В своей редакции Нэш непрерывно получал по телефонам информацию.
Возникли общественные комитеты по спасению Большого Джона. По квартирам и номерам собирали требуемый террористами выкуп: с каждого жителя две тысячи долларов.
Утренняя служба в церковных помещениях привлекла небывалое количество народа.
Кафе и бары переполнены. Обсуждается один вопрос: взорвут небоскреб или не взорвут.
Лавина звонков из Большого Джона обрушилась в конторы составителей гороскопов и предсказателей будущего. Доходы разного рода астрологов за несколько часов резко возросли.
На всех этажах дети играли в террористов. Возникло несколько случайных поджогов.
Зарождалась паника - самая опасная болезнь при большом скоплении народа.
Штаб полиции Чикаго обосновался в редакции "Джон таймс". Боби и Нэш дружески поделили помещение: редакции оставили кабинет ее шефа, остальные комнаты заняли люди Боби со своими аппаратами, проводами, сигаретами, кофе, сэндвичами; совсем близко - над ними - была вертолетная площадка.
Они сосуществовали на творческих началах: в первый час Боби заглядывал к редактору и был очень вежлив, затем Нэш нырял в соседние комнаты, где полиция снабжала его за аренду помещения своей информацией. К полудню был готов экстренный выпуск "Джон таймс" с шапкой: "Полиция напала на след террориста, произведшего взрыв".
– Вы действительно знаете его? - подошел я к Боби с телекамерой.
– Знаю, - он подмигнул мне.
Я понял его, выключил камеру. Боби действительно что-то знал. Не стоило приставать в суматохе, надо было выждать удобный момент для продолжения репортажа.
Этот день прошел как весьма приличная телепрограмма.
Сэр Крис звонком из Лондона подтвердил намерение Би-Би-Си заплатить мне миллион. При этом он просил пленки. Я ответил, как и прежде, что накапливаю материал, что пришлю репортаж, когда сочту дело сделанным. "О'кей", - ответил деловито потомственный лорд и тотчас поинтересовался, какая у нас погода.
– Дрянь, - ответил я, взглянув в окно, и поежился, вспомнив двух новобрачных у гондолы шара.
Мимо моего этажа проплывала серая мокрая вата; окно было зашторено чем-то веселым, пестрым, как, вероятно, и у сэра Криса в его кабинете. Впрочем, ни Крис, ни весь остальной мир не вспоминали больше уютную электронную гондолу, покоившуюся в самой что ни на есть глубокой тишине Атлантики…
В двенадцать началось совещание в конторе администрации. Присутствовали мэр города и личный представитель губернатора. Кроме меня, в комнату, обставленную по европейскому образцу восемнадцатого века, были допущены два репортера из "Чикаго трибюн", одной из старейших газет. Мне нравилось здесь все - резные кресла, бронза, хрусталь, фарфор; захотелось даже спокойно устроиться на твердом сиденье, опереться о музейную спинку, вытянуть и положить на столик одного из Людовиков ноги. Но я должен работать для своей фирмы, точнее, для Би-Би-Си.
Администратор - тот самый черный грач - от имени хозяев Большого Джона разъяснил, что жизнь небоскреба протекает в соответствии с установленным порядком, что на всех ста этажах не должно быть места ни панике, ни суете, а тем более распространению каких-либо домыслов (одним глазом администратор взглянул на ребят из "Чикаго трибюн") и что он лично имеет свидетельство пострадавшего повара о том, что плита взорвалась по причине технической неисправности.
– Так, так, - произнес в тишине Боби. - Значит, ничего не случилось?
– Случился обычный акт хулиганства, если вы имеете в виду угрозу террористов. Вот и все, господа! - Администратор попытался на минуту стать этаким своим парнем, но, по-моему, роль ему не очень-то удалась. И он сам догадался, взмахнул фалдами своего рабочего фрака, продолжил с пафосом: - Большой Джон есть Большой Джон. Это марка нашей компании. И именно в силу исторической репутации Джон может привлечь внимание любых нарушителей общественного порядка! Надеюсь, - он нагнулся к главе города, - вы не возражаете против такой формулировки, господин мэр? Разве не случаются время от времени в Чикаго разные мелкие неприятности?
Господина мэра я взял крупным планом, и он сразу это уловил, внутренне насторожился. Не было в нем ничего привлекательного: оплывшее маслянистое лицо, утопленные, как патроны в патроннике, глаза. Вот, пожалуй, глаза… Они стреляют всякий раз на любой вызов, но по-разному…
– В Чикаго все бывает, - просто сказал мэр и подмигнул в глазок моей камеры. - Верно, Джон? Ты ведь не первый раз в Чикаго… Да? А теперь еще и отвечаешь за судьбу этого Джона… - Он обвел руками помещение, обернулся к газетчикам и неожиданно рассмеялся. - Да, да, друзья, в Чикаго… в Чикаго… вы знаете… все может ведь случиться…
Администратор визгливо поддакнул. Газетчики никак не прореагировали на грубую хитрость. Представитель губернатора вообще не проронил ни слова - сидел как истукан. Боби сопел носом, как преодолевающий пространство паровоз на картине Тёрнера. Я взглянул на него с удивлением: неужели опытный шеф полиции накаляется? И Боби, опередив движение моей камеры, успокоился, вытянул и положил на столик одного из Людовиков ноги в наимоднейших ботинках. Я снял его суперботинки.
Все поняли, что хозяин положения здесь Боби, и приумолкли. И он молчал. Даже задремал и уже начал чуть похрапывать. Что ж, бывает так, что человек в самые напряженные минуты проваливается в короткий внезапный сон…
– Скажите, дружище, - спросил шеф полиции, не поднимая век, - сколько стоил тогда Большой Джон?
– Разрешите разузнать, - нервно каркнул администратор, - когда - тогда?
– Ну при постройке… - Шеф приоткрыл один глаз.
– Девятьсот сорок миллионов долларов!
– Тех самых долларов? - уточнил Боби. - Еще до девальвации?
– Девятьсот сорок миллионов полноценных долларов, - педантично уточнил администратор.
– И вы жалеете пяти? - Шеф открыл второй глаз. - Пяти нынешних?.. При всей-то вашей прибыли?
Администратор понял наконец, что попал в обычную сеть для ловли дураков.
– А вы хотите, чтоб мы поддались шантажу? - Он говорил это Боби, а обращался ко мне, к моей камере. - Чтоб мы сдались черномазым?.. Кинули им в зубы всю эту мелочь?
Он и в самом деле рассердился, сжал кулаки, встал перед спокойно развалившимся Боби, словно желая вызвать его на бой.
Назревал конфликт. Очень интересный для телерепортажа. Под белой сорочкой, скрытой черным фраком, билось сердце тайного расиста.
