Страница:
Чего Дики никак не мог понять, так это кому нести записку-то? «Мисс Дженни Хилл». Но ведь никакой Дженни Хилл не было. Вот Дженни Форбс — такая была точно. Тогда почему тот мистер в машине велел передать записку мисс Дженни Хилл? Не было в Хэйзлдопс никакой Дженни Хилл.
Так он думал сперва, но потом, когда эта старушенция, работающая у миссис Мерридью, кое-что выболтала. Дики понял, что Хилл и есть Форбс, только не очень понял почему. Ну да чем меньше болтаешь, тем целее будешь.
— Дженни Хилл, — неожиданно громко произнес Дики. — Мисс Хилл… мисс Дженни Хилл.
Дженни с удивлением взглянула на него.
— Что ты сказал?
Дики смотрел на нее с невинной улыбкой.
— О-о! Так… Ничего. Просто почему-то вспомнилось.
Вы когда-нибудь слышали это имя?
— Еще бы мне не слышать, — ответила Дженни. — Это было мое имя.
— О-о! Чего же вы его поменяли?
Дженни закусила губу. Была ли эта милая улыбка действительно настолько наивна? Дженни начала в этом сомневаться.
— Ты слишком любопытный, — засмеявшись, сказала она.
— Ну так интересно же, — синие глаза были по-прежнему ясными и простодушными.
Неожиданно для себя Дженни принялась объяснять что к чему.
— Видишь ли, иногда живешь и живешь под каким-то именем, думаешь, что оно твое, а потом оказывается, что это не так.
— Что не так? — спросил заметно оживившийся Дики.
— Оказывается, это не твое имя, — ответила Дженни. — А у тебя на самом деле другое имя, и никто этого не знает… пока не знает.
Вспоминая потом этот разговор, Дженни сама не понимала, почему начала все это рассказывать. Дженни не знала, что она была отнюдь не единственной, кто, поддавшись трогательно-невинному взгляду Дики, выкладывал то, чего совсем не стоило говорить. Не единственной и не последней.
— Это очень интересно, — Дики отвел взгляд и стал думать о записке. — Значит, — сказал он через минуту, — если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы «Мисс Дженни Хилл», то она была бы для вас?
Дженни вздрогнула.
— Да, для меня, — быстро ответила Дженни. — А зачем тебе это?
Синие глаза снова стали прилежно на нее смотреть.
— Да так. Просто интересно.
Дженни остановилась, пытаясь понять, кто мог послать ей записку на имя Дженни Хилл. Здесь в Хэйзлдоне она была Дженни Форбс. Каким образом у этого мальчугана оказалась записка и кто мог адресовать ее Дженни Хилл?
Ей вспомнился Мэк, и она вдруг вздрогнула от страха.
Странно, живя рядом, в соседнем доме, и даже потом, когда перебралась в Элипгтон-хаус, она никогда не боялась Мэка. Тогда не боялась, а теперь, скрываясь в другом месте, ей стало страшно. Чепуха, конечно! Неслыханная глупость!..
— Почему тебе интересно? — спросила она.
Синие глаза не отрывались от лица Дженни. Дики ковырял песок носком башмака.
— Да просто так…
— Дики! Ответь мне, только честно… Как ты узнал, что меня звали Дженни Хилл?
— Да это все знают? Честно! Это все миссис Уоррингтон, которая служит у миссис Мерридью. Это она как-то узнала… она всюду сует свой нос. А если уж она знает, то считайте, все знают! А наверное, здорово, когда две фамилии. Ведь обычно у женщин бывает одна пока они не замужем, а потом — фамилия мужа. Только я никогда не слыхал, чтоб у кого-то, кто не замужем, тоже были две фамилии. Потому я и спросил.
Объяснение было вполне убедительное. Однако долгий опыт общения с Мэг и Джойс научил Дженни осторожно относиться к ангельски невинным взглядам и горячим уверениям — на самом деле на уме у ангелочка могло быть совсем иное. У Мэг был прямо-таки талант проделывать такие штучки, и Дженни, увидев эти невинные синие очи, почему-то вспомнила Мэг.
Как он сказал?.. «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?»
— Если ты знаешь что-то про записку для меня, лучше скажи сразу.
В невинных синих глазах мелькнуло искреннее удивление.
— Я ничего не говорил про записку для вас, мисс! Зачем мне говорить, раз ее не было? Правда?
Дженни чуть не рассмеялась. Но смеяться почему-то не хотелось. Слишком тяжким было ощущение важности того, что было сказано.
— Раз не было, то и незачем, — нетерпеливо согласилась Дженни. — Это понятно. Но ты спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Спросил ведь? Вот я и хочу знать, что ты имел в виду.
— Ничего не имел. Правда, ничего. Вы же не рассердились на меня, мисс? Я не хотел вас обидеть.
— Я и не обиделась. Я просто хочу знать, почему ты так сказал.
Дики решил, что разговор слишком затянулся. Вообще-то, у него в запасе было два коронных трюка. Один из них — наивный взгляд — больше не помогал, и Дики подумал, что пора воспользоваться вторым. Он крепко зажмурился и не менее крепко сжал кулаки. Из глаз хлынули потоки слез. Это был очень полезный трюк! Если невинный взгляд не приносил желаемых результатов, всегда можно было пустить в ход слезы. Однако Дженни снова вспомнились артистичные выходки Мэг.
— Я не хотел обидеть! — очень эффектно всхлипнув, произнес Дики.
— И все же я хочу знать, почему ты это сказал, — повторила Дженни.
Дики старательно тер кулаками глаза.
— Я никого не хотел обидеть! Сам не знаю.
И в тот момент, когда Дженни сделала шаг в его сторону, Дики испуганно развернулся и убежал. Через сад миссис Бишоп прямо на пустошь. Он решил, что впредь будет держаться от мисс Дженни Хилл подальше.
Дженни, хмурясь, направилась домой.
Глава 32
Ричард был в Лондоне. Он вернулся вечером, когда Кэролайн Дэйнсворт накрывала стол к ужину, и, сразу пройдя в гостиную, подставил спину растопленному камину, такому приятному в вечерние часы.
— Дженни… — почти сразу произнес он.
Что-то в голосе Ричарда заставило сердце девушки забиться сильнее.
— Да, Ричард! — большие карие глаза смотрели настороженно.
— Ничего! Не смотри так испуганно. Я просто подумал, что мы должны выяснить положение дел и сегодня я наведался в Сомерсет-хаус.
— В Сомерсет-хаус?
