. Король, в маршальской форме, вышел из кареты, сопровождаемый юным принцем, одетым в форму генерала кавалерии. И снова раздались возгласы:
— Да здравствует дофин!
Взволнованный этим величественным зрелищем, Д'Орильи не мог сдержать ликования. Раз уж сам монарх лично явился воодушевить солдат, исход битвы не мог внушать сомнений! Каждый человек в армии, от генерала до рядового, знал свой долг, и каждый выполнит его до конца. И из уст офицера вырвался крик:
— Да здравствует король!
Д'Орильи совершенно забыл о щекотливой ситуации, в которую он попал из-за Люрбека, и не думал больше ни о чем, кроме новых подвигов. Но его из царства прекрасных грез о славе вернул к действительности секретарь генерального штаба, объявив ему, что пришли новые чрезвычайно важные отправления и он нужен, чтобы тут же их расшифровать. Он тотчас же взялся снова за трудную работу, достал шифровальный ключ и расшифровал срочные донесения. Одна из депеш, самая важная, содержала точный план размещения дивизий, которые должны были занять свои позиции ночью, а на следующее утро быть на местах и вступить в бой. Офицер перечитывал расшифровки, чтобы уточнить текст, как вдруг тот же вестовой, который приводил к нему крестьянина, возник перед ним и, отсалютовав по-военному, объявил:
— Господин шевалье де Люрбек!
Лейтенант хотел попросить пришедшего пройти в комнату офицеров и подождать, пока он кончит работу, но Люрбек, со свойственной ему бесцеремонностью, уже вошел в его кабинет и направился прямехонько к маркизу.
Тот холодно ответил на сердечное приветствие иностранца, который свободно расположился в кресле и сразу приступил к делу.
— Вы, конечно, удивились, дорогой друг, увидев меня в этих местах…
— Да, верно, — холодно ответил Д'Орильи, — я считал, что вы еще в Париже.
— Я и был там еще четыре дня назад, но одно важное дело привело меня сюда… Сердечное дело…
Д'Орильи вздрогнул. Шпион продолжал:
— Можно я задам вам один вопрос? Вы все еще влюблены в прелестную Фикефлёр?
Робер не сразу понял, какое отношение имя юной актрисы имеет к этому месту и к их разговору, но, тем не менее, ответил со всем пылом сжигавшей его страсти:
— Страстно!
— Тогда, — воскликнул Люрбек, — вы легко поймете цель моей поездки. Я тоже до сих пор без ума от госпожи Фавар!
Лейтенант смотрел на датчанина растерянно: он не мог уловить, куда тот гнет.
А Люрбек продолжал:
— Я знаю, что госпожа Фавар и мадемуазель де Фикефлёр должны приехать сюда, в военный лагерь, чтобы дать офицерам несколько представлений по просьбе маршала Саксонского.
— Это верно! — ответил Д'Орильи. — Я тоже слышал об этом — мне сказали, что они должны были уже быть здесь не позже вчерашнего вечера, в офицерском собрании.
— Вот и прекрасно! Я рассчитываю на ваше гостеприимство — оно даст мне возможность приблизиться к той, кого я люблю!
Несмотря ни на что, маркиз был слишком честен, чтобы не возмутиться его намерениями. В такой момент, когда война должна была принять самый кровавый характер, время было плохо выбрано для разговоров о любовной интрижке. Молодой офицер был уже готов резко прервать речь эгоиста, думающего только об удовлетворении своих страстей в подобный момент, но шевалье продолжал речь в том же легкомысленном тоне:
— Уверен, что именно здесь я одержу, наконец, победу, которая увенчает мои желания!
Д'Орильи твердо сказал:
— Вы у меня требуете, мой друг, нарушения регламента, что для меня, не могу не признаться, довольно сложно. Вы должны знать, что любому иностранцу запрещено находиться поблизости от генерального штаба.