– Кто это вам сказал, что пять миллионов - мелочь? - Боби осторожно снял ноги со столика. - Про черномазых? У вас есть данные? Вы их что, видели? А?
– Конечно, не видел… Извините… Просто сорвалось с языка.
– Ну, что вы, друзья… - попытался вмешаться мэр, но Боби отмахнулся от него.
Он достал из кармана носовой платок и вытер стол Людовика.
– Я спрашиваю! - Боби вошел в свою роль. - Кто сказал?
– Компания.
– Точнее!
– Правление…
– Что же они болтали о взрыве?
– Что это обычная история в Чикаго… - администратор развел руками. - Что они надеются на полицию…
– Конечно, мы все надеемся на старину Боби, на его колоссальный опыт. Как обычно, шеф наденет наручники и на этих хулиганов. - Мэр лениво поднялся с кресла, обратился к губернаторскому советнику: - Не желаете аперитив?
Тот промолчал.
– Хулиганов? - переспросил шеф. - Так вот… Примите к сведению анекдотец, а может быть, и просто забавный случай… - Боби начал рассказ, и мэр плюхнулся опять в кресло, а администратор склонился в немом почтении. - Некоторое время назад… одна дама… как мне стало известно… звонила астрологу. Мол, что станет со мной в самое ближайшее время?
Все понимающе улыбнулись.
– Эта дама, к вашему сведению, с шестьдесят первого этажа, номер квартиры… ну, это неважно, - продолжал Боби.
– И что сказал астролог? - заинтересовался мэр. - Что все будет в порядке?
– Не так-то просто… Он сказал, конечно, что звезды зодиака в ее пользу… - Все заулыбались. - Именно сегодня, в этот вечер, не надо ни о чем беспокоиться… Я цитирую астролога, - уточнил Боби. - Все, с кем вы встретитесь, будут полны особого внимания именно к вам, мадам. Особенно, прибавил по телефону этот тип, люди противоположного пола.
Боби остался доволен реакцией присутствующих.
– Ха-ха! - кричал довольный администратор. - С шестьдесят первого? Это такая тощая блондинка? Припоминаю! Ей лет эдак тридцать! С хвостиком!
– Семьдесят девять, - спокойно ответил шеф полиции, и администратор поперхнулся.
– А вам сколько? - спросил Боби администратора.
– Мне - сорок четыре.
Мне даже стыдно стало снимать этого вытянувшего по засаленным швам руки парня - такого административного… И мэра, стрелявшего в нас холостыми патронами, но все же хранившего про запас свое мэрство, знавшего, очень точно знавшего, что взрыв будет, но не сейчас, не сегодня…
– Так вот! - Боби встал с кресла. - Сколько лет в среднем вашим компаньонам?
– Нашим? - нервно спросил администратор.
– Вашим! Правлению вашей компании, которая уклоняется от уплаты пяти миллионов долларов.
– А вы считаете, что надо заплатить? - растерялся администратор. - Разрешите, я уточню про возраст. - Он ринулся к телефону.
– Не надо!
Боби остановил его движением пальца и направился к двери.
– Передайте этим людям, что мне семьдесят… как вы выразились, с хвостиком… Пора подумать о пенсии. Я улетаю… Пусть ваше правление прибудет сюда завтра и попытается остановить взрыв.
В полной тишине Боби (я снимал его спину) направился к двери. Как вдруг остановился, резко повернулся, приказал:
– Включите радио!
Мэр - именно мэр - первый дотянулся до радиоприемника. Передавался очередной выпуск "Джон таймс":
"…И мы, дети Америки, обездоленные дети, отвергнутые Америкой, мы обращаемся именно к вам: не допустите взрыва. Глупости этой не простят ни ваши дети, ни внуки, ни те, кто еще не родился от них!.."
Я сразу узнал голос: говорит Голдрин.
Говорит своим спокойным грудным голосом, очень далеким по настроению и мыслям от всех нас.
Почему-то мы побежали. Вот так - снялись вдруг с места и побежали. По бесконечным коридорам. Потом почему-то остановились в поисках лифта и никак не могли его обнаружить. Не помню, снимал ли я этот безумный бег.
Все мы ехали навстречу Голдрину.
А в ушах застряла жесткая фраза Боби, обращенная неизвестно к кому:
– Эй вы, заткните его!
Но и в лифте звучал Голдрин: "Я обращаюсь к вам, несчастные дети…"
– Заткните! - ревел Боби.
– Да заткните вы его! - вдруг пробудился личный представитель губернатора, и Боби удивленно взглянул на этого господина, словно припоминая, кто он такой.
Глава шестнадцатая
Возникли общественные комитеты по спасению Большого Джона. По квартирам и номерам собирали требуемый террористами выкуп: с каждого жителя две тысячи долларов.
Утренняя служба в церковных помещениях привлекла небывалое количество народа.
Кафе и бары переполнены. Обсуждается один вопрос: взорвут небоскреб или не взорвут.
Лавина звонков из Большого Джона обрушилась в конторы составителей гороскопов и предсказателей будущего. Доходы разного рода астрологов за несколько часов резко возросли.
На всех этажах дети играли в террористов. Возникло несколько случайных поджогов.
Зарождалась паника - самая опасная болезнь при большом скоплении народа.
Штаб полиции Чикаго обосновался в редакции "Джон таймс". Боби и Нэш дружески поделили помещение: редакции оставили кабинет ее шефа, остальные комнаты заняли люди Боби со своими аппаратами, проводами, сигаретами, кофе, сэндвичами; совсем близко - над ними - была вертолетная площадка.
Они сосуществовали на творческих началах: в первый час Боби заглядывал к редактору и был очень вежлив, затем Нэш нырял в соседние комнаты, где полиция снабжала его за аренду помещения своей информацией. К полудню был готов экстренный выпуск "Джон таймс" с шапкой: "Полиция напала на след террориста, произведшего взрыв".
– Вы действительно знаете его? - подошел я к Боби с телекамерой.
– Знаю, - он подмигнул мне.
Я понял его, выключил камеру. Боби действительно что-то знал. Не стоило приставать в суматохе, надо было выждать удобный момент для продолжения репортажа.
Этот день прошел как весьма приличная телепрограмма.
Сэр Крис звонком из Лондона подтвердил намерение Би-Би-Си заплатить мне миллион. При этом он просил пленки. Я ответил, как и прежде, что накапливаю материал, что пришлю репортаж, когда сочту дело сделанным. "О'кей", - ответил деловито потомственный лорд и тотчас поинтересовался, какая у нас погода.
– Дрянь, - ответил я, взглянув в окно, и поежился, вспомнив двух новобрачных у гондолы шара.