— Да, ты ведь знаешь, что там хранятся брачные свидетельства и прочие документы. Именно там Мэк Форбс почерпнул свою информацию. Теперь мне тоже все известно.
Так и есть: твои отец и мать сочетались браком в январе сорокового года. Чтобы быть точным, второго января тысяча девятьсот сорокового года. Когда ты родилась, Дженни?
— Тридцать первого августа сорокового года. Мой отец погиб в конце мая… я не знаю, какого числа. Моя мать была контужена почти в то же самое время при воздушном налете. Я уже тебе рассказывала.
— Я помню. Кажется, взрывная волна ударила ей в голову?
— Да, и после этого она не могла говорить. Неизвестно даже, знала ли она о гибели моего отца. Судя по тому, что говорила мне Гарсти, мама так об этом и не узнала.
Она умерла почти сразу после того, как я появилась на свет.
История моих родителей очень и очень печальна.
— Не знаю, — задумчиво отозвался Ричард. — Нам, конечно, это кажется печальным, потому что мы судим только со своей стороны. Но надо учитывать и другое — они успели побыть счастливыми, а могли бы вообще всю войну не видеться, страдать от разлуки. Не переживай так, Дженни!
— Я не переживаю. Только иногда плачу… немного.
— Я не могу видеть, как ты плачешь. Если ты сейчас же не перестанешь, я тебя поцелую, а Кэролайн как раз в этот момент войдет взять какую-нибудь штуковину. Так что лучше не искушай судьбу.
Глаза Дженни опять наполнились слезами. Она торопливо смигнула их.
— Тебе дали свидетельство? — спросила она Ричарда, улыбнувшись сквозь слезы.
— Я сделал копию. Показать?
— Конечно!
Ричард достал записную книжку и вынул из нее копию брачного свидетельства. Затем подошел к Дженни и сел рядом с ней на диван.
— Ты ведь совсем еще девочка, моя дорогая! — растроганно произнес он. — Я как-то об этом не задумывался, пока не взглянул на год, указанный там. Оказывается, когда ты родилась, мне уже было восемь.
— Ну и что?
Дженни взяла листочек и долго его разглядывала.
— Они так мало пробыли вместе! — наконец с грустью произнесла она.
Ричард обнял ее.
— Дай бог, чтобы на нашу долю выпало больше времени…
— О да! Да… — Дженни прижалась к нему.
Они сидели молча.
— Отдай его лучше мне, — наконец сказал Ричард. — Этот документ нам понадобится.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Я полагаю, Мэк и миссис Форбс должны знать, что у тебя есть копия свидетельства. По-моему, ты должна им об этом написать.
Дженни сразу будто вся окаменела.
— Я не хочу.
— Думаю, это необходимо, радость моя.
— Не понимаю почему.
— Видишь ли, они, вероятно, догадываются, что тебе кое-что известно, но они не уверены. Ты должна все им сказать.
— Должна? Но я не хочу.
— Хочешь ты или нет — это не так уж важно. Важно, что ты законный ребенок своих родителей, и это должно быть признано. И совсем не обязательно выносить сор из избы, если ты не хочешь…
— Конечно нет!
— В таком случае есть самый простой выход. Вали все на меня: нашелся один такой, наводил справки и узнал о существовании брачного свидетельства. Миссис Форбс и Мэк будут довольны, столь неожиданный «сюрприз» спасет их репутацию, хотя они и не заслуживают, чтобы их спасали. Они не заслуживают ничего, кроме самого сурового законного наказания. Правда, в данном случае закон бессилен — опять же к их великому счастью. За неведение не судят. А появление на сцене моей персоны избавит их от неизбежных пересудов в деревне.
Дженни молчала. Она сжала руку Ричарда.
— Мне не хочется ничего им писать, — сказала она.
Ричард положил ладонь на ее пальцы, сжимавшие его рукав, и крепче прижал их к себе.
— Почему не хочется?
— Я… не знаю… — большие темные глаза Дженни смотрели на Ричарда. — То есть, я не знаю… точно…
— Ну а что ты знаешь «неточно»?
— Понимаешь, сегодня утром я встретила мальчика, когда ходила в магазин, и он вдруг назвал мое имя… То, которого здесь никто не знает, — Дженни Хилл. Здесь я всегда называла себя Форбс, по фамилии папы, а не мамы.
— Так-так!
— Он повторял его снова и снова, будто говорил сам с собой. А когда я спросила его, почему он это делает, ответил, что просто имя это запомнилось. Потом стал вызнавать, не слышала ли я этого имени. Я ответила, что раньше оно было моим. Тогда он поинтересовался, почему я его изменила. Я стала объяснять, что иногда живешь-живешь под каким-то именем, а потом вдруг оказывается, что оно у тебя совсем другое, но не все это знают… пока.
— Бедное дитя! — улыбнулся Ричард.
— А он сказал: «Это очень интересно». Потом через некоторое время спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Джетш Хилл“, то она была бы для вас?» Я ответила, что такая записка была бы для меня, и спросила, почему он хочет это знать.
— И что же он ответил?
— Сказал, что ему просто интересно. Тогда я строго спросила его, откуда ему известно, что когда-то меня звали Дженни Хилл, и он ответил, что это всем известно.
Будто каким-то образом об этом прознала женщина, которая в услужении у миссис Мерридью. И еще он сказал, что это здорово, когда у человека сразу две фамилии. Но, говорит, обычно женщины меняют фамилию, когда выходят замуж, но чтобы просто так было две фамилии — такого он не слыхал. Поэтому ему интересно…
— Ну что же, вполне разумное объяснение, — заметил Ричард.
— Нет-нет! Это он хитрил. Это никак не соответствовало его же собственным словам, сказанным раньше… А он сказал: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Я ему ответила, что, если ему что-либо известно о записке для меня, пусть лучше сразу скажет. На что этот маленький негодяй ответил, будто никогда ничего про записку для меня не говорил. Зачем ему говорить, раз такой записки не было…
— Ну и…
— Ну и притворился, будто ничего не знает. Великолепно разыграл сцену со слезами, очень натурально всхлипывал, а когда я решила все-таки вытрясти из него правда, он убежал.
— А может, он действительно ничего не знает? Наверное, ты его просто напугала.
Дженни покачала головой.
— Не думаю, чтобы этот сорванец хоть раз в жизни чего-нибудь испугался.
— А что это за мальчик-то?
— Его зовут Дики Прэтт.
Ричард присвистнул.