Светская улыбка Люрбека вдруг превратилась в злобный оскал. И, внезапно сменив тон, он встал и, пристально глядя на маркиза, сухо бросил:
— Вы плохо помните, маркиз, некоторые услуги, которые я вам оказывал!
При этих словах, в которых звучала откровенная угроза, офицер побледнел. Теперь он до конца понял игру господина де Люрбека. Ему стало ясно, что, когда тот давал ему в долг большую сумму, он таким образом хотел держать его в руках. Поэтому нужно было пока подчиниться воле Люрбека — ведь он явился только для того, чтобы увидеть госпожу Фавар… Ни малейшего подозрения о возможном шпионаже даже не возникло у доверчивого лейтенанта, и он тоном вынужденной любезности ответил:
— Хорошо, сударь, считайте, что вы — мой гость.
Люрбека нисколько не смутила его сдержанность. В конце концов, он получил разрешение остаться в районе генерального штаба, что ему и требовалось. Он поклонился и стал усиленно благодарить лейтенанта. В этот момент вошел капрал с объявлением:
— Полковник из Белого дома требует немедленно к себе лейтенанта Д'Орильи. Он находится в парадном дворе.
— Сию минуту иду! — ответил Д'Орильи.
И он вышел сразу же, оставив Люрбека одного в своем кабинете… Тот посмотрел, как он убегает, и пробормотал с саркастической ухмылкой:
— Ну, что ж, теперь за работу!
Люрбек направился к столу, где лежали вперемешку кипы донесений и депеш. Он прислушался, не идет ли кто-нибудь, и, увидев, что в кабинет никто не решается войти, начал перерывать бумаги.
Парадный двор был ярко освещен огнем костров, вокруг которых солдаты гвардии собирались погреться. Около одного из них сидел и штандартоносец маршала Саксонского, перебирая в уме грустные мысли и печально следя за вспыхивающими огнями костра.
Вдруг громкий шум и говор разбудили задремывающих солдат. Раздался крик:
— Актеры! Комедианты приехали!
Первый кавалер Франции вскочил на ноги и стремглав бросился к главному посту. Конечно, госпожа Фавар и ее труппа приехали сюда, чтобы выполнить пожелание маршала Саксонского, хотя был уже поздний час. Луч надежды забрезжил в душе юноши. Может быть, Бравый Вояка уже нашел Перетту, и она теперь снова находится среди других актеров? Расталкивая локтями толпу, он отодвинул любопытных и оказался в первом ряду. Факелы освещали кареты, которые останавливались, скрипя давно не смазанными осями. Фанфан с колотящимся сердцем увидел на козлах первой берлины рослого человека, делавшего ему знаки подойти поближе. Это был Бравый Вояка. Усталое лицо старого солдата вырисовывалось при свете факела. Истощенный вид и беспокойный взгляд ветерана не обещал ничего хорошего. Он тяжело спрыгнул с козел кареты. Фанфан обнял его. Первыми его словами были:
— Где Перетта?
Бравый Вояка так безнадежно махнул рукой, что бледный Фанфан похолодел.
— Ее увез Люрбек и отправил во Фландрию!
Фанфан качнулся на ногах. Новость чуть не убила его. Ему пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы сдержать слезы. И он сумел это сделать.
Но слова старого солдата потрясли не одного Фанфана — их услышал также Д'Орильи, которого слух о приезде труппы привел в толпу встречающих. В ужасе от того, что он узнал, офицер, задыхаясь, продолжал слушать, что говорил Бравый Вояка.
— Этот Люрбек — подозрительный тип, — продолжал ветеран, — я думаю, что он связан с англичанами.
И тут лейтенант внезапно понял, что за оплошность он совершил, оставив шевалье одного в своем кабинете со всеми военными секретами! Он бросился к замку, растолкал изумленных сотрудников штаба и в несколько шагов добежал до зала, куда поступали телеграммы. Войдя в переднюю, он затаил дыхание, осторожным шагом, на цыпочках, прошел через вестибюль и рывком отворил дверь в свой кабинет. То, что он увидел, окончательно прояснило ему истинные намерения и самую личность негодяя, называвшего себя его другом. Люрбек, сидя за его столом, отбирал себе важные документы.