Мимо моего этажа проплывала серая мокрая вата; окно было зашторено чем-то веселым, пестрым, как, вероятно, и у сэра Криса в его кабинете. Впрочем, ни Крис, ни весь остальной мир не вспоминали больше уютную электронную гондолу, покоившуюся в самой что ни на есть глубокой тишине Атлантики…
В двенадцать началось совещание в конторе администрации. Присутствовали мэр города и личный представитель губернатора. Кроме меня, в комнату, обставленную по европейскому образцу восемнадцатого века, были допущены два репортера из "Чикаго трибюн", одной из старейших газет. Мне нравилось здесь все - резные кресла, бронза, хрусталь, фарфор; захотелось даже спокойно устроиться на твердом сиденье, опереться о музейную спинку, вытянуть и положить на столик одного из Людовиков ноги. Но я должен работать для своей фирмы, точнее, для Би-Би-Си.
Администратор - тот самый черный грач - от имени хозяев Большого Джона разъяснил, что жизнь небоскреба протекает в соответствии с установленным порядком, что на всех ста этажах не должно быть места ни панике, ни суете, а тем более распространению каких-либо домыслов (одним глазом администратор взглянул на ребят из "Чикаго трибюн") и что он лично имеет свидетельство пострадавшего повара о том, что плита взорвалась по причине технической неисправности.
– Так, так, - произнес в тишине Боби. - Значит, ничего не случилось?
– Случился обычный акт хулиганства, если вы имеете в виду угрозу террористов. Вот и все, господа! - Администратор попытался на минуту стать этаким своим парнем, но, по-моему, роль ему не очень-то удалась. И он сам догадался, взмахнул фалдами своего рабочего фрака, продолжил с пафосом: - Большой Джон есть Большой Джон. Это марка нашей компании. И именно в силу исторической репутации Джон может привлечь внимание любых нарушителей общественного порядка! Надеюсь, - он нагнулся к главе города, - вы не возражаете против такой формулировки, господин мэр? Разве не случаются время от времени в Чикаго разные мелкие неприятности?
Господина мэра я взял крупным планом, и он сразу это уловил, внутренне насторожился. Не было в нем ничего привлекательного: оплывшее маслянистое лицо, утопленные, как патроны в патроннике, глаза. Вот, пожалуй, глаза… Они стреляют всякий раз на любой вызов, но по-разному…
– В Чикаго все бывает, - просто сказал мэр и подмигнул в глазок моей камеры. - Верно, Джон? Ты ведь не первый раз в Чикаго… Да? А теперь еще и отвечаешь за судьбу этого Джона… - Он обвел руками помещение, обернулся к газетчикам и неожиданно рассмеялся. - Да, да, друзья, в Чикаго… в Чикаго… вы знаете… все может ведь случиться…
Администратор визгливо поддакнул. Газетчики никак не прореагировали на грубую хитрость. Представитель губернатора вообще не проронил ни слова - сидел как истукан. Боби сопел носом, как преодолевающий пространство паровоз на картине Тёрнера. Я взглянул на него с удивлением: неужели опытный шеф полиции накаляется? И Боби, опередив движение моей камеры, успокоился, вытянул и положил на столик одного из Людовиков ноги в наимоднейших ботинках. Я снял его суперботинки.
Все поняли, что хозяин положения здесь Боби, и приумолкли. И он молчал. Даже задремал и уже начал чуть похрапывать. Что ж, бывает так, что человек в самые напряженные минуты проваливается в короткий внезапный сон…
– Скажите, дружище, - спросил шеф полиции, не поднимая век, - сколько стоил тогда Большой Джон?
– Разрешите разузнать, - нервно каркнул администратор, - когда - тогда?
– Ну при постройке… - Шеф приоткрыл один глаз.
– Девятьсот сорок миллионов долларов!
– Тех самых долларов? - уточнил Боби. - Еще до девальвации?
– Девятьсот сорок миллионов полноценных долларов, - педантично уточнил администратор.
– И вы жалеете пяти? - Шеф открыл второй глаз. - Пяти нынешних?.. При всей-то вашей прибыли?
Администратор понял наконец, что попал в обычную сеть для ловли дураков.
– А вы хотите, чтоб мы поддались шантажу? - Он говорил это Боби, а обращался ко мне, к моей камере. - Чтоб мы сдались черномазым?.. Кинули им в зубы всю эту мелочь?
Он и в самом деле рассердился, сжал кулаки, встал перед спокойно развалившимся Боби, словно желая вызвать его на бой.
Назревал конфликт. Очень интересный для телерепортажа. Под белой сорочкой, скрытой черным фраком, билось сердце тайного расиста.
– Кто это вам сказал, что пять миллионов - мелочь? - Боби осторожно снял ноги со столика. - Про черномазых? У вас есть данные? Вы их что, видели? А?
– Конечно, не видел… Извините… Просто сорвалось с языка.
– Ну, что вы, друзья… - попытался вмешаться мэр, но Боби отмахнулся от него.
Он достал из кармана носовой платок и вытер стол Людовика.
– Я спрашиваю! - Боби вошел в свою роль. - Кто сказал?
– Компания.
– Точнее!
– Правление…
– Что же они болтали о взрыве?
– Что это обычная история в Чикаго… - администратор развел руками. - Что они надеются на полицию…
– Конечно, мы все надеемся на старину Боби, на его колоссальный опыт. Как обычно, шеф наденет наручники и на этих хулиганов. - Мэр лениво поднялся с кресла, обратился к губернаторскому советнику: - Не желаете аперитив?
Тот промолчал.
– Хулиганов? - переспросил шеф. - Так вот… Примите к сведению анекдотец, а может быть, и просто забавный случай… - Боби начал рассказ, и мэр плюхнулся опять в кресло, а администратор склонился в немом почтении. - Некоторое время назад… одна дама… как мне стало известно… звонила астрологу. Мол, что станет со мной в самое ближайшее время?
Все понимающе улыбнулись.
– Эта дама, к вашему сведению, с шестьдесят первого этажа, номер квартиры… ну, это неважно, - продолжал Боби.
– И что сказал астролог? - заинтересовался мэр. - Что все будет в порядке?
– Не так-то просто… Он сказал, конечно, что звезды зодиака в ее пользу… - Все заулыбались. - Именно сегодня, в этот вечер, не надо ни о чем беспокоиться… Я цитирую астролога, - уточнил Боби. - Все, с кем вы встретитесь, будут полны особого внимания именно к вам, мадам. Особенно, прибавил по телефону этот тип, люди противоположного пола.
Боби остался доволен реакцией присутствующих.
– Ха-ха! - кричал довольный администратор. - С шестьдесят первого? Это такая тощая блондинка? Припоминаю! Ей лет эдак тридцать! С хвостиком!
