Вебер Пьер Жиль. Фанфан-Тюльпан

   Бедный Фанфан! Находясь один в своем мрачном узилище, он даже не подозревал, что в этот момент две силы, одинаково мощные, борются за его судьбу и что его участь зависит от ненадежной, капризной воли монарха, непрерывно колеблющегося и склоняющегося то в сторону политической необходимости, то в сторону его собственных чувств и настроений.
   Тем временем Фавар, как казалось, в этой гонке получил серьезное преимущество — он прибыл в Версаль первым. Благодаря расположению маркизы де Помпадур, которое служило настоящим «Сезам, откройся!» и перед которым все отступало, он мог легко проникнуть в замок. Его карета пересекла большой двор, — хотя перед воротами обычно останавливались все кареты.
   Слуги в пышных ливреях перетаскивали стулья.
   Было одиннадцать часов утра. Гигантского роста швейцарцы, — королевские стражи в расшитой форме, — меняли караул, четко произнося приказы и сопровождая их стуком алебард, бьющих по плитам. Прелаты в фиолетовых рясах, придворные аббаты в коротких плащах прохаживались по паперти, держа в руках молитвенники, украшенные драгоценными камнями. Звон часов бросал в гущу этого шума хрустальные звуки. Деловитые поставщики двора, ковровщики, краснодеревщики, декораторы спешили к своим мастерским. Казалось, вся деловая жизнь Франции сосредоточилась здесь, в этом великолепном месте, где все было создано для услаждения глаз и радости жизни.
   Карета Фавара остановилась перед двориком, выложенным мрамором. Автор «Искательницы ума» быстро соскочил с подножки, которую перед ним опустил лакей, и вошел в правое крыло замка. Ответив на приветствия нескольких придворных, оживленно болтавших в вестибюле, за которым начиналась лестница, ведущая в личные покои короля, Фавар подошел к мажордому и спросил:
   — Госпожа маркиза де Помпадур во дворце?
   — Да, сударь.
   — Я желал бы побеседовать с ней по поводу одного дела чрезвычайной важности.
   — Я пойду и узнаю, может ли госпожа маркиза вас принять.
   Только мажордом исчез за маленькой дверью, ключ от которой был у него одного, Фавар вздрогнул. Люрбек входил в галерею.
   Тот, в свою очередь, увидев драматурга, не смог удержаться от гримасы.
   «Ого! — сказал он себе. — Я хорошо сделал, что поторопился. Пора действовать!»
   И, подойдя к первому камергеру, он протянул ему разрешение на аудиенцию, полученное от короля накануне.
   Посмотрев список, который был у него в руках, камергер ответил Люрбеку:
   — Его величество примет вас после прогулки.
   В эту минуту открылась маленькая дверь, и мажордом незаметно сделал знак Фавару, чтобы тот следовал за ним.
   Люрбек проводил драматурга злобным взглядом, а тот, проходя мимо, не смог удержаться от насмешливого взгляда в сторону своего противника. Затем Люрбек покинул вестибюль и двинулся в сторону парка.
   Вслед за своим провожатым Фавар, поднявшись на два этажа по лестнице, которая вела прямо в покои маркизы, пересек несколько комнат, украшенных позолоченными деревянными панелями с тончайшей резьбой; их общий вид, благодаря отделке, создавал ощущение изысканной роскоши и уюта одновременно, делая их похожими на бонбоньерки.
   Мажордом, оставив Фавара в будуаре, заставленном мебелью, безделушками и лакированными ширмами, сказал:
   — Я иду предупредить госпожу маркизу; следуйте за мной.
   Драматург вошел в маленькую комнату, посредине которой сидела маркиза де Помпадур перед туалетом из розового дерева, надевая украшения. Две камеристки пудрили ей волосы, и ее прелестное фарфоровое лицо было заслонено куском картона, предохранявшим его от облака рисовой пудры. У ее ног две гавайские болонки, играя, кусались на парчовых подушках.