— Негодяй! — закричал Д'Орильи.
Люрбек, сделав попытку скрыть кражу, ответил ему с поразительно наглым спокойствием:
— В чем дело?
Лейтенант сдержал приступ ярости и, подойдя к Люрбеку, сказал, глядя ему прямо в глаза:
— Я арестую вас как шпиона!
— Я в это не верю! — бросил ему предатель, сохраняя полное самообладание.
— Это все из-за моей расписки! Но я предпочту сойти за вора, чем предать мою страну!
Люрбек, ведя себя не как обвиняемый, а как обвинитель, подошел к маркизу Д'Орильи вплотную и, нагло смотря ему в лицо, заявил с тем же адским хладнокровием:
— У меня есть аргумент посильнее, чем расписка: ваша любимая Перетта!
— Да, я знаю, что вы ее подло увезли.
— А сейчас она находится в лагере англичан, и, если я не вернусь за ней, она будет расстреляна как заложница!
— Бандит! — зарычал лейтенант, охваченный гневом, и схватил предателя за горло.
Они схватились. Началась борьба. Это был жестокий поединок. Люрбек оказался сильнее своего противника, который, кроме того, не мог вынуть шпагу из ножен. Дерущиеся опрокинули стол и, сплетясь, покатились по ковру. Со стола упал подсвечник, и от опрокинутых свечей занялся ковер. Как-то достав пистолет, шевалье выстрелил, и пуля задела висок Д'Орильи; офицер потерял сознание, распластавшись на полу. Тогда шпион, не обращая внимания на то, что пожар уже охватил почти всю комнату, быстро собрал все бумаги, засунул их как попало в карман плаща и, перепрыгнув через тело Д'Орильи, выскочил вон.
Пламя побежало по занавескам; стекла со звоном вылетели; горький черный дым заполнил помещение. Солдаты снаружи заметили огонь в окнах и закричали:
— Пожар!
Во тьме ночи раздался тревожный звук трубы. Поспешно была организована борьба с огнем. Раздались команды, ведра с водой по цепочке стали доставляться к горящему зданию, головни зашипели под струями воды; но сильный ветер раздувал огонь, и он стал уже грозить всему кварталу.
Одним из первых к горящему зданию прибежал Фанфан. Он увидел страшные языки пламени, вырывавшиеся из окон здания, и спросил:
— Есть там кто-нибудь?
— Офицер-шифровальщик, — ответил один из комендантов, показав ему человеческую тень, метавшуюся в дыму.
— Кто это?
— Маркиз Д'Орильи!
Тут, отбросив старые счеты, мгновенно забыв, что лейтенант хотел его смерти, Фанфан думал только об одном: в огне человек, который сейчас заживо сгорит. Он бросился к пылающему зданию. Его пытались задержать, но он раскидал всех, одним прыжком взлетел по лестнице крыльца и бросился сквозь падающие балки прямо в огонь.
А внутри охваченного пожаром шифровального зала Д'Орильи пришел в себя и тут же понял, что положение его безнадежно. Из последних сил он попытался отворить дверь, но она не поддалась, а офицер задохнулся в горьком дыму и, ослабев от потери крови, упал на пол снова. В последние секунды он еще сделал попытку поползти по полу, но уже не мог двигаться. Тут в его гаснущем сознании мелькнула фигура человека, который выломал дверь и шел к нему. Он успел еще понять, что это был тот, кого он толкнул на казнь — Фанфан-Тюльпан!
Не теряя ни секунды, первый кавалер Франции поднял лейтенанта, взвалил его на спину, налетел на уже начавшее гореть кресло и, ловко увернувшись от валившегося с потолка прямо ему на голову куска штукатурки, он сумел выбраться со своей ношей наружу.