– Семьдесят девять, - спокойно ответил шеф полиции, и администратор поперхнулся.
– А вам сколько? - спросил Боби администратора.
– Мне - сорок четыре.
Мне даже стыдно стало снимать этого вытянувшего по засаленным швам руки парня - такого административного… И мэра, стрелявшего в нас холостыми патронами, но все же хранившего про запас свое мэрство, знавшего, очень точно знавшего, что взрыв будет, но не сейчас, не сегодня…
– Так вот! - Боби встал с кресла. - Сколько лет в среднем вашим компаньонам?
– Нашим? - нервно спросил администратор.
– Вашим! Правлению вашей компании, которая уклоняется от уплаты пяти миллионов долларов.
– А вы считаете, что надо заплатить? - растерялся администратор. - Разрешите, я уточню про возраст. - Он ринулся к телефону.
– Не надо!
Боби остановил его движением пальца и направился к двери.
– Передайте этим людям, что мне семьдесят… как вы выразились, с хвостиком… Пора подумать о пенсии. Я улетаю… Пусть ваше правление прибудет сюда завтра и попытается остановить взрыв.
В полной тишине Боби (я снимал его спину) направился к двери. Как вдруг остановился, резко повернулся, приказал:
– Включите радио!
Мэр - именно мэр - первый дотянулся до радиоприемника. Передавался очередной выпуск "Джон таймс":
"…И мы, дети Америки, обездоленные дети, отвергнутые Америкой, мы обращаемся именно к вам: не допустите взрыва. Глупости этой не простят ни ваши дети, ни внуки, ни те, кто еще не родился от них!.."
Я сразу узнал голос: говорит Голдрин.
Говорит своим спокойным грудным голосом, очень далеким по настроению и мыслям от всех нас.
Почему-то мы побежали. Вот так - снялись вдруг с места и побежали. По бесконечным коридорам. Потом почему-то остановились в поисках лифта и никак не могли его обнаружить. Не помню, снимал ли я этот безумный бег.
Все мы ехали навстречу Голдрину.
А в ушах застряла жесткая фраза Боби, обращенная неизвестно к кому:
– Эй вы, заткните его!
Но и в лифте звучал Голдрин: "Я обращаюсь к вам, несчастные дети…"
– Заткните! - ревел Боби.
– Да заткните вы его! - вдруг пробудился личный представитель губернатора, и Боби удивленно взглянул на этого господина, словно припоминая, кто он такой.
Глава шестнадцатая
В "Джон таймс" произошла приличная потасовка. Пол был покрыт рваными бумажками. Мебель раскидана. Нэш и Голдрин сидели, как манекены, в креслах, оплетенные электрическим шнуром. Возле них застыли ребята Боби.
Такое превращение редакции в полицейский участок застало всех врасплох. Я даже снимать начал с замедленной реакцией.
– Я протестую! - громко сказал Нэш, когда мы возникли в дверях. Мне показалось через глазок телекамеры, что каждая веснушка на его лице светится.
Голдрин был похож на черное изваяние.
Газетчики фотографировали.
– Что это значит? - хриплым шепотом спросил шеф и вдруг заорал во всю силу своих легких: - Болваны!.. Я сказал "заткнуть", но не более!.. Гари, ты всегда был идиотом и служакой!..
Гари, потирая распухший подбородок, мрачно посмотрел на полицейских, и те развязали пленников.
Нэш поднялся, раскинул в стороны руки, присел.
– Не забудьте упомянуть о свободе слова в нашей стране, - сказал он с усмешкой газетчикам. - И вы, Бари! Если, конечно, включите в репортаж эти кадры…
– Включу, - пообещал я.
– Как вы могли поднимать панику в нашем доме? - накинулся на него администратор. - Я велю немедленно вас выселить!
Нэш невозмутимо возвышался перед ним. Розовые мальчишеские щеки его пылали.
– Моя редакция арендует это помещение, и срок контракта не истек… Посему, - он указал на дверь, - попрошу вас вон…
Администратор попятился.
– Зачем молоть всякую чепуху! - вмешался энергично мэр, покосившись на Голдрина. - Кого надо спасать именно сегодня?
– Это началось не сегодня, - уточнил писатель.
– Когда же?
– Это началось в семнадцатом веке, когда первых рабов-негров привезли в Вирджинию…
На него смотрели как на сумасшедшего.
– Кого же мы спасаем, господин проповедник? - повысил голос мэр. - Жителей Чикаго или бандитов?
– Мы спасаем Америку, - прогудел из кресла Голдрин.
Мэр и представитель губернатора иронически переглянулись.
– Об Америке позаботятся и без вас, - холодно сказал представитель губернатора.
– Благодарю! - Голдрин поднялся. - Если вы, господин, имеете в виду цветных, то о нас заботятся ежедневно. - Он направился к двери. На минуту задержался, оглянулся, увидел искаженные ненавистью лица. - Что ж вы не кричите "грязный ниггер", господин мэр? Я к этому привык.
Мэр побагровел. Из его легких вырвался хрип, и мне явственно послышался в нем привычный удар в спину: "Ниггер".
– Вы доказали мне, - сказал со спокойной улыбкой Голдрин, - что плантаторская психология пережила века.
– Прошу внимания! - Боби держал в руках какую-то записку. - Информирую всех, что после состоявшейся передачи одна из жительниц выбросилась из окна. Боюсь, мистер Голдрин и мистер Нэш, что вам придется отвечать перед законом.
Голдрин пожал плечами, вышел.
– Надо еще доказать… - Нэш тоже пожал плечами и попросил не мешать ему работать.
Ребята из "Чикаго трибюн" незаметно исчезли. Материалов у них было на целую полосу.
Мы перешли в комнату, занятую временно Боби.
Представители власти явно нервничали, тихо переругиваясь в углу. Боби беседовал со своими ребятами, давал различные поручения. Наконец мэр подошел к шефу полиции, положил руку на его плечо.
– Что будем делать, Боби?
Шеф поднял усталое лицо.
– Выход единственный. Эвакуировать людей… Не снимайте, пожалуйста, Джон.
Я опустил камеру.
– Как так? - Администратор с трудом осознавал важность лаконичного сообщения.
– Пусть взрывают пустую коробку, - спокойно ответил шеф.
– А мы успеем? - спросил мэр.
– Должны успеть.
Через два часа на совещании у мэра Чикаго (я туда не ездил) было решено эвакуировать жителей Большого Джона. Администрация сделала заявление по внутреннему радио и объявила план вывозки людей с личными вещами вертолетами и автобусами. Телевидение подхватило новость: прямой репортаж велся из вертолета, кружившего над небоскребом.