   Маркиза отодвинула картон и с удовольствием посмотрела в зеркало. Великолепное платье, шелк которого пестрел целой гаммой цветов и разводов, служило обрамлением ее восхитительной фигуры. Смелое декольте позволяло полностью оценить белизну ее шеи и груди и изящную форму плеч…
   Камеристки удалились, как только фрейлина произнесла:
   — Господин Фавар здесь, мадам!
   — Пусть подождет! — ответила фаворитка короля, проводя по лицу пуховкой из лебединого пуха.
   Фавар стал ждать. Прошло полчаса, которые показались ему бесконечными. Он был в нетерпении и не мог восхититься в должной мере окружавшими его чудесами. Он нервно шагал по комнате вдоль и поперек, когда, наконец, появилась маркиза. Фавар кинулся к ней и, склонившись в низком поклоне, поцеловал протянутую ему руку.
   — О, господин Фавар! — дружески промолвила госпожа де Помпадур. — Вы пришли поговорить со мной о комедии, которую я вам заказала?
   — Нет, нет, мадам, — ответил очень серьезным тоном драматург. — Я пришел умолять вас о высочайшем покровительстве и просить справедливости!
   Удивленная таким вступлением, которого она совсем не ждала, маркиза де Помпадур пригласила Фавара сесть. Тогда Фавар рассказал все о дерзости Люрбека по отношению к его жене и поведении Д'Орильи с Переттой. Расстроенный выходкой двух приятелей в замке Шуази, в гримерной артисток, которой столь энергично положил конец маршал Саксонский, автор «Трех султанш» воскликнул:
   — Но это еще не все! Этого было недостаточно двум наглецам, недостойным называться благородными людьми! Им еще нужно было, когда мы возвращались из Шуази в Париж, устроить нападение на нашу карету с помощью нанятых ими бродяг! Не знаю, что было бы, если храбрый Фанфан-Тюльпан не обнажил бы шпагу и не обратил в бегство наших преследователей! К несчастью, в схватке он ранил господина Д'Орильи, который является его командиром. Этот последний тут же приказал его взять и обезоружить. Теперь Фанфан в тюрьме. Он должен предстать перед военным судом. И если вы не вмешаетесь и не заступитесь за него, для него это — смерть!
   — Несчастный! — воскликнула маркиза.
   Фавар, ободренный ее сочувствием, заключил с величайшей смелостью:
   — Такие действия против актеров, которых вы благоволили пригласить и которым вы оказали честь своим покровительством, разве это не прямое оскорбление вам лично?
   Госпожа Помпадур, поднявшись с места, разгневанная и возмущенная, сказала энергично и твердо:
   — Мы сейчас же наведем порядок в этом деле!
   — Мадам, — продолжал Фавар, — моя благодарность вам будет безгранична, если вы сможете получить у его величества, кроме милости к Фанфану, еще и секретное письмо, требующее наказания виновных.
   — Господин Люрбек — важное лицо, — сказала королевская фаворитка, покачав головой, — мне надо повидать короля.
   Фавар стал прощаться, но маркиза попросила его подождать.
   — Я иду к его величеству, — сказала она, улыбаясь, — надеюсь, что принесу вам благоприятный ответ, и скоро вы, думаю, сможете успокоить вашу жену и крошку Фикефлёр насчет ее жениха.
   И госпожа Помпадур открыла дверь на потайную лестницу, которая соединяла ее апартаменты с кабинетом короля.
   Люрбек тоже не терял времени. Он быстро направился в сад, в то место, где находится статуя Нептуна: он знал, что здесь любит останавливаться и иногда посидеть король, возвращаясь с ежедневной прогулки.
   Людовик XV, погруженный в свои мысли, гляделся, как в зеркало, в воду бассейна: он с удовлетворенным тщеславием смотрел на свое отражение: элегантный, стройный, с прекрасными чертами лица, — не даром он считался самым красивым мужчиной в королевстве. Затем, устав любоваться собой, он стал бить палкой по поверхности бассейна, как бы желая стереть свое изображение.