Когда он появился на крыльце с телом Д'Орильи, солдаты встретили его восторженными криками. Волосы его были опалены, лицо обожжено, разодранный и обгоревший дымящийся мундир превратился в лохмотья — он был похож на героя из древней легенды, и казалось, что он вырос вдвое.
Бравый Вояка видел все это и не мог удержаться, глядя на героическое поведение своего любимца, от того, чтобы не закричать во весь голос:
— Да здравствует Фанфан-Георгин!
Ему дружно ответили восторженные клики солдат.
Фанфан положил бедного Д'Орильи на траву, в круг, освещенный горящими факелами. Свежий ночной воздух оживил пострадавшего офицера. Он на минуту пришел в сознание и, перед тем, как впасть в кому, еще раз успел разглядеть лицо своего спасителя: несмотря на страшную боль в черепе, он нашел в себе силы улыбнуться… Появились носилки. Раненого уложили и унесли в госпиталь, расположенный неподалеку.
Приезд военачальника и возобновление наступления французов вызвали во всей округе большое оживление. Начались бесконечные передвижения туда и сюда щеголеватых офицеров, вестовых, бегущих в приемные и из приемных, нарочных, несущих военные приказы, раздавался непрерывный стук лошадиных копыт и скрип карет, катящихся по мостовой большого замкового двора, возгласы солдат, разгружающих ящики с продуктами и лари с припасами под бдительным присмотром крепких парней из жандармерии. Денщики или слуги офицеров бегали от кухонь к конюшням, от конюшен — к чанам для водопоя лошадей, установленным в глубине парка, вблизи от речки, вьющейся среди тополей.
Здоровье маршала Саксонского, прибывшего уже несколько дней тому назад, не улучшалось. Ему требовались непрестанные усилия воли, чтобы нести на себе то тяжкое бремя, которое должно было обеспечить победу французской армии.
В тот момент он шел тяжелым шагом, опираясь на палку, по парадной террасе замка, направляясь в свой рабочий кабинет. С его лица не сходила гримаса страдания, которое прочертило на лбу и на щеках глубокие складки. Прошлой ночью военные хирурги сделали ему пункцию, после которой из него вышло два таза оранжевой жидкости, и, несмотря на слабость, причиненную ему этой процедурой, он сразу же возглавил заседание военного совета своих генералов.
Его штандартоносец, Фанфан-Георгин, сопровождал его до самой двери, ведущей в зал заседания. Молодой человек был бодр и выглядел прекрасно, он сохранял гордый вид, соответствующий его нарядному мундиру. Но при этом его все время угнетало ужасное беспокойство. Никаких новостей, касающихся последствий похищения Перетты, у него не было, и он изнемогал от бесплодного ожидания письма Бравого Вояки, которое принесло бы ему хотя бы какие-нибудь сведения, хоть капельку информации. Но у почтальона в сумке так и не появлялось письма для кавалера Фанфана, и каждый новый день неизвестности был для бедного юноши мучительнее предыдущего. Задумавшись, он шагал по террасе, когда лейтенант Д'Орильи прошел мимо него. Время не стерло в сознании офицера воспоминания о прелестной актрисе, и он все также ненавидел своего счастливого соперника. Приблизившись к Фанфану, который не видел, что Д'Орильи оказался поблизости, офицер окликнул его тоном, далеким от приветливости:
— Вот как, Фанфан-Георгин! Вы теперь уже не приветствуете тех, кто выше вас по чину?
Штандартоносец, очнувшийся от своих мыслей, побледнел от гнева, но, сжав кулаки, принял должную позу, пристально глядя с расстояния в пять шагов на своего лейтенанта. Маркиз не отказал себе в удовольствии продержать его некоторое время в таком положении. Потом, бросив на него презрительный взгляд, ушел, не повернув головы.
Фанфан, бледный, как смерть, смотрел, как тот уходит. В этот момент он отдал бы все на свете, чтобы быть офицером и иметь возможность отплатить хоть один раз за все оскорбления и унижения, которые уже целый год наносил ему надменный щелкопер. Но он сдержал себя и снова углубился в свои мысли, не думая больше об офицере, который быстрым шагом удалился в замок.