Миссия моя заканчивалась. Я должен был снять эвакуацию, пустой дом перед взрывом и уйти одним из последних. Вот и все. Звонок Нэша ошеломил меня:
– Они не хотят уезжать, Бари… Мне не с кем больше посоветоваться… Извините, ради бога… Что делать, Бари?
– Кто не хочет?
– Очень многие семьи… Мои сотрудники едва успевают отвечать по телефону.
– Массовый психоз?
– Хуже. - Нэш кашлянул. - Они сознательно. Привыкли. Не хотят и не могут уходить из этого дома.
– Не хотят и не могут, - повторил я тупо. - Понятно, Нэш. - И процитировал чью-то фразу: - "Жизнь пуста, если она не имеет цели".
– Не шутите, пожалуйста, Бари. Что же делать?
– Вы пропагандист, Нэш, а я - всего-навсего репортер. Убеждайте.
– Они не послушаются, слова бесполезны. - Нэш тяжело вздохнул.
– Тогда записывайте номера квартир и передайте их Боби. У него энергичные ребята, вы знаете.
– В самом деле, полиция стара, как и государство. - Обрадованный Нэш процитировал Маркса. - Как мне не пришло в голову, что это прямая обязанность полиции?!
Через час-полтора я мог приступить к съемкам. Прилег на постель, забылся в коротком сне. Но отдохнуть мне не дали: кто-то звонил. Чертыхаясь, открыл я дверь, увидел разодетого Боби.
– Вы собрались на свадьбу? - спросил я.
– Я к вам, дружище. Не возражаете? - Он сел. - Все суетятся, а вы дремлете.
– Суматошный день…
– Правильно делаете. - Боби зевнул, прикрыв ладонью рот. - Хочу немного поболтать, дружище. И еще пригласить вас на обед.
– С удовольствием. После съемок.
– Хотя платить придется скорее всего вам, - шеф хитровато поглядывал на меня из-под косматых бровей. - С вас причитается, старина…
– То есть?..
– Вероятно, в ближайшие часы ваш гонорар удвоится.
– У вас есть новости? - Я потянулся за камерой.
Боби остановил меня жестом.
– Я удивлен вашей прозорливостью, мистер Бари. Они действительно угрожают Чикаго. Впрочем, это не новость. Наверное, уже передают.
Он включил телевизор. Диктор читал экстренное сообщение, поступившее на телевидение, радио, в редакции газет.
"Адская кнопка" поставила ультиматум Чикаго. Большой Джон, говорилось в ультиматуме террористов, будет взорван в назначенный срок. Это серьезное предупреждение городу. Если через сутки не будут удовлетворены требования группы, то несколько бомб уничтожат Чикаго.
– Сумма выкупа? - спросил я Боби.
– Копейки, - махнул он рукой. - По полторы тысячи с носа.
– Десять миллиардов, - прикинул я. - Это с лихвой окупает их расходы. И дает очко в игре остальным!
– Вы настоящий политик, Джон. В отличие от всех болтунов - мэра, губернатора и прочих… - Боби улыбнулся. - Я редко кому говорю комплименты.
Условия игры были обычные: заправленный, готовый к взлету самолет; требуемая сумма в купюрах и золотых слитках на борту; полная безопасность проезда на аэродром и полета.
– Придется дать им почетный эскорт, - усмехнулся Боби. - Ничего не попишешь, буду сам сопровождать и следить, чтобы какой-нибудь идиот не выстрелил по этим чернокожим. Иначе всем нам крышка.
– Они действительно цветные?
– Да, Бари. И это самый большой секрет. Социальный динамит опаснее всего… Узнай раньше времени мэр или кто-то другой, и в Чикаго начнется новая гражданская война. Вы, надеюсь, понимаете…
Я выразительно посмотрел на телефон, и Боби, перехватив мой взгляд, сделал официальное заявление, что отныне ни одно слово не вылетит за стены моего номера, не попадет ни в одно любопытствующее ухо.
– А Голдрин? - спросил я. - Администратор?
– Этот просто негодяй с рождения… Что касается вашего писателя, то он догадывается, но его никто не принимает всерьез… Я же, - Боби невесело рассмеялся, - знаю всех двенадцать в лицо.
– И вы…
Боби помрачнел.
– Кнопка… Я говорил уже… Ее можно нажать даже в самолете. - Боби по-стариковски покряхтел, положил большую ладонь на мое плечо, - Джон, если бы ты родился в Америке, - глаза его стали строгими, - ты давно был бы президентом США… Забудьте об этом, пожалуйста, старина.
Я почувствовал серьезность момента. Понимающе улыбнулся, махнул рукой.
– Уже забыл… За что такая честь?
Шеф расслабился в кресле, с минуту молчал.
– Я проверил вашу сумасшедшую версию. К сожалению, вы оказались правы.
Он протянул мне бумажку. На ней была напечатана одна строка:
Я несколько раз перечитал строку, мучительно соображая, почему именно двадцать пять миллионов. И вдруг вспомнил свою шутливую фразу: "А если они хотят освободить всех?" Двадцать пять миллионов - да ведь это все негритянское население Америки! От кого их освободить? Напрашивался примитивно-дикий ответ: от белых. Но как? С помощью шантажа и взрывов?
Кажется, последнюю фразу я произнес вслух:
– Черт их знает, - пробурчал Боби.
Мы тупо смотрели друг на друга, понимая, что влипли в идиотскую ситуацию. Освободить двадцать пять миллионов? А они спросили у этих миллионов, нужно ли их освобождать?
– Могут взорвать! - сказал я.
– Могут! - согласился шеф.
– Что ж, - я выключил болтливый телевизор, - пусть Америка раскошелится, а журналисты заработают свое. При чем здесь удвоение моего гонорара?
Боби встал, застегнул пиджак.
– Я обещаю вам, Джон, - в голосе его прозвучали торжественные нотки, - что вы один снимете арест банды…
Я молчал.
Боби подошел ко мне вплотную, положил огромные ручищи на спинку стула.
– Я чувствую, Джон, что вы… именно вы способны помочь мне обнаружить кнопку.
Я спокойно взглянул в глаза.
– Кнопку - нет. Исключено, Боби…
– Значит, сами эти штуки?
– Не знаю, - сказал я.
Боби подвел меня к окну, отодвинул пеструю штору.
– Взгляните сюда, Джон. Видите эту штуковину?
Внизу напротив нашего небоскреба высилась, как небольшой рыцарский замок, старая водонапорная башня - единственное здание, уцелевшее после знаменитого пожара 1871 года.
– Рекламная знаменитость, - узнал я. - Водокачка.