   Обернувшись, он увидел Люрбека, который стоял неподалеку.
   Король, казалось, придавал большое значение положению иностранца. По причинам, таинственным и никому не известным, он даровал ему право посещать его во всех случаях и всегда принимал его с приветливостью, которая вызывала зависть у многих. Сделав посетителю знак подойти ближе, он спросил:
   — Вы хотели мне что-то сказать, шевалье?
   — Да, сир, — конфиденциальным тоном ответил Люрбек, отвесив торжественный придворный поклон.
   — Подойдите же! — пригласил его король, показав, что ждет продолжения. Молча они оба пошли по дороге к замку.
   Пройдя в дверь, охраняемую швейцарцами, король вошел в свой рабочий кабинет. Остановившись около великолепного бюро — шедевра Ризенера, он сказал:
   — Шевалье, здесь стены не такие, как аллеи моего парка — у них нет ушей. Так что говорите все, не опасаясь.
   Люрбек тут же приступил к делу.
   — Только что мне стало известно, что императрица Мария Терезия совершенно секретно отдала приказ генералу Тренту оставить его план вступить в Богемию.
   С видимым удовольствием Людовик XV объявил:
   — Это очень ценное сообщение, так как оно позволит маршалу Колиньи реформировать свои войска, которые потерпели серьезные потери в Эльзасе.
   В глазах Люрбека вспыхнул и тут же погас странный огонь. Людовик XV, достав военную карту, развернул ее и стал, водя пальцем по разным стратегическим пунктам, требовать у своего собеседника объяснений, которые тот давал ему весьма усердно.
   — Благодарю вас, сударь, — сказал король, складывая карту и пряча ее в один из ящиков бюро. И добавил:
   — Мне всегда приятно вознаграждать вас за ваши услуги.
   — Сир, — подхватил Люрбек, — у меня как раз есть повод обратиться к расположению Вашего Величества.
   — Ну, пожалуйста, это вполне кстати.
   — Я был сильно оскорблен господином Фаваром и прошу Ваше Величество преподать ему суровый урок.
   — Фавар? — переспросил Людовик XV. — Он, кажется, автор театральных пьес.
   — Он самый, сир! Этот писателишка однажды вечером отважился под нелепым предлогом ревности поднять на меня руку с помощью своих слуг!
   — Ай, ай, ай, — разгневался король. — Я отучу этого Фавара от таких дурных манер!
   И, достав листок из папки, которая находилась в шкафу, он собственной рукой написал на нем имя Фавара и протянул Люрбеку, говоря:
   — Вам нужно только вручить это господину д'Аржансону, моему лейтенанту полиции. Он сам знает, что нужно делать.
   — Сир! — воскликнул Люрбек. — Я не ожидал меньшего, обращаясь к вашей справедливости! — И, осчастливленный своей победой, он удалился, чтобы найти лейтенанта полиции, который, по роду службы, должен был находиться в Версале ежедневно.
   Только Люрбек успел удалиться, как послышался легкий стук в потаенную дверь.
   Лицо Людовика XV вспыхнуло от радости, и он сам пошел открывать дверь маркизе де Помпадур, которая явилась ему улыбающаяся и очаровательная, блистая и прелестным лицом, и нарядом.
   Король галантно поцеловал ей руку, вывел ее на яркий свет и, с восхищением глядя на нее, воскликнул:
   — Даю слово, маркиза, вы еще никогда не были так ослепительно хороши, как сегодня! — Он хотел заключить ее в объятья, но маркиза легко отстранилась со словами:
   — Сир, прежде всего я хочу обратиться к вам с просьбой.
   — Ну, говорите же! — с воодушевлением воскликнул монарх.
   Госпожа де Помпадур кратко изложила ему суть происшествия, жертвами которого оказались Фанфан-Тюльпан и злополучный Фавар.