Как только Д'Орильи оказался в своем кабинете, туда вошел вестовой и объявил:
— Господин лейтенант, там один крестьянин просит позволения поговорить с вами. Он уже целый час ждет.
— Пусть войдет!
Солдат впустил в комнату фламандца с волосами цвета спелой ржи, с веснущатым лицом, одетого в синюю блузу, не заправленную в бумазейные штаны, а свисающую свободно. Человек поклонился и, несколько подавленный военным видом помещения, молча протянул ему запечатанное письмо.
Маркиз Д'Орильи открыл его и прочел:
«Я нахожусь в гостинице, в двух лье от вашего штаба. Я хотел бы иметь с вами разговор, чрезвычайно важный и срочный. Пожалуйста, велите оформить мне пропуск, с которым я мог бы к вам пройти!
Люрбек. «
Лейтенант нахмурил брови. Что может быть нужно от него Люрбеку? Насколько охотно и часто он с ним встречался, когда вел жизнь, полную удовольствий, настолько теперь ему не хотелось его видеть.
Молодой маркиз много размышлял с тех пор, как снова оказался в армии. Он часто вспоминал о скверных советах своего так называемого друга, приведших его на наклонную плоскость разврата. Он ясно понял, что долгая дружба с ним принесла ему больше вреда, чем пользы. Похищение Перетты и все огорчения и неприятности, к которым оно привело, были результатом его тлетворного влияния. И ему стало неприятно во время военных действий снова видеть человека, которого он теперь считал своим злым гением. Тем не менее, он не мог и не должен был забывать о том, что Люрбек однажды его выручил. Он и до сих пор был ему должен большую сумму денег, предложенную Люрбеком в момент, когда он был связан карточным долгом, что могло привести его к бесчестью и стоить ему изгнания из армии.
В его памяти всплыла фраза Люрбека: «Вы отдадите мне долг, когда выгодно женитесь!» Выгодная женитьба! Какая насмешка! В часы боев не могло быть и разговора о таких пустяках! И все же, хотя какой-то неясный инстинкт советовал ему отказать посланцу Люрбека, он, движимый силой, превосходящей его волю, все-таки принял решение, взял листок бумаги, написал на нем несколько слов, приложил печать и протянул крестьянину пропуск по всей форме на имя шевалье.
День быстро угасал. Офицер больше не думал о шевалье де Люрбеке, его отвлекло большое количество поступивших шифрованных депеш чрезвычайной важности. К вечеру, когда солнце уже садилось за гряду розовых облаков, раздались громкие клики. Робер Д'Орильи подошел к окну. От земли поднимался свет. Два ряда солдат, несших на штыках ружей зажженные тряпки, пропитанные смолой, составляли полосу огня. Две тысячи горл кричали:
— Да здравствует король!
Людовик XV сдержал обещание, данное им маршалу. Он приехал вместе с дофином, чтобы присутствовать при гигантской битве, намеченной на следующий день. Золотые бляшки на берлине короля сверкали при свете факелов. Король, в маршальской форме, вышел из кареты, сопровождаемый юным принцем, одетым в форму генерала кавалерии. И снова раздались возгласы:
— Да здравствует дофин!
Взволнованный этим величественным зрелищем, Д'Орильи не мог сдержать ликования. Раз уж сам монарх лично явился воодушевить солдат, исход битвы не мог внушать сомнений! Каждый человек в армии, от генерала до рядового, знал свой долг, и каждый выполнит его до конца. И из уст офицера вырвался крик:
— Да здравствует король!