– Я ее помню с детства, - продолжал задумчиво шеф. - Она казалась мне замечательней любого небоскреба. Здесь работала моя мать, и я знаю каждый уголок внутри. Когда я воевал во Вьетнаме, бессмысленно сбрасывал бомбы на джунгли, мечтал только о том, чтобы выжить, вернуться, потрогать ладонью старый камень водокачки…
Я смотрел на него с удивлением.
– Да, Джон, это было, - подтвердил он кивком. - Когда-нибудь расскажу подробнее… Я был ранен, вернулся, поступил в полицию. Не представляете, Бари, какой я был тогда. Пропорционально сложен, крепкой кости, в меру мяса - я сразу стал рядовым с популярной фамилией… И вот - все бессмысленно…
– Почему? - спросил я.
– Я не хочу, чтоб ее разрушили, - просто сказал Боби. - Чикаго без этой старушки не Чикаго.
Он отвернулся к окну.
– Я подумаю о вашей просьбе, - тихо проговорил я.
И Боби сразу понял меня, на цыпочках удалился в угол, затих, словно испарился.
Я думал про своего единственного друга Аллена.
В школе его звали Вилли. Вилли Копфманн. Но он-то любил, чтобы его называли Алленом. Кажется, так звали его деда по материнской линии, который в детстве, как и мой дед Жолио, столкнулся лицом к лицу со смертью в лагерях третьего рейха. Мы с Алленом дружили по-настоящему: делились секретами и никогда не выдавали друг друга.
Тихий, застенчивый Аллен оправдывал свою фамилию: он был настоящим головою-человеком. Прежде всего - человеком! Вилли Копфманн стал знаменитым физиком и остался прежним Алленом. Он приезжал к нам с Марией в гости, когда мы были молодые, не разъехались еще в разные концы света, разделял наши хлопоты, играл с Эдди и непрерывно шутил. Кажется, не было более коммуникабельного человека. Но я-то знал, что Аллен всегда одинок, замкнут. Временами мне казалось, что он влюблен в Марию.
Когда он уехал в Америку, где ему были предложены любые условия для работы, Вилли Копфманн исчез из всех справочников, появился физик Аллен. Через несколько лет исчез и профессор Аллен.
Всего несколько человек в мире знали, что Аллен существует, что он продолжает свои исследования. Из этих нескольких один я был уверен, что мой друг осуществил мечту своей жизни - обрел одиночество.
Он жил над Землей, облетая ее каждые полтора часа. На новейшей американской космической станции "Феникс", которая была самой комфортабельной станцией для труда и отдыха. Техническая часть была отработана великолепно: в жилом отсеке станции путем вращения сфер создана нормальная тяжесть (я даже подозревал, что там среди современной мебели, стояли в кадках карликовые пальмы, которые Аллена всегда успокаивали), а в спутниковых отсеках царила обычная невесомость, где Аллен мог заниматься своими давними увлечениями - выращивать редкой красоты и большой стоимости кристаллы, варить незнакомые для Земли сплавы металлов, искать победителей непобежденных на планете болезней, исследуя под микроскопом на молекулярном уровне свою кровь.
И все же Аллен скучал. Получив через одного из его коллег секретную записку с указанием радиоволны, я тотчас вышел на связь со станцией "Феникс". Нередко у Аллена или у меня являлась острая потребность в общении, и я болтал с ним о разных земных и космических мелочах, не вдаваясь, разумеется, в подробности того дела, которое осуществляла самая секретная космическая лаборатория США.
У меня всегда была с собой карманная рация для вызова Аллена. При включении она неизменно давала сигнал, когда Аллен пролетал в космосе над тем местом земного шара, где я находился. Сигнал прозвучал совсем недавно, и ждать облета "Фениксом" Земли было нецелесообразно.
– Боби, - негромко позвал я, и он тотчас материализовался из угла. - Кажется, я постараюсь помочь вам. За результаты не ручаюсь… Вы ничего не слышали и ничего не знаете…
В ответ на эту шаблонную фразу шеф полиции так энергично стал трясти головой, что я понял: не выдаст.
– Мне нужен мощный передатчик.
– Он к вашим услугам! - сразу же отозвался Боби. - Можно распорядиться?
– При одном условии: о моих действиях никто не должен знать… Это очень серьезно, Боби!
– Я сам буду вас сопровождать.
Через четверть часа мы были на городской радиостанции. Я заказал нужную волну и остался один в студии. Боби дежурил по ту сторону толстой двери.
– Вы отчаянный парень, - сказал он перед этим. - Будьте осторожны. Они, - он подчеркнул это слово, - записывают все радиопереговоры.
– Знаю. Пока они поймут, что к чему, мы спасем город.
Довольно долго вызывал я Аллена. "Феникс" был вне зоны слышимости. Наконец раздался знакомый глуховатый голос:
Такое превращение редакции в полицейский участок застало всех врасплох. Я даже снимать начал с замедленной реакцией.
– Я протестую! - громко сказал Нэш, когда мы возникли в дверях. Мне показалось через глазок телекамеры, что каждая веснушка на его лице светится.
Голдрин был похож на черное изваяние.
Газетчики фотографировали.
– Что это значит? - хриплым шепотом спросил шеф и вдруг заорал во всю силу своих легких: - Болваны!.. Я сказал "заткнуть", но не более!.. Гари, ты всегда был идиотом и служакой!..
Гари, потирая распухший подбородок, мрачно посмотрел на полицейских, и те развязали пленников.
Нэш поднялся, раскинул в стороны руки, присел.
– Не забудьте упомянуть о свободе слова в нашей стране, - сказал он с усмешкой газетчикам. - И вы, Бари! Если, конечно, включите в репортаж эти кадры…
– Включу, - пообещал я.
– Как вы могли поднимать панику в нашем доме? - накинулся на него администратор. - Я велю немедленно вас выселить!
Нэш невозмутимо возвышался перед ним. Розовые мальчишеские щеки его пылали.
– Моя редакция арендует это помещение, и срок контракта не истек… Посему, - он указал на дверь, - попрошу вас вон…
Администратор попятился.
– Зачем молоть всякую чепуху! - вмешался энергично мэр, покосившись на Голдрина. - Кого надо спасать именно сегодня?
– Это началось не сегодня, - уточнил писатель.
– Когда же?
– Это началось в семнадцатом веке, когда первых рабов-негров привезли в Вирджинию…
На него смотрели как на сумасшедшего.
– Кого же мы спасаем, господин проповедник? - повысил голос мэр. - Жителей Чикаго или бандитов?
– Мы спасаем Америку, - прогудел из кресла Голдрин.
Мэр и представитель губернатора иронически переглянулись.
– Об Америке позаботятся и без вас, - холодно сказал представитель губернатора.