   Людовик XV явно был в растерянности. Разумеется, ему очень не хотелось ответить хоть и мягким, но отказом на просьбу женщины, в которую он был пылко влюблен. С другой стороны, он не решался вызвать недовольство Люрбека, которого считал лучшим из своих секретных информаторов, забрав у него назад секретное письмо, данное только что с такой готовностью. Что же касается милейшего Фанфана, ранившего военного, который был выше его рангом, то разве, наказав его, он тем самым не поднял ли бы военную дисциплину в войсках, которая в последнее время что-то изрядно ослабла?
   Он был в большом затруднении, и его молчание все увеличивало нетерпение фаворитки. Он искал способа удовлетворить всех, а главное — себя самого. Но это было отнюдь не легко. И, желая прежде всего выиграть время, он решил пока обойтись отговоркой.
   — Маркиза, — ответил он тоном, в котором было больше уклончивости, чем искренности. — Мы в курсе этого дела и мы непременно наведем в нем порядок.
   — Ах, сир! — воскликнула госпожа де Помпадур. — Вы снимаете у меня камень с души! Как я вам благодарна! — И, успокоившись, осведомилась: — Позволите ли вы мне сейчас же успокоить моих друзей?
   — Да, действуйте! — заключил король, весьма довольный тем, что можно отложить на завтра, как всякое серьезное дело, решение деликатной проблемы.
   А фаворитка, уверенная, что она полностью выиграла дело, тут же отправилась сообщить хорошие новости Фавару.
   — Ах, мадам, не найду слов, чтобы выразить мою благодарность! — воскликнул драматург, совершенно осчастливленный.
   Отстраняясь от пылких выражений благодарности, госпожа Помпадур сказала:
   — Я очень счастлива, что могла сделать нечто приятное вам, как и вашей жене, чей талант я так высоко ценю, и этой маленькой Фикефлёр, покровительствовать которой для меня тоже удовольствие. Ступайте сейчас же, обрадуйте их хорошими новостями.
   Фавар, еще раз рассыпавшись в благодарностях, быстро пошел к своей карете.
   Но его ждала ужасная и совершенно непредвиденная неприятность.
   Люрбек проявил большую оперативность Найдя господина д'Аржансона в тот момент, когда он входил в вестибюль, находящийся перед помещением королевской полиции, он подошел к нему со словами:
   — Господин лейтенант полиции, я весьма рад вас видеть!
   — Чему обязан, сударь? — спросил д'Аржансон, черный костюм которого в серебряных нашивках еще добавлял суровости строгому выражению его лица с волевым подбородком.
   — Его величество, — продолжал Люрбек, — поручил мне передать вам это секретное письмо.
   Лейтенант принял письмо и прочел его.
   — Приказ об аресте господина Фавара, — промолвил он совершенно бесстрастно.
   — Если я не ошибаюсь, — подхватил иностранец, — этот наглец должен быть сейчас где-то поблизости. Я встретил его совсем недавно в вестибюле дворца.
   — Я сделаю то, что надлежит, — объявил д'Аржансон и, повернувшись кругом, проговорил несколько слов на ухо одному из своих помощников.
   — Ну, что ж, — сказал вслух Люрбек со своей загадочной улыбкой, — кажется, я не потерял утро даром!
   Каково было изумление Фавара, когда, выходя из дворика, чтобы сесть в карету, он увидел, что к нему приближаются два полицейских с мрачным видом и один из них спрашивает угрожающим тоном:
   — Это вы — господин Фавар?
   Фавар напевал какую-то арию, но тут голос его осекся.
   — Да, я!
   — Тогда, — ответил полицейский, — именем короля вы арестованы.
   — Нет, вы, наверно, ошиблись, — проговорил драматург, совершенно выбитый из колеи. — Я только что слышал из уст госпожи маркизы де Помпадур, что…
   — Госпожа маркиза де Помпадур тут не при чем, — резко оборвал его человек в черном, предъявляя Фавару документ. И жестко отчеканил:
   — В этом секретном распоряжении значится ваше имя, не так ли?