Д'Орильи совершенно забыл о щекотливой ситуации, в которую он попал из-за Люрбека, и не думал больше ни о чем, кроме новых подвигов. Но его из царства прекрасных грез о славе вернул к действительности секретарь генерального штаба, объявив ему, что пришли новые чрезвычайно важные отправления и он нужен, чтобы тут же их расшифровать. Он тотчас же взялся снова за трудную работу, достал шифровальный ключ и расшифровал срочные донесения. Одна из депеш, самая важная, содержала точный план размещения дивизий, которые должны были занять свои позиции ночью, а на следующее утро быть на местах и вступить в бой. Офицер перечитывал расшифровки, чтобы уточнить текст, как вдруг тот же вестовой, который приводил к нему крестьянина, возник перед ним и, отсалютовав по-военному, объявил:
— Господин шевалье де Люрбек!
Лейтенант хотел попросить пришедшего пройти в комнату офицеров и подождать, пока он кончит работу, но Люрбек, со свойственной ему бесцеремонностью, уже вошел в его кабинет и направился прямехонько к маркизу.
Тот холодно ответил на сердечное приветствие иностранца, который свободно расположился в кресле и сразу приступил к делу.
— Вы, конечно, удивились, дорогой друг, увидев меня в этих местах…
— Да, верно, — холодно ответил Д'Орильи, — я считал, что вы еще в Париже.
— Я и был там еще четыре дня назад, но одно важное дело привело меня сюда… Сердечное дело…
Д'Орильи вздрогнул. Шпион продолжал:
— Можно я задам вам один вопрос? Вы все еще влюблены в прелестную Фикефлёр?
Робер не сразу понял, какое отношение имя юной актрисы имеет к этому месту и к их разговору, но, тем не менее, ответил со всем пылом сжигавшей его страсти:
— Страстно!
— Тогда, — воскликнул Люрбек, — вы легко поймете цель моей поездки. Я тоже до сих пор без ума от госпожи Фавар!
Лейтенант смотрел на датчанина растерянно: он не мог уловить, куда тот гнет.
А Люрбек продолжал:
— Я знаю, что госпожа Фавар и мадемуазель де Фикефлёр должны приехать сюда, в военный лагерь, чтобы дать офицерам несколько представлений по просьбе маршала Саксонского.
— Это верно! — ответил Д'Орильи. — Я тоже слышал об этом — мне сказали, что они должны были уже быть здесь не позже вчерашнего вечера, в офицерском собрании.
— Вот и прекрасно! Я рассчитываю на ваше гостеприимство — оно даст мне возможность приблизиться к той, кого я люблю!
Несмотря ни на что, маркиз был слишком честен, чтобы не возмутиться его намерениями. В такой момент, когда война должна была принять самый кровавый характер, время было плохо выбрано для разговоров о любовной интрижке. Молодой офицер был уже готов резко прервать речь эгоиста, думающего только об удовлетворении своих страстей в подобный момент, но шевалье продолжал речь в том же легкомысленном тоне:
— Уверен, что именно здесь я одержу, наконец, победу, которая увенчает мои желания!
Д'Орильи твердо сказал:
— Вы у меня требуете, мой друг, нарушения регламента, что для меня, не могу не признаться, довольно сложно. Вы должны знать, что любому иностранцу запрещено находиться поблизости от генерального штаба.
Светская улыбка Люрбека вдруг превратилась в злобный оскал. И, внезапно сменив тон, он встал и, пристально глядя на маркиза, сухо бросил:
— Вы плохо помните, маркиз, некоторые услуги, которые я вам оказывал!
При этих словах, в которых звучала откровенная угроза, офицер побледнел. Теперь он до конца понял игру господина де Люрбека. Ему стало ясно, что, когда тот давал ему в долг большую сумму, он таким образом хотел держать его в руках. Поэтому нужно было пока подчиниться воле Люрбека — ведь он явился только для того, чтобы увидеть госпожу Фавар… Ни малейшего подозрения о возможном шпионаже даже не возникло у доверчивого лейтенанта, и он тоном вынужденной любезности ответил:
— Хорошо, сударь, считайте, что вы — мой гость.
Люрбека нисколько не смутила его сдержанность. В конце концов, он получил разрешение остаться в районе генерального штаба, что ему и требовалось. Он поклонился и стал усиленно благодарить лейтенанта. В этот момент вошел капрал с объявлением:
— Полковник из Белого дома требует немедленно к себе лейтенанта Д'Орильи. Он находится в парадном дворе.