– Благодарю! - Голдрин поднялся. - Если вы, господин, имеете в виду цветных, то о нас заботятся ежедневно. - Он направился к двери. На минуту задержался, оглянулся, увидел искаженные ненавистью лица. - Что ж вы не кричите "грязный ниггер", господин мэр? Я к этому привык.
Мэр побагровел. Из его легких вырвался хрип, и мне явственно послышался в нем привычный удар в спину: "Ниггер".
– Вы доказали мне, - сказал со спокойной улыбкой Голдрин, - что плантаторская психология пережила века.
– Прошу внимания! - Боби держал в руках какую-то записку. - Информирую всех, что после состоявшейся передачи одна из жительниц выбросилась из окна. Боюсь, мистер Голдрин и мистер Нэш, что вам придется отвечать перед законом.
Голдрин пожал плечами, вышел.
– Надо еще доказать… - Нэш тоже пожал плечами и попросил не мешать ему работать.
Ребята из "Чикаго трибюн" незаметно исчезли. Материалов у них было на целую полосу.
Мы перешли в комнату, занятую временно Боби.
Представители власти явно нервничали, тихо переругиваясь в углу. Боби беседовал со своими ребятами, давал различные поручения. Наконец мэр подошел к шефу полиции, положил руку на его плечо.
– Что будем делать, Боби?
Шеф поднял усталое лицо.
– Выход единственный. Эвакуировать людей… Не снимайте, пожалуйста, Джон.
Я опустил камеру.
– Как так? - Администратор с трудом осознавал важность лаконичного сообщения.
– Пусть взрывают пустую коробку, - спокойно ответил шеф.
– А мы успеем? - спросил мэр.
– Должны успеть.
Через два часа на совещании у мэра Чикаго (я туда не ездил) было решено эвакуировать жителей Большого Джона. Администрация сделала заявление по внутреннему радио и объявила план вывозки людей с личными вещами вертолетами и автобусами. Телевидение подхватило новость: прямой репортаж велся из вертолета, кружившего над небоскребом.
Миссия моя заканчивалась. Я должен был снять эвакуацию, пустой дом перед взрывом и уйти одним из последних. Вот и все. Звонок Нэша ошеломил меня:
– Они не хотят уезжать, Бари… Мне не с кем больше посоветоваться… Извините, ради бога… Что делать, Бари?
– Кто не хочет?
– Очень многие семьи… Мои сотрудники едва успевают отвечать по телефону.
– Массовый психоз?
– Хуже. - Нэш кашлянул. - Они сознательно. Привыкли. Не хотят и не могут уходить из этого дома.
– Не хотят и не могут, - повторил я тупо. - Понятно, Нэш. - И процитировал чью-то фразу: - "Жизнь пуста, если она не имеет цели".
– Не шутите, пожалуйста, Бари. Что же делать?
– Вы пропагандист, Нэш, а я - всего-навсего репортер. Убеждайте.
– Они не послушаются, слова бесполезны. - Нэш тяжело вздохнул.
– Тогда записывайте номера квартир и передайте их Боби. У него энергичные ребята, вы знаете.
– В самом деле, полиция стара, как и государство. - Обрадованный Нэш процитировал Маркса. - Как мне не пришло в голову, что это прямая обязанность полиции?!
Через час-полтора я мог приступить к съемкам. Прилег на постель, забылся в коротком сне. Но отдохнуть мне не дали: кто-то звонил. Чертыхаясь, открыл я дверь, увидел разодетого Боби.
– Вы собрались на свадьбу? - спросил я.
– Я к вам, дружище. Не возражаете? - Он сел. - Все суетятся, а вы дремлете.
– Суматошный день…
– Правильно делаете. - Боби зевнул, прикрыв ладонью рот. - Хочу немного поболтать, дружище. И еще пригласить вас на обед.
– С удовольствием. После съемок.
– Хотя платить придется скорее всего вам, - шеф хитровато поглядывал на меня из-под косматых бровей. - С вас причитается, старина…
– То есть?..
– Вероятно, в ближайшие часы ваш гонорар удвоится.
– У вас есть новости? - Я потянулся за камерой.
Боби остановил меня жестом.
– Я удивлен вашей прозорливостью, мистер Бари. Они действительно угрожают Чикаго. Впрочем, это не новость. Наверное, уже передают.
Он включил телевизор. Диктор читал экстренное сообщение, поступившее на телевидение, радио, в редакции газет.
"Адская кнопка" поставила ультиматум Чикаго. Большой Джон, говорилось в ультиматуме террористов, будет взорван в назначенный срок. Это серьезное предупреждение городу. Если через сутки не будут удовлетворены требования группы, то несколько бомб уничтожат Чикаго.
– Сумма выкупа? - спросил я Боби.
– Копейки, - махнул он рукой. - По полторы тысячи с носа.
– Десять миллиардов, - прикинул я. - Это с лихвой окупает их расходы. И дает очко в игре остальным!
– Вы настоящий политик, Джон. В отличие от всех болтунов - мэра, губернатора и прочих… - Боби улыбнулся. - Я редко кому говорю комплименты.
Условия игры были обычные: заправленный, готовый к взлету самолет; требуемая сумма в купюрах и золотых слитках на борту; полная безопасность проезда на аэродром и полета.
– Придется дать им почетный эскорт, - усмехнулся Боби. - Ничего не попишешь, буду сам сопровождать и следить, чтобы какой-нибудь идиот не выстрелил по этим чернокожим. Иначе всем нам крышка.
– Они действительно цветные?
– Да, Бари. И это самый большой секрет. Социальный динамит опаснее всего… Узнай раньше времени мэр или кто-то другой, и в Чикаго начнется новая гражданская война. Вы, надеюсь, понимаете…
Я выразительно посмотрел на телефон, и Боби, перехватив мой взгляд, сделал официальное заявление, что отныне ни одно слово не вылетит за стены моего номера, не попадет ни в одно любопытствующее ухо.
– А Голдрин? - спросил я. - Администратор?
– Этот просто негодяй с рождения… Что касается вашего писателя, то он догадывается, но его никто не принимает всерьез… Я же, - Боби невесело рассмеялся, - знаю всех двенадцать в лицо.
– И вы…
Боби помрачнел.
– Кнопка… Я говорил уже… Ее можно нажать даже в самолете. - Боби по-стариковски покряхтел, положил большую ладонь на мое плечо, - Джон, если бы ты родился в Америке, - глаза его стали строгими, - ты давно был бы президентом США… Забудьте об этом, пожалуйста, старина.
Я почувствовал серьезность момента. Понимающе улыбнулся, махнул рукой.
– Уже забыл… За что такая честь?
Шеф расслабился в кресле, с минуту молчал.
– Я проверил вашу сумасшедшую версию. К сожалению, вы оказались правы.