— Это же сущий дьяволенок! Это точно! Но почему ты все-таки так разволновалась?
— Записка была для меня, — тихо сказала она. — На имя Дженни Хилл. Кто мог ее написать? Мне это совсем не нравится.
Глава 33
Дики Прэтт отправился домой. Он явился как раз к обеду, что было невероятной редкостью. Нельзя сказать, чтобы еды было много: несколько крупных картофелин да остатки вчерашнего кролика. Картофелины Дики принес около месяца назад. Сама миссис Прэтт никогда бы ничего не взяла ни у кого. Но она давно научилась не спрашивать у Дики, откуда он приносит еду. В глубине души она себя успокаивала: то, чего не знаешь, можно не стыдиться. Ну подумаешь, несколько залежавшихся картофелин — стоит ли об этом думать? Она сварила их прямо в кожуре и выложила на засыпанный крошками от предыдущей трапезы стол, где уже стояла тарелка с холодной крольчатиной. Дики кроличьим мясом не брезговал. Правда, «микси» (так Дики называл миксоматоз) сильно сократила кроличье население. К величайшей досаде Дики, кролики почти исчезли. А они были практически единственным источником мяса на их столе с тех пор, как Дики поймал первого кролика, примерно лет в шесть. И вот теперь, когда он так здорово наловчился охотиться на них, началось это ужасное заболевание «микси», и кроликов в округе почти не осталось. Вынужденное вегетарианство еще больше возбуждало аппетит Дики. Птицы его совсем не интересовали: на них почти не было мяса, да мать и готовить их толком не умела…
Но вот однажды Дики опять увидел за домом кроличьи следы, а еще через месяц удалось поздно вечером убить одного около дома мистера Фулбрука. Кроликов было пока немного, и они стали очень пугливыми, так что Дики понимал, что теперь он сможет добывать одного кролика в месяц, не больше.
Сегодня Дики ел холодного кролика и горячую картошку с большим удовольствием, но вид у него был крайне рассеянный. Поев, он сразу отправился наверх в свою комнату и закрыл дверь. Ключа у него не было, и если Дики необходимо было уединиться, он подпирал дверь кроватью, что вполне его устраивало. Мебели в комнате почти не было. На кровати как попало было навалено всякое барахло, но Дики спалось на ней так сладко, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать не один миллионер.
Однако сегодня Дики было совсем не до сна. Забаррикадировав дверь, он вытряхнул на кровать все, что накопилось в карманах. Такой «великий осмотр», как правило, происходил уже тогда, когда карманы буквально лопались. Не то чтобы Дики не хотелось тратить время на эту процедуру, но так было интереснее. Вещь могла пролежать в кармане Дики неделю, а то и больше, и вдруг выяснялось, что она совсем особенная. Как, например, тогда, с сережкой миссис Мерридью. Дики нашел сережку у ее калитки и сунул в карман. Ему и в голову не приходило, что эта штучка может кому-то понадобиться. Целую неделю он вообще о ней не вспоминал. И вот однажды его мама вдруг здорово разговорилась. С ней это случалось не часто, и Дики не очень-то слушал. Эти взрослые! Вечно чем-то недовольны и обсуждают всякую ерунду!.. Но на этот раз Дики стал прислушиваться и, как оказалось, очень даже вовремя. По словам матери получалось, что сережку потеряла миссис Мерридью.
— Мам, а эта сережка… какая она из себя, а? — спросил Дики, вроде бы просто так.
— Я и не знаю. Некоторым людям всегда везет…
Дики, сунув сережку в карман, начисто забыл о ней, и если бы его маме не вздумалось вдруг поболтать, тем бы все и кончилось. Сережка была грязная, погнутая и перекрученная. Но Дики видел что-то похожее в витрине магазина в Коллингдоне, и цена была указана жуть какая…
Дики, конечно, не думал, что одна сломанная сережка вообще может что-то стоить, но все-таки на всякий случай се не выбросил. На следующий день после разговора с матерью Дики подошел к миссис Мерридью.
— Мама сказала, что вы вроде потеряли сережку? — спросил он со своей сияющей улыбкой, незаменимой в таких случаях. — Это правда, мэм?
Миссис Мерридью страшно разволновалась, а когда она волнуется, то начинает ворчать и браниться. Но это ничего. Когда она отвела душу. Дики вытащил из кармана сережку. И все закончилось тем, что миссис Мерридью дала Дики полсоверена[3], и он даже прыгал от радости, когда бежал домой!
Однако теперь задача перед Дики стояла совершенно особенная. Тут требовалось все хорошенько обдумать, поломать голову. Записка к Дженни лежала на самом дне кармана его штанов. Дики внимательно ее рассмотрел. Недельное пребывание среди всякого хлама не улучшило ее вида, но почерк был четкий и разборчивый. Дики прочитал:
Слева в верхнем углу стояло число.
Дата прошлой субботы. День, когда ему передали записку, — это он помнил точно. Сегодня был понедельник… второй уже понедельник после убийства. И это Дики тоже сразу сообразил. Вот только непонятно, стоит ли ему что-то делать? Записка ценная — это ясно. И он вообще много чего может рассказать. Но что он за это получит, и получит ли? В этом он не был уверен. А он должен быть вполне уверен, прежде чем что-то кому-нибудь скажет. В том, что на самом деле случилось, он не сомневался ни капельки. Раз уж он так решил, так оно и есть, сколько бы эти взрослые ни морочили ему голову.
Но точно ли он так решил? Надо бы разведать что к чему, узнать, что за этими фактами кроется. Хотя клятву он будет давать именно из-за известных ему фактов. Дрожь пробежала по телу Дики. Он уже бывал в суде, только, конечно, никакого убийства тогда не было. Ему велели держать Библию и побожиться, что «будет говорить правду, всю правду и ничего кроме правды». Тогда вся кутерьма поднялась из-за аварии. Дики, к счастью, оказался как раз рядом с местом происшествия. Дики страшно понравилось тогда быть… этим… свидетелем, но сейчас-то дело касалось убийства. Ну спросят его, почему он сразу ничего не рассказал… Что он на это ответит?
Дики удрученно покрутил вихрастой головой. Ну что же делать? В общем-то было бы здорово! Он, Дики, на скамье для свидетелей! Он единственный человек, который знает правду… И если он выгородит этого парня, которого арестовали, того самого Джимми Моттингли, что он получит за это? Говорят, у него богатый папаша. Дики его не видел. Его видел Боб Уилкинс. Но Боб слабак. Он ничего толком не скажет, даже если знает. Пожалуй, если бы Дики сам повидал мистера Моттингли, он бы знал, как поступить. И Дики стал обдумывать способы, как бы его повидать. Но ему нужно быть очень осторожным и случайно себя не выдать — что ему что-то известно. Тут надо хорошенько все обмозговать. Если уж свяжешься с судьями и копами[4], они тебя нипочем не выпустят, пока все не выудят! С ними держи ухо востро!