— Сию минуту иду! — ответил Д'Орильи.
И он вышел сразу же, оставив Люрбека одного в своем кабинете… Тот посмотрел, как он убегает, и пробормотал с саркастической ухмылкой:
— Ну, что ж, теперь за работу!
Люрбек направился к столу, где лежали вперемешку кипы донесений и депеш. Он прислушался, не идет ли кто-нибудь, и, увидев, что в кабинет никто не решается войти, начал перерывать бумаги.
Парадный двор был ярко освещен огнем костров, вокруг которых солдаты гвардии собирались погреться. Около одного из них сидел и штандартоносец маршала Саксонского, перебирая в уме грустные мысли и печально следя за вспыхивающими огнями костра.
Вдруг громкий шум и говор разбудили задремывающих солдат. Раздался крик:
— Актеры! Комедианты приехали!
Первый кавалер Франции вскочил на ноги и стремглав бросился к главному посту. Конечно, госпожа Фавар и ее труппа приехали сюда, чтобы выполнить пожелание маршала Саксонского, хотя был уже поздний час. Луч надежды забрезжил в душе юноши. Может быть, Бравый Вояка уже нашел Перетту, и она теперь снова находится среди других актеров? Расталкивая локтями толпу, он отодвинул любопытных и оказался в первом ряду. Факелы освещали кареты, которые останавливались, скрипя давно не смазанными осями. Фанфан с колотящимся сердцем увидел на козлах первой берлины рослого человека, делавшего ему знаки подойти поближе. Это был Бравый Вояка. Усталое лицо старого солдата вырисовывалось при свете факела. Истощенный вид и беспокойный взгляд ветерана не обещал ничего хорошего. Он тяжело спрыгнул с козел кареты. Фанфан обнял его. Первыми его словами были:
— Где Перетта?
Бравый Вояка так безнадежно махнул рукой, что бледный Фанфан похолодел.
— Ее увез Люрбек и отправил во Фландрию!
Фанфан качнулся на ногах. Новость чуть не убила его. Ему пришлось сделать над собой неимоверное усилие, чтобы сдержать слезы. И он сумел это сделать.
Но слова старого солдата потрясли не одного Фанфана — их услышал также Д'Орильи, которого слух о приезде труппы привел в толпу встречающих. В ужасе от того, что он узнал, офицер, задыхаясь, продолжал слушать, что говорил Бравый Вояка.
— Этот Люрбек — подозрительный тип, — продолжал ветеран, — я думаю, что он связан с англичанами.
И тут лейтенант внезапно понял, что за оплошность он совершил, оставив шевалье одного в своем кабинете со всеми военными секретами! Он бросился к замку, растолкал изумленных сотрудников штаба и в несколько шагов добежал до зала, куда поступали телеграммы. Войдя в переднюю, он затаил дыхание, осторожным шагом, на цыпочках, прошел через вестибюль и рывком отворил дверь в свой кабинет. То, что он увидел, окончательно прояснило ему истинные намерения и самую личность негодяя, называвшего себя его другом. Люрбек, сидя за его столом, отбирал себе важные документы.
— Негодяй! — закричал Д'Орильи.
Люрбек, сделав попытку скрыть кражу, ответил ему с поразительно наглым спокойствием:
— В чем дело?
Лейтенант сдержал приступ ярости и, подойдя к Люрбеку, сказал, глядя ему прямо в глаза:
— Я арестую вас как шпиона!
— Я в это не верю! — бросил ему предатель, сохраняя полное самообладание.
— Это все из-за моей расписки! Но я предпочту сойти за вора, чем предать мою страну!
Люрбек, ведя себя не как обвиняемый, а как обвинитель, подошел к маркизу Д'Орильи вплотную и, нагло смотря ему в лицо, заявил с тем же адским хладнокровием:
— У меня есть аргумент посильнее, чем расписка: ваша любимая Перетта!