   — Да, но я повторяю, что это наверняка ошибка…
   — Это исключено. У меня на руках приказ арестовать вас и сопроводить в тюрьму. Я это выполняю и советую вам не поднимать скандал.
   Фавару, у которого земля закачалась под ногами, в этот момент почудилось, что секретный приказ, полицейские, придворные и мраморные колонны закружились вокруг него в каком-то фантастическом танце. Но он усилием воли взял себя в руки, так как ясно понял, что всякое сопротивление бесполезно и от скандала он только проиграет. И он сказал:
   — Хорошо. Я следую за вами. Но разрешите мне, по крайней мере, предупредить мою жену!
   — Нет! — отрезал полицейский. — Мной получена инструкция изолировать вас по возможности быстро и в полной тайне. Мы и так уже потеряли много времени. Следуйте за мной!
   В отчаянии несчастный Фавар воскликнул:
   — Я погиб!
   И добавил уже едва слышно, шагая между двумя полицейскими:
   — Кто же теперь спасет Фанфана и… защитит мою жену?

Глава X
ВОЕННЫЙ ТРИБУНАЛ

   Госпожа Фавар и Перетта провели ужасную ночь. Они ежеминутно и совершенно тщетно ждали возвращения Фавара. Так как он не подавал о себе никаких вестей, ясно было, что с ним случилось какое-то несчастье. Чтобы хоть что-то узнать, на разведку отправился Бравый Вояка, но и он не появлялся. Тиканье и унылый бой часов казались им бесконечно медленными и еще усиливали их страхи.
   Ни одна, ни другая даже не подумали о том, чтобы поспать хоть немного. Они сидели в креслах большой гостиной, всегда такой полной веселья, цветов, людей, при свете свечей, гаснущих в севрских подсвечниках, лишь иногда подходя к окнам и вглядываясь в ночную тьму. Их души наполняло предчувствие ужасной катастрофы и ощущение, что последние надежды рухнули. Уже светало. Вдруг с одного фарфорового подсвечника упала розетка с огарком свечи и с сухим звоном разбилась. На улице закукарекал петух, приветствуя зарю. В тот же момент послышался звон копыт по мостовой. Госпожа Фавар стремглав выскочила на улицу и увидела Бравого Вояку, который устало слезал с седла.
   — Ну, наконец-то! — вскрикнула она, дрожа.
   Тяжелым шагом, молча, старый солдат поднялся по лестнице и вошел в гостиную. Усы его повисли.
   — Ну, что, какие новости? — тревожно спросила госпожа Фавар.
   — Очень плохие! — глухо ответил ветеран. — Ваш муж арестован.
   — Этого не может быть! — прошептала Перетта.
   — Увы, это так, — ответил Бравый Вояка, опустив голову. — Я очень долго бродил вокруг Версальского дворца и ничего не мог выяснить. Наконец, проходя мимо кордегардии, я увидел одного сержанта из полка Рояль-Аженуа, которого когда-то знал.
   — Бравый Вояка, — спросил он, — что это ты здесь делаешь среди ночи?
   — Я ищу господина Фавара! — ответил я, ожидая, что он что-нибудь слышал.
   — Фавар? — вскричал он. — Да он же в тюрьме!
   — В тюрьме? Разрази меня гром! Этого не может быть!
   Тогда он рассказал мне, что накануне, проходя по мраморному двору, он видел, как двое жандармов схватили Фавара, предъявив ему королевский приказ. Они сели с ним вместе в карету с закрытыми окошками и увезли его, наверно, в тюрьму Фор ль'Эвек. Сержант сказал правду. Сомневаться не приходилось. Нельзя было терять ни минуты, я вскочил на коня и примчался сюда…
   Рассказ был выслушан в горестном молчании.
   Перетта бросилась в объятья госпожи Фавар, заливаясь беззвучными слезами.