Он протянул мне бумажку. На ней была напечатана одна строка:
ОСВОБОДИТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МИЛЛИОНОВ ЗАЛОЖНИКОВ!
Я несколько раз перечитал строку, мучительно соображая, почему именно двадцать пять миллионов. И вдруг вспомнил свою шутливую фразу: "А если они хотят освободить всех?" Двадцать пять миллионов - да ведь это все негритянское население Америки! От кого их освободить? Напрашивался примитивно-дикий ответ: от белых. Но как? С помощью шантажа и взрывов?
Кажется, последнюю фразу я произнес вслух:
– Черт их знает, - пробурчал Боби.
Мы тупо смотрели друг на друга, понимая, что влипли в идиотскую ситуацию. Освободить двадцать пять миллионов? А они спросили у этих миллионов, нужно ли их освобождать?
– Могут взорвать! - сказал я.
– Могут! - согласился шеф.
– Что ж, - я выключил болтливый телевизор, - пусть Америка раскошелится, а журналисты заработают свое. При чем здесь удвоение моего гонорара?
Боби встал, застегнул пиджак.
– Я обещаю вам, Джон, - в голосе его прозвучали торжественные нотки, - что вы один снимете арест банды…
Я молчал.
Боби подошел ко мне вплотную, положил огромные ручищи на спинку стула.
– Я чувствую, Джон, что вы… именно вы способны помочь мне обнаружить кнопку.
Я спокойно взглянул в глаза.
– Кнопку - нет. Исключено, Боби…
– Значит, сами эти штуки?
– Не знаю, - сказал я.
Боби подвел меня к окну, отодвинул пеструю штору.
– Взгляните сюда, Джон. Видите эту штуковину?
Внизу напротив нашего небоскреба высилась, как небольшой рыцарский замок, старая водонапорная башня - единственное здание, уцелевшее после знаменитого пожара 1871 года.
– Рекламная знаменитость, - узнал я. - Водокачка.
– Я ее помню с детства, - продолжал задумчиво шеф. - Она казалась мне замечательней любого небоскреба. Здесь работала моя мать, и я знаю каждый уголок внутри. Когда я воевал во Вьетнаме, бессмысленно сбрасывал бомбы на джунгли, мечтал только о том, чтобы выжить, вернуться, потрогать ладонью старый камень водокачки…
Я смотрел на него с удивлением.
– Да, Джон, это было, - подтвердил он кивком. - Когда-нибудь расскажу подробнее… Я был ранен, вернулся, поступил в полицию. Не представляете, Бари, какой я был тогда. Пропорционально сложен, крепкой кости, в меру мяса - я сразу стал рядовым с популярной фамилией… И вот - все бессмысленно…
– Почему? - спросил я.
– Я не хочу, чтоб ее разрушили, - просто сказал Боби. - Чикаго без этой старушки не Чикаго.
Он отвернулся к окну.
– Я подумаю о вашей просьбе, - тихо проговорил я.
И Боби сразу понял меня, на цыпочках удалился в угол, затих, словно испарился.
Я думал про своего единственного друга Аллена.
В школе его звали Вилли. Вилли Копфманн. Но он-то любил, чтобы его называли Алленом. Кажется, так звали его деда по материнской линии, который в детстве, как и мой дед Жолио, столкнулся лицом к лицу со смертью в лагерях третьего рейха. Мы с Алленом дружили по-настоящему: делились секретами и никогда не выдавали друг друга.
Тихий, застенчивый Аллен оправдывал свою фамилию: он был настоящим головою-человеком. Прежде всего - человеком! Вилли Копфманн стал знаменитым физиком и остался прежним Алленом. Он приезжал к нам с Марией в гости, когда мы были молодые, не разъехались еще в разные концы света, разделял наши хлопоты, играл с Эдди и непрерывно шутил. Кажется, не было более коммуникабельного человека. Но я-то знал, что Аллен всегда одинок, замкнут. Временами мне казалось, что он влюблен в Марию.
Когда он уехал в Америку, где ему были предложены любые условия для работы, Вилли Копфманн исчез из всех справочников, появился физик Аллен. Через несколько лет исчез и профессор Аллен.
Всего несколько человек в мире знали, что Аллен существует, что он продолжает свои исследования. Из этих нескольких один я был уверен, что мой друг осуществил мечту своей жизни - обрел одиночество.
Он жил над Землей, облетая ее каждые полтора часа. На новейшей американской космической станции "Феникс", которая была самой комфортабельной станцией для труда и отдыха. Техническая часть была отработана великолепно: в жилом отсеке станции путем вращения сфер создана нормальная тяжесть (я даже подозревал, что там среди современной мебели, стояли в кадках карликовые пальмы, которые Аллена всегда успокаивали), а в спутниковых отсеках царила обычная невесомость, где Аллен мог заниматься своими давними увлечениями - выращивать редкой красоты и большой стоимости кристаллы, варить незнакомые для Земли сплавы металлов, искать победителей непобежденных на планете болезней, исследуя под микроскопом на молекулярном уровне свою кровь.
И все же Аллен скучал. Получив через одного из его коллег секретную записку с указанием радиоволны, я тотчас вышел на связь со станцией "Феникс". Нередко у Аллена или у меня являлась острая потребность в общении, и я болтал с ним о разных земных и космических мелочах, не вдаваясь, разумеется, в подробности того дела, которое осуществляла самая секретная космическая лаборатория США.
У меня всегда была с собой карманная рация для вызова Аллена. При включении она неизменно давала сигнал, когда Аллен пролетал в космосе над тем местом земного шара, где я находился. Сигнал прозвучал совсем недавно, и ждать облета "Фениксом" Земли было нецелесообразно.
– Боби, - негромко позвал я, и он тотчас материализовался из угла. - Кажется, я постараюсь помочь вам. За результаты не ручаюсь… Вы ничего не слышали и ничего не знаете…
В ответ на эту шаблонную фразу шеф полиции так энергично стал трясти головой, что я понял: не выдаст.
– Мне нужен мощный передатчик.
– Он к вашим услугам! - сразу же отозвался Боби. - Можно распорядиться?
– При одном условии: о моих действиях никто не должен знать… Это очень серьезно, Боби!
– Я сам буду вас сопровождать.
Через четверть часа мы были на городской радиостанции. Я заказал нужную волну и остался один в студии. Боби дежурил по ту сторону толстой двери.
– Вы отчаянный парень, - сказал он перед этим. - Будьте осторожны. Они, - он подчеркнул это слово, - записывают все радиопереговоры.
– Знаю. Пока они поймут, что к чему, мы спасем город.
Довольно долго вызывал я Аллена. "Феникс" был вне зоны слышимости. Наконец раздался знакомый глуховатый голос: