— О, сжальтесь надо мной! — взмолился управляющий. — Я ведь хочу сообщить вам еще нечто очень важное — вы даже не подозреваете, насколько важное!
Тут внимание всех присутствующих удвоилось.
— Помните, что говорил ваш отец перед самой смертью о вашем неизвестном брате? Я тогда вам поклялся, что даже не слышал о нем. Я солгал, я хорошо знал, где был ребенок все время. Я знал все, так как покойный маркиз доверил мне новорожденного, он велел определить его к кормилице и дал на это денег. Но вместо того, чтобы отнести его на одну из ферм поблизости замка, я оставил дитя совсем в другом месте, на клумбе тюльпанов.
— На клумбе тюльпанов?! — громко вскричал Фанфан к необычайному изумлению присутствующих. — Вы сказали — на клумбе тюльпанов?!
— Да! — подтвердил Тарднуа.
— Где все это происходило? — белый, как кружево на жабо его мундира, дрогнувшим голосом спросил Фанфан.
— В маленькой нормандской деревне Фикефлёр.
— Всемогущий Господи! — произнес, почти теряя сознание, Фанфан-Тюльпан.
К нему подошел Д'Орильи, тоже очень бледный, и сказал:
— Значит, мой брат — это вы!
Двое одинаково потрясенных молодых людей смотрели друг на друга молча. Наплыв угрызений совести сначала как бы парализовал Д'Орильи. Но тут же, в бурном порыве чувств, он бросился к найденному, наконец, брату, которого едва не привел к гибели, и, упав в его объятья, второй раз, еще более горячо, попросил у него прощения. Первый кавалер Франции не смог устоять, и растроганный глубоким раскаянием брата, в свою очередь, крепко обнял Д'Орильи. Господин Д'Аржансон и Фавар тоже были взволнованы удивительной встречей и примирением братьев.
Что касается Тарднуа, то он, увидев, что всем не до него, стал потихоньку пробираться к двери, надеясь улизнуть, но только шагнул к порогу, как чья-то железная рука легла на его плечо. Крепко схваченный одним из полицейских, он был препровожден в тюремную карету, в которой уже находились другие сообщники шевалье де Люрбека.
Начальник полиции выразил большую признательность Д'Орильи и Фанфану за ценную поддержку, оказанную ими правосудию. Фавара он уверил, что его помилование подписано самим королем и что он может больше не опасаться никакой другой тюрьмы.
Глава XVII
ЭПИЛОГ
Тут внимание всех присутствующих удвоилось.
— Помните, что говорил ваш отец перед самой смертью о вашем неизвестном брате? Я тогда вам поклялся, что даже не слышал о нем. Я солгал, я хорошо знал, где был ребенок все время. Я знал все, так как покойный маркиз доверил мне новорожденного, он велел определить его к кормилице и дал на это денег. Но вместо того, чтобы отнести его на одну из ферм поблизости замка, я оставил дитя совсем в другом месте, на клумбе тюльпанов.
— На клумбе тюльпанов?! — громко вскричал Фанфан к необычайному изумлению присутствующих. — Вы сказали — на клумбе тюльпанов?!
— Да! — подтвердил Тарднуа.
— Где все это происходило? — белый, как кружево на жабо его мундира, дрогнувшим голосом спросил Фанфан.
— В маленькой нормандской деревне Фикефлёр.
— Всемогущий Господи! — произнес, почти теряя сознание, Фанфан-Тюльпан.
К нему подошел Д'Орильи, тоже очень бледный, и сказал:
— Значит, мой брат — это вы!
Двое одинаково потрясенных молодых людей смотрели друг на друга молча. Наплыв угрызений совести сначала как бы парализовал Д'Орильи. Но тут же, в бурном порыве чувств, он бросился к найденному, наконец, брату, которого едва не привел к гибели, и, упав в его объятья, второй раз, еще более горячо, попросил у него прощения. Первый кавалер Франции не смог устоять, и растроганный глубоким раскаянием брата, в свою очередь, крепко обнял Д'Орильи. Господин Д'Аржансон и Фавар тоже были взволнованы удивительной встречей и примирением братьев.
Что касается Тарднуа, то он, увидев, что всем не до него, стал потихоньку пробираться к двери, надеясь улизнуть, но только шагнул к порогу, как чья-то железная рука легла на его плечо. Крепко схваченный одним из полицейских, он был препровожден в тюремную карету, в которой уже находились другие сообщники шевалье де Люрбека.