Надо все хорошенько обдумать. Все-все факты.
Дики мысленно вернулся к своей встрече с этим Мэком на дороге. В темноте он толком его не разглядел, но это не велика беда, ведь записка была подписана именем Мэк. Полиция запросто его отыщет. А что потом? Что будет потом с ним самим? Вот в чем вопрос! Это тоже требовало серьезного обдумывания. Записку писали для мисс Дженни Хилл, а убитой оказалась не она, а мисс, гостившая у миссис Мерридью. Ну та, которая приезжала сюда прошлым летом. И чего ее понесло ночью в этот самый Хэйзлдон-Хиис?
Все эти мысли вертелись в голове Дики. И ему было совсем не до сна.
.34 После полудня Картер с обеими девочками отправилась в Лангтон. Джойс сидела тихо, но Мэг была в крайне возбужденном состоянии — вертелась и все время болтала ногами. На Джойс Картер просто не могла нарадоваться: глаза опущены, руки чинно сложены на коленях. Правда, что-то бледненькая, но, возможно, так кажется из-за новой синей фетровой шляпки. Девочек всегда одевали одинаково, соответственно на Мэг были такие же шляпка и пальто, и она всем своим видом старалась показать, что на ней все новенькое, с иголочки. Картер решила, что лучше ей сесть в середину, чтобы они друг дружку не донимали. На обеих были новые туфельки, и Мэг выбрасывала то одну ногу, то другую, с удовольствием их рассматривая. Она думала, что, когда вырастет, у нее будут красивые ноги.
У матери ноги великоваты, но она всегда носила такую красивую обувь, что в общем-то этого никто не замечал. Мэг мечтала каким-то образом заставить свои ступни в какой-то момент больше не расти, тогда и ее ножки будут смотреться замечательно. Пока они, конечно, гораздо меньше, чем у мамы, но до того, как она станет взрослой, они еще сто раз подрастут — вот будет обидно… Но сегодня ни грустить, ни огорчаться Мэг не собиралась — ни из-за ног, ни из-за чего-либо другого. Ей так нравилось ехать в автобусе! Это была лишь третья их поездка в Лангтон. Да и то им повезло: если бы маме срочно не понадобились ленты к ее ночной сорочке — розовые и голубые, — никуда бы они не поехали. Сама-то она, когда вырастет, будет покупать желтые ленты, а Джойс пусть только попробует носить такие же! Пусть у нее будут розовые, голубые, зеленые — какие угодно, только не желтые! А у самой Мэг ленты будут всех оттенков желтого цвета: от ярко-золотого до бледно-желтого, как первоцвет, и бледно-кремовые. У нее будет много-много ночных сорочек и пушистый желтый халат, теплый-претеплый, и ночные желтые туфли на меху.
Мэг снова начала дрыгать ногами, и Картер строгим шепотом ее одернула: «Мэг, веди себя прилично!»
Джойс по-прежнему сидела тихо-тихо. Не могла же она признаться, что ее укачало и тошнит! Ее даже в машине укачивало, а в автобусе ей было совсем плохо. Будет просто ужасно, если ее вырвет, да еще когда на ней новое пальто, надетое первый раз! Она крепко стиснула кулаки! Надо сжимать пальцы очень сильно, тогда ее не стошнит. Хоть бы Мэг прекратила подпрыгивать и дрыгать ногами! От этого делалось еще хуже. «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть меня не стошнит!» — мысленно молила Джойс. И словно в ответ на ее мольбу раздался сердитый голос Картер.
— Мэг, если ты не угомонишься и не прекратишь крутиться как сумасшедшая, я пожалуюсь матери, и в следующий раз ты с нами не поедешь.
Мэг перестала болтать ногами.
— Не поеду? — спросила она, изображая крайнее удивление. — А где же я буду. Картер?
— Там, где заслуживаешь, — мрачно ответила Картер.
— Где же?.. О-о! Где, Картер?
Два молодых человека на сиденье с другой стороны навострили уши. Картер молчала: Мэг лучше не подстрекать, когда она настроилась по-боевому. Поди угадай, что она выкинет… Картер свирепо глянула на молодых людей, и те буквально поникли под се взглядом, но продолжали исподтишка поглядывать на Мэг.
Мэг веселилась вовсю. Ей нравилось привлекать к себе внимание, и она любила шокировать Картер. Если бы они не подъехали к рыночной площади Лангтона, неизвестно, чем бы кончилось ее бесшабашное веселье. Во всяком случае, только она одна огорчилась, что они уже приехали. Джойс, напротив, была очень рада. Ее все-таки не стошнило! Она решила, что на обратном пути лучше будет сидеть с закрытыми глазами. Это, конечно, очень скучно, но если она не будет глазеть по сторонам, ее не будет тошнить… Может быть, ей даже удастся заснуть.
Они пересекли площадь и подошли к Мокстон-стрит.
Джойс уже стало намного лучше. Мэг сосредоточенно шагала, держась правой рукой за руку Картер, являя собой образец послушной девочки. На самом же деле она в эти минуты воображала себя «арестанткой», которую «тюремшица» Картер вела на суд. Джойс была простой сопровождающей, она ничем не рисковала.
Наконец они вошли в «Джейкерс» — большой магазин на Мокстон-стрит. Приятная суета, царившая в магазине, заставила Мэг мгновенно позабыть игру в «арестантку» и «тюремщицу» — Мэг наслаждалась веселой праздничной атмосферой магазина. Свободной рукой она потянула Картер за рукав.
— Картер… О Картер!
— Ну, в чем дело? — послышался сердитый голос.
— Я больше не буду… Правда не буду! Мне очень жаль, что я так себя вела. Я всегда буду хорошей… Правда-правда! Только, пожалуйста, не держи меня в магазине за руку! У нас с Джойс есть полкроны на расходы! Мы могли бы…
— Ты собираешься как дикий зверек рыскать по всему магазину? Я этого не допущу! — категорично заявила Картер.
— Ой, я ничего такого не хотела! — испуганно возразила Мэг. — Мы с Джойс только посмотрели бы вокруг, пока ты будешь покупать маме ленты.