   — Мы погибли! — сказала она. — Бедный мой Фанфан, теперь больше некому защитить тебя! А господин Фавар!
   Преодолев горе и растерянность, госпожа Фавар сказала:
   — Узнаю руку шевалье де Люрбека! Он наверняка успел до того, как Фавар попал к маркизе, добыть у короля, воспользовавшись его слабостью, приказ об аресте. Но нельзя дать им одолеть нас! Держись, Перетта! Мы едем в Версаль вместе с Бравым Воякой!
   — Простите, мадам, — прервал ее Бравый Вояка. — Я ведь должен явиться на заседание военного суда как свидетель.
   — На военный суд?
   — Да. Ведь сегодня Фанфан должен предстать перед судом.
   Перетта мимо госпожи Фавар кинулась к старому солдату со словами:
   — Я хочу явиться туда вместе с тобой!
   — Нет, детка, тебя ведь не пустят в зал заседаний.
   — Бравый Вояка прав, — сказала госпожа Фавар, — и, даже если тебе удастся как-нибудь проскользнуть в зал, для тебя это слишком тяжкое зрелище! Оставайся дома, дорогая, мы будем стараться утешать и поддерживать друг друга. Ведь тот, кого я люблю, — тоже в тюрьме!
   — Я хочу его видеть! Я должна его увидеть! — ничего не слыша, рыдала Перетта, цепляясь за старого солдата.
   Поняв, что остановить Перетту все равно невозможно, госпожа Фавар, сраженная силой ее горя, задумчиво произнесла:
   — Ну, что ж, друг мой, раз уж так — возьми ее с собой. Но возвращайтесь как можно скорее, нам необходимо придумать способ спасти тех, кого мы любим, и защитить самих себя!
   Как мы уже знаем, Фанфан был заключен в карцер на гауптвахте полка Рояль-Крават в Венсене. В те времена казарменные тюрьмы были гораздо более суровыми, чем сейчас полицейские участки. Крошечная камера, в которую поместили Фанфана, имела одно совсем маленькое и густо зарешеченное окошечко под самым потолком, затканное паутиной и толстым слоем пыли. Брошенный прямо на каменный пол дырявый тюфяк, из которого торчали клочья соломы, ржавая кружка да рваное одеяло составляли всю утварь этого жуткого помещения.
   Сидя на своей подстилке, Фанфан печально вспоминал свидание с Переттой, которую он встретил чудом. Сердце его сжалось, когда он снова представил себе подлое нападение, которое разлучило их снова, и, может быть, навсегда…
   Вдруг дверь, заскрипев на ржавых петлях, отворилась. Появился тюремщик. Фанфан, стараясь сохранить военный вид, вскочил и встал по стойке «смирно».
   — Я за тобой! — сказал унтер-офицер. — Сегодня ты пойдешь на суд.
   — Ну, что ж, хорошо! — ответил Фанфан. — Я тут задыхаюсь, в этой конуре!
   — Ну, ну, вдохни еще немного воздуха! Вряд ли там, снаружи, тебя ждет свобода!
   — Я знаю! — вскричал первый кавалер Франции. — Но пусть уж лучше меня сразу расстреляют на свежем воздухе, чем жить долго в этом застенке!
   И, подняв голову, с решительным выражением лица и твердым шагом, Фанфан последовал за тюремщиком, который пробормотал себе в усы:
   — Бедный парень! Не так он должен был кончить свою жизнь!
   При Людовике XV военного суда, в сущности, не существовало. Это судилище носило название военно-полевого трибунала. Осуществляли его человек тридцать маршалов, на которых лежала обязанность командовать армейской полицией. Эти офицеры, чин которых соответствовал нынешнему чину полковника жандармерии, обладали полной властью, позволявшей пресекать любые правонарушения — кражу, неповиновение начальству, дезертирство и оскорбление вышестоящего по званию. Когда случай был особо важный, — а именно так обстояло дело с Фанфаном-Тюльпаном, — они собирались в полном составе, и требовалось присутствие всех офицеров полка.
   Обвиняемый и свидетели представали перед этими военными судьями, и их приговор не подлежал апелляции. Иногда король миловал приговоренных, но почти всегда суд кончался расстрелом.
   Покушение на Д'Орильи произошло на территории Шуази: Фанфан был доставлен в Версаль в полковой карете, эскортируемой взводом кавалеристов. В течение всей поездки Фанфан молчал, поглощенный грустными мыслями и вспоминая о своих мечтах о славе и о любви, так быстро погибших. Но когда он увидел первые дома города, его апатия прошла, и, расправляя члены, он сказал себе:
   — Ну, Фанфан, очнись! Нельзя предстать перед судом как деревенский олух. Я, как-никак, первый кавалер Франции и надо привести себя в порядок. Я должен выйти к ним, как на смотр!
   Он проверил состояние своего мундира, почистил его рукавом, застегнулся на все пуговицы, носовым платком смахнул пыль с сапог, пригладил пальцами усики.
   В это время карета въехала в большой мощеный двор. Его замыкало мрачное здание, в котором помещался военно-полевой суд, и когда Фанфан вышел из кареты, конвоируемый двумя стражами, у него был вид не обвиняемого, ведомого к беспощадному приговору, а солдата, готового умереть в бою.
   Выпрямившись и красиво надев свою треуголку, Фанфан пошел было вперед, но вдруг до его ушей донесся отчаянный вопль:
   — Фанфан! Фанфан!
   В этот момент, подъехав к воротам во двор, берлина Фаваров остановилась; в ее окошке показалось юное личико, и руки из-за портьеры потянулись к Фанфану.
   — Фанфан! Фанфан! — кричал настойчиво и отчаянно знакомый голосок.
   Фанфан одним прыжком оказался рядом с берлиной, и, едва он успел послать Перетте воздушный поцелуй, в который вложил всю душу, как страж схватил его и потащил внутрь здания суда. Однако Бравый Вояка все же успел крикнуть ему своим громовым голосом:
   — Держись, малыш, — я здесь!
   Взволнованный и потрясенный, Фанфан вошел в залу заседаний. Это была большая строгая комната с резными деревянными панелями, украшенными барельефами с картинами казней и изображениями Правосудия с мечом в руках. В глубине залы было возвышение, на котором, за огромным столом, покрытым красной скатертью, в судейских мантиях восседали члены суда. Слева стоял маленький столик, предназначенный для секретаря, докладывающего содержание дела. Перед трибуналом были поставлены рядами скамьи, где, кто как мог, рассаживались свидетели.
   Господин барон Атанас-Эркюль-Мишель дю Валлон де ля От-Турель, главный маршал военного суда Версальского округа, был этим утром в особенно скверном расположении духа. Накануне он обнаружил, что его любовница, танцовщица из оперы, обманывает его со вторым солистом балета. Поэтому, после ужасного скандала со своей красоткой, он провел скверную ночь. Он поднялся с трудом, проклиная это чертовское заседание суда, из-за которого ему пришлось вылезать из постели в ранний час, когда он только что заснул, хотя вполне мог бы поспать еще часа два и забыть о своей изменнице. Но дисциплина — вещь ненарушаемая — и он оделся, внимательно проследив за соблюдением всех деталей своего туалета, ибо еще старался выглядеть моложавым, невзирая на возраст.
   Затянутый в мундир, как тучная дама в корсет, с красными и слезящимися от недосыпа глазами, он был весьма мало способен любезно отвечать на приветствия коллег и почтительные поклоны офицеров, присутствующих на заседании суда.
   Председатель суда был твердо намерен выполнить свой долг по-военному неукоснительно. В его глазах каждый обвиняемый был виновен, и все решения судьи основывались на этой уверенности. Бедняги, имевшие несчастье предстать перед ним, знали его репутацию и не строили иллюзий относительно своей судьбы. Они понимали, что осуждены заранее.