Начальник полиции выразил большую признательность Д'Орильи и Фанфану за ценную поддержку, оказанную ими правосудию. Фавара он уверил, что его помилование подписано самим королем и что он может больше не опасаться никакой другой тюрьмы.
Глава XVII
СВАДЬБА ФАНФАНА-ТЮЛЬПАНА
Бравый Вояка мужественно, не выпуская трубки изо рта, перенес ампутацию ноги. Он только попросил, чтобы его костыль изготовили из дерева, взятого в лесу Барри, чтобы, как он сказал, сохранить память о знаменитой битве.
Перетта настояла на том, чтобы оставаться рядом со старым другом до момента, когда он сможет, не рискуя осложнениями, вернуться с ней в Париж. И однажды утром девушка и ветеран предприняли медленное, с передышками, возвращение в столицу. Путешествие прошло без приключений, и вот уже два дня, как выздоравливающий снова поселился в доме Фаваров. Он сидел в шезлонге в гостиной хозяйки дома и вместе с обеими женщинами ждал появления Фавара. Госпожа Фавар очень беспокоилась по поводу вызова мужа к начальнику полиции. А время шло, и ее беспокойство возрастало. Наконец, дверь резко отворилась, так как ее неловко толкнул слуга-негр, и в комнату вошли одновременно Фанфан-Тюльпан, Фавар и Д'Орильи.
— Господи, наконец-то! — вскричала актриса. — Я уже начала бояться, что моего бедного мужа опять оставили в тюрьме!
— Нет, напротив! — ответил драматург. — На этот раз генеральный лейтенант был очаровательно любезен! Он потребовал от меня только участия в необыкновенной встрече, настоящем театральном представлении, причем разыгранном по всем правилам! Верно, Фанфан?
Фанфан-Тюльпан, который целовался с Переттой, обернулся.
— О, да, друзья! — вскричал он радостно. — А я хочу сообщить вам необыкновенную новость!
— Еще новость? — недоверчиво проворчал Бравый Вояка.
— Да, еще! И какую! Слушайте! На допросе оказался Тарднуа, бывший управляющий маркиза Робера Д'Орильи. И от него мы узнали, что Робер и я — братья! Он, оказывается, много лет нарочно это скрывал!
Потрясающее известие привело всех в совершенное изумление. Старый солдат и обе дамы долго не могли прийти в себя. Потом они потребовали, чтобы Д'Орильи сам рассказал, что произошло и как все выяснилось.
— Гром и молния! — пробурчал, не выдержав, Бравый Вояка. — Подумать только! Ведь вы чуть-чуть не отправили вашего брата на тот свет! И если бы не я, преступление осталось бы на вашей совести!
Робер, смущенный и пристыженный, опустил глаза и ничего не ответил. Но Перетта подошла к нему и взяла его за обе руки так естественно и тепло, что он сказал:
— Я счастлив, что мой брат простил мне, что я был так жесток по отношению к нему, и буду горд, если получу возможность и право, мадемуазель, любить вас… как сестру!
Девушка покраснела, как пион, а Фанфан-Тюльпан громовым голосом произнес:
— Друзья мои, все это — в прошлом! Давайте думать о будущем!
— Да, да, конечно! — радостно воскликнул Фавар, обнимая за плечи жену. — А, в ожидании будущего, пока пойдем обедать! Мне очень не терпится, наконец, попробовать что-нибудь другое вместо того, чем меня кормили в моих предыдущих… жилищах… вынужденных жилищах.
Признание Фавара было встречено добродушным смехом. Фанфан помог Бравому Вояке встать, и все отправились в столовую, где негр Сиди-Бель-Кассем важно возгласил:
— Мадам, кушать подали!
Перетта настояла на том, чтобы оставаться рядом со старым другом до момента, когда он сможет, не рискуя осложнениями, вернуться с ней в Париж. И однажды утром девушка и ветеран предприняли медленное, с передышками, возвращение в столицу. Путешествие прошло без приключений, и вот уже два дня, как выздоравливающий снова поселился в доме Фаваров. Он сидел в шезлонге в гостиной хозяйки дома и вместе с обеими женщинами ждал появления Фавара. Госпожа Фавар очень беспокоилась по поводу вызова мужа к начальнику полиции. А время шло, и ее беспокойство возрастало. Наконец, дверь резко отворилась, так как ее неловко толкнул слуга-негр, и в комнату вошли одновременно Фанфан-Тюльпан, Фавар и Д'Орильи.
— Господи, наконец-то! — вскричала актриса. — Я уже начала бояться, что моего бедного мужа опять оставили в тюрьме!