Картер заколебалась и… уступила.
Так он думал сперва, но потом, когда эта старушенция, работающая у миссис Мерридью, кое-что выболтала. Дики понял, что Хилл и есть Форбс, только не очень понял почему. Ну да чем меньше болтаешь, тем целее будешь.
— Дженни Хилл, — неожиданно громко произнес Дики. — Мисс Хилл… мисс Дженни Хилл.
Дженни с удивлением взглянула на него.
— Что ты сказал?
Дики смотрел на нее с невинной улыбкой.
— О-о! Так… Ничего. Просто почему-то вспомнилось.
Вы когда-нибудь слышали это имя?
— Еще бы мне не слышать, — ответила Дженни. — Это было мое имя.
— О-о! Чего же вы его поменяли?
Дженни закусила губу. Была ли эта милая улыбка действительно настолько наивна? Дженни начала в этом сомневаться.
— Ты слишком любопытный, — засмеявшись, сказала она.
— Ну так интересно же, — синие глаза были по-прежнему ясными и простодушными.
Неожиданно для себя Дженни принялась объяснять что к чему.
— Видишь ли, иногда живешь и живешь под каким-то именем, думаешь, что оно твое, а потом оказывается, что это не так.
— Что не так? — спросил заметно оживившийся Дики.
— Оказывается, это не твое имя, — ответила Дженни. — А у тебя на самом деле другое имя, и никто этого не знает… пока не знает.
Вспоминая потом этот разговор, Дженни сама не понимала, почему начала все это рассказывать. Дженни не знала, что она была отнюдь не единственной, кто, поддавшись трогательно-невинному взгляду Дики, выкладывал то, чего совсем не стоило говорить. Не единственной и не последней.
— Это очень интересно, — Дики отвел взгляд и стал думать о записке. — Значит, — сказал он через минуту, — если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы «Мисс Дженни Хилл», то она была бы для вас?
Дженни вздрогнула.
— Да, для меня, — быстро ответила Дженни. — А зачем тебе это?
Синие глаза снова стали прилежно на нее смотреть.
— Да так. Просто интересно.
Дженни остановилась, пытаясь понять, кто мог послать ей записку на имя Дженни Хилл. Здесь в Хэйзлдоне она была Дженни Форбс. Каким образом у этого мальчугана оказалась записка и кто мог адресовать ее Дженни Хилл?
Ей вспомнился Мэк, и она вдруг вздрогнула от страха.
Странно, живя рядом, в соседнем доме, и даже потом, когда перебралась в Элипгтон-хаус, она никогда не боялась Мэка. Тогда не боялась, а теперь, скрываясь в другом месте, ей стало страшно. Чепуха, конечно! Неслыханная глупость!..
— Почему тебе интересно? — спросила она.
Синие глаза не отрывались от лица Дженни. Дики ковырял песок носком башмака.
— Да просто так…
— Дики! Ответь мне, только честно… Как ты узнал, что меня звали Дженни Хилл?
— Да это все знают? Честно! Это все миссис Уоррингтон, которая служит у миссис Мерридью. Это она как-то узнала… она всюду сует свой нос. А если уж она знает, то считайте, все знают! А наверное, здорово, когда две фамилии. Ведь обычно у женщин бывает одна пока они не замужем, а потом — фамилия мужа. Только я никогда не слыхал, чтоб у кого-то, кто не замужем, тоже были две фамилии. Потому я и спросил.
Объяснение было вполне убедительное. Однако долгий опыт общения с Мэг и Джойс научил Дженни осторожно относиться к ангельски невинным взглядам и горячим уверениям — на самом деле на уме у ангелочка могло быть совсем иное. У Мэг был прямо-таки талант проделывать такие штучки, и Дженни, увидев эти невинные синие очи, почему-то вспомнила Мэг.
Как он сказал?.. «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?»
— Если ты знаешь что-то про записку для меня, лучше скажи сразу.
В невинных синих глазах мелькнуло искреннее удивление.
— Я ничего не говорил про записку для вас, мисс! Зачем мне говорить, раз ее не было? Правда?
Дженни чуть не рассмеялась. Но смеяться почему-то не хотелось. Слишком тяжким было ощущение важности того, что было сказано.
— Раз не было, то и незачем, — нетерпеливо согласилась Дженни. — Это понятно. Но ты спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Спросил ведь? Вот я и хочу знать, что ты имел в виду.
— Ничего не имел. Правда, ничего. Вы же не рассердились на меня, мисс? Я не хотел вас обидеть.
— Я и не обиделась. Я просто хочу знать, почему ты так сказал.
Дики решил, что разговор слишком затянулся. Вообще-то, у него в запасе было два коронных трюка. Один из них — наивный взгляд — больше не помогал, и Дики подумал, что пора воспользоваться вторым. Он крепко зажмурился и не менее крепко сжал кулаки. Из глаз хлынули потоки слез. Это был очень полезный трюк! Если невинный взгляд не приносил желаемых результатов, всегда можно было пустить в ход слезы. Однако Дженни снова вспомнились артистичные выходки Мэг.
— Я не хотел обидеть! — очень эффектно всхлипнув, произнес Дики.
— И все же я хочу знать, почему ты это сказал, — повторила Дженни.
Дики старательно тер кулаками глаза.
— Я никого не хотел обидеть! Сам не знаю.
И в тот момент, когда Дженни сделала шаг в его сторону, Дики испуганно развернулся и убежал. Через сад миссис Бишоп прямо на пустошь. Он решил, что впредь будет держаться от мисс Дженни Хилл подальше.
Дженни, хмурясь, направилась домой.
Глава 32
Ричард был в Лондоне. Он вернулся вечером, когда Кэролайн Дэйнсворт накрывала стол к ужину, и, сразу пройдя в гостиную, подставил спину растопленному камину, такому приятному в вечерние часы.
— Дженни… — почти сразу произнес он.
Что-то в голосе Ричарда заставило сердце девушки забиться сильнее.
— Да, Ричард! — большие карие глаза смотрели настороженно.
— Ничего! Не смотри так испуганно. Я просто подумал, что мы должны выяснить положение дел и сегодня я наведался в Сомерсет-хаус.
— В Сомерсет-хаус?
— Да, ты ведь знаешь, что там хранятся брачные свидетельства и прочие документы. Именно там Мэк Форбс почерпнул свою информацию. Теперь мне тоже все известно.
Так и есть: твои отец и мать сочетались браком в январе сорокового года. Чтобы быть точным, второго января тысяча девятьсот сорокового года. Когда ты родилась, Дженни?