— Да, я знаю, что вы ее подло увезли.
— А сейчас она находится в лагере англичан, и, если я не вернусь за ней, она будет расстреляна как заложница!
— Бандит! — зарычал лейтенант, охваченный гневом, и схватил предателя за горло.
Они схватились. Началась борьба. Это был жестокий поединок. Люрбек оказался сильнее своего противника, который, кроме того, не мог вынуть шпагу из ножен. Дерущиеся опрокинули стол и, сплетясь, покатились по ковру. Со стола упал подсвечник, и от опрокинутых свечей занялся ковер. Как-то достав пистолет, шевалье выстрелил, и пуля задела висок Д'Орильи; офицер потерял сознание, распластавшись на полу. Тогда шпион, не обращая внимания на то, что пожар уже охватил почти всю комнату, быстро собрал все бумаги, засунул их как попало в карман плаща и, перепрыгнув через тело Д'Орильи, выскочил вон.
Пламя побежало по занавескам; стекла со звоном вылетели; горький черный дым заполнил помещение. Солдаты снаружи заметили огонь в окнах и закричали:
— Пожар!
Во тьме ночи раздался тревожный звук трубы. Поспешно была организована борьба с огнем. Раздались команды, ведра с водой по цепочке стали доставляться к горящему зданию, головни зашипели под струями воды; но сильный ветер раздувал огонь, и он стал уже грозить всему кварталу.
Одним из первых к горящему зданию прибежал Фанфан. Он увидел страшные языки пламени, вырывавшиеся из окон здания, и спросил:
— Есть там кто-нибудь?
— Офицер-шифровальщик, — ответил один из комендантов, показав ему человеческую тень, метавшуюся в дыму.
— Кто это?
— Маркиз Д'Орильи!
Тут, отбросив старые счеты, мгновенно забыв, что лейтенант хотел его смерти, Фанфан думал только об одном: в огне человек, который сейчас заживо сгорит. Он бросился к пылающему зданию. Его пытались задержать, но он раскидал всех, одним прыжком взлетел по лестнице крыльца и бросился сквозь падающие балки прямо в огонь.
А внутри охваченного пожаром шифровального зала Д'Орильи пришел в себя и тут же понял, что положение его безнадежно. Из последних сил он попытался отворить дверь, но она не поддалась, а офицер задохнулся в горьком дыму и, ослабев от потери крови, упал на пол снова. В последние секунды он еще сделал попытку поползти по полу, но уже не мог двигаться. Тут в его гаснущем сознании мелькнула фигура человека, который выломал дверь и шел к нему. Он успел еще понять, что это был тот, кого он толкнул на казнь — Фанфан-Тюльпан!
Не теряя ни секунды, первый кавалер Франции поднял лейтенанта, взвалил его на спину, налетел на уже начавшее гореть кресло и, ловко увернувшись от валившегося с потолка прямо ему на голову куска штукатурки, он сумел выбраться со своей ношей наружу.
Когда он появился на крыльце с телом Д'Орильи, солдаты встретили его восторженными криками. Волосы его были опалены, лицо обожжено, разодранный и обгоревший дымящийся мундир превратился в лохмотья — он был похож на героя из древней легенды, и казалось, что он вырос вдвое.
Бравый Вояка видел все это и не мог удержаться, глядя на героическое поведение своего любимца, от того, чтобы не закричать во весь голос:
— Да здравствует Фанфан-Георгин!
Ему дружно ответили восторженные клики солдат.
Фанфан положил бедного Д'Орильи на траву, в круг, освещенный горящими факелами. Свежий ночной воздух оживил пострадавшего офицера. Он на минуту пришел в сознание и, перед тем, как впасть в кому, еще раз успел разглядеть лицо своего спасителя: несмотря на страшную боль в черепе, он нашел в себе силы улыбнуться… Появились носилки. Раненого уложили и унесли в госпиталь, расположенный неподалеку.