— Нет, напротив! — ответил драматург. — На этот раз генеральный лейтенант был очаровательно любезен! Он потребовал от меня только участия в необыкновенной встрече, настоящем театральном представлении, причем разыгранном по всем правилам! Верно, Фанфан?
Фанфан-Тюльпан, который целовался с Переттой, обернулся.
— О, да, друзья! — вскричал он радостно. — А я хочу сообщить вам необыкновенную новость!
— Еще новость? — недоверчиво проворчал Бравый Вояка.
— Да, еще! И какую! Слушайте! На допросе оказался Тарднуа, бывший управляющий маркиза Робера Д'Орильи. И от него мы узнали, что Робер и я — братья! Он, оказывается, много лет нарочно это скрывал!
Потрясающее известие привело всех в совершенное изумление. Старый солдат и обе дамы долго не могли прийти в себя. Потом они потребовали, чтобы Д'Орильи сам рассказал, что произошло и как все выяснилось.
— Гром и молния! — пробурчал, не выдержав, Бравый Вояка. — Подумать только! Ведь вы чуть-чуть не отправили вашего брата на тот свет! И если бы не я, преступление осталось бы на вашей совести!
Робер, смущенный и пристыженный, опустил глаза и ничего не ответил. Но Перетта подошла к нему и взяла его за обе руки так естественно и тепло, что он сказал:
— Я счастлив, что мой брат простил мне, что я был так жесток по отношению к нему, и буду горд, если получу возможность и право, мадемуазель, любить вас… как сестру!
Девушка покраснела, как пион, а Фанфан-Тюльпан громовым голосом произнес:
— Друзья мои, все это — в прошлом! Давайте думать о будущем!
— Да, да, конечно! — радостно воскликнул Фавар, обнимая за плечи жену. — А, в ожидании будущего, пока пойдем обедать! Мне очень не терпится, наконец, попробовать что-нибудь другое вместо того, чем меня кормили в моих предыдущих… жилищах… вынужденных жилищах.
Признание Фавара было встречено добродушным смехом. Фанфан помог Бравому Вояке встать, и все отправились в столовую, где негр Сиди-Бель-Кассем важно возгласил:
— Мадам, кушать подали!
ЭПИЛОГ
Несколько следующих недель были неделями безоблачного счастья для Фанфана-Тюльпана. Его дело в суде было пересмотрено, и смертный приговор отменен полностью. Благодаря хлопотам брата он смог получить четверть отцовского состояния. Одновременно первый кавалер Франции получил от короля чин офицера и из штандартоносца стал корнетом королевской гвардии. Старики Магю, которые теперь уже сияли от радости, решили отправиться в Париж, чтобы выразить согласие на брак дочери и присутствовать на свадьбе, назначенной на ближайшие дни, и на торжество в доме Фаваров собрались родные и друзья жениха и невесты. Когда свадебный ужин был окончен, Фанфан увлек Перетту в сад. Была теплая и тихая ночь, и из беседки слышалось пение скрипок, игравших на балу.
— Помнишь праздник цветущих яблонь в Фикефлёр, дорогая? — спросил Фанфан.
— Еще бы! — ответила Перетта, прижимаясь к жениху.
— Я тогда обещал, что женюсь на тебе!
— А я обещала ждать тебя!
— Теперь нам остается только радоваться нашему счастью!
Молодой человек крепко обнял невесту и поцеловал ее, и, чтобы не мешать им целоваться, улыбающаяся луна скромно ушла за завесу облаков.
На следующий день после свадьбы, теплый, но пасмурный, Фанфан и Перетта отправились в гости к Бравому Вояке. В награду за долгую службу он был принят в дом инвалидов, куда новоназначенный офицер Фанфан принес ему почетное оружие — именную саблю. Комендант дома выстроил своих прославленных в войнах пенсионеров на парадном дворе, и там в два ряда стояли строем отличившиеся в боях инвалиды последних войн.
Барабанная дробь возвестила о прибытии офицеров. Фанфан, затянутый в блестящий новенький мундир корнета королевской гвардии, вышел вперед. Перетта и госпожа Фавар с мужем, стоя в углу двора, взволнованно наблюдали эту сцену. Робер Д'Орильи сопровождал брата, но шел на несколько шагов позади. Фанфан остановился у фланга первой шеренги перед Бравым Воякой, опиравшимся на костыли. Инвалиды стали в позицию «вольно», и первый кавалер Франции, держа в руках почетную саблю в позолоченных серебряных ножнах, торжественно и громко произнес:
— Сержант Кошерель по прозвищу Бравый Вояка! Именем короля я вручаю вам эту почетную саблю!
Ветеран выступил на два шага вперед и принял почетное оружие. Фанфан обнял его и, пока старик смахивал слезу с усов, сказал ему:
— Мой дорогой Бравый Вояка, перед всеми героями, собравшимися здесь, я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал, так как если я был хорошим солдатом, остался жив и стал офицером, то этим я обязан тебе одному!
Громкое «ура» потрясло строй. Хор дружно произнес:
— Да здравствует Фанфан-Тюльпан! Да здравствует первый кавалер Франции!
Тут Фавары и Перетта тоже подошли к строю. Вдруг облака рассеялись, и яркое солнце зажгло золотой купол дома. Все наши герои по очереди обняли и поцеловали вконец растроганного Бравого Вояку.
Но война во Фландрии вскоре возобновилась. Неделю спустя после этой торжественной церемонии Фанфан-Тюльпан снова отправился в полк, оставив Перетту под охраной ее друзей — Фаваров. Перетта, ужасно расстроенная неожиданным и таким внезапным отъездом мужа, немного утешилась только тогда, когда получила от него утешительное известие о его новых подвигах. Им предстояло в скором времени соединиться и провести вместе еще много счастливых дней.
Подвиги Фанфана-Тюльпана воспеты в песне, которую уже в течение двух веков поют и солдаты, и дети, когда играют в войну:
— Помнишь праздник цветущих яблонь в Фикефлёр, дорогая? — спросил Фанфан.
— Еще бы! — ответила Перетта, прижимаясь к жениху.
— Я тогда обещал, что женюсь на тебе!
— А я обещала ждать тебя!
— Теперь нам остается только радоваться нашему счастью!
Молодой человек крепко обнял невесту и поцеловал ее, и, чтобы не мешать им целоваться, улыбающаяся луна скромно ушла за завесу облаков.
На следующий день после свадьбы, теплый, но пасмурный, Фанфан и Перетта отправились в гости к Бравому Вояке. В награду за долгую службу он был принят в дом инвалидов, куда новоназначенный офицер Фанфан принес ему почетное оружие — именную саблю. Комендант дома выстроил своих прославленных в войнах пенсионеров на парадном дворе, и там в два ряда стояли строем отличившиеся в боях инвалиды последних войн.
Барабанная дробь возвестила о прибытии офицеров. Фанфан, затянутый в блестящий новенький мундир корнета королевской гвардии, вышел вперед. Перетта и госпожа Фавар с мужем, стоя в углу двора, взволнованно наблюдали эту сцену. Робер Д'Орильи сопровождал брата, но шел на несколько шагов позади. Фанфан остановился у фланга первой шеренги перед Бравым Воякой, опиравшимся на костыли. Инвалиды стали в позицию «вольно», и первый кавалер Франции, держа в руках почетную саблю в позолоченных серебряных ножнах, торжественно и громко произнес:
— Сержант Кошерель по прозвищу Бравый Вояка! Именем короля я вручаю вам эту почетную саблю!
Ветеран выступил на два шага вперед и принял почетное оружие. Фанфан обнял его и, пока старик смахивал слезу с усов, сказал ему:
— Мой дорогой Бравый Вояка, перед всеми героями, собравшимися здесь, я благодарю тебя за все, что ты для меня сделал, так как если я был хорошим солдатом, остался жив и стал офицером, то этим я обязан тебе одному!
Громкое «ура» потрясло строй. Хор дружно произнес:
— Да здравствует Фанфан-Тюльпан! Да здравствует первый кавалер Франции!
Тут Фавары и Перетта тоже подошли к строю. Вдруг облака рассеялись, и яркое солнце зажгло золотой купол дома. Все наши герои по очереди обняли и поцеловали вконец растроганного Бравого Вояку.
Но война во Фландрии вскоре возобновилась. Неделю спустя после этой торжественной церемонии Фанфан-Тюльпан снова отправился в полк, оставив Перетту под охраной ее друзей — Фаваров. Перетта, ужасно расстроенная неожиданным и таким внезапным отъездом мужа, немного утешилась только тогда, когда получила от него утешительное известие о его новых подвигах. Им предстояло в скором времени соединиться и провести вместе еще много счастливых дней.
Подвиги Фанфана-Тюльпана воспеты в песне, которую уже в течение двух веков поют и солдаты, и дети, когда играют в войну:
Вперед, Фанфан,
Вперед Тюльпан,
Тебя победа ждет!..