— Тридцать первого августа сорокового года. Мой отец погиб в конце мая… я не знаю, какого числа. Моя мать была контужена почти в то же самое время при воздушном налете. Я уже тебе рассказывала.
— Я помню. Кажется, взрывная волна ударила ей в голову?
— Да, и после этого она не могла говорить. Неизвестно даже, знала ли она о гибели моего отца. Судя по тому, что говорила мне Гарсти, мама так об этом и не узнала.
Она умерла почти сразу после того, как я появилась на свет.
История моих родителей очень и очень печальна.
— Не знаю, — задумчиво отозвался Ричард. — Нам, конечно, это кажется печальным, потому что мы судим только со своей стороны. Но надо учитывать и другое — они успели побыть счастливыми, а могли бы вообще всю войну не видеться, страдать от разлуки. Не переживай так, Дженни!
— Я не переживаю. Только иногда плачу… немного.
— Я не могу видеть, как ты плачешь. Если ты сейчас же не перестанешь, я тебя поцелую, а Кэролайн как раз в этот момент войдет взять какую-нибудь штуковину. Так что лучше не искушай судьбу.
Глаза Дженни опять наполнились слезами. Она торопливо смигнула их.
— Тебе дали свидетельство? — спросила она Ричарда, улыбнувшись сквозь слезы.
— Я сделал копию. Показать?
— Конечно!
Ричард достал записную книжку и вынул из нее копию брачного свидетельства. Затем подошел к Дженни и сел рядом с ней на диван.
— Ты ведь совсем еще девочка, моя дорогая! — растроганно произнес он. — Я как-то об этом не задумывался, пока не взглянул на год, указанный там. Оказывается, когда ты родилась, мне уже было восемь.
— Ну и что?
Дженни взяла листочек и долго его разглядывала.
— Они так мало пробыли вместе! — наконец с грустью произнесла она.
Ричард обнял ее.
— Дай бог, чтобы на нашу долю выпало больше времени…
— О да! Да… — Дженни прижалась к нему.
Они сидели молча.
— Отдай его лучше мне, — наконец сказал Ричард. — Этот документ нам понадобится.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Я полагаю, Мэк и миссис Форбс должны знать, что у тебя есть копия свидетельства. По-моему, ты должна им об этом написать.
Дженни сразу будто вся окаменела.
— Я не хочу.
— Думаю, это необходимо, радость моя.
— Не понимаю почему.
— Видишь ли, они, вероятно, догадываются, что тебе кое-что известно, но они не уверены. Ты должна все им сказать.
— Должна? Но я не хочу.
— Хочешь ты или нет — это не так уж важно. Важно, что ты законный ребенок своих родителей, и это должно быть признано. И совсем не обязательно выносить сор из избы, если ты не хочешь…
— Конечно нет!
— В таком случае есть самый простой выход. Вали все на меня: нашелся один такой, наводил справки и узнал о существовании брачного свидетельства. Миссис Форбс и Мэк будут довольны, столь неожиданный «сюрприз» спасет их репутацию, хотя они и не заслуживают, чтобы их спасали. Они не заслуживают ничего, кроме самого сурового законного наказания. Правда, в данном случае закон бессилен — опять же к их великому счастью. За неведение не судят. А появление на сцене моей персоны избавит их от неизбежных пересудов в деревне.
Дженни молчала. Она сжала руку Ричарда.
— Мне не хочется ничего им писать, — сказала она.
Ричард положил ладонь на ее пальцы, сжимавшие его рукав, и крепче прижал их к себе.
— Почему не хочется?
— Я… не знаю… — большие темные глаза Дженни смотрели на Ричарда. — То есть, я не знаю… точно…
— Ну а что ты знаешь «неточно»?
— Понимаешь, сегодня утром я встретила мальчика, когда ходила в магазин, и он вдруг назвал мое имя… То, которого здесь никто не знает, — Дженни Хилл. Здесь я всегда называла себя Форбс, по фамилии папы, а не мамы.
— Так-так!
— Он повторял его снова и снова, будто говорил сам с собой. А когда я спросила его, почему он это делает, ответил, что просто имя это запомнилось. Потом стал вызнавать, не слышала ли я этого имени. Я ответила, что раньше оно было моим. Тогда он поинтересовался, почему я его изменила. Я стала объяснять, что иногда живешь-живешь под каким-то именем, а потом вдруг оказывается, что оно у тебя совсем другое, но не все это знают… пока.
— Бедное дитя! — улыбнулся Ричард.
— А он сказал: «Это очень интересно». Потом через некоторое время спросил: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Джетш Хилл“, то она была бы для вас?» Я ответила, что такая записка была бы для меня, и спросила, почему он хочет это знать.
— И что же он ответил?
— Сказал, что ему просто интересно. Тогда я строго спросила его, откуда ему известно, что когда-то меня звали Дженни Хилл, и он ответил, что это всем известно.
Будто каким-то образом об этом прознала женщина, которая в услужении у миссис Мерридью. И еще он сказал, что это здорово, когда у человека сразу две фамилии. Но, говорит, обычно женщины меняют фамилию, когда выходят замуж, но чтобы просто так было две фамилии — такого он не слыхал. Поэтому ему интересно…
— Ну что же, вполне разумное объяснение, — заметил Ричард.
— Нет-нет! Это он хитрил. Это никак не соответствовало его же собственным словам, сказанным раньше… А он сказал: «Значит, если бы кто-то написал записку, на которой стояло бы „Мисс Дженни Хилл“, то она была бы для вас?» Я ему ответила, что, если ему что-либо известно о записке для меня, пусть лучше сразу скажет. На что этот маленький негодяй ответил, будто никогда ничего про записку для меня не говорил. Зачем ему говорить, раз такой записки не было…
— Ну и…
— Ну и притворился, будто ничего не знает. Великолепно разыграл сцену со слезами, очень натурально всхлипывал, а когда я решила все-таки вытрясти из него правда, он убежал.
— А может, он действительно ничего не знает? Наверное, ты его просто напугала.
Дженни покачала головой.
— Не думаю, чтобы этот сорванец хоть раз в жизни чего-нибудь испугался.
— А что это за мальчик-то?
— Его зовут Дики Прэтт.
Ричард присвистнул.
— Это же сущий дьяволенок! Это точно! Но почему ты все-таки так разволновалась?
— Записка была для меня, — тихо сказала она. — На имя Дженни Хилл. Кто мог ее написать? Мне это совсем не нравится.
Глава 33
Дики Прэтт отправился домой. Он явился как раз к обеду, что было невероятной редкостью. Нельзя сказать, чтобы еды было много: несколько крупных картофелин да остатки вчерашнего кролика. Картофелины Дики принес около месяца назад. Сама миссис Прэтт никогда бы ничего не взяла ни у кого. Но она давно научилась не спрашивать у Дики, откуда он приносит еду. В глубине души она себя успокаивала: то, чего не знаешь, можно не стыдиться. Ну подумаешь, несколько залежавшихся картофелин — стоит ли об этом думать? Она сварила их прямо в кожуре и выложила на засыпанный крошками от предыдущей трапезы стол, где уже стояла тарелка с холодной крольчатиной. Дики кроличьим мясом не брезговал. Правда, «микси» (так Дики называл миксоматоз) сильно сократила кроличье население. К величайшей досаде Дики, кролики почти исчезли. А они были практически единственным источником мяса на их столе с тех пор, как Дики поймал первого кролика, примерно лет в шесть. И вот теперь, когда он так здорово наловчился охотиться на них, началось это ужасное заболевание «микси», и кроликов в округе почти не осталось. Вынужденное вегетарианство еще больше возбуждало аппетит Дики. Птицы его совсем не интересовали: на них почти не было мяса, да мать и готовить их толком не умела…
Но вот однажды Дики опять увидел за домом кроличьи следы, а еще через месяц удалось поздно вечером убить одного около дома мистера Фулбрука. Кроликов было пока немного, и они стали очень пугливыми, так что Дики понимал, что теперь он сможет добывать одного кролика в месяц, не больше.
Сегодня Дики ел холодного кролика и горячую картошку с большим удовольствием, но вид у него был крайне рассеянный. Поев, он сразу отправился наверх в свою комнату и закрыл дверь. Ключа у него не было, и если Дики необходимо было уединиться, он подпирал дверь кроватью, что вполне его устраивало. Мебели в комнате почти не было. На кровати как попало было навалено всякое барахло, но Дики спалось на ней так сладко, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать не один миллионер.
Однако сегодня Дики было совсем не до сна. Забаррикадировав дверь, он вытряхнул на кровать все, что накопилось в карманах. Такой «великий осмотр», как правило, происходил уже тогда, когда карманы буквально лопались. Не то чтобы Дики не хотелось тратить время на эту процедуру, но так было интереснее. Вещь могла пролежать в кармане Дики неделю, а то и больше, и вдруг выяснялось, что она совсем особенная. Как, например, тогда, с сережкой миссис Мерридью. Дики нашел сережку у ее калитки и сунул в карман. Ему и в голову не приходило, что эта штучка может кому-то понадобиться. Целую неделю он вообще о ней не вспоминал. И вот однажды его мама вдруг здорово разговорилась. С ней это случалось не часто, и Дики не очень-то слушал. Эти взрослые! Вечно чем-то недовольны и обсуждают всякую ерунду!.. Но на этот раз Дики стал прислушиваться и, как оказалось, очень даже вовремя. По словам матери получалось, что сережку потеряла миссис Мерридью.
— Мам, а эта сережка… какая она из себя, а? — спросил Дики, вроде бы просто так.
— Я и не знаю. Некоторым людям всегда везет…
Дики, сунув сережку в карман, начисто забыл о ней, и если бы его маме не вздумалось вдруг поболтать, тем бы все и кончилось. Сережка была грязная, погнутая и перекрученная. Но Дики видел что-то похожее в витрине магазина в Коллингдоне, и цена была указана жуть какая…
Дики, конечно, не думал, что одна сломанная сережка вообще может что-то стоить, но все-таки на всякий случай се не выбросил. На следующий день после разговора с матерью Дики подошел к миссис Мерридью.
— Мама сказала, что вы вроде потеряли сережку? — спросил он со своей сияющей улыбкой, незаменимой в таких случаях. — Это правда, мэм?
Миссис Мерридью страшно разволновалась, а когда она волнуется, то начинает ворчать и браниться. Но это ничего. Когда она отвела душу. Дики вытащил из кармана сережку. И все закончилось тем, что миссис Мерридью дала Дики полсоверена[3], и он даже прыгал от радости, когда бежал домой!
Однако теперь задача перед Дики стояла совершенно особенная. Тут требовалось все хорошенько обдумать, поломать голову. Записка к Дженни лежала на самом дне кармана его штанов. Дики внимательно ее рассмотрел. Недельное пребывание среди всякого хлама не улучшило ее вида, но почерк был четкий и разборчивый. Дики прочитал:
Дженни, никому ничего не говорите, но, как только стемнеет, я буду ждать вас на вересковой пустоши.
Мэк.
Записку принесите с собой.
Слева в верхнем углу стояло число.
Дата прошлой субботы. День, когда ему передали записку, — это он помнил точно. Сегодня был понедельник… второй уже понедельник после убийства. И это Дики тоже сразу сообразил. Вот только непонятно, стоит ли ему что-то делать? Записка ценная — это ясно. И он вообще много чего может рассказать. Но что он за это получит, и получит ли? В этом он не был уверен. А он должен быть вполне уверен, прежде чем что-то кому-нибудь скажет. В том, что на самом деле случилось, он не сомневался ни капельки. Раз уж он так решил, так оно и есть, сколько бы эти взрослые ни морочили ему голову.
Но точно ли он так решил? Надо бы разведать что к чему, узнать, что за этими фактами кроется. Хотя клятву он будет давать именно из-за известных ему фактов. Дрожь пробежала по телу Дики. Он уже бывал в суде, только, конечно, никакого убийства тогда не было. Ему велели держать Библию и побожиться, что «будет говорить правду, всю правду и ничего кроме правды». Тогда вся кутерьма поднялась из-за аварии. Дики, к счастью, оказался как раз рядом с местом происшествия. Дики страшно понравилось тогда быть… этим… свидетелем, но сейчас-то дело касалось убийства. Ну спросят его, почему он сразу ничего не рассказал… Что он на это ответит?
Дики удрученно покрутил вихрастой головой. Ну что же делать? В общем-то было бы здорово! Он, Дики, на скамье для свидетелей! Он единственный человек, который знает правду… И если он выгородит этого парня, которого арестовали, того самого Джимми Моттингли, что он получит за это? Говорят, у него богатый папаша. Дики его не видел. Его видел Боб Уилкинс. Но Боб слабак. Он ничего толком не скажет, даже если знает. Пожалуй, если бы Дики сам повидал мистера Моттингли, он бы знал, как поступить. И Дики стал обдумывать способы, как бы его повидать. Но ему нужно быть очень осторожным и случайно себя не выдать — что ему что-то известно. Тут надо хорошенько все обмозговать. Если уж свяжешься с судьями и копами[4], они тебя нипочем не выпустят, пока все не выудят! С ними держи ухо востро!
Надо все хорошенько обдумать. Все-все факты.
Дики мысленно вернулся к своей встрече с этим Мэком на дороге. В темноте он толком его не разглядел, но это не велика беда, ведь записка была подписана именем Мэк. Полиция запросто его отыщет. А что потом? Что будет потом с ним самим? Вот в чем вопрос! Это тоже требовало серьезного обдумывания. Записку писали для мисс Дженни Хилл, а убитой оказалась не она, а мисс, гостившая у миссис Мерридью. Ну та, которая приезжала сюда прошлым летом. И чего ее понесло ночью в этот самый Хэйзлдон-Хиис?
Все эти мысли вертелись в голове Дики. И ему было совсем не до сна.
.34 После полудня Картер с обеими девочками отправилась в Лангтон. Джойс сидела тихо, но Мэг была в крайне возбужденном состоянии — вертелась и все время болтала ногами. На Джойс Картер просто не могла нарадоваться: глаза опущены, руки чинно сложены на коленях. Правда, что-то бледненькая, но, возможно, так кажется из-за новой синей фетровой шляпки. Девочек всегда одевали одинаково, соответственно на Мэг были такие же шляпка и пальто, и она всем своим видом старалась показать, что на ней все новенькое, с иголочки. Картер решила, что лучше ей сесть в середину, чтобы они друг дружку не донимали. На обеих были новые туфельки, и Мэг выбрасывала то одну ногу, то другую, с удовольствием их рассматривая. Она думала, что, когда вырастет, у нее будут красивые ноги.
У матери ноги великоваты, но она всегда носила такую красивую обувь, что в общем-то этого никто не замечал. Мэг мечтала каким-то образом заставить свои ступни в какой-то момент больше не расти, тогда и ее ножки будут смотреться замечательно. Пока они, конечно, гораздо меньше, чем у мамы, но до того, как она станет взрослой, они еще сто раз подрастут — вот будет обидно… Но сегодня ни грустить, ни огорчаться Мэг не собиралась — ни из-за ног, ни из-за чего-либо другого. Ей так нравилось ехать в автобусе! Это была лишь третья их поездка в Лангтон. Да и то им повезло: если бы маме срочно не понадобились ленты к ее ночной сорочке — розовые и голубые, — никуда бы они не поехали. Сама-то она, когда вырастет, будет покупать желтые ленты, а Джойс пусть только попробует носить такие же! Пусть у нее будут розовые, голубые, зеленые — какие угодно, только не желтые! А у самой Мэг ленты будут всех оттенков желтого цвета: от ярко-золотого до бледно-желтого, как первоцвет, и бледно-кремовые. У нее будет много-много ночных сорочек и пушистый желтый халат, теплый-претеплый, и ночные желтые туфли на меху.
Мэг снова начала дрыгать ногами, и Картер строгим шепотом ее одернула: «Мэг, веди себя прилично!»
Джойс по-прежнему сидела тихо-тихо. Не могла же она признаться, что ее укачало и тошнит! Ее даже в машине укачивало, а в автобусе ей было совсем плохо. Будет просто ужасно, если ее вырвет, да еще когда на ней новое пальто, надетое первый раз! Она крепко стиснула кулаки! Надо сжимать пальцы очень сильно, тогда ее не стошнит. Хоть бы Мэг прекратила подпрыгивать и дрыгать ногами! От этого делалось еще хуже. «Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть меня не стошнит!» — мысленно молила Джойс. И словно в ответ на ее мольбу раздался сердитый голос Картер.
— Мэг, если ты не угомонишься и не прекратишь крутиться как сумасшедшая, я пожалуюсь матери, и в следующий раз ты с нами не поедешь.
Мэг перестала болтать ногами.
— Не поеду? — спросила она, изображая крайнее удивление. — А где же я буду. Картер?
— Там, где заслуживаешь, — мрачно ответила Картер.
— Где же?.. О-о! Где, Картер?
Два молодых человека на сиденье с другой стороны навострили уши. Картер молчала: Мэг лучше не подстрекать, когда она настроилась по-боевому. Поди угадай, что она выкинет… Картер свирепо глянула на молодых людей, и те буквально поникли под се взглядом, но продолжали исподтишка поглядывать на Мэг.
Мэг веселилась вовсю. Ей нравилось привлекать к себе внимание, и она любила шокировать Картер. Если бы они не подъехали к рыночной площади Лангтона, неизвестно, чем бы кончилось ее бесшабашное веселье. Во всяком случае, только она одна огорчилась, что они уже приехали. Джойс, напротив, была очень рада. Ее все-таки не стошнило! Она решила, что на обратном пути лучше будет сидеть с закрытыми глазами. Это, конечно, очень скучно, но если она не будет глазеть по сторонам, ее не будет тошнить… Может быть, ей даже удастся заснуть.
Они пересекли площадь и подошли к Мокстон-стрит.
Джойс уже стало намного лучше. Мэг сосредоточенно шагала, держась правой рукой за руку Картер, являя собой образец послушной девочки. На самом же деле она в эти минуты воображала себя «арестанткой», которую «тюремшица» Картер вела на суд. Джойс была простой сопровождающей, она ничем не рисковала.
Наконец они вошли в «Джейкерс» — большой магазин на Мокстон-стрит. Приятная суета, царившая в магазине, заставила Мэг мгновенно позабыть игру в «арестантку» и «тюремщицу» — Мэг наслаждалась веселой праздничной атмосферой магазина. Свободной рукой она потянула Картер за рукав.
— Картер… О Картер!
— Ну, в чем дело? — послышался сердитый голос.
— Я больше не буду… Правда не буду! Мне очень жаль, что я так себя вела. Я всегда буду хорошей… Правда-правда! Только, пожалуйста, не держи меня в магазине за руку! У нас с Джойс есть полкроны на расходы! Мы могли бы…
— Ты собираешься как дикий зверек рыскать по всему магазину? Я этого не допущу! — категорично заявила Картер.
— Ой, я ничего такого не хотела! — испуганно возразила Мэг. — Мы с Джойс только посмотрели бы вокруг, пока ты будешь покупать маме ленты.
Картер заколебалась и… уступила.